Страница:
Такая обстановка была столь необычной, что вызывала тревогу. Она сменилась удивлением, когда наш вездесущий разведчик полковник Каминский сообщил, что войска 21-й и 38-й армий вот уже два дня как «потеряли» противника — не имеют с ним боевого соприкосновения. Это свидетельствовало о том, что войска нашего фронта значительно опередили врага.
А не следует ли нам воспользоваться этим обстоятельством? Ведь в значительной мере отвод войск фронта вызывался прорывом фашистских армий на московском и ростовском направлениях и вытекающей отсюда угрозой, что они обойдут наши фланги, как это было восточное Киева. Но сейчас мы получили из Москвы сведения о том. Что генеральное наступление немецких войск на столицу выдыхается, противник фактически остановлен в сотне километров от Москвы. Под Ростовом положение тоже постепенно стабилизируется. Таким образом, мы можем закрепиться значительно западнее того рубежа, который указан Ставкой. А это улучшило бы наше общее оперативно-стратегическое положение. В частности, используя важную железнодорожную магистраль Касторное — Лисичанск, мы получили бы возможность широко маневрировать силами между Юго-Западным и Южным фронтами.
Тщательно продумав эти свои выводы, я поделился ими с начальником штаба. Он, улыбаясь, покосился на меня:
— А вы знаете, я тоже думал об этом. Если нам удалось вырвать некоторую передышку, то мы должны воспользоваться ею, чтобы закрепиться на достигнутом сейчас рубеже. — Бодин подошел к карте и провел по ней карандашом: — Примерно вот здесь… Займем его, оборудуем для длительной и прочной обороны. Подготовьте справку-доклад для Военного совета, подкрепите документ соответствующими оперативно-тактическими расчетами.
С помощью полковника Захватаева и еще двух офицеров отдела я в тот же день проделал эту работу. С подготовленным документом Бодин поспешил к главкому. Вернулся он уже в двенадцатом часу ночи, сказал мне:
— Маршала не понадобилось убеждать: он сам об этом собирался говорить со Ставкой. Как только получим согласие Москвы, сразу же отдадим приказ. Нужно немедленно разрабатывать указания армиям.
Наш разговор прервал телефонный звонок. Начальник связи фронта докладывал, что генерал-лейтенант А. М. Василевский просит главкома к прямому проводу. Василевский являлся в тот период заместителем начальника Генерального штаба. Разговор, по-видимому, предстоял серьезный, но главком не мог прийти в аппаратную: он лежал с высокой температурой в своем салон-вагоне, стоявшем на вокзале. Бодин и я поспешили к аппарату прямой связи.
Начальник штаба продиктовал телеграфисту:
— У аппарата генерал-майор Бодин.
«Здравствуйте, товарищ Бодин, — появилось на ленте. — Москва срочно нуждается в помощи конницей. Ставка Верховного Главнокомандования просит Военный совет фронта: не может ли он перебросить под Москву свой 2-й кавалерийский корпус в составе 5-й и 9-й кавдивизий. Прошу сейчас же выяснить мнение Военного совета по этому вопросу и передать его мне для доклада Ставке. Говорю из Ставки. Ответ жду здесь».
— Передай, — быстро сказал мне Бодин, — что прошу подождать минут пятнадцать. Думаю, что ответ будет положительный, но переброска из-за отсутствия порожняка может встретить затруднения.
Сам он помчался к главкому.
«Хорошо, благодарю вас, — немедленно последовал ответ. — Заботу о порожняке берем на себя. Скажите, что с маршалом: передали, что он болен».
Я ответил, что у маршала высокая температура, а чем болен — не знаю.
Пока начальник штаба съездил на вокзал и вернулся, прошло с полчаса. Вбежав в переговорную, Бодин с ходу продиктовал:
— У аппарата товарищ Василевский? — Получив утвердительный ответ, он продолжал: — Товарищ Василевский, я доложил маршалу и получил следующий ответ: «Второй кавалерийский корпус в течение семнадцати дней вел беспрерывные бои и нуждается в пополнении боевого состава». В связи с общей обстановкой главком не считает возможным передать его в ваше распоряжение. Все.
Василевский сообщил, что идет докладывать ответ главкома Сталину, и вновь поинтересовался, чем болен Тимошенко. Бодин ответил, что тот заболел ангиной и врачи категорически запретили ему выходить на воздух.
Минут через двадцать аппарат заработал снова. Василевский спрашивал, на месте ли Бодин. Узнав, что тот у аппарата, передал:
«Прошу немедленно доложить товарищу маршалу следующую записку товарища Сталина: „Передайте товарищу маршалу, что я очень прошу его согласиться с предложением Ставки о переброске второго кавалерийского корпуса в ее распоряжение. Я знаю, что это будет большая жертва с точки зрения интересов Юго-Западного фронта, но я прошу пойти на эту жертву“.
Бодин быстро взглянул на часы. Они показывали четверть первого ночи.
— Все ясно, — продиктовал он, — еду доложить лично.
С ответом не задержусь.
На вопрос, сколько времени на это потребуется, Бодин сказал, что не менее часа, но он постарается выиграть минут двадцать пять, передав ответ главкома на узел связи по телефону.
Сославшись на то, что Сталин ждет ответа, Василевский предложил Бодину переговорить с главкомом по телефону. Начштаба несколько мгновений колебался: не любил доверяться городским проводам, но на этот раз махнул рукой:
— Хорошо. Перейду сейчас на телефон.
Минут через десять он продиктовал телеграфисту:
— Докладываю ответ маршала: «Мне не жалко отдать 2-й кавалерийский корпус для общей пользы. Однако считаю своим долгом предупредить, что он находится в состоянии, требующем двухнедельного укомплектования, и его переброска в таком виде, ослабляя Юго-Западный фронт, не принесет пользы и под Москвой. Если 2-й кавкорпус нужен в таком состоянии, о каком говорю, я переброшу его, как только будет подан железнодорожный состав».
Мне стало ясно, что у главкома еще теплится надежда: Ставка откажется от корпуса, когда узнает о его состоянии.
Василевский сообщил, что после доклада Сталину снова пригласит Бодина к аппарату. И снова почти полчаса томились мы в ожидании. Наконец аппарат опять ожил.
«Прошу принять и доложить ответ товарища Сталина, — передал Василевский. — „Товарищ Тимошенко! Составы будут поданы. Дайте команду о погрузке корпуса. Корпус будет пополнен в Москве“.
После мы убедились, что это было мудрое решение. Корпус Белова сыграл важную роль в разгроме дивизий Гудериана, рвавшихся к Москве с юга.
Но я столь подробно рассказал об этом эпизоде не для того, чтобы просто напомнить известный всем факт. Зная огромные полномочия и поистине железную властность Сталина, я был изумлен его манерой руководить. Он мог кратко скомандовать: «Отдать корпус» — и точка. Но Сталин с большим тактом и терпением добивался, чтобы исполнитель сам пришел к выводу о необходимости этого шага. Мне впоследствии частенько самому приходилось уже в роли командующего фронтом разговаривать с Верховным Главнокомандующим, и я убедился, что он умел прислушиваться к мнению подчиненных. Если исполнитель твердо стоял на своем и выдвигал для обоснования своей позиции веские аргументы, Сталин почти всегда уступал.
Узнав, что корпус Белова все же придется отправлять в район Серпухова, главком поручил Бодину попросить Василевского доложить Ставке мнение Военного совета о прекращении отвода наших армий.
Ответ пришел утром 28 октября. Ставка санкционировала предложение командования Юго-Западного фронта. В 12 часов дня Тимошенко подписал подготовленную нами заранее директиву, в которой сообщалось, что фронт прекращает отход и переходит к прочной обороне на рубеже городов Тим, Балаклея, Изюм и далее по реке Северский Донец до города Ямполь. Для каждой армии указывалась полоса обороны.
Между линией, на которой остановились войска фронта к моменту подписания этой директивы, и новым рубежом обороны проходила довольно широкая полоса местности. Тимошенко решил не оставлять эту местность противнику и использовать ее как предполье, под прикрытием которого готовить оборону на основном рубеже.
Так наступил новый поворот в жизни войск нашего фронта. Фашистскому верховному руководству пришлось с горечью констатировать, что полуторамесячная отсрочка генерального наступления на Москву фактически не достигла цели. Заняв более устойчивое оперативно-стратегическое положение, войска фронта опять переходили к активным боевым действиям. Их мощные удары докажут врагу, что возрожденный Юго-Западный фронт по-прежнему является грозной силой.
РАСЧЕТ И ЖЕЛЕЗНАЯ ВЫДЕРЖКА
А не следует ли нам воспользоваться этим обстоятельством? Ведь в значительной мере отвод войск фронта вызывался прорывом фашистских армий на московском и ростовском направлениях и вытекающей отсюда угрозой, что они обойдут наши фланги, как это было восточное Киева. Но сейчас мы получили из Москвы сведения о том. Что генеральное наступление немецких войск на столицу выдыхается, противник фактически остановлен в сотне километров от Москвы. Под Ростовом положение тоже постепенно стабилизируется. Таким образом, мы можем закрепиться значительно западнее того рубежа, который указан Ставкой. А это улучшило бы наше общее оперативно-стратегическое положение. В частности, используя важную железнодорожную магистраль Касторное — Лисичанск, мы получили бы возможность широко маневрировать силами между Юго-Западным и Южным фронтами.
Тщательно продумав эти свои выводы, я поделился ими с начальником штаба. Он, улыбаясь, покосился на меня:
— А вы знаете, я тоже думал об этом. Если нам удалось вырвать некоторую передышку, то мы должны воспользоваться ею, чтобы закрепиться на достигнутом сейчас рубеже. — Бодин подошел к карте и провел по ней карандашом: — Примерно вот здесь… Займем его, оборудуем для длительной и прочной обороны. Подготовьте справку-доклад для Военного совета, подкрепите документ соответствующими оперативно-тактическими расчетами.
С помощью полковника Захватаева и еще двух офицеров отдела я в тот же день проделал эту работу. С подготовленным документом Бодин поспешил к главкому. Вернулся он уже в двенадцатом часу ночи, сказал мне:
— Маршала не понадобилось убеждать: он сам об этом собирался говорить со Ставкой. Как только получим согласие Москвы, сразу же отдадим приказ. Нужно немедленно разрабатывать указания армиям.
Наш разговор прервал телефонный звонок. Начальник связи фронта докладывал, что генерал-лейтенант А. М. Василевский просит главкома к прямому проводу. Василевский являлся в тот период заместителем начальника Генерального штаба. Разговор, по-видимому, предстоял серьезный, но главком не мог прийти в аппаратную: он лежал с высокой температурой в своем салон-вагоне, стоявшем на вокзале. Бодин и я поспешили к аппарату прямой связи.
Начальник штаба продиктовал телеграфисту:
— У аппарата генерал-майор Бодин.
«Здравствуйте, товарищ Бодин, — появилось на ленте. — Москва срочно нуждается в помощи конницей. Ставка Верховного Главнокомандования просит Военный совет фронта: не может ли он перебросить под Москву свой 2-й кавалерийский корпус в составе 5-й и 9-й кавдивизий. Прошу сейчас же выяснить мнение Военного совета по этому вопросу и передать его мне для доклада Ставке. Говорю из Ставки. Ответ жду здесь».
— Передай, — быстро сказал мне Бодин, — что прошу подождать минут пятнадцать. Думаю, что ответ будет положительный, но переброска из-за отсутствия порожняка может встретить затруднения.
Сам он помчался к главкому.
«Хорошо, благодарю вас, — немедленно последовал ответ. — Заботу о порожняке берем на себя. Скажите, что с маршалом: передали, что он болен».
Я ответил, что у маршала высокая температура, а чем болен — не знаю.
Пока начальник штаба съездил на вокзал и вернулся, прошло с полчаса. Вбежав в переговорную, Бодин с ходу продиктовал:
— У аппарата товарищ Василевский? — Получив утвердительный ответ, он продолжал: — Товарищ Василевский, я доложил маршалу и получил следующий ответ: «Второй кавалерийский корпус в течение семнадцати дней вел беспрерывные бои и нуждается в пополнении боевого состава». В связи с общей обстановкой главком не считает возможным передать его в ваше распоряжение. Все.
Василевский сообщил, что идет докладывать ответ главкома Сталину, и вновь поинтересовался, чем болен Тимошенко. Бодин ответил, что тот заболел ангиной и врачи категорически запретили ему выходить на воздух.
Минут через двадцать аппарат заработал снова. Василевский спрашивал, на месте ли Бодин. Узнав, что тот у аппарата, передал:
«Прошу немедленно доложить товарищу маршалу следующую записку товарища Сталина: „Передайте товарищу маршалу, что я очень прошу его согласиться с предложением Ставки о переброске второго кавалерийского корпуса в ее распоряжение. Я знаю, что это будет большая жертва с точки зрения интересов Юго-Западного фронта, но я прошу пойти на эту жертву“.
Бодин быстро взглянул на часы. Они показывали четверть первого ночи.
— Все ясно, — продиктовал он, — еду доложить лично.
С ответом не задержусь.
На вопрос, сколько времени на это потребуется, Бодин сказал, что не менее часа, но он постарается выиграть минут двадцать пять, передав ответ главкома на узел связи по телефону.
Сославшись на то, что Сталин ждет ответа, Василевский предложил Бодину переговорить с главкомом по телефону. Начштаба несколько мгновений колебался: не любил доверяться городским проводам, но на этот раз махнул рукой:
— Хорошо. Перейду сейчас на телефон.
Минут через десять он продиктовал телеграфисту:
— Докладываю ответ маршала: «Мне не жалко отдать 2-й кавалерийский корпус для общей пользы. Однако считаю своим долгом предупредить, что он находится в состоянии, требующем двухнедельного укомплектования, и его переброска в таком виде, ослабляя Юго-Западный фронт, не принесет пользы и под Москвой. Если 2-й кавкорпус нужен в таком состоянии, о каком говорю, я переброшу его, как только будет подан железнодорожный состав».
Мне стало ясно, что у главкома еще теплится надежда: Ставка откажется от корпуса, когда узнает о его состоянии.
Василевский сообщил, что после доклада Сталину снова пригласит Бодина к аппарату. И снова почти полчаса томились мы в ожидании. Наконец аппарат опять ожил.
«Прошу принять и доложить ответ товарища Сталина, — передал Василевский. — „Товарищ Тимошенко! Составы будут поданы. Дайте команду о погрузке корпуса. Корпус будет пополнен в Москве“.
После мы убедились, что это было мудрое решение. Корпус Белова сыграл важную роль в разгроме дивизий Гудериана, рвавшихся к Москве с юга.
Но я столь подробно рассказал об этом эпизоде не для того, чтобы просто напомнить известный всем факт. Зная огромные полномочия и поистине железную властность Сталина, я был изумлен его манерой руководить. Он мог кратко скомандовать: «Отдать корпус» — и точка. Но Сталин с большим тактом и терпением добивался, чтобы исполнитель сам пришел к выводу о необходимости этого шага. Мне впоследствии частенько самому приходилось уже в роли командующего фронтом разговаривать с Верховным Главнокомандующим, и я убедился, что он умел прислушиваться к мнению подчиненных. Если исполнитель твердо стоял на своем и выдвигал для обоснования своей позиции веские аргументы, Сталин почти всегда уступал.
Узнав, что корпус Белова все же придется отправлять в район Серпухова, главком поручил Бодину попросить Василевского доложить Ставке мнение Военного совета о прекращении отвода наших армий.
Ответ пришел утром 28 октября. Ставка санкционировала предложение командования Юго-Западного фронта. В 12 часов дня Тимошенко подписал подготовленную нами заранее директиву, в которой сообщалось, что фронт прекращает отход и переходит к прочной обороне на рубеже городов Тим, Балаклея, Изюм и далее по реке Северский Донец до города Ямполь. Для каждой армии указывалась полоса обороны.
Между линией, на которой остановились войска фронта к моменту подписания этой директивы, и новым рубежом обороны проходила довольно широкая полоса местности. Тимошенко решил не оставлять эту местность противнику и использовать ее как предполье, под прикрытием которого готовить оборону на основном рубеже.
Так наступил новый поворот в жизни войск нашего фронта. Фашистскому верховному руководству пришлось с горечью констатировать, что полуторамесячная отсрочка генерального наступления на Москву фактически не достигла цели. Заняв более устойчивое оперативно-стратегическое положение, войска фронта опять переходили к активным боевым действиям. Их мощные удары докажут врагу, что возрожденный Юго-Западный фронт по-прежнему является грозной силой.
РАСЧЕТ И ЖЕЛЕЗНАЯ ВЫДЕРЖКА
Близился праздник Великого Октября. На пороге двадцать четвертой годовщины существования Страны Советов нашему народу выпало труднейшее испытание. На главном, московском направлении фашистские полчища стояли в 80 — 100 километрах от столицы нашей Родины, а на юге враг стучался в ворота Кавказа.
Это было, пожалуй, самое тяжелое для нас время. Военная кампания 1941 года достигла своего апогея. Войскам требовалось все больше и больше оружия и боеприпасов, а производство их резко сократилось в связи с тем, что крупнейшие промышленные районы были захвачены противником. Предприятия, эвакуированные на восток, еще только развертывались на новом месте. Промышленность не имела возможности восполнить потери армии в самолетах и танках. Все острее ощущалась нехватка боеприпасов. Войскам приходилось сидеть на голодном пайке, беречь каждый снаряд. Испытывалась острая нужда в вооружении.
Такой была общая обстановка, когда перед Военным советом фронта возникла проблема: что же делать дальше после закрепления на новом рубеже. О возможности перехода к активным боевым действиям, казалось, не могло быть и речи. Все наталкивало на мысль о неизбежности пассивной обороны, И все же угрожающее положение на флангах фронта вынуждало искать иное решение. Справа от нас часть сил Брянского фронта находилась во вражеском кольце. Слева положение не менее напряженное: Ростову угрожал прорыв танковой армий Клейста.
