Страница:
Нам с нашей историей и социальной реальностью легче согласиться с экзистенциалистской позицией, легче признать, что в человеке заложены потенции и возможности, ведущие в такой же степени к злу, как и к добру. Замечательный остроумец Станислав Ежи Лец, автор многих глубоких афоризмов, как-то сказал, что у человека, нет иного выбора, кроме как быть человеком. Увы, согласиться с этим нельзя. К сожалению, оказывается, что у человека есть такой выбор – “не быть человеком”. И слишком часто мы сталкиваемся с ситуацией, когда человек делает такой выбор. Человек может выбрать “не быть человеком”, может отказаться от собственной возможности быть им, от своей человеческой сущности. Грубо говоря, человек может стать людоедом. Например, по Э.Фромму (1995) человека характеризует стремление к самотрансценденции, стремление как-то утвердиться среди людей, подняться над ними, и позитивная специфически человеческая форма реализации этого стремления – творчество. Через творчество человек доказывает свою власть над реальностью, свое влияние на нее. Но если человек по той или иной причине оказывается неспособным самореализоваться позитивно, через творчество, то сохраняющаяся базовая потребность реализуется другим образом – через разрушение. Путем разрушения он также доказывает свою власть над окружающим миром, свое присутствие в мире. И здесь содержится момент выбора: пойдет ли человек человеческим путем или нет. Выбор, к сожалению, есть.
Т.Грининг описывает проблематику экзистенциальной психологии схоже с И.Яломом, причем более подробно раскрывает различные варианты интерпретации проблемных областей человеческой жизни, которые называет “вызовами” (Greening, 1992). Первый – это проблема жизни и смерти. Cуть ее заключается в том, что мы живы, но мы умрем. И мы живем в мире, который одновременно и поддерживает и отрицает жизнь. Второй – проблема смысла и абсурда. У нас есть некая осознанная способность и желание обрести смысл, но мы живем в таком странном, иногда хаотичном мире, который предлагает много разных систем осмысления, а иногда и вообще отрицает смысл. Третий – это проблема свободы и детерминизма. Мы свободны и детерминированы, и мы живем в мире, который дает нам возможность свободы и одновременно ограничивает ее. Четвертый – проблема общения и одиночества. Мы испытываем нормальное желание общаться и мы способны к аутентичным межличностным отношениям, но этим аутентичным отношениям противостоит засилье отчуждения и одиночества. Каждый из этих вызовов, как пишет Т.Грининг, – это одновременно и благословение, и проклятие, и возможность бытия, и возможность небытия, открытость, которая ограничена конечностью. Здесь возникает сложная диалектика: то, что жизненно важно для нас, у нас есть, но этого недостаточно, и мы должны решить, как быть с тем, что есть и одновременно с его недостаточностью. Для каждого из четырех “вызовов” Т.Грининг описывает по три возможных “реакции”: 1) упрощенно оптимистическая с акцентом на позитивном аспекте – триумф, ложная победа над трудностями; 2) упрощенно пессимистическая – фаталистическое отношение к негативным сторонам вызовов; 3) экзистенциальная – диалектическая конфронтация негативного и позитивного аспектов проблем, творческая реакция и трансценденция, преодоление оппозиции.
Первый вызов – проблема жизни и смерти. Возможная реакция на эту проблему – это оптимистический акцент на жизни, поиск бессмертия, отрицание смерти, утверждение жизненности, витальности или тела, или духа, отказ признавать конечность человеческого существования, культ юности, культ красоты, культ здоровья, культ знаний (не мудрости, а именно знаний), культ чувственности. Противоположный вариант, – это пессимистическая одержимость смертью, фатализм, капитуляция, даже движение к смерти, суицидальные тенденции, подверженность несчастным случаям, отрицание и игнорирование здоровья. Здесь Т.Грининг цитирует Уильяма Блейка: “полувлюбленность в легкую смерть”. И собственно экзистенциалистский вариант – это радость принятия жизни со всеми ее фазами и стадиями, зная при этом, что они образуют собой некоторую историю, у которой есть свой конец, (во всяком случае у той жизни, о которой мы знаем). Это осознание и принятие жизненного цикла, признание и принятие факта смерти и эфемерности телесного существования. Это значит жить “со смертью за левым плечом”, т. е. не бояться, не впадать в депрессию, но осознавать и выбирать жизнь перед лицом смерти.
Второй вызов – проблема смысла и абсурда. Оптимистическая реакция – это истинная вера, экзальтация, триумф рациональной мысли или эмпирической науки, или слепой веры, или интуитивного осознавания как некоторые пути, которые позволяют дать ответ вызову. Обожествление разума, “человек есть мера всех вещей”, отстаивание утверждения, что жизнь имеет смысл, что мы определяем его, что он неизменный, приверженность всяким культам и гуру. Негативный, пессимистический ответ: антиинтеллектуализм, отрицание любого смысла и его поиска, презрение к обучению, мышлению, к системе веры, воинствующий атеизм и нигилизм, насмешка над верующими, отчаяние и бессмысленность, уход в действие, приобретательство, наркотики, догмы или в смерть, чтобы избежать осознания и желания смысла, постоянная декларация, что существование не имеет смысла, жизнь абсурдна, и что Вселенная хаотична. Есть еще и такой выход: наслаждение и эффективное использование сознания без фиксации на любой конкретной форме осознания или понимания как решения какой-то проблемы, гибкая способность смещаться с одного уровня сознания на другой, переходить от одной формы сознания к другой, даже иногда терять сознание в зависимости от обстоятельств и целей, открытость к разным смыслам и системам верований, любопытство, способность воспринимать одновременно противоречивые идеи, способность выбирать и утверждать их, действовать в соответствии с определенными данными и теориями, оставляя при этом за ними способность к изменению, обратной связи, пересмотру.
Третий вызов – проблема свободы и детерминизма. Оптимистическая реакция – это утверждение свободы без границ, требование самовыражения и неограничения моего самовыражения другими людьми, социальными и прочими системами, “ничто не может ограничивать самовыражение личности”. Сюда вписывается миф об Икаре, идея естественного человека Ж.-Ж.Руссо. Здесь налицо как бы смешение свободы со вседозволенностью. Этот подход – индивидуалистская идея самоактуализации, превращенная в некую религию, в культ без учета интересов других. Пессимистический вариант – бегство от свободы и выбора. Разные варианты этого описывал, в частности, Э.Фромм (1990): самопорабощение, подчинение тирану, фатальность, зависимость, уход в наркотики, акцент на том, что сама жизнь или другие люди, экономические, физические или другие ограничения делают нашу жизнь тюрьмой, предопределяют нас. И, наконец, – вариант исследования и расширения свободы через осознание межличностного и физического контекста и условий свободы, самоутверждение с одновременным признанием собственной конечности, уважение к другим людям и к их возможностям, пусть даже ограниченным.
Четвертый вызов – общение и одиночество. Оптимистический вариант – это отрицание изоляции, акцент на отношениях, гиперобщительность, сверхвовлеченность в массовые организации и движения, самоотверженное мазохистическое служение другим. Другая реакция – уход в одиночество, мизантропическое отвержение людей, снобизм как способ дистанцироваться от других, чтобы избежать риска разочарования в контактах. Одиночество идеологизируется как добродетель, т. е. строится теоретическая система, обосновывающая то, что одиночество есть добродетель. Образ Степного волка ГенрихаГессе – пример этого. Защитные барьеры против непредсказуемой, но возможной интимности. И вариант, когда готовность рискнуть, вступив в отношение “Я – Ты” в этом мире, (хотя этот мир в большей мере сплетен из отношений “Я – Оно” в терминах М.Бубера), готовность аутентично общаться с другими людьми, несмотря на осознание всех возможных препятствий и рисков интимности.
Это выборы, которые достаточно содержательно обрисовывают на психологическом уровне сущность позиции, которую занимает экзистенциальная психология (Greening, 1992).
Главное в понятии экзистенции – это идея отсутствия предзаданности, отсутствия детерминированности того, что происходит сейчас, здесь-и-теперь, в данный настоящий момент. Я уже говорил о некоторых параллелях и тесных связях, в частности, между экзистенциальными идеями и идеями гештальттерапии. Достаточно очевидно, например, что сама идея “здесь-и-теперь”, популярная в психотерапии – идея чисто экзистенциалистская. Суть в том, что вне этой ситуации нет никаких детерминант, которые бы заставили меня “здесь-и-теперь” поступить таким образом, а не иным. Очень существенным моментом этой идеи является такая характеристика экзистенции как ее открытость. Эта характеристика противостоит идее о том, что человек как некий завершенный процесс как бы вгрызается в какое-то бытие и начинает его только “бурить”. Здесь сложным образом переплетаются несколько моментов. Ключевой момент – отсутствие предзаданности. Реальные взаимодействия человека с миром всегда первичны по отношению к каким-то конкретным характеристикам человека.
Отдельные моменты противопоставления реальных взаимодействий человека с миром и предзаданных характеристик человека уже присутствовали в других подходах, которые нельзя назвать экзистенциалистскими, но они содержали некоторые идеи и предпосылки этого подхода. Первая содержится в том, что было сформулировано наиболее четко применительно к психологии К.Левином – это идея противоположности аристотелевского и галилеевского способов мышления (Левин, 1990). Аристотелевский подход – это подход, при котором атрибуты, свойства, черты (в данном случае человека, личности, а вообще чего угодно) считаются внутренне присущими ему самому. Галилеевский подход исходил из того, что эти свойства не есть некоторые внутренние атрибуты самого рассматриваемого (в данном случае человека), хотя это можно отнести и к любому явлению. Галилей в рамках физики пришел к пониманию того, что многие физические свойства тел, например вес, не являются внутренне присущими телу, а раскрываются при взаимодействии тела с другими телами. Если до Галилея вес рассматривался исключительно как внутренний атрибут самого тела, то точно так же до К.Левина многие психологические явления рассматривались тоже как внутренние, связанные с определенной личностью, определенной организацией сознания или чего-либо еще. В психологии галилеевский способ мышления означает, что свойства, которые мы приписываем другому человеку – это только те свойства, которые раскрываются при взаимодействии с другими людьми. Это как бы первый шаг по пути к конструированию экзистенциального образа человека, один элемент этого образа – отказ от аристотелевского взгляда, выход в “онтологию жизненного мира”.
Вторая – это идея о том, что какие-то сущностные характеристики не заложены в человеке изначально, они формируются в процессе реального взаимодействия человека с миром, в процессе жизни. Это положение экзистенциализма близко некоторым другим подходам. Например, основная идея деятельностного подхода заключается в том, что реальная практика определяет формирование конкретных психологических структур, процесс взаимодействия с миром первичен по отношению к структуре (А.Н.Леонтьев, 1983). Отличие же деятельностного подхода в том, что в традиционном его варианте взаимодействие человека с миром все же завершается некой структурой, выступающей как результат генетического процесса, и хотя процесс взаимодействия с миром является первичным, его цикл конечен. Кроме того, экзистенциальная психология делает больший акцент на то, что Л.С.Выготский (1982) и В.Франкл (1990) называли “вершинной” психологией личности, т. е. на сущностные специфически человеческие свойства, на их развитие, на их проявление в отношениях с миром. А в традиционном варианте деятельностного подхода в рамках генетического анализа акцент больше делался на те психологические и личностные характеристики, которые больше связаны с инструментальным уровнем.
Очень близкие взгляды на сущность человека, мнение, что у человека вообще нет никакой предзаданной сущности и сущность человека проявляется в открытости самым различным возможностям, излагал Э.Фромм (Фромм, Хирау, 1990), у которого вообще можно встретить много идей и положений, близких экзистенциалистской позиции. При этом он в гораздо большей мере учитывает и прорабатывает проблему психологических механизмов связей человека с социальной реальностью, социальной данностью его жизни и не только социальной. Это автор, чрезвычайно близкий экзистенциалистской позиции, хотя о приверженности ей он нигде явно не говорит.
Еще один момент, принципиально важный для понимания специфики экзистенциалистского подхода, – это понятие “жизненного мира”, занимающее существенное место во многих вариантах этого подхода. Самое главное содержание данного понятия, состоит в том, что в каждый момент времени, в каждой ситуации человек противостоит не данной конкретной ситуации и не среде, его окружающей, а миру в целом. Взаимодействие человека с каким-то фрагментом мира в конкретной ситуации – это некоторая “голограмма”, в которой отражается мир в целом. И этим человек отличается от животного. В.Франкл писал о том, почему животное не может быть личностью: у животного нет “мира”, которому “противостоит” человек, для животного существует только “среда” (Frankl, 1982, p.116). Об этом же писал и Р.Мэй (May, 1983).
Особая ситуация с животными, живущими в человеческом мире – с кошками и собаками. Они во многом очеловечены и их уже нельзя считать чисто животными. И если говорить о попытках найти какие-то черты личности у животных, то их надо искать не у приматов, а у тех, кто живет рядом с человеком, у тех, кто живет по законам, во многом установленным человеком, т. е. прежде всего у собак. Очевидно, что психика домашних животных сдвинута, потому что они созданы, чтобы жить по одним законам, а реально живут по другим. Конечно, частично законы биологического существования в их жизни сохраняются, но в очень значительной мере их реальное существование структурировано человеком, т. е. совершенно другими принципами жизни. Кошки и собаки – это маргинальный случай, который трудно сразу полностью осмыслить. Главное в том, что у человека действия в каждой ситуации регулируются не непосредственными импульсами, а переживанием смысла различных альтернатив, существующих в данной ситуации. А в смысле каждого конкретного действия для человека сходятся все его жизненные отношения, самые разные жизненные контексты и то, к чему данный выбор, данное конкретное действие приведет, не только с точки зрения удовлетворения здесь-и-теперь насущной потребности, а одновременно и с точки зрения всех, на первый взгляд и не связанных меж собой, жизненных контекстов. Для человека в каждый данный момент присутствует, отражается весь мир.
Литература
С.Е.Олишевский
* * *
Вышесказанное в достаточной степени обосновывает правомерность различения в рамках гуманистической психологии двух основных, хотя и внутренне разнородных, подходов: личностно-центрированного и экзистенциального. Теперь стоит очертить проблемное поле экзистенциального подхода. Один из наиболее авторитетных авторов этого направления, знаменитый также тем, что его книги, посвященные анализу клинических случаев, стали бестселлерами, И.Ялом (Yalom, 1980; 1989), выделяет четыре основных узла экзистенциальных проблем, пути решения которых изучает экзистенциальная психология. Это 1) проблемы времени, жизни и смерти; 2) проблемы свободы, ответственности и выбора; 3) проблемы общения, любви и одиночества; 4) проблемы смысла и бессмысленности существования. Уже из перечня этих проблем видна связь экзистенциальной психологии с философской проблематикой и с “вечными” вопросами. Это во многом объясняет то, почему экзистенциальная психология никогда не была и никогда не будет такой распространенной, как психоанализ, транзактный анализ, бихевиоральная терапия. Экзистенциальная психология сложна, а сложное никогда не сможет стать популярным. Чтобы сделать идею популярной, ее надо упростить, а с экзистенциальной психологией это не очень получается. Поэтому сообщество экзистенциальных психологов и психотерапевтов небольшое, стабильное. Если традиционный личностно-центрированный подход сейчас теряет своих приверженцев, популярность трансперсонального подхода, напротив, растет, то уровень интереса к экзистенциальной психологиии стабилен и затрагивает достаточно постоянное число людей. Причем в Европе экзистенциальные взгляды более разработаны, более развернуты и популярны, чем в США, что объясняется большей способностью европейского менталитета воспринимать философские идеи. И большинство идей, разработанных в американской экзистенциальной психологии, также пришли из Европы. Можно вспомнить аналогию, проводимую В.Франклом. Он говорил о том, что психоанализ – это по сути дела, психология ребенка, поскольку З.Фрейд никогда не рассматривал взрослого человека как действительно взрослого. Психология А.Адлера – это во многом психология подростка с центральной идеей самоутверждения и проблемой социализации. Личностно-центрированный подход А.Маслоу, К.Роджерса – это тоже психология ребенка, но счастливого ребенка, у которого нет никаких особых проблем, кроме как развиваться, развиваться и развиваться. А экзистенциальная психология – это психология взрослого.Т.Грининг описывает проблематику экзистенциальной психологии схоже с И.Яломом, причем более подробно раскрывает различные варианты интерпретации проблемных областей человеческой жизни, которые называет “вызовами” (Greening, 1992). Первый – это проблема жизни и смерти. Cуть ее заключается в том, что мы живы, но мы умрем. И мы живем в мире, который одновременно и поддерживает и отрицает жизнь. Второй – проблема смысла и абсурда. У нас есть некая осознанная способность и желание обрести смысл, но мы живем в таком странном, иногда хаотичном мире, который предлагает много разных систем осмысления, а иногда и вообще отрицает смысл. Третий – это проблема свободы и детерминизма. Мы свободны и детерминированы, и мы живем в мире, который дает нам возможность свободы и одновременно ограничивает ее. Четвертый – проблема общения и одиночества. Мы испытываем нормальное желание общаться и мы способны к аутентичным межличностным отношениям, но этим аутентичным отношениям противостоит засилье отчуждения и одиночества. Каждый из этих вызовов, как пишет Т.Грининг, – это одновременно и благословение, и проклятие, и возможность бытия, и возможность небытия, открытость, которая ограничена конечностью. Здесь возникает сложная диалектика: то, что жизненно важно для нас, у нас есть, но этого недостаточно, и мы должны решить, как быть с тем, что есть и одновременно с его недостаточностью. Для каждого из четырех “вызовов” Т.Грининг описывает по три возможных “реакции”: 1) упрощенно оптимистическая с акцентом на позитивном аспекте – триумф, ложная победа над трудностями; 2) упрощенно пессимистическая – фаталистическое отношение к негативным сторонам вызовов; 3) экзистенциальная – диалектическая конфронтация негативного и позитивного аспектов проблем, творческая реакция и трансценденция, преодоление оппозиции.
Первый вызов – проблема жизни и смерти. Возможная реакция на эту проблему – это оптимистический акцент на жизни, поиск бессмертия, отрицание смерти, утверждение жизненности, витальности или тела, или духа, отказ признавать конечность человеческого существования, культ юности, культ красоты, культ здоровья, культ знаний (не мудрости, а именно знаний), культ чувственности. Противоположный вариант, – это пессимистическая одержимость смертью, фатализм, капитуляция, даже движение к смерти, суицидальные тенденции, подверженность несчастным случаям, отрицание и игнорирование здоровья. Здесь Т.Грининг цитирует Уильяма Блейка: “полувлюбленность в легкую смерть”. И собственно экзистенциалистский вариант – это радость принятия жизни со всеми ее фазами и стадиями, зная при этом, что они образуют собой некоторую историю, у которой есть свой конец, (во всяком случае у той жизни, о которой мы знаем). Это осознание и принятие жизненного цикла, признание и принятие факта смерти и эфемерности телесного существования. Это значит жить “со смертью за левым плечом”, т. е. не бояться, не впадать в депрессию, но осознавать и выбирать жизнь перед лицом смерти.
Второй вызов – проблема смысла и абсурда. Оптимистическая реакция – это истинная вера, экзальтация, триумф рациональной мысли или эмпирической науки, или слепой веры, или интуитивного осознавания как некоторые пути, которые позволяют дать ответ вызову. Обожествление разума, “человек есть мера всех вещей”, отстаивание утверждения, что жизнь имеет смысл, что мы определяем его, что он неизменный, приверженность всяким культам и гуру. Негативный, пессимистический ответ: антиинтеллектуализм, отрицание любого смысла и его поиска, презрение к обучению, мышлению, к системе веры, воинствующий атеизм и нигилизм, насмешка над верующими, отчаяние и бессмысленность, уход в действие, приобретательство, наркотики, догмы или в смерть, чтобы избежать осознания и желания смысла, постоянная декларация, что существование не имеет смысла, жизнь абсурдна, и что Вселенная хаотична. Есть еще и такой выход: наслаждение и эффективное использование сознания без фиксации на любой конкретной форме осознания или понимания как решения какой-то проблемы, гибкая способность смещаться с одного уровня сознания на другой, переходить от одной формы сознания к другой, даже иногда терять сознание в зависимости от обстоятельств и целей, открытость к разным смыслам и системам верований, любопытство, способность воспринимать одновременно противоречивые идеи, способность выбирать и утверждать их, действовать в соответствии с определенными данными и теориями, оставляя при этом за ними способность к изменению, обратной связи, пересмотру.
Третий вызов – проблема свободы и детерминизма. Оптимистическая реакция – это утверждение свободы без границ, требование самовыражения и неограничения моего самовыражения другими людьми, социальными и прочими системами, “ничто не может ограничивать самовыражение личности”. Сюда вписывается миф об Икаре, идея естественного человека Ж.-Ж.Руссо. Здесь налицо как бы смешение свободы со вседозволенностью. Этот подход – индивидуалистская идея самоактуализации, превращенная в некую религию, в культ без учета интересов других. Пессимистический вариант – бегство от свободы и выбора. Разные варианты этого описывал, в частности, Э.Фромм (1990): самопорабощение, подчинение тирану, фатальность, зависимость, уход в наркотики, акцент на том, что сама жизнь или другие люди, экономические, физические или другие ограничения делают нашу жизнь тюрьмой, предопределяют нас. И, наконец, – вариант исследования и расширения свободы через осознание межличностного и физического контекста и условий свободы, самоутверждение с одновременным признанием собственной конечности, уважение к другим людям и к их возможностям, пусть даже ограниченным.
Четвертый вызов – общение и одиночество. Оптимистический вариант – это отрицание изоляции, акцент на отношениях, гиперобщительность, сверхвовлеченность в массовые организации и движения, самоотверженное мазохистическое служение другим. Другая реакция – уход в одиночество, мизантропическое отвержение людей, снобизм как способ дистанцироваться от других, чтобы избежать риска разочарования в контактах. Одиночество идеологизируется как добродетель, т. е. строится теоретическая система, обосновывающая то, что одиночество есть добродетель. Образ Степного волка ГенрихаГессе – пример этого. Защитные барьеры против непредсказуемой, но возможной интимности. И вариант, когда готовность рискнуть, вступив в отношение “Я – Ты” в этом мире, (хотя этот мир в большей мере сплетен из отношений “Я – Оно” в терминах М.Бубера), готовность аутентично общаться с другими людьми, несмотря на осознание всех возможных препятствий и рисков интимности.
Это выборы, которые достаточно содержательно обрисовывают на психологическом уровне сущность позиции, которую занимает экзистенциальная психология (Greening, 1992).
* * *
Ключевое понятие экзистенциальной психологии – понятие “существования”, “экзистенции”. Процитирую дословно определение экзистенции М.К.Мамардашвили: “Экзистенция – это то, что ты должен сделать сейчас, здесь. Она исключает откладывание на завтра, или перекладывание на плечи другого, на плечи ближнего,на плечи нации, государства, общества. Ты должен сам. А человек не склонен это делать” (Мамардашвили, 1995, с.20). Вопрос “кому должен?” – вопрос достаточно закономерный. Ответ здесь может быть такой: “себе, потому что больше некому”. У меня всегда есть разные варианты того, как вести себя в данной ситуации в данный момент времени. Я выбираю то, что я выбираю. Например, я читаю лекцию, и из аудитории меня спрашивают, почему я не прерву речь на середине и не уйду. Неэкзистенциалистская позиция выглядела бы так: “Я не могу, потому что я еще не закончил, или потому что я обещал кому-то прочесть эту лекцию, или потому что я получаю за это зарплату” и т.д. С точки зрения экзистенциалиста, главное в том, что я выбрал это – быть здесь и читать лекцию и принял за это ответственность перед самим собой. Более того, каждый момент времени я подтверждаю этот выбор, отвергая возможность прервать лекцию и уйти. Точно так же каждый из слушающих эту лекцию сделал свой выбор. Кто-то выбрал прийти попозже, кто-то выбрал прийти вовремя, кто-то выбрал прийти заблаговременно, кто-то может выбрать уйти раньше, кто-то записывает, кто-то просто слушает, кто-то одновременно занимается другими делами – каждый сам решает. Говорить о долженствовании правомерно применительно лишь к долженствованию перед самим собой, ради сохранения собственной аутентичности. Понятие аутентичности, означающее верность человека самому себе, его внутреннюю цельность и определенность, наиболее глубоко разработано в экзистенциальной психологии в работах Дж.Бьюдженталя (Bugental, 1981).Главное в понятии экзистенции – это идея отсутствия предзаданности, отсутствия детерминированности того, что происходит сейчас, здесь-и-теперь, в данный настоящий момент. Я уже говорил о некоторых параллелях и тесных связях, в частности, между экзистенциальными идеями и идеями гештальттерапии. Достаточно очевидно, например, что сама идея “здесь-и-теперь”, популярная в психотерапии – идея чисто экзистенциалистская. Суть в том, что вне этой ситуации нет никаких детерминант, которые бы заставили меня “здесь-и-теперь” поступить таким образом, а не иным. Очень существенным моментом этой идеи является такая характеристика экзистенции как ее открытость. Эта характеристика противостоит идее о том, что человек как некий завершенный процесс как бы вгрызается в какое-то бытие и начинает его только “бурить”. Здесь сложным образом переплетаются несколько моментов. Ключевой момент – отсутствие предзаданности. Реальные взаимодействия человека с миром всегда первичны по отношению к каким-то конкретным характеристикам человека.
Отдельные моменты противопоставления реальных взаимодействий человека с миром и предзаданных характеристик человека уже присутствовали в других подходах, которые нельзя назвать экзистенциалистскими, но они содержали некоторые идеи и предпосылки этого подхода. Первая содержится в том, что было сформулировано наиболее четко применительно к психологии К.Левином – это идея противоположности аристотелевского и галилеевского способов мышления (Левин, 1990). Аристотелевский подход – это подход, при котором атрибуты, свойства, черты (в данном случае человека, личности, а вообще чего угодно) считаются внутренне присущими ему самому. Галилеевский подход исходил из того, что эти свойства не есть некоторые внутренние атрибуты самого рассматриваемого (в данном случае человека), хотя это можно отнести и к любому явлению. Галилей в рамках физики пришел к пониманию того, что многие физические свойства тел, например вес, не являются внутренне присущими телу, а раскрываются при взаимодействии тела с другими телами. Если до Галилея вес рассматривался исключительно как внутренний атрибут самого тела, то точно так же до К.Левина многие психологические явления рассматривались тоже как внутренние, связанные с определенной личностью, определенной организацией сознания или чего-либо еще. В психологии галилеевский способ мышления означает, что свойства, которые мы приписываем другому человеку – это только те свойства, которые раскрываются при взаимодействии с другими людьми. Это как бы первый шаг по пути к конструированию экзистенциального образа человека, один элемент этого образа – отказ от аристотелевского взгляда, выход в “онтологию жизненного мира”.
Вторая – это идея о том, что какие-то сущностные характеристики не заложены в человеке изначально, они формируются в процессе реального взаимодействия человека с миром, в процессе жизни. Это положение экзистенциализма близко некоторым другим подходам. Например, основная идея деятельностного подхода заключается в том, что реальная практика определяет формирование конкретных психологических структур, процесс взаимодействия с миром первичен по отношению к структуре (А.Н.Леонтьев, 1983). Отличие же деятельностного подхода в том, что в традиционном его варианте взаимодействие человека с миром все же завершается некой структурой, выступающей как результат генетического процесса, и хотя процесс взаимодействия с миром является первичным, его цикл конечен. Кроме того, экзистенциальная психология делает больший акцент на то, что Л.С.Выготский (1982) и В.Франкл (1990) называли “вершинной” психологией личности, т. е. на сущностные специфически человеческие свойства, на их развитие, на их проявление в отношениях с миром. А в традиционном варианте деятельностного подхода в рамках генетического анализа акцент больше делался на те психологические и личностные характеристики, которые больше связаны с инструментальным уровнем.
Очень близкие взгляды на сущность человека, мнение, что у человека вообще нет никакой предзаданной сущности и сущность человека проявляется в открытости самым различным возможностям, излагал Э.Фромм (Фромм, Хирау, 1990), у которого вообще можно встретить много идей и положений, близких экзистенциалистской позиции. При этом он в гораздо большей мере учитывает и прорабатывает проблему психологических механизмов связей человека с социальной реальностью, социальной данностью его жизни и не только социальной. Это автор, чрезвычайно близкий экзистенциалистской позиции, хотя о приверженности ей он нигде явно не говорит.
Еще один момент, принципиально важный для понимания специфики экзистенциалистского подхода, – это понятие “жизненного мира”, занимающее существенное место во многих вариантах этого подхода. Самое главное содержание данного понятия, состоит в том, что в каждый момент времени, в каждой ситуации человек противостоит не данной конкретной ситуации и не среде, его окружающей, а миру в целом. Взаимодействие человека с каким-то фрагментом мира в конкретной ситуации – это некоторая “голограмма”, в которой отражается мир в целом. И этим человек отличается от животного. В.Франкл писал о том, почему животное не может быть личностью: у животного нет “мира”, которому “противостоит” человек, для животного существует только “среда” (Frankl, 1982, p.116). Об этом же писал и Р.Мэй (May, 1983).
Особая ситуация с животными, живущими в человеческом мире – с кошками и собаками. Они во многом очеловечены и их уже нельзя считать чисто животными. И если говорить о попытках найти какие-то черты личности у животных, то их надо искать не у приматов, а у тех, кто живет рядом с человеком, у тех, кто живет по законам, во многом установленным человеком, т. е. прежде всего у собак. Очевидно, что психика домашних животных сдвинута, потому что они созданы, чтобы жить по одним законам, а реально живут по другим. Конечно, частично законы биологического существования в их жизни сохраняются, но в очень значительной мере их реальное существование структурировано человеком, т. е. совершенно другими принципами жизни. Кошки и собаки – это маргинальный случай, который трудно сразу полностью осмыслить. Главное в том, что у человека действия в каждой ситуации регулируются не непосредственными импульсами, а переживанием смысла различных альтернатив, существующих в данной ситуации. А в смысле каждого конкретного действия для человека сходятся все его жизненные отношения, самые разные жизненные контексты и то, к чему данный выбор, данное конкретное действие приведет, не только с точки зрения удовлетворения здесь-и-теперь насущной потребности, а одновременно и с точки зрения всех, на первый взгляд и не связанных меж собой, жизненных контекстов. Для человека в каждый данный момент присутствует, отражается весь мир.
* * *
Таким образом, экзистенциальная психология представляет собой оригинальное направление в теоретической и прикладной психологии, обладающее четко очерченной спецификой, своей теорией и методологией и отличающееся философской глубиной и ориентированностью на анализ ключевых проблем и ситуаций человеческой жизни. Экзистенциальная психология не противопоставляет себя другим подходам в психологии, а стремится конструктивно взаимодействовать с ними, и хотя приверженцев у нее не слишком много в силу ее глубины и сложности, положение ее как научной школы представляется весьма устойчивым, а влияние, оказываемое ею не только на профессионалов, но и на непсихологов, многократно превышает круг собственно экзистенциальных психологов. Недаром В.Франкл, Р.Мэй, И.Ялом относятся к популярным далеко за пределами профессиональной среды авторам. Экзистенциальная психология – это сегодняшний день психологии, ее живой нерв. И она в состоянии дать очень много любым направлениям академической и прикладной психологии, которые не закрывают глаза на сложные и болезненные вопросы человеческого существования.
Литература
Бубер М. Я и Ты. М.: Высш. шк., 1993.
Бубер М. Два образа веры. М.: Республика, 1995.
Василюк Ф.Е. Психология переживания. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1984.
Выготский Л.С. Собр.соч.: В 6 т. М.: Педагогика, 1982. Т.1.
Левин К. Конфликт между аристотелевским и галилеевским способами мышления в современной психологии//Психол. журн. 1990. Т.11. N 5. С.135 – 158.
Леонтьев А.Н. Избранные психологические произведения: В 2 т. М.: Педагогика, 1983.
Мамардашвили М.К. Лекции о Прусте (Психологическая топология пути). М.: Ad Marginem, 1995.
Мэй Р. Искусство психологического консультирования. М.: НФ “Класс”, 1994.
Сартр Ж-П. Экзистенциализм – это гуманизм//Сумерки богов. М.: Политиздат, 1989. С.319 – 344.
Тиллих П. Мужество быть//Символ. 1992. N 28. С. 7 – 119.
Франкл В. Человек в поисках смысла. М.: Прогресс, 1990.
Фромм Э. Бегство от свободы. М.: Прогресс, 1990.
Фромм Э. Человеческая ситуация. М.: Смысл, 1995.
Фромм Э., Хирау Р. Предисловие к антологии “Природа человека”//Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности/Сост. Л.И.Василенко, В.Е.Ермолаева. М.: Прогресс, 1990. С.146 – 168.
Bugental J.F.T. The Search for Authenticity. 2nd ed. N.Y.: Irvingstone Publishers, 1981.
Frankl V. Der Mensch vor der Frage nach dem Sinn. Muenchen: Piper, 1979.
Frankl V. Der Wille zum Sinn. 2 Aufl. Bern: Huber, 1982.
Greening T. Introduction//Existential Humanistic Psychology/T.Greening (ed.) Belmont: Brooks/Cole, 1971. P.1 – 12.
Greening T. Existential challenges and responces//The Humanistic Psychologist. 1992. V. 20. №1. P.111 – 115.
Mahrer A. The case for fundamentally different existential-humanistic psychologies//Journal of Humanistic Psychology. 1989. V.29. № 2. P.249 – 262.
Maslow A.H. Toward a Psychology of Being. 2nd.ed. N.Y.: Van Nostrand, 1968.
Maslow A.H. The Farther Reaches of Human Nature. Harmondsworth: Penguin, 1976.
May R. The Problem of Evil: an open letter to Carl Rogers//Journal of Humanistic Psychology. 1982. V.22. № 3. P.10 – 21.
May R. Answers to Ken Wilber and John Rowan//Journal of Humanistic Psychology. 1989. V.29. № 2. P.244 – 248.
May R. The Discovery of Being: Writings in Existential Psychology. N.Y.: Norton, 1983.
Rogers C. The actualizing tendency in relation to “Motives” and to consciousness//Nebraska symposium on motivation/M.R.Jones (ed.) V.11. Lincoln. NB: University of Nebraska Press, 1963. P.1 – 24.
Rogers C. Notes on Rollo May//Journal of Humanistic Psychology. 1982. V.22. № 3. P.8 – 9.
Rowan J. Two humanistic psychologies or one?//Journal of Humanistic Psychology. 1989.V.29. № 2. P.224 – 229.
Yalom I.D. Existential Psychotherapy. N.Y.: Basic Books, 1980.
Yalom I.D. Love’s Executioner and Other Tales of Psychotherapy. N.Y.: Harper Collins, 1989.
Бубер М. Два образа веры. М.: Республика, 1995.
Василюк Ф.Е. Психология переживания. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1984.
Выготский Л.С. Собр.соч.: В 6 т. М.: Педагогика, 1982. Т.1.
Левин К. Конфликт между аристотелевским и галилеевским способами мышления в современной психологии//Психол. журн. 1990. Т.11. N 5. С.135 – 158.
Леонтьев А.Н. Избранные психологические произведения: В 2 т. М.: Педагогика, 1983.
Мамардашвили М.К. Лекции о Прусте (Психологическая топология пути). М.: Ad Marginem, 1995.
Мэй Р. Искусство психологического консультирования. М.: НФ “Класс”, 1994.
Сартр Ж-П. Экзистенциализм – это гуманизм//Сумерки богов. М.: Политиздат, 1989. С.319 – 344.
Тиллих П. Мужество быть//Символ. 1992. N 28. С. 7 – 119.
Франкл В. Человек в поисках смысла. М.: Прогресс, 1990.
Фромм Э. Бегство от свободы. М.: Прогресс, 1990.
Фромм Э. Человеческая ситуация. М.: Смысл, 1995.
Фромм Э., Хирау Р. Предисловие к антологии “Природа человека”//Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности/Сост. Л.И.Василенко, В.Е.Ермолаева. М.: Прогресс, 1990. С.146 – 168.
Bugental J.F.T. The Search for Authenticity. 2nd ed. N.Y.: Irvingstone Publishers, 1981.
Frankl V. Der Mensch vor der Frage nach dem Sinn. Muenchen: Piper, 1979.
Frankl V. Der Wille zum Sinn. 2 Aufl. Bern: Huber, 1982.
Greening T. Introduction//Existential Humanistic Psychology/T.Greening (ed.) Belmont: Brooks/Cole, 1971. P.1 – 12.
Greening T. Existential challenges and responces//The Humanistic Psychologist. 1992. V. 20. №1. P.111 – 115.
Mahrer A. The case for fundamentally different existential-humanistic psychologies//Journal of Humanistic Psychology. 1989. V.29. № 2. P.249 – 262.
Maslow A.H. Toward a Psychology of Being. 2nd.ed. N.Y.: Van Nostrand, 1968.
Maslow A.H. The Farther Reaches of Human Nature. Harmondsworth: Penguin, 1976.
May R. The Problem of Evil: an open letter to Carl Rogers//Journal of Humanistic Psychology. 1982. V.22. № 3. P.10 – 21.
May R. Answers to Ken Wilber and John Rowan//Journal of Humanistic Psychology. 1989. V.29. № 2. P.244 – 248.
May R. The Discovery of Being: Writings in Existential Psychology. N.Y.: Norton, 1983.
Rogers C. The actualizing tendency in relation to “Motives” and to consciousness//Nebraska symposium on motivation/M.R.Jones (ed.) V.11. Lincoln. NB: University of Nebraska Press, 1963. P.1 – 24.
Rogers C. Notes on Rollo May//Journal of Humanistic Psychology. 1982. V.22. № 3. P.8 – 9.
Rowan J. Two humanistic psychologies or one?//Journal of Humanistic Psychology. 1989.V.29. № 2. P.224 – 229.
Yalom I.D. Existential Psychotherapy. N.Y.: Basic Books, 1980.
Yalom I.D. Love’s Executioner and Other Tales of Psychotherapy. N.Y.: Harper Collins, 1989.
С.Е.Олишевский
Гуманистическая психология и феноменологический подход
Гуманистическая психология представляет собой многоликое движение внутри психологической науки, которое началось в Америке в конце 1950-х годов и постепенно развилось в международное движение, куда входят психологи, неудовлетворенные положением в современной психологии и направлением развития ее традиционной ветви. Это движение аморфно, потому что начиналось как протест большинства членов движения и сочувствующих против различных аспектов традиционной психологии. Поэтому, когда пришло время заявлять позитивную программу движения, видны разногласия и расхождения во взглядах. Однако, при внимательном рассмотрении, можно выделить нечто общее в работах психологов, относящихся к гуманистическому направлению. Существуют различные взгляды на то, каковы сильные и слабые стороны гуманистического подхода в психологии по сравнению с традиционным направлением. Среди сильных сторон отмечаются следующие положения (Giorgi, 1987):
1. В центре внимания находится человек как личность, обладающая многообразным индивидуальным опытом. Специальный акцент делается на отличительных человеческих чертах.
2. Гуманистическая психология с большей готовностью подходит к возможности использования в науке о человеке нетипичных для науки источников, например, художественного творчества. Это направление более открыто по отношению к широкому спектру методологических процедур, таких как качественное описание, интервью, изучение воспоминаний.
3. В центре внимания находится здоровая личность.
4. Гуманистическая психология позволяет делать практические выводы, предназначенные для решения реальных проблем повседневной жизни, поскольку она связана с психологической практикой.
Из-за относительной новизны, разнообразия оснований и многоплановости гуманистического подхода в данном направлении существуют многочисленные теоретические и методологические трудности. Некоторые из них связаны с историческим моментом развития гуманистической психологии, а некоторые со сложностями осмысления самого такого подхода. В трудах исследователей гуманистического направления можно заметить и известные слабости гуманистической психологии:
1. В центре внимания находится человек как личность, обладающая многообразным индивидуальным опытом. Специальный акцент делается на отличительных человеческих чертах.
2. Гуманистическая психология с большей готовностью подходит к возможности использования в науке о человеке нетипичных для науки источников, например, художественного творчества. Это направление более открыто по отношению к широкому спектру методологических процедур, таких как качественное описание, интервью, изучение воспоминаний.
3. В центре внимания находится здоровая личность.
4. Гуманистическая психология позволяет делать практические выводы, предназначенные для решения реальных проблем повседневной жизни, поскольку она связана с психологической практикой.
Из-за относительной новизны, разнообразия оснований и многоплановости гуманистического подхода в данном направлении существуют многочисленные теоретические и методологические трудности. Некоторые из них связаны с историческим моментом развития гуманистической психологии, а некоторые со сложностями осмысления самого такого подхода. В трудах исследователей гуманистического направления можно заметить и известные слабости гуманистической психологии: