Страница:
ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ РАЗВИТИЯ ЛИТЕРАТУРЫ
Эхо «деревенской прозы»
Ретроспективное осмысление «деревенской прозы» позволит понять истоки ее создания и осмыслить те новые формы, которые сегодня отражают жизнь российского села. Уже во времена расцвета «деревенской прозы» было ясно, что выразившая традиционную национальную жизнь «Матёра» уходит в прошлое. В статье 1995 г. В. Распутин справедливо заметил: «Сейчас вспоминать о «деревенской» литературе – все равно, что вспоминать о художниках-передвижниках прошлого века… За тем временем, той литературой опущен тяжелый занавес, вставший едва не стеной, за которой осталась минувшая эпоха» («Москва». 1995. № 2. С. 4.).
Но жизнь народа в новых формах продолжается. В этой связи интересно оценить и проанализировать новейшее творчество В. Белова, Е. Носова, В. Распутина, некоторых иных писателей, прошедших школу «деревенской прозы» 60-80-х годов.
Е. Носов (Евгений Иванович, 1925-2002). В начале 90-х, как и многие другие, писатель печатается меньше, публикует произведения, тематика и тональность оценок которых ранее не одобрялись. Рассказ «Красное, желтое, зеленое» (1992) автобиографичен, повествует о трудных временах, когда коллективизация привела к голоду не только в деревне, но и в городе, где пытаются устроиться бывшие сельчане. Необычна для автора сама ситуация, выводимая из острого социального конфликта. Мать вынуждена «не узнавать» собственного сына и даже относиться к нему более строго, чем к иным людям, стоящим в очереди за хлебом, чтобы сохранить право на ровное и беспристрастное отношение ко всем, необходимое для должности распределителя хлеба по карточкам. Передавая психологическое потрясение ребенка, автор показывает одно из проявлений жесткой правды трудных лет, представляя ситуацию изнутри.
Бывший фронтовик, Е. Носов вновь возвращается к военной тематике, не повторяя самого себя. Ранее редко обращались к повествованию о жизни людей в селах, оказавшихся «под немцем». В рассказе «Синее перо Ватолина» (1995) неброская и отнюдь не героическая жизнь изображается как часть общенародного духовного сопротивления, ставшего основой Победы. Герою рассказа «Памятная медаль» (2000) Петровичу, 1925 г. рождения, кажется, что его награждают очередной юбилейной медалью не по заслугам. Но и рассказ о единственном бое, в котором довелось участвовать Петровичу, убеждает, что все оставшиеся в живых, немногочисленные ветераны заслуживают благодарности потомков. Рассказ интересен обращением писателя к непосредственному изображению сцен сражения, чего он раньше избегал. Е. Носову удается передать атмосферу боя на уровне лучших страниц русской батальной прозы.
Много лет Е. Носов прожил в Курске. В последние годы жизни все труднее ему было выбираться в деревню. Противоречивую и стремительно меняющуюся жизнь современных ее жителей писатель не изображает, в основном создает образы доживающих стариков и старух («Темная вода»). Характеры сохраняют очарование подлинности, но автор выглядит несколько растерянным, похожим на человека, поднявшего с земли осколок некогда прекрасного сосуда народной жизни, совершенно не встраивающегося в современные «конструкции».
Показателен грустной тональностью сюжет рассказа «Тепа» (2001) о том, как возвращается пожилая женщина в родной деревенский дом после трех лет жизни «на стороне, при внуках». Она как бы попыталась сотворить заново прежний мир. Снова освящает избу, разводит если не «всякой твари по паре», то хотя бы посильную для себя живность – цыплят. И те начинают, подрастая, биться за место под солнцем, звучит ироническая реплика: «С людей пример берут». Но жизнь наиболее интересного из новых жителей земли, задумчивого изгоя, петушка Тепы, обрывается, едва начавшись, с первым серьезным заморозком. «Клюв, так и не исполнивший своего первого «кукареку», прочно сковало мерзлотой». Авторский голос соединяется с голосом его героя, выносится опосредованная оценка.
Трудная жизнь неперелетных, голодающих и гибнущих на родной неласковой земле птиц в рассказе «Покормите птиц» (2001) сравнивается с судьбой людей, «не накопивших валютного жира». Но кроме этих очевидных нравственно-социальных ассоциаций чего-то большего в собственно современной духовной ситуации писателю открыть не удается. Напечатанный в подборке с двумя названными выше произведениями рассказ «Картошка с малосольными огурцами» (2001) интересен воспроизведением бытовых реалий старой российской деревни. Приехавший на каникулы в деревню к бабушке внук воспринимает приметы прежней жизни и быта уже как экзотику. Его «поход» в подвал, подземелье, где хранятся не только огурцы, но и многочисленные, открываемые в полутьме на ощупь неведомые предметы деревенского обихода, воспринимается как прикосновение к уже абсолютно ушедшей в прошлое жизни.
В творчестве Е. Носова последних лет его жизни это горькое чувство утраты проявляется и в таких рассказах, как «Кулики-сороки» (1995), «Сронилось колечко» (2002). Характерно ощущение исторической глубины и многоаспектности тех проблем, которые привели русскую деревню к сегодняшнему ее состоянию, воплощенное в заглавии и содержании последнего рассказа. Здесь из дней своего детства, совпавшего со временем коллективизации, автобиографический повествователь уводит читателя к воспоминаниям о своих дедах, органично связанных с еще дореформенной (1861 г.) Россией. Все это – череда перемен, под воздействием которых и «распалась связь времен», «сронилось колечко», не зацепив следующего. Вспомним здесь и казавшееся некоторым критикам умозрительным, но по сути весьма глубокое размышление героини повести В. Распутина «Прощание с Матёрой» о неразрывной цепи взаимосвязанных человеческих судеб, образующих жизнь семьи, рода, народа.
Е. Носов пережил в 90-е годы серьезный и глубокий творческий кризис. Конечно, об этом можно говорить, сравнив «нового» Е. Носова с прежним. Средний уровень его вещей остается недосягаемым для большинства пишущих. Сохраняя стилистическое мастерство, обеспечивающее лирическую задушевность произведений, вызывающее теплое и сочувственное отношение читателя, писатель с трудом пробивался к новому в характерологии.
