Айзек Азимов.
Галька в небе
1. МЕЖДУ ДВУМЯ ШАГАМИ
За две минуты до своего внезапного исчезновения Джозеф Шварц прогуливался по приятным ему улицам пригородного Чикаго, цитируя про себя Браунинга.
В некотором смысле это было странно, поскольку Шварц едва ли производил впечатление человека, увлекающегося поэзией. Он выглядел именно тем, кем был: портной на пенсии, которому серьезно не хватало того, что сегодняшние умники называют «общим образованием». Благодаря своему стремлению к знаниям, он много читал. И хотя его чтение носило бессистемный характер, Шварц знал много «отовсюду понемножку»: память у него была великолепная.
Например, Браунинга он в молодости читал дважды и, конечно же, помнил прекрасно. Большая часть была ему непонятна, но эти три строчки стали особенно дороги в последние годы. И он вновь повторил их про себя в этот яркий солнечный день 1949 года.
Правда, существовали еще атомные бомбы и все эти разговоры о третьей мировой войне, но Шварц верил в лучшие черты людей и в то, что они не допустят еще одной войны и того, чтобы Земля когда-либо увидела ад разъяренного атома. Поэтому он снисходительно улыбался детям, мимо которых проходил, и мысленно желал им быстрого и не слишком трудного пути через юность к тому лучшему, что впереди.
Он поднял ногу, чтобы переступить через куклу, лежащую посреди тротуара. Спокойно опустить эту ногу ему было не дано…
В другой части Чикаго находился институт ядерной физики, и работавшие в нем люди также имели свои теории относительно моральных качеств человека, но понимали и то, что инструмент для измерения этих качеств до сих пор не создан. Размышления на эту тему зачастую ограничивались упованием на некие высшие силы, которые помогут предотвратить попытки людей превратить изобретения человечества в смертоносное оружие.
Удивительно, что человек, проявляя необузданное любопытство в исследовании атома, способного погубить в считанные секунды половину человечества, обладает столь же удивительной способностью рисковать собственной жизнью ради спасения другого человека.
Как-то доктор Смит, проходя мимо полуоткрытой двери одной из лабораторий, вдруг заметил в ней странное голубое свечение. Химик, бодрый молодой человек, насвистывая, наклонял мензурку, почти до краев наполненную жидкостью, в которой медленно оседал, постепенно растворяясь, белый порошок. Собственно, почти ничего не происходило, но Смит инстинктивно почувствовал тревогу.
Вбежав в комнату, он схватил линейку и сбросил ею на пол стоявший на печи тигель. Послышалось шипение расплавленного металла. Смит почувствовал, как на лице у него выступили капли пота.
Химик ошеломленно уставился на бетонный пол, на котором уже застыли брызги серебристого металла.
– Что случилось? – с трудом выговорил он.
Смит пожал плечами. Он сам еще ничего не понимал.
– Не знаю. Скажите… Чем вы занимались?
– Ничем, – пробормотал химик. – Это всего лишь необработанный уран. Я производил электролиз меди… Понятия не имею, что могло случиться.
– И все же что-то случилось, молодой человек, я видел свечение вокруг этого тигля. А это значит, возникла жесткая радиация. Так, говорите, уран?
– Да, но необработанный уран, это ведь безопасно. Я имею в виду, что чистота – один из наиболее важных критериев расщепления, не правда ли? Вы думаете произошло расщепление? Это же не плутоний, и его не облучали.
– К тому же, – задумчиво сказал Смит, – масса была ниже критической. Или по крайней мере ниже той критической массы, которую мы знаем. Мы не столь хорошо знаем атом, чтобы быть в нем уверенными. Когда металл остынет, я бы советовал вам собрать его и тщательно изучить.
Он задумчиво оглянулся вокруг, затем подошел к противоположной стене и остановился у точки на уровне плеча.
– Что это? – обратился он к химику. – Это всегда здесь было?
– Что именно? – молодой человек быстро подошел и взглянул на указанную Смитом точку. Тонкое отверстие, которое могло быть проделано гвоздем, было сквозным.
Химик покачал головой.
– Раньше я этого не видел, правда, я особо и не приглядывался.
Смит молчал. Он отошел назад и приблизился к термостату – прямоугольной коробочке с тонкими металлическими стенками.
– Ну, а это что такое?! – Смит мягко коснулся пальцем стенки термостата. В металле тоже было маленькое аккуратное отверстие.
Глаза химика расширились.
– Раньше этого точно не было.
– Хм. А с вашей стороны есть отверстие?
– Черт побери! Да!
– Хорошо. А теперь взгляните в отверстие.
Он приложил палец к дырке в стене.
– Что вы видите?
– Ваш палец. Вы отметили им отверстие?
Смит говорил спокойно, но видно было, что это давалось ему с трудом.
– Посмотрите в противоположном направлении… Что вы видите теперь?
– Ничего.
– Но это место, где стоял тигель с ураном? Вы смотрите прямо на него, не так ли?
– Я думаю, да, – неуверенно сказал химик.
Быстро взглянув на именную табличку на все еще открытой двери, Смит тихо сказал:
– Все это должно оставаться в строжайшем секрете, мистер Дженингс. Вы меня понимаете?
– Конечно.
– Тогда выйдем отсюда. Лабораторию необходимо проверить на радиацию, а нам придется обратиться к врачу.
– Вы думаете, возможно облучение? – химик побледнел.
– Увидим.
Однако серьезных следов облучения ни у одного из них не нашли. Кровяные тельца были в норме, ничего не показало и исследование корней волос.
Никто в институте так и не смог объяснить, почему тигель с ураном при массе гораздо ниже критической, не подвергавшийся бомбардировке нейронами, неожиданно стал источником жесткой радиации.
В составленном отчете доктор Смит не сообщил всей правды. Он не упомянул об отверстиях в лаборатории, и о том, что ближайшее к тиглю отверстие было едва заметно, следующее, на другой стороне термостата, было чуть больше, отверстие же в стене, удаленное на расстояние в три раза большее, имело диаметр крупного гвоздя.
Луч, движущийся по прямой линии, может пройти несколько миль, прежде чем кривизна Земли сделает невозможным его дальнейшее движение, а, значит, и разрушение, и достигнет к тому времени десяти футов в диаметре, после чего направится в космос, расширяясь и слабея.
Никогда и ни с кем он не делился этой мыслью.
Никому не рассказывал он и о том, как на следующий день просматривал утренние газеты, поставив перед собой весьма определенную цель.
