Страница:
— Что?! — Валери обвел всех недоуменным взглядом, чем вызвал общий взрыв хохота. — Да ну вас к черту! Мало того что у меня печень, вы еще отводите мне самую низкую роль. Вот вам! В замочную скважину, как самого пузатого, мы пропихиваем Рольфа, а на шухере пусть стоит Гард, он уж как-нибудь сговорится с полицейскими. Я же, как единственный честный человек, возьму на себя общее руководство.
Серпино фыркнул в бокал и замахал руками:
— Хватит, хватит, уморить задумали! У меня же давление поднимается, банкиру же не положено умирать со смеху… Фред, да вынь ты из ушей свои затычки! Поговорим о чем-нибудь нейтральном. Например, о том, скоро ли Гард посадит Кахиню.
— Он меня никогда не посадит, — мгновенно парировал Карел. — И не потому, что он мой друг, а потому, что я его друг! Только это и заставляет меня уважать закон, который он бережет!
— А может быть, ты с возрастом становишься просто умнее и осторожнее? — прогудел Бейли.
— Ха! Умнее! Конечно умнее! А вот осторожнее — вряд ли. Недавно одним движением руки я остановил в шесть часов вечера движение по Центральной улице, заработав при этом сто пятьдесят кларков!
— Это невозможно, — сказал Гард. — Остановить движение в часы пик? На Центральной?!
— Но я это сделал. На пари.
— Интересно, — сказал Гард. — Надеюсь, мы не услышим ничего предосудительного?
— Лично ты услышишь кое-что о тупости полицейских, не более. Итак, в шесть часов вечера я. Карел Кахиня, выхожу с сумкой на плече на середину Центральной улицы и прямо перед радиатором первого же автомобиля ставлю… аптекарский пузырек! Визг тормозов, естественно. Я, как ни в чем не бывало, продолжаю ставить свои пузырьки поперек мостовой. Лавина замерла. Не успел я добраться до осевой линии, ко мне — огонь из ноздрей! — подлетает полиция. Что вы тут делаете?! Как что, отвечаю, разве не видите? Беру пробу воздуха. На предмет загазованности в часы пик! Документы! Пожалуйста. Сую под нос бумагу из министерства…
— Подделка документов, статья семнадцатая, пункт "в", до трех лет тюремного заключения, — процитировал Гард.
— … бумагу из министерства политологии, отдел шумерологии, сектор управления коллапсом.
— Лихо! — не выдержал Гард. — Констатирую: раз нет учреждения, от которого бумаги, нет и подделки документов. Остается нарушение правил уличного движения. Штраф до тридцати кларков.
— А пари было на сто пятьдесят, — уточнил Карел. — У полицейского глаза на лоб, а я ему вежливо: вон та дамочка в сиреневом «ягуаре» собирается раздавить мои газоанализаторы. Отрегулируйте, сержант. Он кинулся к дамочке, я дотянул пузырьки до тротуара, смешался с толпой, и, вы знаете, полицейский еще полчаса держал машины перед моими пузырьками!
— Браво! — сказал Бейли.
— А тысячи людей опоздали на свидания, на похороны, на пикники… — проговорил Гард. — Ох, Карел, плут ты все-таки!
— Меня поражает ваша неосведомленность, господин комиссар. Я — плут?! Да я в подметки не гожусь настоящим пройдохам. Так и быть, пополню образование нашего доброго блюстителя порядка. Вопрос: может ли человек, не нарушая никаких законов, ограбить на улице другого человека?
— Гм, раз это утверждаешь ты, — сказал Гард, — значит, может.
— А как?
— Есть разные способы.
— Нет, ты не увиливай. Какие?
— А чтоб тебя!.. На любой способ ограбления есть статья закона. Сдаюсь.
— Тогда слушай и учись. На безлюдной и темной улице к одиноко идущей даме подходит плечистый мужчина с физиономией Шмерля, снимает шляпу и очень — подчеркиваю: очень! — вежливо просит дать ему взаймы десять кларков. Дамы — почему-то! — дают безотказно, если прежде не падают в обморок… Но разве просьба взаймы, даже у незнакомой дамы, — криминал?!
— Глупость все это, — пробормотал Гард.
— Нет, комиссар, признайся публично, что ты посрамлен! — рассмеялся Рольф Бейли. — Для восстановления репутации тебе придется рассказать нам какую-нибудь таинственную, сногсшибательную детективную байку.
Все дружно закивали, а Серпино даже слегка похлопал ладонью о ладонь, стимулируя рассказчика «бурными аплодисментами».
— И поведаю! — сердито буркнул Гард.
— Может, хватит, а? — робко произнес Шмерль. — Давайте лучше о чем-нибудь другом… не люблю я преступлений…
— Умолкни, галантерейщик! — грубо сказал Кахиня. — Пока я жив, если тебя кто-нибудь ограбит, сообщи не Гарду, а мне, и негодяй с извинениями приползет к твоей Матильде на брюхе!
— За что я люблю нашу компанию, — мечтательно проговорил Бейли, — так это за возможность давать авансы без всякого отчета!
— Особенно когда речь заходит о твоей работе, о которой не только мы, но даже ты, по-видимому, ничего не знаешь, — поддел Рольфа Кахиня, который, как известно, за словом в карман никогда не лез, и Клод снова крякнул определенно в его поддержку.
— Вы будете слушать или нет? — повысил голос Гард, желая взять реванш и потрясти воображение друзей. — Раз в десятилетие: убийство в «закрытой комнате»!
— Будем, будем!
— Тогда слушайте!
Гард начал с подъемом, но уже посередине рассказа вдруг понял, что загадка «закрытой комнаты» воспринимается друзьями как весьма затасканный детективный сюжет, да иначе она и не могла быть воспринята, уж слишком часто они читали о чем-то подобном в популярных романчиках.
— Самое удивительное, что все это чистая правда, — смущенно закончил Гард при общем молчании.
— Да, чего только не бывает, — после паузы сказал Бейли, спасая друга.
— А этот антиквар был очень богат? — осведомился Шмерль.
— Секрет! — вместо Гарда сказал Кахиня. — Не задавай вопросов, ответы на которые ничего не меняют в уже совершенном деле и в твоем отношении к нему. Но вы знаете, друзья, история Гарда некоторым образом напоминает мне байку про аптекаря и лысину.
— Ну? — Серпино непроизвольно тронул свои пышные усы.