Такая попытка была сделана писателем на рубеже десятилетий. Рассказ «Алюминиевое солнце» (1999) является одним из наиболее глубоких в творчестве Носова последних лет. Здесь ненавязчиво организуется второй план художественных размышлений и обобщений. Жизнь отдельного человека осознается в связи с процессами духовного выбора.
Герой рассказа Кольча напоминает персонажей Е. Носова из рассказов «Течет речка», «И уплывают пароходы, и остаются берега…». Несмотря на удары судьбы, Кольча сохраняет до старости живость характера, любознательность, способность к переживаниям и озарениям. «Не дать душе зазябнуть», – достойная цель повседневных человеческих усилий, поисков, даже чудачеств. Не случайно и увлечение героя жизнью именно муравьев. Наблюдения над муравьями позволяют сделать обобщения, весьма важные для оценки людей: «Просто такое – иди куда хочешь – ему не нужно. Он один все равно пропадет. Мучается он без дела. Истратит всего себя на пустую беготню и начнет затихать, гибнуть от ненужности. Ему идея нужна. Общая задача». Социальная задача – звучит подспудно.
Символична и сама мысль – оживить муравьев, замерзших под корой привезенных с дальнего Севера деревьев, поселить этих муравьиных «мамонтов» на старорусской обезлюдевшей земле центральной России. Этому замыслу герой отдает всего себя в буквальном смысле. Никто не может понять, почему Кольча, избитый до полусмерти подростками, полз не к людям, а от людей, в сторону леса. Он же хотел открыть крышку банки, заброшенной мальчишками в кусты, спасти последнего, оставшегося в живых муравьишку-рабочего, труженика.
Впрочем, усиление в финале драматизма рассказа до трагедии нам кажется несколько искусственным. В рассказе встречается множество тонких и ненавязчивых намеков, аллюзий, косвенных оценок современной жизни и людей, рождающих сложную и горькую мысль, оживляющих не только эстетическое, но и гражданское чувство. Прямое, лобовое противопоставление чудака и показанных лишь с внешней стороны малолетних современных «монстров» вредит произведению, как бы насильственно вытягивает художественную мысль с прозрачной глубины органической образности на мутноватое мелководье дидактической публицистики.
В этой связи гораздо более естественным выглядит финал рассказа из последней прижизненной подборки писателя «Два сольди» (2002). В основе – переживания героини, хотя главным остается событийный ряд. Много испытала на своем веку тетя Маня: работала, приворовывала, чтобы поднять четверых детей, нарушала закон, долгие годы торгуя самогонкой, страдала, мучалась, грешила, каялась. Все ее чувства обостряются в связи с проводами в армию сына.
Кажется, что дети выросли и она получает освобождение от каторги, ежедневной рутины, когда можно не насиловать совесть. Однако как много уже взято на себя… В этом рассказе прыжок героини с обрыва в реку – не самоубийство, как можно было бы предложить при менее органичном решении темы. Выплеск в финале большой души еще раз обнаруживает главное в героине – жизненную стойкость, оптимизм, силу, пересилившую уж такие невзгоды, что сохраняется надежда: многое еще сумеет преодолеть наш народ, станет иным, но не погибнет. Проблема национального характера решилась своеобразным образом.
В. Белов (Василий Иванович, р. 1932) говорил: «Деревни сегодня нет совсем. Она погибла. Сначала под ударами сталинской коллективизации, потом под ударами войны, далее последовали хрущевские удары, ликвидация малых деревень и тому подобное. И все это на моей памяти. Весь двадцатый век непрерывные удары по русской деревне и русскому крестьянству. Перестройка добила окончательно».
В 90-е годы В. Белова не отпускают политические страсти, общественные эмоции («Лейкоз», «У котла», «Медовый месяц» – 1995). Героям рассказа «Душа бессмертна» (1996) душевный покой обрести мешает «дым Приднестровья» – мысль о судьбе России, всех русских, где бы они ни оказались.
Интересно, что на вопрос, что делал бы «сегодня в нашей жизни Иван Африканович? Или таких людей уже нет даже в деревне?» В. Белов ответил в цитируемом интервью: «Нет, они есть. Думаю, что также старался бы выжить. И дух не потерял, если не спился бы только. Стреляться бы не стал. Суицид, стремление к самоубийству, кстати, русскому человеку не свойственно. Ты должен нести свой крест в жизни, какой бы она ни была. В любых условиях».
Похожие интонации встречаем и в художественной прозе самого В. Белова. Он немало справедливого написал о полной экономической бесперспективности, тягостном душевном состоянии немногочисленных жителей сельской вологодской глубинки 90-х годов, тяжелой материальной и нравственной ситуации, в которой оказались заслуженные люди, ветераны, пенсионеры («Во саду при долине», 1999). Но в основном стремился избегать мрачности и бесперспективности.
Восприятие В. Белова как классика русской литературы смягчает и отчасти объясняет некоторую легковесность его собственных художественных опытов последних лет. Писатель создает тексты, несущие большой нравственный и социальный заряд (см., например: Белов В.И. Повседневная жизнь русского Севера. Очерки о быте и народном искусстве крестьян Вологодской, Архангельской и Кировской областей). Не оставляет его и чувство народного здравого смысла, юмор, помогающий пережить невзгоды, выстоять. На нетерпеливые призывы «будить» народ писатель откликнулся в упомянутом интервью так: «Подавай тебе пробуждение. А может, народу выспаться надо? Пусть еще поспит немного. Накопится энергия. Во время сна он тоже растет».
Определяя пути, на которых и сегодня возможно выполнение писателем его предназначения, В. Распутин (Валентин Георгиевич, р. 1937) писал: «Там, в родном, и надо искать читателя. Оттуда он и придет. Не заманивать его, не заискивать. Не повышать голоса, а выдохнуть из души чистейшее слово, и так выдохнуть, чтобы высеклись сладкие слезы и запело сердце. Мы умеем это делать. И мы обязаны это сделать». Он один из немногих, у кого социально-дидактические тенденции в творчестве никогда не берут верх, несмотря на естественное усиление внимания писателя к вопросам общественной борьбы, его прямое вмешательство в политику.
Но даже когда ужасы жизни изображены излишне концентрированно, натуралистично, когда соседство судеб, одна одной безрадостнее может показаться натянутым, когда выводы и рассуждения героев откровенно перекликаются с высказываниями самого писателя в публицистической форме, все это искупается и становится не столь важным под влиянием высокой художественности повествования В. Распутина.
Рассказы «В больнице» (1995), «В ту же землю» (1995), «Новая профессия» (1998) так же убедительно, как и более ранние произведения, свидетельствуют, что В. Распутин остается мастером слова, способным оживить корневой смысл примелькавшегося, высветить неожиданные стороны привычного. Слово у него, как и должно быть в подлинной литературе, «самодостаточно»: интеллектуально значимо и духовно наполнено, определенно; оно точно характеризует предмет, явление, героя, ситуацию; неисчерпаемо и красочно. Эта неоднозначность слова становится основанием сложной картины мира, которую создает В. Распутин и в рассказах последних лет.
«Деревенская проза» 60-80-х годов многомерна, весома, осмысленна и одухотворена, сохраняя причастность к традициям национального искусства и жизни. То же характерно и для последних текстов В. Распутина.
Болезнь, ее причины, вопрос о том, делать операцию или «само рассосется», не только становятся основой переживаний героя рассказа «В больнице» Алексея Петровича. Болезнь – в сущности, состояние всей нашей жизни последнего десятилетия. Публицистическими спорами в больничной палате и межличностными столкновениями на политической почве дело не ограничивается. Писатель обращает внимание (делает почти действующим лицом конфликта) на еще одного «обитателя» палаты – телевизор.
Очевидно, здесь находят отзвук те наблюдения, идеи, предупреждения, которыми была наполнена проза «деревенщиков» еще в 60-70-е годы. Об оглупляющем и искажающем нравственные представления людей влиянии средств массовой информации, массового искусства говорили тогда и В. Распутин, и В. Белов, и В. Шукшин. Они подмечали, как духовность заменяется суррогатами, взывающими к страстям и своекорыстному «разуму», народ низводится до состояния плебейской толпы, потребляющей «хлеб и зрелища», «мнение народное» становится объектом манипулирования.
Деталь телевизора, изъятая из его электронного чрева, заглушила оболванивающий дикторский «стукоток»: «Совсем, совсем маленькая… а этакую оказину повергла в бесчувствие». «Это сопротивление, – подсказал Алексей Петрович». И вот такая художественная деталь лучше иных стенаний («Погибла Россия!» – должно быть, писатель, вития». А. Блок «Двенадцать») воплощает мысль о необходимости духовного сопротивления разрушительным тенденциям в национальной жизни. Именно твердость духа позволит не сдаться в иных ситуациях. Одна из них, очевидно, промелькнула на периферии сюжета рассказа, когда показан сопротивляющийся парень, не поддающийся страху: «Я на своей земле». Боковой мотив усиливает главную идею рассказа.
Отсутствие же воли к сопротивлению становится основанием человеческой драмы, о которой идет речь в рассказе «Новая профессия». Взлетает душа его героя Алексея Коренева во время заказных застольных речей на показушных «новорусских» свадьбах, кажется живой. А соприкосновение с подлинно живым, одухотворенным завораживает, привлекает внимание, заставляет ответно, хотя бы посмертно встрепенуться забывшие себя души.
О связи происходящего во внешней, бытовой жизни человека с оценками, даваемыми его деяниями «не здесь», написаны рассказы «Что передать вороне», «Наташа». На это, как последнюю иррациональную надежду, уповал писатель и создавая рассказ «Изба» (1999). За каждым предметом, перечисляемым героем «Прощания с Матёрой», – века национального культурного развития. Но и сегодня они все еще отзываются в судьбе, «поведении» дома, покинутого Агафьей, героиней рассказа «Изба», поставленной при переселении «к чужим», но сохраняющей родное – то, что на протяжении веков пестовало, хранило и наставляло заблудшие души.
И спустя годы после смерти хозяйки изба продолжает оберегать нравственную чистоту наполняющего ее воздуха: «Стеша давилась воздухом, не могла спать. Съехали… хлопнув дверью». Даже подожженная поселившимися в ней пьяницами изба выстояла, не поддалась огню, убившему ее постояльцев: «Все темнели и темнели изнутра их покорные лица, превращающиеся от постоянного жара в головешки».
Слово «мать» является важнейшей образно-смысловой частью заголовка повести Распутина «Марья, дочь Ивана, мать Ивана», опубликованной в ноябре 2003 г. Остро, как никогда ранее, поставлены здесь писателем вопросы межнационального взаимодействия в современном российском обществе. В этом отношении повесть неоднозначна. Отметим, что изображение безличных «кавказцев» лишено каких-либо попыток дифференциации характеров, изображения не то что «диалектики души», но хотя бы в какой-то степени нравственно объяснимых мотивировок поступков.
Собирательный образ некой черной силы, агрессивно и безжалостно навалившейся на традиционные русские города и поселки (похожий подход и у современников по цеху, например, в произведении В. Астафьева «Людочка») придает описываемому символически обобщенное звучание. Ведь речь идет об опасности «погибели русской земли» в условиях внутреннего несогласия и под напором сил, нравственно-этические установки которых противоречат традиционным национальным стереотипам. Русский дух, некогда существоваший в деревне, в лесу (образы отца и деда в повести), и находивший наиболее полное выражение в крестьянском, христианском мировоззрении, едва напоминает о себе. Он практически искоренен в ходе тотальных ломок ХХ в., потерян дезориентированными людьми.
Образ матери выступает в повести в традиционной роли защитницы рода. Там, где спасовали мужчины, Тамара Ивановна осталась единственной непреклонной мстительницей. Жесткий поворот бытового конфликта оборачивается глубокой нравственно-социальной коллизией, «жестоким и беспощадным» ответом на агрессию со стороны той, кому самой природой предназначено совсем иное.
