Страница:
Бунт найденовских героев – Максима Коптева («Блудный сын»), Авдотьи («Авдотьина жизнь»), Артамона Суслова («Стены») – столь же стихиен, анархичен, как бунт горьковских Фомы Гордеева или Ильи Лунева, но далеко не столь темпераментен, мощен и разрушителен для самого героя. Далекие от сугубо политических баталий своего времени, персонажи драматургии Найденова протестуют прежде всего против забвения в современном мире традиционных нравственных ценностей – сострадания, милосердия, жалости к ближнему – и стремятся к личному свободному духовному развитию. В отличие от бунтарей Андреева, они не склонны к глобальным, экзистенциальным, вселенским обобщениям, они по мере сил и возможностей выстраивают отношения с миром, их окружающим, – домом, семьей, провинциальным бытом. Как правило, на уровне реально-результативном их протест оказывается бесплодным: и «блудный сын» Максим Коптев, и купеческая дочь Авдотья, на некоторое время покинув родительский кров, в финале произведений возвращаются обратно. Однако возвращаются уже во многом другими: уставшими, но повзрослевшими, осознавшими бесполезность бунтарства, а значит, в чем-то более мудрыми, может быть, способными к серьезной внутренней, духовной работе.
Чернышев А. Путь драматурга: С.А. Найденов. М., 1977.
Дети Ванюшина
Арина Ивановна – жена его.
Их дети.
Константин
Алексей
Клавдия
Людмила
Аня Катя
Елена – племянница Ванюшина.
Павел Сергеевич Щеткин – муж Клавдии, чиновник.
Степан Федорович Карсавин – муж Людмилы, доверенный богатой московской фирмы.
Генеральша Кукарникова – вдова.
Инна – ее дочь.
Авдотья – экономка в доме Ванюшина.
Акулина – горничная.
Старик в лохмотьях.
Несколько человек с улицы.
Действие происходит в одном из больших губернских городов.
Вбегает взволнованная Авдотья. Авдотья.
Матушка, Арина Ивановна, дочка вернулась.
Арина Ивановна (обрадовалась и растерялась). Людмилочка?.. Зачем это она?
Авдотья. С вокзала сейчас.
Арина Ивановна. Господи! Что это с ней? Не писала ничего.
Входит Людмила. В руках у нее небольшой дорожный чемодан и подушка. Она красивая женщина двадцати семи лет, но в настоящий момент утомленная и растрепанная. Войдя в столовую, она останавливается у порога двери и от волнения не может говорить; чемодан вываливается из ее рук. Арина Ивановна чувствует, что с дочерью произошло какое-то несчастье, кидается к ней, обнимает ее. Клавдия, видя, что Людмила с трудом держится на ногах, усаживает ее на стул. Людмила целует руки матери и, сдерживая слезы, испуганно взглядывает иногда на входную дверь и ждет чего-то страшного.
Людмила. Я сейчас уеду… Я думала, что это легче…
Клавдия (тихо). Что с тобой?
Людмила. Не могу… я уеду!.. (Рыдая, прижимается к матери.) Мамаша, он видел, как я подъехала… стоял у магазина… сейчас придет.
Арина Ивановна (робко). Людмилочка, зачем ты приехала?
Людмила. Не могу я с ним жить – не человек он… Если бы вы знали…
Арина Ивановна. Муж ведь он тебе… Людмила. С ним нельзя жить.
В фонаре появляется Ванюшин, Авдотья первая видит его.
Авдотья. Сам… (Быстро скрывается в передней.)
Людмила вскакивает со стула и делает движение бежать. Ванюшин входит в шубе и шапке; сильно взволнован и встревожен.
Ванюшин. Зачем ты?
Людмила (падает к его ногам). Не гоните меня. Я к вам приехала.
Ванюшин. Постой… (Приподнимает ее.) Что ты, обезумела? Расскажи все толком.
Людмила. Я бросила мужа… тихонько убежала. Он запер меня, бил. Я не могла…
Ванюшин. За что же? Как он смел?
Людмила. Тогда… после свадьбы… как поезд отошел, пришли мы в вагон, и он стал требовать денег… Я сказала, что вы мне ничего не дали… только на карманные расходы двадцать пять рублей… Ушел, не приходил всю ночь и целую неделю мучил меня и издевался.
Ванюшин (тяжело дыша, опускается на стул и задумывается). Здесь что-то не так… Я ему русским языком говорил, что денег за тобой нет… Как же он смел?
Людмила. Пьяница он: и ночью и днем пьет; ничего не понимает. Папаша, зачем вы хвалили его? Отдали меня? Кому же я могла верить, как не вам?
Ванюшин. Не то, не то тут. (Испытующе смотрит на дочь. Уверяется в своей догадке, лицо его багровеет; ноздри широко раздуваются, и нахмуриваются брови. Ударяет кулаком по столу.) Людмила, говори правду!
Арина Ивановна (испуганно). Александр Егорович…
Ванюшин. Говори! Не станет он ни с того ни с сего обижать – не такой парень… Все равно узнаю…
Людмила молчит.
Правда, что ли?
Людмила. Я уйду… Нет у вас жалости… Ведь от ваших взглядов да попреков за первого встречного выскочила. Вас же хотела облегчить, от себя избавить. Ах, да что говорить!.. (Хочет идти.)
Арина Ивановна. Людмилочка, куда ты? Что ты с дочерью-то делаешь, Александр Егорович?
Ванюшин. Постой… Живи пока. Только на глаза мне реже показывайся. Опозорила, осрамила старика! Старуха, до какого сраму мы с тобой дожили. Неделю тому назад дочку обвенчали, а она – на тебе! Детки, детки! (Схватывается руками за голову.) Этого ли я ждал от вас? За людьми лез, дураков слушал – учил… научил на свою голову. Да еще говорит, во мне жалости нет! Да кабы я знал, что ты такая, кухаркой бы сделал, а замуж не выдал, не опозорил бы себя. Как я теперь по улице-то пойду, на людей смотреть буду? Как мне теперь на людей-то смотреть? Скажи мне!
Людмила. Уйду я, да и все… куда глаза глядят уйду…
Ванюшин. Не дело… Слушай! В гости ко мне ты приехала… и сиди, на улицу не показывайся, а там, может быть, как-нибудь… Не ждал я, Людмила, от тебя, не ждал. (Сдерживая навертывающиеся на глаза слезы, выходит из столовой в переднюю.)
Арина Ивановна. Клавдинька, пойдем за ним. Уж больно он расстроился. Одна-то я боюсь.
Клавдия. Пойдемте.
