Страница:
Русский полицейский рассказ
Сост.: Дмитрий Кудрявцев, Робер Очкур
Книга издана в поддержку полицейской реформы России
Душа гражданства
На протяжении двух столетий, вплоть до Февральской революции 1917 года, полиция занимала одно из центральных мест в системе правоохранительных учреждений России.
Созданный державной волей императора Петра Великого полицейский аппарат Российской империи призван был охранять законность и общественный порядок в государстве, защищать права граждан, бороться с преступностью и иными правонарушениями.
Вся многообразность сфер человеческой деятельности, за которую должны были нести ответственность русские полицейские, нашла свое отражение в регламенте, данном Главному Магистрату 16 января 1721 года. Полиция, по словам регламента, «споспешествует в правах и правосудии, рождает добрые порядки и нравоучения; всем подает безопасность от разбойников, воров, насильников и обманщиков и сим подобным; непорядочное и непотребное житие отгоняет и принуждает каждого к трудам и к честному промыслу; чинит добрых домостроителей, тщательных и добрых служителей; города и в них улицы регулярно сочиняет; препятствует дороговизне и приносит довольство во всем потребном в жизни человеческой; предостерегает все приключившиеся болезни; производит чистоту по улицам и в домах; запрещает излишество в домовых расходах и все явные погрешения; призирает нищих, бедных, больных, увечных и прочих неимущих; защищает вдовиц, сирых и чужестранных; по заповедям Божьим воспитывает юных в целомудренной чистоте и честных науках; вкратце же над всеми сими полиция есть душа гражданства и всех добрых порядков и фундаментальный подпор человеческой безопасности и удобности»[1].
В полицейской службе было мало славы, но много каждодневной, тяжелой работы, проходящей в неблагоприятных условиях с опасными для жизни обстоятельствами.
В книге, которую вы держите в руках, представлена попытка на основе литературных произведений конца XIX – начала XX вв., показать повседневную жизнь и службу русских полицейских во всем ее многообразии.
В сборник вошли как произведения профессиональных писателей, с солидным авторским стажем, так и литературные труды чинов полиции, публиковавшиеся в ведомственных изданиях и отдельными книгами. Возможно, не всегда они отвечают высоким художественным критериям, зато являются ценным историческим документом, помогающим избавиться от устоявшихся стереотипов и идеологических догм.
Каждый из рассказов в представленной книге самостоятелен и оригинален и по проблематике, и по жанровой структуре.
Начинается сборник с краткого отрывка «Дореформенная полиция» из воспоминаний Ивана Дмитриевича Путилина, первого начальника санкт-петербургской сыскной полиции. Они были записаны М. В. Шевляковым со слов Ивана Дмитриевича, когда он в 1889 году вышел в отставку. В этом рассказе он вспоминает о нравах, царивших в столичной полиции до её реформирования в 1866 году. Поступив на службу в хозяйственный департамент Министерства внутренних дел молодым человеком в 1850 году и переведясь в 1854 году в полицию Санкт-Петербурга, он застал обычаи дореформенной полиции. Мздоимство, нерадивое несение службы и грубость к обывателям для большинства чинов были обычным явлением. Характеристика деятельности полиции в то время звучала следующим образом: «В наследие Александру II досталась полиция в более чем жалком состоянии: полицейские команды комплектовались из нижних неспособных чинов, полицмейстерами определялись отставные, получившие увечья на военной службе лица, наконец, предмет компетенции полиции был неясен и представлял широкое поле для догадок и недоразумений, вместе с тем открывавший широкую дорогу для развития коррупции и злоупотреблений»[2].
«Великие реформы» царя-Освободителя коренным образом изменили весь уклад русской общественной и экономической жизни. Старый полицейский аппарат не мог эффективно осуществлять свою деятельность. Развивающаяся экономика вместе с тем способствовала значительному подъему преступности в стране, затронув даже, как казалось, хорошо охраняемую столицу. Необходимость перемен в полиции ощущали все. А. Никитенко оставил в своем дневнике за 7 мая 1866 года такую запись: «Все в городе очень довольны увольнением Суворова от звания генерал-губернатора и сменою обер-полицмейстера (И. В. Анненкова). Оба тем только и были замечательны, что производили страшную инерцию в полицейском управлении и отличались гуманным обращением с ворами и мошенниками. Никогда в Петербурге не было столько беспорядков всякого рода, как в их управление, а мирные граждане не пользовались меньшею безопасностью. Теперь многого ожидают от (Ф. Ф.) Трепова»[3].
Признав положение дел в санкт-петербургской полиции неудовлетворительным, генерал-лейтенант Федор Федорович Трепов, в 1866 году назначенный на должность обер-полицмейстера, в тот же год приступил к преобразованию столичной полиции.
Вот что вспоминает генерал-майор Фома Фердинандович Дубисса-Крачак, с 1870 по 1894 год прошедший все ступени служебного роста в санкт-петербургской полиции, от помощника пристава до полицмейстера: «Дело в том, что до Трепова петербургская полиция получала крайне ограниченное содержание; например, бывший квартальный надзиратель, почти то же, что нынешний пристав, получал что-то около 16 рублей в месяц – не более (а нынешний пристав 200 рублей с лишком)[4], и в дополнение к столь скудному окладу был установлен обычай: на Новый год и на Пасху, принося поздравление, посылать известные денежные подачки: квартальному надзирателю, частному приставу, полицмейстеру и самому обер-полицмейстеру; обычай этот, как бы узаконенный, до того строго и точно соблюдался, что Император Николай I посылал праздничные каждый раз по 100 р. тому квартальному надзирателю, в квартале которого находился Зимний дворец.