В гигантской метрополии каждый день исчезает столько людей, но никто еще не приходил в полицию с рассказом об исчезновении человека, причем прямо на виду у всех.
И доктор Смит постарался об этом больше не думать…
Для Джозефа Шварца это произошло прежде, чем он успел шагнуть. Подняв правую ногу, чтобы переступить через куклу, он на мгновение почувствовал головокружение – как будто на долю секунды вихрь поднял и перевернул его. Когда он наконец опустил ногу, дыхание у него перехватило, он ощутил неожиданную слабость в коленях и стал медленно опускаться на траву.
Долгое время он не решался открыть глаза, но наконец заставил себя сделать это.
Это была правда! Он сидел на траве, хотя ясно помнил, что шел по асфальту.
Дома исчезли! Белые дома, каждый со своим садом, стоявшие здесь один за другим, все исчезли!
И сидел он на газоне, трава была буйной, неподстриженной, вокруг стояли деревья, множество деревьев и еще больше на горизонте.
Когда шок прошел, он заметил, что листья на деревьях желтые и опадают, словно наступила осень.
Осень! Когда он поднял ногу, стоял июльский день, и все вокруг было зелено.
Подумав об этом, он автоматически посмотрел на свои ноги, и вскрикнул от испуга… Маленькая кукла, через которую он переступил, – маленький фрагмент реальности… Она была здесь!
Дрожащими руками он перевернул куклу и увидел, что перед ним – лишь ее часть. Кукла была не сломана, а скорее разрезана. А как ровно был срезан носок ее туфли! Ни один нож не дал бы такого ровного среза!
Единственным утешением в этом сумасшедшем мире остался его собственный голос, и Шварц заговорил сам с собою.
– Во-первых, я в своем уме. Я ощущаю себя так же, как всегда… Конечно, возможно, что если бы я сошел с ума, то не заметил бы этого…
Он почувствовал панику.
– Что же со мной? Должно быть какое-то другое объяснение. Может быть сон? Как определить, сплю я или нет?
Он ущипнул себя и почувствовал боль, но тут же покачал головой.
– То, что я чувствую боль, могло мне и присниться. Это не доказательство.
Он с отчаянием оглянулся вокруг. Может ли сон быть столь отчетливым, столь реальным? Где-то он читал, что сон длится не более пяти секунд, а кажущаяся его продолжительность – всего лишь иллюзия.
Слабое утешение. Он взглянул на часы. Секундная стрелка без устали двигалась по кругу. Если это сон, то пять секунд тянутся безумно долго.
Он оторвал взгляд от часов и вытер выступивший на лбу холодный пот.
– Может быть амнезия?
Никто не ответил на этот вопрос. Шварц закрыл лицо руками. Что, если он поднял ногу, и в это время его сознание соскользнуло куда-то… Что, если три месяца спустя, осенью, или год и три месяца спустя, или десять лет и три месяца спустя, он опустил ногу здесь, и в это время его сознание вернулось… Но тогда, где он был, и что делал все это время?
– Нет! – у него вырвался громкий крик. – Этого не может быть! – Шварц посмотрел на свою рубашку. Ведь именно ее он надел сегодня утром. А маленькая кукла, откуда взялась она?
Он почувствовал, что теряет контроль над собой, и решил, что это должен быть сон, или он действительно сошел с ума.
Неожиданно Шварц заметил, что изменилось и время дня. Приближался вечер, по крайней мере на это указывали удлинившиеся тени. Он вдруг остро почувствовал свое одиночество. Шварц встал. Конечно же, нужно найти людей, любых людей. А для этого лучше всего выйти на дорогу. И он отправился в ту сторону, где деревья росли более редко.
В воздухе уже ощущалась вечерняя прохлада и начинало темнеть, когда он вышел к прямой и безликой полосе бетона и направился вдоль нее, с радостью ощущая под ногами твердое покрытие.
Однако дорога была пуста, и он вновь ощутил страх. Он надеялся встретить машину. Что может быть легче, чем остановить ее и сказать:
«Вы едете не в Чикаго?» – И он произнес это вслух.
А что, если он далеко от Чикаго? Что же, тогда любой город, любое место, где есть телефон. У него в кармане всего пять долларов и двадцать семь центов, но ведь существует полиция…
Он продолжал идти посередине дороги, время от времени оглядываясь назад, не обращая внимания на то, что солнце скрылось за горизонтом, и на небе появились звезды.
Стало уже совсем темно, а ни машин, ни домов не было.
Джозеф испугался повторного головокружения, когда увидел, что горизонт слева светится. Холодное голубое сияние было отчетливо видно сквозь просветы между деревьями. И это было не зарево лесного пожара – а легкая мерцающая голубизна. И тут он заметил, что так же светится и бетон у него под ногами. Шварц наклонился и дотронулся до него рукой – обыкновенный бетон. И все же глаза улавливали едва заметное сияние.
Шварц с трудом сохранял самообладание. Он был голоден, и действительно напуган, когда вдруг справа увидел свет.
Без сомнения, это был дом! Он закричал, но голос его одиноко замер в пустоте. Да, это был дом, проблеск реальности, излучающий свет сквозь ужасную пустоту. Он свернул с дороги и через заросли, между деревьями, через ручей направился на свет.
Странная вещь! Даже ручей слегка фосфоресцировал. Однако Шварц отметил это лишь краем сознания.
И вот он уже возле дома, руками касается белых его стен, про себя отмечая, что он сделан не из кирпича, камня или дерева, а как будто из фосфора. Но Шварц не придал этому особого значения – он искал дверь. Когда он наткнулся на нее и увидел, что звонка нет, то забарабанил по ней и закричал как демон. Услышав звуки шагов внутри, он благословил очарование человеческого голоса.
– Откройте! – закричал он вновь.
Послышался слабый звук, и дверь открылась.
В глазах вышедшей женщины был заметен испуг. Она была высока и худощава, а чуть поодаль стоял такой же худощавый мужчина в рабочей одежде… Нет, не в рабочей одежде. Собственно говоря, ничего подобного Шварц никогда прежде не видел, но что-то неопределенное говорило, что эта одежда предназначена для работы.
Однако Шварцу было не до размышлений. Для него эти люди и их одежда были прекрасны, прекрасны так, как только может быть прекрасен вид друга для одинокого человека.
Женщина заговорила. Голос ее звучал мягко, но властно. Шварц схватился за дверь, чтобы устоять на ногах.
