Айвори Джудит. Чудовище

   Девушка почти все время молчала. Собираясь уходить, она сказала, что отец намерен рано утром совершить с ней прогулку по палубе. Так что ей надо лечь пораньше и немного подремать. Она поцеловала его пальцы, каждый в отдельности, и опустила его руку на одеяло.
   – Когда придут горничные, – попросила она напоследок, – скажи им, чтобы не запирали дверь твоей каюты. Я приду к тебе завтра. Я чуть не сломала ногу, прыгая с поручней на террасу. Ты был прав… – Она рассмеялась, хотя и немного печально. – Такие прыжки кажутся романтичными только со стороны – в действительности все не так легко и красиво. – Последнее, что Шарль услышал от нее, были слова, перешедшие в хриплый шепот: – Какое падение… какое ужасное падение.
 
   Действительность. Корабль несся по волнам со скоростью двадцать шесть узлов. Минуты летели навстречу Луизе, как волны вдоль борта лайнера. Вот и наступил вечер последнего дня плавания, появились чайки – они кружились над кораблем, вылавливая остатки пищи, которую выбрасывали с кухни. Луиза наблюдала с палубы, как птицы следовали за судном.
   «Романтическое увлечение, безумная влюбленность», – думала она. Они, как груз, который нужно отсечь, чтобы плыть дальше. И все же Луиза прекрасно понимала, где она будет сегодня ночью при первой же возможности: в темной каюте Шарля, в его объятиях. Она не покинет его до последней минуты.
   Луиза смотрела, как солнце садится за горизонт, оставляя на волнах светящуюся дорожку. Волны разбегались по обеим сторонам от носа корабля. За кормой эти волны превращались в безбрежную гладь океана, которая могла поглотить все – даже солнце. Там океан был таким же спокойным и ровным, как будто их корабль никогда не бороздил его воды. Луизе казалось, что то же сейчас происходит и с ней: все, что она испытала, прочувствовала за последние несколько дней, – все перемены в ней, новое мироощущение, – все утекло, как вода сквозь пальцы.
   Все произошло так быстро – она даже не смогла остановиться и поразмыслить над случившимся.
   Корабль летит по волнам, наверстывая упущенное время. Все веселятся. На палубе Луиза внезапно почувствовала себя одинокой и всеми покинутой. Хорошо знакомое ощущение, которое она так ненавидела. Но ничего не поделаешь – ей придется пережить печаль, если она хочет без колебаний идти по пути, который избрала для себя.
 
   Этой ночью Шарль собирался встретиться с Луизой в последний раз. Он занавесил окно пологом от кровати, чтобы создать в комнате полумрак. Натянув на себя одеяло, он так закутал больную ногу, чтобы ее нельзя было прощупать. Спрятав трость в шкаф, он похромал к кровати, забрался в нее и стал ждать Луизу.
   Она пришла поздно, во втором часу ночи. Атлас, жемчуг и тонкий аромат. Девушка показалась ему непривычно высокой, когда подошла к его постели. Тут Шарль заметил, что волосы ее уложены в высокую прическу с перьями и завитками – настоящее произведение искусства.
   – Светская вечеринка. Я сидела за капитанским столиком, – объяснила она ему.
   Шарль попытался представить, как бы он путешествовал с ней на этом корабле, сидел за капитанским столиком при свете люстр. Затем это светское создание прильнуло к нему, зашуршали атласные юбки – и вот она уже лежит в его объятиях. Она снова прежняя Луиза, его Луиза, благоухающая и свежая. Девушка опустила голову ему на плечо, и Шарль забыл обо всем на свете.
   Они немного поспорили по поводу его болезни. Но Шарль сказал, что не позволит ей ничего предпринимать. Она не должна никому ничего говорить. Никаких докторов, лекарств, домашних средств – ему гораздо лучше. Луиза сдалась и больше не предлагала свою помощь.
   Далее они беседовали обо всем и ни о чем. Она рассказала ему о своей поездке в Монреаль, как она там выиграла в карты. Ей везло в азартных играх. Шарль с удивлением выслушал то, что она и родители собирались скрыть от ее жениха. Страсть невесты к приключениям не очень обеспокоила его, поскольку он решил, что у него дома у Луизы не будет причин искать рискованных развлечений. Правда, в игорных домах Монте-Карло стоит побывать – это ближайший крупный город.
   Наконец Шарль сказал:
   – Итак, завтра. Завтра ты вступишь в новый период своей жизни – тебя ждет Франция, замужество. Ты счастлива?