Преобразовывая полицию и соображая, что не может полицейский чиновник быть справедливым к своим обывателям, если он зависит всецело от их щедрости, Трепов, установив столь приличное содержание, что на него в то время можно было существовать безбедно, воспретил чинам полиции принимать праздничные деньги, хотя бы таковые и добровольно присылались домовладельцами или разными промышленниками и торговцами, заинтересованными в благорасположении полиции»[5].
Ф. Ф. Трепов тщательно готовился к докладу у Императора, которому представил компетентный, хорошо продуманный план реформирования работы полиции. Он предусмотрел новое административное деление Санкт-Петербурга, улучшение материального положения чинов полиции, в том числе повышение денежного содержания в 10–12 раз!
Изменения в положении полиции находили свое отражение и в произведениях отечественных классиков. Вот какой тип рядового петербургского полицейского второй половины 60-х годов XIX века описывает нам Федор Достоевский: «Раскольников бросился на него с кулаками, не рассчитав даже и того, что плотный господин мог управиться и с двумя такими, как он. Но в эту минуту кто-то крепко схватил его сзади, между ними стал городовой.
– Полно, господа, не извольте драться в публичных местах. Вам чего надо? Кто таков? – строго обратился он к Раскольникову, разглядев его лохмотья.
Раскольников посмотрел на него внимательно. Это было бравое солдатское лицо с седыми усами и бакенами и с толковым взглядом»[6].
Именно такими полицейскими были Алексей Тяпкин и Антип Самсонов, послужившие прототипами рассказа Всеволода Попова «Не достоял на посту». Морозным утром 8 ноября 1868 года городовой 1-го участка Адмиралтейской части Алексей Тяпкин заступил на свой пост, располагавшийся на углу Невского проспекта и Большой Морской улицы. Представители всех сословий столичного общества спешили по своим делам, и к 10 часам утра движение по главной магистрали города становилось все более и более оживленным. Внимание городового привлек какой-то шум, и взору представилась несущаяся во весь опор из-под арки Главного штаба, никем не управляемая тройка лошадей, запряженных в сани. За несколько мгновений до этого она находилась у Зимнего дворца, ожидая дежурного генерал-адъютанта. В момент, когда кучер Яковлев собирался садиться в сани, кони внезапно, чего-то испугавшись, с большой скоростью понесли в направлении арки Главного штаба. Нетрудно было представить, сколь трагические последствия могло вызвать появление на многолюдном проспекте неуправляемой тройки.
Не раздумывая и пренебрегая очевидной опасностью для собственной жизни, Тяпкин бросился к лошадям, успев схватить их под уздцы, однако скорость стремительно мчавшихся лошадей была так велика, что в одно мгновение самоотверженный городовой оказался сшиблен с ног и брошен под копыта коней. Превозмогая острую боль, каким-то отчаянным усилием он сумел вывернуться и вскочить в сани, но лишь только ухватился за вожжи, как упал, лишившись сознания. Столкновение с полицейским чином значительно погасило скорость мчавшихся лошадей. Не представляя опасности для окружающих и двигаясь по инерции, они были вскоре остановлены у Строгановского дворца.
Отважный городовой был жив, но состояние его было крайне тяжелым. Полностью была раздроблена кость правой ноги ниже колена, а общее состояние осложнялось многочисленными ранами и ушибами всего тела. Единственным средством, которое, возможно, могло спасти жизнь героя, являлась ампутация поврежденной ноги, которую и произвели хирурги Обуховской больницы.
Петербургский обер-полицмейстер Федор Федорович Трепов незамедлительно доложил о произошедшем событии императору Александру II. На докладе Трепова государь наложил резолюцию: «Выдать этому молодцу 50 руб. от Меня»[7]. В общем приказе по с. – петербургской полиции обер-полицмейстер писал: «Поступок городового Тяпкина доставил мне, как начальнику столичной полиции, истинное удовольствие. Я не могу не радоваться, видя, что в составе вверенного мне ведомства есть лица, которые, следуя высокому своему призванию – заботиться о безопасности общества, жертвуют собою для достижения этой цели»[8].
За свой поступок городовой Алексей Тяпкин получил заслуженные награды: знак отличия ордена Св. Анны, единовременное денежное пособие из казны для поправки здоровья и пожизненную инвалидную пенсию. Вместе с тем обер-полицмейстер понимал, сколь незначительна сумма пенсионных средств и как тяжела будет жизнь Тяпкина и его семьи. Трепов вновь обращается к государю, и 21 декабря следует личное повеление императора Александра II: «…зачислить его пожизненно в Полицейский Резерв, с званием околоточного надзирателя…» Необходимо сказать, что полицейский резерв на протяжении многих десятилетий являлся для санкт-петербургской полиции учебным подразделением, где вновь поступающие чины получали необходимые знания и практические навыки несения службы под руководством опытных наставников. Кроме того, они привлекались для несения службы во время чрезвычайных событий или ответственных мероприятий в жизни столицы. После освоения премудростей полицейской службы чины резерва направлялись для продолжения службы в территориальные структуры наружной полиции. Таким образом, несмотря на тяжелое увечье, вниманием и заботой своего начальника, Федор Федоровича Трепова, городовой, а теперь уже околоточный надзиратель Алексей Тяпкин оставался в рядах столичной полиции.
Не осталось равнодушным к судьбе раненого героя и петербургское общество. В канцелярию обер-полицмейстера стали поступать многочисленные денежные пожертвования для передачи их Алексею Тяпкину. Жертвовали банкиры и предприниматели, чиновники и просто жители города, многие из которых делали это анонимно. Свое внимание к этому случаю проявили и офицеры л-гв. Преображенского полка, где проходил воинскую службу Тяпкин. Командир полка принц Ольденбургский сообщил письмом обер-полицмейстеру, что офицерами полка, по подписке, собраны деньги для своего бывшего однополчанина.