Уходят за Ванюшиным. Людмила чувствует себя лучше: самое страшное, чего она так боялась, прошло. Она берет чемодан и ищет в нем зеркало. Входит Авдотья.
Авдотья. Ничего… Это ли бывает… Снимайте шубку-то. То ли еще бывает. Обойдется. Я виды-то видала. (Помогает Людмиле раздеться.) Опять в девичьей комнате с Леночкой поживете. Раньше двенадцати она у нас после вас и не встает… барышню разыгрывает.
Входит Щеткин. Сначала не видит Людмилы и обращается к Авдотье. Он в меховом пальто и шапке.
Щеткин. Папаша дома, что ли? Нигде не найдешь. (Видит Людмилу.) Людмила Александровна! Вы здесь? Людмила. Да, здесь. Щеткин. Не верю глазам. Людмила. Поверьте.
Авдотья с шубой Людмилы выходит в переднюю и больше не возвращается.
(Осматривается и видит, что никого в комнате нет.) Спасибо вам!
Щеткин. Объясните… Людмила. Смотреть на вас не могу.
Щеткин. Неужели прогнал? Мерзавец! Замоскворецкий дикарь! Не ждал…
Людмила. Не ждал?
Щеткин. Ждал, но не такого скандала. Я предупреждал, что придется пережить очень неприятные минуты… Людмила. А вам все как с гуся вода…
Щеткин. Но, Людмила… разве был другой выход? Мало ль мы думали? Скажите…
Входит Клавдия. Клавдия. Ты зачем?
Щеткин. За папашей. В управе нужен; голова просил его хоть на минуту приехать.
Клавдия. Он в кабинете. Щеткин. Авось вытащу. (Уходит.)
Клавдия. Иди скорее наверх. Да советую тебе дня два не показываться отцу. Скорее, а то встретитесь…
Людмила. Лучше не встречаться. (Идет по лестнице.) Опять вверх… Опять этот гроб!..
Клавдия. Иди скорее. Кажется, идут… Никогда и ничего, сестра, не проходит даром.
Людмила останавливается на лестнице и, пораженная словами сестры, смотрит на нее и тихо говорит.
Людмила. Ты все знаешь?
Клавдия (показывает на волосы). Седая стала.
Входят Константин и Ванюшин. Константин одевается.
Константин. Я для вас много сделал… Я бросил карьеру, не пошел в университет, засел за прилавок, чтобы помогать вам, но этого вы не цените… Вы хотите, чтобы я самое дорогое, что у меня осталось и к чему сводится весь смысл моей жизни – мою будущую семью – принес в жертву ради пьяного приказчика из Москвы, для того только, чтобы в глазах других облагородить мою сестру. Вы можете считать меня дурным сыном, но я этого сделать не могу, не могу жениться на вашей Распоповой или Раскопоповой какой-то там. (Хочет идти)
Ванюшин. Постой! Ведь он по всей Москве разблаговестит. Скажут, Ванюшин не дал денег, грошей не дал… Кредита не будет. Как торговать-то мы с тобою будем?
Константин. Кредит будет. Это вздор.
Ванюшин. Ас какими глазами мы в Москву-то покажемся? Да я скорее в гроб лягу, чем поеду туда.
Константин. Итак, значит, один выход: я должен жениться. Этого я не сделаю! Пускай лучше все в трубу вылетит! Я проживу и без торговли.
Ванюшин. Врешь! Есть сладко да спать мягко только ты и можешь, а это так говоришь, пыль в глаза мне, старику, пускаешь, дурачишь отца. Денег не хочет! Знаю, как ты не хочешь… Не хотел бы, так за прилавок-то не сел; они-то тебя и приковали к прилавку. Выучился слова говорить, да и тычешь ими в нос. «В университет пошел бы! Помогаю вам!» Помощник, дери тебя горой! Сказал бы просто, что ни мне, ни сестре, ни делу помочь не хочешь…
Константин. Надеюсь, вы кончили? Я вас слушал только потому, что вы мой отец. (Уходит и сильно ударяет дверью.)
В столовой почти темно. Ванюшин садится у стола. Смотрит в одну точку и напряженно о чем-то думает.
Ванюшин. Не поправишься… Нет… Что делать-то? (Кладет руку на голову.)
Арина Ивановна робко и тихо подходит к нему. Он не видит ее.
Что делать-то? Голова кругом…
Арина Ивановна. Александр Егорович, что с тобой? Зачем встал-то, ступай ляг.
Ванюшин. Божья старушка, научи, скажи что-нибудь… Руки у меня опускаются…
Арина Ивановна. Я Клавдиньку с Людмилочкой позову.
Ванюшин. Не надо. И не говори им ничего про меня. Несчастные, все несчастные!
Арина Ивановна. Да не убивайся ты… Все обойдется… С чем приехал, с тем и уедет…
Ванюшин. Не обойдется… нельзя, чтобы обойтись… Души у них у всех несчастные.
Арина Ивановна. Да про кого ты говоришь?
Ванюшин. Работать не могут, жить не могут… Старуха, кто у нас детей-то сделал такими? Откуда они? Наши ли?
Арина Ивановна. Уж я не знаю, что ты и говоришь…
Ванюшин. Для них старался, для них делал – и всем врагом стал.
Арина Ивановна. Грозен ты уж больно. Вон Алешеньку-то как перепугал.
Ванюшин. Грозен, боятся… А знают ли они, как смотреть-то на них жалко? Не чувствуют, ничего не чувствуют… Словно не отец я им.
Арина Ивановна. Я Алешеньке скажу.
Ванюшин. Не надо. Пусть думают что хотят про отца. Все равно, немного нам с тобой жить, как-нибудь доживем. Устал я сорок лет вести вас. Рукой на все махну. Пусть живут как хотят! И для чего работал? Для чего жил? Грош к грошу кровью приклеивал… Суетна ты, жизнь человеческая! (Задумывается.)
Арина Ивановна уходит в спальню и возвращается с бутылкой святой воды; мочит ему голову.
Ванюшин. Что ты?
Арина Ивановна. Водицей святой из ключа Семиозерной пустыни.
Ванюшин. Вот ты мочила бы детям-то головы, да не теперь, раньше… Оставь!
Арина Ивановна. Я за Костенькой пошлю.
Ванюшин. Не надо. Не смей говорить ничего никому. Мне больнее будет… Слышишь – не смей! Я пойду лягу. (Идет в спальню, Арина Ивановна его поддерживает.) А ты молись. Я люблю, мне легче, когда ты молишься.
Уходят.
Леночка робко входит. Ванюшин. Слышала? Что скажешь?