   – Нет, – коротко обронила она, снова прильнув к его плечу.
   – Луиза, – продолжал Шарль, – а как же твой будущий муж? Я знаю, тебе сказали, что он отвратителен, но, может быть, он не так уродлив, как говорят.
   – Я терпеть не могу, когда ты так себя ведешь.
   Шарль вздохнул и напрягся.
   – А как я себя веду?
   – Ты обращаешься со мной, как с ребенком.
   – Но ведь для многих женщин внешность мужчины имеет решающее значение. И их первое впечатление…
   – Замолчи! Я не такая. – Луиза высвободилась из его объятий. – Не считай меня наивной дурочкой, – продолжала она. – Те, кто распространяет такие слухи, попросту ненавидят князя д'Аркура. Я уверена, он не такой, каким его пытаются представить.
   Как приятно это слышать!
   – Дело в том…
   – В чем же?
   – Что он не ты.
   Шарль закашлялся, чтобы не расхохотаться. Как нелепо он попался в собственную ловушку! Как все глупо и страшно.
   – Что с тобой? – Луиза похлопала его по спине.
   – Да-да, – прохрипел он. – Ничего, все прошло. – Когда же к нему вернулся дар речи, Шарль сказал ей: – Ты должна забыть все, что было между нами, и начать новую жизнь…
   – Ну вот, ты опять за свое! Повторяю, я не ребенок, Шарль. Я знаю, как себя вести и что мне делать.
   И вот он загнан в угол. Он молчит, завороженный ее властными интонациями и тем, как она произносит его имя – на французский манер, а теперь еще и чуть презрительно. Луиза не по летам рассудительна и самонадеянна. Спустя некоторое время Шарль пробормотал:
   – Просто я беспокоюсь за тебя. И за того, кто будет твоим мужем. Мне кажется, я причинил ему непоправимое зло, сам того не желая.
   – Я знаю. – Луиза помолчала и добавила: – Я дам ему шанс, не волнуйся. У нас все будет хорошо.
   – Я очень рад, что сегодня ты рассуждаешь, как взрослый, разумный человек. Надеюсь, так будет всегда.
   Луиза не ответила. Тишина. Ни слова. Но минуту спустя, несмотря на всю ее высокомерную браваду, ему показалось, что она беззвучно плачет.
   – Луиза, – спросил он, – неужели ты плачешь?
   – Нет, – быстро возразила девушка. – Я никогда не плачу. Из-за чего мне плакать?
   Это верно. Она молодая жизнерадостная женщина и вполне способна оправиться после мимолетного романа.
 
   «Вот так пошутил», – думал Шарль, собирая чемоданы на следующее утро.
   Это приключение должно было его позабавить, а он места себе не находил от беспокойства и тревоги, кидая по очереди рубашки и брюки в чемодан. (Он уже связал в тугой узел и выбросил за борт чалму и цветастый халат.) И кто бы мог подумать, что за пять дней он воспылает такой страстью к собственной неверной будущей супруге?
   Ну и положение. Ему следовало ее пристрелить. Он должен быть в ярости, но она его очаровала. Он обожает эту девочку, свою Луизу. При одной мысли о ней у него кружится от счастья голова. И, безобразное чудовище, он надеялся, что когда-нибудь она полюбит его с такой же страстью.
   Да, хороша шутка. Он сейчас отказался бы даже от драгоценной амбры, чтобы забыть эту рискованную игру. Если бы знать, что это пылкое прелестное создание когда-нибудь простит его! Нет, единственный выход – начать все сначала. Если она сейчас его любит – а это вполне возможно, – она снова сможет влюбиться в него во Франции. Он начнет с чистого листа. Он сделает все от него зависящее и будет добиваться ее так, как не добивался еще ни одной женщины. Они с ней вновь обретут счастье, Шарль был в этом уверен. Счастье – не миф, не чудо. Оно существует.

Глава 15

   Всего один кашалот из тысячи содержит в желудке амбру.

Князь Шарль д'Аркур «Природа и использование амбры»

   На следующее утро Луиза раньше всех остальных оделась, уложила свои вещи и выскользнула из каюты, чтобы заглянуть в апартаменты Шарля. Но она не обнаружила никого, кроме горничных, которые там прибирали. В прихожей рядом с дверью стояли ведра и корзины. Потянуло сквозняком, из чего Луиза заключила, что все иллюминаторы в каюте открыты. Когда она прошла дальше, то увидела, что портьеры на окнах отдернуты. Гостиная была залита солнцем. Луиза шагнула в комнату, в которой провела столько счастливых минут и которую впервые видела при дневном свете.