Мы в штабе фронта много думали над перспективами действий наших войск. И чем глубже я анализировал обстановку, тем больше убеждался, что пассивно обороняться в таком положении равносильно гибели. Надо, обязательно надо наступать. Снова и снова прикидываю наши возможности. Трудно, но можно, хотя и с некоторым риском, собрать довольно сильную группировку. Показал свои расчеты начальнику штаба. Бодин всегда был сторонником активных действий и сразу же горячо поддержал меня.
— Наступление, — сказал он, — нам необходимо не только для того, чтобы ликвидировать угрозу на флангах. Оно поднимет дух войск, которые сейчас морально измотаны длительным отступлением. Мы должны пусть маленькой, но эффектной победой ободрить людей. Но где и какими силами наступать? Вот над чем нам придется хорошенько подумать. Одно ясно: мы должны до предела напрячь силы, чтобы нанести пока лишь один более или менее серьезный удар.
Снова по карте изучаем оперативную обстановку. Чтобы на севере помочь войскам Брянского фронта, испытывавшим сильное давление противника, мы могли бы нанести удар к северо-западу от Касторного. Но на юге сложилась более выгодная для нас и не терпящая отлагательства ситуация. Здесь войска Южного фронта нависли над растянувшимся левым флангом танковой армии Клейста. Если мы в этом месте рассечем фронт противника, а затем выйдем в тыл его ударной танковой группировки, то добьемся не только большого морального и политического выигрыша, но ликвидируем угрозу Ростову, а следовательно, и Северному Кавказу.
Когда я высказал эти соображения, Бодин согласился:
— Да, тут, пожалуй, двух мнений быть не может: все говорит за удар под Ростовом. Однако нам следует теперь же, не теряя времени, настойчиво изыскивать необходимые силы и средства для нанесения удара по противнику и из района Касторного, чтобы помочь войскам Брянского фронта.
Подсчитываем силы и средства, которые можем привлечь к участию в наступательной операции на юге, графически изображаем на карте наш замысел. Докладывать главкому начальник штаба поручил мне:
— Ты надумал — тебе и карты в руки.
Маршал С. К. Тимошенко слушал мой доклад и внимательно рассматривал нашу карту с жирными красными стрелами, нацеленными во фланг и тыл войск Клейста. Потом сказал задумчиво:
— Чтобы пойти на это, надо создать достаточно мощную ударную группировку северо-западнее Ростова. Южный фронт не располагает теперь такими силами. Стало быть, придется Юго-Западному фронту кое-чем поделиться с Черевиченко. А если завтра Ставка снова отберет у нас Южный фронт? Тогда все переданные туда силы и средства безвозвратно уплывут от нас…
Мы молчали. При нашей бедности в войсках довод весьма резонный. Маршал после продолжительного изучения карты заключил:
— И все же для пользы дела мы смиримся с этим. Давайте прикинем, что мы без особого ущерба сможем перебросить на Южный фронт. Эти силы да плюс те резервные дивизии, которые Черевиченко вывел в район Белой Калитвы для доукомплектования, помогут нам создать костяк ударной группировки для будущего наступления.
— Неплохо было бы все эти силы объединить под единым командованием, — сказал Бодин.
— Правильно, — согласился Тимошенко. — Создадим новое армейское управление. Кстати, у нас в резерве появился опытный, проверенный в боях генерал. Я имею в виду генерал-майора Лопатина. Он только сегодня просил поскорее допустить его до дела. Вот над всем этим и подумайте, подготовьте необходимые расчеты и распоряжения. И не будем откладывать: сегодня же обсудим все эти вопросы на Военном совете.
Вечером состоялся Военный совет. Он единодушно поддержал идею наступления. Оставалось заручиться согласием Москвы.
Насколько мне помнится, первый разговор по этому вопросу состоялся 31 октября. Начальник Генштаба, выслушав главкома, высказал опасение: не слишком ли рискованно проводить сейчас большое наступление, не подорвет ли устойчивость Юго-Западного фронта передача части его сил соседу. «Без риска на войне не обойтись», — лаконично парировал Тимошенко.
Маршал Шапошников приказал обосновать свое предложение в телеграмме на имя Верховного Главнокомандующего. В этот же день мы подготовили текст телеграммы.
«Противник, — сообщалось в ней, — выйдя в район Харьков, Сталине, Таганрог, приостановил наступление и перешел к медленному вытеснению наших войск из Донбасса силами пехоты. Его танковая армия на ростовском направлении продолжает оставаться… Южный фронт по своей численности и вооружению не имеет возможности надежно преградить путь противнику и не обеспечит с 56-й армией удержание Ростова-на-Дону. Между тем продвижение противника опасно для всего Юга в целом, угрожает отрывом Кавказа от Дона и Поволжья. Угроза прорыва в тыл Южному и Юго-Западному фронтам вынудит их отступить и очистить районы среднего и нижнего течения Дона и даже Хопра. Одновременно с этим открываются пути противнику на Кубань и в сторону Сталинграда.
Считая армию Клейста основной опасностью, нужно пойти на риск ослабления Юго-Западного фронта и усиление за счет него Южного фронта. Одновременно думаем приступить к формированию управления 37-й армии с расчетом ввести в ее состав четыре стрелковые дивизии, выведенные командованием Южного фронта для укомплектования и приведения в порядок. Просим прислать: 30 тысяч винтовок, 500 ручных пулеметов, 250 станковых пулеметов, 200 противотанковых орудий, 150 полевых орудий и 200 танков».
Подписав ее, С. К. Тимошенко приказал немедленно передать в Москву, что мы и сделали.
Мысль об активных действиях занимала не только нас. В седьмом часу вечера генерал Черевиченко по телеграфу запросил разрешения нанести короткие удары по противнику силами трех стрелковых дивизий, двух танковых бригад и отряда Новочеркасского кавалерийского училища из состава 9-й армии. Командующий фронтом просил обеспечить этому наступлению поддержку со стороны 56-й армии. Маршал покачал головой:
— Нет смысла расходовать силы на булавочные уколы. Надо подготовить такой удар, чтобы противнику он надолго запомнился.
Семен Константинович связался с Черевиченко.
— Мы думаем, — сказал он, — сформировать армейское управление и передать его вам вместе с одной стрелковой дивизией, танковой бригадой, двумя полками противотанковой артиллерии и двумя бронепоездами Юго-Западного фронта. Командующим армией предлагаем назначить генерала Лопатина, членом Военного совета — дивизионного комиссара Попова, начальником штаба — полковника Варенникова… Предполагаем армейское управление формировать в Ворошиловграде. Ваше мнение?
Черевиченко ответил, что новое армейское управление лучше направить в Белую Калитву, где сейчас находятся на формировании три стрелковые дивизии. Пусть они тоже войдут в подчинение Лопатина.
Еще не осознав, что главком замышляет большое наступление и именно для этого спешно формирует новую армию, Черевиченко снова напомнил о своем намерении нанести по врагу короткие удары.
— В частности, — сказал он, — мы намечаем провести такую операцию в районе Куйбышеве. Цель — разгром танковой и одной моторизованной дивизий противника и выход на реку Миус. Средства для этого наберем, но это ослабит стык между нами и соседом. Просим, товарища Ремезова обеспечить нашу операцию активными действиями…
Черевиченко все еще думал лишь о небольших частных ударах, а не о серьезном наступлении. Маршал предложил ему не спешить и как следует все продумать.
С 1 ноября на ростовском направлении установилось затишье. В чем дело? Готовятся ли гитлеровцы к новому броску или настолько выдохлись, что больше не могут наступать? На это должна была ответить разведка. И все ее звенья усиленно вели поиск. Выяснилось, что противник концентрирует на ростовском направлении мощные танковые и моторизованные силы. Значит, готовит удар. Но куда двинет Клейст свои танки и мотопехоту — прямо на Ростов или в обход его с севера? Оба направления были для нас весьма уязвимыми. Однако удар непосредственно на Ростов и для армии Клейста был опасен, потому что ее флангу и тылу угрожали левофланговые соединения Южного фронта. Скорее всего, фашисты постараются обойти город.
Вот в такой обстановке вынашивался замысел наступления наших войск на ростовском направлении. Проанализировав все возможные варианты, маршал Тимошенко пришел к выводу, что вновь формируемую армию выгоднее всего ввести на левом фланге Южного фронта, на стыке 9-й и 18-й армий. Если фашистское командование намеревается нанести удар по левому крылу Южного фронта, то появление здесь нашей свежей армии создаст противнику немалые трудности, а если он все же прямо пойдет на Ростов, то новая армия совместно со своими соседями нанесет удар во фланг и тыл группировки Клейста.
Первые три ноябрьских дня были заполнены хлопотами по организации обороны на новом рубеже, по переброске кавкорпуса Белова под Москву, по организации вывода намеченных соединений и частей из Юго-Западного фронта в Южный. Ставка что-то медлила с ответом на предложение маршала Тимошенко. И он решил, не ожидая окончательного решения Москвы, встретиться с командованием Южного фронта, чтобы обсудить основные вопросы предстоящей операции.
В ночь на 4 ноября главком приказал командующему авиацией генералу Фалалееву обеспечить перелет в Каменск, в штаб Южного фронта. Вылет был назначен на 8 часов утра.
Всю ночь мы в штабе готовили расчеты и справки, касающиеся будущей операции. Генерала Бодина больше всего тревожила мысль о том, как фронтовое и армейское командования, которым практически предстоит решать все задачи, воспримут идею большого наступления, Он справедливо считал, что от этого во многом зависит успех.
— Понимаете, Иван Христофорович, — говорил он мне, — как важно, чтобы в нашем сознании наступил решительный перелом. Мы свыклись с мыслью, что инициатива прочно захвачена противником, что нужно пока изматывать его активной обороной, ибо на большее у нас сил пока не хватает. А сил у нас действительно маловато еще, особенно мало вооружения и боеприпасов. Но не только в этом дело. Нельзя забывать и психологический фактор. Мы все время отступали и уже привыкли к тому, что враг сильнее нас и о крупном наступлении нечего и думать. Небольшие контрудары, контратаки — это можно, а крупное наступление — рановато. Ореол непобедимости, которым фашистская пропаганда овеяла свою армию, потихоньку воздействует и на нас. И пора нам развенчивать этот миф. — Бодин задумался и улыбнулся. — Если раньше противник казался нам львом, то теперь мы должны представить его мышью. Смеетесь?
А я вспомнил забавный эпизод из книги Аркадия Первенцева «Кочубей». Кочубей, этот талантливый командир-самородок, возил с собой крупномасштабную карту. Белогвардейские полки на этой карте обозначались еле заметными кружочками, а кочубеевские сотни алели огромными пятнами, от которых в сторону врага устремлялись разящие стрелы. Когда какая-нибудь сотня начинала отступать под натиском превосходящих сил белых, то Кочубей вызывал командира, показывал на свою «психологическую» карту и сурово вопрошал: «Видишь, яка у тебя сила и яка у них?» Командир чесал затылок, кряхтел и, искренне уверовав в превосходство своей сотни над полком беляков, смущенно бормотал: «Яка козявка меня кусает!.. Ну, батько, такую мы расчехвостим». И сотня его хлопцев действительно чехвостила белый полк.
Писатель метко подметил: уверенность в своих силах — это уже наполовину обеспеченная победа. Наши генералы, конечно, не наивные командиры Кочубея, но в данной ситуации неплохо было бы, если бы нам удалось представить армию Клейста этакой «козявкой» в сравнении с силами Южного фронта. Клейст, конечно, силен. И все же мы должны попытаться всеми способами показать его уязвимость.
Честно признаюсь — мыс Павлом Ивановичем действительно старались всячески умалить боеспособность армии Клейста в глазах как командования Южного фронта, так и командующих армиями. В данном случае мы сознательно поступили вопреки непреложному правилу: не допускать недооценки возможностей противника. Но мы с Бодиным исходили из того, что в те дни важно было преодолеть психологический барьер в сознании наших командиров, сложившийся в результате длительного отступления и, чего греха таить, подсознательного убеждения в неизбежности этого отступления из-за превосходства противника в технике.
Знатоки военного искусства, очевидно, неодобрительно отнесутся к нашему эксперименту. Но на войне всякое случается. И мой рассказ является еще одним тому доказательством. Во всяком случае, наша небольшая хитрость сыграла положительную роль во время подготовки контрнаступления под Ростовом.