Несмотря на прилагаемые врачами усилия, состояние здоровья Алексея Тяпкина ухудшалось, и 5 января 1869 года он скончался. Вот как описывались проводы героя в последний путь 7 января в «Петербургском листке»: «Огромная масса народа собралась на проводы, многие приехали в экипажах проводить покойного; большая часть высших чинов полиции, в том числе и г-н С.-Петербургский обер-полицмейстер отдали дань уважения усопшему гражданину. Г-н Обер-полицмейстер и некоторые из чинов полиции вынесли гроб на своих плечах. Вся масса перед показавшимся гробом сняла шапки, на многих глазах показались слезы…»[9]
В приказе по с. – петербургской полиции обер-полицмейстер писал: «Будем же постоянно сохранять в памяти своей нашего героя-товарища, составляющего нашу гордость, не забывая, однако, что право гордиться им может быть признаваемо нашим правом тогда лишь, когда мы будем сознавать себя способными следовать его примеру»[10].
Желая увековечить подвиг Алексея Тяпкина, генерал-адъютант Трепов заказывает известному живописцу, профессору Н. Г. Сверчкову картину, которая смогла бы сохранить для истории все подробности произошедшего события. Признанному мастеру в короткие сроки удалось справиться с поставленной задачей. В феврале 1869 года картина готова. Уже во время похорон Алексея Тяпкина был поднят вопрос о постановке достойного могильного памятника, но к моменту его установки на нем были высечены уже две фамилии.
Ровно 10 месяцев спустя, 8 сентября 1869 года при схожих обстоятельствах погибает городовой 2-го участка Спасской части Антип Самсонов. В 11 часов 30 минут, при проезде по Большой Садовой улице курьера Министерства внутренних дел, лошадь его понесла и, снеся по дороге несколько лотков, врезалась в легковые дрожки. Кучер дрожек бросился помогать удерживать курьерскую лошадь, оставив свою без присмотра, и та, напуганная произошедшим столкновением, понесла по Чернышову переулку в сторону Екатерининского канала. На углу переулка и канала на своем посту нес дежурство Антип Самсонов. Он бросился останавливать несущиеся дрожки, но получил сильный удар в висок, а затем, сбитый и смятый лошадью, скончался на месте…
Эта готовность пожертвовать собой для других, пусть не самых достойных людей нашла свое отражение в рассказах «Не щадя живота своего» и «Семен».
В русском обществе последней четверти XIX – начале XX в. отмечался большой интерес к полицейской службе и сыскному делу. Этому способствовали не только освещаемые в газетах успехи столичных сыщиков, руководимых И. Д. Путилиным, но и ряд громких судебных процессов, прокатившихся по стране. Также этому способствовало общее развитие науки и техники, приведшее к новым достижениям в криминалистике и судебной медицине.
Всё это не могло оставить равнодушным молодого уездного врача Антона Павловича Чехова, и полицейская тема в его творчестве занимает непоследнее место. В этом сборнике представлены два произведения: уголовный рассказ «Шведская спичка» и рассказец «Не в духе», подписанный им своим ранним псевдонимом А. Чехонте.
«Шведскую спичку» Антон Павлович задумал и исполнил как пародию на заполонившие многие печатные издания произведения уголовно-авантюрного жанра. Вот какую оценку давал писатель этому явлению: «Страшна фабула, страшны лица, страшны логика и синтаксис, но знание жизни всего страшней… Становые ругаются по-французски с прокурорами, майоры говорят о войне 1868-го года, начальники станций арестовывают, карманные воры ссылаются в каторжные работы и проч… У публики становятся волосы дыбом, переворачиваются животы, но, тем не менее, она кушает и хвалит…»[11]
В итоге у Чехова получилась занимательная история раскрытия пропажи и затем возможного убийства местного помещика и о том, к каким неожиданным результатам может привести следствие по делу.
Второе произведение – или рассказец, как сам определил его форму А. Чехов, «Не в духе» – краткая зарисовка образа мыслей и действий азартного, не очень образованного и вместе с тем профессионального руководителя территориального подразделения сельской полиции – станового пристава.
Юмор и тонкая ирония чеховских произведений получили свое продолжение в работах признанных мастеров слова начала XX века Аркадия Аверченко, Власа Дорошевича, Надежды Тэффи.
Теме духовного спасения, глубине и непознанности человеческой души посвящены рассказы «Баргамот и Гараська», «Виноват», «Победителей не судят». Если произведение Леонида Андреева давно и хорошо известно в разных стран мира, то с рассказами авторов, скрывших свои имена под псевдонимами, отечественный читатель может познакомиться впервые после долгого перерыва.
Злободневная тема борьбы с революционным терроризмом и экстремизмом, смертельную борьбу с которой вела русская полиция в годы Первой русской революции 1905–1907 годов, нашла свое отражение в таких рассказах, как «Герои будничной жизни», «Победителей не судят», «Один из многих» и др.
В своих «Воспоминаниях» один из авторов рассказов, действующий офицер полиции, чье имя скрыто псевдонимом Эль-де-Ха, дает следующую яркую и эмоциональную оценку того времени: «Оглядываясь назад, на прожитое тяжелое лихолетье, как-то даже не верится, откуда брались силы вынести все то, что выпало на нашу долю в эти ужасные 1905–1906 и 1907 годы. Это был какой-то сплошной кошмар, что-то необычайно жестокое, но, казалось, непреодолимое в своем роковом, стихийном движении.
