Страница:
К решению стратегической задачи он подошел методично. В ходе кампании предыдущего года на финикийском побережье для обеспечения наиболее удобного морского сообщения с Египтом были созданы укрепленные базы. Теперь предстояло вторгнуться в глубь Сирии, в решающей битве нанести поражение противнику и утвердиться на завоеванной территории. С этой целью Рамсес II собрал величайшую, говорят, по тем временам армию — по некоторым данным, численность ее достигала 20 000 человек. В состав неисчислимого воинства входили также нубийские наемники и шарданы — выходцы из Сардинии, не то насильственно рекрутированные пираты, которые были взяты в плен во время одного из пиратских рейдов на Нильскую дельту, не то наемники, завербованные на этом далеком средиземноморском острове. Войско свое Рамсес II разделил на четыре корпуса, названных по именам богов — Амона, Ра, Птаха [346] и Сета, причем первый их них фараон возглавил лично.
В конце апреля 1296 года до Р.X., когда в Сирии прекратились дожди, египетское войско выступило из пограничной крепости Чара. Пройдя через Палестину, оно двинулось финикийским побережьем, по-видимому, поддерживаемое с моря флотом. Затем египтяне повернули в глубь Сирии и вышли в долину реки Оронт. Не сумев обнаружить противника, разведка предположила, что он находится где-то далеко на севере. На двадцать девятый день похода египтяне разбили лагерь на высотах южнее Кадеша (близ современного города Хомс в Сирии), в дневном переходе от города. Здесь к Рамсесу привели двоих перебежчиков, заявивших, что они посланы вождями своих племен, не желающими воевать на стороне хеттов. По сведениям перебежчиков, войско хеттов и их союзников находилось в окрестностях города Тунип, километрах в полутораста от Кадеша. Подтвердив, таким образом, донесения разведки, эти сведения притупили бдительность фараона.
На заре тридцатого дня египетское войско выступило из лагеря и, следуя правым берегом Оронта, двинулось к Кадешу. В авангарде шагал корпус Амона, за ним — корпуса Ра, Птаха и Сета. Близ города Шабтуны, километрах в десяти южнее Кадеша, предстояло форсировать реку. На переправу походной колонны с растянувшимися на полтора десятка километров отрядами боевых колесниц и обозами даже при хорошей организации требовалось пять, а то и все шесть часов. При этом колонна разорвалась — корпуса двигались врозь, не поддерживая связи. Впрочем, Рамсес II о том и не заботился, полагая, будто противника поблизости нет.
Едва корпус Амона закончил переправу, фараон в сопровождении одного только отряда царских телохранителей быстро двинулся к Кадешу и к полудню оказался уже под стенами города. Стремясь перерезать ведущие на север пути, он приказал разбить лагерь к северо-западу от Кадеша, куда неторопливо подтягивался корпус Амона. Сведений о местонахождении остальных трех корпусов не было, однако фараон считал, что отряд Ра уже на подходе, хотя в действительности из-за никудышной организации переправы через Оронт войско разделилось на две неравные части: большая — корпуса Ра, Птаха и Сета — застряла у Шабтуны (причем два последних даже не приступили еще к переправе), тогда как меньшая (царские телохранители и корпус Амона) стала лагерем под Кадешем.
Между тем, пока Рамсес II держал здесь совет со своими военачальниками, противник отнюдь не дремал. «Жалкий поверженный князь хеттский», как в соответствии с египетской традицией полагалось заранее именовать любого противника вне зависимости от его сил и исхода сражения, находящийся со своей армией отнюдь не где-то на севере, а здесь же, под Кадешем (мнимые перебежчики являлись его агентами-дезинформаторами), и осведомленный о положении дел куда лучше фараона, нанес внезапный и мощный удар, противопоставить которому оказалось практически нечего. Хеттские боевые колесницы, на которых располагалось не по два воина (возничий-щитоносец и лучник), как у египтян, а по три (возничий, щитоносец и копейщик), обрушились на корпус Амона и буквально разметали его. «Переправились они через канал, что к югу от Кадеша, и проникли внутрь войска его величества, когда оно маршировало и не ожидало их. И тогда отступило [читай — обратилось в паническое бегство. — А.Б.] войско и колесницы его величества перед ними, к северу от того места, где находился его величество. И враги [т.е. войска. — А.Б.] этого побежденного князя страны хеттов окружили телохранителей его величества, которые были подле него».
Тут-то Рамсес и показал, чего стоит.
Поначалу он, правда, обиделся на судьбу и воззвал: «Что же случилось, отец мой Амон? Неужто забыл отец сына своего? Совершал ли я что без ведома твоего? Разве не хожу я и не останавливаюсь по воле твоей? Разве преступал я предначертания твои? Что значит владыка Египта, если чужеземец осмеливается преграждать ему путь! Что сердцу твоему, о Амон, азиаты эти ничтожные, не ведающие бога?! Разве не воздвиг я для владыки множество великих памятников? Разве не заполнил я дворы храмов твоих плененными в странах чужих? Разве не возвел я храмы тебе на миллионы лет и не отказал всякое добро свое в завещании? Я принес тебе в дар все страны, дабы обеспечить твои алтари приношениями. Я даровал тебе несметное количество скота и всякие растения благоухающие. Не покладая рук трудился я для украшения святилища твоего. Я возвел для тебя великие пилоны и воздвиг высокие мачты для флагов. Я доставил тебе обелиски с Элефантины и сам сопровождал их до храма твоего, снаряжал суда за Великую Зелень [347], дабы доставить тебе изделия чужеземных стран. И что скажут, если случится недоброе с покорным предначертаниям твоим? Будь милостив к полагающемуся на тебя и пекущемуся о тебе по влечению сердца! Я взываю к тебе, отец мой Амон, окруженный бесчисленными врагами, о которых не ведал, когда все чужеземные страны ополчились против меня, и я остался один, и нету со мной никого, и покинуло меня войско мое, и отвернулись от меня мои колесничие. Я кричал им, но не слышал из них ни один, когда я взывал…»
Ну разве мог Амон не отозваться на такой крик души? Нечеловеческие силы вселил он в фараона, и тот ринулся в бой на своей колеснице «Победа при Фивах», запряженной великими конями Бодрость духа и Мут [348] Благая, в сопровождении единственного колесничего-щитоносца по имени Менну.
И началось. «Я подобен был Монту в миг величия его, — скромно признается Рамсес, — Я стрелял правой рукою, а левой — захватывал в плен! Я был для врагов подобен Сету в миг славы его. Две тысячи пятьсот [вражеских] колесничих, окружавших меня, распростерлись пред конями моими, ни один из них не поднял руки на меня. Сердца их утратили мужество от страха передо мною, руки их обессилели, они не могли натянуть тетиву, не нашлось у них сердца, чтобы взяться за копья. Я поверг их в воду, как крокодилов, и упали они лицами друг на друга; и перебил я многих из них. Ни один из поверженных не взглянул назад, ни один из них не обернулся! Кто упал — уже не поднялся! Только жалкий поверженный правитель хеттов стоял среди колесничих своих, взирая, как мое величество ведет в одиночестве бой, без войска своего и без колесничих своих. <…> Я ринулся на них, как Монту! Я мгновенно дал им почувствовать могущество длани моей! Находясь один среди них, я истреблял их без устали. И один из них воззвал к другим: „Это не человек среди нас! Это Сет, великий силой, это сам Ваал! Недоступные людям деяния творит он!“ <…> Мое величество сокрушил сотни тысяч врагов и лишь тогда прекратил избиение».
Насколько известно, в истории зафиксирован всего один случай такого же индивидуального воинского триумфа. Написанная по-латыни английская хроника VIII века повествует о событиях 516 года: «В те дни сражался с саксами военачальник Артур совместно с королями бриттов <…> и пало в один день девятьсот шестьдесят вражеских воинов, и поразил их не кто иной, как единолично Артур [349]». Простой подсчет показывает, что для достижения такого результата славный король Артур весь световой день должен был работать мечом, как машина, поражая от двух до четырех противников в минуту. Но как ни эпичен этот подвиг, даже легендарному Артуру далеко до фараона, повергшего во прах тысячи колесниц по три человека на каждой… Остается признать, что за разделяющие эти два сражения восемнадцать столетий герой порядком измельчал…
Но, считают египтологи, в конце концов перед нами литературное произведение, имеющее право на поэтическое преувеличение. Как говорится, «простим поэту» и обратимся к ходу событий.
Итак, царь Египта единолично поверг всех (ну, почти всех) противников. Узрев сей акт высочайшего героизма, его войска воспряли духом и завершили разгром хеттов и их союзников, после чего спешным маршем отправились восвояси — судя по всему, развивать успех представлялось победителям ниже их достоинства.
На обратном пути их догнал хеттский посланец с письмом, заканчивавшимся так: «Говорит слуга твой [царь хеттов. — А.Б.], дабы ведали: ты — сын Ра, зачатый от семени его. Дал он тебе одолеть все страны, собравшиеся вместе. Страна Египет и страна хеттов — рабы твои, они под стопами твоими, дал их тебе Ра, отец твой прекрасный. Не сокрушай нас. Ведаю — мощь твоя велика. Сила твоя тяготеет над страною хеттов. Разве хорошо, что ты убиваешь слуг своих? Твой лик свиреп, нет у тебя милосердия. Смотри, вчера ты убил сотни тысяч. Пришел ты и не оставил наследников нам. Не будь жесток в деяниях своих, царь! Мир благотворнее битвы. Дай нам дышать!»
Рамсес посоветовался с военачальниками, и те признали: «Очень, очень хорошо заключить мир, царь, владыка наш, и нет зла в примирении, которое ты совершишь». Сказано — сделано, и перемирие было подписано, чем Рамсес II в глазах людей понимающих стяжал славу не только великого воителя, но и великого миротворца.
Тут и сказке — то бишь поэме — конец.
Пожалуй, добавить стоит лишь одно. Со временем выяснилось, что «поэма» представляет собою не результат поэтического вдохновения и трудов великого древнеегипетского поэта Пентаура, так живо описанного Георгом Эберсом [350] в романе «Уарда», а просто копию, для собственного удовольствия снятую в XIII веке до Р.Х. писцом по имени Пентаур с текста царской победной надписи, повествующей о битве Рамсеса II Великого. Однако принципиального значения для нашего сюжета сей факт не имеет.
Повествованья глиняных таблиц,
Резюме серебряных пластин,
В конце апреля 1296 года до Р.X., когда в Сирии прекратились дожди, египетское войско выступило из пограничной крепости Чара. Пройдя через Палестину, оно двинулось финикийским побережьем, по-видимому, поддерживаемое с моря флотом. Затем египтяне повернули в глубь Сирии и вышли в долину реки Оронт. Не сумев обнаружить противника, разведка предположила, что он находится где-то далеко на севере. На двадцать девятый день похода египтяне разбили лагерь на высотах южнее Кадеша (близ современного города Хомс в Сирии), в дневном переходе от города. Здесь к Рамсесу привели двоих перебежчиков, заявивших, что они посланы вождями своих племен, не желающими воевать на стороне хеттов. По сведениям перебежчиков, войско хеттов и их союзников находилось в окрестностях города Тунип, километрах в полутораста от Кадеша. Подтвердив, таким образом, донесения разведки, эти сведения притупили бдительность фараона.
На заре тридцатого дня египетское войско выступило из лагеря и, следуя правым берегом Оронта, двинулось к Кадешу. В авангарде шагал корпус Амона, за ним — корпуса Ра, Птаха и Сета. Близ города Шабтуны, километрах в десяти южнее Кадеша, предстояло форсировать реку. На переправу походной колонны с растянувшимися на полтора десятка километров отрядами боевых колесниц и обозами даже при хорошей организации требовалось пять, а то и все шесть часов. При этом колонна разорвалась — корпуса двигались врозь, не поддерживая связи. Впрочем, Рамсес II о том и не заботился, полагая, будто противника поблизости нет.
Едва корпус Амона закончил переправу, фараон в сопровождении одного только отряда царских телохранителей быстро двинулся к Кадешу и к полудню оказался уже под стенами города. Стремясь перерезать ведущие на север пути, он приказал разбить лагерь к северо-западу от Кадеша, куда неторопливо подтягивался корпус Амона. Сведений о местонахождении остальных трех корпусов не было, однако фараон считал, что отряд Ра уже на подходе, хотя в действительности из-за никудышной организации переправы через Оронт войско разделилось на две неравные части: большая — корпуса Ра, Птаха и Сета — застряла у Шабтуны (причем два последних даже не приступили еще к переправе), тогда как меньшая (царские телохранители и корпус Амона) стала лагерем под Кадешем.
Между тем, пока Рамсес II держал здесь совет со своими военачальниками, противник отнюдь не дремал. «Жалкий поверженный князь хеттский», как в соответствии с египетской традицией полагалось заранее именовать любого противника вне зависимости от его сил и исхода сражения, находящийся со своей армией отнюдь не где-то на севере, а здесь же, под Кадешем (мнимые перебежчики являлись его агентами-дезинформаторами), и осведомленный о положении дел куда лучше фараона, нанес внезапный и мощный удар, противопоставить которому оказалось практически нечего. Хеттские боевые колесницы, на которых располагалось не по два воина (возничий-щитоносец и лучник), как у египтян, а по три (возничий, щитоносец и копейщик), обрушились на корпус Амона и буквально разметали его. «Переправились они через канал, что к югу от Кадеша, и проникли внутрь войска его величества, когда оно маршировало и не ожидало их. И тогда отступило [читай — обратилось в паническое бегство. — А.Б.] войско и колесницы его величества перед ними, к северу от того места, где находился его величество. И враги [т.е. войска. — А.Б.] этого побежденного князя страны хеттов окружили телохранителей его величества, которые были подле него».
Тут-то Рамсес и показал, чего стоит.
Поначалу он, правда, обиделся на судьбу и воззвал: «Что же случилось, отец мой Амон? Неужто забыл отец сына своего? Совершал ли я что без ведома твоего? Разве не хожу я и не останавливаюсь по воле твоей? Разве преступал я предначертания твои? Что значит владыка Египта, если чужеземец осмеливается преграждать ему путь! Что сердцу твоему, о Амон, азиаты эти ничтожные, не ведающие бога?! Разве не воздвиг я для владыки множество великих памятников? Разве не заполнил я дворы храмов твоих плененными в странах чужих? Разве не возвел я храмы тебе на миллионы лет и не отказал всякое добро свое в завещании? Я принес тебе в дар все страны, дабы обеспечить твои алтари приношениями. Я даровал тебе несметное количество скота и всякие растения благоухающие. Не покладая рук трудился я для украшения святилища твоего. Я возвел для тебя великие пилоны и воздвиг высокие мачты для флагов. Я доставил тебе обелиски с Элефантины и сам сопровождал их до храма твоего, снаряжал суда за Великую Зелень [347], дабы доставить тебе изделия чужеземных стран. И что скажут, если случится недоброе с покорным предначертаниям твоим? Будь милостив к полагающемуся на тебя и пекущемуся о тебе по влечению сердца! Я взываю к тебе, отец мой Амон, окруженный бесчисленными врагами, о которых не ведал, когда все чужеземные страны ополчились против меня, и я остался один, и нету со мной никого, и покинуло меня войско мое, и отвернулись от меня мои колесничие. Я кричал им, но не слышал из них ни один, когда я взывал…»
Ну разве мог Амон не отозваться на такой крик души? Нечеловеческие силы вселил он в фараона, и тот ринулся в бой на своей колеснице «Победа при Фивах», запряженной великими конями Бодрость духа и Мут [348] Благая, в сопровождении единственного колесничего-щитоносца по имени Менну.
И началось. «Я подобен был Монту в миг величия его, — скромно признается Рамсес, — Я стрелял правой рукою, а левой — захватывал в плен! Я был для врагов подобен Сету в миг славы его. Две тысячи пятьсот [вражеских] колесничих, окружавших меня, распростерлись пред конями моими, ни один из них не поднял руки на меня. Сердца их утратили мужество от страха передо мною, руки их обессилели, они не могли натянуть тетиву, не нашлось у них сердца, чтобы взяться за копья. Я поверг их в воду, как крокодилов, и упали они лицами друг на друга; и перебил я многих из них. Ни один из поверженных не взглянул назад, ни один из них не обернулся! Кто упал — уже не поднялся! Только жалкий поверженный правитель хеттов стоял среди колесничих своих, взирая, как мое величество ведет в одиночестве бой, без войска своего и без колесничих своих. <…> Я ринулся на них, как Монту! Я мгновенно дал им почувствовать могущество длани моей! Находясь один среди них, я истреблял их без устали. И один из них воззвал к другим: „Это не человек среди нас! Это Сет, великий силой, это сам Ваал! Недоступные людям деяния творит он!“ <…> Мое величество сокрушил сотни тысяч врагов и лишь тогда прекратил избиение».
Насколько известно, в истории зафиксирован всего один случай такого же индивидуального воинского триумфа. Написанная по-латыни английская хроника VIII века повествует о событиях 516 года: «В те дни сражался с саксами военачальник Артур совместно с королями бриттов <…> и пало в один день девятьсот шестьдесят вражеских воинов, и поразил их не кто иной, как единолично Артур [349]». Простой подсчет показывает, что для достижения такого результата славный король Артур весь световой день должен был работать мечом, как машина, поражая от двух до четырех противников в минуту. Но как ни эпичен этот подвиг, даже легендарному Артуру далеко до фараона, повергшего во прах тысячи колесниц по три человека на каждой… Остается признать, что за разделяющие эти два сражения восемнадцать столетий герой порядком измельчал…
Но, считают египтологи, в конце концов перед нами литературное произведение, имеющее право на поэтическое преувеличение. Как говорится, «простим поэту» и обратимся к ходу событий.
Итак, царь Египта единолично поверг всех (ну, почти всех) противников. Узрев сей акт высочайшего героизма, его войска воспряли духом и завершили разгром хеттов и их союзников, после чего спешным маршем отправились восвояси — судя по всему, развивать успех представлялось победителям ниже их достоинства.
На обратном пути их догнал хеттский посланец с письмом, заканчивавшимся так: «Говорит слуга твой [царь хеттов. — А.Б.], дабы ведали: ты — сын Ра, зачатый от семени его. Дал он тебе одолеть все страны, собравшиеся вместе. Страна Египет и страна хеттов — рабы твои, они под стопами твоими, дал их тебе Ра, отец твой прекрасный. Не сокрушай нас. Ведаю — мощь твоя велика. Сила твоя тяготеет над страною хеттов. Разве хорошо, что ты убиваешь слуг своих? Твой лик свиреп, нет у тебя милосердия. Смотри, вчера ты убил сотни тысяч. Пришел ты и не оставил наследников нам. Не будь жесток в деяниях своих, царь! Мир благотворнее битвы. Дай нам дышать!»
Рамсес посоветовался с военачальниками, и те признали: «Очень, очень хорошо заключить мир, царь, владыка наш, и нет зла в примирении, которое ты совершишь». Сказано — сделано, и перемирие было подписано, чем Рамсес II в глазах людей понимающих стяжал славу не только великого воителя, но и великого миротворца.
Тут и сказке — то бишь поэме — конец.
Пожалуй, добавить стоит лишь одно. Со временем выяснилось, что «поэма» представляет собою не результат поэтического вдохновения и трудов великого древнеегипетского поэта Пентаура, так живо описанного Георгом Эберсом [350] в романе «Уарда», а просто копию, для собственного удовольствия снятую в XIII веке до Р.Х. писцом по имени Пентаур с текста царской победной надписи, повествующей о битве Рамсеса II Великого. Однако принципиального значения для нашего сюжета сей факт не имеет.
Повествованья глиняных таблиц,
или Миф хеттологов
В сказку эту, надо сказать, европейцы верили без малого сотню лет. В конце концов, почему бы и нет? Те самые поэтические преувеличения вполне можно оставить на совести автора, самому же описанию битвы египетской армии с северными племенами поверить можно вполне. Правда, у наиболее вдумчивых некоторые недоумения возникали. Почему, например, Рамсес не стал развивать успеха и не закрепил победы, захватив часть территории противника и обложив его данью? Почему вместо этого он сразу же двинулся в обратный путь в свою столицу Пи-Рамсес-Миамон [351]? Почему хетты запросили мира у армии, уже покидающей их страну? И вообще, кто они такие, эти хетты? Этот народ (или его отдельные представители) пятьдесят раз упоминаются в книгах Ветхого Завета, но много из этих упоминаний не извлечешь, если не считать того любопытного обстоятельства, что великий царь Соломон по матери был полухеттом…
Впрочем, одно из упоминаний в высшей степени любопытно: «Господь сделал то, что стану Сирийскому послышался стук колесниц и ржание коней, шум войска большого. И сказали они друг другу: верно нанял против нас царь Израильский царей Хеттейских и Египетских, чтобы пойти на нас» [352]. Постановка хеттских царей в один ряд с фараонами (и даже впереди грозных владык Черной Земли!) достаточно красноречива: выходит, под Кадешем сражались как минимум двое равных! Однако поначалу никто не обратил на это внимания.
Здесь не место излагать историю открытия хеттской державы, тем более что ей посвящено немало интереснейших — и достаточно доступных — томов. А потому ограничусь лишь упоминанием, что начало этому процессу (если не углубляться в предысторию вопроса) положила вышедшая в 1884 году в Лондоне книга миссионера и историка Уильяма Райта, озаглавленная «Великая империя хеттов, с дешифровкой хеттских надписей профессора Арчибальда Генри Сейса». А три десятилетия спустя, в 1915 году, в разгар Первой мировой войны, в одном из номеров журнала «Доклады Германского общества ориенталистики» появилась статья доктора Фридриха Грозного [353] «Решение хеттской проблемы. Предварительное сообщение». Затем, в 1917 году в Лейпциге увидела свет его книга «Язык хеттов, его структура и принадлежность к индогерманской [354] семье языков». И так же, как благодаря Шампольону заговорил египетский Сфинкс, теперь обрели голос хеттские клинописные глиняные таблички, которых к тому времени стараниями археологов накопилось уже немало [355], ибо отныне стали доступны тексты, написанные собственно по-хеттски.
Так что вскоре стали выплывать все новые подробности не только о самих хеттах и созданном ими обширном и могущественном государстве, но и о событии, нас с вами в данный момент более всего интересующем, — битве при Кадеше.
Во-первых, стало понятно, что египтяне воевали здесь не с кое-как слепленным союзом обитающих на севере, в районе нынешних Сирии и Ливана, племен. Нет, это была война двух единственных на тот момент сверхдержав, причем противостоявший Рамсесу II хеттский царь Муваталлис вывел в поле армию, численно не уступавшую египетской, — также около 20 000 человек Как писал мне египтолог Андрей Сущевский, к которому я по дружбе обратился, собирая материалы для этой главы, в ней «участвовали практически все народы Малой Азии и Восточного Средиземноморья, так что ее по праву можно считать Самой первой мировой войной [курсив мой. — А.Б.]. Сражение произошло примерно за сто лет до Троянской войны, но вот Вам людская справедливость! Ведь «Илиаду» знает каждая собака, а вот о «Поэме Пентаура» приходится добывать особые сведения, хотя по значимости «наезд» Агамемнона был всего лишь мелким эпизодом». Чьей бы победой ни завершилась битва при Кадеше, она в любом случае имела всемирно-историческое значение, ибо определяла судьбы народов, обитавших на огромной территории от Тигра до Нила… А всемирная история, как известно, вершилась в те времена именно там.
Во-вторых, изменилось и представление о ходе самого сражения, считающегося теперь первым в истории, все течение которого можно проследить в деталях. Согласно теперь уже не египетским, а хеттским источникам, протекало оно примерно так.
Когда сбитый с толку дезинформацией мнимых перебежчиков Рамсес II расположился лагерем под Кадешем, Муваталлис под прикрытием близлежащих холмов двинул свою армию на юг и обрушился на марширующий походным порядком корпус Ра, уничтожив его почти полностью. Стремительные (невероятно, однако весили они всего 10 килограммов — как нынешний легкий велосипед!) хеттские колесницы преследовали бегущих до тех пор, пока остатки корпуса Ра (в том числе и двое царевичей — сыновей Рамсеса II) не ворвались в безмятежный лагерь корпуса Амона, мгновенно посеяв там панику.
Муваталлис одним ударом достиг двух результатов: почти на четверть уменьшил суммарную численность войска противника и окружил лагерь корпуса Амона, где находился и сам Рамсес II. Правда, хеттскую атаку египтяне встретили храбро, но их попытка прорваться на запад оказалась тщетной. Только на востоке удалось неожиданной контратакой сбросить в реку находившиеся там слабые силы противника, но этот частный успех не имел ни малейшего значения. Ждать помощи фараону было неоткуда: ни о чем не подозревающий корпус Птаха еще только начинал движение от Оронта к Кадешу, а корпус Сета вообще еще не закончил переправы. Сохранив практически нетронутыми свои силы, хеттский царь мог теперь так же эффективно завершить уничтожение корпуса Амона и покончить с самой священной персоной владыки Верхнего и Нижнего Египта. Помешать этому могло только чудо.
И чудо свершилось. Но не потому, что в божественном гневе фараон самолично поразил сотни тысяч врагов. Нет! Хеттов подвел недостаток дисциплины — ворвавшись в лагерь, воины разом утратили боевой пыл и предались грабежу (судить их за это трудно: трофеи до самого Нового времени были практически единственным заработком солдата). Очевидно именно в этот момент Рамсес, кое-как наведя порядок в отряде своих телохранителей, предпринял отчаянную попытку спастись бегством и вырваться из окружения — попытку, которая под пером автора «Поэмы Пентаура» превратилась в учиненное фараоном фантастическое побоище И тут на помощь фараону пришел случай: небольшой но хорошо организованный египетский отряд, не принадлежавший ни к одному из корпусов армии Рамсеса II, явился с самой неожиданной стороны, — с запада, от морского побережья. Полагают, что это было пополнение, доставленное на кораблях и пешим маршем следовавшее от одной из предусмотрительно организованных Рамсесом II морских баз. Сориентировавшись в обстановке, вновь прибывшие незамедлительно вступили в бой и учинили среди мародерствующих хеттских воинов настоящую резню [356].
Это спасло фараона, но не решило исхода сражения.
Когда положение египтян начало улучшаться, Муваталлйс бросил в бой резерв — тысячу боевых колесниц; с переменным успехом битва продолжалась еще три часа, пока наконец не подоспел корпус Птаха [357] и ударил в тыл хеттам, которые в результате оказались вынуждены отступить в Кадеш укрыться за его неприступными стенами, где они чувствовали себя в полной безопасности. Потери их, как выяснилось, были не слишком велики [358].
В конечном счете поле боя осталось за египтянами, однако их потери оказались столь непомерны, что Рамсес II не решился штурмовать или осаждать крепость и двинулся обратно в Египет, что на практике оказалось равносильно признанию поражения. В то же время этот спешный отход позволил хеттам с полным правом счесть себя победителями. С полным правом, поскольку бой шел возле пограничной крепости Кадеш. Фараон убрался восвояси, даже не ступив на территорию хеттского царства, столица которого, Хаттусас, находилась, кстати, в шестистах километрах к северу.
В том, что победу одержали именно хетты, не позволяет усомниться и тот факт, что страна Амурру, присоединившаяся было к Египту и некоторое время исправно платившая фараону дань, снова отошла под руку Муваталлиса. А мятежные племена Палестины и Сирии продолжали все активнее бунтовать против власти Египта, на что вряд ли отважились бы после убедительной победы Рамсеса II.
Впрочем, одно из упоминаний в высшей степени любопытно: «Господь сделал то, что стану Сирийскому послышался стук колесниц и ржание коней, шум войска большого. И сказали они друг другу: верно нанял против нас царь Израильский царей Хеттейских и Египетских, чтобы пойти на нас» [352]. Постановка хеттских царей в один ряд с фараонами (и даже впереди грозных владык Черной Земли!) достаточно красноречива: выходит, под Кадешем сражались как минимум двое равных! Однако поначалу никто не обратил на это внимания.
Здесь не место излагать историю открытия хеттской державы, тем более что ей посвящено немало интереснейших — и достаточно доступных — томов. А потому ограничусь лишь упоминанием, что начало этому процессу (если не углубляться в предысторию вопроса) положила вышедшая в 1884 году в Лондоне книга миссионера и историка Уильяма Райта, озаглавленная «Великая империя хеттов, с дешифровкой хеттских надписей профессора Арчибальда Генри Сейса». А три десятилетия спустя, в 1915 году, в разгар Первой мировой войны, в одном из номеров журнала «Доклады Германского общества ориенталистики» появилась статья доктора Фридриха Грозного [353] «Решение хеттской проблемы. Предварительное сообщение». Затем, в 1917 году в Лейпциге увидела свет его книга «Язык хеттов, его структура и принадлежность к индогерманской [354] семье языков». И так же, как благодаря Шампольону заговорил египетский Сфинкс, теперь обрели голос хеттские клинописные глиняные таблички, которых к тому времени стараниями археологов накопилось уже немало [355], ибо отныне стали доступны тексты, написанные собственно по-хеттски.
Так что вскоре стали выплывать все новые подробности не только о самих хеттах и созданном ими обширном и могущественном государстве, но и о событии, нас с вами в данный момент более всего интересующем, — битве при Кадеше.
Во-первых, стало понятно, что египтяне воевали здесь не с кое-как слепленным союзом обитающих на севере, в районе нынешних Сирии и Ливана, племен. Нет, это была война двух единственных на тот момент сверхдержав, причем противостоявший Рамсесу II хеттский царь Муваталлис вывел в поле армию, численно не уступавшую египетской, — также около 20 000 человек Как писал мне египтолог Андрей Сущевский, к которому я по дружбе обратился, собирая материалы для этой главы, в ней «участвовали практически все народы Малой Азии и Восточного Средиземноморья, так что ее по праву можно считать Самой первой мировой войной [курсив мой. — А.Б.]. Сражение произошло примерно за сто лет до Троянской войны, но вот Вам людская справедливость! Ведь «Илиаду» знает каждая собака, а вот о «Поэме Пентаура» приходится добывать особые сведения, хотя по значимости «наезд» Агамемнона был всего лишь мелким эпизодом». Чьей бы победой ни завершилась битва при Кадеше, она в любом случае имела всемирно-историческое значение, ибо определяла судьбы народов, обитавших на огромной территории от Тигра до Нила… А всемирная история, как известно, вершилась в те времена именно там.
Во-вторых, изменилось и представление о ходе самого сражения, считающегося теперь первым в истории, все течение которого можно проследить в деталях. Согласно теперь уже не египетским, а хеттским источникам, протекало оно примерно так.
Когда сбитый с толку дезинформацией мнимых перебежчиков Рамсес II расположился лагерем под Кадешем, Муваталлис под прикрытием близлежащих холмов двинул свою армию на юг и обрушился на марширующий походным порядком корпус Ра, уничтожив его почти полностью. Стремительные (невероятно, однако весили они всего 10 килограммов — как нынешний легкий велосипед!) хеттские колесницы преследовали бегущих до тех пор, пока остатки корпуса Ра (в том числе и двое царевичей — сыновей Рамсеса II) не ворвались в безмятежный лагерь корпуса Амона, мгновенно посеяв там панику.
Муваталлис одним ударом достиг двух результатов: почти на четверть уменьшил суммарную численность войска противника и окружил лагерь корпуса Амона, где находился и сам Рамсес II. Правда, хеттскую атаку египтяне встретили храбро, но их попытка прорваться на запад оказалась тщетной. Только на востоке удалось неожиданной контратакой сбросить в реку находившиеся там слабые силы противника, но этот частный успех не имел ни малейшего значения. Ждать помощи фараону было неоткуда: ни о чем не подозревающий корпус Птаха еще только начинал движение от Оронта к Кадешу, а корпус Сета вообще еще не закончил переправы. Сохранив практически нетронутыми свои силы, хеттский царь мог теперь так же эффективно завершить уничтожение корпуса Амона и покончить с самой священной персоной владыки Верхнего и Нижнего Египта. Помешать этому могло только чудо.
И чудо свершилось. Но не потому, что в божественном гневе фараон самолично поразил сотни тысяч врагов. Нет! Хеттов подвел недостаток дисциплины — ворвавшись в лагерь, воины разом утратили боевой пыл и предались грабежу (судить их за это трудно: трофеи до самого Нового времени были практически единственным заработком солдата). Очевидно именно в этот момент Рамсес, кое-как наведя порядок в отряде своих телохранителей, предпринял отчаянную попытку спастись бегством и вырваться из окружения — попытку, которая под пером автора «Поэмы Пентаура» превратилась в учиненное фараоном фантастическое побоище И тут на помощь фараону пришел случай: небольшой но хорошо организованный египетский отряд, не принадлежавший ни к одному из корпусов армии Рамсеса II, явился с самой неожиданной стороны, — с запада, от морского побережья. Полагают, что это было пополнение, доставленное на кораблях и пешим маршем следовавшее от одной из предусмотрительно организованных Рамсесом II морских баз. Сориентировавшись в обстановке, вновь прибывшие незамедлительно вступили в бой и учинили среди мародерствующих хеттских воинов настоящую резню [356].
Это спасло фараона, но не решило исхода сражения.
Когда положение египтян начало улучшаться, Муваталлйс бросил в бой резерв — тысячу боевых колесниц; с переменным успехом битва продолжалась еще три часа, пока наконец не подоспел корпус Птаха [357] и ударил в тыл хеттам, которые в результате оказались вынуждены отступить в Кадеш укрыться за его неприступными стенами, где они чувствовали себя в полной безопасности. Потери их, как выяснилось, были не слишком велики [358].
В конечном счете поле боя осталось за египтянами, однако их потери оказались столь непомерны, что Рамсес II не решился штурмовать или осаждать крепость и двинулся обратно в Египет, что на практике оказалось равносильно признанию поражения. В то же время этот спешный отход позволил хеттам с полным правом счесть себя победителями. С полным правом, поскольку бой шел возле пограничной крепости Кадеш. Фараон убрался восвояси, даже не ступив на территорию хеттского царства, столица которого, Хаттусас, находилась, кстати, в шестистах километрах к северу.
В том, что победу одержали именно хетты, не позволяет усомниться и тот факт, что страна Амурру, присоединившаяся было к Египту и некоторое время исправно платившая фараону дань, снова отошла под руку Муваталлиса. А мятежные племена Палестины и Сирии продолжали все активнее бунтовать против власти Египта, на что вряд ли отважились бы после убедительной победы Рамсеса II.
Резюме серебряных пластин,
или Плоды битвы
Итак, подобно тому, как три с лишним тысячелетия назад под Кадешем сошлись армии двух тогдашних сверхдержав, сегодня продолжают битву два мифа — так сказать, египтологический и хеттологический.
«Очень забавно, — замечает Анна Овчинникова [359], — слушать высказывания современных египтологов и хеттологов, чьи мнения о том, кто победил, столь же разноречивы, как мнения Рамсеса и Муваталлиса.
«Когда Рамсес Великий наголову разбил хеттов у крепости Кадеш… — мимоходом, как о чем-то само собой разумеющемся, упоминает египтолог.
«Когда хетты наголову разгромили Рамсеса Второго у Кадеша…» — не менее уверенно говорит об этой же битве хеттолог.
Откуда же берутся столь разные интерпретации одного и того же события?»
Ничего беспрецедентного в этом нет. Англичане и немцы до сих пор спорят, чей же именно флот выиграл 31 мая 1916 года Ютландский бой, а русские и французы с одинаковым успехом 26 августа ежегодно отмечают свою победу при Бородине. Но все-таки попробуем разобраться.
С одной стороны, «поэма Пентаура» при всех несомненных художественных достоинствах, представляет собой панегирик, преследующий сугубо пропагандистские цели. В этом отношении, надо сказать, Рамсес II оказался подлинно Великим — второго столь успешного гения пропаганды история человечества не знает, и даже доктор Геббельс годился бы фараону разве что в подмастерья, даром что жил тремя тысячелетиями позже. Сами посудите: истории об эпохальной победе над хеттами Египет верил, покуда не разучился читать иероглифы; современный мир поверил ей, едва научившись эти иероглифы читать; и многие продолжают верить по сей день. Кто сможет превзойти подобный рекорд?
С другой стороны, и победа хеттов не самоочевидна. Правда, один упрек в их адрес можно все-таки отвести. Бытует мнение, будто хетты упустили чистую победу нокаутом, обретя взамен сомнительную победу по очкам, когда Муваталлис, увлекшись, разом бросил в сражение две с половиной тысячи боевых колесниц. Как пишет упоминавшаяся выше Анна Овчинникова, «сбившиеся в кучу, 2500 хеттских колесниц образовали нечто вроде человеческо-конной Ходынки, и преимущество оказалось на стороне немногочисленных телохранителей фараона, спаянных железной дисциплиной». Однако само число это почерпнуто исключительно из «Поэмы Пентаура» и более нигде не встречается. Но там же, между прочим, сказано: «Мое величество сокрушил сотни тысяч врагов и лишь тогда прекратил избиение…» И это при общей численности обеих армий около 40 000 человек! Сдается, и 2500 колесниц из той же оперы. К тому же если ознакомится с окрестностями Кадеша хотя бы при помощи современной крупномасштабной карты, выяснится, что относительно ровное пространство, пригодное для маневров и боя колесниц, просто-напросто не в состоянии вместить такого их числа (особенно если учесть, что египетские колесницы в боевых действия также принимали все-таки некоторое участие). Это была бы уже не Ходынка, а скорее автопарк, где упряжки едва могли бы разместиться бок о бок…
Но это все же деталь.
В Священном Писании сказано: «…по плодам их узнаете их» [360]. Вот давайте и разберемся с плодами битвы при Кадеше.
Вослед бесславно отступающему Рамсесу II тонкий дипломат Муваталлис направил письмо, содержание которого, безусловно, отличалось от слов, приведенных в «Поэме Пентаура», но содержало предложение о мире. И Рамсес — едва ли не самый воинственный из фараонов! — предложению этому охотно внял и с тех пор его войска ни разу не пересекали хеттской границы, установленной вдоль современной реки Нахр-эль-Кельба [361] в Финикии. Пятнадцать или двадцать лет сверхдержавы исподлобья взирали друг на друга через эту узенькую полоску воды, однако неустойчивого равновесия разумно не нарушали. И все это время между ними шли дипломатические переговоры.
«Очень забавно, — замечает Анна Овчинникова [359], — слушать высказывания современных египтологов и хеттологов, чьи мнения о том, кто победил, столь же разноречивы, как мнения Рамсеса и Муваталлиса.
«Когда Рамсес Великий наголову разбил хеттов у крепости Кадеш… — мимоходом, как о чем-то само собой разумеющемся, упоминает египтолог.
«Когда хетты наголову разгромили Рамсеса Второго у Кадеша…» — не менее уверенно говорит об этой же битве хеттолог.
Откуда же берутся столь разные интерпретации одного и того же события?»
Ничего беспрецедентного в этом нет. Англичане и немцы до сих пор спорят, чей же именно флот выиграл 31 мая 1916 года Ютландский бой, а русские и французы с одинаковым успехом 26 августа ежегодно отмечают свою победу при Бородине. Но все-таки попробуем разобраться.
С одной стороны, «поэма Пентаура» при всех несомненных художественных достоинствах, представляет собой панегирик, преследующий сугубо пропагандистские цели. В этом отношении, надо сказать, Рамсес II оказался подлинно Великим — второго столь успешного гения пропаганды история человечества не знает, и даже доктор Геббельс годился бы фараону разве что в подмастерья, даром что жил тремя тысячелетиями позже. Сами посудите: истории об эпохальной победе над хеттами Египет верил, покуда не разучился читать иероглифы; современный мир поверил ей, едва научившись эти иероглифы читать; и многие продолжают верить по сей день. Кто сможет превзойти подобный рекорд?
С другой стороны, и победа хеттов не самоочевидна. Правда, один упрек в их адрес можно все-таки отвести. Бытует мнение, будто хетты упустили чистую победу нокаутом, обретя взамен сомнительную победу по очкам, когда Муваталлис, увлекшись, разом бросил в сражение две с половиной тысячи боевых колесниц. Как пишет упоминавшаяся выше Анна Овчинникова, «сбившиеся в кучу, 2500 хеттских колесниц образовали нечто вроде человеческо-конной Ходынки, и преимущество оказалось на стороне немногочисленных телохранителей фараона, спаянных железной дисциплиной». Однако само число это почерпнуто исключительно из «Поэмы Пентаура» и более нигде не встречается. Но там же, между прочим, сказано: «Мое величество сокрушил сотни тысяч врагов и лишь тогда прекратил избиение…» И это при общей численности обеих армий около 40 000 человек! Сдается, и 2500 колесниц из той же оперы. К тому же если ознакомится с окрестностями Кадеша хотя бы при помощи современной крупномасштабной карты, выяснится, что относительно ровное пространство, пригодное для маневров и боя колесниц, просто-напросто не в состоянии вместить такого их числа (особенно если учесть, что египетские колесницы в боевых действия также принимали все-таки некоторое участие). Это была бы уже не Ходынка, а скорее автопарк, где упряжки едва могли бы разместиться бок о бок…
Но это все же деталь.
В Священном Писании сказано: «…по плодам их узнаете их» [360]. Вот давайте и разберемся с плодами битвы при Кадеше.
Вослед бесславно отступающему Рамсесу II тонкий дипломат Муваталлис направил письмо, содержание которого, безусловно, отличалось от слов, приведенных в «Поэме Пентаура», но содержало предложение о мире. И Рамсес — едва ли не самый воинственный из фараонов! — предложению этому охотно внял и с тех пор его войска ни разу не пересекали хеттской границы, установленной вдоль современной реки Нахр-эль-Кельба [361] в Финикии. Пятнадцать или двадцать лет сверхдержавы исподлобья взирали друг на друга через эту узенькую полоску воды, однако неустойчивого равновесия разумно не нарушали. И все это время между ними шли дипломатические переговоры.