Он никогда не слышал языка, на котором говорила эта женщина…
В некотором смысле это было странно, поскольку Шварц едва ли производил впечатление человека, увлекающегося поэзией. Он выглядел именно тем, кем был: портной на пенсии, которому серьезно не хватало того, что сегодняшние умники называют «общим образованием». Благодаря своему стремлению к знаниям, он много читал. И хотя его чтение носило бессистемный характер, Шварц знал много «отовсюду понемножку»: память у него была великолепная.
Например, Браунинга он в молодости читал дважды и, конечно же, помнил прекрасно. Большая часть была ему непонятна, но эти три строчки стали особенно дороги в последние годы. И он вновь повторил их про себя в этот яркий солнечный день 1949 года.
Теперь Шварц полностью ощущал их смысл. После юношеской борьбы за жизнь в Европе, и позднее, в Соединенных Штатах, безмятежная обеспеченная старость была особенно приятной. У него была хорошая жена, две удачно вышедшие замуж дочери и внук – для утехи в эти последние лучшие годы. О чем еще можно было беспокоиться?
"Со мною к радости иди!
Все лучшее ждет впереди,
Жизни конец, если ты упустил начало…"
Правда, существовали еще атомные бомбы и все эти разговоры о третьей мировой войне, но Шварц верил в лучшие черты людей и в то, что они не допустят еще одной войны и того, чтобы Земля когда-либо увидела ад разъяренного атома. Поэтому он снисходительно улыбался детям, мимо которых проходил, и мысленно желал им быстрого и не слишком трудного пути через юность к тому лучшему, что впереди.
Он поднял ногу, чтобы переступить через куклу, лежащую посреди тротуара. Спокойно опустить эту ногу ему было не дано…
В другой части Чикаго находился институт ядерной физики, и работавшие в нем люди также имели свои теории относительно моральных качеств человека, но понимали и то, что инструмент для измерения этих качеств до сих пор не создан. Размышления на эту тему зачастую ограничивались упованием на некие высшие силы, которые помогут предотвратить попытки людей превратить изобретения человечества в смертоносное оружие.
Удивительно, что человек, проявляя необузданное любопытство в исследовании атома, способного погубить в считанные секунды половину человечества, обладает столь же удивительной способностью рисковать собственной жизнью ради спасения другого человека.
Как-то доктор Смит, проходя мимо полуоткрытой двери одной из лабораторий, вдруг заметил в ней странное голубое свечение. Химик, бодрый молодой человек, насвистывая, наклонял мензурку, почти до краев наполненную жидкостью, в которой медленно оседал, постепенно растворяясь, белый порошок. Собственно, почти ничего не происходило, но Смит инстинктивно почувствовал тревогу.
Вбежав в комнату, он схватил линейку и сбросил ею на пол стоявший на печи тигель. Послышалось шипение расплавленного металла. Смит почувствовал, как на лице у него выступили капли пота.
Химик ошеломленно уставился на бетонный пол, на котором уже застыли брызги серебристого металла.
– Что случилось? – с трудом выговорил он.
Смит пожал плечами. Он сам еще ничего не понимал.
– Не знаю. Скажите… Чем вы занимались?
– Ничем, – пробормотал химик. – Это всего лишь необработанный уран. Я производил электролиз меди… Понятия не имею, что могло случиться.
– И все же что-то случилось, молодой человек, я видел свечение вокруг этого тигля. А это значит, возникла жесткая радиация. Так, говорите, уран?
– Да, но необработанный уран, это ведь безопасно. Я имею в виду, что чистота – один из наиболее важных критериев расщепления, не правда ли? Вы думаете произошло расщепление? Это же не плутоний, и его не облучали.
– К тому же, – задумчиво сказал Смит, – масса была ниже критической. Или по крайней мере ниже той критической массы, которую мы знаем. Мы не столь хорошо знаем атом, чтобы быть в нем уверенными. Когда металл остынет, я бы советовал вам собрать его и тщательно изучить.
Он задумчиво оглянулся вокруг, затем подошел к противоположной стене и остановился у точки на уровне плеча.
– Что это? – обратился он к химику. – Это всегда здесь было?
– Что именно? – молодой человек быстро подошел и взглянул на указанную Смитом точку. Тонкое отверстие, которое могло быть проделано гвоздем, было сквозным.
Химик покачал головой.
– Раньше я этого не видел, правда, я особо и не приглядывался.
Смит молчал. Он отошел назад и приблизился к термостату – прямоугольной коробочке с тонкими металлическими стенками.
– Ну, а это что такое?! – Смит мягко коснулся пальцем стенки термостата. В металле тоже было маленькое аккуратное отверстие.
Глаза химика расширились.
– Раньше этого точно не было.
– Хм. А с вашей стороны есть отверстие?
– Черт побери! Да!
– Хорошо. А теперь взгляните в отверстие.
Он приложил палец к дырке в стене.
– Что вы видите?
– Ваш палец. Вы отметили им отверстие?
Смит говорил спокойно, но видно было, что это давалось ему с трудом.
– Посмотрите в противоположном направлении… Что вы видите теперь?
– Ничего.
– Но это место, где стоял тигель с ураном? Вы смотрите прямо на него, не так ли?
– Я думаю, да, – неуверенно сказал химик.
Быстро взглянув на именную табличку на все еще открытой двери, Смит тихо сказал:
– Все это должно оставаться в строжайшем секрете, мистер Дженингс. Вы меня понимаете?
– Конечно.
– Тогда выйдем отсюда. Лабораторию необходимо проверить на радиацию, а нам придется обратиться к врачу.
– Вы думаете, возможно облучение? – химик побледнел.
– Увидим.
Однако серьезных следов облучения ни у одного из них не нашли. Кровяные тельца были в норме, ничего не показало и исследование корней волос.
Никто в институте так и не смог объяснить, почему тигель с ураном при массе гораздо ниже критической, не подвергавшийся бомбардировке нейронами, неожиданно стал источником жесткой радиации.
В составленном отчете доктор Смит не сообщил всей правды. Он не упомянул об отверстиях в лаборатории, и о том, что ближайшее к тиглю отверстие было едва заметно, следующее, на другой стороне термостата, было чуть больше, отверстие же в стене, удаленное на расстояние в три раза большее, имело диаметр крупного гвоздя.
Луч, движущийся по прямой линии, может пройти несколько миль, прежде чем кривизна Земли сделает невозможным его дальнейшее движение, а, значит, и разрушение, и достигнет к тому времени десяти футов в диаметре, после чего направится в космос, расширяясь и слабея.
Никогда и ни с кем он не делился этой мыслью.
Никому не рассказывал он и о том, как на следующий день просматривал утренние газеты, поставив перед собой весьма определенную цель.
В гигантской метрополии каждый день исчезает столько людей, но никто еще не приходил в полицию с рассказом об исчезновении человека, причем прямо на виду у всех.
И доктор Смит постарался об этом больше не думать…
Для Джозефа Шварца это произошло прежде, чем он успел шагнуть. Подняв правую ногу, чтобы переступить через куклу, он на мгновение почувствовал головокружение – как будто на долю секунды вихрь поднял и перевернул его. Когда он наконец опустил ногу, дыхание у него перехватило, он ощутил неожиданную слабость в коленях и стал медленно опускаться на траву.
Долгое время он не решался открыть глаза, но наконец заставил себя сделать это.
Это была правда! Он сидел на траве, хотя ясно помнил, что шел по асфальту.
Дома исчезли! Белые дома, каждый со своим садом, стоявшие здесь один за другим, все исчезли!
И сидел он на газоне, трава была буйной, неподстриженной, вокруг стояли деревья, множество деревьев и еще больше на горизонте.
Когда шок прошел, он заметил, что листья на деревьях желтые и опадают, словно наступила осень.
Осень! Когда он поднял ногу, стоял июльский день, и все вокруг было зелено.
Подумав об этом, он автоматически посмотрел на свои ноги, и вскрикнул от испуга… Маленькая кукла, через которую он переступил, – маленький фрагмент реальности… Она была здесь!
Дрожащими руками он перевернул куклу и увидел, что перед ним – лишь ее часть. Кукла была не сломана, а скорее разрезана. А как ровно был срезан носок ее туфли! Ни один нож не дал бы такого ровного среза!
Единственным утешением в этом сумасшедшем мире остался его собственный голос, и Шварц заговорил сам с собою.
– Во-первых, я в своем уме. Я ощущаю себя так же, как всегда… Конечно, возможно, что если бы я сошел с ума, то не заметил бы этого…
Он почувствовал панику.
– Что же со мной? Должно быть какое-то другое объяснение. Может быть сон? Как определить, сплю я или нет?
Он ущипнул себя и почувствовал боль, но тут же покачал головой.
– То, что я чувствую боль, могло мне и присниться. Это не доказательство.
Он с отчаянием оглянулся вокруг. Может ли сон быть столь отчетливым, столь реальным? Где-то он читал, что сон длится не более пяти секунд, а кажущаяся его продолжительность – всего лишь иллюзия.
Слабое утешение. Он взглянул на часы. Секундная стрелка без устали двигалась по кругу. Если это сон, то пять секунд тянутся безумно долго.
Он оторвал взгляд от часов и вытер выступивший на лбу холодный пот.
– Может быть амнезия?
Никто не ответил на этот вопрос. Шварц закрыл лицо руками. Что, если он поднял ногу, и в это время его сознание соскользнуло куда-то… Что, если три месяца спустя, осенью, или год и три месяца спустя, или десять лет и три месяца спустя, он опустил ногу здесь, и в это время его сознание вернулось… Но тогда, где он был, и что делал все это время?
– Нет! – у него вырвался громкий крик. – Этого не может быть! – Шварц посмотрел на свою рубашку. Ведь именно ее он надел сегодня утром. А маленькая кукла, откуда взялась она?
Он почувствовал, что теряет контроль над собой, и решил, что это должен быть сон, или он действительно сошел с ума.
Неожиданно Шварц заметил, что изменилось и время дня. Приближался вечер, по крайней мере на это указывали удлинившиеся тени. Он вдруг остро почувствовал свое одиночество. Шварц встал. Конечно же, нужно найти людей, любых людей. А для этого лучше всего выйти на дорогу. И он отправился в ту сторону, где деревья росли более редко.
В воздухе уже ощущалась вечерняя прохлада и начинало темнеть, когда он вышел к прямой и безликой полосе бетона и направился вдоль нее, с радостью ощущая под ногами твердое покрытие.
Однако дорога была пуста, и он вновь ощутил страх. Он надеялся встретить машину. Что может быть легче, чем остановить ее и сказать:
«Вы едете не в Чикаго?» – И он произнес это вслух.
А что, если он далеко от Чикаго? Что же, тогда любой город, любое место, где есть телефон. У него в кармане всего пять долларов и двадцать семь центов, но ведь существует полиция…
Он продолжал идти посередине дороги, время от времени оглядываясь назад, не обращая внимания на то, что солнце скрылось за горизонтом, и на небе появились звезды.
Стало уже совсем темно, а ни машин, ни домов не было.
Джозеф испугался повторного головокружения, когда увидел, что горизонт слева светится. Холодное голубое сияние было отчетливо видно сквозь просветы между деревьями. И это было не зарево лесного пожара – а легкая мерцающая голубизна. И тут он заметил, что так же светится и бетон у него под ногами. Шварц наклонился и дотронулся до него рукой – обыкновенный бетон. И все же глаза улавливали едва заметное сияние.
Шварц с трудом сохранял самообладание. Он был голоден, и действительно напуган, когда вдруг справа увидел свет.
Без сомнения, это был дом! Он закричал, но голос его одиноко замер в пустоте. Да, это был дом, проблеск реальности, излучающий свет сквозь ужасную пустоту. Он свернул с дороги и через заросли, между деревьями, через ручей направился на свет.
Странная вещь! Даже ручей слегка фосфоресцировал. Однако Шварц отметил это лишь краем сознания.
И вот он уже возле дома, руками касается белых его стен, про себя отмечая, что он сделан не из кирпича, камня или дерева, а как будто из фосфора. Но Шварц не придал этому особого значения – он искал дверь. Когда он наткнулся на нее и увидел, что звонка нет, то забарабанил по ней и закричал как демон. Услышав звуки шагов внутри, он благословил очарование человеческого голоса.
– Откройте! – закричал он вновь.
Послышался слабый звук, и дверь открылась.
В глазах вышедшей женщины был заметен испуг. Она была высока и худощава, а чуть поодаль стоял такой же худощавый мужчина в рабочей одежде… Нет, не в рабочей одежде. Собственно говоря, ничего подобного Шварц никогда прежде не видел, но что-то неопределенное говорило, что эта одежда предназначена для работы.
Однако Шварцу было не до размышлений. Для него эти люди и их одежда были прекрасны, прекрасны так, как только может быть прекрасен вид друга для одинокого человека.
Женщина заговорила. Голос ее звучал мягко, но властно. Шварц схватился за дверь, чтобы устоять на ногах.
Он никогда не слышал языка, на котором говорила эта женщина…
2. КАК ИСПОЛЬЗОВАТЬ ПРИШЕЛЬЦА
В тот вечер Ло Марен и ее флегматичный супруг играли в карты, как вдруг ее отец, сидящий в инвалидной коляске, раздраженно отложил свою газету и позвал:
– Арбин!
Арбин Марен ответил не сразу. Он осторожно перебирал карты, обдумывая следующий ход, и, приняв решение, рассеянно отозвался:
– Что вам, Гро?
Седой Гро раздраженно взглянул на зятя и принялся шелестеть газетой. Его успокаивал этот звук. Когда человек еще полон сил, но прикован к инвалидному креслу, ему хочется чем-нибудь выразить свое отношение к происходящему. Гро пользовался своей газетой. Он шелестел ею, жестикулировал, бросал при необходимости.
Гро знал, что на других планетах есть устройства, выпускающие микрофильмы, которые содержат все последние известия. Он подобных вещей не признавал, и по прежнему отдавал предпочтение газете.
– Ты читал об археологической экспедиции, которую они посылают на Землю? – спросил Гро.
– Нет, – спокойно ответил Арбин.
Гро знал, что получит такой ответ, так как, кроме него, газету еще никто не читал, а от видеоэкрана семья в прошлом году отказалась. Однако он привык начинать разговор подобными вопросами.
– Так вот, они ее отправили, – сказал он. – И к тому же на государственные средства. Как тебе это нравится?
Он прочитал вслух:
"Бел Авардан, глава исследовательского отдела Археологического Института, в интервью с надеждой отозвался об ожидаемых ценных результатах археологических исследований, которые будут проведены на планете Земля, расположенной на границе сектора Сириуса (см. карту). «Земля, – сказал он, – с ее архаичной цивилизацией и уникальной природой представляет образец необычной культуры, на которую ученые долго не обращали внимания. У меня есть все основания уже в ближайшее время ожидать революционных перемен в некоторых из основных концепций социальной эволюции и истории человечества». – И так далее, – с усмешкой проговорил Гро.
Арбин Марен, слушавший все это краем уха, пробормотал:
– Что он подразумевает под «необычной культурой?»
Ло Марен, не слушавшая совсем, просто сказала:
– Твой ход, Арбин.
– Ну, а тебе не кажется странным, что «Трибуна» напечатала все это? – продолжал Гро. – Ты же знаешь, что они не перепечатают сообщение галактической прессы и за миллион имперских кредов без особой на то причины.
Не дождавшись ответа, он добавил:
– Потому что они могут сделать из этого передовую статью. Этот парень собирается сюда, и они вылезут из шкуры, чтобы не допустить этого. Ты только посмотри! Взгляни! Почему бы тебе не прочитать это?
Ло Марен отложила карты и плотно сжала свои тонкие губы.
– Отец, – проговорила она. – У нас был трудный день. Давай отложим политику на потом. Пожалуйста.
– «Пожалуйста! Пожалуйста!» – нахмурившись, передразнил ее Гро. – Вы, я вижу, очень устали от старика, раз уже даже не хотите ответить мне. Я все понимаю: сидит здесь в углу, и заставляет вас, двоих, работать за троих… Но в чем моя вина? У меня есть силы. Я хочу работать. Вы же знаете, что мои ноги можно было бы вылечить. Но я не могу лечиться, потому что слишком стар, и затраты на мое лечение не окупятся. Разве это не «странная культура?» Как еще можно назвать мир, где работоспособному человеку не дают работать? Я думаю…
Он взмахнул руками, и лицо его покраснело от ярости.
Арбин встал и положил руку на плечо старика.
– Стоит ли так переживать, Гро, – сказал он. – Я сейчас прочитаю эту статью.
– Ладно, зачем это нужно, ты ведь все равно согласишься с ними. Все вы, молодые, просто воск в руках Старейших.
– Хватит, папа. Не будем начинать этот спор, – резко сказала Ло.
Арбин не любил, когда упоминали Совет Старейших. Говорить так, как Гро, высмеивать древнейшую культуру Земли было просто опасно.
Конечно, когда Гро был молод, много говорили об отказе от старых путей, но тогда были другие времена. Гро, по-видимому, понимал это, но трудно требовать рассудительности от человека, прикованного к инвалидному креслу, для которого не остается ничего другого, как считать дни до следующей Проверки.
Гро почувствовал себя обиженным и замолчал, а вскоре уснул, так и не успев прокомментировать спортивные события. Газета, прошелестев, выскользнула из его рук.
– Может быть, мы слишком грубы с ним, – озабоченно прошептала Ло. – Ведь ему нелегко. Такое существование все равно, что смерть, по сравнению с тем, каким он был раньше.
– Ничего нельзя приравнивать к смерти, Ло. У него есть газеты и книги. Чуть-чуть волнения только придает ему бодрости. Сейчас он спокоен и счастлив.
Арбин вновь взялся за карты, и в это время за дверью раздался дикий нечеловеческий крик.
Арбин замер. Ло со страхом взглянула на мужа.
– Вывези отсюда Гро. Быстро! – скомандовал Арбин. Ло взялась за кресло. Губы ее беззвучно шевелились. Как только кресло двинулось, Гро мгновенно проснулся. Он выпрямился и автоматически потянулся за газетой.
– В чем дело, – раздраженно спросил он.
– Тсс. Все в порядке, – неуверенно пробормотала Ло, увозя кресло в соседнюю комнату. Закрыв дверь, она вопросительно посмотрела на мужа. Снова раздался стук в дверь.
Открыв дверь, они стали рядом, враждебно глядя на низкого полного мужчину, на лице которого скользила неуверенная улыбка.
– Чем мы можем вам помочь? – проговорила Ло с официальной вежливостью и отшатнулась назад, когда мужчина покачнулся и схватился за дверь, чтобы устоять на ногах.
– Он что, болен? – изумленно спросил Арбин. – Помоги мне внести его в дом.
Прошло несколько часов. В тишине спальни Ло и Арбин медленно готовились ко сну.
– Арбин, – проговорила Ло, – а это не опасно?
– Что?
– То, что мы взяли в дом этого человека. Кто он такой?
– Откуда я знаю, – раздраженно ответил он. – Но в конце концов не можем же мы отказать в крове больному человеку. Если мы не узнаем, кто он такой, то завтра сообщим в региональную службу безопасности, и на этом все закончится.
Он отвернулся, явно не желая продолжать разговор. Однако Ло вновь прервала молчание. Ее тонкий голос звучал еще настойчивее:
– А ты думаешь, он может служить Совету Старейших? Ты же знаешь, как обстоит дело с Гро.
– Ты имеешь в виду его сегодняшние слова? Это абсолютно нереально. Не о чем и говорить.
– Я говорю о другом, и ты знаешь это. Я имею в виду, что мы уже два года нелегально содержим Гро и тем самым нарушаем один из основных законов.
– Мы не навредили никому, – пробормотал Арбин. – Ведь мы вносим свою долю, рассчитанную на трех работоспособных. И как они могли что-то заподозрить? Мы ведь не разрешали ему покидать дом.
– Они могли узнать про инвалидное кресло. Ты покупал мотор и приспособления.
– Не будем снова начинать этот разговор, Ло. Я много раз объяснял, что купил всего лишь стандартный кухонный набор. Кроме того, вообще глупо подозревать, что он – агент Братства. Думаешь, они стали бы проделывать такой трюк из-за какого-то старика в инвалидном кресле? Что, они не могут прийти днем с официальным ордером на обыск? Подумай сама.
– Хорошо, но тогда, – ее глаза неожиданно загорелись, – если ты действительно так думаешь, а я надеюсь, что это правда, он наверное чужак. Он не похож на землянина.
– Не может быть! Что ты хочешь этим сказать? Это же просто нелепо! С какой стати кто-то из Империи явится на Землю, именно сюда, к нам?
– Откуда я знаю? Хотя, возможно, это – какой-нибудь преступник.
Эта мысль немедленно увлекла ее.
– Почему бы и нет. Вполне логично. Земля – довольно подходящее место для укрытия. Кто догадается искать его здесь?
– Если только он – чужак. Какие у тебя доказательства?
– Он не знает языка, не так ли? Ты сам убедился в этом. Значит, он явно прибыл с какой-то окраины Галактики, где говорят на каком-то странном диалекте. Я слышала, что жителям Фомальгаута приходится практически заново учить язык, чтобы быть понятыми в имперсуде на Транторе… Понимаешь, что все это может значить? Если он не землянин, то не зарегистрирован в Департаменте Контроля, и будет рад избежать этого. Мы сможем использовать его вместо отца на ферме, и нас опять будет трое, чтобы выполнять в следующем сезоне работу для троих… Даже сейчас он сможет помочь убрать урожай.
Она вопросительно посмотрела на лицо мужа, выражавшее нерешительность.
– Давай спать, Ло, – сказал он после долгого раздумья. – Обсудим это завтра.
На следующее утро пришла очередь Гро высказать свое мнение. Арбин, который полагался на тестя больше, чем на самого себя, с надеждой изложил ему суть дела.
– Твои трудности, Арбин, – сказал Гро, – явно происходят из-за того, что я зарегистрирован как работоспособный, так что вы должны вносить долю за троих. Я не хочу доставлять вам неприятности. Уже второй год я живу сверх положенного. Хватит.
Арбин смутился:
– Я говорю совсем не об этом. Я и не думаю намекать, что вы нам в тягость.
– Хорошо, но какая разница в конце концов? Через два года будет Проверка и мне все равно придется уйти.
– По крайней мере, у вас будет два года для книг и отдыха. Зачем вам отказываться от этого?
– Потому что есть еще и Ло. Когда они придут за мною, они заберут и вас. Что я буду за человек, если проживу несколько паршивых лет ценою…
– Перестаньте, Гро. Не нужно драматизма. Мы же много раз говорили вам, что сделаем. Мы сообщим о вас за неделю до Проверки.
– И обманете врача?
– Мы его подкупим.
– Хм… а этот пришелец, он же удвоит вашу вину. Вы будете отвечать и за то, что прятали его.
– Он уйдет. Черт побери, стоит ли сейчас думать о нем?! У нас еще два года. Но что делать с ним теперь?
– Пришелец, – задумчиво произнес Гро. – Пришел и постучал в дверь. Пришел ниоткуда. Разговаривает на непонятном языке… Не знаю, что и посоветовать.
– Он не агрессивен и, кажется, до смерти напуган, – сказал Арбин. – Он не может причинить нам зла.
– Напуган, говоришь? А что если он помешанный? Что если его слова – не чужой диалект, а просто лепет безумца?
– Вряд ли. – Однако Арбин был явно обеспокоен.
– Ты уверяешь себя в этом, потому что можешь использовать его. Хорошо, я скажу тебе, что делать. Отвези его в город.
– В Чику? – ужаснулся Арбин. – Зачем?
Гро спокойно сказал:
– Твоя беда в том, что ты не читаешь газет. К счастью для семьи, этим занимаюсь я. Так вот, в институте Атомной физики изобрели прибор для облегчения обучения людей. Об этом была большая статья в воскресном приложении. И им нужны добровольцы. Отвези этого человека. Пусть он будет добровольцем.
Арбин упрямо покачал головой.
– Вы сошли с ума. Я не могу сделать этого. Они в первую очередь спросят регистрационный номер. Начнется расследование, и они узнают все о вас.
– Нет, это им не удастся. Дело в том, что ты абсолютно неправ, Арбин. Институту нужны добровольцы потому, что аппарат еще не испытан. У них, видимо, уже погибло несколько человек, так что, я уверен, они не будут задавать вопросы. А если пришелец погибнет, он будет, по-видимому, не в худшем положении, чем сейчас. А теперь, дай мне книжный проектор. И принеси заодно газету, хорошо?
Когда Шварц открыл глаза, была уже вторая половина дня. Он почувствовал тупую, заставляющую замирать сердце боль, которая возникала сама по себе, боль из-за того, что он не видит больше жены, а знакомый ему мир утерян…
Он встрепенулся, когда над дверью загорелся свет и послышался голос, явно принадлежащий хозяину дома, видимо, фермеру. Затем дверь открылась и ему подали завтрак: неизвестную ему мучнистую кашу, напоминавшую кукурузную, и молоко.
Он сказал «спасибо» и энергично кивнул головой.
Фермер что-то ответил и взял в руки висевшую на спинке стула рубашку Шварца. Он внимательно осмотрел ее со всех сторон, особое внимание уделяя пуговицам.
Затем, повесив ее на место, он отодвинул скользящую дверь ванной, и тут Шварц впервые обратил внимание на мягкий молочно-белый цвет стен.
– Пластик, – тихо пробормотал он, используя это всеобъемлющее слово с уверенностью, типичной для профана. Он заметил также, что в комнате не было ни стыков, ни углов, все ее плоскости плавно переходили одна в другую. Тем временем его хозяин делал знаки, смысл которых был ясен: Шварца просили умыться и одеться.
– Арбин!
Арбин Марен ответил не сразу. Он осторожно перебирал карты, обдумывая следующий ход, и, приняв решение, рассеянно отозвался:
– Что вам, Гро?
Седой Гро раздраженно взглянул на зятя и принялся шелестеть газетой. Его успокаивал этот звук. Когда человек еще полон сил, но прикован к инвалидному креслу, ему хочется чем-нибудь выразить свое отношение к происходящему. Гро пользовался своей газетой. Он шелестел ею, жестикулировал, бросал при необходимости.
Гро знал, что на других планетах есть устройства, выпускающие микрофильмы, которые содержат все последние известия. Он подобных вещей не признавал, и по прежнему отдавал предпочтение газете.
– Ты читал об археологической экспедиции, которую они посылают на Землю? – спросил Гро.
– Нет, – спокойно ответил Арбин.
Гро знал, что получит такой ответ, так как, кроме него, газету еще никто не читал, а от видеоэкрана семья в прошлом году отказалась. Однако он привык начинать разговор подобными вопросами.
– Так вот, они ее отправили, – сказал он. – И к тому же на государственные средства. Как тебе это нравится?
Он прочитал вслух:
"Бел Авардан, глава исследовательского отдела Археологического Института, в интервью с надеждой отозвался об ожидаемых ценных результатах археологических исследований, которые будут проведены на планете Земля, расположенной на границе сектора Сириуса (см. карту). «Земля, – сказал он, – с ее архаичной цивилизацией и уникальной природой представляет образец необычной культуры, на которую ученые долго не обращали внимания. У меня есть все основания уже в ближайшее время ожидать революционных перемен в некоторых из основных концепций социальной эволюции и истории человечества». – И так далее, – с усмешкой проговорил Гро.
Арбин Марен, слушавший все это краем уха, пробормотал:
– Что он подразумевает под «необычной культурой?»
Ло Марен, не слушавшая совсем, просто сказала:
– Твой ход, Арбин.
– Ну, а тебе не кажется странным, что «Трибуна» напечатала все это? – продолжал Гро. – Ты же знаешь, что они не перепечатают сообщение галактической прессы и за миллион имперских кредов без особой на то причины.
Не дождавшись ответа, он добавил:
– Потому что они могут сделать из этого передовую статью. Этот парень собирается сюда, и они вылезут из шкуры, чтобы не допустить этого. Ты только посмотри! Взгляни! Почему бы тебе не прочитать это?
Ло Марен отложила карты и плотно сжала свои тонкие губы.
– Отец, – проговорила она. – У нас был трудный день. Давай отложим политику на потом. Пожалуйста.
– «Пожалуйста! Пожалуйста!» – нахмурившись, передразнил ее Гро. – Вы, я вижу, очень устали от старика, раз уже даже не хотите ответить мне. Я все понимаю: сидит здесь в углу, и заставляет вас, двоих, работать за троих… Но в чем моя вина? У меня есть силы. Я хочу работать. Вы же знаете, что мои ноги можно было бы вылечить. Но я не могу лечиться, потому что слишком стар, и затраты на мое лечение не окупятся. Разве это не «странная культура?» Как еще можно назвать мир, где работоспособному человеку не дают работать? Я думаю…
Он взмахнул руками, и лицо его покраснело от ярости.
Арбин встал и положил руку на плечо старика.
– Стоит ли так переживать, Гро, – сказал он. – Я сейчас прочитаю эту статью.
– Ладно, зачем это нужно, ты ведь все равно согласишься с ними. Все вы, молодые, просто воск в руках Старейших.
– Хватит, папа. Не будем начинать этот спор, – резко сказала Ло.
Арбин не любил, когда упоминали Совет Старейших. Говорить так, как Гро, высмеивать древнейшую культуру Земли было просто опасно.
Конечно, когда Гро был молод, много говорили об отказе от старых путей, но тогда были другие времена. Гро, по-видимому, понимал это, но трудно требовать рассудительности от человека, прикованного к инвалидному креслу, для которого не остается ничего другого, как считать дни до следующей Проверки.
Гро почувствовал себя обиженным и замолчал, а вскоре уснул, так и не успев прокомментировать спортивные события. Газета, прошелестев, выскользнула из его рук.
– Может быть, мы слишком грубы с ним, – озабоченно прошептала Ло. – Ведь ему нелегко. Такое существование все равно, что смерть, по сравнению с тем, каким он был раньше.
– Ничего нельзя приравнивать к смерти, Ло. У него есть газеты и книги. Чуть-чуть волнения только придает ему бодрости. Сейчас он спокоен и счастлив.
Арбин вновь взялся за карты, и в это время за дверью раздался дикий нечеловеческий крик.
Арбин замер. Ло со страхом взглянула на мужа.
– Вывези отсюда Гро. Быстро! – скомандовал Арбин. Ло взялась за кресло. Губы ее беззвучно шевелились. Как только кресло двинулось, Гро мгновенно проснулся. Он выпрямился и автоматически потянулся за газетой.
– В чем дело, – раздраженно спросил он.
– Тсс. Все в порядке, – неуверенно пробормотала Ло, увозя кресло в соседнюю комнату. Закрыв дверь, она вопросительно посмотрела на мужа. Снова раздался стук в дверь.
Открыв дверь, они стали рядом, враждебно глядя на низкого полного мужчину, на лице которого скользила неуверенная улыбка.
– Чем мы можем вам помочь? – проговорила Ло с официальной вежливостью и отшатнулась назад, когда мужчина покачнулся и схватился за дверь, чтобы устоять на ногах.
– Он что, болен? – изумленно спросил Арбин. – Помоги мне внести его в дом.
Прошло несколько часов. В тишине спальни Ло и Арбин медленно готовились ко сну.
– Арбин, – проговорила Ло, – а это не опасно?
– Что?
– То, что мы взяли в дом этого человека. Кто он такой?
– Откуда я знаю, – раздраженно ответил он. – Но в конце концов не можем же мы отказать в крове больному человеку. Если мы не узнаем, кто он такой, то завтра сообщим в региональную службу безопасности, и на этом все закончится.
Он отвернулся, явно не желая продолжать разговор. Однако Ло вновь прервала молчание. Ее тонкий голос звучал еще настойчивее:
– А ты думаешь, он может служить Совету Старейших? Ты же знаешь, как обстоит дело с Гро.
– Ты имеешь в виду его сегодняшние слова? Это абсолютно нереально. Не о чем и говорить.
– Я говорю о другом, и ты знаешь это. Я имею в виду, что мы уже два года нелегально содержим Гро и тем самым нарушаем один из основных законов.
– Мы не навредили никому, – пробормотал Арбин. – Ведь мы вносим свою долю, рассчитанную на трех работоспособных. И как они могли что-то заподозрить? Мы ведь не разрешали ему покидать дом.
– Они могли узнать про инвалидное кресло. Ты покупал мотор и приспособления.
– Не будем снова начинать этот разговор, Ло. Я много раз объяснял, что купил всего лишь стандартный кухонный набор. Кроме того, вообще глупо подозревать, что он – агент Братства. Думаешь, они стали бы проделывать такой трюк из-за какого-то старика в инвалидном кресле? Что, они не могут прийти днем с официальным ордером на обыск? Подумай сама.
– Хорошо, но тогда, – ее глаза неожиданно загорелись, – если ты действительно так думаешь, а я надеюсь, что это правда, он наверное чужак. Он не похож на землянина.
– Не может быть! Что ты хочешь этим сказать? Это же просто нелепо! С какой стати кто-то из Империи явится на Землю, именно сюда, к нам?
– Откуда я знаю? Хотя, возможно, это – какой-нибудь преступник.
Эта мысль немедленно увлекла ее.
– Почему бы и нет. Вполне логично. Земля – довольно подходящее место для укрытия. Кто догадается искать его здесь?
– Если только он – чужак. Какие у тебя доказательства?
– Он не знает языка, не так ли? Ты сам убедился в этом. Значит, он явно прибыл с какой-то окраины Галактики, где говорят на каком-то странном диалекте. Я слышала, что жителям Фомальгаута приходится практически заново учить язык, чтобы быть понятыми в имперсуде на Транторе… Понимаешь, что все это может значить? Если он не землянин, то не зарегистрирован в Департаменте Контроля, и будет рад избежать этого. Мы сможем использовать его вместо отца на ферме, и нас опять будет трое, чтобы выполнять в следующем сезоне работу для троих… Даже сейчас он сможет помочь убрать урожай.
Она вопросительно посмотрела на лицо мужа, выражавшее нерешительность.
– Давай спать, Ло, – сказал он после долгого раздумья. – Обсудим это завтра.
На следующее утро пришла очередь Гро высказать свое мнение. Арбин, который полагался на тестя больше, чем на самого себя, с надеждой изложил ему суть дела.
– Твои трудности, Арбин, – сказал Гро, – явно происходят из-за того, что я зарегистрирован как работоспособный, так что вы должны вносить долю за троих. Я не хочу доставлять вам неприятности. Уже второй год я живу сверх положенного. Хватит.
Арбин смутился:
– Я говорю совсем не об этом. Я и не думаю намекать, что вы нам в тягость.
– Хорошо, но какая разница в конце концов? Через два года будет Проверка и мне все равно придется уйти.
– По крайней мере, у вас будет два года для книг и отдыха. Зачем вам отказываться от этого?
– Потому что есть еще и Ло. Когда они придут за мною, они заберут и вас. Что я буду за человек, если проживу несколько паршивых лет ценою…
– Перестаньте, Гро. Не нужно драматизма. Мы же много раз говорили вам, что сделаем. Мы сообщим о вас за неделю до Проверки.
– И обманете врача?
– Мы его подкупим.
– Хм… а этот пришелец, он же удвоит вашу вину. Вы будете отвечать и за то, что прятали его.
– Он уйдет. Черт побери, стоит ли сейчас думать о нем?! У нас еще два года. Но что делать с ним теперь?
– Пришелец, – задумчиво произнес Гро. – Пришел и постучал в дверь. Пришел ниоткуда. Разговаривает на непонятном языке… Не знаю, что и посоветовать.
– Он не агрессивен и, кажется, до смерти напуган, – сказал Арбин. – Он не может причинить нам зла.
– Напуган, говоришь? А что если он помешанный? Что если его слова – не чужой диалект, а просто лепет безумца?
– Вряд ли. – Однако Арбин был явно обеспокоен.
– Ты уверяешь себя в этом, потому что можешь использовать его. Хорошо, я скажу тебе, что делать. Отвези его в город.
– В Чику? – ужаснулся Арбин. – Зачем?
Гро спокойно сказал:
– Твоя беда в том, что ты не читаешь газет. К счастью для семьи, этим занимаюсь я. Так вот, в институте Атомной физики изобрели прибор для облегчения обучения людей. Об этом была большая статья в воскресном приложении. И им нужны добровольцы. Отвези этого человека. Пусть он будет добровольцем.
Арбин упрямо покачал головой.
– Вы сошли с ума. Я не могу сделать этого. Они в первую очередь спросят регистрационный номер. Начнется расследование, и они узнают все о вас.
– Нет, это им не удастся. Дело в том, что ты абсолютно неправ, Арбин. Институту нужны добровольцы потому, что аппарат еще не испытан. У них, видимо, уже погибло несколько человек, так что, я уверен, они не будут задавать вопросы. А если пришелец погибнет, он будет, по-видимому, не в худшем положении, чем сейчас. А теперь, дай мне книжный проектор. И принеси заодно газету, хорошо?
Когда Шварц открыл глаза, была уже вторая половина дня. Он почувствовал тупую, заставляющую замирать сердце боль, которая возникала сама по себе, боль из-за того, что он не видит больше жены, а знакомый ему мир утерян…
Он встрепенулся, когда над дверью загорелся свет и послышался голос, явно принадлежащий хозяину дома, видимо, фермеру. Затем дверь открылась и ему подали завтрак: неизвестную ему мучнистую кашу, напоминавшую кукурузную, и молоко.
Он сказал «спасибо» и энергично кивнул головой.
Фермер что-то ответил и взял в руки висевшую на спинке стула рубашку Шварца. Он внимательно осмотрел ее со всех сторон, особое внимание уделяя пуговицам.
Затем, повесив ее на место, он отодвинул скользящую дверь ванной, и тут Шварц впервые обратил внимание на мягкий молочно-белый цвет стен.
– Пластик, – тихо пробормотал он, используя это всеобъемлющее слово с уверенностью, типичной для профана. Он заметил также, что в комнате не было ни стыков, ни углов, все ее плоскости плавно переходили одна в другую. Тем временем его хозяин делал знаки, смысл которых был ясен: Шварца просили умыться и одеться.