Писатель косвенно призывает к возврату «мужского» начала в качестве ведущей силы национального развития. Идея заявлена уже мужским обрамлением имени Марья в заголовке произведения. Развивается она и в ходе развития сюжета, эволюции характеров персонажей повести. Сын героини явно пробивает дорогу к идеалам и ценностям деда, предков. Показательно возвращение коренного национального имени – Иван. С возвращением мужского начала на арену исторического национального творчества можно надеяться на возрождение рыцарских принципов, когда жесткость ответа врагам сочетается с великодушным отношением к побежденным, когда сила уже своим потенциалом предотвращает многие возможности развития конфликтных ситуаций.
В. Распутин, проведя читателя через апокалипсис «Пожара», в повести «Дочь Ивана, мать Ивана» указывает на вековые скрепы национального мира, обеспечивающие его жизнестойкость: традиционный крестьянский труд и жизнь на земле (образ деревенской девушки, которую видит Тамара Ивановна по дороге из тюрьмы к дому: «Господи, неужели сохранилась еще где-то цельная и размерная жизнь, а не одни ее обломки»), внимание и любовь к родному языку, сохранение и возрождение духовных оснований национального мира, церкви (эти аспекты связаны с этапами человеческого становления Ивана-сына), семьи.
В. Распутин написал в последние годы немного, но стихия социальной дидактики мало коснулась его литературного творчества, почти любое его слово по-прежнему художественно полновесно, является итогом долгой, серьезной душевной работы.
Показательная тенденция переходных эпох – усиление влияния документально-публицистических жанров и стилистики на собственно художественное творчество.
В период расцвета деревенской прозы произведения Б. Екимова (Бориса Петровича, р. 1938) не были для читателей и критики произведениями переднего плана, хотя деревенские страницы его прозы в книгах «Девушка в красном пальто» (1974), «У своих» (1975), «Офицерша. Рассказы» (1976), «Доехала благополучно» (1980), «Последняя хата» (1982) отличаются проникновенностью, искренностью авторской интонации.
Б. Екимов стал широко известным после публикации в 1979 г. рассказа «Холюшино подворье», вызвавшего дискуссию. Описания современной жизни отличались детализированностью, авторские мысли казались искренними и вызывали отклик у читателей, но автору не хватало обобщающей энергии, способности подняться над материалом. «Проза требует мысли и мысли», – в свое время писал А. Пушкин. В этом отношении проза Б. Екимова 60-80-х годов не достигла того уровня идейно-образных обобщений, которые характеризовали художественную мысль В. Белова, В. Распутина, В. Шукшина.
В 90-е годы этот писатель весьма активно работает в области художественной и документально-очерковой прозы. Именно Б. Екимов в отличие от иных «деревенщиков» попытался дать разнообразные художественные и очерково-публицистические картины современной жизни села. В какой-то степени это обусловлено тем, что писатель биографически связан с южнорусскими областями. Там тоже идут процессы разорения села, сокращения населения, как и в нечерноземных областях, на Севере, но все-таки не столь интенсивно. Многолюдный и богатый край оказался к тому же на границе региона, где тлеет, время от времени вспыхивая, очаг войны. Все это требует фиксации и осмысления, дает сюжеты многочисленным произведениям Б. Екимова 90-х.
Рассказ «В дороге» (1994) своим заглавием, сюжетно-композиционными особенностями может иллюстрировать целую группу произведений Б. Екимова. Это дорожные очерки, заметки, напоминающие рассказ о районных буднях В. Овечкина, сельские очерки Е. Дороша, а если вспомнить времена более давние – то произведения о земле и людях Г. Успенского. Новым является материал, проблемы жизни деревни рубежа XX-XXI вв., однако тональность охватывающего писателя чувства меняется мало. Б. Екимов даже с досады назвал один из своих очерков «Новое начало, или На колу мочало» (2001). О неизбывности проблем российского села он пишет в очерке «Возле старых могил» (1998): «А вообще-то писать очерки ли, заметки о сегодняшнем дне русской деревни – занятие неблагодарное, горькое. Таким оно было, таким и осталось».
Возвращение к давним традициям показывает живучесть, вечную востребованность жанра «деревенского дневника», но такой дневник сохраняет в то же время свойство одноразовости, он рассчитан на конкретный отклик в виде эмоции, решения, выбора. Впрочем, не являясь собственно художественными произведениями.
Обращает на себя внимание образ повествователя в подобных произведениях Б. Екимова. Рассказчик может быть максимально близок по манере речи, характеру рассуждений, тональности выводов автору. Иногда же повествование ведется от лица некоего человека, близкого по мироощущению, интеллектуальному уровню, манере выражаться тем «простым» людям, об эпизодах из жизни которых ведется рассказ. В последнем случае можно говорить о сказовой манере.
В «Пасхальном рассказе со взрывом» (1996) не приезжий чужак, а вернувшийся домой свояк ведет повествование: «Давайте я расскажу по порядку. Про Гришу и про отца его». Впрочем, сама по себе история весьма противоречивая, как и вывод повествователя о «геройски погибшем» пьянице. Он хотел попугать семью гранатой, но, мгновенно протрезвев, закрывает ее своим телом, чтобы не задело родных. Явная противоречивость оценок видна по дистанцированости автора, которым владеет лишь чувство удивления от нелепости происходящего.
В 90-е годы Б. Екимов, как Е. Носов и В. Распутин, рассказывает об «осколках» прошлого. Писатель организует сюжет на биографической ретроспекции, как бы возвращая своих героев к прошлому после попытки жить иначе. Так построены его документально-этнографические зарисовки «Каймак», «Живая жизнь», «Рыба на сене» (2001), более ранний рассказ «Пастушья звезда» (1989).
