Страница:
Сегодня королева в Ричмондском дворце ожидала Джерома Горсея, посланника московского царя Федора Ивановича.
Когда сэр Френсис Уолсингем и лорд-казначей подвели Горсея к королеве, он был ослеплен обилием драгоценностей, пришитых и навешанных всюду.
«Старуха, — подумал Горсей, глядя на ее накрашенное, нарумяненное лицо, — и к тому же урод».
Королеве в этом году исполнилось пятьдесят четыре года. И в молодости она не блистала красотой. Продолговатое лицо, большие зубы, длинный, слегка крючковатый нос. Маленькие живые глаза. Взбитые рыжие волосы, украшенные короной.
Королева милостиво приняла письмо у стоявшего на коленях посланника и выслушала приветственные слова от имени московского царя Федора Ивановича.
Джером Горсей вкратце рассказал о царских пожалованиях лондонским купцам.
— Шесть тысяч фунтов — это недурно. Вот, милорды, поистине царский подарок от московского государя: купцы наши не заслужили этого. Но я надеюсь, что они лучше обойдутся с моим слугою Горсеем, чем с несчастным Баусом… Я прошу вас наблюдать, чтобы так было, — продолжала она, обратившись к лорду-казначею и Френсису Уолсингему.
Королева развернула царскую грамоту и, рассматривая в ней украшения и буквицы, спрашивала, как читать ту или другую букву.
— Я бы скоро выучилась читать по-русски, — сказала королева.
— Прекрасный язык, ваше величество, — похвалил Джером Горсей. — Самый богатый и изящный в мире.
— Замечательно! Вы, граф Эссекс, должны выучиться. Будете читать мне московские грамоты без переводчика…
— Слушаюсь, ваше величество, — наклонил голову граф.
— Ну, а где подарки? Вы можете встать с колен, мистер Горсей.
В эту минуту она услышала из толпы царедворцев восхваления:
— Как прекрасна сегодня королева!
— Она всегда прекрасна!
— Видеть королеву — райское блаженство, а быть без нее — адская мука.
— Страсть совсем одолевает, когда думаешь о ее прелести.
— В одном ее пальце больше красоты, чем во всех дамах французского двора.
— Но сегодня королева восхитительно выглядит.
Не пропустив мимо ушей ни одного замечания, королева сказала придворным:
— Вы можете быть свободными, господа… Вы, граф Эссекс, вы, Сокфильд, вы, сэр Уолсингем, и вы, Раули, останьтесь… — Она назвала еще несколько знатных имен.
Царедворцы молча покинули комнату. Королева отпустила большую часть приближенных, боясь, что они будут что-нибудь выпрашивать из присланного московским царем. Двенадцать служителей принесли подарки, положили у ног королевы, и Джером Горсей стал рассказывать о каждой вещи.
Сначала он показал королеве четыре штуки персидской золотой парчи и два дивных платья, шитых серебром, удивительной работы. Затем широкое парадное платье белой набивной ткани, на котором было изображено сияющее солнце в полном блеске.
Королева дотрагивалась рукой до всякого подарка. Ее руки были белы и красивы. Некоторые считали, что руки — самое ценное достояние королевы.
После платья ей показали изумительной работы турецкий ковер, четыре связки по сорок черных отборных соболей, две штуки шитых золотом материй. Королева вспотела от волнения, ощупывая и оглаживая золототканую одежду, а особенно меха черных соболей. Она велела развязать связки и осматривала каждую шкурку отдельно.
Наконец, позабавившись вдосталь, она сказала:
— Госпожа Скадмор и госпожа Редклиф, сложите эти вещи и унесите в мою кладовую.
— Ваше величество, — сказал Джером Горсей, — это еще не все. Соблаговолите посмотреть в окно.
На дворе королева увидела двух кречетов, свору собак, несколько выученных для охоты соколов и ястребов.
— Замечательно! Драгоценные, истинно царские подарки! — повторяла королева. — Приказываю тебе, лорд Кумберленд, взять на себя попечение о птицах и собаках и сообщать мне каждый день об их состоянии.
— Все это стоит, наверно, две тысячи фунтов, — сказал Джером Горсей. — Но было бы хорошо, если бы лондонские знатоки оценили меха и золотошвейные ткани, а сэр Кумберленд сказал бы свое слово об охотничьих птицах.
Королева Елизавета немного призадумалась.
— Нехорошо получилось, милорды. Прошлый раз царь Федор получил от меня скромные подарки. Я послала ему сто фунтов в золоте да еще мелкой монетой. Он вернул мне подарок, считая для себя бесчестным принять его. Понятно его неудовольствие. Меня подвел лорд-казначей, из-за него мне пришлось краснеть. В следующий раз надо послать ценный подарок. Какую-нибудь занятную вещь, которую в Московии не умеют делать.
Придворные, склонив голову, промолчали. Всем была известна скупость королевы Елизаветы, и лорд-казначей был совсем ни при чем.
— Ваше величество, — с низким поклоном нарушил молчание Френсис Уолсингем, — вам следовало бы наедине поговорить сегодня с господином Джеромом Горсеем. Он вам скажет много полезного. Я ручаюсь за его честность.
— Что ж, я готова. — Лицо королевы сразу изменилось, сделалось строгим. — Я хочу остаться одна, милорды, — обернулась она к окружавшей ее знати.
Комната совсем опустела. Около королевы остались Джером Горсей и лорд Френсис Уолсингем.
Только сейчас Горсей смог оглянуться по сторонам. В комнате, где происходил прием, потолок был отделан затейливыми узорами. Лепные украшения оттенялись позолотой. Стены украшены тканями с нарисованными на них яркими цветами.
— Господин Горсей скажет вам об истинном положении в Московском государстве, ваше величество, — поклонился лорд Уолсингем.
— Неужели наконец я услышу правду об этом невозможном государстве! — В голосе королевы слышалась легкая насмешка. — Господин Горсей, скажите еще раз, прав ли был мой посол Баус?
Королева удобно уселась в мягкое кресло.
— В основном не прав, ваше величество, он больше заботился о своих прибытках, а не о вашем достоинстве. Недаром Андрей Щелкалов, один из влиятельных секретарей, сказал, что господин Баус хочет нажиться на шкурах тех баранов, что давались ему каждый день для стола. Все его действия были оскорбительны для царского величества и наносили ущерб английским купцам… Когда он разорвал царскую грамоту и написал свое наглое письмо, мы думали, что всех английских купцов посадят в тюрьму. Хорошо, что письмо попало в руки Бориса Годунова и он не дал ему хода. Но я вам говорил об этом раньше, ваше величество.
— Я еще хочу знать о правителе Борисе Годунове. На самом ли деле он пользуется большим влиянием? Почему он хочет дать нам на сохранение свои богатства?
Джером Горсей подробно рассказал о Борисе Федоровиче, о его величии и мудром управлении, о царице, его сестре, о его властной супруге и о других вещах. За семнадцать лет пребывания в Москве он узнал многое. Королева внимательно слушала, не спуская глаз с посланника.
— Почему просимая им повивальная бабка просидела год в Вологде и так и не была представлена царице Орине? — спросила королева.
— Правитель Борис Федорович вряд ли хочет, чтобы у царя Федора Ивановича были дети, — вырвалось у Горсея.
— Почему?
Джером Горсей понял, что совершил ошибку, говорить об этом не следовало. Но отступать было поздно.
— Он сам надеется занять царское кресло.
Елизавета помолчала. Губы ее тронула легкая усмешка.
— Я хочу иметь нарядное русское платье, — вдруг сказала она. — Самое нарядное.
— О-о, я буду рад доставить его вам, ваше величество… Умоляю вас держать все, что я сказал, в самой большой тайне. Иначе меня ждет немилость при дворе, а может быть, и казнь.
— Он может быть спокоен, не правда ли, милорд? — Елизавета посмотрела на лорда Уолсингема. — Мы будем хранить все тайны. Но что за человек канцлер Андрей Щелкалов? Правда ли, что он берет большие взятки от нидерландских купцов и потому настроен против англичан?
— О-о, ваше величество, Андрей Щелкалов очень сильный человек… Он хитрейший скиф, из тех, кто когда-либо жил на свете. Благодаря некоторым особенностям московских приказов он может вмешиваться в дипломатические дела.
— Я хочу знать подробнее.
— При посылке грамоты иноземному государю государственный совет определяет, каково должно быть содержание письма, затем главному дьяку посольского приказа поручается подготовить письмо. Канцлер готовит его, потом читает боярам на совете. А при переписке может ловко изменить некоторые частности… Грамоты редко, почти никогда не прочитываются вновь. Его величество царь Федор не прилагает своей руки, и тот же самый канцлер скрепляет грамоту своей подписью и царской печатью, она находится всегда при нем.
— Неслыханно, черт возьми! Выходит, последнее слово за слугой, канцлером Щелкаловым! Нет, не верю.
— Ваше величество, известно, что Щелкалов попался со своими ухищрениями и был строго наказан прежним русским царем Иваном Васильевичем. Однако он не изменил своему обычаю. Но покойный Иван Васильевич был грамотен…
— Ах да, его величество царь Федор Иванович грамоты не знает! Мне кто-то говорил об этом.
— Царь Федор, ваше величество, умеет лишь пить, есть и читать молитвы.
— Перестань, я никогда не поверю этому! — Королева помолчала. — Значит, канцлер Щелкалов против английских купцов?
— Щелкалов не один, ваше величество, — продолжал Горсей, — за его спиной стоят московские купцы. Наши льготы подрывают русскую торговлю, разоряют русских купцов. Поэтому многие важные вельможи в Москве стоят за полное равноправие всех, кто хочет торговать с Россией на Белом море.
Длинное лицо королевы покраснело.
— Но англичане первые открыли дорогу в эту дикую страну, черт возьми! — Она пристукнула кулачком по подлокотнику кресла. — Наши купцы понесли большие потери. Много погибло людей.
— Ваше величество. — Горсей приложил руки к груди, склонил голову. — Я, ничтожнейший из ваших слуг, хочу дать совет, как образумить русских.
— Я слушаю вас, Горсей.
— Надо послать десятка два больших кораблей в Двинское устье, разгромить укрепления и монастыри. Построить крепость на одном из островов в Скифском море. Наши корабли не будут пропускать в Двинское устье ни одного иноземного купца. И тогда торговля драгоценными соболями в наших руках…
— Но это война, — перебила королева. — У меня нет денег на войну. Вы хотите ограбить меня. Сколько денег вы вытащили из моего тощего кошелька, лорд Уолсингем, для раскрытия коварных заговоров проклятой гадюки Марии Стюарт?
— Однако теперь, ваше величество, опасного противника английской короны нет на свете. Заговорами против вашей жизни и благополучия государства Мария привела себя на эшафот. Ее сообщники казнены. Заговорщики утихомирились. Деньги, отпущенные из королевской казны, с божьей помощью оправдали себя…
— Нет, нет, я не дам на ваши затеи ни одного пенса! Как можно говорить об этом? Филипп, король испанский, готовит корабли для вторжения в Англию. Вы мне сами твердили каждый день, милорд, об опасности. Нам надо готовиться к кровавой схватке с могучим и хитрым врагом. Нет, когда над небом Англии нависла беда, я не могу думать ни о чем другом. Мне не хватает денег для снаряжения кораблей, которые я готовлю против испанцев… Сейчас надо вывозить из России как можно больше пеньковых канатов и корабельных мачт. Вы должны помочь в этом, Джером Горсей, мой верный слуга.
— Ваше величество, я не пожалею ни сил, ни денег… Но, ваше величество, если мы, ваши верные подданные в Московии, сами снарядим корабли и захватим остров в Скифском море…
— Нет, нет! — Королева топнула ногой, снова покраснела. — Я запрещаю вам. Англия в опасности, нужны пеньковые канаты и корабельный лес. Нельзя озлоблять нашего московского друга, он может стать свирепым врагом. Но я не забуду ваших смелых планов, и мы, может быть, вернемся к ним, когда наступит время. А сейчас я устала… Господа, я не хочу ссориться с царем Федором. Ответ ему должен быть вежливым, но твердым. Относительно этого дурака и негодяя Бауса нам придется слегка извиниться… Но не порочьте его в глазах московитов. Посол королевы Елизаветы не должен быть виноватым. Английских купцов в Москве надо образумить. Мне надоели постоянные жалобы лондонских ольдерменов этой компании. Они не могут навести порядок у себя в доме и хотят получать большие доходы. Мистер Горсей, вам надо проявить твердость…
— Лондонские купцы не хотят Горсея, ваше величество, — сказал Уолсингем.
Королева поднялась с кресла.
— У меня заболела голова от ваших дурацких разговоров. Умные мужчины не могут разобраться в столь простом деле!.. Клянусь всемогущим, они только способны говорить комплименты дамам и дырявить друг друга шпагами. Нет, мы, женщины, гораздо проницательнее… Повелеваю вам, милорд, решить самому дело сообразно с необходимостью.
Королева протянула для поцелуя все еще изящную белую руку, надушенную самыми лучшими благовониями.
Джером Горсей и сэр Френсис Уолсингем покинули дворец и вышли на квадратный двор, забитый королевскими телохранителями. Лорд Уолсингем принял узду из рук слуги и, сунув ногу в стремя, сказал помрачневшему посланнику:
— Не следует принимать близко к сердцу то, что вы услышали от королевы. Со временем все может измениться, мой друг. Кстати, вы не узнали про судьбу двух английских кораблей, которые я тайно отправил в плавание на новую землю?
— Не могу ручаться, что это было так, но я слышал от сибирского царевича Маметкула, что в их земле были англичане. Они плыли по реке Оби. На кораблях были пушки и порох… Царевич сказал, что те люди были одеты, как я… Он сказал еще, что татары подумали, что англичане пришли завоевывать их землю, и ночью напали на корабли, людей убили, корабли разграбили и сожгли.
— Что ж, ваша история похожа на правду… Итак, мы скоро увидимся.
Лорд Уолсингем сноровисто бросил свое тощее тело в седло и тронул поводья. За ним поскакали вооруженные слуги.
И Джером Горсей уселся на свою серую в яблоках кобылу и в сопровождении верного слуги Джонкинса направился в гостиницу «Золотая подкова».
По пути им встретилось несколько отрядов вооруженной пехоты. Стрелки под удары барабанов бодро вышагивали, поднимая густую пыль. Горсей заметил, что вместо луков, торчавших за спиной английских стрелков в прошлый его приезд, теперь виднелись огнестрельные ружья.
— Несколько тысяч стрелков охраняют Лондон. И все время королевские секретари принимают и обучают новых и новых. В Лондоне никогда не было столько солдат, — сказал Горсею ехавший бок о бок с ним слуга Джонкинс.
Джером Горсей ничего не ответил.
Молча они подъехали к «Золотой подкове», молча разошлись по комнатам, расположенным на втором этаже.
Наступило время ужинать. Горсей спустился в харчевню при гостинице. В низком помещении с деревянным потолком горел камин. Несколько горожан сидели за дубовыми столами, пили пиво и громко разговаривали. Хозяин с поклоном показал Горсею на свободное место у камина.
— Что угодно дорогому гостю?
— Жареной ветчины, паштет из оленины и две кварты пива.
Усевшись за стол, Джером Горсей задумался. Разговор с королевой не выходил у него из головы. Выходит, задуманное дело там, в Скифском море, может обернуться плохо и никто не заступится. А он-то надеялся на лорда Френсиса Уолсингема. Нет, королева Елизавета не пойдет сейчас на опасную игру…
Голова Горсея лихорадочно заработала, выискивая всякие ходы и повороты. В Москве он надеялся на всесильного правителя Бориса Годунова, но и у того было много врагов и ему приходилось ходить с опаской. «Стоит оступиться — и Андрей Щелкалов тут же схватит меня за руку». Горсей проклинал себя за слова, сказанные про повивальную бабку и Бориса Годунова. А вдруг об этом узнает правитель?! Потом он подумал, что напрасно разболтал об острове на Скифском море. Если бы королева согласилась с его предложением и послала свои корабли, то все соболиные шкурки очутились бы в королевской казне.
Джером Горсей решил подождать, посмотреть, как пройдет первое плавание в Скифском море, а пока все держать в тайне.
Хозяин принес две кварты пива. Слуга поставил на стол ветчину и паштет.
Джером Горсей ужинал вяло, без смакования.
— Проклятый францисканец! — услышал он громкий возглас за соседним столом. — Изменник! Держите его!
Загремела посуда, двое горожан навалились на скромно одетого пожилого человека с бледным лицом. Завернув ему руки за спину, связали веревкой.
— Он подговаривал нас изменить королеве и помогать испанцам! — кричал один. — Думал, мы продадим свою душу за кварту пива! Он называл королеву нечестивой развратницей!
— Этот выродок сказал, что Филипп отрубит нашей королеве голову!
Францисканец молча глядел на всех полными ненависти глазами.
В гостиницу ворвались алебардщики, позванные хозяином.
Когда францисканца с бледным лицом и разгневанных горожан увели алебардщики, хозяин сказал, обращаясь к Горсею:
— Вы, наверно, не знаете, господин, про тайные происки испанского короля Филиппа. Он засылает в Англию переодетых монахов — францисканцев и иезуитов, чтобы они уговаривали англичан-католиков поднять оружие, когда испанские войска высадятся в Англии. Но лорд Уолсингем узнал об этом. Королева издала указ: таких проповедников вылавливать и предавать суду. Наверно, этого молодчика через три дня повесят, — закончил хозяин. — Вы плохо едите, господин. Моя ветчина славится и в Лондоне.
Глава восемнадцатая. ДИАВОЛА СРЕДИ НИХ ВРОДЕ НЕ БЫЛО, А СМРАДОМ ЕГО ДЫШАЛИ
Когда сэр Френсис Уолсингем и лорд-казначей подвели Горсея к королеве, он был ослеплен обилием драгоценностей, пришитых и навешанных всюду.
«Старуха, — подумал Горсей, глядя на ее накрашенное, нарумяненное лицо, — и к тому же урод».
Королеве в этом году исполнилось пятьдесят четыре года. И в молодости она не блистала красотой. Продолговатое лицо, большие зубы, длинный, слегка крючковатый нос. Маленькие живые глаза. Взбитые рыжие волосы, украшенные короной.
Королева милостиво приняла письмо у стоявшего на коленях посланника и выслушала приветственные слова от имени московского царя Федора Ивановича.
Джером Горсей вкратце рассказал о царских пожалованиях лондонским купцам.
— Шесть тысяч фунтов — это недурно. Вот, милорды, поистине царский подарок от московского государя: купцы наши не заслужили этого. Но я надеюсь, что они лучше обойдутся с моим слугою Горсеем, чем с несчастным Баусом… Я прошу вас наблюдать, чтобы так было, — продолжала она, обратившись к лорду-казначею и Френсису Уолсингему.
Королева развернула царскую грамоту и, рассматривая в ней украшения и буквицы, спрашивала, как читать ту или другую букву.
— Я бы скоро выучилась читать по-русски, — сказала королева.
— Прекрасный язык, ваше величество, — похвалил Джером Горсей. — Самый богатый и изящный в мире.
— Замечательно! Вы, граф Эссекс, должны выучиться. Будете читать мне московские грамоты без переводчика…
— Слушаюсь, ваше величество, — наклонил голову граф.
— Ну, а где подарки? Вы можете встать с колен, мистер Горсей.