— Сынишка аптекаря, отчаянный химик, любил смешивать отцовские микстуры, любопытствуя, что из всего этого может выйти. Однажды папочка застал его за этим занятием, натурально разъярился, схватил отпрыска за уши, тот вывернулся, отчего зловонная смесь опрокинулась на облезлую оленью шкуру, что лежала на полу. Сутки спустя после экзекуции на шкуре выросла… примерно вот такая шевелюра! — И Карел указал на густую шапку волос профессора Бейли.
— Ну да? — не поверил Шмерль.
— Чистая правда, как говорит наш комиссар полиции. Могу дать адрес аптекаря. Он разорился, потому что с той поры только тем и занимается, что сливает микстуры и пробует их на своей лысине, поскольку его сынишке не удалось вспомнить состав случайной смеси.
— Не понимаю только, какое отношение твоя история имеет к тому, что рассказал Гард, — сказал Честер, постепенно оживая и отходя от своих невеселых дум.
— Какое все это имеет значение? — заметил Рольф Бейли. — Важно то, что такие случаи бывают. И даже нередко. Что, к слову сказать, наша цивилизация без полупроводников? А между прочим, лет семьдесят назад, когда в научных журналах было посвободнее с местом, экспериментаторы часто описывали всякие побочные обстоятельства и казусы, связанные с их опытами. Так вот, перечитывая старые электротехнические журналы, мы находим в них описания полупроводниковых эффектов, которых в ту пору никто не умел воспроизвести, Поэтому их и заносили в разряд казусов, спихивая все на погрешность аппаратуры, несовершенство методики и тому подобное. Что-что, а списывать непонятное мы умеем!
— Увы, нераскрытое преступление, — огорченно произнес Гард, — на погрешность аппаратуры или на нечто таинственное не спишешь!
— Ах, мне бы ваши заботы, господин учитель! — воскликнул Карел Кахиня. — Подумаешь, убийство в «закрытой комнате»! У вас у всех просто ни на грош фантазии… Честер, хочешь сюжет для детективного рассказа?
— Хочу.
— Увольте меня, друзья, — сказал Гард. — Фантастика не по моей части.
— Но я все-таки не понимаю, — сказал Шмерль, — как можно убить в запертой комнате, а потом выйти оттуда, ее не открывая. Для меня это необъяснимо.
— Пустяки! — Кахиня небрежно махнул рукой. — Куда угодно можно войти и откуда угодно выйти, были бы кларки!
— Но позволь, — удивился Шмерль. — Кларки, конечно, сила, но даже стокларковой бумажкой нельзя снаружи отпереть внутренний засов!
— Кларки все могут, — чеканя каждое слово, невозмутимо повторил Кахиня при всеобщем смехе.
— Нет, я имею в виду физически…
— А я — нравственно. Клод, подтверди!
Серпино, смеясь, неопределенно качнул головой.
— Боюсь, что Шмерль все же прав, — сказал он затем. — Никакие кларки не помогут нашему другу Гарду решить эту маленькую проблему, представленную нашему вниманию.
— Чепуха, — сказал Карел Кахиня. — Будь у Гарда миллион, он тиснул бы объявление в «Вечернем звоне», и таинственный преступник сам прибежал бы к нему с протянутой лапой.
Серпино сдержанно улыбался.
— Я поступлю проще. Сто кларков тому, кто сейчас разгадает загадку нашего друга, пока мы приканчиваем эту бутылку!
Бейли молча протянул руку.
— Вот видите, — сказал Серпино, — и миллиона не нужно.
— А я что говорил? — торжествующе воскликнул Кахиня. — Кларки все могут!
— Боже мой, — терзаясь догадкой, простонал Шмерль. — Если Рольф знает, как было дело, то он…
— Он и есть преступник! — весело закончил Карел. — Гард, где твои наручники? Честер, где твое стило?
Бейли красноречиво пошевелил пальцами:
— Долго я буду ждать?
— Вначале было слово, — напомнил Клод Серпино. — Так сказано в Библии.
— И посему, — воскликнул Кахиня, — колись!
— Мальчики, — ласково произнес Бейли. — Не надо было спать на школьных уроках физики, и кларки были бы ваши… Магнит! Точнее говоря, электромагнит, и металлическая щеколда идет за ним, как собачка за хозяином. Так долго ли я буду ждать? — закончил он преувеличенно противным голосом.
Серпино вопросительно посмотрел на Гарда.
— Увы, Клод, идея, кажется, не лишена практического основания, — подтвердил Гард. — Полагаю, следует выплатить Рольфу гонорар, чтобы он выставил нам… — Гард повернулся к Кахине: — Какой сейчас самый лучший коньяк?
— Полиция всегда так, — притворно вздохнул Карел, — из всего извлекает выгоду… А лучший в мире коньяк тот, который пил Черчилль: армянский!
Серпино фыркнул в бокал и замахал руками:
— Хватит, хватит, уморить задумали! У меня же давление поднимается, банкиру же не положено умирать со смеху… Фред, да вынь ты из ушей свои затычки! Поговорим о чем-нибудь нейтральном. Например, о том, скоро ли Гард посадит Кахиню.
— Он меня никогда не посадит, — мгновенно парировал Карел. — И не потому, что он мой друг, а потому, что я его друг! Только это и заставляет меня уважать закон, который он бережет!
— А может быть, ты с возрастом становишься просто умнее и осторожнее? — прогудел Бейли.
— Ха! Умнее! Конечно умнее! А вот осторожнее — вряд ли. Недавно одним движением руки я остановил в шесть часов вечера движение по Центральной улице, заработав при этом сто пятьдесят кларков!
— Это невозможно, — сказал Гард. — Остановить движение в часы пик? На Центральной?!
— Но я это сделал. На пари.
— Интересно, — сказал Гард. — Надеюсь, мы не услышим ничего предосудительного?
— Лично ты услышишь кое-что о тупости полицейских, не более. Итак, в шесть часов вечера я. Карел Кахиня, выхожу с сумкой на плече на середину Центральной улицы и прямо перед радиатором первого же автомобиля ставлю… аптекарский пузырек! Визг тормозов, естественно. Я, как ни в чем не бывало, продолжаю ставить свои пузырьки поперек мостовой. Лавина замерла. Не успел я добраться до осевой линии, ко мне — огонь из ноздрей! — подлетает полиция. Что вы тут делаете?! Как что, отвечаю, разве не видите? Беру пробу воздуха. На предмет загазованности в часы пик! Документы! Пожалуйста. Сую под нос бумагу из министерства…
— Подделка документов, статья семнадцатая, пункт "в", до трех лет тюремного заключения, — процитировал Гард.