Тяжело идти человеку на верную смерть, но когда знаешь, что, может быть, будешь сегодня жив, а может быть, и нет, когда кругом тебя валятся от предательских пуль и бомб товарищи, когда из-за каждого угла, дерева, окошка, ночной тьмы на тебя глядит, осклабясь, безобразный призрак смерти, глядит и сегодня, и завтра, и так изо дня в день годы – то, право, и названия подыскать этому ужасу, этому постоянному умиранию нет возможности. Говорят, что люди, побывавшие раз-другой в бою, осваиваются с опасностью, что и понятно: там знаешь откуда и какая тебя смерть может ждать, а тут – полная случайность, подчас самая невероятная, нелепая, а в результате калечество или смерть»[12].
Свой последний бой русская полиция встретила на улицах Петрограда в феврале – марте 1917 года в противостоянии с озверевшей солдатской массой взбунтовавшегося гарнизона и тысяч уголовных преступников, нежданно обретших свободу и кинувшихся уничтожать тех, кто на протяжении долгого времени охранял законность и правопорядок в обществе. Мученическую смерть принимали полицейские, страшно погибали их семьи: «Врага нашли. Этот враг – городовой „фараон“. Да! Да, городовой, вчерашний еще деревенский парень, мирно идущий за сохой, потом бравый солдат, потом за восемнадцать рублей с полтиной в месяц днем и ночью не знавший покоя и под дождем и на морозе оберегавший нас от воров и разбойников и изредка бравший рублевую взятку…
Во дворе нашего дома жил околоточный; его дома толпа не нашла, только жену; ее убили, да кстати и двух ее ребят. Меньшего грудного – ударом каблука в темя»[13].
В последнее время отечественное искусство имеет тенденцию изображения дореволюционной России, это модно, с экранов, со страниц художественных произведений все чаще сходят растиражированные образы чинов российской полиции, однако эти персонажи, созданные современными деятелями культуры, имеют мало общего с реальными событиями, людьми, их делами, такие образы искажают роль и значение полицейской службы в государстве и обществе, продолжают культивировать стереотипы, сложившиеся в советскую эпоху. Это издание призвано если не разрушить их, то хотя бы существенно восполнить пробел в понимании этой стороны жизни русского общества.
Комментарии и словарь чинов и званий русской полиции позволят даже неискушенному в истории читателю познакомиться с тонкостями полицейской службы и представить яркие образы русских полицейских.
Издание этих произведений преследует собой цель познакомить всех людей, интересующихся различными аспектами истории нашей Родины, с жизнью чинов полиции дореволюционной России, принимая во внимание, что все изданное на эту тему подвергалось до недавнего времени постоянной идеологической обработке, которая зачастую лишала исследования в этой области объективности и правильного понимания происходивших событий.
Можно с уверенностью сказать, что эта книга порадует каждого, кто интересуется историей правоохранительных органов и любит русскую литературу. Надеемся, она поможет в непростом процессе восстановления исторической преемственности между чинами русской и сотрудниками вновь возрожденной российской полиции, ведь, как справедливо отмечал в начале XX в. русский философ Сергей Булгаков: «Если русское общество действительно еще живо и жизнеспособно, если оно таит в себе семена будущего, то эта жизнеспособность должна проявиться прежде всего и больше всего в готовности и способности учиться у истории. Ибо история не есть лишь хронология, отсчитывающая чередование событий, она есть жизненный опыт, опыт добра и зла, составляющий условие духовного роста…»[14]
Дмитрий Кудрявцев
Робер Очкур
Созданный державной волей императора Петра Великого полицейский аппарат Российской империи призван был охранять законность и общественный порядок в государстве, защищать права граждан, бороться с преступностью и иными правонарушениями.
Вся многообразность сфер человеческой деятельности, за которую должны были нести ответственность русские полицейские, нашла свое отражение в регламенте, данном Главному Магистрату 16 января 1721 года. Полиция, по словам регламента, «споспешествует в правах и правосудии, рождает добрые порядки и нравоучения; всем подает безопасность от разбойников, воров, насильников и обманщиков и сим подобным; непорядочное и непотребное житие отгоняет и принуждает каждого к трудам и к честному промыслу; чинит добрых домостроителей, тщательных и добрых служителей; города и в них улицы регулярно сочиняет; препятствует дороговизне и приносит довольство во всем потребном в жизни человеческой; предостерегает все приключившиеся болезни; производит чистоту по улицам и в домах; запрещает излишество в домовых расходах и все явные погрешения; призирает нищих, бедных, больных, увечных и прочих неимущих; защищает вдовиц, сирых и чужестранных; по заповедям Божьим воспитывает юных в целомудренной чистоте и честных науках; вкратце же над всеми сими полиция есть душа гражданства и всех добрых порядков и фундаментальный подпор человеческой безопасности и удобности»[1].
В полицейской службе было мало славы, но много каждодневной, тяжелой работы, проходящей в неблагоприятных условиях с опасными для жизни обстоятельствами.
В книге, которую вы держите в руках, представлена попытка на основе литературных произведений конца XIX – начала XX вв., показать повседневную жизнь и службу русских полицейских во всем ее многообразии.
В сборник вошли как произведения профессиональных писателей, с солидным авторским стажем, так и литературные труды чинов полиции, публиковавшиеся в ведомственных изданиях и отдельными книгами. Возможно, не всегда они отвечают высоким художественным критериям, зато являются ценным историческим документом, помогающим избавиться от устоявшихся стереотипов и идеологических догм.
Каждый из рассказов в представленной книге самостоятелен и оригинален и по проблематике, и по жанровой структуре.
