Потом Веб стал читать выдержки из показаний его отца на процессе и временами не мог сдержать улыбки.
   — Мистер Салливан, — спрашивал прокурор, — верно ли, что в ту ночь, о которой идет речь, вы были...
   — Извини, парень, никак не пойму, о какой это ночи ты толкуешь? Память у меня уже не та, что прежде.
   Веб мысленно представил себе, как при этих словах папаши Салливана законник закатил глаза к потолку.
   — Мы говорим о ночи на 26 июня, сэр.
   — Понятно. Ты, парень, делаешь успехи, и твоя мать наверняка будет тобой гордиться.
   В стенограмме в скобках было указано: «смех в зале».
   — Я вам не «парень», мистер Салливан, — сказал прокурор.
   — Прости меня, сынок. Я не очень-то опытен в таких делах и уж точно ничего дурного не имел в виду. По правде говоря, я просто не знаю, как к тебе обращаться. Когда меня перевозили из тюрьмы в это величественное здание, люди называли тебя такими словами, что я ни за что не отважился бы повторить их перед почтенной публикой. От таких слов моя бедная покойная матушка, у которой был-таки в душе страх божий, наверняка перевернулась бы в своей католической могилке. Главным образом, эти люди выражали сомнения в твоей честности и неподкупности, а что может быть для мужчины неприятнее?
   — Меня не волнует, как отзываются обо мне преступники, сэр.
   — Прошу меня извинить, сынок, но худшие отзывы принадлежали тюремным охранникам.
   «Снова смех в зале», — напечатал секретарь суда. Веб решил, что в суде все просто умирали от смеха, поскольку секретарь поставил в конце этой ремарки несколько восклицательных знаков.
   — Может, все-таки продолжим, мистер Салливан? — спросил законник.
   — Знаешь что? Зови меня Харри, поскольку, когда моя ирландская задница появилась на свет, ее нарекли этим именем.
   — Мистер Салливан! — На этот раз его папашу призвал к порядку судья, который, как казалось Вебу, в этот момент тоже едва удерживался от смеха. Конечно, Веб мог и ошибаться, но фамилия судьи была О'Мэлли, а это означало, что у них с папашей было нечто общее — по крайней мере национальность и, как следствие этого, традиционная неприязнь к англосаксам.
   — Я, конечно же, не стану называть вас Харри, — сказал прокурор. Веб словно воочию увидел проступившее на лице этого человека негодование. Еще бы! Ведь папаша втянул его в совершенно ненужный двусмысленный разговор, да еще ухитрился при этом выставить его на всеобщее посмешище.
   — Что ж, парень, я знаю, что твоя работа заключается в том, чтобы упечь меня, несчастного, в тюрьму, где такие холодные, темные камеры и где люди относятся друг к другу без всякого почтения. А ведь мое дело не стоит и выеденного яйца, так как в его основе лежит обыкновенное недоразумение и, возможно, то обстоятельство, что я позволил себе хлебнуть лишнего. Но ты все равно зови меня Харри, поскольку даже если тебе и удастся исполнить свое ужасное намерение, это не помешает нам остаться добрыми друзьями.
   Заканчивая читать эту главу из жизни своего папаши, Веб не без удовлетворения отметил, что на этот раз присяжные оправдали Харри Салливана по всем пунктам.
   За последнее преступление Харри Салливан получил двадцать лет — самый большой в своей жизни срок. К настоящему времени он уже отбыл из него четырнадцать лет в Южной Каролине — в тюрьме, которая была знаменита своим суровым режимом. Ему предстояло провести за решеткой еще шесть лет, если его не выпустят по закону об условно-досрочном освобождении или, что более вероятно, если он не умрет в своей камере.
   Веб доел пасту и сделал последний глоток эля. Ему нужно было просмотреть еще один документ. Он прочитал его довольно быстро, но именно этот документ поразил его больше всех остальных.