Леночка. Это, дядя, неправда. Я с Костенькой просто дружна… читаем, разговариваем…
Константин. Врут они оба! Они злятся на меня, – один за то, что я не одобряю его попрошайничества, а другой на каждого кинуться рад. Я не виноват, что тебя выгнали из гимназии!
Аня, до сих пор сдерживающая себя, выступает вперед. Дыхание ее учащенно, часто хватается за горло и с трудом может говорить: спазмы и слезы мешают ей говорить.
Аня. Не смеешь… не смеешь… Алешу обижать… тоже… папашу… в глаза…
Людмила. Полно, Аня… что с тобой?
Аня. Мы с Катей все знаем… мы дневник ее читали… письма… (Вскрикивает, обращаясь к Константину.) Нехорошо! Нехорошо… (С ней истерика, плачет и хохочет в одно и то же время.)
Щеткин и Людмила выводят ее из гостиной. Арина Ивановна, потрясенная всем слышанным, из доброй, кроткой старушки превращается в не похожую на себя женщину. С отчаянием, сжав кулаки, она подбегает к Леночке, кричит и топает ногами. Все удивленно смотрят на нее.
Арина Ивановна. Вон, греховодница, из дому! Вон! (За этой вспышкой следует мгновенный упадок сил. Она вся дрожит и с трудом стоит на ногах.)
Катя и Клавдия сажают ее на стул.
Константин. После таких сцен тебе нельзя здесь оставаться ни минуты. Чтоб прекратить этот скандал, я тебя отправлю домой. Едем на вокзал.
Леночка. Костенька!..
Константин. Едем. (Крепко сжимает ей локоть.) Только после твоего отъезда они все убедятся, что их догадки не имеют никакого основания. (Уводит Леночку.)
Клавдия. Мама, лягте. Катя, отведи ее.
Ванюшин. Отведите… да за доктором пошлите.
Клавдия и Катя уводят Арину Ивановну. Ванюшин опускается на стул, долго молчит и потом начинает рыдать как ребенок. Алексей подходит к нему.
Алексей. Не надо так огорчаться… вы ни в чем не виноваты.
Ванюшин. Как не виноват-то? Мои ведь вы!
Алексей. Вы делали все, что, по вашему убеждению, было нужно нам, трудились, работали для нас, кормили, одевали, учили…
Ванюшин. Так откуда же вы такие?
Алексей. Сверху. Вот в том-то и дело, папаша, что мы жили наверху, а вы внизу. Внизу вы работали, трудились, чтобы нам жилось спокойно наверху… и мы жили как кто хотел, как бог на душу положит.
Ванюшин перестает рыдать и внимательно слушает сына, покачивая головой.
Ванюшин. Так… так…
Алексей. Вы знали, что мы чему-то учимся, что-то читаем, где-то бываем, но как мы воспринимаем, где бываем – вы этого не знали. По крышам еще мальчишками мы убегали сверху и нередко взрослыми проделывали то же самое. Нас развращали няньки и горничные, мы сами себя развращали – старшие младших. Все это делалось наверху, и вы ничего не знали. Ванюшин. Так… так…
Алексей. Вы рождали нас и отправляли наверх. Редко мы спускались к вам вниз, если не хотелось пить и есть, а вы поднимались к нам только тогда, когда находили необходимым ругать нас и бить. И вот мы выросли, мы сошли сверху уже взрослыми людьми со своими вкусами, желаниями и требованиями; и вы не узнаете нас; вы спрашиваете – откуда мы такие? Как, должно быть, тяжело вам! (Опирается руками на ручку кресла, на котором сидит Ванюшин, и плачет.)
Ванюшин целует его в голову.
Вы целуете? Ведь это первый поцелуй отца! Папаша!.. (Склоняется перед ним на колени и целует руку.)
Ванюшин. Поезжай… куда хочешь поезжай, помогать буду… (Крепко прижимает его к груди.) Родной мой!
Константин. Вот видишь ли… (Проходит по комнате и садится на оттоманку к ногам Инны.)
Инна. Я жду.
Константин. Когда чай принесут. (Опять встает.)
Инна. Я не люблю, когда мямлют. Говори. Константин. Скажи мне: ты любишь меня? Инна. Люблю.
Константин. Я верю и потому только решаюсь сегодня рассказать тебе… я мог бы совсем не рассказывать, если бы не был уверен в тебе.
Инна. Ты меня пугаешь.
Константин. Повторяю, я мог бы не рассказывать, если бы не был уверен в тебе, но я счел своим долгом рассказать… да притом… я боюсь… слухи и сплетни постоянно искажают факты…
Инна. Я не люблю, кто мямлит. Говори.
Акулина подает чай и уходит.
Константин. Вот видишь ли…
Инна. Это скучно.
Константин. Я скажу прямо. Ты, понятно, настолько умна и настолько знаешь жизнь, что не представляешь себе мужчин какими-то безупречными ангелами…
Инна. Дальше. Вы хотите говорить о вашем бывшем романе? Начинайте прямо с нее… Кто она?
Константин. Вот видишь ли…
Инна. Ничего я не вижу. Кто она?
Константин. У нас здесь жила… моя родственница. Я был моложе, увлекся… думал сделать из нее человека…
Инна. И сделали из нее любовницу?
Константин. Я искренне увлекся, Инна, и, может быть, это увлечение не прошло бы до сих пор, если бы она была другой… Но она оказалась такой мелкой, мещанской натурой, узкой и эгоистичной, что я не нашел с ней ничего общего. Когда же я сходился, у меня были честные намерения: я мечтал образовать ее – она почти ничего не знала, – воспитать в ней себе жену по своему идеалу, но из этого ровно ничего не выходило. Каждый день я убеждался в ее природной тупости, в неспособности… ее буржуазные вкусы, наклонности возмущали меня, и я… Мы расстались. Ты, вероятно, услышала бы здесь эту историю в искаженной редакции, и я счел необходимым рассказать тебе.
Инна. Где она теперь?
Константин. Она уехала к матери в Самару. У нее три сестры; имеют мастерскую, сами шьют… Я помогаю. (Берет Инну за руку.) Прости меня. Чего я искал в ней, я нашел в тебе… Не разбивай моего счастья.
Молчание.
Не молчи, говори скорее мой приговор.
Инна. Благодарю вас. Константин. Оставьте шутки.
Инна. Я серьезно благодарю вас. Константин. За что?
Инна. Вы облегчили меня: я должна была вам тоже сказать… На все, что вы мне сказали, я отвечу русской пословицей: «долг платежом красен». Вы тоже у меня будете не первым…
Константин. Ты шутишь?
Инна. Нисколько.
Константин ошеломлен.
Константин. Но… я не верю.
Инна. Поверьте. Нам лучше теперь прекратить наш разговор. Я знаю про вас, вы про меня, – подумаем наедине, и если простим друг другу, то встретимся вновь друзьями. Приезжайте к нам в среду, а теперь довольно.
Константин. Но как же, Инна…
Инна. Дальнейший разговор на эту тему я считаю преждевременным. Советую, когда вы будете думать наедине, не забывать одного французского афоризма: tout comprendre cʼest tout pardonner. Займемся чем-нибудь. Ты говоришь, что у тебя много новых нот? (Подходит к пианино, выбирает ноты и играет.)
Константин остается на том же месте, где сидел.
(Взглянув на Константина.) Мы будем думать наедине, не теперь… Идите сюда!
Пауза. Константин не подходит к ней.
Нравится вам?
Константин. Я никак не могу представить…
Инна. Мы будем говорить об этом после. (Продолжает играть.)
Пауза. Из зала выходят Кукарникова, Арина Ивановна, Клавдия, Аня и Катя.
Кукарникова. Мы услыхали музыку и пришли вас слушать. Садятся. Аня подходит к окну.
Это любимая вещь Инночки. (Обращается к Клавдии.) Вам нравится?
Клавдия. Да.
Все слушают. Через некоторое время Инна перестает играть и украдкой смотрит на Константина, который все еще сидит в одной и той же позе.
Арина Ивановна. Костенька, что это папаши-то нет?
Константин (смотрит на часы). Половина десятого. Кто-нибудь задержал.
Кукарникова. Человек деловой, общественный деятель. Аня. Вот, кажется, калитка хлопнула. Это он. Константин. Да, вероятно, он. (Уходит.)
Пауза. Инна перебирает клавиши. Константин входит.
Нет, это не он.
Все становятся тревожнее.
Арина Ивановна. Не послать ли к Павлу Сергеевичу? Может быть, он у него?
Клавдия. Павлика дома нет, мамаша.
Арина Ивановна. Так где же Александр Егорович? Уж я не знаю.
Пауза.
Константин. Вы простите, мама. Вероятно, что-нибудь папашу задержало.
Кукарникова. Мы, кажется, не собираемся домой. Нас скоро не спровадишь. Вот Инна нам споет что-нибудь. Инночка, спой.
Инна. Дуэт с Костей.
Кукарникова. Да-да, Костя, покажите-ка свои таланты. Константин. Я не могу, мама: всего взял только десять уроков, пою упражнения.
Инна (обращаясь к Косте). Что хотите, чтоб я спела?
Константин (выбирает романс). Спойте вот это. Я слышал в Москве, как пела Фострём. Чудно!
Инна. Хорошо. (Поет) Аня. Его голос!.. Пришел.
Инна перестает петь. Все смотрят в зал и ждут. Пауза.
Константин. Должно быть, тебе послышалось.
Арина Ивановна выходит и скоро возвращается.
Арина Ивановна. Нет, не он…
Константин. Продолжайте, Инна.
Аня. Простите, я вам помешала петь.
Инна. Ничего. (Продолжает петь.)
Через некоторое время доносится какой-то неопределенный шум. По залу пробегает Акулина. Аня, Арина Ивановна и Константин прислушиваются к шуму. Инна продолжает петь. Шум ближе – ясно слышно топанье ног. Скоро в зале появляются незнакомые люди, кто-то из них говорит: «Сюда». Инна смолкает. В гостиной тишина. Вносят труп Ванюшина. Несут старик в лохмотьях, татарин и еще несколько человек из простонародья. В толпе заметен один только интеллигентный человек в цилиндре. Люди с трупом входят в гостиную.
Константин (не уясняя происшедшего, робко и тихо спрашивает старика). Что с ним?
Старик в лохмотьях (глухим голосом). Застрелился… в саду.
Константин делает шаг вперед и с искаженным от ужаса лицом смотрит на труп; Арина Ивановна остолбенела на месте; лицо Клавдии подергивают судороги; Аня сейчас вскрикнет и упадет в обморок. Кукарникова и Инна, недоумевая, глядят друг на друга. Страшная пауза. Еще момент – и трагедия их душ воплями и стонами вырвется наружу.
Занавес
1901
Ф.К. Сологуб (1863–1927)
Библиография
Рубцов А.Б. Из истории русской драматургии конца XIX – начала XX века. Минск, 1962.Чернышев А. Путь драматурга: С.А. Найденов. М., 1977.
Дети Ванюшина
Драма в четырех действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Александр Егорович Ванюшин – купец, член городской управы.Арина Ивановна – жена его.
Их дети.
Константин
Алексей
Клавдия
Людмила
Аня Катя
Елена – племянница Ванюшина.
Павел Сергеевич Щеткин – муж Клавдии, чиновник.
Степан Федорович Карсавин – муж Людмилы, доверенный богатой московской фирмы.
Генеральша Кукарникова – вдова.
Инна – ее дочь.
Авдотья – экономка в доме Ванюшина.
Акулина – горничная.
Старик в лохмотьях.
Несколько человек с улицы.
Действие происходит в одном из больших губернских городов.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
[В начале пьесы автор знакомит читателя с атмосферой в доме купца Ванюшина. Перед зрителями разворачивается извечный конфликт «отцов» и «детей»: Ванюшин не чувствует в детях поддержки и опоры, старший сын – Константин – не интересуется хозяйством; младший – Алексей – крадет оставленные матерью на столе деньги; дочь – Клавдия – в полной зависимости от мужа – «хама и циника» Щеткина, в конце первого действия в доме неожиданно появляется старшая дочь Людмила, только что выданная замуж.]Вбегает взволнованная Авдотья. Авдотья.
Матушка, Арина Ивановна, дочка вернулась.
Арина Ивановна (обрадовалась и растерялась). Людмилочка?.. Зачем это она?
Авдотья. С вокзала сейчас.
Арина Ивановна. Господи! Что это с ней? Не писала ничего.
Входит Людмила. В руках у нее небольшой дорожный чемодан и подушка. Она красивая женщина двадцати семи лет, но в настоящий момент утомленная и растрепанная. Войдя в столовую, она останавливается у порога двери и от волнения не может говорить; чемодан вываливается из ее рук. Арина Ивановна чувствует, что с дочерью произошло какое-то несчастье, кидается к ней, обнимает ее. Клавдия, видя, что Людмила с трудом держится на ногах, усаживает ее на стул. Людмила целует руки матери и, сдерживая слезы, испуганно взглядывает иногда на входную дверь и ждет чего-то страшного.
Людмила. Я сейчас уеду… Я думала, что это легче…
Клавдия (тихо). Что с тобой?