Начинается сборник с краткого отрывка «Дореформенная полиция» из воспоминаний Ивана Дмитриевича Путилина, первого начальника санкт-петербургской сыскной полиции. Они были записаны М. В. Шевляковым со слов Ивана Дмитриевича, когда он в 1889 году вышел в отставку. В этом рассказе он вспоминает о нравах, царивших в столичной полиции до её реформирования в 1866 году. Поступив на службу в хозяйственный департамент Министерства внутренних дел молодым человеком в 1850 году и переведясь в 1854 году в полицию Санкт-Петербурга, он застал обычаи дореформенной полиции. Мздоимство, нерадивое несение службы и грубость к обывателям для большинства чинов были обычным явлением. Характеристика деятельности полиции в то время звучала следующим образом: «В наследие Александру II досталась полиция в более чем жалком состоянии: полицейские команды комплектовались из нижних неспособных чинов, полицмейстерами определялись отставные, получившие увечья на военной службе лица, наконец, предмет компетенции полиции был неясен и представлял широкое поле для догадок и недоразумений, вместе с тем открывавший широкую дорогу для развития коррупции и злоупотреблений»[2].
«Великие реформы» царя-Освободителя коренным образом изменили весь уклад русской общественной и экономической жизни. Старый полицейский аппарат не мог эффективно осуществлять свою деятельность. Развивающаяся экономика вместе с тем способствовала значительному подъему преступности в стране, затронув даже, как казалось, хорошо охраняемую столицу. Необходимость перемен в полиции ощущали все. А. Никитенко оставил в своем дневнике за 7 мая 1866 года такую запись: «Все в городе очень довольны увольнением Суворова от звания генерал-губернатора и сменою обер-полицмейстера (И. В. Анненкова). Оба тем только и были замечательны, что производили страшную инерцию в полицейском управлении и отличались гуманным обращением с ворами и мошенниками. Никогда в Петербурге не было столько беспорядков всякого рода, как в их управление, а мирные граждане не пользовались меньшею безопасностью. Теперь многого ожидают от (Ф. Ф.) Трепова»[3].
Признав положение дел в санкт-петербургской полиции неудовлетворительным, генерал-лейтенант Федор Федорович Трепов, в 1866 году назначенный на должность обер-полицмейстера, в тот же год приступил к преобразованию столичной полиции.
Вот что вспоминает генерал-майор Фома Фердинандович Дубисса-Крачак, с 1870 по 1894 год прошедший все ступени служебного роста в санкт-петербургской полиции, от помощника пристава до полицмейстера: «Дело в том, что до Трепова петербургская полиция получала крайне ограниченное содержание; например, бывший квартальный надзиратель, почти то же, что нынешний пристав, получал что-то около 16 рублей в месяц – не более (а нынешний пристав 200 рублей с лишком)[4], и в дополнение к столь скудному окладу был установлен обычай: на Новый год и на Пасху, принося поздравление, посылать известные денежные подачки: квартальному надзирателю, частному приставу, полицмейстеру и самому обер-полицмейстеру; обычай этот, как бы узаконенный, до того строго и точно соблюдался, что Император Николай I посылал праздничные каждый раз по 100 р. тому квартальному надзирателю, в квартале которого находился Зимний дворец.
Преобразовывая полицию и соображая, что не может полицейский чиновник быть справедливым к своим обывателям, если он зависит всецело от их щедрости, Трепов, установив столь приличное содержание, что на него в то время можно было существовать безбедно, воспретил чинам полиции принимать праздничные деньги, хотя бы таковые и добровольно присылались домовладельцами или разными промышленниками и торговцами, заинтересованными в благорасположении полиции»[5].
Ф. Ф. Трепов тщательно готовился к докладу у Императора, которому представил компетентный, хорошо продуманный план реформирования работы полиции. Он предусмотрел новое административное деление Санкт-Петербурга, улучшение материального положения чинов полиции, в том числе повышение денежного содержания в 10–12 раз!
Изменения в положении полиции находили свое отражение и в произведениях отечественных классиков. Вот какой тип рядового петербургского полицейского второй половины 60-х годов XIX века описывает нам Федор Достоевский: «Раскольников бросился на него с кулаками, не рассчитав даже и того, что плотный господин мог управиться и с двумя такими, как он. Но в эту минуту кто-то крепко схватил его сзади, между ними стал городовой.
– Полно, господа, не извольте драться в публичных местах. Вам чего надо? Кто таков? – строго обратился он к Раскольникову, разглядев его лохмотья.
Раскольников посмотрел на него внимательно. Это было бравое солдатское лицо с седыми усами и бакенами и с толковым взглядом»[6].
Именно такими полицейскими были Алексей Тяпкин и Антип Самсонов, послужившие прототипами рассказа Всеволода Попова «Не достоял на посту». Морозным утром 8 ноября 1868 года городовой 1-го участка Адмиралтейской части Алексей Тяпкин заступил на свой пост, располагавшийся на углу Невского проспекта и Большой Морской улицы. Представители всех сословий столичного общества спешили по своим делам, и к 10 часам утра движение по главной магистрали города становилось все более и более оживленным. Внимание городового привлек какой-то шум, и взору представилась несущаяся во весь опор из-под арки Главного штаба, никем не управляемая тройка лошадей, запряженных в сани. За несколько мгновений до этого она находилась у Зимнего дворца, ожидая дежурного генерал-адъютанта. В момент, когда кучер Яковлев собирался садиться в сани, кони внезапно, чего-то испугавшись, с большой скоростью понесли в направлении арки Главного штаба. Нетрудно было представить, сколь трагические последствия могло вызвать появление на многолюдном проспекте неуправляемой тройки.
Не раздумывая и пренебрегая очевидной опасностью для собственной жизни, Тяпкин бросился к лошадям, успев схватить их под уздцы, однако скорость стремительно мчавшихся лошадей была так велика, что в одно мгновение самоотверженный городовой оказался сшиблен с ног и брошен под копыта коней. Превозмогая острую боль, каким-то отчаянным усилием он сумел вывернуться и вскочить в сани, но лишь только ухватился за вожжи, как упал, лишившись сознания. Столкновение с полицейским чином значительно погасило скорость мчавшихся лошадей. Не представляя опасности для окружающих и двигаясь по инерции, они были вскоре остановлены у Строгановского дворца.