В эту минуту она услышала из толпы царедворцев восхваления:
— Как прекрасна сегодня королева!
— Она всегда прекрасна!
— Видеть королеву — райское блаженство, а быть без нее — адская мука.
— Страсть совсем одолевает, когда думаешь о ее прелести.
— В одном ее пальце больше красоты, чем во всех дамах французского двора.
— Но сегодня королева восхитительно выглядит.
Не пропустив мимо ушей ни одного замечания, королева сказала придворным:
— Вы можете быть свободными, господа… Вы, граф Эссекс, вы, Сокфильд, вы, сэр Уолсингем, и вы, Раули, останьтесь… — Она назвала еще несколько знатных имен.
Царедворцы молча покинули комнату. Королева отпустила большую часть приближенных, боясь, что они будут что-нибудь выпрашивать из присланного московским царем. Двенадцать служителей принесли подарки, положили у ног королевы, и Джером Горсей стал рассказывать о каждой вещи.
Сначала он показал королеве четыре штуки персидской золотой парчи и два дивных платья, шитых серебром, удивительной работы. Затем широкое парадное платье белой набивной ткани, на котором было изображено сияющее солнце в полном блеске.
Королева дотрагивалась рукой до всякого подарка. Ее руки были белы и красивы. Некоторые считали, что руки — самое ценное достояние королевы.
После платья ей показали изумительной работы турецкий ковер, четыре связки по сорок черных отборных соболей, две штуки шитых золотом материй. Королева вспотела от волнения, ощупывая и оглаживая золототканую одежду, а особенно меха черных соболей. Она велела развязать связки и осматривала каждую шкурку отдельно.
Наконец, позабавившись вдосталь, она сказала:
— Госпожа Скадмор и госпожа Редклиф, сложите эти вещи и унесите в мою кладовую.
— Ваше величество, — сказал Джером Горсей, — это еще не все. Соблаговолите посмотреть в окно.
На дворе королева увидела двух кречетов, свору собак, несколько выученных для охоты соколов и ястребов.
— Замечательно! Драгоценные, истинно царские подарки! — повторяла королева. — Приказываю тебе, лорд Кумберленд, взять на себя попечение о птицах и собаках и сообщать мне каждый день об их состоянии.
— Все это стоит, наверно, две тысячи фунтов, — сказал Джером Горсей. — Но было бы хорошо, если бы лондонские знатоки оценили меха и золотошвейные ткани, а сэр Кумберленд сказал бы свое слово об охотничьих птицах.
Королева Елизавета немного призадумалась.
— Нехорошо получилось, милорды. Прошлый раз царь Федор получил от меня скромные подарки. Я послала ему сто фунтов в золоте да еще мелкой монетой. Он вернул мне подарок, считая для себя бесчестным принять его. Понятно его неудовольствие. Меня подвел лорд-казначей, из-за него мне пришлось краснеть. В следующий раз надо послать ценный подарок. Какую-нибудь занятную вещь, которую в Московии не умеют делать.
Придворные, склонив голову, промолчали. Всем была известна скупость королевы Елизаветы, и лорд-казначей был совсем ни при чем.
— Ваше величество, — с низким поклоном нарушил молчание Френсис Уолсингем, — вам следовало бы наедине поговорить сегодня с господином Джеромом Горсеем. Он вам скажет много полезного. Я ручаюсь за его честность.
— Что ж, я готова. — Лицо королевы сразу изменилось, сделалось строгим. — Я хочу остаться одна, милорды, — обернулась она к окружавшей ее знати.
Комната совсем опустела. Около королевы остались Джером Горсей и лорд Френсис Уолсингем.
Только сейчас Горсей смог оглянуться по сторонам. В комнате, где происходил прием, потолок был отделан затейливыми узорами. Лепные украшения оттенялись позолотой. Стены украшены тканями с нарисованными на них яркими цветами.
— Господин Горсей скажет вам об истинном положении в Московском государстве, ваше величество, — поклонился лорд Уолсингем.
— Неужели наконец я услышу правду об этом невозможном государстве! — В голосе королевы слышалась легкая насмешка. — Господин Горсей, скажите еще раз, прав ли был мой посол Баус?
Королева удобно уселась в мягкое кресло.
— В основном не прав, ваше величество, он больше заботился о своих прибытках, а не о вашем достоинстве. Недаром Андрей Щелкалов, один из влиятельных секретарей, сказал, что господин Баус хочет нажиться на шкурах тех баранов, что давались ему каждый день для стола. Все его действия были оскорбительны для царского величества и наносили ущерб английским купцам… Когда он разорвал царскую грамоту и написал свое наглое письмо, мы думали, что всех английских купцов посадят в тюрьму. Хорошо, что письмо попало в руки Бориса Годунова и он не дал ему хода. Но я вам говорил об этом раньше, ваше величество.
— Я еще хочу знать о правителе Борисе Годунове. На самом ли деле он пользуется большим влиянием? Почему он хочет дать нам на сохранение свои богатства?
Джером Горсей подробно рассказал о Борисе Федоровиче, о его величии и мудром управлении, о царице, его сестре, о его властной супруге и о других вещах. За семнадцать лет пребывания в Москве он узнал многое. Королева внимательно слушала, не спуская глаз с посланника.
— Почему просимая им повивальная бабка просидела год в Вологде и так и не была представлена царице Орине? — спросила королева.
— Правитель Борис Федорович вряд ли хочет, чтобы у царя Федора Ивановича были дети, — вырвалось у Горсея.
— Почему?
Джером Горсей понял, что совершил ошибку, говорить об этом не следовало. Но отступать было поздно.
— Он сам надеется занять царское кресло.
Елизавета помолчала. Губы ее тронула легкая усмешка.
— Я хочу иметь нарядное русское платье, — вдруг сказала она. — Самое нарядное.
— О-о, я буду рад доставить его вам, ваше величество… Умоляю вас держать все, что я сказал, в самой большой тайне. Иначе меня ждет немилость при дворе, а может быть, и казнь.
— Он может быть спокоен, не правда ли, милорд? — Елизавета посмотрела на лорда Уолсингема. — Мы будем хранить все тайны. Но что за человек канцлер Андрей Щелкалов? Правда ли, что он берет большие взятки от нидерландских купцов и потому настроен против англичан?
— О-о, ваше величество, Андрей Щелкалов очень сильный человек… Он хитрейший скиф, из тех, кто когда-либо жил на свете. Благодаря некоторым особенностям московских приказов он может вмешиваться в дипломатические дела.
— Я хочу знать подробнее.