Людмила. Не могу… я уеду!.. (Рыдая, прижимается к матери.) Мамаша, он видел, как я подъехала… стоял у магазина… сейчас придет.
Арина Ивановна (робко). Людмилочка, зачем ты приехала?
Людмила. Не могу я с ним жить – не человек он… Если бы вы знали…
Арина Ивановна. Муж ведь он тебе… Людмила. С ним нельзя жить.
В фонаре появляется Ванюшин, Авдотья первая видит его.
Авдотья. Сам… (Быстро скрывается в передней.)
Людмила вскакивает со стула и делает движение бежать. Ванюшин входит в шубе и шапке; сильно взволнован и встревожен.
Ванюшин. Зачем ты?
Людмила (падает к его ногам). Не гоните меня. Я к вам приехала.
Ванюшин. Постой… (Приподнимает ее.) Что ты, обезумела? Расскажи все толком.
Людмила. Я бросила мужа… тихонько убежала. Он запер меня, бил. Я не могла…
Ванюшин. За что же? Как он смел?
Людмила. Тогда… после свадьбы… как поезд отошел, пришли мы в вагон, и он стал требовать денег… Я сказала, что вы мне ничего не дали… только на карманные расходы двадцать пять рублей… Ушел, не приходил всю ночь и целую неделю мучил меня и издевался.
Ванюшин (тяжело дыша, опускается на стул и задумывается). Здесь что-то не так… Я ему русским языком говорил, что денег за тобой нет… Как же он смел?
Людмила. Пьяница он: и ночью и днем пьет; ничего не понимает. Папаша, зачем вы хвалили его? Отдали меня? Кому же я могла верить, как не вам?
Ванюшин. Не то, не то тут. (Испытующе смотрит на дочь. Уверяется в своей догадке, лицо его багровеет; ноздри широко раздуваются, и нахмуриваются брови. Ударяет кулаком по столу.) Людмила, говори правду!
Арина Ивановна (испуганно). Александр Егорович…
Ванюшин. Говори! Не станет он ни с того ни с сего обижать – не такой парень… Все равно узнаю…
Людмила молчит.
Правда, что ли?
Людмила. Я уйду… Нет у вас жалости… Ведь от ваших взглядов да попреков за первого встречного выскочила. Вас же хотела облегчить, от себя избавить. Ах, да что говорить!.. (Хочет идти.)
Арина Ивановна. Людмилочка, куда ты? Что ты с дочерью-то делаешь, Александр Егорович?
Ванюшин. Постой… Живи пока. Только на глаза мне реже показывайся. Опозорила, осрамила старика! Старуха, до какого сраму мы с тобой дожили. Неделю тому назад дочку обвенчали, а она – на тебе! Детки, детки! (Схватывается руками за голову.) Этого ли я ждал от вас? За людьми лез, дураков слушал – учил… научил на свою голову. Да еще говорит, во мне жалости нет! Да кабы я знал, что ты такая, кухаркой бы сделал, а замуж не выдал, не опозорил бы себя. Как я теперь по улице-то пойду, на людей смотреть буду? Как мне теперь на людей-то смотреть? Скажи мне!
Людмила. Уйду я, да и все… куда глаза глядят уйду…
Ванюшин. Не дело… Слушай! В гости ко мне ты приехала… и сиди, на улицу не показывайся, а там, может быть, как-нибудь… Не ждал я, Людмила, от тебя, не ждал. (Сдерживая навертывающиеся на глаза слезы, выходит из столовой в переднюю.)
Арина Ивановна. Клавдинька, пойдем за ним. Уж больно он расстроился. Одна-то я боюсь.
Клавдия. Пойдемте.
Уходят за Ванюшиным. Людмила чувствует себя лучше: самое страшное, чего она так боялась, прошло. Она берет чемодан и ищет в нем зеркало. Входит Авдотья.
Авдотья. Ничего… Это ли бывает… Снимайте шубку-то. То ли еще бывает. Обойдется. Я виды-то видала. (Помогает Людмиле раздеться.) Опять в девичьей комнате с Леночкой поживете. Раньше двенадцати она у нас после вас и не встает… барышню разыгрывает.
Входит Щеткин. Сначала не видит Людмилы и обращается к Авдотье. Он в меховом пальто и шапке.
Щеткин. Папаша дома, что ли? Нигде не найдешь. (Видит Людмилу.) Людмила Александровна! Вы здесь? Людмила. Да, здесь. Щеткин. Не верю глазам. Людмила. Поверьте.
Авдотья с шубой Людмилы выходит в переднюю и больше не возвращается.
(Осматривается и видит, что никого в комнате нет.) Спасибо вам!
Щеткин. Объясните… Людмила. Смотреть на вас не могу.
Щеткин. Неужели прогнал? Мерзавец! Замоскворецкий дикарь! Не ждал…
Людмила. Не ждал?
Щеткин. Ждал, но не такого скандала. Я предупреждал, что придется пережить очень неприятные минуты… Людмила. А вам все как с гуся вода…
Щеткин. Но, Людмила… разве был другой выход? Мало ль мы думали? Скажите…
Входит Клавдия. Клавдия. Ты зачем?
Щеткин. За папашей. В управе нужен; голова просил его хоть на минуту приехать.
Клавдия. Он в кабинете. Щеткин. Авось вытащу. (Уходит.)
Клавдия. Иди скорее наверх. Да советую тебе дня два не показываться отцу. Скорее, а то встретитесь…
Людмила. Лучше не встречаться. (Идет по лестнице.) Опять вверх… Опять этот гроб!..
Клавдия. Иди скорее. Кажется, идут… Никогда и ничего, сестра, не проходит даром.
Людмила останавливается на лестнице и, пораженная словами сестры, смотрит на нее и тихо говорит.
Людмила. Ты все знаешь?
Клавдия (показывает на волосы). Седая стала.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
[Обед в доме Ванюшина вновь оканчивается скандалом: приходит Алексей и сообщает отцу о своем увольнении из гимназии за прогулы, разгневанный Ванюшин бьет сына, и тот убегает из дома. В дом Ванюшина является муж Людмилы Карсавин и требует в приданое пятнадцать тысяч – только при этом условии он готов принять Людмилу в свой дом. Ванюшин просит Константина помочь сестре избежать позора и жениться на богатой невесте Распоповой. Константин резко и однозначно отказывает отцу.]Входят Константин и Ванюшин. Константин одевается.