Отважный городовой был жив, но состояние его было крайне тяжелым. Полностью была раздроблена кость правой ноги ниже колена, а общее состояние осложнялось многочисленными ранами и ушибами всего тела. Единственным средством, которое, возможно, могло спасти жизнь героя, являлась ампутация поврежденной ноги, которую и произвели хирурги Обуховской больницы.
Петербургский обер-полицмейстер Федор Федорович Трепов незамедлительно доложил о произошедшем событии императору Александру II. На докладе Трепова государь наложил резолюцию: «Выдать этому молодцу 50 руб. от Меня»[7]. В общем приказе по с. – петербургской полиции обер-полицмейстер писал: «Поступок городового Тяпкина доставил мне, как начальнику столичной полиции, истинное удовольствие. Я не могу не радоваться, видя, что в составе вверенного мне ведомства есть лица, которые, следуя высокому своему призванию – заботиться о безопасности общества, жертвуют собою для достижения этой цели»[8].
За свой поступок городовой Алексей Тяпкин получил заслуженные награды: знак отличия ордена Св. Анны, единовременное денежное пособие из казны для поправки здоровья и пожизненную инвалидную пенсию. Вместе с тем обер-полицмейстер понимал, сколь незначительна сумма пенсионных средств и как тяжела будет жизнь Тяпкина и его семьи. Трепов вновь обращается к государю, и 21 декабря следует личное повеление императора Александра II: «…зачислить его пожизненно в Полицейский Резерв, с званием околоточного надзирателя…» Необходимо сказать, что полицейский резерв на протяжении многих десятилетий являлся для санкт-петербургской полиции учебным подразделением, где вновь поступающие чины получали необходимые знания и практические навыки несения службы под руководством опытных наставников. Кроме того, они привлекались для несения службы во время чрезвычайных событий или ответственных мероприятий в жизни столицы. После освоения премудростей полицейской службы чины резерва направлялись для продолжения службы в территориальные структуры наружной полиции. Таким образом, несмотря на тяжелое увечье, вниманием и заботой своего начальника, Федор Федоровича Трепова, городовой, а теперь уже околоточный надзиратель Алексей Тяпкин оставался в рядах столичной полиции.
Не осталось равнодушным к судьбе раненого героя и петербургское общество. В канцелярию обер-полицмейстера стали поступать многочисленные денежные пожертвования для передачи их Алексею Тяпкину. Жертвовали банкиры и предприниматели, чиновники и просто жители города, многие из которых делали это анонимно. Свое внимание к этому случаю проявили и офицеры л-гв. Преображенского полка, где проходил воинскую службу Тяпкин. Командир полка принц Ольденбургский сообщил письмом обер-полицмейстеру, что офицерами полка, по подписке, собраны деньги для своего бывшего однополчанина.
Несмотря на прилагаемые врачами усилия, состояние здоровья Алексея Тяпкина ухудшалось, и 5 января 1869 года он скончался. Вот как описывались проводы героя в последний путь 7 января в «Петербургском листке»: «Огромная масса народа собралась на проводы, многие приехали в экипажах проводить покойного; большая часть высших чинов полиции, в том числе и г-н С.-Петербургский обер-полицмейстер отдали дань уважения усопшему гражданину. Г-н Обер-полицмейстер и некоторые из чинов полиции вынесли гроб на своих плечах. Вся масса перед показавшимся гробом сняла шапки, на многих глазах показались слезы…»[9]
В приказе по с. – петербургской полиции обер-полицмейстер писал: «Будем же постоянно сохранять в памяти своей нашего героя-товарища, составляющего нашу гордость, не забывая, однако, что право гордиться им может быть признаваемо нашим правом тогда лишь, когда мы будем сознавать себя способными следовать его примеру»[10].
Желая увековечить подвиг Алексея Тяпкина, генерал-адъютант Трепов заказывает известному живописцу, профессору Н. Г. Сверчкову картину, которая смогла бы сохранить для истории все подробности произошедшего события. Признанному мастеру в короткие сроки удалось справиться с поставленной задачей. В феврале 1869 года картина готова. Уже во время похорон Алексея Тяпкина был поднят вопрос о постановке достойного могильного памятника, но к моменту его установки на нем были высечены уже две фамилии.
Ровно 10 месяцев спустя, 8 сентября 1869 года при схожих обстоятельствах погибает городовой 2-го участка Спасской части Антип Самсонов. В 11 часов 30 минут, при проезде по Большой Садовой улице курьера Министерства внутренних дел, лошадь его понесла и, снеся по дороге несколько лотков, врезалась в легковые дрожки. Кучер дрожек бросился помогать удерживать курьерскую лошадь, оставив свою без присмотра, и та, напуганная произошедшим столкновением, понесла по Чернышову переулку в сторону Екатерининского канала. На углу переулка и канала на своем посту нес дежурство Антип Самсонов. Он бросился останавливать несущиеся дрожки, но получил сильный удар в висок, а затем, сбитый и смятый лошадью, скончался на месте…
Эта готовность пожертвовать собой для других, пусть не самых достойных людей нашла свое отражение в рассказах «Не щадя живота своего» и «Семен».
В русском обществе последней четверти XIX – начале XX в. отмечался большой интерес к полицейской службе и сыскному делу. Этому способствовали не только освещаемые в газетах успехи столичных сыщиков, руководимых И. Д. Путилиным, но и ряд громких судебных процессов, прокатившихся по стране. Также этому способствовало общее развитие науки и техники, приведшее к новым достижениям в криминалистике и судебной медицине.