   Бюро делало свою работу на совесть. Уж если там хотели узнать чью-то подноготную, то не гнушались ничем. После того как ты подавал заявление о приеме на работу в Бюро, люди из этого учреждения беседовали чуть ли не с каждым человеком, с которым тебе приходилось встречаться в своей жизни. Бесед этих не могли избежать ни учительница младших классов, ни продавец магазина напротив, ни девчонка, с которой ты сначала встречался, а потом, бывало, и спал. Позже эти люди беседовали с отцом девушки, который, когда компрометирующая информация выплыла наружу, разговаривал с тобой на повышенных тонах. Люди из агентства разговаривали также с парикмахершей, которая тебя подстригала, с менеджером банка, у которого ты хотел взять кредит на покупку автомобиля, и даже с руководителем группы бойскаутов, который нянчился с тобой в детстве. Короче говоря, когда Бюро бралось за тебя всерьез, ничего святого для него не существовало. И уж конечно, там не могли не знать, кем приходился Вебу заключенный по имени Харри Салливан.
   Харри как раз перевели тогда в тюрьму в Южной Каролине, и, когда составлявшие жизнеописание Веба агенты приехали туда, он опустил в их копилку свои два цента, сообщив им то, что они, по его мнению, должны были знать о его сыне. Во время беседы с ними он употребил словосочетание «мой сын» тридцать четыре раза — Веб не поленился подсчитать.
   Харри Салливан дал своему сыну лучшую рекомендацию, какую только один человек может дать другому, хотя знал его всего шесть лет. Но, согласно утверждению Харри, настоящий ирландец всегда может сказать, выйдет ли из его сына толк — даже если он находится еще в таком возрасте, когда носят подгузники. Он заявил, что его сын станет одним из лучших агентов ФБР и что он готов это подтвердить перед властями в Вашингтоне, если такая необходимость возникнет, пусть даже ему придется ехать туда в кандалах и под конвоем. Для Харри Салливана ничто не было слишком, когда речь шла о его сыне.
   По мере того как Веб читал этот документ, голова у него клонилась все ниже и ниже. Когда же он прочел последнее заявление Харри Салливана, записанное с его слов, то почти уперся лбом в стол.
   Пусть «господа агенты», говорил Харри, обращаясь к своим собеседникам, напомнят сыну, что все эти годы его отец каждый день думал о нем и что он всегда был в его сердце. И хотя ему вряд ли удастся сказать об этом сыну лично, «господа агенты» наверняка не сочтут за труд передать ему, что Харри Салливан всегда его любил и желал ему добра. И пусть сын не думает о своем старике слишком плохо, поскольку жизнь — штука сложная. Потом Харри сказал, что с радостью поставил бы «господам агентам» по пинте пива, если бы у него была такая возможность, после чего добавил, что, хотя его перспективы в этом смысле выглядят не блестяще, принимая во внимание место, где он находится, никто не знает, как все может обернуться в будущем.
   За все годы, что Веб прослужил в ФБР, никто ему и словом об этом не обмолвился. Что же касается этого документа, то до нынешнего дня ему не приходилось держать его в руках. Черт бы побрал Бюро и его правила! Неужели так уж необходимо все хранить под замком? И все-таки Веб мог получить доступ к этой информации, если бы по-настоящему захотел. Правда заключалась в том, что ему этого не хотелось.
   Потом Вебу пришла в голову еще одна неприятная мысль, и он нахмурился. Если Клер Дэниэлс получила от Бюро его файл, она, вполне возможно, уже кое-что знает о Харри Салливане. Но если так, почему она ни разу об этом не упомянула?
   Веб сложил бумаги, заплатил по счету и поехал на одну из принадлежавших Бюро парковочных площадок, где сменил машину, после чего выехал на «гранд-марке» последней модели через ворота, которые нельзя было увидеть с той улицы, откуда он заезжал. Вообще-то «гранд-марк» ему по статусу не полагался, но другой приличной машины на стоянке не оказалось, и Вебу пришлось договариваться с охранником. Он убедил его, что ему как оперативнику хорошие колеса куда нужнее, нежели какому-нибудь ветерану Бюро, редко покидающему свой офис. Под конец он сказал, что если у охранника в связи с исчезновением этой машины возникнут какие-нибудь проблемы, то он может обсудить их с Баком Уинтерсом, его, Веба, лучшим другом.

26

   Бейтс все еще находился в отделе стратегических операций, когда туда заглянул какой-то человек. Бейтс поднял на него глаза и изо всех сил попытался скрыть овладевшее им уныние. Бак Уинтерс прошел через весь зал и уселся напротив Бейтса. Он был одет в тщательно отглаженный костюм, какие носили сотрудники Бюро высшего ранга. Платок, который торчал у него из нагрудного кармана пиджака, казалось, был выкроен по лекалу. Бак был высок, широкоплеч, интеллигентен и выглядел, как агент ФБР с рекламного плаката. Возможно, подумал Бейтс, именно по этой причине ему и удалось сделать карьеру.
   — Я видел, как Лондон выходил из этого здания.
   — Просто заходил узнать, нет ли на его счет каких-нибудь распоряжений.
   — Понятно. — Уинтерс положил руки на стол и впился взглядом в лицо Бейтса. — Послушай, какого черта ты так печешься об этом парне?
   — Он отличный агент. Ну а кроме того, ты сам говорил, что я вроде как его наставник.
   — Я бы на твоем месте об этом помалкивал.
   — Он рисковал своей жизнью ради Бюро больше, чем ты или я.
   — Он слишком горяч. Как, впрочем, все парни из ПОЗ. Если разобраться, никакое это не ФБР. Штурмовики держатся особняком и задирают перед нами носы, как будто они здесь самые главные. Между тем это лишь кучка обычных спецназовцев с большими пушками, которые им не терпится пустить в ход.
   — Мы все играем в одной команде, Бак. ПОЗ же — это группа для проведения особых операций, которые никто, кроме них, не сможет провести. Да, не скрою, они ребята самолюбивые, но разве у нас таких мало? Но все мы агенты ФБР, и цели у нас общие.
   Уинтерс покачал головой.
   — Ты и вправду в это веришь?
   — Верю. В противном случае я бы здесь не сидел.
   — ПОЗ причиняет Бюро массу беспокойств.
   Бейтс закрыл файл и отложил его в сторону.
   — Как раз здесь ты ошибаешься. Бюро бросает их в бой, не давая времени на подготовку, но когда что-нибудь не срастается — обычно из-за дурацких приказов, которые поступают сверху, — отвечать приходится им. Остается только удивляться, что они до сих пор не выразили желания отделиться от нашей конторы.
   — Ты, Пирс, в принятые здесь игры не играешь, поэтому на самый верх путь тебе заказан. От вершины тебя отделяет стальной потолок, который тебе никогда не пробить.
   — Меня устраивает место, которое я занимаю.
   — Как только карьерный рост у человека в этом агентстве прекращается, начинается его падение. Подумай об этом.
   — Покорно благодарю за предупреждение, — холодно сказал Бейтс.
   — Я постоянно получаю твои материалы о ходе расследования. Они какие-то расплывчатые.
   — Таковы пока результаты.
   — Какой все-таки статус у Коува? Ты как-то невнятно о нем пишешь.
   — Да нечего особенно писать-то.
   — Надеюсь, ты помнишь о том, что если агент, работающий под прикрытием, долго не объявляется, то он или умер, или перешел на сторону врага? Но в таком случае им должен заниматься отдел собственных расследований.
   — Коув не перешел на сторону врага.
   — Ага! Значит, ты с ним встречался? Странное дело, в твоих рапортах нет об этом ни слова.
   — Я чувствую, что он здесь ни при чем. Кстати, я действительно имею от него сведения.
   — И что же наш блистательный суперагент думает по поводу имевшей место бойни?
   — Он думает, что его подставили.
   — Подставили? Это что-то новенькое, — произнес Уинтерс с сарказмом в голосе.
   — Он не хочет возвращаться в отдел, поскольку полагает, что в Бюро окопалась крыса. — Сказав это, Бейтс всмотрелся в лицо Уинтерса, хотя и не знал точно, зачем ему это понадобилось. Невозможно, чтобы утечка исходила от Уинтерса. — Коув сказал, что все проваленные в последнее время операции — результат утечки информации. И что группа ПОЗ погибла по той же причине.
   — Интересная теория. Но у меня такое ощущение, что доказательств у него нет.
   Фраза Уинтерса неожиданно заставила Бейтса призадуматься.
   — Возможно, у него есть доказательства, просто он не считает нужным ими со мной делиться, — сказал он. — Но я это проконтролирую, Бак. Я не хотел загружать тебя мелкими деталями, поскольку знаю, что ты у нас — человек занятой и мыслишь исключительно стратегически. Даю тебе слово, что, если выплывет что-нибудь важное, ты первый об этом узнаешь. Таким образом, ты сможешь провести отличную пиар-акцию в СМИ. Ты ведь в таких делах спец.
   Уинтерс, конечно же, уловил сарказм в словах Бейтса, но предпочел его проигнорировать.
   — Насколько я помню, вы с Коувом некоторое время работали в одной связке? В Калифорнии, если не ошибаюсь?
   — Да, там мы работали вместе.
   — Примерно в то время, когда была ликвидирована его семья.
   — Совершенно верно.
   — Тяжелый удар для всего Бюро.
   — Я всегда считал, что это тяжелый удар прежде всего для Коува.
   — Никак не могу понять, что произошло в том доме. Насколько я знаю, Коув обнаружил там оперативный центр крупной группировки наркоторговцев.
   — Верно. И ПОЗ вызвали, чтобы взять этот центр штурмом, — сказал Бейтс. — Там должны были находиться потенциальные свидетели, а ПОЗ специализируется на захвате такого рода публики.
   — Много шуму, а в результате — пшик. Даже сами уцелеть не смогли.
   — Их подставили.
   — Согласен. Но кто? Если не Коув, то кто же?
   Бейтс вспомнил свою встречу с Коувом на Арлингтонском кладбище. Коув был убежден, что утечки происходят внутри Бюро и все неудачи агентства в последнее время связаны именно с этим. Бейтс некоторое время изучал лицо Уинтерса, потом сказал:
   — Чтобы уничтожить группу особого назначения, требуется информация изнутри, причем высшей степени секретности.
   Уинтерс откинулся на спинку стула.
   — Значит, говоришь, произошла утечка информации высшей степени секретности? Изнутри Бюро?
   — Изнутри — значит изнутри.
   — Это очень серьезное заявление, Бейтс.
   — Я ничего не заявляю. Просто рассматриваю это как один из возможных вариантов.
   — Мне кажется, куда легче подкупить агента под прикрытием, нежели проникнуть в Бюро.
   — Ты не знаешь Ренделла Коува.
   — А может, все дело том, что ты знаешь его слишком хорошо? Настолько хорошо, что за деревьями не видишь леса? — Сказав это, Уинтерс поднялся. — Никаких сенсаций, Бейтс. Не предпринимай ничего серьезного, не поставив предварительно меня в известность. Ясно?
   Когда Уинтерс вышел, Бейтс пробормотал:
   — Ясно, как в Вако, Бак.
* * *
   Веб ехал в машине, когда ему позвонила Энн Лайл.
   — Извини, что так долго не объявлялась, но для тебя я хотела покопать поглубже и поосновательней.
   — Не беспокойся. Я и сам кое-что накопал о Коуве. Хотя, конечно, вытягивать из Бюро информацию так же трудно, как тащить щипцами зубы.
   — Я припасла для тебя одного субъекта.
   — Субъекта? Уж не самого ли Коува?
   — Я, конечно, мастер своего дела, но не до такой степени. Поэтому я всего-навсего вышла на сержанта полиции, с которым Коув регулярно контактировал, когда работал в Вашингтонском региональном офисе до отъезда в Калифорнию.
   — Местный коп как контакт агента ФБР под прикрытием? Разве такое возможно?
   — Агенты под прикрытием часто используют полицейских как связников или курьеров. Когда Коув еще только начинал здесь служить, у него тоже был свой парень в полиции. Так вот, этот сержант сам не прочь с тобой побеседовать.
   Веб остановился на обочине, вынул блокнот и ручку и записал имя Сонни Венаблса, который служил в полиции округа Колумбия в первом участке. Энн заодно продиктовала ему номер бляхи этого парня.
   — Скажи, Энн, кто-нибудь еще знает об этой сфере деятельности Венаблса?
   — Сонни ничего мне об этом не говорил, но, думаю, обязательно бы сказал. С того времени, когда он служил связником у Коува, прошло уже много лет. Про все это скорее всего забыто. Да и Сонни никогда этого не афишировал.
   — Такое впечатление, что ты знаешь его лично.
   — Веб, дорогой, когда поживешь на свете с мое, в один прекрасный день поймешь, что знаешь чертову прорву всякого народу. Что касается меня, то я долго работала с вашингтонскими копами.
   — Ты вот упомянула, что Венаблс хочет со мной поговорить. Зачем ему это?
   — Он просто сказал, что слышал о тебе. Тут я и вставила свои два цента. Сказала, что ты не прочь с ним пообщаться.
   — Как я понимаю, тебе ничего не известно о том, как он оценивает нынешнее положение вещей?
   — Это уж тебе придется выяснять, — сказала Энн и повесила трубку.
   Веб позвонил по полученному от Энн номеру, но Венаблса на месте не застал. Он оставил в участке номер своего мобильного, назвал свое имя и поехал дальше. Венаблс перезвонил ему через двадцать минут, и они договорились встретиться в середине рабочего дня. Веб попросил Сонни кое-что для него сделать, Венаблс сказал, что постарается. Если бы Сонни дал ему хоть какие-нибудь зацепки, он смог бы выйти на Коува. Но Вебу не давал покоя вопрос, почему Бейтс ни словом не обмолвился о том, что до перевода в Калифорнию Коув работал в Вашингтонском региональном офисе. Конечно, поскольку у него был шанс заглянуть в дело Коува, он и сам бы до этого докопался, так что большого значения это не имело. Но почему все-таки Бейтс промолчал? Непонятно...
   Сонни Венаблс попросил Веба подъехать к часу дня к одному из баров на территории его участка. В этом не было ничего необычного. Копы часто посещали подобные заведения, где можно было пропустить стаканчик, а заодно послушать, о чем говорят подвыпившие посетители. Иногда это позволяло разжиться ценной информацией по текущим делам. Некоторые копы даже свободное время старались проводить с пользой для дела.
   Сонни Венаблс был белым мужчиной лет сорока пяти. Он считался ветераном, так как отслужил в местной полиции около двадцати лет. Сонни сообщил об этом Вебу, пока они покупали себе пиво. Полицейский обладал массивным, слегка заплывшим жиром, но мощным торсом штангиста и имел рост около шести футов. На голове у него была бейсболка с надписью «Все рыбаки попадают в рай», а его округлый живот обтягивал кожаный жилет с большими буквами NASCAR на спине. В его речи чувствовался южный акцент, а когда они, купив пива, шли к свободному столику, Веб обратил внимание на круглую жестянку с жевательным табаком, торчавшую из заднего кармана его джинсов. Найдя укромный закуток, отгороженный от остального помещения спинками диванов, Сонни и Веб опустились на сиденье.
   Венаблс сообщил Вебу, что работает в ночную смену, и добавил, что патрулировать ночью ему нравится больше, чем днем.
   — Собираюсь вот уйти на пенсию — как только закончатся двадцать лет службы — и буду, как все приличные копы в отставке, ловить где-нибудь рыбу и поглядывать на проезжающие машины, — сказал он с улыбкой и сделал большой глоток пива «Ред дог». Музыкальный автомат, стоявший в углу зала, без конца наигрывал песню о Лайле в исполнении Эрика Клэптона. Веб огляделся. В задней комнате двое парней играли в бильярд. На краю бильярдного стола лежала пачка двадцатидолларовых купюр и стояли бутылки с пивом «Бад лайтс». Время от времени игроки бросали взгляды на закуток, в котором расположились с пивом Веб и Венаблс; впрочем, даже если Венаблс и был им знаком, они никак этого не показывали.
   Венаблс поглядывал на Веба поверх пивной кружки. Судя по несколько скептическому выражению его морщинистого лица, он был человек многоопытный и в своей жизни насмотрелся всякого. В основном дурного, как и Веб.
   — Всегда хотел побольше узнать о парнях из ПОЗ.
   — Ничего интересного. Обыкновенные копы, как и все остальные, — разве что оружия у нас побольше.
   Венаблс рассмеялся:
   — Не стоит так уж себя принижать. У меня были знакомые парни из ФБР, которые пытались поступить в эту группу. Ну так вот, как только начались занятия на курсах, они сбежали оттуда, поджав хвост. Говорили, что проще выносить и родить без наркоза ребенка, чем их закончить.
   — Я видел фотографию Ренделла Коува. Мне кажется, он вполне мог бы служить в ПОЗ.
   Венаблс некоторое время исследовал пену в своей кружке.
   — Вас, наверное, интересует, что такие парни, как Ренди Коув, могут иметь общего с толстопузыми типами вроде меня?
   — Не скрою, это приходило мне в голову.
   — Мы вместе росли, в одном городке на берегу Миссисипи — таком маленьком, что его, наверное, и на карте нет. Помню, мы с ним все время играли в футбол — делать-то там все равно было нечего. Может, по этой причине команда нашего городка два года подряд становилась чемпионом. Потом мы переехали в Оклахому и там тоже играли. — Венаблс покачал головой. — Такого нападающего, как Ренди, надо было поискать. Я играл в защите. Тоже ничего себе был парнишка. Бросался на всех, как лев, себя не щадил. Сейчас, правда, уже не то. Короче, лучше нас никого не было. Обычно в конце атаки я передавал мяч Коуву, и он-то и завершал все дело.
   — Похоже, вас связывала крепкая дружба.
   — Дружили мы — ничего не скажешь. Хотя у меня такого таланта к футболу, как у Ренди, никогда не было. Тогда его все команды хотели заполучить. — Венаблс замолчал и долго смотрел в свою кружку. Веб его не торопил. Ждал, когда он отдаст дань воспоминаниям.
   — Я участвовал в том матче, когда он размозжил себе обе коленные чашечки, — сказал Венаблс. — Мы сразу поняли, что дело плохо. В те времена не то что сейчас — такие травмы не вылечивались. На этом его спортивная карьера и закончилась. А ничего, кроме футбола, у нас за душой не было. Помню, пришли мы как-то на то проклятое поле и час, не меньше, рыдали. А я, между прочим, не плакал даже на похоронах своей матушки. Но я так любил Ренди. Он был хороший парень.
   — Был?
   Венаблс поиграл стоявшей на столе перечницей, потом откинулся на спинку стула, сдвинул бейсболку на затылок, и Веб увидел выбившуюся из-под козырька прядь волнистых седых волос.
   — Я полагаю, вы знаете, что случилось с его семьей? — спросил Венаблс.
   — Кое-что знаю, но хотел бы услышать эту историю в вашем изложении, — сказал Веб.
   — А чего тут рассказывать? Бюро облажалось, и в результате Ренди потерял жену и детей.
   — Вы после этого с ним виделись?
   Венаблс посмотрел на Веба таким взглядом, словно собирался окатить его пивом из своей кружки.
   — Я на похоронах гроб нес. Вы носили когда-нибудь гробик четырехлетнего ребенка? — Веб покачал головой. — Если не носили, то хочу вам сказать, что такого не забудешь.
   — Вам Коув сказал, что это была вина Бюро?
   — Мог бы и не говорить. Я сам коп. Уж я-то знаю, как такие вещи происходят. Полжизни в округе Колумбия служу — потому что моя жена отсюда родом. Ренди начинал работать с федералами тоже в этом округе. Думаю, впрочем, вам это известно. Я у него связным был, потому что он знал: мне можно доверять. А на такой работе это первое дело.
   — Думаю, это первое дело на любой работе.
   Мужчины обменялись понимающими взглядами.
   — А потом Ренди перевели в Калифорнию. Там-то его семью и убили.
   — Насколько я знаю, он отомстил убийцам.
   Венаблс холодно посмотрел на Веба. По его взгляду Вебу стало ясно, что, хотя он знает много, делиться всеми своими секретами в его планы не входит.
   — А вы бы не отомстили?
   — Вполне возможно. Судя по всему, Коув очень крутой парень. С русскими сладить не так-то легко.
   — Станешь крутым, коли ты темнокожий и родился в нищем медвежьем углу на берегу Миссисипи. — Венаблс наклонился вперед и уперся локтями в стол. — Я о вас в газетах читал. И слышал кое-что от Энн Лайл.
   Он замолчал и некоторое время пристально смотрел на Веба. Веб не сразу понял, что Венаблс рассматривает поврежденную часть его лица.
   — Я служу в полиции почти двадцать лет. За эти годы вытаскивал пушку раз, наверное, двенадцать, стрелял шесть раз. Четыре промазал, а два раза попал, куда метил. Ранен не был ни разу, даже царапины не получил, а в округе Колумбия это что-нибудь да значит — особенно в наши дни. Теперь служу в первом участке. Это не богатый северо-запад, поэтому спокойным его никак не назовешь, но особенно беспокойным тоже, потому что это не шестой и не седьмой участки в Анакостии, где расстреляли вашу группу. И я очень уважаю парней из ПОЗ, которые постоянно идут навстречу опасности. А вы, можно сказать, настоящая ходячая реклама своего подразделения.
   — Если вы о шрамах у меня на лице, то, уверяю вас, это в мои планы не входило.
   — Понятное дело. Просто мне хочется дать вам понять, что если бы я не уважал вас лично, то здесь бы не сидел и пиво бы с вами не пил. При всем при том вы никогда не заставите меня поверить, что Ренди совершил бесчестный поступок. Я знаю, конечно, что работа под прикрытием дурно отражается на человеке и что у Ренди нет никаких причин относиться к Бюро с излишней любовью, но расстрел вашей группы — это дело из ряда вон, и участвовать в этом он бы не стал. Я хочу, чтобы вы до конца себе это уяснили.
   — А я хочу, чтобы вы уяснили, что, хоть вы и кажетесь мне очень искренним человеком и пиво пить мне с вами приятно, я, к сожалению, принять на веру ваши слова не могу.
   Венаблс кивнул головой в знак того, что принимает его слова к сведению.
   — Если бы вы приняли их на веру, я бы решил, что у вас куриные мозги.
   — У Коува была возможность уйти с работы. Я проверял. Бюро предлагало ему переезд на новое место жительства и полное пенсионное обеспечение. Почему он от всего этого отказался, как вы думаете?
   — Потому, наверное, что не хотел следующие сорок лет подстригать лужайку перед домом где-нибудь на Среднем Западе. Это не для Ренди. Что еще ему оставалось делать, как не пытаться копать дальше? Кому-то это может показаться смешным, но он гордился своей работой. И считал, что справляется с ней хорошо.