Утром мы уже были в Каменск-Шахтинске. В просторной комнате собрались члены Военного совета и многие другие генералы Южного фронта. Ничто так не выдает истинное настроение военачальника, как оценка им обстановки. Если он уверен в своих силах и готов к решению любой задачи, то старается подчеркивать не преимущества, а слабые стороны противника. Поэтому и начал главком с заслушивания обстановки.
Первым докладывал полковник Александр Филиппович Васильев, начальник разведывательного отдела фронта. Он детально перечислил и охарактеризовал немецкие соединения, противостоявшие войскам Южного фронта. Против 12-й и 18-й армий наступали 76, 94 и 97-я немецкие пехотные дивизии из группы генерала Шведлера, 9, 3 и 52-я итальянские пехотные дивизии, 198-я немецкая пехотная дивизия и 49-й горный немецкий корпус. На стыке 9-й и 18-й армий и перед фронтом 9-й и 56-й Отдельной армий готовились возобновить наступление войска 1-й немецкой танковой армии генерала Клейста. Разведчик подчеркнул, что почти все вражеские дивизии недавно пополнились живой силой, а танковые соединения — танками. Основные силы Клейста (дивизии СС «Викинг», «Адольф Гитлер», 13, 14, 16-я танковая и 60-я моторизованная дивизии) в начале ноября группировались перед стыком наших 18-й и 9-й армий.
Несколько часов назад захвачен фашистский офицер, у которого обнаружен боевой приказ по 16-й танковой дивизии. Из этого документа и из показаний офицера выяснилось, что на ростовском направлении Клейст намеревается нанести главный удар силами 13, 14, 16-й танковых, 60-й моторизованной дивизий и 49-го горного корпуса. Точно определены фронт и направление наступления. Не определено лишь время его начала. Это сообщение заметно встревожило главкома. — Какие меры приняты по отражению наступления противника? — спросил он у Черевиченко.
Командующий фронтом доложил: на направлении главного удара противник сможет сосредоточить 200 — 250 танков. У нас здесь на 90-километровом фронте держит оборону 9-я армия генерала Харитонова. Ее силы — четыре стрелковые дивизии и 50 танков. В полосе армии создано девять противотанковых укрепленных районов, особенно мощный — в районе Дьяково, на стыке с 18-й армией. За надежными инженерными заграждениями и минными полями размещены противотанковая артиллерия и танки. На случай прорыва противника на отдельных направлениях в резерве командующего армией в тылу находятся две танковые бригады с 50 боевыми машинами.
Это было, пожалуй, самое тяжелое для нас время. Военная кампания 1941 года достигла своего апогея. Войскам требовалось все больше и больше оружия и боеприпасов, а производство их резко сократилось в связи с тем, что крупнейшие промышленные районы были захвачены противником. Предприятия, эвакуированные на восток, еще только развертывались на новом месте. Промышленность не имела возможности восполнить потери армии в самолетах и танках. Все острее ощущалась нехватка боеприпасов. Войскам приходилось сидеть на голодном пайке, беречь каждый снаряд. Испытывалась острая нужда в вооружении.
Такой была общая обстановка, когда перед Военным советом фронта возникла проблема: что же делать дальше после закрепления на новом рубеже. О возможности перехода к активным боевым действиям, казалось, не могло быть и речи. Все наталкивало на мысль о неизбежности пассивной обороны, И все же угрожающее положение на флангах фронта вынуждало искать иное решение. Справа от нас часть сил Брянского фронта находилась во вражеском кольце. Слева положение не менее напряженное: Ростову угрожал прорыв танковой армий Клейста.
Мы в штабе фронта много думали над перспективами действий наших войск. И чем глубже я анализировал обстановку, тем больше убеждался, что пассивно обороняться в таком положении равносильно гибели. Надо, обязательно надо наступать. Снова и снова прикидываю наши возможности. Трудно, но можно, хотя и с некоторым риском, собрать довольно сильную группировку. Показал свои расчеты начальнику штаба. Бодин всегда был сторонником активных действий и сразу же горячо поддержал меня.
— Наступление, — сказал он, — нам необходимо не только для того, чтобы ликвидировать угрозу на флангах. Оно поднимет дух войск, которые сейчас морально измотаны длительным отступлением. Мы должны пусть маленькой, но эффектной победой ободрить людей. Но где и какими силами наступать? Вот над чем нам придется хорошенько подумать. Одно ясно: мы должны до предела напрячь силы, чтобы нанести пока лишь один более или менее серьезный удар.
Снова по карте изучаем оперативную обстановку. Чтобы на севере помочь войскам Брянского фронта, испытывавшим сильное давление противника, мы могли бы нанести удар к северо-западу от Касторного. Но на юге сложилась более выгодная для нас и не терпящая отлагательства ситуация. Здесь войска Южного фронта нависли над растянувшимся левым флангом танковой армии Клейста. Если мы в этом месте рассечем фронт противника, а затем выйдем в тыл его ударной танковой группировки, то добьемся не только большого морального и политического выигрыша, но ликвидируем угрозу Ростову, а следовательно, и Северному Кавказу.
Когда я высказал эти соображения, Бодин согласился:
— Да, тут, пожалуй, двух мнений быть не может: все говорит за удар под Ростовом. Однако нам следует теперь же, не теряя времени, настойчиво изыскивать необходимые силы и средства для нанесения удара по противнику и из района Касторного, чтобы помочь войскам Брянского фронта.
Подсчитываем силы и средства, которые можем привлечь к участию в наступательной операции на юге, графически изображаем на карте наш замысел. Докладывать главкому начальник штаба поручил мне:
— Ты надумал — тебе и карты в руки.
Маршал С. К. Тимошенко слушал мой доклад и внимательно рассматривал нашу карту с жирными красными стрелами, нацеленными во фланг и тыл войск Клейста. Потом сказал задумчиво:
— Чтобы пойти на это, надо создать достаточно мощную ударную группировку северо-западнее Ростова. Южный фронт не располагает теперь такими силами. Стало быть, придется Юго-Западному фронту кое-чем поделиться с Черевиченко. А если завтра Ставка снова отберет у нас Южный фронт? Тогда все переданные туда силы и средства безвозвратно уплывут от нас…
Мы молчали. При нашей бедности в войсках довод весьма резонный. Маршал после продолжительного изучения карты заключил:
— И все же для пользы дела мы смиримся с этим. Давайте прикинем, что мы без особого ущерба сможем перебросить на Южный фронт. Эти силы да плюс те резервные дивизии, которые Черевиченко вывел в район Белой Калитвы для доукомплектования, помогут нам создать костяк ударной группировки для будущего наступления.
— Неплохо было бы все эти силы объединить под единым командованием, — сказал Бодин.
— Правильно, — согласился Тимошенко. — Создадим новое армейское управление. Кстати, у нас в резерве появился опытный, проверенный в боях генерал. Я имею в виду генерал-майора Лопатина. Он только сегодня просил поскорее допустить его до дела. Вот над всем этим и подумайте, подготовьте необходимые расчеты и распоряжения. И не будем откладывать: сегодня же обсудим все эти вопросы на Военном совете.
Вечером состоялся Военный совет. Он единодушно поддержал идею наступления. Оставалось заручиться согласием Москвы.
Насколько мне помнится, первый разговор по этому вопросу состоялся 31 октября. Начальник Генштаба, выслушав главкома, высказал опасение: не слишком ли рискованно проводить сейчас большое наступление, не подорвет ли устойчивость Юго-Западного фронта передача части его сил соседу. «Без риска на войне не обойтись», — лаконично парировал Тимошенко.
Маршал Шапошников приказал обосновать свое предложение в телеграмме на имя Верховного Главнокомандующего. В этот же день мы подготовили текст телеграммы.
«Противник, — сообщалось в ней, — выйдя в район Харьков, Сталине, Таганрог, приостановил наступление и перешел к медленному вытеснению наших войск из Донбасса силами пехоты. Его танковая армия на ростовском направлении продолжает оставаться… Южный фронт по своей численности и вооружению не имеет возможности надежно преградить путь противнику и не обеспечит с 56-й армией удержание Ростова-на-Дону. Между тем продвижение противника опасно для всего Юга в целом, угрожает отрывом Кавказа от Дона и Поволжья. Угроза прорыва в тыл Южному и Юго-Западному фронтам вынудит их отступить и очистить районы среднего и нижнего течения Дона и даже Хопра. Одновременно с этим открываются пути противнику на Кубань и в сторону Сталинграда.
Считая армию Клейста основной опасностью, нужно пойти на риск ослабления Юго-Западного фронта и усиление за счет него Южного фронта. Одновременно думаем приступить к формированию управления 37-й армии с расчетом ввести в ее состав четыре стрелковые дивизии, выведенные командованием Южного фронта для укомплектования и приведения в порядок. Просим прислать: 30 тысяч винтовок, 500 ручных пулеметов, 250 станковых пулеметов, 200 противотанковых орудий, 150 полевых орудий и 200 танков».
Подписав ее, С. К. Тимошенко приказал немедленно передать в Москву, что мы и сделали.
Мысль об активных действиях занимала не только нас. В седьмом часу вечера генерал Черевиченко по телеграфу запросил разрешения нанести короткие удары по противнику силами трех стрелковых дивизий, двух танковых бригад и отряда Новочеркасского кавалерийского училища из состава 9-й армии. Командующий фронтом просил обеспечить этому наступлению поддержку со стороны 56-й армии. Маршал покачал головой:
— Нет смысла расходовать силы на булавочные уколы. Надо подготовить такой удар, чтобы противнику он надолго запомнился.
Семен Константинович связался с Черевиченко.
— Мы думаем, — сказал он, — сформировать армейское управление и передать его вам вместе с одной стрелковой дивизией, танковой бригадой, двумя полками противотанковой артиллерии и двумя бронепоездами Юго-Западного фронта. Командующим армией предлагаем назначить генерала Лопатина, членом Военного совета — дивизионного комиссара Попова, начальником штаба — полковника Варенникова… Предполагаем армейское управление формировать в Ворошиловграде. Ваше мнение?
Черевиченко ответил, что новое армейское управление лучше направить в Белую Калитву, где сейчас находятся на формировании три стрелковые дивизии. Пусть они тоже войдут в подчинение Лопатина.
Еще не осознав, что главком замышляет большое наступление и именно для этого спешно формирует новую армию, Черевиченко снова напомнил о своем намерении нанести по врагу короткие удары.
— В частности, — сказал он, — мы намечаем провести такую операцию в районе Куйбышеве. Цель — разгром танковой и одной моторизованной дивизий противника и выход на реку Миус. Средства для этого наберем, но это ослабит стык между нами и соседом. Просим, товарища Ремезова обеспечить нашу операцию активными действиями…
Черевиченко все еще думал лишь о небольших частных ударах, а не о серьезном наступлении. Маршал предложил ему не спешить и как следует все продумать.
С 1 ноября на ростовском направлении установилось затишье. В чем дело? Готовятся ли гитлеровцы к новому броску или настолько выдохлись, что больше не могут наступать? На это должна была ответить разведка. И все ее звенья усиленно вели поиск. Выяснилось, что противник концентрирует на ростовском направлении мощные танковые и моторизованные силы. Значит, готовит удар. Но куда двинет Клейст свои танки и мотопехоту — прямо на Ростов или в обход его с севера? Оба направления были для нас весьма уязвимыми. Однако удар непосредственно на Ростов и для армии Клейста был опасен, потому что ее флангу и тылу угрожали левофланговые соединения Южного фронта. Скорее всего, фашисты постараются обойти город.
Вот в такой обстановке вынашивался замысел наступления наших войск на ростовском направлении. Проанализировав все возможные варианты, маршал Тимошенко пришел к выводу, что вновь формируемую армию выгоднее всего ввести на левом фланге Южного фронта, на стыке 9-й и 18-й армий. Если фашистское командование намеревается нанести удар по левому крылу Южного фронта, то появление здесь нашей свежей армии создаст противнику немалые трудности, а если он все же прямо пойдет на Ростов, то новая армия совместно со своими соседями нанесет удар во фланг и тыл группировки Клейста.
Первые три ноябрьских дня были заполнены хлопотами по организации обороны на новом рубеже, по переброске кавкорпуса Белова под Москву, по организации вывода намеченных соединений и частей из Юго-Западного фронта в Южный. Ставка что-то медлила с ответом на предложение маршала Тимошенко. И он решил, не ожидая окончательного решения Москвы, встретиться с командованием Южного фронта, чтобы обсудить основные вопросы предстоящей операции.
В ночь на 4 ноября главком приказал командующему авиацией генералу Фалалееву обеспечить перелет в Каменск, в штаб Южного фронта. Вылет был назначен на 8 часов утра.
Всю ночь мы в штабе готовили расчеты и справки, касающиеся будущей операции. Генерала Бодина больше всего тревожила мысль о том, как фронтовое и армейское командования, которым практически предстоит решать все задачи, воспримут идею большого наступления, Он справедливо считал, что от этого во многом зависит успех.
— Понимаете, Иван Христофорович, — говорил он мне, — как важно, чтобы в нашем сознании наступил решительный перелом. Мы свыклись с мыслью, что инициатива прочно захвачена противником, что нужно пока изматывать его активной обороной, ибо на большее у нас сил пока не хватает. А сил у нас действительно маловато еще, особенно мало вооружения и боеприпасов. Но не только в этом дело. Нельзя забывать и психологический фактор. Мы все время отступали и уже привыкли к тому, что враг сильнее нас и о крупном наступлении нечего и думать. Небольшие контрудары, контратаки — это можно, а крупное наступление — рановато. Ореол непобедимости, которым фашистская пропаганда овеяла свою армию, потихоньку воздействует и на нас. И пора нам развенчивать этот миф. — Бодин задумался и улыбнулся. — Если раньше противник казался нам львом, то теперь мы должны представить его мышью. Смеетесь?
А я вспомнил забавный эпизод из книги Аркадия Первенцева «Кочубей». Кочубей, этот талантливый командир-самородок, возил с собой крупномасштабную карту. Белогвардейские полки на этой карте обозначались еле заметными кружочками, а кочубеевские сотни алели огромными пятнами, от которых в сторону врага устремлялись разящие стрелы. Когда какая-нибудь сотня начинала отступать под натиском превосходящих сил белых, то Кочубей вызывал командира, показывал на свою «психологическую» карту и сурово вопрошал: «Видишь, яка у тебя сила и яка у них?» Командир чесал затылок, кряхтел и, искренне уверовав в превосходство своей сотни над полком беляков, смущенно бормотал: «Яка козявка меня кусает!.. Ну, батько, такую мы расчехвостим». И сотня его хлопцев действительно чехвостила белый полк.
Писатель метко подметил: уверенность в своих силах — это уже наполовину обеспеченная победа. Наши генералы, конечно, не наивные командиры Кочубея, но в данной ситуации неплохо было бы, если бы нам удалось представить армию Клейста этакой «козявкой» в сравнении с силами Южного фронта. Клейст, конечно, силен. И все же мы должны попытаться всеми способами показать его уязвимость.
Честно признаюсь — мыс Павлом Ивановичем действительно старались всячески умалить боеспособность армии Клейста в глазах как командования Южного фронта, так и командующих армиями. В данном случае мы сознательно поступили вопреки непреложному правилу: не допускать недооценки возможностей противника. Но мы с Бодиным исходили из того, что в те дни важно было преодолеть психологический барьер в сознании наших командиров, сложившийся в результате длительного отступления и, чего греха таить, подсознательного убеждения в неизбежности этого отступления из-за превосходства противника в технике.
Знатоки военного искусства, очевидно, неодобрительно отнесутся к нашему эксперименту. Но на войне всякое случается. И мой рассказ является еще одним тому доказательством. Во всяком случае, наша небольшая хитрость сыграла положительную роль во время подготовки контрнаступления под Ростовом.
Утром мы уже были в Каменск-Шахтинске. В просторной комнате собрались члены Военного совета и многие другие генералы Южного фронта. Ничто так не выдает истинное настроение военачальника, как оценка им обстановки. Если он уверен в своих силах и готов к решению любой задачи, то старается подчеркивать не преимущества, а слабые стороны противника. Поэтому и начал главком с заслушивания обстановки.
Первым докладывал полковник Александр Филиппович Васильев, начальник разведывательного отдела фронта. Он детально перечислил и охарактеризовал немецкие соединения, противостоявшие войскам Южного фронта. Против 12-й и 18-й армий наступали 76, 94 и 97-я немецкие пехотные дивизии из группы генерала Шведлера, 9, 3 и 52-я итальянские пехотные дивизии, 198-я немецкая пехотная дивизия и 49-й горный немецкий корпус. На стыке 9-й и 18-й армий и перед фронтом 9-й и 56-й Отдельной армий готовились возобновить наступление войска 1-й немецкой танковой армии генерала Клейста. Разведчик подчеркнул, что почти все вражеские дивизии недавно пополнились живой силой, а танковые соединения — танками. Основные силы Клейста (дивизии СС «Викинг», «Адольф Гитлер», 13, 14, 16-я танковая и 60-я моторизованная дивизии) в начале ноября группировались перед стыком наших 18-й и 9-й армий.
Несколько часов назад захвачен фашистский офицер, у которого обнаружен боевой приказ по 16-й танковой дивизии. Из этого документа и из показаний офицера выяснилось, что на ростовском направлении Клейст намеревается нанести главный удар силами 13, 14, 16-й танковых, 60-й моторизованной дивизий и 49-го горного корпуса. Точно определены фронт и направление наступления. Не определено лишь время его начала. Это сообщение заметно встревожило главкома. — Какие меры приняты по отражению наступления противника? — спросил он у Черевиченко.
Командующий фронтом доложил: на направлении главного удара противник сможет сосредоточить 200 — 250 танков. У нас здесь на 90-километровом фронте держит оборону 9-я армия генерала Харитонова. Ее силы — четыре стрелковые дивизии и 50 танков. В полосе армии создано девять противотанковых укрепленных районов, особенно мощный — в районе Дьяково, на стыке с 18-й армией. За надежными инженерными заграждениями и минными полями размещены противотанковая артиллерия и танки. На случай прорыва противника на отдельных направлениях в резерве командующего армией в тылу находятся две танковые бригады с 50 боевыми машинами.