Немало у писателя и произведений, главное в которых – добротное увлекательное сюжетное повествование. С этим направлением связана одна из наиболее плодотворных линий его современного творчества. Но увлечение остросюжетностью не всегда безусловно успешно. Таков рассказ «Набег» (1993). Его сюжет в чем-то перекликается с «Пастушьей звездой» или, например, с вопросами, которые обсуждают герои в очерке «Поздний завтрак» (2002), где не было показано прежнее состояние края, соседствующего с беспокойным Северным Кавказом, а сегодня ситуация стала сложнее, острее.
Но жизнь народа в новых формах продолжается. В этой связи интересно оценить и проанализировать новейшее творчество В. Белова, Е. Носова, В. Распутина, некоторых иных писателей, прошедших школу «деревенской прозы» 60-80-х годов.
Е. Носов (Евгений Иванович, 1925-2002). В начале 90-х, как и многие другие, писатель печатается меньше, публикует произведения, тематика и тональность оценок которых ранее не одобрялись. Рассказ «Красное, желтое, зеленое» (1992) автобиографичен, повествует о трудных временах, когда коллективизация привела к голоду не только в деревне, но и в городе, где пытаются устроиться бывшие сельчане. Необычна для автора сама ситуация, выводимая из острого социального конфликта. Мать вынуждена «не узнавать» собственного сына и даже относиться к нему более строго, чем к иным людям, стоящим в очереди за хлебом, чтобы сохранить право на ровное и беспристрастное отношение ко всем, необходимое для должности распределителя хлеба по карточкам. Передавая психологическое потрясение ребенка, автор показывает одно из проявлений жесткой правды трудных лет, представляя ситуацию изнутри.
Бывший фронтовик, Е. Носов вновь возвращается к военной тематике, не повторяя самого себя. Ранее редко обращались к повествованию о жизни людей в селах, оказавшихся «под немцем». В рассказе «Синее перо Ватолина» (1995) неброская и отнюдь не героическая жизнь изображается как часть общенародного духовного сопротивления, ставшего основой Победы. Герою рассказа «Памятная медаль» (2000) Петровичу, 1925 г. рождения, кажется, что его награждают очередной юбилейной медалью не по заслугам. Но и рассказ о единственном бое, в котором довелось участвовать Петровичу, убеждает, что все оставшиеся в живых, немногочисленные ветераны заслуживают благодарности потомков. Рассказ интересен обращением писателя к непосредственному изображению сцен сражения, чего он раньше избегал. Е. Носову удается передать атмосферу боя на уровне лучших страниц русской батальной прозы.
Много лет Е. Носов прожил в Курске. В последние годы жизни все труднее ему было выбираться в деревню. Противоречивую и стремительно меняющуюся жизнь современных ее жителей писатель не изображает, в основном создает образы доживающих стариков и старух («Темная вода»). Характеры сохраняют очарование подлинности, но автор выглядит несколько растерянным, похожим на человека, поднявшего с земли осколок некогда прекрасного сосуда народной жизни, совершенно не встраивающегося в современные «конструкции».
Показателен грустной тональностью сюжет рассказа «Тепа» (2001) о том, как возвращается пожилая женщина в родной деревенский дом после трех лет жизни «на стороне, при внуках». Она как бы попыталась сотворить заново прежний мир. Снова освящает избу, разводит если не «всякой твари по паре», то хотя бы посильную для себя живность – цыплят. И те начинают, подрастая, биться за место под солнцем, звучит ироническая реплика: «С людей пример берут». Но жизнь наиболее интересного из новых жителей земли, задумчивого изгоя, петушка Тепы, обрывается, едва начавшись, с первым серьезным заморозком. «Клюв, так и не исполнивший своего первого «кукареку», прочно сковало мерзлотой». Авторский голос соединяется с голосом его героя, выносится опосредованная оценка.
Трудная жизнь неперелетных, голодающих и гибнущих на родной неласковой земле птиц в рассказе «Покормите птиц» (2001) сравнивается с судьбой людей, «не накопивших валютного жира». Но кроме этих очевидных нравственно-социальных ассоциаций чего-то большего в собственно современной духовной ситуации писателю открыть не удается. Напечатанный в подборке с двумя названными выше произведениями рассказ «Картошка с малосольными огурцами» (2001) интересен воспроизведением бытовых реалий старой российской деревни. Приехавший на каникулы в деревню к бабушке внук воспринимает приметы прежней жизни и быта уже как экзотику. Его «поход» в подвал, подземелье, где хранятся не только огурцы, но и многочисленные, открываемые в полутьме на ощупь неведомые предметы деревенского обихода, воспринимается как прикосновение к уже абсолютно ушедшей в прошлое жизни.
В творчестве Е. Носова последних лет его жизни это горькое чувство утраты проявляется и в таких рассказах, как «Кулики-сороки» (1995), «Сронилось колечко» (2002). Характерно ощущение исторической глубины и многоаспектности тех проблем, которые привели русскую деревню к сегодняшнему ее состоянию, воплощенное в заглавии и содержании последнего рассказа. Здесь из дней своего детства, совпавшего со временем коллективизации, автобиографический повествователь уводит читателя к воспоминаниям о своих дедах, органично связанных с еще дореформенной (1861 г.) Россией. Все это – череда перемен, под воздействием которых и «распалась связь времен», «сронилось колечко», не зацепив следующего. Вспомним здесь и казавшееся некоторым критикам умозрительным, но по сути весьма глубокое размышление героини повести В. Распутина «Прощание с Матёрой» о неразрывной цепи взаимосвязанных человеческих судеб, образующих жизнь семьи, рода, народа.
Е. Носов пережил в 90-е годы серьезный и глубокий творческий кризис. Конечно, об этом можно говорить, сравнив «нового» Е. Носова с прежним. Средний уровень его вещей остается недосягаемым для большинства пишущих. Сохраняя стилистическое мастерство, обеспечивающее лирическую задушевность произведений, вызывающее теплое и сочувственное отношение читателя, писатель с трудом пробивался к новому в характерологии.
Такая попытка была сделана писателем на рубеже десятилетий. Рассказ «Алюминиевое солнце» (1999) является одним из наиболее глубоких в творчестве Носова последних лет. Здесь ненавязчиво организуется второй план художественных размышлений и обобщений. Жизнь отдельного человека осознается в связи с процессами духовного выбора.
Герой рассказа Кольча напоминает персонажей Е. Носова из рассказов «Течет речка», «И уплывают пароходы, и остаются берега…». Несмотря на удары судьбы, Кольча сохраняет до старости живость характера, любознательность, способность к переживаниям и озарениям. «Не дать душе зазябнуть», – достойная цель повседневных человеческих усилий, поисков, даже чудачеств. Не случайно и увлечение героя жизнью именно муравьев. Наблюдения над муравьями позволяют сделать обобщения, весьма важные для оценки людей: «Просто такое – иди куда хочешь – ему не нужно. Он один все равно пропадет. Мучается он без дела. Истратит всего себя на пустую беготню и начнет затихать, гибнуть от ненужности. Ему идея нужна. Общая задача». Социальная задача – звучит подспудно.
Символична и сама мысль – оживить муравьев, замерзших под корой привезенных с дальнего Севера деревьев, поселить этих муравьиных «мамонтов» на старорусской обезлюдевшей земле центральной России. Этому замыслу герой отдает всего себя в буквальном смысле. Никто не может понять, почему Кольча, избитый до полусмерти подростками, полз не к людям, а от людей, в сторону леса. Он же хотел открыть крышку банки, заброшенной мальчишками в кусты, спасти последнего, оставшегося в живых муравьишку-рабочего, труженика.
Впрочем, усиление в финале драматизма рассказа до трагедии нам кажется несколько искусственным. В рассказе встречается множество тонких и ненавязчивых намеков, аллюзий, косвенных оценок современной жизни и людей, рождающих сложную и горькую мысль, оживляющих не только эстетическое, но и гражданское чувство. Прямое, лобовое противопоставление чудака и показанных лишь с внешней стороны малолетних современных «монстров» вредит произведению, как бы насильственно вытягивает художественную мысль с прозрачной глубины органической образности на мутноватое мелководье дидактической публицистики.
В этой связи гораздо более естественным выглядит финал рассказа из последней прижизненной подборки писателя «Два сольди» (2002). В основе – переживания героини, хотя главным остается событийный ряд. Много испытала на своем веку тетя Маня: работала, приворовывала, чтобы поднять четверых детей, нарушала закон, долгие годы торгуя самогонкой, страдала, мучалась, грешила, каялась. Все ее чувства обостряются в связи с проводами в армию сына.
Кажется, что дети выросли и она получает освобождение от каторги, ежедневной рутины, когда можно не насиловать совесть. Однако как много уже взято на себя… В этом рассказе прыжок героини с обрыва в реку – не самоубийство, как можно было бы предложить при менее органичном решении темы. Выплеск в финале большой души еще раз обнаруживает главное в героине – жизненную стойкость, оптимизм, силу, пересилившую уж такие невзгоды, что сохраняется надежда: многое еще сумеет преодолеть наш народ, станет иным, но не погибнет. Проблема национального характера решилась своеобразным образом.
В. Белов (Василий Иванович, р. 1932) говорил: «Деревни сегодня нет совсем. Она погибла. Сначала под ударами сталинской коллективизации, потом под ударами войны, далее последовали хрущевские удары, ликвидация малых деревень и тому подобное. И все это на моей памяти. Весь двадцатый век непрерывные удары по русской деревне и русскому крестьянству. Перестройка добила окончательно».
В 90-е годы В. Белова не отпускают политические страсти, общественные эмоции («Лейкоз», «У котла», «Медовый месяц» – 1995). Героям рассказа «Душа бессмертна» (1996) душевный покой обрести мешает «дым Приднестровья» – мысль о судьбе России, всех русских, где бы они ни оказались.
Интересно, что на вопрос, что делал бы «сегодня в нашей жизни Иван Африканович? Или таких людей уже нет даже в деревне?» В. Белов ответил в цитируемом интервью: «Нет, они есть. Думаю, что также старался бы выжить. И дух не потерял, если не спился бы только. Стреляться бы не стал. Суицид, стремление к самоубийству, кстати, русскому человеку не свойственно. Ты должен нести свой крест в жизни, какой бы она ни была. В любых условиях».
Похожие интонации встречаем и в художественной прозе самого В. Белова. Он немало справедливого написал о полной экономической бесперспективности, тягостном душевном состоянии немногочисленных жителей сельской вологодской глубинки 90-х годов, тяжелой материальной и нравственной ситуации, в которой оказались заслуженные люди, ветераны, пенсионеры («Во саду при долине», 1999). Но в основном стремился избегать мрачности и бесперспективности.
Восприятие В. Белова как классика русской литературы смягчает и отчасти объясняет некоторую легковесность его собственных художественных опытов последних лет. Писатель создает тексты, несущие большой нравственный и социальный заряд (см., например: Белов В.И. Повседневная жизнь русского Севера. Очерки о быте и народном искусстве крестьян Вологодской, Архангельской и Кировской областей). Не оставляет его и чувство народного здравого смысла, юмор, помогающий пережить невзгоды, выстоять. На нетерпеливые призывы «будить» народ писатель откликнулся в упомянутом интервью так: «Подавай тебе пробуждение. А может, народу выспаться надо? Пусть еще поспит немного. Накопится энергия. Во время сна он тоже растет».
Определяя пути, на которых и сегодня возможно выполнение писателем его предназначения, В. Распутин (Валентин Георгиевич, р. 1937) писал: «Там, в родном, и надо искать читателя. Оттуда он и придет. Не заманивать его, не заискивать. Не повышать голоса, а выдохнуть из души чистейшее слово, и так выдохнуть, чтобы высеклись сладкие слезы и запело сердце. Мы умеем это делать. И мы обязаны это сделать». Он один из немногих, у кого социально-дидактические тенденции в творчестве никогда не берут верх, несмотря на естественное усиление внимания писателя к вопросам общественной борьбы, его прямое вмешательство в политику.
Но даже когда ужасы жизни изображены излишне концентрированно, натуралистично, когда соседство судеб, одна одной безрадостнее может показаться натянутым, когда выводы и рассуждения героев откровенно перекликаются с высказываниями самого писателя в публицистической форме, все это искупается и становится не столь важным под влиянием высокой художественности повествования В. Распутина.
Рассказы «В больнице» (1995), «В ту же землю» (1995), «Новая профессия» (1998) так же убедительно, как и более ранние произведения, свидетельствуют, что В. Распутин остается мастером слова, способным оживить корневой смысл примелькавшегося, высветить неожиданные стороны привычного. Слово у него, как и должно быть в подлинной литературе, «самодостаточно»: интеллектуально значимо и духовно наполнено, определенно; оно точно характеризует предмет, явление, героя, ситуацию; неисчерпаемо и красочно. Эта неоднозначность слова становится основанием сложной картины мира, которую создает В. Распутин и в рассказах последних лет.
«Деревенская проза» 60-80-х годов многомерна, весома, осмысленна и одухотворена, сохраняя причастность к традициям национального искусства и жизни. То же характерно и для последних текстов В. Распутина.
Болезнь, ее причины, вопрос о том, делать операцию или «само рассосется», не только становятся основой переживаний героя рассказа «В больнице» Алексея Петровича. Болезнь – в сущности, состояние всей нашей жизни последнего десятилетия. Публицистическими спорами в больничной палате и межличностными столкновениями на политической почве дело не ограничивается. Писатель обращает внимание (делает почти действующим лицом конфликта) на еще одного «обитателя» палаты – телевизор.
Очевидно, здесь находят отзвук те наблюдения, идеи, предупреждения, которыми была наполнена проза «деревенщиков» еще в 60-70-е годы. Об оглупляющем и искажающем нравственные представления людей влиянии средств массовой информации, массового искусства говорили тогда и В. Распутин, и В. Белов, и В. Шукшин. Они подмечали, как духовность заменяется суррогатами, взывающими к страстям и своекорыстному «разуму», народ низводится до состояния плебейской толпы, потребляющей «хлеб и зрелища», «мнение народное» становится объектом манипулирования.
Деталь телевизора, изъятая из его электронного чрева, заглушила оболванивающий дикторский «стукоток»: «Совсем, совсем маленькая… а этакую оказину повергла в бесчувствие». «Это сопротивление, – подсказал Алексей Петрович». И вот такая художественная деталь лучше иных стенаний («Погибла Россия!» – должно быть, писатель, вития». А. Блок «Двенадцать») воплощает мысль о необходимости духовного сопротивления разрушительным тенденциям в национальной жизни. Именно твердость духа позволит не сдаться в иных ситуациях. Одна из них, очевидно, промелькнула на периферии сюжета рассказа, когда показан сопротивляющийся парень, не поддающийся страху: «Я на своей земле». Боковой мотив усиливает главную идею рассказа.
Отсутствие же воли к сопротивлению становится основанием человеческой драмы, о которой идет речь в рассказе «Новая профессия». Взлетает душа его героя Алексея Коренева во время заказных застольных речей на показушных «новорусских» свадьбах, кажется живой. А соприкосновение с подлинно живым, одухотворенным завораживает, привлекает внимание, заставляет ответно, хотя бы посмертно встрепенуться забывшие себя души.
О связи происходящего во внешней, бытовой жизни человека с оценками, даваемыми его деяниями «не здесь», написаны рассказы «Что передать вороне», «Наташа». На это, как последнюю иррациональную надежду, уповал писатель и создавая рассказ «Изба» (1999). За каждым предметом, перечисляемым героем «Прощания с Матёрой», – века национального культурного развития. Но и сегодня они все еще отзываются в судьбе, «поведении» дома, покинутого Агафьей, героиней рассказа «Изба», поставленной при переселении «к чужим», но сохраняющей родное – то, что на протяжении веков пестовало, хранило и наставляло заблудшие души.
И спустя годы после смерти хозяйки изба продолжает оберегать нравственную чистоту наполняющего ее воздуха: «Стеша давилась воздухом, не могла спать. Съехали… хлопнув дверью». Даже подожженная поселившимися в ней пьяницами изба выстояла, не поддалась огню, убившему ее постояльцев: «Все темнели и темнели изнутра их покорные лица, превращающиеся от постоянного жара в головешки».
Слово «мать» является важнейшей образно-смысловой частью заголовка повести Распутина «Марья, дочь Ивана, мать Ивана», опубликованной в ноябре 2003 г. Остро, как никогда ранее, поставлены здесь писателем вопросы межнационального взаимодействия в современном российском обществе. В этом отношении повесть неоднозначна. Отметим, что изображение безличных «кавказцев» лишено каких-либо попыток дифференциации характеров, изображения не то что «диалектики души», но хотя бы в какой-то степени нравственно объяснимых мотивировок поступков.
Собирательный образ некой черной силы, агрессивно и безжалостно навалившейся на традиционные русские города и поселки (похожий подход и у современников по цеху, например, в произведении В. Астафьева «Людочка») придает описываемому символически обобщенное звучание. Ведь речь идет об опасности «погибели русской земли» в условиях внутреннего несогласия и под напором сил, нравственно-этические установки которых противоречат традиционным национальным стереотипам. Русский дух, некогда существоваший в деревне, в лесу (образы отца и деда в повести), и находивший наиболее полное выражение в крестьянском, христианском мировоззрении, едва напоминает о себе. Он практически искоренен в ходе тотальных ломок ХХ в., потерян дезориентированными людьми.
Образ матери выступает в повести в традиционной роли защитницы рода. Там, где спасовали мужчины, Тамара Ивановна осталась единственной непреклонной мстительницей. Жесткий поворот бытового конфликта оборачивается глубокой нравственно-социальной коллизией, «жестоким и беспощадным» ответом на агрессию со стороны той, кому самой природой предназначено совсем иное.