   Внутри было чисто прибрано. На стенах висели ничем не примечательные живописные полотна. Мебель выдержана в строгом стиле – ничего лишнего и в то же время респектабельно. В целом каюта выглядела по-западному, без каких-либо восточных излишеств – кальяна, к примеру, шелковых подушек или пышных драпировок на стенах. Более того, ни в гостиной, ни в столовой, ни в кабинете не осталось никаких следов пребывания Шарля. Луиза прошла в спальню, и горничная, убиравшая комнату, с удивлением воззрилась на нее. С кровати уже сняли покрывало и простыни – остался только обитый шелком матрас.
   Луиза вышла в коридор и увидела у соседней двери группу арабов – вероятно, прислужников ее паши. Они как раз собирались уходить. Она заговорила с ними. Сначала они сделали вид, что не замечают ее, но она была настойчива, и наконец один из арабов – по-видимому, главный среди них, – снизошел до того, чтобы ответить на ее вопросы. Он говорил по-английски с певучим акцентом, которого не было у ее пылкого возлюбленного. Нет, сказал он, в соседней каюте не останавливался ни его знакомый, ни (тут он высокомерно усмехнулся) их правитель или господин.
   – Если бы это было так, я бы об этом знал, – утверждал он. И самодовольно добавил, что знает всех арабов на судне – их четверо.
   Он даже соизволил подойти и заглянуть в каюту Шарля.
   – Нет, – решительно заявил он, – здесь никого не было. Одна из кают класса люкс пустовала. Вот эта самая каюта. – Он ткнул пальцем в дверь и, повернувшись к Луизе спиной, обронил через плечо: – Клянусь Аллахом, женщина, известно ли тебе, сколько стоят такие каюты? Огромные деньги. И за такое ужасное плавание корабельная компания должна уплатить нам неустойку. Как можно спать на верхней палубе корабля?
 
   Одно из преимуществ каюты Розмона заключалось в том, что по желанию пассажира он мог высадиться на берег, как только спустят сходни, что Шарль и сделал. Он телеграфировал дяде, сестре и кузенам, когда прибывает в порт и какие надо сделать приготовления.
   Конечно, дяде Тино все было уже заранее известно, поскольку именно он целый месяц пересылал телеграммы окольными путями в Ниццу. И как только забрезжил рассвет над Средиземным морем, Шарль д'Аркур сошел вниз по трапу, опираясь на трость. Дядя помог ему забраться в экипаж. Шарль не мог припомнить, когда в последний раз его колено так болело.
   Экипаж довез будущего жениха до ближайшего отеля, фасад которого выходил на порт Марселя. Шарль не очень любил Марсель. Хотя это был второй по величине город Франции и главный торговый порт страны, в нем не было очарования старых городов. В Марселе всегда было многолюдно и шумно. Никаких достопримечательностей, архитектурных памятников. Разношерстная толпа – здесь можно было встретить представителей любых национальностей – могла сравниться, по мнению Шарля, лишь с турецким базаром. Этот город – окно на Восток и в Северную Африку – вряд ли можно было назвать истинно французским. Пребывание в Марселе всегда портило Шарлю настроение.
   В портовом отеле, приняв ванну (с новым сортом мыла, поскольку то, которым он обычно пользовался, обладало характерным ароматом), побрившись (без одеколона, который он употреблял уже более девяти лет), сделав стрижку (ничего особенного, чтобы не подумали, будто он прихорашивается), Шарль занялся гардеробом. Ему предстояло решить, что надеть – рубашку с отделкой плиссе или с гофрированной манишкой. В конце концов он остановил свой выбор на простой накрахмаленной рубашке с высоким отложным воротником, и задумался над тем, стоит ли надевать жилет нового покроя с застежкой на одну пуговицу, который не очень ему шел. Затем тщательному осмотру подверглись все галстуки, принесенные дядей Тино (он заставил слугу скупить все галстуки цвета индиго).
   Шарль понимал: все эти мелочи не стоят того, чтобы так из-за них волноваться, но ничего не мог с собой поделать. Он не привык чувствовать себя не в своей тарелке. Ему еще никогда не приходилось так нервничать. С одной стороны, настроение у него было приподнятое, он весь сиял от счастья, но с другой – чувствовал себя ужасно неуверенно. Ему так хотелось выглядеть безупречно при встрече с Луизой.