— При посылке грамоты иноземному государю государственный совет определяет, каково должно быть содержание письма, затем главному дьяку посольского приказа поручается подготовить письмо. Канцлер готовит его, потом читает боярам на совете. А при переписке может ловко изменить некоторые частности… Грамоты редко, почти никогда не прочитываются вновь. Его величество царь Федор не прилагает своей руки, и тот же самый канцлер скрепляет грамоту своей подписью и царской печатью, она находится всегда при нем.
— Неслыханно, черт возьми! Выходит, последнее слово за слугой, канцлером Щелкаловым! Нет, не верю.
— Ваше величество, известно, что Щелкалов попался со своими ухищрениями и был строго наказан прежним русским царем Иваном Васильевичем. Однако он не изменил своему обычаю. Но покойный Иван Васильевич был грамотен…
— Ах да, его величество царь Федор Иванович грамоты не знает! Мне кто-то говорил об этом.
— Царь Федор, ваше величество, умеет лишь пить, есть и читать молитвы.
— Перестань, я никогда не поверю этому! — Королева помолчала. — Значит, канцлер Щелкалов против английских купцов?
— Щелкалов не один, ваше величество, — продолжал Горсей, — за его спиной стоят московские купцы. Наши льготы подрывают русскую торговлю, разоряют русских купцов. Поэтому многие важные вельможи в Москве стоят за полное равноправие всех, кто хочет торговать с Россией на Белом море.
Длинное лицо королевы покраснело.
— Но англичане первые открыли дорогу в эту дикую страну, черт возьми! — Она пристукнула кулачком по подлокотнику кресла. — Наши купцы понесли большие потери. Много погибло людей.
— Ваше величество. — Горсей приложил руки к груди, склонил голову. — Я, ничтожнейший из ваших слуг, хочу дать совет, как образумить русских.
— Я слушаю вас, Горсей.
— Надо послать десятка два больших кораблей в Двинское устье, разгромить укрепления и монастыри. Построить крепость на одном из островов в Скифском море. Наши корабли не будут пропускать в Двинское устье ни одного иноземного купца. И тогда торговля драгоценными соболями в наших руках…
— Но это война, — перебила королева. — У меня нет денег на войну. Вы хотите ограбить меня. Сколько денег вы вытащили из моего тощего кошелька, лорд Уолсингем, для раскрытия коварных заговоров проклятой гадюки Марии Стюарт?
— Однако теперь, ваше величество, опасного противника английской короны нет на свете. Заговорами против вашей жизни и благополучия государства Мария привела себя на эшафот. Ее сообщники казнены. Заговорщики утихомирились. Деньги, отпущенные из королевской казны, с божьей помощью оправдали себя…
— Нет, нет, я не дам на ваши затеи ни одного пенса! Как можно говорить об этом? Филипп, король испанский, готовит корабли для вторжения в Англию. Вы мне сами твердили каждый день, милорд, об опасности. Нам надо готовиться к кровавой схватке с могучим и хитрым врагом. Нет, когда над небом Англии нависла беда, я не могу думать ни о чем другом. Мне не хватает денег для снаряжения кораблей, которые я готовлю против испанцев… Сейчас надо вывозить из России как можно больше пеньковых канатов и корабельных мачт. Вы должны помочь в этом, Джером Горсей, мой верный слуга.
— Ваше величество, я не пожалею ни сил, ни денег… Но, ваше величество, если мы, ваши верные подданные в Московии, сами снарядим корабли и захватим остров в Скифском море…
— Нет, нет! — Королева топнула ногой, снова покраснела. — Я запрещаю вам. Англия в опасности, нужны пеньковые канаты и корабельный лес. Нельзя озлоблять нашего московского друга, он может стать свирепым врагом. Но я не забуду ваших смелых планов, и мы, может быть, вернемся к ним, когда наступит время. А сейчас я устала… Господа, я не хочу ссориться с царем Федором. Ответ ему должен быть вежливым, но твердым. Относительно этого дурака и негодяя Бауса нам придется слегка извиниться… Но не порочьте его в глазах московитов. Посол королевы Елизаветы не должен быть виноватым. Английских купцов в Москве надо образумить. Мне надоели постоянные жалобы лондонских ольдерменов этой компании. Они не могут навести порядок у себя в доме и хотят получать большие доходы. Мистер Горсей, вам надо проявить твердость…
— Лондонские купцы не хотят Горсея, ваше величество, — сказал Уолсингем.
Королева поднялась с кресла.
— У меня заболела голова от ваших дурацких разговоров. Умные мужчины не могут разобраться в столь простом деле!.. Клянусь всемогущим, они только способны говорить комплименты дамам и дырявить друг друга шпагами. Нет, мы, женщины, гораздо проницательнее… Повелеваю вам, милорд, решить самому дело сообразно с необходимостью.
Королева протянула для поцелуя все еще изящную белую руку, надушенную самыми лучшими благовониями.
Джером Горсей и сэр Френсис Уолсингем покинули дворец и вышли на квадратный двор, забитый королевскими телохранителями. Лорд Уолсингем принял узду из рук слуги и, сунув ногу в стремя, сказал помрачневшему посланнику:
— Не следует принимать близко к сердцу то, что вы услышали от королевы. Со временем все может измениться, мой друг. Кстати, вы не узнали про судьбу двух английских кораблей, которые я тайно отправил в плавание на новую землю?
— Не могу ручаться, что это было так, но я слышал от сибирского царевича Маметкула, что в их земле были англичане. Они плыли по реке Оби. На кораблях были пушки и порох… Царевич сказал, что те люди были одеты, как я… Он сказал еще, что татары подумали, что англичане пришли завоевывать их землю, и ночью напали на корабли, людей убили, корабли разграбили и сожгли.
— Что ж, ваша история похожа на правду… Итак, мы скоро увидимся.
Лорд Уолсингем сноровисто бросил свое тощее тело в седло и тронул поводья. За ним поскакали вооруженные слуги.
И Джером Горсей уселся на свою серую в яблоках кобылу и в сопровождении верного слуги Джонкинса направился в гостиницу «Золотая подкова».
По пути им встретилось несколько отрядов вооруженной пехоты. Стрелки под удары барабанов бодро вышагивали, поднимая густую пыль. Горсей заметил, что вместо луков, торчавших за спиной английских стрелков в прошлый его приезд, теперь виднелись огнестрельные ружья.
— Несколько тысяч стрелков охраняют Лондон. И все время королевские секретари принимают и обучают новых и новых. В Лондоне никогда не было столько солдат, — сказал Горсею ехавший бок о бок с ним слуга Джонкинс.
Джером Горсей ничего не ответил.
Молча они подъехали к «Золотой подкове», молча разошлись по комнатам, расположенным на втором этаже.
Наступило время ужинать. Горсей спустился в харчевню при гостинице. В низком помещении с деревянным потолком горел камин. Несколько горожан сидели за дубовыми столами, пили пиво и громко разговаривали. Хозяин с поклоном показал Горсею на свободное место у камина.
— Что угодно дорогому гостю?
— Жареной ветчины, паштет из оленины и две кварты пива.
Усевшись за стол, Джером Горсей задумался. Разговор с королевой не выходил у него из головы. Выходит, задуманное дело там, в Скифском море, может обернуться плохо и никто не заступится. А он-то надеялся на лорда Френсиса Уолсингема. Нет, королева Елизавета не пойдет сейчас на опасную игру…
Голова Горсея лихорадочно заработала, выискивая всякие ходы и повороты. В Москве он надеялся на всесильного правителя Бориса Годунова, но и у того было много врагов и ему приходилось ходить с опаской. «Стоит оступиться — и Андрей Щелкалов тут же схватит меня за руку». Горсей проклинал себя за слова, сказанные про повивальную бабку и Бориса Годунова. А вдруг об этом узнает правитель?! Потом он подумал, что напрасно разболтал об острове на Скифском море. Если бы королева согласилась с его предложением и послала свои корабли, то все соболиные шкурки очутились бы в королевской казне.
Джером Горсей решил подождать, посмотреть, как пройдет первое плавание в Скифском море, а пока все держать в тайне.
Хозяин принес две кварты пива. Слуга поставил на стол ветчину и паштет.
Джером Горсей ужинал вяло, без смакования.
— Проклятый францисканец! — услышал он громкий возглас за соседним столом. — Изменник! Держите его!
Загремела посуда, двое горожан навалились на скромно одетого пожилого человека с бледным лицом. Завернув ему руки за спину, связали веревкой.
— Он подговаривал нас изменить королеве и помогать испанцам! — кричал один. — Думал, мы продадим свою душу за кварту пива! Он называл королеву нечестивой развратницей!
— Этот выродок сказал, что Филипп отрубит нашей королеве голову!
Францисканец молча глядел на всех полными ненависти глазами.
В гостиницу ворвались алебардщики, позванные хозяином.
Когда францисканца с бледным лицом и разгневанных горожан увели алебардщики, хозяин сказал, обращаясь к Горсею:
— Вы, наверно, не знаете, господин, про тайные происки испанского короля Филиппа. Он засылает в Англию переодетых монахов — францисканцев и иезуитов, чтобы они уговаривали англичан-католиков поднять оружие, когда испанские войска высадятся в Англии. Но лорд Уолсингем узнал об этом. Королева издала указ: таких проповедников вылавливать и предавать суду. Наверно, этого молодчика через три дня повесят, — закончил хозяин. — Вы плохо едите, господин. Моя ветчина славится и в Лондоне.
Глава восемнадцатая. ДИАВОЛА СРЕДИ НИХ ВРОДЕ НЕ БЫЛО, А СМРАДОМ ЕГО ДЫШАЛИ
— Что делают русские, когда приезжают на новые земли? — спросил Джон Браун, высадившись на холмистый остров.
Фома Мясной помолчал, подумал, почесал затылок.
— Да что? Перво-наперво строят избу для воеводы, вторую — для попа, а третью — общую для служилых людей, а насупротив их — ссыпной амбар для хлеба, погреб для пороху и церковь. Церковь — та же изба, только с крестом на крыше… Потом и стены деревянные ставили, снаружи укрепляли рвом.
— О да, так правильно. Мы тоже поставим избу. Вот здесь будет крепость, вокруг этой маленькой речки. Из Лондона привезут много товаров, мы сделаем большой амбар и будем торговать с дикарями. Ты будешь очень богатый человек, Фома Мясной… Русские пугали нас льдами. Но по дороге мы встречали совсем мало льдов.
— Год на год не приходится, господин купец. Вон люди говорят, прошлым летом сюда вовсе проходу от льдов не было.
— Мы будем сидеть на острове в своем теплом маленьком домике и ждать. А сюда будут приезжать самоеды и продавать соболиные шкурки. Здесь они очень, очень дешевы. Во сколько нам обойдется один соболь, Фома Мясной?
— Это как выпадет счастье, господин купец. Бывает, десять копеек, а бывает, и полтину выложить придется.
— Десять копеек, полтина! — счастливо рассмеялся англичанин. — А в Холмогорах мы платим пять и восемь рублей. А за отборные шкурки — десять и больше.
Фома Мясной промолчал.
Поморы не теряли времени. Несколько человек устанавливали на берегу вороты, с помощью которых собирались вытащить на песок большие кочи. Остальные носили с кораблей бревна и доски готового дома. Все торопились — знали, что северная природа не любит шутить. В любой час может измениться ветер, и неумолимые льды станут напирать на остров.
На берег съехал и второй купец, Ричард Ингрем.
Англичане отошли подальше от места высадки и стали прогуливаться взад и вперед, о чем-то оживленно разговаривая.
«Ишь, говорят, словно утки крякают», — подумал Богдан Лучков, прислушиваясь к их разговору.
— Поздравляю тебя, Иоганн, — радостно говорил Ричард Ингрем. — Мы сделали большое дело. Путь через страшные льды пройден. Много лет пытались англичане проникнуть в эти места, и только нам удалось пересечь Скифское море и высадиться на необитаемом острове. А раз он необитаем — значит, ничей, а раз ничей — значит, наш.
— О-о, я еще не верю, что стою на собственной земле.
Ричард Ингрем принялся танцевать, затаптывая сапогами скромные северные цветы.
— Рано еще радоваться, Ричард, — остановил его приятель. — Высадиться на острове мало, надо укрепить его. Вот когда я поставлю здесь крепость, — Джон Браун показал рукой, — и в амбаре у меня будет много соболиных шкурок, тогда мы будем чувствовать себя на этой земле отлично.
— Надо перезимовать. Зимовка закрепит наши права. Английская королева сможет защитить своих подданных, поселившихся на необитаемом острове.
— Что ж, не беда, перезимуем. Русские знают, как надо поступать. Никандр Мясной обещает, что весной сюда приедут много дикарей и привезут соболиные шкурки… Только слушай, Иоганн, — Ричард Ингрем круто повернулся, — мы здесь будем терпеть много лишений, и я думаю, будет справедливо, если все соболиные меха мы возьмем себе.
— Ты прав, Ричард, я тоже думал об этом. У нас есть уже десять сороков: те, что мы купили у пустозерцев, и если мы купим еще у здешних дикарей.
— О-о, если бы нам получить по две сотни сороков! Я бы вернулся в Англию и открыл свое дело.
— Я тоже, дорогой Ричард. Пусть Джером Горсей не думает, что нашел дураков. Каждый должен заботиться о себе. Это только справедливо.
— О да!
— Мы не возьмем в долг ни одного пенса. Все товары, отданные в обмен на меха, оплатим чистыми деньгами. И никто не скажет, что мы воры.
— Дорогой Иоганн, надо заплатить Богдану Лучкову, тогда он будет молчать и не расскажет о наших делах Джерому Горсею.
— Пусть рассказывает! — Джон Браун рубанул рукой воздух. — Джером Горсей сам обкрадывает Общество московских купцов. Если его дела узнают в Лондоне, ему не поздоровится.
— О-о!
— Надо сказать приказчику Лучкову, пусть следит за русскими мореходами, они плохо смотрят на нас, — помолчав, продолжал Джон Браун. — Надо соблюдать осторожность. У русских есть хорошая пословица: береженого и бог бережет.
— Я согласен. — Ричард Ингрем засмеялся. — Лучков и двое московитов надежные люди. Двое пустозерцев тем более. Это наши люди. А вот остальные, холмогорцы, их двадцать один человек…
— Да, ты прав… Посмотри, сколько оленей, жирные куропатки, и не надо платить за мясо. Здесь не скучно зимовать.
Англичане долго прохаживались по берегу, приятно между собой разговаривая.
К вечеру второго дня мореходы подвели дом под крышу. Один из пустозерцев, Никандр Мясной, собирался утром сложить печь. После работы в обширном недостроенном доме остались холмогорцы, все друзья, давно знакомые между собой. Остальные забрались в теплые каморы кочей, на свои постели.
— Ребята! — сказал Дементий Денежкин, старый мореход, ходивший капитаном при царе Иване Васильевиче. Он был товарищем Степана Гурьева по лихим плаваниям.
Все, будто ждали призыва Денежкина, подошли ближе, сгрудились возле морехода.
— Не нравятся мне наши хозяева, — продолжал Денежкин. — И англичане, и московский приказчик, и паче всех пустозерские купцы. Дело мореходное пустозерцы знают, спора нет, однако по речам ихним выходит, будто они разбойники, воры, одним словом. За деньги готовы отца родного продать. На кой ляд мы сюда агличан приволокли? Что они здесь делать собираются? Слыхал я сегодня разговор, будто крепость они ставить хотят и ров копать.
— И я слыхал. Крепость и амбары большие для товаров. Норовят у наших купцов перенять торговлю.
— Товары прямо из Лондона возить.
— Ихняя королева под свою руку остров возьмет.
— Пушки привезли и зелья огневого десять бочек.
— Добром не пахнет сия затея.
— По углам шепчутся, — вступил Федор Шубин. — Скрывают от нас что-то. А говорят, царские воеводы дозволили. Лжа!
— Может, они недозволенное, воровское творят, а мы им, выходит, помощниками?!
— Деньги платят, однако, хорошие.
— Да что ж деньги. Одно дело, душу пачкать неохота, а другое — и царские воеводы могут спину палками пощекотать, ежели не хуже что удумают.
— Дело наше трудное, каждый день возле смерти ходим. Однако зовут к себе дальние моря и неведомые земли. Почему так? Вокруг тебя товарищи, каждый за тебя готов жизнь отдать. И радость оттого на душе и покой. А нынче нет покоя. И море, и земля, и животные, и птицы — все возле тебя, протяни руку, возьми, а как посмотришь на хозяев да на тех, что с ними, — сердце щемит.
— Как бы получше вызнать, что купцы замыслили? Ежели на нашей земле крепость ставить — я им не работник, — твердо сказал Шубин.
— Дело говоришь, вызнать надо.
— Пусть Дементий Денежкин от всей артели спросит. Так, мол, и так. Старшим он у нас, как решит, так и сделаем.
— Ладно, мужики, — согласился Денежкин. — Я погляжу, присмотрюсь. Ежели что — прямо спрошу у Богдана Лучкова. А пока пошли, спать время.
Толкнув дверь, только вчера посаженную на петли, Дементий Денежкин шагнул на берег. Услышав позади легкий шорох, он обернулся и заметил чью-то тень, скрывшуюся за углом дома.
Денежкин, не раздумывая, бросился вслед за тенью. Как ни в чем не бывало из-за угла вышел приказчик Богдан Лучков. Денежкин едва не столкнулся с ним.
— Тьфу, черт, чуть с ног не свалил! — крикнул Лучков. — Что ты скачешь как полоумный? В пятнашки играешь?
— Думал, ошкуй. — Голубые глаза Дементия смотрели добродушно. — И нож приготовил, смотри-ка. — Он показал длинный острый нож с костяной ручкой. — А ты, Богдан Лучков, по какой нужде ночью бродишь?
Фома Мясной помолчал, подумал, почесал затылок.
— Да что? Перво-наперво строят избу для воеводы, вторую — для попа, а третью — общую для служилых людей, а насупротив их — ссыпной амбар для хлеба, погреб для пороху и церковь. Церковь — та же изба, только с крестом на крыше… Потом и стены деревянные ставили, снаружи укрепляли рвом.
— О да, так правильно. Мы тоже поставим избу. Вот здесь будет крепость, вокруг этой маленькой речки. Из Лондона привезут много товаров, мы сделаем большой амбар и будем торговать с дикарями. Ты будешь очень богатый человек, Фома Мясной… Русские пугали нас льдами. Но по дороге мы встречали совсем мало льдов.
— Год на год не приходится, господин купец. Вон люди говорят, прошлым летом сюда вовсе проходу от льдов не было.
— Мы будем сидеть на острове в своем теплом маленьком домике и ждать. А сюда будут приезжать самоеды и продавать соболиные шкурки. Здесь они очень, очень дешевы. Во сколько нам обойдется один соболь, Фома Мясной?
— Это как выпадет счастье, господин купец. Бывает, десять копеек, а бывает, и полтину выложить придется.
— Десять копеек, полтина! — счастливо рассмеялся англичанин. — А в Холмогорах мы платим пять и восемь рублей. А за отборные шкурки — десять и больше.
Фома Мясной промолчал.
Поморы не теряли времени. Несколько человек устанавливали на берегу вороты, с помощью которых собирались вытащить на песок большие кочи. Остальные носили с кораблей бревна и доски готового дома. Все торопились — знали, что северная природа не любит шутить. В любой час может измениться ветер, и неумолимые льды станут напирать на остров.
На берег съехал и второй купец, Ричард Ингрем.
Англичане отошли подальше от места высадки и стали прогуливаться взад и вперед, о чем-то оживленно разговаривая.
«Ишь, говорят, словно утки крякают», — подумал Богдан Лучков, прислушиваясь к их разговору.
— Поздравляю тебя, Иоганн, — радостно говорил Ричард Ингрем. — Мы сделали большое дело. Путь через страшные льды пройден. Много лет пытались англичане проникнуть в эти места, и только нам удалось пересечь Скифское море и высадиться на необитаемом острове. А раз он необитаем — значит, ничей, а раз ничей — значит, наш.
— О-о, я еще не верю, что стою на собственной земле.
Ричард Ингрем принялся танцевать, затаптывая сапогами скромные северные цветы.
— Рано еще радоваться, Ричард, — остановил его приятель. — Высадиться на острове мало, надо укрепить его. Вот когда я поставлю здесь крепость, — Джон Браун показал рукой, — и в амбаре у меня будет много соболиных шкурок, тогда мы будем чувствовать себя на этой земле отлично.
— Надо перезимовать. Зимовка закрепит наши права. Английская королева сможет защитить своих подданных, поселившихся на необитаемом острове.
— Что ж, не беда, перезимуем. Русские знают, как надо поступать. Никандр Мясной обещает, что весной сюда приедут много дикарей и привезут соболиные шкурки… Только слушай, Иоганн, — Ричард Ингрем круто повернулся, — мы здесь будем терпеть много лишений, и я думаю, будет справедливо, если все соболиные меха мы возьмем себе.
— Ты прав, Ричард, я тоже думал об этом. У нас есть уже десять сороков: те, что мы купили у пустозерцев, и если мы купим еще у здешних дикарей.
— О-о, если бы нам получить по две сотни сороков! Я бы вернулся в Англию и открыл свое дело.
— Я тоже, дорогой Ричард. Пусть Джером Горсей не думает, что нашел дураков. Каждый должен заботиться о себе. Это только справедливо.
— О да!
— Мы не возьмем в долг ни одного пенса. Все товары, отданные в обмен на меха, оплатим чистыми деньгами. И никто не скажет, что мы воры.
— Дорогой Иоганн, надо заплатить Богдану Лучкову, тогда он будет молчать и не расскажет о наших делах Джерому Горсею.
— Пусть рассказывает! — Джон Браун рубанул рукой воздух. — Джером Горсей сам обкрадывает Общество московских купцов. Если его дела узнают в Лондоне, ему не поздоровится.
— О-о!
— Надо сказать приказчику Лучкову, пусть следит за русскими мореходами, они плохо смотрят на нас, — помолчав, продолжал Джон Браун. — Надо соблюдать осторожность. У русских есть хорошая пословица: береженого и бог бережет.
— Я согласен. — Ричард Ингрем засмеялся. — Лучков и двое московитов надежные люди. Двое пустозерцев тем более. Это наши люди. А вот остальные, холмогорцы, их двадцать один человек…
— Да, ты прав… Посмотри, сколько оленей, жирные куропатки, и не надо платить за мясо. Здесь не скучно зимовать.
Англичане долго прохаживались по берегу, приятно между собой разговаривая.
К вечеру второго дня мореходы подвели дом под крышу. Один из пустозерцев, Никандр Мясной, собирался утром сложить печь. После работы в обширном недостроенном доме остались холмогорцы, все друзья, давно знакомые между собой. Остальные забрались в теплые каморы кочей, на свои постели.
— Ребята! — сказал Дементий Денежкин, старый мореход, ходивший капитаном при царе Иване Васильевиче. Он был товарищем Степана Гурьева по лихим плаваниям.
Все, будто ждали призыва Денежкина, подошли ближе, сгрудились возле морехода.
— Не нравятся мне наши хозяева, — продолжал Денежкин. — И англичане, и московский приказчик, и паче всех пустозерские купцы. Дело мореходное пустозерцы знают, спора нет, однако по речам ихним выходит, будто они разбойники, воры, одним словом. За деньги готовы отца родного продать. На кой ляд мы сюда агличан приволокли? Что они здесь делать собираются? Слыхал я сегодня разговор, будто крепость они ставить хотят и ров копать.
— И я слыхал. Крепость и амбары большие для товаров. Норовят у наших купцов перенять торговлю.
— Товары прямо из Лондона возить.
— Ихняя королева под свою руку остров возьмет.
— Пушки привезли и зелья огневого десять бочек.
— Добром не пахнет сия затея.
— По углам шепчутся, — вступил Федор Шубин. — Скрывают от нас что-то. А говорят, царские воеводы дозволили. Лжа!
— Может, они недозволенное, воровское творят, а мы им, выходит, помощниками?!
— Деньги платят, однако, хорошие.
— Да что ж деньги. Одно дело, душу пачкать неохота, а другое — и царские воеводы могут спину палками пощекотать, ежели не хуже что удумают.
— Дело наше трудное, каждый день возле смерти ходим. Однако зовут к себе дальние моря и неведомые земли. Почему так? Вокруг тебя товарищи, каждый за тебя готов жизнь отдать. И радость оттого на душе и покой. А нынче нет покоя. И море, и земля, и животные, и птицы — все возле тебя, протяни руку, возьми, а как посмотришь на хозяев да на тех, что с ними, — сердце щемит.
— Как бы получше вызнать, что купцы замыслили? Ежели на нашей земле крепость ставить — я им не работник, — твердо сказал Шубин.
— Дело говоришь, вызнать надо.
— Пусть Дементий Денежкин от всей артели спросит. Так, мол, и так. Старшим он у нас, как решит, так и сделаем.
— Ладно, мужики, — согласился Денежкин. — Я погляжу, присмотрюсь. Ежели что — прямо спрошу у Богдана Лучкова. А пока пошли, спать время.
Толкнув дверь, только вчера посаженную на петли, Дементий Денежкин шагнул на берег. Услышав позади легкий шорох, он обернулся и заметил чью-то тень, скрывшуюся за углом дома.
Денежкин, не раздумывая, бросился вслед за тенью. Как ни в чем не бывало из-за угла вышел приказчик Богдан Лучков. Денежкин едва не столкнулся с ним.
— Тьфу, черт, чуть с ног не свалил! — крикнул Лучков. — Что ты скачешь как полоумный? В пятнашки играешь?
— Думал, ошкуй. — Голубые глаза Дементия смотрели добродушно. — И нож приготовил, смотри-ка. — Он показал длинный острый нож с костяной ручкой. — А ты, Богдан Лучков, по какой нужде ночью бродишь?