Писатель косвенно призывает к возврату «мужского» начала в качестве ведущей силы национального развития. Идея заявлена уже мужским обрамлением имени Марья в заголовке произведения. Развивается она и в ходе развития сюжета, эволюции характеров персонажей повести. Сын героини явно пробивает дорогу к идеалам и ценностям деда, предков. Показательно возвращение коренного национального имени – Иван. С возвращением мужского начала на арену исторического национального творчества можно надеяться на возрождение рыцарских принципов, когда жесткость ответа врагам сочетается с великодушным отношением к побежденным, когда сила уже своим потенциалом предотвращает многие возможности развития конфликтных ситуаций.
В. Распутин, проведя читателя через апокалипсис «Пожара», в повести «Дочь Ивана, мать Ивана» указывает на вековые скрепы национального мира, обеспечивающие его жизнестойкость: традиционный крестьянский труд и жизнь на земле (образ деревенской девушки, которую видит Тамара Ивановна по дороге из тюрьмы к дому: «Господи, неужели сохранилась еще где-то цельная и размерная жизнь, а не одни ее обломки»), внимание и любовь к родному языку, сохранение и возрождение духовных оснований национального мира, церкви (эти аспекты связаны с этапами человеческого становления Ивана-сына), семьи.
В. Распутин написал в последние годы немного, но стихия социальной дидактики мало коснулась его литературного творчества, почти любое его слово по-прежнему художественно полновесно, является итогом долгой, серьезной душевной работы.
Показательная тенденция переходных эпох – усиление влияния документально-публицистических жанров и стилистики на собственно художественное творчество.
В период расцвета деревенской прозы произведения Б. Екимова (Бориса Петровича, р. 1938) не были для читателей и критики произведениями переднего плана, хотя деревенские страницы его прозы в книгах «Девушка в красном пальто» (1974), «У своих» (1975), «Офицерша. Рассказы» (1976), «Доехала благополучно» (1980), «Последняя хата» (1982) отличаются проникновенностью, искренностью авторской интонации.
Б. Екимов стал широко известным после публикации в 1979 г. рассказа «Холюшино подворье», вызвавшего дискуссию. Описания современной жизни отличались детализированностью, авторские мысли казались искренними и вызывали отклик у читателей, но автору не хватало обобщающей энергии, способности подняться над материалом. «Проза требует мысли и мысли», – в свое время писал А. Пушкин. В этом отношении проза Б. Екимова 60-80-х годов не достигла того уровня идейно-образных обобщений, которые характеризовали художественную мысль В. Белова, В. Распутина, В. Шукшина.
В 90-е годы этот писатель весьма активно работает в области художественной и документально-очерковой прозы. Именно Б. Екимов в отличие от иных «деревенщиков» попытался дать разнообразные художественные и очерково-публицистические картины современной жизни села. В какой-то степени это обусловлено тем, что писатель биографически связан с южнорусскими областями. Там тоже идут процессы разорения села, сокращения населения, как и в нечерноземных областях, на Севере, но все-таки не столь интенсивно. Многолюдный и богатый край оказался к тому же на границе региона, где тлеет, время от времени вспыхивая, очаг войны. Все это требует фиксации и осмысления, дает сюжеты многочисленным произведениям Б. Екимова 90-х.
Рассказ «В дороге» (1994) своим заглавием, сюжетно-композиционными особенностями может иллюстрировать целую группу произведений Б. Екимова. Это дорожные очерки, заметки, напоминающие рассказ о районных буднях В. Овечкина, сельские очерки Е. Дороша, а если вспомнить времена более давние – то произведения о земле и людях Г. Успенского. Новым является материал, проблемы жизни деревни рубежа XX-XXI вв., однако тональность охватывающего писателя чувства меняется мало. Б. Екимов даже с досады назвал один из своих очерков «Новое начало, или На колу мочало» (2001). О неизбывности проблем российского села он пишет в очерке «Возле старых могил» (1998): «А вообще-то писать очерки ли, заметки о сегодняшнем дне русской деревни – занятие неблагодарное, горькое. Таким оно было, таким и осталось».
Возвращение к давним традициям показывает живучесть, вечную востребованность жанра «деревенского дневника», но такой дневник сохраняет в то же время свойство одноразовости, он рассчитан на конкретный отклик в виде эмоции, решения, выбора. Впрочем, не являясь собственно художественными произведениями.
Обращает на себя внимание образ повествователя в подобных произведениях Б. Екимова. Рассказчик может быть максимально близок по манере речи, характеру рассуждений, тональности выводов автору. Иногда же повествование ведется от лица некоего человека, близкого по мироощущению, интеллектуальному уровню, манере выражаться тем «простым» людям, об эпизодах из жизни которых ведется рассказ. В последнем случае можно говорить о сказовой манере.
В «Пасхальном рассказе со взрывом» (1996) не приезжий чужак, а вернувшийся домой свояк ведет повествование: «Давайте я расскажу по порядку. Про Гришу и про отца его». Впрочем, сама по себе история весьма противоречивая, как и вывод повествователя о «геройски погибшем» пьянице. Он хотел попугать семью гранатой, но, мгновенно протрезвев, закрывает ее своим телом, чтобы не задело родных. Явная противоречивость оценок видна по дистанцированости автора, которым владеет лишь чувство удивления от нелепости происходящего.
В 90-е годы Б. Екимов, как Е. Носов и В. Распутин, рассказывает об «осколках» прошлого. Писатель организует сюжет на биографической ретроспекции, как бы возвращая своих героев к прошлому после попытки жить иначе. Так построены его документально-этнографические зарисовки «Каймак», «Живая жизнь», «Рыба на сене» (2001), более ранний рассказ «Пастушья звезда» (1989).
Немало у писателя и произведений, главное в которых – добротное увлекательное сюжетное повествование. С этим направлением связана одна из наиболее плодотворных линий его современного творчества. Но увлечение остросюжетностью не всегда безусловно успешно. Таков рассказ «Набег» (1993). Его сюжет в чем-то перекликается с «Пастушьей звездой» или, например, с вопросами, которые обсуждают герои в очерке «Поздний завтрак» (2002), где не было показано прежнее состояние края, соседствующего с беспокойным Северным Кавказом, а сегодня ситуация стала сложнее, острее.