   Шарль постарался взять себя в руки. Для этого у него было испытанное средство – как ни странно, его собственная внешность. Или, вернее, его способность скрывать ее недостатки.
   Его гардероб мог многое рассказать о его привычках и характере: брюки для верховой езды из самой качественной замши сидели на нем как влитые; высокие сапоги с высоким подъемом стопы, чтобы удобнее было вдевать ногу в стремя, не только практичные, но и элегантные, из мягкой черной кожи, плотно обтягивали мускулистые икры.
   Но истинным шедевром портновского искусства считались его сюртуки. Поскольку Шарль был выше среднего роста и широк в плечах, одежду ему всегда шили на заказ. Сюртуки с эффектными косыми карманами обеспечивали свободу движений, полы длиной до середины икры развевались при ходьбе. Сегодня он надел темно-синий бархатный сюртук. Довершил наряд цилиндр с изящно изогнутыми полями, отороченными темно-голубой лентой.
   Шарль был весьма заметной фигурой в этой части Франции. От Марселя до итальянской границы, от берега Средиземного моря до предгорий Альп князь д'Аркур считался самым экстравагантным щеголем. В этом отношении он всегда чувствовал себя уверенно – в его владениях никто не смог бы превзойти его необычностью наряда.
   Но сейчас, когда он взял перчатки и трость, его снова охватило беспокойство. Страх. Леденящий душу страх – как воспримет его восемнадцатилетняя красавица?
   Ему так не терпелось увидеть Луизу! Но что, если она содрогнется от отвращения, взглянув на него при свете дня? Что, если она не сможет смотреть ему в глаза – или в глаз, если уж быть точным? Как он сумеет скрыть свое отчаяние? Или вот еще что: вдруг он ей понравится – может же такое случиться? А если она сразу же узнает его, что тогда?
   Боже правый!
   Шарль лихорадочно перебирал в уме возможные варианты, но в любом случае его ждало неминуемое поражение.
   Если он сразу ей понравится, тогда есть опасность, что она его узнает. И он будет вынужден объяснить, почему сыграл с ней злую шутку. Но как? И как она воспримет его признание? Его игра на корабле – была ли она так жестока? Он должен был все ей рассказать. Чем дольше он будет тянуть, тем хуже. Да-да, он положит конец своим мучениям и скажет ей всю правду. «Дорогая моя, я твой Шарль с корабля…»
   Конечно, не следует упоминать о Пие и Роланде. «Я делал вид, что не знаю тебя. Почему? Чтобы немного подшутить над тобой…»
   Нет, нет и еще раз нет, нельзя сразу говорить правду. «Я хотел убедиться, что тебя можно соблазнить. Так и оказалось. И это сделал я…»
   Да, тоже не очень-то подходящее объяснение. Как, спрашивается, представить его поступки и мотивы в выгодном свете?
   Он не знал. И пока не придумает ничего более путного, ему лучше молчать о том, что произошло.
   Когда же Шарль наконец спустился в вестибюль отеля, вся его свита была уже в сборе, в лучших воскресных нарядах. Он обрадовался, увидев их: дядя, кузены, друзья, представители власти и деловых кругов порта. Всем не терпелось встретить невесту и ее семью, а потом отправиться со свадебным поездом в Ниццу, где гостей ожидают роскошное пиршество и череда нескончаемых празднеств. Князь д'Аркур был известен своим гостеприимством и приемами, которые проходили в его обширных владениях, расположенных к востоку от Ниццы. Его великолепный особняк всегда мог принять множество гостей.
   На причале уже собрались любопытные горожане. «Конкордия» была для всех в диковинку – редкий американский лайнер мог соперничать с немецкими и английскими. Кроме того, всех ожидала еще одна новость: прибывала невеста знаменитого князя. И как бы старомодно это ни выглядело, французы восторженно откликнулись на данное событие. И оказались весьма осведомленными.
   Газеты пестрели изображениями Луизы и, что еще удивительнее, объявлениями о ее помолвке.
   Шарль дал себе слово непременно переговорить с дядей на эту тему. Но, как бы там ни было, объявление привлекло на причал толпы народа. Пришли все – даже те, кто почти не был знаком с Шарлем: продавец, у которого он однажды купил что-то, прачка, которая гладила его рубашки, когда он приезжал сюда по делам.