— … бумагу из министерства политологии, отдел шумерологии, сектор управления коллапсом.
— Лихо! — не выдержал Гард. — Констатирую: раз нет учреждения, от которого бумаги, нет и подделки документов. Остается нарушение правил уличного движения. Штраф до тридцати кларков.
— А пари было на сто пятьдесят, — уточнил Карел. — У полицейского глаза на лоб, а я ему вежливо: вон та дамочка в сиреневом «ягуаре» собирается раздавить мои газоанализаторы. Отрегулируйте, сержант. Он кинулся к дамочке, я дотянул пузырьки до тротуара, смешался с толпой, и, вы знаете, полицейский еще полчаса держал машины перед моими пузырьками!
— Браво! — сказал Бейли.
— А тысячи людей опоздали на свидания, на похороны, на пикники… — проговорил Гард. — Ох, Карел, плут ты все-таки!
— Меня поражает ваша неосведомленность, господин комиссар. Я — плут?! Да я в подметки не гожусь настоящим пройдохам. Так и быть, пополню образование нашего доброго блюстителя порядка. Вопрос: может ли человек, не нарушая никаких законов, ограбить на улице другого человека?
— Гм, раз это утверждаешь ты, — сказал Гард, — значит, может.
— А как?
— Есть разные способы.
— Нет, ты не увиливай. Какие?
— А чтоб тебя!.. На любой способ ограбления есть статья закона. Сдаюсь.
— Тогда слушай и учись. На безлюдной и темной улице к одиноко идущей даме подходит плечистый мужчина с физиономией Шмерля, снимает шляпу и очень — подчеркиваю: очень! — вежливо просит дать ему взаймы десять кларков. Дамы — почему-то! — дают безотказно, если прежде не падают в обморок… Но разве просьба взаймы, даже у незнакомой дамы, — криминал?!
— Глупость все это, — пробормотал Гард.
— Нет, комиссар, признайся публично, что ты посрамлен! — рассмеялся Рольф Бейли. — Для восстановления репутации тебе придется рассказать нам какую-нибудь таинственную, сногсшибательную детективную байку.
Все дружно закивали, а Серпино даже слегка похлопал ладонью о ладонь, стимулируя рассказчика «бурными аплодисментами».
— И поведаю! — сердито буркнул Гард.
— Может, хватит, а? — робко произнес Шмерль. — Давайте лучше о чем-нибудь другом… не люблю я преступлений…
— Умолкни, галантерейщик! — грубо сказал Кахиня. — Пока я жив, если тебя кто-нибудь ограбит, сообщи не Гарду, а мне, и негодяй с извинениями приползет к твоей Матильде на брюхе!
— За что я люблю нашу компанию, — мечтательно проговорил Бейли, — так это за возможность давать авансы без всякого отчета!
— Особенно когда речь заходит о твоей работе, о которой не только мы, но даже ты, по-видимому, ничего не знаешь, — поддел Рольфа Кахиня, который, как известно, за словом в карман никогда не лез, и Клод снова крякнул определенно в его поддержку.
— Вы будете слушать или нет? — повысил голос Гард, желая взять реванш и потрясти воображение друзей. — Раз в десятилетие: убийство в «закрытой комнате»!
— Будем, будем!
— Тогда слушайте!
Гард начал с подъемом, но уже посередине рассказа вдруг понял, что загадка «закрытой комнаты» воспринимается друзьями как весьма затасканный детективный сюжет, да иначе она и не могла быть воспринята, уж слишком часто они читали о чем-то подобном в популярных романчиках.
— Самое удивительное, что все это чистая правда, — смущенно закончил Гард при общем молчании.
— Да, чего только не бывает, — после паузы сказал Бейли, спасая друга.
— А этот антиквар был очень богат? — осведомился Шмерль.
— Секрет! — вместо Гарда сказал Кахиня. — Не задавай вопросов, ответы на которые ничего не меняют в уже совершенном деле и в твоем отношении к нему. Но вы знаете, друзья, история Гарда некоторым образом напоминает мне байку про аптекаря и лысину.
— Ну? — Серпино непроизвольно тронул свои пышные усы.
— Сынишка аптекаря, отчаянный химик, любил смешивать отцовские микстуры, любопытствуя, что из всего этого может выйти. Однажды папочка застал его за этим занятием, натурально разъярился, схватил отпрыска за уши, тот вывернулся, отчего зловонная смесь опрокинулась на облезлую оленью шкуру, что лежала на полу. Сутки спустя после экзекуции на шкуре выросла… примерно вот такая шевелюра! — И Карел указал на густую шапку волос профессора Бейли.
— Ну да? — не поверил Шмерль.
— Чистая правда, как говорит наш комиссар полиции. Могу дать адрес аптекаря. Он разорился, потому что с той поры только тем и занимается, что сливает микстуры и пробует их на своей лысине, поскольку его сынишке не удалось вспомнить состав случайной смеси.
— Не понимаю только, какое отношение твоя история имеет к тому, что рассказал Гард, — сказал Честер, постепенно оживая и отходя от своих невеселых дум.
— Какое все это имеет значение? — заметил Рольф Бейли. — Важно то, что такие случаи бывают. И даже нередко. Что, к слову сказать, наша цивилизация без полупроводников? А между прочим, лет семьдесят назад, когда в научных журналах было посвободнее с местом, экспериментаторы часто описывали всякие побочные обстоятельства и казусы, связанные с их опытами. Так вот, перечитывая старые электротехнические журналы, мы находим в них описания полупроводниковых эффектов, которых в ту пору никто не умел воспроизвести, Поэтому их и заносили в разряд казусов, спихивая все на погрешность аппаратуры, несовершенство методики и тому подобное. Что-что, а списывать непонятное мы умеем!
— Увы, нераскрытое преступление, — огорченно произнес Гард, — на погрешность аппаратуры или на нечто таинственное не спишешь!
— Ах, мне бы ваши заботы, господин учитель! — воскликнул Карел Кахиня. — Подумаешь, убийство в «закрытой комнате»! У вас у всех просто ни на грош фантазии… Честер, хочешь сюжет для детективного рассказа?
— Хочу.
— Увольте меня, друзья, — сказал Гард. — Фантастика не по моей части.
— Но я все-таки не понимаю, — сказал Шмерль, — как можно убить в запертой комнате, а потом выйти оттуда, ее не открывая. Для меня это необъяснимо.
— Пустяки! — Кахиня небрежно махнул рукой. — Куда угодно можно войти и откуда угодно выйти, были бы кларки!
— Но позволь, — удивился Шмерль. — Кларки, конечно, сила, но даже стокларковой бумажкой нельзя снаружи отпереть внутренний засов!
— Кларки все могут, — чеканя каждое слово, невозмутимо повторил Кахиня при всеобщем смехе.
— Нет, я имею в виду физически…
— А я — нравственно. Клод, подтверди!
Серпино, смеясь, неопределенно качнул головой.
— Боюсь, что Шмерль все же прав, — сказал он затем. — Никакие кларки не помогут нашему другу Гарду решить эту маленькую проблему, представленную нашему вниманию.
— Чепуха, — сказал Карел Кахиня. — Будь у Гарда миллион, он тиснул бы объявление в «Вечернем звоне», и таинственный преступник сам прибежал бы к нему с протянутой лапой.
Серпино сдержанно улыбался.
— Я поступлю проще. Сто кларков тому, кто сейчас разгадает загадку нашего друга, пока мы приканчиваем эту бутылку!
Бейли молча протянул руку.
— Вот видите, — сказал Серпино, — и миллиона не нужно.
— А я что говорил? — торжествующе воскликнул Кахиня. — Кларки все могут!
— Боже мой, — терзаясь догадкой, простонал Шмерль. — Если Рольф знает, как было дело, то он…
— Он и есть преступник! — весело закончил Карел. — Гард, где твои наручники? Честер, где твое стило?
Бейли красноречиво пошевелил пальцами:
— Долго я буду ждать?
— Вначале было слово, — напомнил Клод Серпино. — Так сказано в Библии.
— И посему, — воскликнул Кахиня, — колись!
— Мальчики, — ласково произнес Бейли. — Не надо было спать на школьных уроках физики, и кларки были бы ваши… Магнит! Точнее говоря, электромагнит, и металлическая щеколда идет за ним, как собачка за хозяином. Так долго ли я буду ждать? — закончил он преувеличенно противным голосом.
Серпино вопросительно посмотрел на Гарда.
— Увы, Клод, идея, кажется, не лишена практического основания, — подтвердил Гард. — Полагаю, следует выплатить Рольфу гонорар, чтобы он выставил нам… — Гард повернулся к Кахине: — Какой сейчас самый лучший коньяк?
— Полиция всегда так, — притворно вздохнул Карел, — из всего извлекает выгоду… А лучший в мире коньяк тот, который пил Черчилль: армянский!
3. Магнит
Утром следующего дня, явившись в управление, Гард первым делом вызвал к себе Таратуру. Официальное расследование убийства антиквара Мишеля Пикколи, как понимал Гард, вскоре придется прекратить или, точнее, приостановить «за нерозыском преступника»; две недели даются на этот розыск, а они пролетают, словно реактивные истребители, оставляя после себя неясный гул досужих разговоров. Однако фокус с магнитом тянул к себе Гарда, как… магнит! — здесь следует, очевидно, извиниться перед читателем за сравнение, — и комиссар, как истинный детектив, то есть детектив не по должности, а по призванию, уже теперь понимал, как бы ни складывалась по этому делу «бухгалтерия», в какой бы архив ни засовывали его официальные предписания, он, Гард, все равно будет копать до конца, — если угодно, любительски, то есть не за кларки и страх, а за совесть.
Магнит, насколько позволяли судить Гарду его весьма скромные познания в физике, был все же возможен в качестве отмычки. При этом он понимал, что если эта мысль лишь окольным путем дошла до комиссара полиции, то додуматься "до того же самого мог лишь необычный преступник. Правда, Гарду еще предстояло выяснить, насколько реалистично предположение Рольфа Бейли, которое хорошо высказать в веселом застолье, но трудно осуществить перед лицом, как сказал бы профессиональный докладчик, окованной железом двери.
— Вы меня звали, господин комиссар? — нарушил Таратура мысли Гарда.
— Да, садитесь. Вот ведь какая петрушка, — сказал комиссар. — Есть предположение, что щеколда на дверях была задвинута убийцей с помощью сильного магнита…
— Ловко! — сразу принял идею инспектор. — Того гляди, комиссар, они скоро вооружатся радиолокаторами и лазерными пистолетами! Эн-тэ-эр, черт бы ее побрал, извините за выражение!
— Я прошу вас, инспектор, произвести следственный эксперимент, — продолжал Гард, выслушав сентенцию Таратуры. — Для этого надо добыть сильный магнит и повторить операцию со щеколдами. Посоветуйтесь с нашими техническими экспертами, они подскажут, куда обратиться за магнитом.
— Проще всего одолжить в Институте перспективных проблем, — сказал Таратура.
Гард задумался. Конечно, в этом институте такой магнит найдется наверняка, но уж слишком часто за последнее время это заведение, возглавляемое старым знакомым комиссара генералом Дороном, оказывалось каким-то образом связано с теми, против кого Гарду приходилось вести борьбу. «Будь подальше от тех, — говорил незабвенный Альфред-дав-Купер, — кто сам не стремится с тобой к сближению!»
— Нет, инспектор, обойдемся без ИПП.
— Вас понял. Разрешите идти?
— Минуту, — сказал Гард, затем снял телефонную трубку и набрал номер: — Отдел физической экспертизы? Комиссар Гард. Кроуля, пожалуйста. Кроуль? Приветствую вас, дружище. Дайте добрый совет: можно ли определить, оказывалось ли на кусок железа воздействие с помощью сильного магнита? Металлическая щеколда на двери… Да, совершенно верно: дверная задвижка. Так, благодарю вас, Кроуль. Доставим часа через полтора. Привет!
Гард опустил трубку на рычаг.
— Так будет лучше, инспектор. Берите дежурного слесаря, поезжайте и аккуратно, в резиновых перчатках, снимите обе щеколды. Отдадим Кроулю на экспертизу. Ясно?
— А следственный эксперимент?
— Потом, после заключения экспертов, а то, не дай Бог, ненароком сами же уничтожим магнитные следы. Действуйте, Таратура. Ну а если следов не будет, то и следственный эксперимент ничего не даст…
«Да, — подумал комиссар, когда инспектор вышел из кабинета, — научно-технический прогресс, ничего не скажешь!»
Через некоторое время в дверь, неплотно прикрытую Таратурой, заглянул специалист по замкам и сейфам старина Фукс:
— Здравия желаю, господин комиссар!
— Мое почтение, господин Фукс! У вас особое чутье на начальство: вы появляетесь, когда о вас думают. Я только что хотел вам звонить.
— Какое же это чутье? — боком входя в кабинет, проговорил старик. — Логика, господин комиссар! Таратура поехал снимать щеколды у антиквара, взял с собой дежурного слесаря, а он сидит со мной в одной комнате. Ну, думаю, сейчас меня вызовет комиссар Гард, почему бы ему не вызвать, если он продолжает ломать голову над загадкой? Ломать одну голову — хорошо, а две — еще лучше!
— Вы правы, Фукс, так оно и есть.
— Да, хитроумное дельце. Оно мне тоже не дает покоя. Как же, думаю, мог этот наглец покинуть помещение, оставив двери запертыми изнутри, да еще на металлические задвижки?
— Как? — повторил Гард.
— Вот я и говорю… — Старик вдруг хмыкнул. — А дело-то, господин комиссар, ясненькое как Божий день: магнитиком пользовался, не иначе! Магнитиком!
— Ну, Фукс! — восхищенно произнес Гард. — Вчера вечером в ресторане «И ты, Брут!» вы за эту идею положили бы в карман сто кларков!
— Сегодня уже нельзя?
— Увы, опоздали. Но вот подумайте, старина, кто из наших старых знакомых мог бы так успешно шагать в ногу с научно-техническим прогрессом?
— Кто? — Старик снова хмыкнул. — Позвольте, господин комиссар, рассказать вам один старый одесский анекдот. Представьте: кладбище, могилка, надгробный камешек, а на нем буквочки золотом: «Теперь-то вы видите, жлобы, что я таки был в самом деле болен!»
Гард искренне рассмеялся:
— Остроумно, но не совсем понимаю, какое отношение анекдот имеет к убийству антиквара Пикколи, или он был одесситом?
— Как и я, господин комиссар? Увы, нет, не был. Но сейчас поймете. Хватаемся-то мы за голову, когда ребенок уже умер… Вы меня поняли? Вот вы говорите: научно-технический прогресс, так? Но этим самым «прогрессом» ваши подопечные уже давным-давно как больны! Уж я-то знаю!
— Пожалуй, — согласился Гард. — Но кто все же непосредственно замешан в… как бы это лучше выразиться… в прогрессивных тенденциях на преступной почве?
— Мог работать и одиночка, — я знаю?
— А если нет?
— Ну, если нет и если говорить серьезно, то одно из двух: или люди Ивона Фреза, или молодчики Гауснера. Третьего не дано. Остальным передовая техника не по карману.
— Благодарю, старина, благодарю. — Гард встал из-за стола и протянул руку для дружеского пожатия.
Когда за Фуксом закрылась дверь, комиссар поднял телефонную трубку и, позвонив в архив, попросил подобрать дела, в которых за последние несколько лет были замешаны гангстеры из двух самых мощных мафий: Гауснера и Фреза.
Через полчаса довольно объемистая папка информационных карточек уже лежала перед Гардом. Одну за другой он внимательно пересмотрел все карточки и с огорчением — хотя в данном случае это слово вряд ли уместно — убедился, что матерые преступники все же не поспевают за наукой и техникой, далеко ушедшей вперед с той поры, как на вооружении гангстеров были лишь «добрые старые способы»: удар ножом, пуля, яд, подкуп, шантаж, удавка… Гард вспомнил, что не ранее как месяц назад он не без удивления читал опубликованные издательством «Только у нас» записки великого шпиона Фрома Акселя, ухитрившегося работать сразу на разведки четырех стран, а ныне ушедшего на покой и севшего за мемуары. Так вот, в этих записках, красноречиво озаглавленных «На службе Родинам», Фром Аксель писал, что в век кибернетики, космонавтики, атомной энергии и лазеров он, Аксель, выходя в каком-нибудь Пипифаксе на связь с резидентом или курьером, должен был держать сигарету в правом углу рта, а в левой петлице замшевой куртки иметь булавку с красной головкой; резидент, наоборот, держал сигарету в левом углу рта, а его булавка должна иметь головку зеленого цвета, и именно по этим признакам им надлежало узнать друг друга! Как будто нельзя было снабдить шпионов миниатюрными локаторами, которые за несколько секунд обследовали бы друг друга и дали бы своим владельцам сигнал о полнейшей взаимной безопасности…
«Вот так и живем, — подумал Гард. — Ведем себя как детишки в магазине игрушек, а новинки-то в нем все хлестче, все опаснее. Чего только не набирают военные — подумать страшно! И всем всего мало. Подавай то и это, и пятое, и десятое, а наука в ответ — чего изволите? Ад, рай, чистилище? Пожалуйста, сколько сортов угодно? Заказывайте, нет проблем, были бы деньги…»
Примерно так размышлял Гард, пока не наткнулся на одну из карточек, потребовавшую от него более пристального внимания. В этой карточке, датированной всего-то прошлым годом, упоминалось об ограблении фургона, перевозившего наркотики из одного государственного медицинского хранилища в другое. Водитель фургона был убит с помощью радиомины, заложенной под сиденье. Ее взорвали из машины, следовавшей позади, причем в тот момент, когда фургон остановился у светофора на относительно пустынном перекрестке. По-видимому, грабители не хотели устраивать взрыв на ходу и рисковать заманчивым грузом, так как фургон мог перевернуться или врезаться в какое-нибудь препятствие и загореться. С другой стороны, и это обстоятельство особенно заинтересовало Гарда, радиомина — не Бог весть какая новинка, особенно при организации политических убийств, — была на сей раз никак не стандартной штукой. Все было устроено так, чтобы водитель был укокошен, но чтобы сам фургон не пострадал. Мало того: гангстерам ничего не пришлось перегружать из одной машины в другую, они просто выкинули тело водителя, сели за руль целехонького фургона и благополучно смылись; дело это до сих пор значилось в числе нераскрытых.
Стало быть, решил Гард, если такую мину мог изготовить только квалифицированный специалист, но никак не любитель, это уже можно полагать пусть тоненькой, но все же ниточкой к магниту, примененному во время убийства антиквара Мишеля Пикколи.
«Так, хорошо. Посмотрим дальше», — решил Гард и вскоре наткнулся на другую карточку, косвенно связанную с радиоминой: через полтора месяца после угона машины с наркотиками за распространение гашиша, — а что было в фургоне? Ну конечно гашиш! — был задержан, а затем осужден на восемь лет некий Веронель — кто такой, из чьей банды? Комиссар нажал кнопку селектора, а затем в ответ на короткий писк компьютера назвал фамилию гангстера: «Веронель». Телетайп тут же отстучал на движущейся ленте: «Группа Гауснера».
Это была уже не ниточка, а целый крючок, но пока еще без наживки. На него вряд ли клюнет кто-нибудь из этой мафии, не говоря уже о самом Гауснере, человеке умном, осторожном и опытном. Кроме того. Гарду не очень ловко было снова раскапывать дело с фургоном, так как оно проходило по другому отделу, которым руководил милый и приятный, но совершенно беспомощный комиссар полиции Джо Воннел, родной брат министра внутренних дел Рэя Воннела. Да и сколько прошло времени — птички давно разлетелись и успели почистить перышки…
Так или иначе, а у Гауснера, вероятно, был контакт с каким-то специалистом по электронике, и это уже что-то. Специалист мог работать на мафию добровольно, мог под угрозой — зачем гадать? — важно то, что без этого человека — или группы таких людей? целой организации? — Гауснер вряд ли осуществил бы два таких непростых дела: угон фургона с гашишем и убийство антиквара.
Подумав так, Гард сам себе удивился: как легки мы на выводы, высосанные, можно сказать, из пальца! Как вам нравится: не «кто-то», а уже именно Гауснер организовал оба дела. Шедевр дедукции, который лучше утаить не только от шефа полиции Рэя Воннела, но даже от инспектора Таратуры и сержанта Мартенса, — кстати сказать, пора бы Таратуре уже объявиться со своей щеколдой.
И только подумал об этом комиссар, ожил селектор внутренней связи, и эксперт Кроуль произнес:
— Комиссар Гард? Если вас еще интересует, могу доложить, что обе щеколды, доставленные из квартиры антиквара Мишеля…
— Не тяните, Кроуль, — сказал Гард, — давайте результат.
— … были подвергнуты воздействию очень сильного концентрированного магнитного поля!
— Я ваш должник, Кроуль. Благодарю.
Ну вот, ниточка начинает наматываться на палец, но долго ли ей виться, какова ее длина… Пожалуй, теперь можно приступать к следственному эксперименту.
— Инспектор Таратура, — произнес Гард в микрофон, — где вы там, отзовитесь! Вы на месте?
— Да, господин комиссар, — через паузу ответил инспектор. — Прошу прощения, немного задержался.
— Опять вист?
— Не совсем. Расплачивался.
— Сочувствую. Однако и за дело пора: у Кроуля все подтвердилось. Магнит! Берите щеколды, добывайте аппарат, и к шестнадцати ноль-ноль я жду ответа. Вам все ясно?
— Одна нога здесь, комиссар, другая там!
— Я бы хотел, чтобы там были обе ноги, и как можно быстрее.
Гард, отключившись, подумал, что Таратура, слава Аллаху, относится к тем редким инспекторам полиции, на которых можно положиться. Но это вовсе не значит, что их не следует держать в строгости и постоянном напряжении. Почти каждый человек, получив возможность уцепиться за чей-то палец, испытывает непреодолимое желание оттяпать руку. И если это характерно для гражданских лиц всех калибров (особенно для жен по отношению к мужьям), то это трижды характерно для государственных чиновников, военных, политиков и полицейских, которые не мыслят себе карьеру иначе как с помощью откусывания рук, ног, а затем и голов у своего непосредственного начальства. Ладно, Таратура не такой, — во всяком случае, пока не такой, и уже за одно это спасибо… кому? «Самому себе!» — подумал Гард, вспомнив, как три года назад, впервые познакомившись с рядовым полицейским Таратурой, он сразу отметил у него живость ума, исполнительность, инициативность и полное пренебрежение к материальным компенсациям любых физических и моральных трат, а потому не только приблизил его к себе, но за короткие три года вывел в инспекторы, о чем жалеть пока не приходится. У военных есть такой термин: годен, но не обучен. Это куда лучше, чем обученный, но не годный, и Гард с тоской предвидел то время, когда он, комиссар полиции, этим «негодным» станет, и совершенно искренне белой завистью завидовал Таратуре, который еще три года назад был всего лишь годным, а теперь без его прямой помощи уже превращается в обученного, и сколько же лет у него впереди!..
Пора обедать. Гард набросил пиджак, вышел из кабинета и лифтом поднялся на тридцать второй этаж, где находился «комиссариат», как называли казенный ресторанчик для чинов высокого полицейского ранга. Иногда, демонстрируя начисто отсутствующий в действительности, однако нужный для подчиненных демократизм, в «комиссариат» спускался сам Рэй Воннел. Между прочим, именно «спускался», «снисходил», ибо кабинет министра Воннела был на самом последнем, тридцать третьем, этаже, в то время как все прочие полицейские чины, даже заместители министра, вынуждены были «подниматься» не только до Воннела, но и до «комиссариата» — этой, по сути дела, казенной столовки с казенным запахом, в которой кормили ничуть не лучше, чем в любом городском бистро, — кстати сказать, и не дешевле.
Магнит, насколько позволяли судить Гарду его весьма скромные познания в физике, был все же возможен в качестве отмычки. При этом он понимал, что если эта мысль лишь окольным путем дошла до комиссара полиции, то додуматься "до того же самого мог лишь необычный преступник. Правда, Гарду еще предстояло выяснить, насколько реалистично предположение Рольфа Бейли, которое хорошо высказать в веселом застолье, но трудно осуществить перед лицом, как сказал бы профессиональный докладчик, окованной железом двери.
— Вы меня звали, господин комиссар? — нарушил Таратура мысли Гарда.
— Да, садитесь. Вот ведь какая петрушка, — сказал комиссар. — Есть предположение, что щеколда на дверях была задвинута убийцей с помощью сильного магнита…
— Ловко! — сразу принял идею инспектор. — Того гляди, комиссар, они скоро вооружатся радиолокаторами и лазерными пистолетами! Эн-тэ-эр, черт бы ее побрал, извините за выражение!
— Я прошу вас, инспектор, произвести следственный эксперимент, — продолжал Гард, выслушав сентенцию Таратуры. — Для этого надо добыть сильный магнит и повторить операцию со щеколдами. Посоветуйтесь с нашими техническими экспертами, они подскажут, куда обратиться за магнитом.
— Проще всего одолжить в Институте перспективных проблем, — сказал Таратура.
Гард задумался. Конечно, в этом институте такой магнит найдется наверняка, но уж слишком часто за последнее время это заведение, возглавляемое старым знакомым комиссара генералом Дороном, оказывалось каким-то образом связано с теми, против кого Гарду приходилось вести борьбу. «Будь подальше от тех, — говорил незабвенный Альфред-дав-Купер, — кто сам не стремится с тобой к сближению!»
— Нет, инспектор, обойдемся без ИПП.
— Вас понял. Разрешите идти?
— Минуту, — сказал Гард, затем снял телефонную трубку и набрал номер: — Отдел физической экспертизы? Комиссар Гард. Кроуля, пожалуйста. Кроуль? Приветствую вас, дружище. Дайте добрый совет: можно ли определить, оказывалось ли на кусок железа воздействие с помощью сильного магнита? Металлическая щеколда на двери… Да, совершенно верно: дверная задвижка. Так, благодарю вас, Кроуль. Доставим часа через полтора. Привет!
Гард опустил трубку на рычаг.
— Так будет лучше, инспектор. Берите дежурного слесаря, поезжайте и аккуратно, в резиновых перчатках, снимите обе щеколды. Отдадим Кроулю на экспертизу. Ясно?
— А следственный эксперимент?
— Потом, после заключения экспертов, а то, не дай Бог, ненароком сами же уничтожим магнитные следы. Действуйте, Таратура. Ну а если следов не будет, то и следственный эксперимент ничего не даст…
«Да, — подумал комиссар, когда инспектор вышел из кабинета, — научно-технический прогресс, ничего не скажешь!»
Через некоторое время в дверь, неплотно прикрытую Таратурой, заглянул специалист по замкам и сейфам старина Фукс:
— Здравия желаю, господин комиссар!
— Мое почтение, господин Фукс! У вас особое чутье на начальство: вы появляетесь, когда о вас думают. Я только что хотел вам звонить.
— Какое же это чутье? — боком входя в кабинет, проговорил старик. — Логика, господин комиссар! Таратура поехал снимать щеколды у антиквара, взял с собой дежурного слесаря, а он сидит со мной в одной комнате. Ну, думаю, сейчас меня вызовет комиссар Гард, почему бы ему не вызвать, если он продолжает ломать голову над загадкой? Ломать одну голову — хорошо, а две — еще лучше!
— Вы правы, Фукс, так оно и есть.
— Да, хитроумное дельце. Оно мне тоже не дает покоя. Как же, думаю, мог этот наглец покинуть помещение, оставив двери запертыми изнутри, да еще на металлические задвижки?
— Как? — повторил Гард.
— Вот я и говорю… — Старик вдруг хмыкнул. — А дело-то, господин комиссар, ясненькое как Божий день: магнитиком пользовался, не иначе! Магнитиком!
— Ну, Фукс! — восхищенно произнес Гард. — Вчера вечером в ресторане «И ты, Брут!» вы за эту идею положили бы в карман сто кларков!
— Сегодня уже нельзя?
— Увы, опоздали. Но вот подумайте, старина, кто из наших старых знакомых мог бы так успешно шагать в ногу с научно-техническим прогрессом?
— Кто? — Старик снова хмыкнул. — Позвольте, господин комиссар, рассказать вам один старый одесский анекдот. Представьте: кладбище, могилка, надгробный камешек, а на нем буквочки золотом: «Теперь-то вы видите, жлобы, что я таки был в самом деле болен!»
Гард искренне рассмеялся:
— Остроумно, но не совсем понимаю, какое отношение анекдот имеет к убийству антиквара Пикколи, или он был одесситом?
— Как и я, господин комиссар? Увы, нет, не был. Но сейчас поймете. Хватаемся-то мы за голову, когда ребенок уже умер… Вы меня поняли? Вот вы говорите: научно-технический прогресс, так? Но этим самым «прогрессом» ваши подопечные уже давным-давно как больны! Уж я-то знаю!
— Пожалуй, — согласился Гард. — Но кто все же непосредственно замешан в… как бы это лучше выразиться… в прогрессивных тенденциях на преступной почве?
— Мог работать и одиночка, — я знаю?
— А если нет?
— Ну, если нет и если говорить серьезно, то одно из двух: или люди Ивона Фреза, или молодчики Гауснера. Третьего не дано. Остальным передовая техника не по карману.
— Благодарю, старина, благодарю. — Гард встал из-за стола и протянул руку для дружеского пожатия.
Когда за Фуксом закрылась дверь, комиссар поднял телефонную трубку и, позвонив в архив, попросил подобрать дела, в которых за последние несколько лет были замешаны гангстеры из двух самых мощных мафий: Гауснера и Фреза.
Через полчаса довольно объемистая папка информационных карточек уже лежала перед Гардом. Одну за другой он внимательно пересмотрел все карточки и с огорчением — хотя в данном случае это слово вряд ли уместно — убедился, что матерые преступники все же не поспевают за наукой и техникой, далеко ушедшей вперед с той поры, как на вооружении гангстеров были лишь «добрые старые способы»: удар ножом, пуля, яд, подкуп, шантаж, удавка… Гард вспомнил, что не ранее как месяц назад он не без удивления читал опубликованные издательством «Только у нас» записки великого шпиона Фрома Акселя, ухитрившегося работать сразу на разведки четырех стран, а ныне ушедшего на покой и севшего за мемуары. Так вот, в этих записках, красноречиво озаглавленных «На службе Родинам», Фром Аксель писал, что в век кибернетики, космонавтики, атомной энергии и лазеров он, Аксель, выходя в каком-нибудь Пипифаксе на связь с резидентом или курьером, должен был держать сигарету в правом углу рта, а в левой петлице замшевой куртки иметь булавку с красной головкой; резидент, наоборот, держал сигарету в левом углу рта, а его булавка должна иметь головку зеленого цвета, и именно по этим признакам им надлежало узнать друг друга! Как будто нельзя было снабдить шпионов миниатюрными локаторами, которые за несколько секунд обследовали бы друг друга и дали бы своим владельцам сигнал о полнейшей взаимной безопасности…
«Вот так и живем, — подумал Гард. — Ведем себя как детишки в магазине игрушек, а новинки-то в нем все хлестче, все опаснее. Чего только не набирают военные — подумать страшно! И всем всего мало. Подавай то и это, и пятое, и десятое, а наука в ответ — чего изволите? Ад, рай, чистилище? Пожалуйста, сколько сортов угодно? Заказывайте, нет проблем, были бы деньги…»
Примерно так размышлял Гард, пока не наткнулся на одну из карточек, потребовавшую от него более пристального внимания. В этой карточке, датированной всего-то прошлым годом, упоминалось об ограблении фургона, перевозившего наркотики из одного государственного медицинского хранилища в другое. Водитель фургона был убит с помощью радиомины, заложенной под сиденье. Ее взорвали из машины, следовавшей позади, причем в тот момент, когда фургон остановился у светофора на относительно пустынном перекрестке. По-видимому, грабители не хотели устраивать взрыв на ходу и рисковать заманчивым грузом, так как фургон мог перевернуться или врезаться в какое-нибудь препятствие и загореться. С другой стороны, и это обстоятельство особенно заинтересовало Гарда, радиомина — не Бог весть какая новинка, особенно при организации политических убийств, — была на сей раз никак не стандартной штукой. Все было устроено так, чтобы водитель был укокошен, но чтобы сам фургон не пострадал. Мало того: гангстерам ничего не пришлось перегружать из одной машины в другую, они просто выкинули тело водителя, сели за руль целехонького фургона и благополучно смылись; дело это до сих пор значилось в числе нераскрытых.
Стало быть, решил Гард, если такую мину мог изготовить только квалифицированный специалист, но никак не любитель, это уже можно полагать пусть тоненькой, но все же ниточкой к магниту, примененному во время убийства антиквара Мишеля Пикколи.
«Так, хорошо. Посмотрим дальше», — решил Гард и вскоре наткнулся на другую карточку, косвенно связанную с радиоминой: через полтора месяца после угона машины с наркотиками за распространение гашиша, — а что было в фургоне? Ну конечно гашиш! — был задержан, а затем осужден на восемь лет некий Веронель — кто такой, из чьей банды? Комиссар нажал кнопку селектора, а затем в ответ на короткий писк компьютера назвал фамилию гангстера: «Веронель». Телетайп тут же отстучал на движущейся ленте: «Группа Гауснера».
Это была уже не ниточка, а целый крючок, но пока еще без наживки. На него вряд ли клюнет кто-нибудь из этой мафии, не говоря уже о самом Гауснере, человеке умном, осторожном и опытном. Кроме того. Гарду не очень ловко было снова раскапывать дело с фургоном, так как оно проходило по другому отделу, которым руководил милый и приятный, но совершенно беспомощный комиссар полиции Джо Воннел, родной брат министра внутренних дел Рэя Воннела. Да и сколько прошло времени — птички давно разлетелись и успели почистить перышки…
Так или иначе, а у Гауснера, вероятно, был контакт с каким-то специалистом по электронике, и это уже что-то. Специалист мог работать на мафию добровольно, мог под угрозой — зачем гадать? — важно то, что без этого человека — или группы таких людей? целой организации? — Гауснер вряд ли осуществил бы два таких непростых дела: угон фургона с гашишем и убийство антиквара.
Подумав так, Гард сам себе удивился: как легки мы на выводы, высосанные, можно сказать, из пальца! Как вам нравится: не «кто-то», а уже именно Гауснер организовал оба дела. Шедевр дедукции, который лучше утаить не только от шефа полиции Рэя Воннела, но даже от инспектора Таратуры и сержанта Мартенса, — кстати сказать, пора бы Таратуре уже объявиться со своей щеколдой.
И только подумал об этом комиссар, ожил селектор внутренней связи, и эксперт Кроуль произнес:
— Комиссар Гард? Если вас еще интересует, могу доложить, что обе щеколды, доставленные из квартиры антиквара Мишеля…
— Не тяните, Кроуль, — сказал Гард, — давайте результат.
— … были подвергнуты воздействию очень сильного концентрированного магнитного поля!
— Я ваш должник, Кроуль. Благодарю.
Ну вот, ниточка начинает наматываться на палец, но долго ли ей виться, какова ее длина… Пожалуй, теперь можно приступать к следственному эксперименту.
— Инспектор Таратура, — произнес Гард в микрофон, — где вы там, отзовитесь! Вы на месте?
— Да, господин комиссар, — через паузу ответил инспектор. — Прошу прощения, немного задержался.
— Опять вист?
— Не совсем. Расплачивался.
— Сочувствую. Однако и за дело пора: у Кроуля все подтвердилось. Магнит! Берите щеколды, добывайте аппарат, и к шестнадцати ноль-ноль я жду ответа. Вам все ясно?
— Одна нога здесь, комиссар, другая там!
— Я бы хотел, чтобы там были обе ноги, и как можно быстрее.
Гард, отключившись, подумал, что Таратура, слава Аллаху, относится к тем редким инспекторам полиции, на которых можно положиться. Но это вовсе не значит, что их не следует держать в строгости и постоянном напряжении. Почти каждый человек, получив возможность уцепиться за чей-то палец, испытывает непреодолимое желание оттяпать руку. И если это характерно для гражданских лиц всех калибров (особенно для жен по отношению к мужьям), то это трижды характерно для государственных чиновников, военных, политиков и полицейских, которые не мыслят себе карьеру иначе как с помощью откусывания рук, ног, а затем и голов у своего непосредственного начальства. Ладно, Таратура не такой, — во всяком случае, пока не такой, и уже за одно это спасибо… кому? «Самому себе!» — подумал Гард, вспомнив, как три года назад, впервые познакомившись с рядовым полицейским Таратурой, он сразу отметил у него живость ума, исполнительность, инициативность и полное пренебрежение к материальным компенсациям любых физических и моральных трат, а потому не только приблизил его к себе, но за короткие три года вывел в инспекторы, о чем жалеть пока не приходится. У военных есть такой термин: годен, но не обучен. Это куда лучше, чем обученный, но не годный, и Гард с тоской предвидел то время, когда он, комиссар полиции, этим «негодным» станет, и совершенно искренне белой завистью завидовал Таратуре, который еще три года назад был всего лишь годным, а теперь без его прямой помощи уже превращается в обученного, и сколько же лет у него впереди!..
Пора обедать. Гард набросил пиджак, вышел из кабинета и лифтом поднялся на тридцать второй этаж, где находился «комиссариат», как называли казенный ресторанчик для чинов высокого полицейского ранга. Иногда, демонстрируя начисто отсутствующий в действительности, однако нужный для подчиненных демократизм, в «комиссариат» спускался сам Рэй Воннел. Между прочим, именно «спускался», «снисходил», ибо кабинет министра Воннела был на самом последнем, тридцать третьем, этаже, в то время как все прочие полицейские чины, даже заместители министра, вынуждены были «подниматься» не только до Воннела, но и до «комиссариата» — этой, по сути дела, казенной столовки с казенным запахом, в которой кормили ничуть не лучше, чем в любом городском бистро, — кстати сказать, и не дешевле.