Константин. Я для вас много сделал… Я бросил карьеру, не пошел в университет, засел за прилавок, чтобы помогать вам, но этого вы не цените… Вы хотите, чтобы я самое дорогое, что у меня осталось и к чему сводится весь смысл моей жизни – мою будущую семью – принес в жертву ради пьяного приказчика из Москвы, для того только, чтобы в глазах других облагородить мою сестру. Вы можете считать меня дурным сыном, но я этого сделать не могу, не могу жениться на вашей Распоповой или Раскопоповой какой-то там. (Хочет идти)
Ванюшин. Постой! Ведь он по всей Москве разблаговестит. Скажут, Ванюшин не дал денег, грошей не дал… Кредита не будет. Как торговать-то мы с тобою будем?
Константин. Кредит будет. Это вздор.
Ванюшин. Ас какими глазами мы в Москву-то покажемся? Да я скорее в гроб лягу, чем поеду туда.
Константин. Итак, значит, один выход: я должен жениться. Этого я не сделаю! Пускай лучше все в трубу вылетит! Я проживу и без торговли.
Ванюшин. Врешь! Есть сладко да спать мягко только ты и можешь, а это так говоришь, пыль в глаза мне, старику, пускаешь, дурачишь отца. Денег не хочет! Знаю, как ты не хочешь… Не хотел бы, так за прилавок-то не сел; они-то тебя и приковали к прилавку. Выучился слова говорить, да и тычешь ими в нос. «В университет пошел бы! Помогаю вам!» Помощник, дери тебя горой! Сказал бы просто, что ни мне, ни сестре, ни делу помочь не хочешь…
Константин. Надеюсь, вы кончили? Я вас слушал только потому, что вы мой отец. (Уходит и сильно ударяет дверью.)
В столовой почти темно. Ванюшин садится у стола. Смотрит в одну точку и напряженно о чем-то думает.
Ванюшин. Не поправишься… Нет… Что делать-то? (Кладет руку на голову.)
Арина Ивановна робко и тихо подходит к нему. Он не видит ее.
Что делать-то? Голова кругом…
Арина Ивановна. Александр Егорович, что с тобой? Зачем встал-то, ступай ляг.
Ванюшин. Божья старушка, научи, скажи что-нибудь… Руки у меня опускаются…
Арина Ивановна. Я Клавдиньку с Людмилочкой позову.
Ванюшин. Не надо. И не говори им ничего про меня. Несчастные, все несчастные!
Арина Ивановна. Да не убивайся ты… Все обойдется… С чем приехал, с тем и уедет…
Ванюшин. Не обойдется… нельзя, чтобы обойтись… Души у них у всех несчастные.
Арина Ивановна. Да про кого ты говоришь?
Ванюшин. Работать не могут, жить не могут… Старуха, кто у нас детей-то сделал такими? Откуда они? Наши ли?
Арина Ивановна. Уж я не знаю, что ты и говоришь…
Ванюшин. Для них старался, для них делал – и всем врагом стал.
Арина Ивановна. Грозен ты уж больно. Вон Алешеньку-то как перепугал.
Ванюшин. Грозен, боятся… А знают ли они, как смотреть-то на них жалко? Не чувствуют, ничего не чувствуют… Словно не отец я им.
Арина Ивановна. Я Алешеньке скажу.
Ванюшин. Не надо. Пусть думают что хотят про отца. Все равно, немного нам с тобой жить, как-нибудь доживем. Устал я сорок лет вести вас. Рукой на все махну. Пусть живут как хотят! И для чего работал? Для чего жил? Грош к грошу кровью приклеивал… Суетна ты, жизнь человеческая! (Задумывается.)
Арина Ивановна уходит в спальню и возвращается с бутылкой святой воды; мочит ему голову.
Ванюшин. Что ты?
Арина Ивановна. Водицей святой из ключа Семиозерной пустыни.
Ванюшин. Вот ты мочила бы детям-то головы, да не теперь, раньше… Оставь!
Арина Ивановна. Я за Костенькой пошлю.
Ванюшин. Не надо. Не смей говорить ничего никому. Мне больнее будет… Слышишь – не смей! Я пойду лягу. (Идет в спальню, Арина Ивановна его поддерживает.) А ты молись. Я люблю, мне легче, когда ты молишься.
Уходят.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
[Людмила решает покинуть отцовский дом и вернуться с мужем в Москву. Елена сообщает Константину, что она ждет ребенка и требует от него выполнить обещание жениться. Константин намеренно разглашает свою связь с Еленой, будучи уверенным, что Ванюшин выгонит племянницу из дома.]Леночка робко входит. Ванюшин. Слышала? Что скажешь?
Леночка. Это, дядя, неправда. Я с Костенькой просто дружна… читаем, разговариваем…
Константин. Врут они оба! Они злятся на меня, – один за то, что я не одобряю его попрошайничества, а другой на каждого кинуться рад. Я не виноват, что тебя выгнали из гимназии!
Аня, до сих пор сдерживающая себя, выступает вперед. Дыхание ее учащенно, часто хватается за горло и с трудом может говорить: спазмы и слезы мешают ей говорить.
Аня. Не смеешь… не смеешь… Алешу обижать… тоже… папашу… в глаза…
Людмила. Полно, Аня… что с тобой?
Аня. Мы с Катей все знаем… мы дневник ее читали… письма… (Вскрикивает, обращаясь к Константину.) Нехорошо! Нехорошо… (С ней истерика, плачет и хохочет в одно и то же время.)
Щеткин и Людмила выводят ее из гостиной. Арина Ивановна, потрясенная всем слышанным, из доброй, кроткой старушки превращается в не похожую на себя женщину. С отчаянием, сжав кулаки, она подбегает к Леночке, кричит и топает ногами. Все удивленно смотрят на нее.
Арина Ивановна. Вон, греховодница, из дому! Вон! (За этой вспышкой следует мгновенный упадок сил. Она вся дрожит и с трудом стоит на ногах.)
Катя и Клавдия сажают ее на стул.
Константин. После таких сцен тебе нельзя здесь оставаться ни минуты. Чтоб прекратить этот скандал, я тебя отправлю домой. Едем на вокзал.
Леночка. Костенька!..
Константин. Едем. (Крепко сжимает ей локоть.) Только после твоего отъезда они все убедятся, что их догадки не имеют никакого основания. (Уводит Леночку.)
Клавдия. Мама, лягте. Катя, отведи ее.
Ванюшин. Отведите… да за доктором пошлите.
Клавдия и Катя уводят Арину Ивановну. Ванюшин опускается на стул, долго молчит и потом начинает рыдать как ребенок. Алексей подходит к нему.
Алексей. Не надо так огорчаться… вы ни в чем не виноваты.
Ванюшин. Как не виноват-то? Мои ведь вы!
Алексей. Вы делали все, что, по вашему убеждению, было нужно нам, трудились, работали для нас, кормили, одевали, учили…
Ванюшин. Так откуда же вы такие?