   Шарль протискивался сквозь толпу, тяжело опираясь на трость, и чувствовал себя ужасно глупо – щегольски одетый жених с букетиком в руках в сопровождении родных и друзей. Как только Шарль заметил на причале толпу и оркестр, он понял, что это уже чересчур. Мало того, что он сам нарядился и надушился, так он еще и сходит с ума от тревоги: как пройдет его встреча с Луизой?
   Смутится ли она, увидев всех этих людей вокруг? Может, она устала и хочет отдохнуть? Поймет ли она, что отныне ей придется быть в центре всеобщего внимания? Может, она проголодалась? Хочет пить? Потрясена увиденным?
   Скорее всего последнее, но тут уж он ничего не мог поделать. Шарль обернулся и махнул рукой маленькому оркестру, отсылая музыкантов к отелю, где они будут играть позднее. Дядя Тино сообщил ему по дороге к причалу, что он подготовил небольшое приветственное собрание в саду отеля. Их поезд отходит только поздно вечером.
   Изысканный наряд Шарля и все ухищрения, которые раньше наполняли его самодовольством, оказались бесполезными перед лицом очевидного: в этой обстановке его щегольство как-то потерялось, и он уже не чувствовал себя особенным, скорее странным. В довершение ко всему ему постоянно чудилось, что его сюртук помялся, пока он протискивался сквозь толпу, и он то и дело одергивал его и стряхивал несуществующие пылинки. Шарль снял шляпу. Ее можно держать в руках, как и перчатки, ставшие влажными от его вспотевших ладоней. Он весь горел от волнения.
   Началась высадка пассажиров первого класса, широкий трап заполнили встречающие – женщины, размахивающие букетами, мужчины в котелках и цилиндрах. Шарль отыскал глазами Гарольда и Изабель Вандермеер. «Но где же она?» – думал он. Луизы не было рядом с родителями. Но вот он заметил ее, и сердце у него подпрыгнуло от радости.
   Толпа на причале сначала притихла, потом взорвалась восхищенными восклицаниями. Это она! Должно быть, это она! Восклицания переросли в единый восторженный гул, прокатившийся волнами по толпе. Шарль смотрел на нее вместе со всеми, и его распирало от гордости.
   Луиза Вандермеер показалась на верхней ступеньке трапа среди пассажиров первого класса. Ее окружало множество людей, но казалось, что она спускается по лестнице одна. Живое чудо, воплощенная красота, радующая глаз.
   На ней не было шляпки – она небрежно держала ее за ленточку, а на самой шляпке был закреплен белый щенок. Ее светлые волосы сияли на солнце, отливая золотом. Кожа Луизы, казалось, лучилась в ярком свете дня. Девушка спускалась с изяществом и грацией, слегка покачивая бедрами. Платье глубокого фиолетового цвета могло бы затмить краски полей лаванды в Провансе. Шелковистая ткань переливалась в лучах солнца, струясь на ветру.
   Здесь, среди множества людей, Шарль впервые понял, впервые осознал, как она прекрасна. На корабле он не смел себе в этом признаться, хотя ее прелесть не укрылась от его взора. Луиза Вандермеер божественно красива. Она само совершенство – воплощенное очарование юности, не подозревающей о смертности всего земного, беззаботной и яркой, словно падающая звезда. С первой секунды, как он увидел ее среди толпы, Шарль снова услышал внутренний голос, говоривший ему: в этой девушке слились редкая красота и восторженная самовлюбленность. В нем пробудились все былые опасения.
   Вандермееры разыскали его в толпе. Гарольд Вандермеер похлопал его по плечу и что-то забормотал по-английски, но он с тем же успехом мог бы говорить по-гречески. Хорошо, хорошо, думал Шарль. Надо стараться придерживаться французского. Иначе Луиза узнает голос в темноте по его кембриджскому акценту. Он затаил дыхание. У него пропал дар речи. Шарль смотрел на нее не отрываясь. Как он сейчас выглядит со стороны? Не важно. Она все равно его не видит. Невеста находилась от него довольно далеко. А тем временем Изабель Вандермеер бросилась ему на шею и расцеловала в обе щеки. Ее примеру последовали американские тетушки, дядюшки, кузены, кузины – да их тут целый легион! Все они пытались говорить по-французски – даже те, кто никогда не учил этот язык. Боже правый, если бы они знали, как далек их язык от французского!
   Наконец Луиза предстала перед ним. Ее глаза скользнули по его лицу. Он вздрогнул. Ее глаза, которые он до сих пор не имел возможности хорошенько рассмотреть, – пожалуй, самое прекрасное, что в ней есть. Они ярко-голубые, но не это главное. В них привлекало другое. Веки, обрамленные густыми ресницами, еще больше подчеркивают разрез глаз и их голубизну. Веки ее все время полуопущены, даже когда она смотрит на него, как сейчас. От этого глаза ее выглядят чуть сонными, таинственными, страстными.
   Шарль таял, глядя на нее, позабыв обо всем на свете. Ее волшебные глаза были прикованы к его лицу. Он затаил дыхание.
   Шарль никогда не заблуждался относительно собственной внешности и мог дать себе трезвую оценку.
   Он был смуглый брюнет, что свидетельствовало о наличии испанских предков в его роду, которые, в свою очередь, когда-то породнились с арабами. Волосы у него были черные, густые, прямые – и непокорные. Если бы он носил короткую стрижку, они бы торчали в разные стороны. Поэтому Шарль носил волосы длиной до плеч, и сейчас густая копна развевалась на морском ветру. У него крупный подбородок, высокие скулы воинственных франков и римский нос. Словом, довольно привлекательный мужчина.
   «Пока не встретишься с ним взглядом», – горько добавил он про себя.
   Кстати сказать, это не так-то просто сделать. Шарль всегда смотрел на собеседника чуть сбоку, чтобы лучше видеть единственным глазом. И этот глаз поражал своей голубизной, такой же яркой, как воды Средиземного моря.
   Его ослепший глаз – пародия на зрячий. Он был зеленоватым, словно радужная оболочка окислилась. Вместо зрачка – жуткая пустота. Веко слепого глаза к тому же было изуродовано – через него проходил рубец, пересекая бровь и придавая этой стороне лица выражение постоянного удивления, которое, нахмурившись, Шарль мог сделать устрашающим. В юности Шарль носил на глазу повязку. Тогда он думал, что она придает ему загадочность. Теперь же желание прикрыть незрячий глаз он считал трусостью и никогда больше не прибегал к подобным ухищрениям. Слепой глаз – его глаз. В нем часть его самого – полубога, полудьявола. Но даже в этом он видел преимущество – стоило только повернуться обезображенной стороной лица и нахмурить брови, как ужас охватывал даже отъявленного смельчака.
   Что до остального, то он хорошо сложен, высок ростом и элегантно одет. Шарль всегда считал себя если не красавцем, то уж, во всяком случае, оригиналом. Он сравнивал себя с готическим собором, на балконе которого расположились уродливые химеры.
   Луиза взглянула в его обезображенное лицо и слабо улыбнулась. Его вид не произвел на нее особенного впечатления, но и не испугал. Похоже, она осталась равнодушной. Девушка отвела глаза.
   Шарль не знал, что и подумать.
   Его кузен Анри, стоявший рядом, пробормотал что-то вроде «вот хитрый лис» и «неудивительно, что ты заставил всех нас из кожи вон лезть, готовясь к ее приезду».
   Кто-то обратился к невесте с вопросом. Шарль слышал, как Луиза вежливо ответила, гордо вскинув подбородок и оглядев собравшихся, в том числе и его, Шарля.
   Она отлично говорила по-французски – почти без ошибок. Ее язык был очень правильным. Это был академический французский, возможно, немного книжный. Шарль был очарован. Звуки родного языка, звучавшие из ее уст, почему-то привели его в смущение.
   – Ваша светлость, позвольте мне познакомить вас. – Вандермеер положил руку на плечо Шарлю, представляя английскую версию того же языка и превращая его в кашу из звуков, так не похожую на музыкальную речь его дочери.
   Шарль бросил на него неодобрительный взгляд.
   – Прошу вас, – тихо промолвил он.
   – Что?
   – Это лишнее – «ваша светлость». Мы никогда не используем титул. «Месье» звучит гораздо лучше. – Он уже предупреждал об этом американцев, но те упорно стояли на своем. Теперь пришло время положить конец их фантазиям и напомнить им, что Франция – демократическая страна, где питают отвращение к подобной претенциозности.
   – Но… э-э-э… хм… – Вандермеер собирался возразить.
   Шарль повернулся к нему и нахмурил брови, изобразив неудовольствие. Вандермеер словно язык проглотил, и Шарль украдкой усмехнулся и примирительно предложил:
   – Шарль, зовите меня просто Шарль.
   Вандермеер не знал, что и сказать. С одной стороны, он успокоился, с другой – ужасно огорчился. Видимо, из-за того, что ему не придется называть свою дочь княгиней.