При высоких темпах промышленного развития Россия накануне войны отставала по общему объему валовой продукции от США, Германии, Англии и приближалась по отдельным показателям к Франции. Особенно значительным было отставание от передовых стран по производительности труда и еще большим по уровню производства на душу населения.
Развитие банковской системы
Монополизация промышленности и формирование финансового капитала
§2
Состояние сельского хозяйства
Подготовка и проведение реформы аграрной сферы
Развитие банковской системы
Адекватная развивающейся капиталистической экономике банковская система берет свое начало в 1860 г., когда был создан Государственный банк, ставший своеобразным стержнем этой системы, сформировавшейся к концу XIX в. Будучи крупнейшим коммерческим банком империи, Госбанк после денежной реформы 1897 г. стал и центральным эмиссионным учреждением страны, регулирующим ее денежное обращение. Он сосредоточивал золотой запас, выпускал в обращение взамен золота банкноты (кредитные билеты), концентрировал все средства бюджета: доходы зачислялись на счет государственного казначейства и оттуда отпускались по его требованиям; свободные же средства казначейства являлись главным источником учетно-ссудных операций банка. От центральных банков других стран его отличала особо тесная связь с государственным бюджетом и аппаратом Министерства финансов – он занимался непосредственным кредитованием промышленности и торговли, а также широко использовался для реализации экономической политики государства. Все это проявлялось в длительной поддержке правительством с помощью банка покровительствуемых предприятий и банков, в широком кредитовании хлебной торговли, а затем и в проведении крупномасштабных хлебозалоговых операций, являвшихся предтечей большевистских контрактаций в предколхозной деревне. В 1911 г. на банк было даже возложено строительство широкой сети элеваторов, которое не удалось развернуть из-за начала Первой мировой войны.
Госбанк действовал рука об руку с кредитной канцелярией– подразделением Минфина, которое контролировало все кредитные учреждения, осуществляло операции государственного кредитования, все заграничные расчеты правительства и распоряжалось принадлежащими последнему за границей средствами. Иначе говоря, банк совместно с канцелярией был неким государственно-капиталистическим центром всей кредитной системы России.
Операционный зал в здании Государственного банка в Нижнем Новгороде. 1913
Частные коммерческие банки, в основном, приняли форму акционерных. В годы предвоенного подъема число крупнейших акционерных банков увеличилось незначительно – с 43 до 50, но их активы выросли в 4,5 раза (с 1,1 до 4,9 млрд руб.), что говорило о концентрации банковских капиталов, по части которой Россия опережала страны Запада. Крупнейшими банковскими монополиями были Русско-Азиатский, Петербургский международный, Русский для внешней торговли, Азиатско-Донской и Русский торгово-промышленный банки, которые сосредотачивали 42,6% всех капиталов и 48,5% всех активов 50 акционерных банков. Они распространяли свое влияние на всю территорию империи, имея 418 филиалов.
В состав банковской системы входили также городские банки и общества взаимного кредита – всего 1476 банков и 914 филиалов. На долю Госбанка в этой системе приходилось 16% основных активов (вложений), на акционерные банки – 68%, на общества взаимного кредита – 12% и на городские банки – 4%. После революции 1905—1907 гг. в России стала быстро расти кредитная кооперация, которая к 1914 г. насчитывала 18 тыс. товариществ с 10 млн членов и с 645 млн руб. выданных ссуд.
Госбанк действовал рука об руку с кредитной канцелярией– подразделением Минфина, которое контролировало все кредитные учреждения, осуществляло операции государственного кредитования, все заграничные расчеты правительства и распоряжалось принадлежащими последнему за границей средствами. Иначе говоря, банк совместно с канцелярией был неким государственно-капиталистическим центром всей кредитной системы России.
Операционный зал в здании Государственного банка в Нижнем Новгороде. 1913
Частные коммерческие банки, в основном, приняли форму акционерных. В годы предвоенного подъема число крупнейших акционерных банков увеличилось незначительно – с 43 до 50, но их активы выросли в 4,5 раза (с 1,1 до 4,9 млрд руб.), что говорило о концентрации банковских капиталов, по части которой Россия опережала страны Запада. Крупнейшими банковскими монополиями были Русско-Азиатский, Петербургский международный, Русский для внешней торговли, Азиатско-Донской и Русский торгово-промышленный банки, которые сосредотачивали 42,6% всех капиталов и 48,5% всех активов 50 акционерных банков. Они распространяли свое влияние на всю территорию империи, имея 418 филиалов.
В состав банковской системы входили также городские банки и общества взаимного кредита – всего 1476 банков и 914 филиалов. На долю Госбанка в этой системе приходилось 16% основных активов (вложений), на акционерные банки – 68%, на общества взаимного кредита – 12% и на городские банки – 4%. После революции 1905—1907 гг. в России стала быстро расти кредитная кооперация, которая к 1914 г. насчитывала 18 тыс. товариществ с 10 млн членов и с 645 млн руб. выданных ссуд.
Монополизация промышленности и формирование финансового капитала
Высокоразвитая банковская система России являлась одним из важнейших факторов, активно влиявшим на процесс монополизации отечественной промышленности. Аналогичное воздействие на этот процесс оказывала и высокая концентрация рабочей силы на русских заводах и фабриках. В 1910 г. на предприятиях с числом рабочих более 500 было занято 53%, а в 1916 г. – 56,5% общей численности рабочих, что превышало показатели других стран. Процессу концентрации производства способствовали использование западного технического опыта и покровительственная политика правительства.
Первые монополистические объединения в России появились еще в 1880—1890 гг., но их более широкое распространение относится к периоду кризиса и депрессии, породившему трудности сбыта продукции. Несколько позже, вслед за низшими формами монополий – картелями и синдикатами – образуются объединения более высокой степени, объединявшие не только сферу сбыта, но и производства – концерны и тресты, т.е. монополии с участием обычно крупных банков.
Сормовский завод. В кузнечном цеху. 1910-е годы
Активнее всего формирование монополий высшего типа происходило накануне Первой мировой войны в отраслях тяжелой индустрии. В нефтяной промышленности к 1914 г. завершилось оформление трех трестов и концернов – группы товарищества «Братья Нобель», группы «Шелл», являвшейся филиалом мирового нефтяного треста «Ройял Датч Шелл», и недавно возникшего концерна «Русская генеральная нефтяная корпорация» («Ойл»). Главную роль в создании корпорации сыграли петербургские банки с Русско-Азиатским и Петербургским международным во главе. Чтобы обойти препоны на пути организации подобного объединения в России, они учредили головное контрольное общество концерна под видом английской фирмы в Лондоне.
Под финансовой эгидой отечественных банков перед войной создавались крупные тресты и концерны в военной и металлообрабатывающей промышленности. Русско-Азиатский банк являлся организатором крупной военно-промышленной группы из восьми контролируемых им предприятий (общества Путиловских заводов, товарищества Невского судостроительного и механического завода и др.), а также чисто металлургических обществ Тульских чугуноплавильных заводов и аналогичного Новороссийского общества.
Тысячный паровоз Сормовского завода. 1905 г.
Несколько российских монополий такого же типа являлись ответвлениями иностранных концернов (в частности, дочерними предприятиями германских электроконцернов).
Существенно ниже был уровень монополизации в легкой промышленности. Здесь возникали преимущественно объединения по сбыту – картели и синдикаты. Два картеля ситцевых фабрикантов сложились в Москве и Иваново-Вознесенске. Они особым договором были связаны с лодзинскими ситцевыми магнатами. В пищевой промышленности существовали синдикат «Дрожжи», соляная и сахарная монополии, табачный трест.
В водном транспорте (морском и речном) возникло 20 монополий. В морском транспорте на Черном и Азовском морях монопольное положение занимало «Русское общество пароходства и торговли» («Ропит»).
Возникали и концерны, в которые входили предприятия нескольких отраслей промышленности и даже торговли, подчас слабо связанных в производственном отношении. Таковым, к примеру, являлся концерн И. Стахеева, объединявший предприятия разного профиля (металлургические заводы Урала и Подмосковья, 8 текстильных фабрик, мукомольную промышленность, а также хлебную торговлю).
Объединял подобные монополии главным образом финансовый контроль со стороны одного или группы банков. Нередко для усиления контроля заключалась личная уния – в таком случае ряд заводов или банков возглавлял один человек. Так, председатель правления Русско-Азиатского банка А. Путилов одновременно являлся председателем правления 12 крупнейших акционерных обществ («Нефть», Путиловских заводов и др.) и членом правления 38 других компаний.
А. Путилов, И. Стахеев и подобные им деловые люди олицетворяли собою финансово-промышленную олигархию России, которая стояла во главе банков, монополий и была тесными узами связана с элитой чиновничьего мира. Кроме названных лиц, представителями этой олигархии являлись Н. Авдаков, Н. Второв, А. Вышнеградский (сын бывшего министра), Б. Каменка, П. Рябушинский и др.
В число финансово-промышленных магнатов входили также министры (В. Тимирязев, П. Барк), крупные сановники империи, представители знати – князь А. Голицын, граф В. Бобринский, барон Г. Гинцбург, граф А. Татищев и др.
Первые монополистические объединения в России появились еще в 1880—1890 гг., но их более широкое распространение относится к периоду кризиса и депрессии, породившему трудности сбыта продукции. Несколько позже, вслед за низшими формами монополий – картелями и синдикатами – образуются объединения более высокой степени, объединявшие не только сферу сбыта, но и производства – концерны и тресты, т.е. монополии с участием обычно крупных банков.
Сормовский завод. В кузнечном цеху. 1910-е годы
Активнее всего формирование монополий высшего типа происходило накануне Первой мировой войны в отраслях тяжелой индустрии. В нефтяной промышленности к 1914 г. завершилось оформление трех трестов и концернов – группы товарищества «Братья Нобель», группы «Шелл», являвшейся филиалом мирового нефтяного треста «Ройял Датч Шелл», и недавно возникшего концерна «Русская генеральная нефтяная корпорация» («Ойл»). Главную роль в создании корпорации сыграли петербургские банки с Русско-Азиатским и Петербургским международным во главе. Чтобы обойти препоны на пути организации подобного объединения в России, они учредили головное контрольное общество концерна под видом английской фирмы в Лондоне.
Под финансовой эгидой отечественных банков перед войной создавались крупные тресты и концерны в военной и металлообрабатывающей промышленности. Русско-Азиатский банк являлся организатором крупной военно-промышленной группы из восьми контролируемых им предприятий (общества Путиловских заводов, товарищества Невского судостроительного и механического завода и др.), а также чисто металлургических обществ Тульских чугуноплавильных заводов и аналогичного Новороссийского общества.
Тысячный паровоз Сормовского завода. 1905 г.
Несколько российских монополий такого же типа являлись ответвлениями иностранных концернов (в частности, дочерними предприятиями германских электроконцернов).
Существенно ниже был уровень монополизации в легкой промышленности. Здесь возникали преимущественно объединения по сбыту – картели и синдикаты. Два картеля ситцевых фабрикантов сложились в Москве и Иваново-Вознесенске. Они особым договором были связаны с лодзинскими ситцевыми магнатами. В пищевой промышленности существовали синдикат «Дрожжи», соляная и сахарная монополии, табачный трест.
В водном транспорте (морском и речном) возникло 20 монополий. В морском транспорте на Черном и Азовском морях монопольное положение занимало «Русское общество пароходства и торговли» («Ропит»).
Возникали и концерны, в которые входили предприятия нескольких отраслей промышленности и даже торговли, подчас слабо связанных в производственном отношении. Таковым, к примеру, являлся концерн И. Стахеева, объединявший предприятия разного профиля (металлургические заводы Урала и Подмосковья, 8 текстильных фабрик, мукомольную промышленность, а также хлебную торговлю).
Объединял подобные монополии главным образом финансовый контроль со стороны одного или группы банков. Нередко для усиления контроля заключалась личная уния – в таком случае ряд заводов или банков возглавлял один человек. Так, председатель правления Русско-Азиатского банка А. Путилов одновременно являлся председателем правления 12 крупнейших акционерных обществ («Нефть», Путиловских заводов и др.) и членом правления 38 других компаний.
А. Путилов, И. Стахеев и подобные им деловые люди олицетворяли собою финансово-промышленную олигархию России, которая стояла во главе банков, монополий и была тесными узами связана с элитой чиновничьего мира. Кроме названных лиц, представителями этой олигархии являлись Н. Авдаков, Н. Второв, А. Вышнеградский (сын бывшего министра), Б. Каменка, П. Рябушинский и др.
В число финансово-промышленных магнатов входили также министры (В. Тимирязев, П. Барк), крупные сановники империи, представители знати – князь А. Голицын, граф В. Бобринский, барон Г. Гинцбург, граф А. Татищев и др.
§2
Сельское хозяйство страны
Состояние сельского хозяйства
Основными факторами, определявшими состояние сельского хозяйства России в начале XX в., были, как и прежде, рост общественного разделения труда и на этой базе – развитие капитализма. Вместе с тем, на хозяйственную жизнь деревни оказывали воздействие и такие новые обстоятельства, как натиск крестьян на помещичье землевладение в 1905—1907 гг. и, в качестве ответной реакции на него власти, государственно– капиталистическое регулирование поземельных отношений на путях столыпинской аграрной реформы, а также рост цен на сельскохозяйственную продукцию на мировом и внутреннем рынках.
Под влиянием перечисленных явлений Россия к началу мировой войны выходит на первое место в мире по объему сельскохозяйственной продукции, сохраняя достигнутый уровень развития аграрной сферы и в первые два года самой войны. Валовые ежегодные сборы зерна увеличились с 1901—1905 гг. по 1909—1913 гг. с 3,8 млрд пудов до 5 млрд, а всех хлебов на душу населения – с 400 до 450 кг. А в последний предвоенный год был достигнут рекордный урожай в 5,6 млрд пудов, что составило 550 кг на душу населения. При населении, составляющем 8% от численности людей в мире, страна производила 25% пшеницы, 52% ржи, 38% ячменя и более половины мировых сборов свеклы и до 80% льна. Увеличились и сборы других культур, в особенности технических: картофеля, табака, подсолнечника, конопли и т. п. Животноводство стало пополняться улучшенными породами скота, повышалась его продуктивность, но поголовье сокращалось. Значительное развитие получило маслоделие, особенно на Европейском Севере и в Западной Сибири. Сельское хозяйство в целом становилось более доходным. По подсчетам С. Прокоповича доход от зерновых и технических культур с 1900 по 1913 г. возрос почти вдвое, а от скотоводства даже больше (на 108%).
Все отрасли сельскохозяйственного производства продолжали базироваться на двух основных типах хозяйств – помещичьих и крестьянских. По исчислениям В. Немчинова, накануне Первой мировой войны на 5 млрд пудов хлеба в помещичьем хозяйстве производилось 600 млн пудов, или менее 12% . Но на хлебном рынке страны роль помещичьих экономий была заметнее вследствие их высокой товарности (47% от валового сбора) – 22% товарного зерна. Особенностью развития помещичьего хозяйства было то, что крупные латифундии, на долю которых в 1916 г. приходилось свыше 74% общей площади посевов помещиков, являлись, как правило, и крупнейшими очагами концентрации капитала в земледелии.
В крестьянской среде предпринимательское хозяйство вели главным образом зажиточные дворы, доля которых возрастала. Составляя не более 15—20% деревенского населения, они производили около 40% валового сбора и 50% товарного зерна, поскольку помимо значительных массивов надельной земли, они сосредоточили в своих руках до 80—90% купчих и почти половину арендованных земель. В массе средних и мелких хозяйств происходили подвижки как вниз, в сторону сельской бедноты, так и вверх, в сторону зажиточных хозяев. Рост населения и разделы семейств разных социальных групп деревни сокращали размеры надельного землепользования крестьянства и усиливали процесс обезземеливания его низших групп. Все это в сочетании с воздействием рынка как стихийного регулятора товарно-денежных отношений порождало социальную напряженность и экономическую неустойчивость в деревне, рост недовольства ее бедняцкой прослойки.
Крестьяне-переселенцы в низовьях Волги. Конец XIX в.
Другим источником осложнений в развитии аграрной сферы народного хозяйства являлось исчерпание экстенсивных методов хозяйствования в земледелии в связи с невозможностью расширения посевных площадей в европейской части страны. В 1900—1914 гг. прирост площади посевов в черноземной полосе, главным образом в ее южных губерниях, составил всего 8%, тогда как в центральных распахивали луга и сенокосные угодья, что влекло за собой ухудшение условий для животноводства.
Под влиянием перечисленных явлений Россия к началу мировой войны выходит на первое место в мире по объему сельскохозяйственной продукции, сохраняя достигнутый уровень развития аграрной сферы и в первые два года самой войны. Валовые ежегодные сборы зерна увеличились с 1901—1905 гг. по 1909—1913 гг. с 3,8 млрд пудов до 5 млрд, а всех хлебов на душу населения – с 400 до 450 кг. А в последний предвоенный год был достигнут рекордный урожай в 5,6 млрд пудов, что составило 550 кг на душу населения. При населении, составляющем 8% от численности людей в мире, страна производила 25% пшеницы, 52% ржи, 38% ячменя и более половины мировых сборов свеклы и до 80% льна. Увеличились и сборы других культур, в особенности технических: картофеля, табака, подсолнечника, конопли и т. п. Животноводство стало пополняться улучшенными породами скота, повышалась его продуктивность, но поголовье сокращалось. Значительное развитие получило маслоделие, особенно на Европейском Севере и в Западной Сибири. Сельское хозяйство в целом становилось более доходным. По подсчетам С. Прокоповича доход от зерновых и технических культур с 1900 по 1913 г. возрос почти вдвое, а от скотоводства даже больше (на 108%).
Все отрасли сельскохозяйственного производства продолжали базироваться на двух основных типах хозяйств – помещичьих и крестьянских. По исчислениям В. Немчинова, накануне Первой мировой войны на 5 млрд пудов хлеба в помещичьем хозяйстве производилось 600 млн пудов, или менее 12% . Но на хлебном рынке страны роль помещичьих экономий была заметнее вследствие их высокой товарности (47% от валового сбора) – 22% товарного зерна. Особенностью развития помещичьего хозяйства было то, что крупные латифундии, на долю которых в 1916 г. приходилось свыше 74% общей площади посевов помещиков, являлись, как правило, и крупнейшими очагами концентрации капитала в земледелии.
В крестьянской среде предпринимательское хозяйство вели главным образом зажиточные дворы, доля которых возрастала. Составляя не более 15—20% деревенского населения, они производили около 40% валового сбора и 50% товарного зерна, поскольку помимо значительных массивов надельной земли, они сосредоточили в своих руках до 80—90% купчих и почти половину арендованных земель. В массе средних и мелких хозяйств происходили подвижки как вниз, в сторону сельской бедноты, так и вверх, в сторону зажиточных хозяев. Рост населения и разделы семейств разных социальных групп деревни сокращали размеры надельного землепользования крестьянства и усиливали процесс обезземеливания его низших групп. Все это в сочетании с воздействием рынка как стихийного регулятора товарно-денежных отношений порождало социальную напряженность и экономическую неустойчивость в деревне, рост недовольства ее бедняцкой прослойки.
Крестьяне-переселенцы в низовьях Волги. Конец XIX в.
Другим источником осложнений в развитии аграрной сферы народного хозяйства являлось исчерпание экстенсивных методов хозяйствования в земледелии в связи с невозможностью расширения посевных площадей в европейской части страны. В 1900—1914 гг. прирост площади посевов в черноземной полосе, главным образом в ее южных губерниях, составил всего 8%, тогда как в центральных распахивали луга и сенокосные угодья, что влекло за собой ухудшение условий для животноводства.
Подготовка и проведение реформы аграрной сферы
Мысли относительно реформирования поземельных отношений в крестьянской среде возникали в правительственных кругах еще в 70—90-е годы XIX в. Критиками общинных порядков, тормозивших прогрессивные сдвиги в пореформенном крестьянском хозяйстве России, и сторонниками предоставления крестьянам свободного выхода из общины выступали в эти годы министр внутренних дел, позднее – государственных имуществ, затем председатель Комитета министров П. Валуев, министр финансов и председатель Комитета министров Н. Бунге, министр двора И. Воронцов-Дашков, а также министр земледелия и государственных имуществ А. Ермолов.
На Челябинском переселенческом пункте. 1908 г.
Но тем деятелем, которому удалось сделать первые шаги в этом направлении, стал министр финансов С. Витте. Назвав главной причиной, диктующей необходимость реформ, низкую налогоспособность российского крестьянства, он предложил созвать Особое Совещание по выработке мер для улучшения крестьянского благосостояния.
П. Столыпин
Под впечатлением неурожая 1901 г. и последовавшего за ним в ряде губерний голода правительство и царь должны были ускорить решение этого вопроса. В январе 1902 г. Николаем II были подписаны указы об учреждении двух комиссий по аграрному вопросу, возглавляемых министрами – внутренних дел Д. Сипягиным и финансов С. Витте, – задачей которых являлось привести в соответствие российское аграрно-крестьянское законодательство с социально-экономической эволюцией деревни. Одновременно над проектами по данной проблеме работали комиссии Министерств внутренних дел и земледелия, в которых активно участвовали хорошо знающие существо дела сановники – В. Гурко, А. Риттих, А. Кривошеин и др.
Разработанные в этих комиссиях проекты предусматривали основные элементы будущей реформы: предоставление крестьянам выхода из общины и передачу им земли в собственность, введение свободного переселения за Урал и в другие районы, увеличение продажи крестьянам земли через Крестьянский банк. Ряд из этих мер в 1903—1904 гг. были провозглашены Манифестом 23 февраля 1903 г., мартовским 1903 г. законом об отмене круговой поруки и законом 6 июня 1904 г. о свободе крестьянских переселений.
Таким образом, аграрная реформа разрабатывалась в течение нескольких лет специальными комиссиями и совещаниями, а не была плодом деятельности одного человека. Неверным в данной связи является и утверждение будто реформы у самодержавия вырвала революция, утверждение, бытовавшее не только в советское время, но и воспроизводимое нередко в современной исторической литературе. Дело в том, что, во-первых, Николай II и правительство одобряли еще в 1903—1904 гг. главные направления будущей реформы, во-вторых, крестьяне требовали совсем другого – ликвидации помещичьего землевладения.
Но решительно и последовательно принялся проводить в жизнь разработанные в основе своей проекты преобразований П. Столыпин, назначенный в апреле 1906 г. министром внутренних дел, а в июле того же года – Председателем Совета министров[4].
Через полтора месяца после назначения на пост премьера Столыпин опубликовал предварительное сообщение, в котором среди намеченных реформ, помимо мероприятий по улучшению крестьянского землевладения и землепользования, значились: введение всеобщего начального образования, реформа средней и высшей школы, гражданское равноправие, неприкосновенность личности, отмена волостного крестьянского суда, введение волостного земства и др.
Сама аграрная реформа также включала комплекс мер, большинство которых осуществлялось одновременно с выходом из общины и землеустройством. Это – передача крестьянам части казенных и удельных земель, увеличение ссуд Крестьянского банка, введение личной собственности крестьян на землю, отвод и создание единоличных (хуторских и отрубных) участков; коренное изменение правового и социального положения крестьянства; организация системы мер по агрономической помощи земледельцам, по устройству переселенцев, значительному увеличению ассигнований на начальное и среднее образование, в том числе специальное сельскохозяйственное, и ряд других.
Прежде чем вести речь об осуществлении столь масштабного замысла, стоит выяснить цели столыпинского реформирования деревни. В нашей литературе давно сложилось и поныне продолжает бытовать мнение о том, что Столыпин преследовал двоякую цель: во-первых, разрушить общину и во-вторых, создать тем самым новую социальную опору самодержавию в лице сравнительно широкого слоя крестьян-собственников. Есть и несколько иная точка зрения, согласно которой разрушение общины рассматривается в качестве вспомогательной задачи на пути к достижению основной цели – созданию экономически устойчивых хуторских и отрубных крестьянских хозяйств посредством расчистки крестьянских земель от «слабых» в пользу «сильных», решить таким образом проблему первоначального накопления капитала в деревне.
Анализ нормативных документов по данному вопросу, а также хода самой реформы позволяет утверждать, что для столыпинской команды реформаторов разрушение общины ни в экономическом, ни в политическом плане не являлось самоцелью, или, как выражался один из ближайших сподвижников и продолжателей дела Столыпина – главноуправляющий землеустройством и земледелием А. Кривошеин, – ломка общины – «не аграрная панацея».
Емкую и весьма лапидарную формулировку основных целей столыпинской реформы содержит особый журнал Совета министров от 10 октября 1906 г., посвященный выработке плана земельных преобразований, который вскоре увидел свет в форме правительственного указа от 9 ноября 1906 г. «О дополнении некоторых постановлений действующего Закона, касающегося крестьянского землевладения». «Новый политический порядок в нашем отечестве для своей прочности и силы нуждается в соответственных экономических основах и, прежде всего, в таком распорядке хозяйственного строя, который опирался бы на начала личной собственности и на уважение к собственности других, – говорилось в документе. – Только этим путем создана будет та крепкая среда мелких и средних собственников, которая повсеместно служит оплотом и цементом государственного порядка».
Иначе говоря, разрушение общины было одним из средств осуществления столыпинской реформы, нацеленной: а) в социально-экономическом отношении – на обеспечение подъема сельского хозяйства страны, на повышение благосостояния крестьянства как основной его производительной силы; б) в политическом плане – на расширение социальной базы власти, укрепление российской государственности.
О том, что ломка общины и насаждение частной собственности на землю в крестьянской среде имели не самодовлеющее, а подчиненное указанным целям значение, свидетельствует также факт смены акцентов в столыпинском аграрном курсе на втором этапе его реализации, факт, который долгое время замалчивался в отечественной историографии и продолжает замалчиваться отдельными исследователями и в наши дни. Если на начальной стадии проведения столыпинской перестройки, охватывающей 1907—1909 гг., главным направлением ее были мероприятия, предполагающие ослабление позиций деревенской общины и укрепление крестьянами земли в частную собственность, то на последующем, втором, этапе, датируемом 1910—1914 гг., центр тяжести правительственной политики стал постепенно смещаться на землеустройство не только вышедших из общины домохозяев, но и целых деревень, проводивших размежевание надельных угодий при сохранении общинного землевладения, а равно селений с подворным землепользованием.
Не менее убедительным в том же отношении является сопоставление общей численности хозяйств, подавших заявление о выходе из общины и об укреплении земли в собственность, и заявлений, поданных с 1907—1915 год включительно, когда осуществление реформы в связи с войной затормозилось. В то время как за весь период проведения реформы ходатайства о выделе из общины (вместе с заявлениями от передельных общин) подали 3,4 млн домохозяев, заявления относительно землеустройства поступили от значительно большей массы крестьян, насчитывающей 6,2 млн домохозяев. А это означает, что наиболее отвечающими умонастроениям крестьянства мерами правительственной политики стали не те, что были нацелены на ослабление общинных устоев, сковывающих инициативу и самодеятельность наиболее предприимчивых домохозяев, а широкомасштабные землеустроительные работы, которые позволяли существенно повысить агрокультурный уровень крестьянского хозяйства не только предпринимательского (основанного на наемном труде), но и трудового типа.
В данной связи, думается, правы те наши и западные историки, которые считают, что если оценивать результаты реформы не числом созданных хуторов и отрубов, а также не масштабами роста сельскохозяйственного производства, а числом крестьян, которые ходатайствовали о проведении внутри– надельного размежевания и надлежащего землеустройства (неважно единоличного или группового), можно намного лучше, объективнее представить действительное отношение крестьян к столыпинской перестройке поземельных отношений. Тот факт, что к 1916 г. около половины крестьянских дворов тех регионов, где реформа проводилась (а ее действие не распространялось на общинные наделы казаков, а также инородцев и колонистов), искали той или иной помощи от государства в реорганизации своего хозяйства, говорит сам за себя.
Однако не следует, разумеется, сбрасывать при этом со счетов ни масштабов, ни эффективности насаждения хуторов и отрубов, ни тем более воздействия всей совокупности реформаторских действий властей на состояние сельскохозяйственного производства. Согласно официальным данным на 1 января 1916 г. была отведена в единоличное владение земля почти 1210 тыс. домохозяевам 47 губерний Европейской России, что составляло немногим более десятой части общего числа крестьянских хозяйств, зарегистрированных здесь переписью 1916 г. Столь скромные масштабы строительства хуторских и отрубных хозяйств объясняются психологической и иной неподготовленностью крестьянства к радикальному переходу на новые условия хозяйствования, противодействием общины этому переходу и ограниченными возможностями государства оказать необходимую помощь в благоустройстве выделенцев из общины. Однако, если к хуторянам и отрубщикам прибавить остальных домохозяев, воспользовавшихся правом выхода из общины как на основании указа 9 ноября 1906 г., так и Закона от 14 июня 1910 г., то получим цифру в 2 с лишним раза большую – почти 2,5 млн дворов, или 26,9% общинников. Но из них 914 тыс. сразу же продали свои наделы, чтобы переселиться за Урал, переехать в город или купить землю через Крестьянский банк. Удельный вес выходцев из общин был особенно высок в новороссийских губерниях – до 60%, Правобережной Украине (до 50%) и в ряде центральных губерний: Самарской (49%), Курской (44%), Орловской, Московской (31%). Таким образом, больше всего был выход в районах сравнительно развитого капитализма и в местностях острого малоземелья, где наделы не обеспечивали земледельцам прожиточного минимума.
При оценке общих итогов реформы следует обязательно учитывать и масштабы землеустройства, которое для крестьян имело еще большую привлекательность, чем выход из общины. Работы по внутринадельному размежеванию начали проводиться после издания указа 4 марта 1906 г. о землеустройстве, но широкий масштаб они приобрели после принятия закона 29 мая 1911 г., который установил, что проведение землеустройства и передача землеустроенного участка в собственность не требовали предварительного выхода из общины (а это было необходимым условием до издания закона 1911 г.).
Вот почему после 1911 г. кривая числа заявлений о выходе из общины резко пошла вниз, но еще сильнее возросло количество заявлений о землеустройстве. И если на 1907—1910 гг. пришлось 75% всех выходов из общин, но только 36% землеустроенных дворов, а заявления о землеустройстве подали 2 млн домохозяев, то в 1911—1915 гг. таких заявлений было уже 4,2 млн, что в 2 с лишним раза превышало численность заявлений о выходе из общины.
На Челябинском переселенческом пункте. 1908 г.
Но тем деятелем, которому удалось сделать первые шаги в этом направлении, стал министр финансов С. Витте. Назвав главной причиной, диктующей необходимость реформ, низкую налогоспособность российского крестьянства, он предложил созвать Особое Совещание по выработке мер для улучшения крестьянского благосостояния.
П. Столыпин
Под впечатлением неурожая 1901 г. и последовавшего за ним в ряде губерний голода правительство и царь должны были ускорить решение этого вопроса. В январе 1902 г. Николаем II были подписаны указы об учреждении двух комиссий по аграрному вопросу, возглавляемых министрами – внутренних дел Д. Сипягиным и финансов С. Витте, – задачей которых являлось привести в соответствие российское аграрно-крестьянское законодательство с социально-экономической эволюцией деревни. Одновременно над проектами по данной проблеме работали комиссии Министерств внутренних дел и земледелия, в которых активно участвовали хорошо знающие существо дела сановники – В. Гурко, А. Риттих, А. Кривошеин и др.
Разработанные в этих комиссиях проекты предусматривали основные элементы будущей реформы: предоставление крестьянам выхода из общины и передачу им земли в собственность, введение свободного переселения за Урал и в другие районы, увеличение продажи крестьянам земли через Крестьянский банк. Ряд из этих мер в 1903—1904 гг. были провозглашены Манифестом 23 февраля 1903 г., мартовским 1903 г. законом об отмене круговой поруки и законом 6 июня 1904 г. о свободе крестьянских переселений.
Таким образом, аграрная реформа разрабатывалась в течение нескольких лет специальными комиссиями и совещаниями, а не была плодом деятельности одного человека. Неверным в данной связи является и утверждение будто реформы у самодержавия вырвала революция, утверждение, бытовавшее не только в советское время, но и воспроизводимое нередко в современной исторической литературе. Дело в том, что, во-первых, Николай II и правительство одобряли еще в 1903—1904 гг. главные направления будущей реформы, во-вторых, крестьяне требовали совсем другого – ликвидации помещичьего землевладения.
Но решительно и последовательно принялся проводить в жизнь разработанные в основе своей проекты преобразований П. Столыпин, назначенный в апреле 1906 г. министром внутренних дел, а в июле того же года – Председателем Совета министров[4].
Через полтора месяца после назначения на пост премьера Столыпин опубликовал предварительное сообщение, в котором среди намеченных реформ, помимо мероприятий по улучшению крестьянского землевладения и землепользования, значились: введение всеобщего начального образования, реформа средней и высшей школы, гражданское равноправие, неприкосновенность личности, отмена волостного крестьянского суда, введение волостного земства и др.
Сама аграрная реформа также включала комплекс мер, большинство которых осуществлялось одновременно с выходом из общины и землеустройством. Это – передача крестьянам части казенных и удельных земель, увеличение ссуд Крестьянского банка, введение личной собственности крестьян на землю, отвод и создание единоличных (хуторских и отрубных) участков; коренное изменение правового и социального положения крестьянства; организация системы мер по агрономической помощи земледельцам, по устройству переселенцев, значительному увеличению ассигнований на начальное и среднее образование, в том числе специальное сельскохозяйственное, и ряд других.
Прежде чем вести речь об осуществлении столь масштабного замысла, стоит выяснить цели столыпинского реформирования деревни. В нашей литературе давно сложилось и поныне продолжает бытовать мнение о том, что Столыпин преследовал двоякую цель: во-первых, разрушить общину и во-вторых, создать тем самым новую социальную опору самодержавию в лице сравнительно широкого слоя крестьян-собственников. Есть и несколько иная точка зрения, согласно которой разрушение общины рассматривается в качестве вспомогательной задачи на пути к достижению основной цели – созданию экономически устойчивых хуторских и отрубных крестьянских хозяйств посредством расчистки крестьянских земель от «слабых» в пользу «сильных», решить таким образом проблему первоначального накопления капитала в деревне.
Анализ нормативных документов по данному вопросу, а также хода самой реформы позволяет утверждать, что для столыпинской команды реформаторов разрушение общины ни в экономическом, ни в политическом плане не являлось самоцелью, или, как выражался один из ближайших сподвижников и продолжателей дела Столыпина – главноуправляющий землеустройством и земледелием А. Кривошеин, – ломка общины – «не аграрная панацея».
Емкую и весьма лапидарную формулировку основных целей столыпинской реформы содержит особый журнал Совета министров от 10 октября 1906 г., посвященный выработке плана земельных преобразований, который вскоре увидел свет в форме правительственного указа от 9 ноября 1906 г. «О дополнении некоторых постановлений действующего Закона, касающегося крестьянского землевладения». «Новый политический порядок в нашем отечестве для своей прочности и силы нуждается в соответственных экономических основах и, прежде всего, в таком распорядке хозяйственного строя, который опирался бы на начала личной собственности и на уважение к собственности других, – говорилось в документе. – Только этим путем создана будет та крепкая среда мелких и средних собственников, которая повсеместно служит оплотом и цементом государственного порядка».
Иначе говоря, разрушение общины было одним из средств осуществления столыпинской реформы, нацеленной: а) в социально-экономическом отношении – на обеспечение подъема сельского хозяйства страны, на повышение благосостояния крестьянства как основной его производительной силы; б) в политическом плане – на расширение социальной базы власти, укрепление российской государственности.
О том, что ломка общины и насаждение частной собственности на землю в крестьянской среде имели не самодовлеющее, а подчиненное указанным целям значение, свидетельствует также факт смены акцентов в столыпинском аграрном курсе на втором этапе его реализации, факт, который долгое время замалчивался в отечественной историографии и продолжает замалчиваться отдельными исследователями и в наши дни. Если на начальной стадии проведения столыпинской перестройки, охватывающей 1907—1909 гг., главным направлением ее были мероприятия, предполагающие ослабление позиций деревенской общины и укрепление крестьянами земли в частную собственность, то на последующем, втором, этапе, датируемом 1910—1914 гг., центр тяжести правительственной политики стал постепенно смещаться на землеустройство не только вышедших из общины домохозяев, но и целых деревень, проводивших размежевание надельных угодий при сохранении общинного землевладения, а равно селений с подворным землепользованием.
Не менее убедительным в том же отношении является сопоставление общей численности хозяйств, подавших заявление о выходе из общины и об укреплении земли в собственность, и заявлений, поданных с 1907—1915 год включительно, когда осуществление реформы в связи с войной затормозилось. В то время как за весь период проведения реформы ходатайства о выделе из общины (вместе с заявлениями от передельных общин) подали 3,4 млн домохозяев, заявления относительно землеустройства поступили от значительно большей массы крестьян, насчитывающей 6,2 млн домохозяев. А это означает, что наиболее отвечающими умонастроениям крестьянства мерами правительственной политики стали не те, что были нацелены на ослабление общинных устоев, сковывающих инициативу и самодеятельность наиболее предприимчивых домохозяев, а широкомасштабные землеустроительные работы, которые позволяли существенно повысить агрокультурный уровень крестьянского хозяйства не только предпринимательского (основанного на наемном труде), но и трудового типа.
В данной связи, думается, правы те наши и западные историки, которые считают, что если оценивать результаты реформы не числом созданных хуторов и отрубов, а также не масштабами роста сельскохозяйственного производства, а числом крестьян, которые ходатайствовали о проведении внутри– надельного размежевания и надлежащего землеустройства (неважно единоличного или группового), можно намного лучше, объективнее представить действительное отношение крестьян к столыпинской перестройке поземельных отношений. Тот факт, что к 1916 г. около половины крестьянских дворов тех регионов, где реформа проводилась (а ее действие не распространялось на общинные наделы казаков, а также инородцев и колонистов), искали той или иной помощи от государства в реорганизации своего хозяйства, говорит сам за себя.
Однако не следует, разумеется, сбрасывать при этом со счетов ни масштабов, ни эффективности насаждения хуторов и отрубов, ни тем более воздействия всей совокупности реформаторских действий властей на состояние сельскохозяйственного производства. Согласно официальным данным на 1 января 1916 г. была отведена в единоличное владение земля почти 1210 тыс. домохозяевам 47 губерний Европейской России, что составляло немногим более десятой части общего числа крестьянских хозяйств, зарегистрированных здесь переписью 1916 г. Столь скромные масштабы строительства хуторских и отрубных хозяйств объясняются психологической и иной неподготовленностью крестьянства к радикальному переходу на новые условия хозяйствования, противодействием общины этому переходу и ограниченными возможностями государства оказать необходимую помощь в благоустройстве выделенцев из общины. Однако, если к хуторянам и отрубщикам прибавить остальных домохозяев, воспользовавшихся правом выхода из общины как на основании указа 9 ноября 1906 г., так и Закона от 14 июня 1910 г., то получим цифру в 2 с лишним раза большую – почти 2,5 млн дворов, или 26,9% общинников. Но из них 914 тыс. сразу же продали свои наделы, чтобы переселиться за Урал, переехать в город или купить землю через Крестьянский банк. Удельный вес выходцев из общин был особенно высок в новороссийских губерниях – до 60%, Правобережной Украине (до 50%) и в ряде центральных губерний: Самарской (49%), Курской (44%), Орловской, Московской (31%). Таким образом, больше всего был выход в районах сравнительно развитого капитализма и в местностях острого малоземелья, где наделы не обеспечивали земледельцам прожиточного минимума.
При оценке общих итогов реформы следует обязательно учитывать и масштабы землеустройства, которое для крестьян имело еще большую привлекательность, чем выход из общины. Работы по внутринадельному размежеванию начали проводиться после издания указа 4 марта 1906 г. о землеустройстве, но широкий масштаб они приобрели после принятия закона 29 мая 1911 г., который установил, что проведение землеустройства и передача землеустроенного участка в собственность не требовали предварительного выхода из общины (а это было необходимым условием до издания закона 1911 г.).
Вот почему после 1911 г. кривая числа заявлений о выходе из общины резко пошла вниз, но еще сильнее возросло количество заявлений о землеустройстве. И если на 1907—1910 гг. пришлось 75% всех выходов из общин, но только 36% землеустроенных дворов, а заявления о землеустройстве подали 2 млн домохозяев, то в 1911—1915 гг. таких заявлений было уже 4,2 млн, что в 2 с лишним раза превышало численность заявлений о выходе из общины.