Алексей. Сверху. Вот в том-то и дело, папаша, что мы жили наверху, а вы внизу. Внизу вы работали, трудились, чтобы нам жилось спокойно наверху… и мы жили как кто хотел, как бог на душу положит.
Ванюшин перестает рыдать и внимательно слушает сына, покачивая головой.
Ванюшин. Так… так…
Алексей. Вы знали, что мы чему-то учимся, что-то читаем, где-то бываем, но как мы воспринимаем, где бываем – вы этого не знали. По крышам еще мальчишками мы убегали сверху и нередко взрослыми проделывали то же самое. Нас развращали няньки и горничные, мы сами себя развращали – старшие младших. Все это делалось наверху, и вы ничего не знали. Ванюшин. Так… так…
Алексей. Вы рождали нас и отправляли наверх. Редко мы спускались к вам вниз, если не хотелось пить и есть, а вы поднимались к нам только тогда, когда находили необходимым ругать нас и бить. И вот мы выросли, мы сошли сверху уже взрослыми людьми со своими вкусами, желаниями и требованиями; и вы не узнаете нас; вы спрашиваете – откуда мы такие? Как, должно быть, тяжело вам! (Опирается руками на ручку кресла, на котором сидит Ванюшин, и плачет.)
Ванюшин целует его в голову.
Вы целуете? Ведь это первый поцелуй отца! Папаша!.. (Склоняется перед ним на колени и целует руку.)
Ванюшин. Поезжай… куда хочешь поезжай, помогать буду… (Крепко прижимает его к груди.) Родной мой!
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
[В гостиной Ванюшиных все изменилось: Константин женится на дочери генеральши Кукарниковой и обустраивает дом по своему вкусу. Ванюшины готовятся к приезду невесты и ее матери, однако Ванюшин отрешен от общей суеты, он просит жену отправить крупную сумму денег для Елены и родившегося ребенка. Незадолго до приезда гостей Ванюшин уходит с тем, чтобы, по его словам, купить подарок невесте. Константин решает объясниться с Инной наедине.]Константин. Вот видишь ли… (Проходит по комнате и садится на оттоманку к ногам Инны.)
Инна. Я жду.
Константин. Когда чай принесут. (Опять встает.)
Инна. Я не люблю, когда мямлют. Говори. Константин. Скажи мне: ты любишь меня? Инна. Люблю.
Константин. Я верю и потому только решаюсь сегодня рассказать тебе… я мог бы совсем не рассказывать, если бы не был уверен в тебе.
Инна. Ты меня пугаешь.
Константин. Повторяю, я мог бы не рассказывать, если бы не был уверен в тебе, но я счел своим долгом рассказать… да притом… я боюсь… слухи и сплетни постоянно искажают факты…
Инна. Я не люблю, кто мямлит. Говори.
Акулина подает чай и уходит.
Константин. Вот видишь ли…
Инна. Это скучно.
Константин. Я скажу прямо. Ты, понятно, настолько умна и настолько знаешь жизнь, что не представляешь себе мужчин какими-то безупречными ангелами…
Инна. Дальше. Вы хотите говорить о вашем бывшем романе? Начинайте прямо с нее… Кто она?
Константин. Вот видишь ли…
Инна. Ничего я не вижу. Кто она?
Константин. У нас здесь жила… моя родственница. Я был моложе, увлекся… думал сделать из нее человека…
Инна. И сделали из нее любовницу?
Константин. Я искренне увлекся, Инна, и, может быть, это увлечение не прошло бы до сих пор, если бы она была другой… Но она оказалась такой мелкой, мещанской натурой, узкой и эгоистичной, что я не нашел с ней ничего общего. Когда же я сходился, у меня были честные намерения: я мечтал образовать ее – она почти ничего не знала, – воспитать в ней себе жену по своему идеалу, но из этого ровно ничего не выходило. Каждый день я убеждался в ее природной тупости, в неспособности… ее буржуазные вкусы, наклонности возмущали меня, и я… Мы расстались. Ты, вероятно, услышала бы здесь эту историю в искаженной редакции, и я счел необходимым рассказать тебе.
Инна. Где она теперь?
Константин. Она уехала к матери в Самару. У нее три сестры; имеют мастерскую, сами шьют… Я помогаю. (Берет Инну за руку.) Прости меня. Чего я искал в ней, я нашел в тебе… Не разбивай моего счастья.
Молчание.
Не молчи, говори скорее мой приговор.
Инна. Благодарю вас. Константин. Оставьте шутки.
Инна. Я серьезно благодарю вас. Константин. За что?
Инна. Вы облегчили меня: я должна была вам тоже сказать… На все, что вы мне сказали, я отвечу русской пословицей: «долг платежом красен». Вы тоже у меня будете не первым…
Константин. Ты шутишь?
Инна. Нисколько.
Константин ошеломлен.
Константин. Но… я не верю.
Инна. Поверьте. Нам лучше теперь прекратить наш разговор. Я знаю про вас, вы про меня, – подумаем наедине, и если простим друг другу, то встретимся вновь друзьями. Приезжайте к нам в среду, а теперь довольно.
Константин. Но как же, Инна…
Инна. Дальнейший разговор на эту тему я считаю преждевременным. Советую, когда вы будете думать наедине, не забывать одного французского афоризма: tout comprendre cʼest tout pardonner. Займемся чем-нибудь. Ты говоришь, что у тебя много новых нот? (Подходит к пианино, выбирает ноты и играет.)
Константин остается на том же месте, где сидел.
(Взглянув на Константина.) Мы будем думать наедине, не теперь… Идите сюда!
Пауза. Константин не подходит к ней.
Нравится вам?
Константин. Я никак не могу представить…
Инна. Мы будем говорить об этом после. (Продолжает играть.)
Пауза. Из зала выходят Кукарникова, Арина Ивановна, Клавдия, Аня и Катя.
Кукарникова. Мы услыхали музыку и пришли вас слушать. Садятся. Аня подходит к окну.
Это любимая вещь Инночки. (Обращается к Клавдии.) Вам нравится?
Клавдия. Да.
Все слушают. Через некоторое время Инна перестает играть и украдкой смотрит на Константина, который все еще сидит в одной и той же позе.
Арина Ивановна. Костенька, что это папаши-то нет?
Константин (смотрит на часы). Половина десятого. Кто-нибудь задержал.
Кукарникова. Человек деловой, общественный деятель. Аня. Вот, кажется, калитка хлопнула. Это он. Константин. Да, вероятно, он. (Уходит.)
Пауза. Инна перебирает клавиши. Константин входит.
Нет, это не он.
Все становятся тревожнее.
Арина Ивановна. Не послать ли к Павлу Сергеевичу? Может быть, он у него?
Клавдия. Павлика дома нет, мамаша.
Арина Ивановна. Так где же Александр Егорович? Уж я не знаю.
Пауза.
Константин. Вы простите, мама. Вероятно, что-нибудь папашу задержало.
Кукарникова. Мы, кажется, не собираемся домой. Нас скоро не спровадишь. Вот Инна нам споет что-нибудь. Инночка, спой.
Инна. Дуэт с Костей.
Кукарникова. Да-да, Костя, покажите-ка свои таланты. Константин. Я не могу, мама: всего взял только десять уроков, пою упражнения.
Инна (обращаясь к Косте). Что хотите, чтоб я спела?
Константин (выбирает романс). Спойте вот это. Я слышал в Москве, как пела Фострём. Чудно!
Инна. Хорошо. (Поет) Аня. Его голос!.. Пришел.
Инна перестает петь. Все смотрят в зал и ждут. Пауза.
Константин. Должно быть, тебе послышалось.
Арина Ивановна выходит и скоро возвращается.
Арина Ивановна. Нет, не он…
Константин. Продолжайте, Инна.
Аня. Простите, я вам помешала петь.
Инна. Ничего. (Продолжает петь.)
Через некоторое время доносится какой-то неопределенный шум. По залу пробегает Акулина. Аня, Арина Ивановна и Константин прислушиваются к шуму. Инна продолжает петь. Шум ближе – ясно слышно топанье ног. Скоро в зале появляются незнакомые люди, кто-то из них говорит: «Сюда». Инна смолкает. В гостиной тишина. Вносят труп Ванюшина. Несут старик в лохмотьях, татарин и еще несколько человек из простонародья. В толпе заметен один только интеллигентный человек в цилиндре. Люди с трупом входят в гостиную.
Константин (не уясняя происшедшего, робко и тихо спрашивает старика). Что с ним?
Старик в лохмотьях (глухим голосом). Застрелился… в саду.
Константин делает шаг вперед и с искаженным от ужаса лицом смотрит на труп; Арина Ивановна остолбенела на месте; лицо Клавдии подергивают судороги; Аня сейчас вскрикнет и упадет в обморок. Кукарникова и Инна, недоумевая, глядят друг на друга. Страшная пауза. Еще момент – и трагедия их душ воплями и стонами вырвется наружу.
Занавес
1901
Ф.К. Сологуб (1863–1927)
Драматургическое наследие Ф.К. Сологуба, принадлежавшего к поколению «старших» символистов, обширно и не менее значимо, чем его поэтическое и прозаическое творчество. При жизни Сологуб был весьма популярным и репертуарным драматургом, в советский период его творчество, в том числе и его драматургическая составляющая, были несправедливо забыты, и новая волна интереса исследователей к произведениям этого автора появилась в последние десятилетия.
Как драматург Сологуб проявил себя в самых разных жанрах: литургия («Литургия Мне», 1906), мистерия («Победа смерти», 1907), балаган («Ночные пляски», 1908; «Ванька-ключник и паж Жеан», 1908), трагедия («Дар мудрых пчел», 1912).
Пьеса «Ванька-ключник и паж Жеан», сюжет которой заимствован Сологубом из русской народной песни, в полном соответствии с подзаголовком («драма в двенадцати двойных картинах») состоит из двух вариантов однотипных эпизодов, составляющих в совокупности две версии развертывания единой интриги: «прелюбодеяния» ключника Ваньки (в параллельной версии – пажа Жеана) с женой князя (во втором случае – графа), которое по ходу действия пьесы разоблачается, но не влечет за собой наказания.
Примечательно, что к постановке этой сологубовской пьесы дважды обращался Н. Евреинов: в 1909 году он поставил ее в Театре В.Ф. Комиссаржевской, а в 1913 году – на сцене петербургского театра миниатюр «Кривое зеркало», но уже под названием «Всегдашни шашни». Помимо изменения названия, Сологуб по просьбе театра дописал к пьесе третий акт, где действовала уже пара современных автору любовников – Иван Иванович и Анна Ивановна, но неизменными оставались коллизии любовного треугольника, вечные любовные параллели. Эта пьеса не случайно привлекала внимание Н. Евреинова дважды, это был тот самый случай, когда стилизаторский дар драматурга счастливо совпал со стилизаторским даром режиссера. Ф. Сологуб мастерски имитировал и куртуазные манеры времен средневековой Европы, и старинный русский говор с его характерными словечками и оборотами речи. А режиссер и художник спектакля Бобышев, в свою очередь, любовно воссоздавали на сцене каждую эпоху в характерной цветовой гамме, звуковых красках и ритмической тональности. Стилистическая разноголосица в данном случае выявляла очевидность сюжетных параллелей.
Как драматург Сологуб проявил себя в самых разных жанрах: литургия («Литургия Мне», 1906), мистерия («Победа смерти», 1907), балаган («Ночные пляски», 1908; «Ванька-ключник и паж Жеан», 1908), трагедия («Дар мудрых пчел», 1912).
Пьеса «Ванька-ключник и паж Жеан», сюжет которой заимствован Сологубом из русской народной песни, в полном соответствии с подзаголовком («драма в двенадцати двойных картинах») состоит из двух вариантов однотипных эпизодов, составляющих в совокупности две версии развертывания единой интриги: «прелюбодеяния» ключника Ваньки (в параллельной версии – пажа Жеана) с женой князя (во втором случае – графа), которое по ходу действия пьесы разоблачается, но не влечет за собой наказания.
Примечательно, что к постановке этой сологубовской пьесы дважды обращался Н. Евреинов: в 1909 году он поставил ее в Театре В.Ф. Комиссаржевской, а в 1913 году – на сцене петербургского театра миниатюр «Кривое зеркало», но уже под названием «Всегдашни шашни». Помимо изменения названия, Сологуб по просьбе театра дописал к пьесе третий акт, где действовала уже пара современных автору любовников – Иван Иванович и Анна Ивановна, но неизменными оставались коллизии любовного треугольника, вечные любовные параллели. Эта пьеса не случайно привлекала внимание Н. Евреинова дважды, это был тот самый случай, когда стилизаторский дар драматурга счастливо совпал со стилизаторским даром режиссера. Ф. Сологуб мастерски имитировал и куртуазные манеры времен средневековой Европы, и старинный русский говор с его характерными словечками и оборотами речи. А режиссер и художник спектакля Бобышев, в свою очередь, любовно воссоздавали на сцене каждую эпоху в характерной цветовой гамме, звуковых красках и ритмической тональности. Стилистическая разноголосица в данном случае выявляла очевидность сюжетных параллелей.