Всё это не могло оставить равнодушным молодого уездного врача Антона Павловича Чехова, и полицейская тема в его творчестве занимает непоследнее место. В этом сборнике представлены два произведения: уголовный рассказ «Шведская спичка» и рассказец «Не в духе», подписанный им своим ранним псевдонимом А. Чехонте.
«Шведскую спичку» Антон Павлович задумал и исполнил как пародию на заполонившие многие печатные издания произведения уголовно-авантюрного жанра. Вот какую оценку давал писатель этому явлению: «Страшна фабула, страшны лица, страшны логика и синтаксис, но знание жизни всего страшней… Становые ругаются по-французски с прокурорами, майоры говорят о войне 1868-го года, начальники станций арестовывают, карманные воры ссылаются в каторжные работы и проч… У публики становятся волосы дыбом, переворачиваются животы, но, тем не менее, она кушает и хвалит…»[11]
В итоге у Чехова получилась занимательная история раскрытия пропажи и затем возможного убийства местного помещика и о том, к каким неожиданным результатам может привести следствие по делу.
Второе произведение – или рассказец, как сам определил его форму А. Чехов, «Не в духе» – краткая зарисовка образа мыслей и действий азартного, не очень образованного и вместе с тем профессионального руководителя территориального подразделения сельской полиции – станового пристава.
Юмор и тонкая ирония чеховских произведений получили свое продолжение в работах признанных мастеров слова начала XX века Аркадия Аверченко, Власа Дорошевича, Надежды Тэффи.
Теме духовного спасения, глубине и непознанности человеческой души посвящены рассказы «Баргамот и Гараська», «Виноват», «Победителей не судят». Если произведение Леонида Андреева давно и хорошо известно в разных стран мира, то с рассказами авторов, скрывших свои имена под псевдонимами, отечественный читатель может познакомиться впервые после долгого перерыва.
Злободневная тема борьбы с революционным терроризмом и экстремизмом, смертельную борьбу с которой вела русская полиция в годы Первой русской революции 1905–1907 годов, нашла свое отражение в таких рассказах, как «Герои будничной жизни», «Победителей не судят», «Один из многих» и др.
В своих «Воспоминаниях» один из авторов рассказов, действующий офицер полиции, чье имя скрыто псевдонимом Эль-де-Ха, дает следующую яркую и эмоциональную оценку того времени: «Оглядываясь назад, на прожитое тяжелое лихолетье, как-то даже не верится, откуда брались силы вынести все то, что выпало на нашу долю в эти ужасные 1905–1906 и 1907 годы. Это был какой-то сплошной кошмар, что-то необычайно жестокое, но, казалось, непреодолимое в своем роковом, стихийном движении.
Тяжело идти человеку на верную смерть, но когда знаешь, что, может быть, будешь сегодня жив, а может быть, и нет, когда кругом тебя валятся от предательских пуль и бомб товарищи, когда из-за каждого угла, дерева, окошка, ночной тьмы на тебя глядит, осклабясь, безобразный призрак смерти, глядит и сегодня, и завтра, и так изо дня в день годы – то, право, и названия подыскать этому ужасу, этому постоянному умиранию нет возможности. Говорят, что люди, побывавшие раз-другой в бою, осваиваются с опасностью, что и понятно: там знаешь откуда и какая тебя смерть может ждать, а тут – полная случайность, подчас самая невероятная, нелепая, а в результате калечество или смерть»[12].
Свой последний бой русская полиция встретила на улицах Петрограда в феврале – марте 1917 года в противостоянии с озверевшей солдатской массой взбунтовавшегося гарнизона и тысяч уголовных преступников, нежданно обретших свободу и кинувшихся уничтожать тех, кто на протяжении долгого времени охранял законность и правопорядок в обществе. Мученическую смерть принимали полицейские, страшно погибали их семьи: «Врага нашли. Этот враг – городовой „фараон“. Да! Да, городовой, вчерашний еще деревенский парень, мирно идущий за сохой, потом бравый солдат, потом за восемнадцать рублей с полтиной в месяц днем и ночью не знавший покоя и под дождем и на морозе оберегавший нас от воров и разбойников и изредка бравший рублевую взятку…
Во дворе нашего дома жил околоточный; его дома толпа не нашла, только жену; ее убили, да кстати и двух ее ребят. Меньшего грудного – ударом каблука в темя»[13].
В последнее время отечественное искусство имеет тенденцию изображения дореволюционной России, это модно, с экранов, со страниц художественных произведений все чаще сходят растиражированные образы чинов российской полиции, однако эти персонажи, созданные современными деятелями культуры, имеют мало общего с реальными событиями, людьми, их делами, такие образы искажают роль и значение полицейской службы в государстве и обществе, продолжают культивировать стереотипы, сложившиеся в советскую эпоху. Это издание призвано если не разрушить их, то хотя бы существенно восполнить пробел в понимании этой стороны жизни русского общества.
Комментарии и словарь чинов и званий русской полиции позволят даже неискушенному в истории читателю познакомиться с тонкостями полицейской службы и представить яркие образы русских полицейских.
Издание этих произведений преследует собой цель познакомить всех людей, интересующихся различными аспектами истории нашей Родины, с жизнью чинов полиции дореволюционной России, принимая во внимание, что все изданное на эту тему подвергалось до недавнего времени постоянной идеологической обработке, которая зачастую лишала исследования в этой области объективности и правильного понимания происходивших событий.
Можно с уверенностью сказать, что эта книга порадует каждого, кто интересуется историей правоохранительных органов и любит русскую литературу. Надеемся, она поможет в непростом процессе восстановления исторической преемственности между чинами русской и сотрудниками вновь возрожденной российской полиции, ведь, как справедливо отмечал в начале XX в. русский философ Сергей Булгаков: «Если русское общество действительно еще живо и жизнеспособно, если оно таит в себе семена будущего, то эта жизнеспособность должна проявиться прежде всего и больше всего в готовности и способности учиться у истории. Ибо история не есть лишь хронология, отсчитывающая чередование событий, она есть жизненный опыт, опыт добра и зла, составляющий условие духовного роста…»[14]
Дмитрий Кудрявцев
Робер Очкур
М. В. Шевляков
Дореформенная полиция
Дореформенная полиция, по словам Путилина, была курьезна. Иван Дмитриевич знал ее хорошо, так как в ее составе и начал свою деятельность. Продолжительное время служил он квартальным в самом бойком «апраксинском» околотке и долго пребывал под начальством знаменитого Шерстобитова, когда-то наводившего страх и ужас вообще на обитателей своего участка, и в особенности на так называемый подпольный элемент. Шерстобитов пользовался славою искусного сыщика, и в уголовной хронике Петербурга недалекого прошлого имя его занимает видное место…
Нрав всякого полицейского прежних времен был необычайно крут. Точно нарочно, словно на подбор, полиция набиралась из людей грубых, деспотичных, жестоких и непременно тяжелых на руку. В квартале царил самосуд безапелляционный. От пристава до последнего будочника включительно всякий полицейский считал себя «властью» и на основании этого безнаказанно тяготел над обывательским затылком и карманом.
На первых порах своей службы Путилин проявил было гуманное обращение с посетителями «полицейского дома», но своевременно был предупрежден начальством, внушительно заметившим ему:
– Бей, ежели не хочешь быть битым!
Новичок недоумевал, но, будучи в небольшом чине, протестовать не осмеливался.
«Начальство» так мотивировало необходимость кулачной расправы:
– Кулак – это вожжи. Распусти их – и лошади выйдут из повиновения. Отмени сегодня кулак – и завтра тебя будет бить первый встречный. Нас только потому и боятся, что мы можем всякому в любое время рыло на сторону свернуть, а не будь этой привилегии – в грош бы нас не стали ценить, тогда как теперь ценят целковыми…
Последняя фраза имеет глубокий смысл. Действительно, в старину обыватели делали оценку полиции денежными знаками. Взяточничество было развито до крайних пределов. Взятки брались открыто, бесцеремонно и почти официально. Без «приношения» никто не смел появляться в квартале, зная заранее, что даром ему ничего не сделают. Относительно приношений предусмотрительные полицейские придерживались такого мнения:
– Копи денежку на черный день. Служба шаткая, положение скверное, доверия никакого. Уволят, и – пропал, коли не будет сбережений. Ведь после полицейской службы никакой другой не найдешь, поэтому благовременно и следует запасаться тем, «чем люди живы бывают»…
В этом сказывается весь полицейский с неизбежным «черным днем». Свою службу он не осмеливался называть беспорочной и поэтому никогда не рассчитывал на долгоденствие своего мундира. Он ежедневно ожидал увольнения, темным пятном ложившегося на всю его жизнь. У отставного полицейского уже не могло быть никакой служебной перспективы. Для него все потеряно; ему не поручат никакой должности, не дадут никакого заработка, инстинктивно опасаясь его. И не потому всюду отказывались от услуг отставного полисмена, чтобы хоть поздно, но отплатить ему за все, что претерпевалось от него, а потому, что все трепетали пред его «опытом», пред его «крючкотворством». Всякий рассуждал так:
Нрав всякого полицейского прежних времен был необычайно крут. Точно нарочно, словно на подбор, полиция набиралась из людей грубых, деспотичных, жестоких и непременно тяжелых на руку. В квартале царил самосуд безапелляционный. От пристава до последнего будочника включительно всякий полицейский считал себя «властью» и на основании этого безнаказанно тяготел над обывательским затылком и карманом.
На первых порах своей службы Путилин проявил было гуманное обращение с посетителями «полицейского дома», но своевременно был предупрежден начальством, внушительно заметившим ему:
– Бей, ежели не хочешь быть битым!
Новичок недоумевал, но, будучи в небольшом чине, протестовать не осмеливался.
«Начальство» так мотивировало необходимость кулачной расправы:
– Кулак – это вожжи. Распусти их – и лошади выйдут из повиновения. Отмени сегодня кулак – и завтра тебя будет бить первый встречный. Нас только потому и боятся, что мы можем всякому в любое время рыло на сторону свернуть, а не будь этой привилегии – в грош бы нас не стали ценить, тогда как теперь ценят целковыми…
Последняя фраза имеет глубокий смысл. Действительно, в старину обыватели делали оценку полиции денежными знаками. Взяточничество было развито до крайних пределов. Взятки брались открыто, бесцеремонно и почти официально. Без «приношения» никто не смел появляться в квартале, зная заранее, что даром ему ничего не сделают. Относительно приношений предусмотрительные полицейские придерживались такого мнения:
– Копи денежку на черный день. Служба шаткая, положение скверное, доверия никакого. Уволят, и – пропал, коли не будет сбережений. Ведь после полицейской службы никакой другой не найдешь, поэтому благовременно и следует запасаться тем, «чем люди живы бывают»…
В этом сказывается весь полицейский с неизбежным «черным днем». Свою службу он не осмеливался называть беспорочной и поэтому никогда не рассчитывал на долгоденствие своего мундира. Он ежедневно ожидал увольнения, темным пятном ложившегося на всю его жизнь. У отставного полицейского уже не могло быть никакой служебной перспективы. Для него все потеряно; ему не поручат никакой должности, не дадут никакого заработка, инстинктивно опасаясь его. И не потому всюду отказывались от услуг отставного полисмена, чтобы хоть поздно, но отплатить ему за все, что претерпевалось от него, а потому, что все трепетали пред его «опытом», пред его «крючкотворством». Всякий рассуждал так: