Страница:
Майкл.
Седона, Аризона, 21.4.1995 г.
Я чувствую, что настало время изложить это на бумаге и поделиться с другими людьми, которые поймут меня.
Недавно в моей жизни произошел настоящий перелом. Каким-то образом я выскользнула из драмы. Это трудно объяснить словами. Происходят все те же повседневные события, но я больше не привязана к их результатам. В различные периоды своей жизни я пыталась угождать людям, теперь же я больше не привязана к этим вещам. Я просто наблюдаю природные характеристики других организмов тела-ума, независимо от того, нравятся они мне или нет. Я ощущаю сострадание по отношению к поведению, основанному на реакциях, и я больше не принимаю такое поведение близко к сердцу, как нечто личное.
Впервые в моей жизни я ощущаю, как мне хорошо без мужчины. Я не знаю, есть ли у меня сейчас на это время или желание... Это просто не имеет значения!
Мне кажется, я с большей терпимостью стала относиться к людям, внутренне позволяя им быть такими, какими они являются. Я получаю невероятное наслаждение от одиночества, делая только то, что мне хочется в данный момент.
С любовью, Сьюзан.
В начале 70-х годов, когда мне было 17 или 18 лет, мне в руки каким-то образом попала фотография Раманы Махарши. Я не знаю, откуда она взялась, но в течение нескольких лет она простояла на моем столе, привнося в мою жизнь тот дух, который она в себе несла. Друзья спрашивали меня, кто изображен на снимке, но я не знал; портрет этого человека просто доставлял мне удовольствие. Со временем я узнал о Рамане Махарши и об учении Адвайта Веданты, которое всегда влекло меня к себе, находя отклик в моем сердце.
В течение всех этих лет я был страстным ищущим, пытавшимся найти Истину. Я не буду никого утомлять деталями, так как это довольно распространенная история среди ищущих. Я путешествовал по миру, поднимался в горы, выискивая неведомых йогинов и святых, изучал йогу и мистицизм. Думаю, что если и было во мне что-то уникальное, то это была особенно острая критичность и даже цинизм по отношению к тому, что я называл «заштампованным мирским мышлением», которым были охвачены практически все духовные группы, которые я встречал на своем пути.
За все эти годы я много раз получал божественную милость и откровение, но в конце 80-х годов я очутился в небольшом городке, расположенном в горах в штате Вашингтон. Я пытался поправить свое финансовое положение и разобраться в тех изменениях, которые произошли в моей жизни за последние 15 лет. Я испытывал страстное желание полностью отбросить все то, что я узнал, освободиться от того багажа представлений об Истине и Сознании, который я таскал за собой все это время. Я хотел понять, что значит быть полностью обнаженным в этом мире, необремененным какими-либо верованиями или предположениями.
Это была первый приезд Рамеша в США. В мой почтовый ящик каким-то образом попало объявление о ритрите, который должен был проходить в Южной Калифорнии, и меня это мгновенно заинтересовало. Дело не только в том, что я впервые встречал термин «Адвайта Веданта» вне контекста, связанного с Раманой Махарши; фотография Рамеша, которая была помещена на лицевой стороне, вызвала во мне такое же чувство притяжения, что и фотография Раманы много лет назад. Мне очень хотелось попасть на ритрит, но мне не хватало денег даже на то, чтобы заплатить за квартиру, не говоря уже о поездке в Калифорнию.
На следующий год я переехал в Сиэттл и уже зарабатывал намного больше денег, когда пришло объявление о втором приезде Рамеша. На этот раз я должен был ехать, и я проделал весь путь от Сиэттла до пустынь Южной Калифорнии, где присоединился к остальным участникам ритрита, который должен был проводиться в Джошуа Три.
Как только ритрит начался, я тут же оказался втянутым в разговоры с Рамешем. В первые несколько дней его слова постоянно вызывали во мне вспышки озарения, пока я наконец не достиг такой точки, когда почувствовал, что дальнейшие разговоры о Сознании не только не приближают к Истине, но и являются полнейшим святотатством. Я физически не мог слышать разговоры других участников семинара во время перерывов или по вечерам, если речь шла о духовных или философских проблемах... Мне они казались пустой болтовней, бессмысленным повторением избитых фраз.
И вот однажды утром вопросы участников семинара оказались направленными на «природу» просветления. Я начал задавать вопрос относительно страха и просветления, когда Рамеш внезапно остановил меня на полуслове, сказав: «Это все ваша фантазия!» Такие простые слова, но внутри меня что-то произошло, и я почувствовал, что вселенная, подобно луковице, распадается на слои. У меня было предельно четкое ощущение того, что я проваливаюсь в бесконечное пространство и что мне не за что зацепиться. Внешне это проявилось в том, что я был безмолвен и ошеломлен, внутри же я испытывал потрясающее озарение. Тот фундамент, который я принимал за свое "я", и которое служило внутренней отправной точкой, был разрушен и заменен сияющей пустотой. Это состояние было одновременно необычайно глубоким и до абсурда бессмысленным. Позже в моем уме родились стихи, которые начинались словами: «Когда был нанесен окончательный удар, никто не упал...»
Я провел остаток ритрита, работая на кухне и гуляя по пустыне, вместо того, чтобы посещать беседы. Я испытывал сильное желание быть рядом с Рамешем, но слушать всю эту бесконечную концептуальную болтовню было выше моих сил, поэтому я «урывал» себе «даршан» во время перерывов и его прогулок. (И до сих пор, при всей моей громадной любви к Рамешу, я не думаю, что я смог бы высидеть все его беседы.)
Перед отъездом я спросил Рамеша, как он смотрит на приезд в Сиэттл с беседами в следующем году. К моей радости он ответил: «Я бы очень хотел приехать». В течение двух последующих лет я принимал его у себя в Сиэттле, ездил к нему в Индию и смог поближе узнать его в личном плане.
Я должен признать тот факт, что встретив Рамеша, я нашел свой дом. Весь процесс поиска внезапно завершился, и все вопросы исчезли. Рамеш — мой друг, мой отец, мой гуру. Рамана Махарши привел меня к Рамешу, а Рамеш открыл для меня дверь. Иногда я ощущаю бесконечное изумление по поводу проявления божественной Милости и абсолютной непредсказуемости этой безумной жизни. Милость в конечном итоге привела меня через все эти многочисленные путешествия к этому необычному человеку из Индии, которого я так сильно люблю, и который так много дал мне.
Обстоятельства последних нескольких лет не позволили мне лично посетить Рамеша, но он всегда присутствует в моем сердце, так же, как и моя благодарность ему.
Гарри
«Небеса невозможно взять штурмом»
Примерно лет за семь до знакомства с Рамешем я пришел к следующему выводу. Если целью является обретение постоянного счастья, то наибольший смысл имеет принятие. Если существует принятие всех вещей, несчастья быть просто не может.
Однако проблема заключалась в том, что во мне лично не было ни грамма принятия. Я по-прежнему делал различия между приемлемыми вещами — теми, которые были приятны — и неприемлемыми, теми, которые причиняли боль.
Заметив в себе эту особенность, я разработал план, который, как я надеялся, поможет мне легче войти в «режим принятия». Я начал с того, что попытался принять тот факт, что я не склонен к принятию. После двух недель упорных усилий, направленных на достижение желаемого результата, стало очевидным то, что все эти усилия бесплодны. Поэтому я отказался от любых дальнейших попыток в этом направлении.
Сама идея стремления достичь принятия представляет собой ловушку нашего эго, из которой нет никакого выхода, поскольку само действие, предпринимаемое для достижения чего-либо, является усилием, направленным на изменение, а не принятие того, что есть. Поэтому попытка достичь принятия, по сути, является неспособностью принять неспособность принимать. Таким образом, по самой своей природе такое усилие обречено на провал. При истинном же понимании, то, что происходит, просто происходит, а то, что есть, просто есть; и никакие намеренные усилия не предпринимаются для того, чтобы изменить То-Что-Есть. И все видимые изменения, которые происходят, просто наблюдаются и принимаются.
В данном конкретном случае, принятие того, что такое поведение является тщетным и, следовательно, должно быть отброшено, было лишь осознанием самой тщетности. Оно сопровождалось отказом от усилий и ощущением отчаяния и разочарования. При истинном же принятии, которое часто описывают как самоотдавание, ничего не кажется тщетным, и поэтому не бывает разочарований.
Поскольку принятие в высшей степени неприемлемо для эго, человек — как раз и представляющий собой это эго — не способен оценить то, что происходит во время постепенного зарождения принятия. Тонкий аспект принятия заключается в том, что его присутствие может остаться незамеченным самим человеком. Примерно через год после встречи с Рамешем в моей жизни начался длительный период сильных физических и ментальных страданий. И, что было совсем на меня не похоже, присутствовало невероятное принятие всего происходящего. Вначале я даже не заметил этого, а затем я начал постепенно осознавать этот факт, и реакция на данную ситуацию была крайне необычной. Люди, знакомые со мной и моим состоянием, выражали изумление по поводу происходящего.
Для меня это был приятный, но непостижимый сюрприз. Мне и в голову не приходило, что это каким-то образом связано с Учением. Я даже как-то сказал Рамешу, что я «забыл Учение». На что он ответил: «Вот и хорошо... Я всегда с вами».
«Что это значит?» — спросил я.
Прошло два года, прежде чем ко мне пришло понимание того, что именно эгоистический интеллект считал, что он забыл Учение. И когда я писал письмо, рассказывая об этом гуру, я осознал, что его слова о том, что он всегда со мной, означали, что «его» Присутствие является «моим» Присутствием, и что Присутствие — это Принятие.
Принятие — это принятие. Здесь нет деления на виды и категории — если только не рассматривать этот вопрос с относительной точки зрения. И с такой точки зрения может показаться, что принятие может происходить даже в более тонкой форме. В предыдущем примере было известно, что принятие присутствует, но его истинная природа еще не была осознана. В следующем примере еще нет осознания самого принятия.
Через несколько месяцев после окончательного события, описанного выше, я получил письмо от друга Рамеша, в котором он выражал обеспокоенность тем, что после того, как он вложил столько времени и энергии в изучение Учения, он все еще рассматривал себя как исполнителя,. Вот фрагмент моего ответа ему: «Вы и я останемся исполнителями до тех пор, пока постижение Я не будет носить безвозвратный характер. То есть, пока остается хоть какое-то ощущение поиска, мы будем продолжать прилагать усилия. Очевиден тот факт, что пока сохраняется желание самореализации, оно дает энергию усилию, таким образом делая нас исполнителями. Я испытывал такие же чувства насчет этого, что и вы. В моем случае произошло то, что я в конечном итоге пришел к принятию своей роли исполнителя — вместе с интеллектуальной убежденностью в том. что исполнителем я не являюсь. То, что это не имеет никакого логического смысла, меня совершенно не волнует. Наверное, это связано с тем, что Рамеш называет бесстрастностью, которая по своей сути представляет собой понимание того, что в конечном итоге ничего не имеет значения».
Вскоре после этого в письме к другому корреспонденту было дано следующее объяснение: "Интересно, что я долгое время считал написание писем по этой теме одной из форм медитации, которая иногда приводит к поразительным озарениям. Я говорил об этом Рамешу несколько раз.
Примером этого может служить такой случай: у меня не было действительного осознания этого фундаментального изменения, пока я не сделал о нем запись. То есть, поскольку я никогда об этом не думал, то и не знал, что произошедшее является истинным принятием своей роли исполнителя — пока я не попытался объяснить это кому-то другому. Это было противоположностью моего стремления привести свои противоречивые чувства в соответствие с интеллектуальным знанием".
Дело в том, что раньше меня волновала та же проблема, что и моего корреспондента; то есть я продолжал в полной мере ощущать, что именно я принимаю решения насчет того, что нужно сделать и, несомненно, я являюсь также тем, кто осуществляет реализацию этих решений. И это ощущение усиливалось по мере развития моего осознания Учения. Следствием этого было мое понимание того, что это ощущение себя исполнителем должно быть устранено до того, как сможет произойти дальнейшее продвижение вперед.
Второй момент: я действительно не знаю, когда это беспокойство оставило меня. Оно не исчезло в один момент, а постепенно затухало. Я осознал, что меня больше не волнует проблема того, что я ощущаю себя исполнителем. Это случилось как раз тогда, когда я описывал другому человеку все то, что произошло в моем случае.
Третий момент: в основе проблемы покоится убеждение в том, что плохие черты должны быть преодолены или искоренены. Принятие часто рассматривается как нечто, направленное вовне, на других людей, на внешние ситуации. Когда происходит принятие того негативного, что находится внутри, эти черты, которые прежде были нежелательными, хотя и сохраняются, не являются более плохими или нежелательными.
Сама природа исполнителя заключается в том, чтобы не принимать вещи такими, какими они являются. Таким образом, принятие своей роли исполнителя было для меня принятием своей неспособности принимать — то есть как раз тем, что я безуспешно пытался достичь десятью годами ранее. Однако в этот раз я не пытался принимать, и я даже не осознавал, что принятие произошло. На этот раз я не ощущал ни успеха, ни неудачи, поскольку я в этом просто не участвовал.
Постоянное повторение Истины со стороны Гуру представляет собой очень существенный элемент в том, что видится как эволюционное развитие на пути к достижению принятия. Рамеш много раз говорил мне: «ничего не имеет значения», «делайте то, что хотите», «истина находится внутри вас», «отбросьте все».
Благодарю Вас, Гуру.
Фрэнк.
Дорогой Рамеш!
Девять месяцев назад я в течение недели ежедневно приходил в Ваш дом, и в какой-то момент тот ищущий, который последние 12 лет был занят духовным поиском, просто скончался.
Последние девять месяцев были весьма занимательны с точки зрения наблюдения, поскольку того, что так глубоко интересовалось, и можно даже сказать было одержимо, так называемой истиной, больше не существует. Это иногда приводило ум в состояние полной неподвижности, а иногда — доставляло ему страдания; ибо осознание того, что ищущий уже является тем, что он ищет, разрывает тот воображаемый пузырь, который окружает собой всю эту тему просветления, духовного пути и поиска истины. Этот ум, с которым я так прочно отождествлялся и который с таким азартом был устремлен к высшему, внезапно стал чем-то лишним. В рамках простого наблюдения ум все больше и больше привыкает к своей природной роли функционального механизма, которым он и является.
После поездки к Вам в январе у меня иногда возникает такое ощущение, что я что-то потерял, а иногда — что я что-то приобрел — нечто, что невозможно себе представить и определить количественно. И в то же время присутствует глубокое ощущение того, что ничего не было ни потеряно, ни приобретено, что абсолютно ничего не изменилось. На самом деле такие противоположные концепции, как приобретение и потеря, кажутся чем-то в высшей степени бессмысленным.
Я как раз читал «Знаки на пути» и ощутил сильное желание написать это письмо, когда прочел слова Махараджи, в полной мере отражающие мое восприятие последнего времени. Махарадж сказал следующее: «Пробуждение, или просветление, или освобождение, представляет собой не что иное, как глубочайшее интуитивное постижение того, чем мы являемся — того, что есть здесь и сейчас; абсолютное отсутствие чего-либо вообразимого или познаваемого, или абсолютное присутствие непостижимой потенциальности». Как только я прочел эти слова, я ощутил потребность написать Вам. Это понимание пришло ко мне в течение последних нескольких месяцев после моего пребывания у Вас в Бомбее. Все настолько ясно, что осознание значения слов Махараджа происходит при полном отсутствии мысленного процесса.
После своего отъезда из Индии в феврале я написал четыре или пять писем, которые я так и не отправил, потому что когда я их закончил, они показались мне не имеющими никакого смысла. Однако я помню, что в последнем из этих неотправленных писем я упомянул о том, что говорил Марк Беурет в письме, описывающем его собственный случай пробуждения. Он говорил что-то о том, что, встретив Вас, он понял, что эмоциональный и интеллектуальный поиск подошел к своему концу, но сердце еще не обрело свой дом. Это признание глубоко запало мне в душу. В тот момент я ощущал как раз то, что было описано Марком. Я испытывал сильнейшее желание достичь этого последнего этапа, чтобы сердце обрело свой дом, чтобы произошла полная самореализация. Однако сейчас, спустя два месяца после прочтения этого, хотя поиск подошел к концу и я все еще не ощущаю, что мое сердце вернулось домой, меня больше не волнует вопрос о том, где находится мое сердце, поскольку это не имеет ко мне никакого отношения.
У Кабира есть одно высказывание, которое я не могу припомнить дословно, но я помню его смысл: он сравнивает свою жизнь с жизнью скачущего мяча, который не знает, где он окажется в следующее мгновение. Он осознает, что, подобно мячу, он также не принимает участия в решении того, что с ним произойдет; все, что он может делать (и что на самом деле является не-деянием) — это отдаться на волю Бога. В этом я вижу истинный смысл самоотдавания — ДА БУДЕТ ВОЛЯ ТВОЯ! Самое полное учение в четырех словах. Но, конечно, к этому времени уже нет никакого я, которое отдавало бы себя, и нет ничего, чему нужно было бы себя отдать. Твоя воля свершается вечно.
Я благодарю Вас от всего сердца. С любовью,
Роберт
Дорогой Рамеш!
С течением времени я все больше и больше начинаю понимать, что это значит — быть человеком. Ментальные процессы, посредством которых я проживаю свою повседневную жизнь, растворяется в спонтанной тишине, безграничном безмолвии; и я без каких-либо усилий погружаюсь в бескрайнее пространство тишины сердца. Это созерцание величия, красоты ничем не обремененного момента, где любовь является всем; но это не любовь к чему-то конкретному. Эта любовь — своя собственная, не моя, это величие. Она приходит неожиданно, удивительно свободно, без необходимости в поддержке или подтверждении. Она просто есть. Нет ничего, что нужно было бы делать, есть только бытие — здесь и сейчас. Я — часть Вашего сердца, и всегда был ею.
+ + + + + + + + + + + + + + +
Впервые я встретился с Рамешем в Бомбее. После отъезда оттуда я отправился в Тируванамалай. Через пару часов я уже взбирался на Аруначалу, чтобы помедитировать в пещере Раманы Махарши. Я долгие годы мечтал о том, чтобы попасть сюда, и вот, наконец, я здесь. Храм, старые фотографии Раманы, благовония и тишина — я чувствовал себя как дома. Какое-то время я просто сидел, глядя на изображения великого мастера; простое пребывание там уже было медитацией — никаких мыслей, полная тишина. Может быть, причиной того, что со мной произошло, было созерцание фотографий Раманы или сочетание этого процесса с беседой с Рамешем, состоявшейся несколькими днями ранее, но когда я сидел там, погруженный во внутреннюю тишину, я внезапно осознал, что учитель не может быть — и никогда не был — чем-то внешним по отношению ко мне; что и учитель и учение могут прийти только изнутри. Затем я глубоко погрузился в себя — и через несколько мгновений ясно увидел, что нет также и никакого «внутри». Понятия внутреннего и внешнего есть не более чем элементы концептуальной вселенной. Во время моего созерцания две эти концепции оказались взаимно устраненными, и произошел выход за пределы ума. Все, что было, БЫЛО. Но в действительности, не произошло никакого выхода, ибо не было ничего, за пределы чего можно было бы выйти. Когда происходит понимание, знание не относится ни к тому, ни к этому; да и вообще нет никакого знания.
Так называемое просветленное понимание отличается предельной простотой. Оно проще, чем это может передать слово простота, поскольку то, что есть, есть всегда, вечно, независимо от того, видим мы это или нет.
Роберт.
Дорогой Рамеш!
Вспоминая обстоятельства моей первой встречи с Вами осенью 1990 года, я вспоминаю также о том, как много людей описывают различные варианты идентичных, или схожих, обстоятельств.
После прочтения «Я Есть То» мы с моим другом Колином заказали некоторые из Ваших книг — и зерно было заронено. В результате ряда кажущихся несвязанными между собой встреч и обсуждений мой друг и я — почти одновременно — пришли к решению посетить Ваши беседы в Хермоса Бич, и через две недели мы уже были там.
Я помню, что когда Вы вошли в комнату, мы сразу догадались, что это Вы, хотя никогда не видели Ваших хороших фотографий. Вы казались расслабленным, и я почувствовал, что Вы необычайно добросердечный человек. Я ощутил Вашу глубину, которая проявлялась с такой силой и смирением. Все это казалось мне настолько невероятным, что я понял, что меня что-то ждет. Я говорю об этом в шутку, поскольку то, что кажется поистине невероятным, представляет собой предельную простоту самой истины.
Следующая наша встреча с Вами состоялась во время Вашего второго приезда в Мауи, где я не мог не отметить искренность большинства посетителей, а также Ваши личные прямоту, честность и терпение.
Учение еще больше углубилось в моей сущности, и я не могу удержаться от слез, когда вспоминаю это.
Когда Вы объявили, что больше не планируете в будущем поездки в другие страны, я ощутил глубокое разочарование, которое прошло, как только Вы пригласили меня приехать к Вам в Бомбей. И вот на протяжении последних трех лет, в январе и феврале, я взбирался по лестнице (или поднимался на лифте) в небо, как мне казалось. Беседы, небольшие группы людей, приехавших со всех концов света, кофе, чай, печенье — все так обыденно, все так божественно.
Все мои поездки в Бомбей — каждая со свой собственной историей — были необычайно плодотворными, и я считаю, что мне невероятно повезло, что я смог побывать там.
Я множество раз ощущал сильное желание написать Вам. Я начинал писать письма, но затем бросал их, поскольку это желание рассеивалось по мере возникновения ощущения, что нет ничего такого, о чем нужно было бы говорить или писать; или же я начинал думать о том, что недостоин отбирать Ваше время, принимая во внимание все то напряжение, которое Вы должны переживать из-за того, что столько людей стремятся побыть рядом с Вами. Я осознаю тот факт, что все есть так, как должно быть.
Прослеживая нити своей жизни, я вижу, что все они неумолимо вели к Вам: моя дикость и склонность к экспериментированию в подростковые годы, когда я чувствовал, что меня обманывают (уже тогда у меня были мимолетные проблески ощущения присутствия); обучение в колледже философии и религии; растущий интерес к даосским, буддийским и греческим писаниям; последующее участие в различных группах и выполнение практик, которые должны были указать мне верный путь (хотя и без особой уверенности в их целесообразности).
Встретив Вас, Рамеш, я открыл для себя мост между Востоком и Западом. Встреча лицом к лицу с человеком, который говорил о высшем на основании собственного опыта и которому я полностью доверял, было мощным фактором воздействия на меня. И Ваша манера изложения, такая ясная и непритязательная, рассеяла идею о том, что истина должна быть облачена в одежды романтического мистицизма, то есть как раз ту идею, что отталкивала меня от духовной элиты. По мере того, как смысл учения все больше прояснялся для меня, я видел, что ощущение отождествления постепенно оставляет меня. Снова и снова меня охватывало такое чувство, будто подо мной проваливается пол. Стоило мне восстановить свое ментальное равновесие, как земля снова уходила у меня из-под ног. Это оставляло во мне крайне необычное ощущение отстраненности.
Граница между миром и мной создается лишь привычкой ума. Нет никакого различия между насекомым и мной — как формами проявления сознания через чувственное восприятие. Даже слова представляют собой лишь символы того, что является первым, вторым и средним планом.
Если сущность видится как иллюзия, как может возникать вопрос о хорошем и плохом, о добре и зле? Осознание этого привело к невероятному обогащению моего ощущения жизни, я все больше и больше просто наблюдаю и со спокойным интересом жду, что произойдет дальше.
приходит мне такой ответ: «я не знаю»,
но знание остается — основа,
* * *
Один из учеников, психолог по профессии, получил приводимое ниже письмо от своей бывшей клиентки, на которую учение Рамеша оказало необычайно глубокое воздействие. Она познакомилась с Рамешем в Мауи в 1992 году и с тех пор ведет с ним переписку.Седона, Аризона, 21.4.1995 г.
Я чувствую, что настало время изложить это на бумаге и поделиться с другими людьми, которые поймут меня.
Недавно в моей жизни произошел настоящий перелом. Каким-то образом я выскользнула из драмы. Это трудно объяснить словами. Происходят все те же повседневные события, но я больше не привязана к их результатам. В различные периоды своей жизни я пыталась угождать людям, теперь же я больше не привязана к этим вещам. Я просто наблюдаю природные характеристики других организмов тела-ума, независимо от того, нравятся они мне или нет. Я ощущаю сострадание по отношению к поведению, основанному на реакциях, и я больше не принимаю такое поведение близко к сердцу, как нечто личное.
Впервые в моей жизни я ощущаю, как мне хорошо без мужчины. Я не знаю, есть ли у меня сейчас на это время или желание... Это просто не имеет значения!
Мне кажется, я с большей терпимостью стала относиться к людям, внутренне позволяя им быть такими, какими они являются. Я получаю невероятное наслаждение от одиночества, делая только то, что мне хочется в данный момент.
С любовью, Сьюзан.
* * *
Сиэттл, Вашингтон, 6.10.1995 г.В начале 70-х годов, когда мне было 17 или 18 лет, мне в руки каким-то образом попала фотография Раманы Махарши. Я не знаю, откуда она взялась, но в течение нескольких лет она простояла на моем столе, привнося в мою жизнь тот дух, который она в себе несла. Друзья спрашивали меня, кто изображен на снимке, но я не знал; портрет этого человека просто доставлял мне удовольствие. Со временем я узнал о Рамане Махарши и об учении Адвайта Веданты, которое всегда влекло меня к себе, находя отклик в моем сердце.
В течение всех этих лет я был страстным ищущим, пытавшимся найти Истину. Я не буду никого утомлять деталями, так как это довольно распространенная история среди ищущих. Я путешествовал по миру, поднимался в горы, выискивая неведомых йогинов и святых, изучал йогу и мистицизм. Думаю, что если и было во мне что-то уникальное, то это была особенно острая критичность и даже цинизм по отношению к тому, что я называл «заштампованным мирским мышлением», которым были охвачены практически все духовные группы, которые я встречал на своем пути.
За все эти годы я много раз получал божественную милость и откровение, но в конце 80-х годов я очутился в небольшом городке, расположенном в горах в штате Вашингтон. Я пытался поправить свое финансовое положение и разобраться в тех изменениях, которые произошли в моей жизни за последние 15 лет. Я испытывал страстное желание полностью отбросить все то, что я узнал, освободиться от того багажа представлений об Истине и Сознании, который я таскал за собой все это время. Я хотел понять, что значит быть полностью обнаженным в этом мире, необремененным какими-либо верованиями или предположениями.
Это была первый приезд Рамеша в США. В мой почтовый ящик каким-то образом попало объявление о ритрите, который должен был проходить в Южной Калифорнии, и меня это мгновенно заинтересовало. Дело не только в том, что я впервые встречал термин «Адвайта Веданта» вне контекста, связанного с Раманой Махарши; фотография Рамеша, которая была помещена на лицевой стороне, вызвала во мне такое же чувство притяжения, что и фотография Раманы много лет назад. Мне очень хотелось попасть на ритрит, но мне не хватало денег даже на то, чтобы заплатить за квартиру, не говоря уже о поездке в Калифорнию.
На следующий год я переехал в Сиэттл и уже зарабатывал намного больше денег, когда пришло объявление о втором приезде Рамеша. На этот раз я должен был ехать, и я проделал весь путь от Сиэттла до пустынь Южной Калифорнии, где присоединился к остальным участникам ритрита, который должен был проводиться в Джошуа Три.
Как только ритрит начался, я тут же оказался втянутым в разговоры с Рамешем. В первые несколько дней его слова постоянно вызывали во мне вспышки озарения, пока я наконец не достиг такой точки, когда почувствовал, что дальнейшие разговоры о Сознании не только не приближают к Истине, но и являются полнейшим святотатством. Я физически не мог слышать разговоры других участников семинара во время перерывов или по вечерам, если речь шла о духовных или философских проблемах... Мне они казались пустой болтовней, бессмысленным повторением избитых фраз.
И вот однажды утром вопросы участников семинара оказались направленными на «природу» просветления. Я начал задавать вопрос относительно страха и просветления, когда Рамеш внезапно остановил меня на полуслове, сказав: «Это все ваша фантазия!» Такие простые слова, но внутри меня что-то произошло, и я почувствовал, что вселенная, подобно луковице, распадается на слои. У меня было предельно четкое ощущение того, что я проваливаюсь в бесконечное пространство и что мне не за что зацепиться. Внешне это проявилось в том, что я был безмолвен и ошеломлен, внутри же я испытывал потрясающее озарение. Тот фундамент, который я принимал за свое "я", и которое служило внутренней отправной точкой, был разрушен и заменен сияющей пустотой. Это состояние было одновременно необычайно глубоким и до абсурда бессмысленным. Позже в моем уме родились стихи, которые начинались словами: «Когда был нанесен окончательный удар, никто не упал...»
Я провел остаток ритрита, работая на кухне и гуляя по пустыне, вместо того, чтобы посещать беседы. Я испытывал сильное желание быть рядом с Рамешем, но слушать всю эту бесконечную концептуальную болтовню было выше моих сил, поэтому я «урывал» себе «даршан» во время перерывов и его прогулок. (И до сих пор, при всей моей громадной любви к Рамешу, я не думаю, что я смог бы высидеть все его беседы.)
Перед отъездом я спросил Рамеша, как он смотрит на приезд в Сиэттл с беседами в следующем году. К моей радости он ответил: «Я бы очень хотел приехать». В течение двух последующих лет я принимал его у себя в Сиэттле, ездил к нему в Индию и смог поближе узнать его в личном плане.
Я должен признать тот факт, что встретив Рамеша, я нашел свой дом. Весь процесс поиска внезапно завершился, и все вопросы исчезли. Рамеш — мой друг, мой отец, мой гуру. Рамана Махарши привел меня к Рамешу, а Рамеш открыл для меня дверь. Иногда я ощущаю бесконечное изумление по поводу проявления божественной Милости и абсолютной непредсказуемости этой безумной жизни. Милость в конечном итоге привела меня через все эти многочисленные путешествия к этому необычному человеку из Индии, которого я так сильно люблю, и который так много дал мне.
Обстоятельства последних нескольких лет не позволили мне лично посетить Рамеша, но он всегда присутствует в моем сердце, так же, как и моя благодарность ему.
Гарри
* * *
ТОНКИЙ АСПЕКТ ПРИНЯТИЯ«Небеса невозможно взять штурмом»
Примерно лет за семь до знакомства с Рамешем я пришел к следующему выводу. Если целью является обретение постоянного счастья, то наибольший смысл имеет принятие. Если существует принятие всех вещей, несчастья быть просто не может.
Однако проблема заключалась в том, что во мне лично не было ни грамма принятия. Я по-прежнему делал различия между приемлемыми вещами — теми, которые были приятны — и неприемлемыми, теми, которые причиняли боль.
Заметив в себе эту особенность, я разработал план, который, как я надеялся, поможет мне легче войти в «режим принятия». Я начал с того, что попытался принять тот факт, что я не склонен к принятию. После двух недель упорных усилий, направленных на достижение желаемого результата, стало очевидным то, что все эти усилия бесплодны. Поэтому я отказался от любых дальнейших попыток в этом направлении.
Сама идея стремления достичь принятия представляет собой ловушку нашего эго, из которой нет никакого выхода, поскольку само действие, предпринимаемое для достижения чего-либо, является усилием, направленным на изменение, а не принятие того, что есть. Поэтому попытка достичь принятия, по сути, является неспособностью принять неспособность принимать. Таким образом, по самой своей природе такое усилие обречено на провал. При истинном же понимании, то, что происходит, просто происходит, а то, что есть, просто есть; и никакие намеренные усилия не предпринимаются для того, чтобы изменить То-Что-Есть. И все видимые изменения, которые происходят, просто наблюдаются и принимаются.
В данном конкретном случае, принятие того, что такое поведение является тщетным и, следовательно, должно быть отброшено, было лишь осознанием самой тщетности. Оно сопровождалось отказом от усилий и ощущением отчаяния и разочарования. При истинном же принятии, которое часто описывают как самоотдавание, ничего не кажется тщетным, и поэтому не бывает разочарований.
Поскольку принятие в высшей степени неприемлемо для эго, человек — как раз и представляющий собой это эго — не способен оценить то, что происходит во время постепенного зарождения принятия. Тонкий аспект принятия заключается в том, что его присутствие может остаться незамеченным самим человеком. Примерно через год после встречи с Рамешем в моей жизни начался длительный период сильных физических и ментальных страданий. И, что было совсем на меня не похоже, присутствовало невероятное принятие всего происходящего. Вначале я даже не заметил этого, а затем я начал постепенно осознавать этот факт, и реакция на данную ситуацию была крайне необычной. Люди, знакомые со мной и моим состоянием, выражали изумление по поводу происходящего.
Для меня это был приятный, но непостижимый сюрприз. Мне и в голову не приходило, что это каким-то образом связано с Учением. Я даже как-то сказал Рамешу, что я «забыл Учение». На что он ответил: «Вот и хорошо... Я всегда с вами».
«Что это значит?» — спросил я.
Прошло два года, прежде чем ко мне пришло понимание того, что именно эгоистический интеллект считал, что он забыл Учение. И когда я писал письмо, рассказывая об этом гуру, я осознал, что его слова о том, что он всегда со мной, означали, что «его» Присутствие является «моим» Присутствием, и что Присутствие — это Принятие.
Принятие — это принятие. Здесь нет деления на виды и категории — если только не рассматривать этот вопрос с относительной точки зрения. И с такой точки зрения может показаться, что принятие может происходить даже в более тонкой форме. В предыдущем примере было известно, что принятие присутствует, но его истинная природа еще не была осознана. В следующем примере еще нет осознания самого принятия.
Через несколько месяцев после окончательного события, описанного выше, я получил письмо от друга Рамеша, в котором он выражал обеспокоенность тем, что после того, как он вложил столько времени и энергии в изучение Учения, он все еще рассматривал себя как исполнителя,. Вот фрагмент моего ответа ему: «Вы и я останемся исполнителями до тех пор, пока постижение Я не будет носить безвозвратный характер. То есть, пока остается хоть какое-то ощущение поиска, мы будем продолжать прилагать усилия. Очевиден тот факт, что пока сохраняется желание самореализации, оно дает энергию усилию, таким образом делая нас исполнителями. Я испытывал такие же чувства насчет этого, что и вы. В моем случае произошло то, что я в конечном итоге пришел к принятию своей роли исполнителя — вместе с интеллектуальной убежденностью в том. что исполнителем я не являюсь. То, что это не имеет никакого логического смысла, меня совершенно не волнует. Наверное, это связано с тем, что Рамеш называет бесстрастностью, которая по своей сути представляет собой понимание того, что в конечном итоге ничего не имеет значения».
Вскоре после этого в письме к другому корреспонденту было дано следующее объяснение: "Интересно, что я долгое время считал написание писем по этой теме одной из форм медитации, которая иногда приводит к поразительным озарениям. Я говорил об этом Рамешу несколько раз.
Примером этого может служить такой случай: у меня не было действительного осознания этого фундаментального изменения, пока я не сделал о нем запись. То есть, поскольку я никогда об этом не думал, то и не знал, что произошедшее является истинным принятием своей роли исполнителя — пока я не попытался объяснить это кому-то другому. Это было противоположностью моего стремления привести свои противоречивые чувства в соответствие с интеллектуальным знанием".
Дело в том, что раньше меня волновала та же проблема, что и моего корреспондента; то есть я продолжал в полной мере ощущать, что именно я принимаю решения насчет того, что нужно сделать и, несомненно, я являюсь также тем, кто осуществляет реализацию этих решений. И это ощущение усиливалось по мере развития моего осознания Учения. Следствием этого было мое понимание того, что это ощущение себя исполнителем должно быть устранено до того, как сможет произойти дальнейшее продвижение вперед.
Второй момент: я действительно не знаю, когда это беспокойство оставило меня. Оно не исчезло в один момент, а постепенно затухало. Я осознал, что меня больше не волнует проблема того, что я ощущаю себя исполнителем. Это случилось как раз тогда, когда я описывал другому человеку все то, что произошло в моем случае.
Третий момент: в основе проблемы покоится убеждение в том, что плохие черты должны быть преодолены или искоренены. Принятие часто рассматривается как нечто, направленное вовне, на других людей, на внешние ситуации. Когда происходит принятие того негативного, что находится внутри, эти черты, которые прежде были нежелательными, хотя и сохраняются, не являются более плохими или нежелательными.
Сама природа исполнителя заключается в том, чтобы не принимать вещи такими, какими они являются. Таким образом, принятие своей роли исполнителя было для меня принятием своей неспособности принимать — то есть как раз тем, что я безуспешно пытался достичь десятью годами ранее. Однако в этот раз я не пытался принимать, и я даже не осознавал, что принятие произошло. На этот раз я не ощущал ни успеха, ни неудачи, поскольку я в этом просто не участвовал.
Постоянное повторение Истины со стороны Гуру представляет собой очень существенный элемент в том, что видится как эволюционное развитие на пути к достижению принятия. Рамеш много раз говорил мне: «ничего не имеет значения», «делайте то, что хотите», «истина находится внутри вас», «отбросьте все».
Благодарю Вас, Гуру.
Фрэнк.
* * *
Англия, 28.10.1994 г.Дорогой Рамеш!
Девять месяцев назад я в течение недели ежедневно приходил в Ваш дом, и в какой-то момент тот ищущий, который последние 12 лет был занят духовным поиском, просто скончался.
Последние девять месяцев были весьма занимательны с точки зрения наблюдения, поскольку того, что так глубоко интересовалось, и можно даже сказать было одержимо, так называемой истиной, больше не существует. Это иногда приводило ум в состояние полной неподвижности, а иногда — доставляло ему страдания; ибо осознание того, что ищущий уже является тем, что он ищет, разрывает тот воображаемый пузырь, который окружает собой всю эту тему просветления, духовного пути и поиска истины. Этот ум, с которым я так прочно отождествлялся и который с таким азартом был устремлен к высшему, внезапно стал чем-то лишним. В рамках простого наблюдения ум все больше и больше привыкает к своей природной роли функционального механизма, которым он и является.
После поездки к Вам в январе у меня иногда возникает такое ощущение, что я что-то потерял, а иногда — что я что-то приобрел — нечто, что невозможно себе представить и определить количественно. И в то же время присутствует глубокое ощущение того, что ничего не было ни потеряно, ни приобретено, что абсолютно ничего не изменилось. На самом деле такие противоположные концепции, как приобретение и потеря, кажутся чем-то в высшей степени бессмысленным.
Я как раз читал «Знаки на пути» и ощутил сильное желание написать это письмо, когда прочел слова Махараджи, в полной мере отражающие мое восприятие последнего времени. Махарадж сказал следующее: «Пробуждение, или просветление, или освобождение, представляет собой не что иное, как глубочайшее интуитивное постижение того, чем мы являемся — того, что есть здесь и сейчас; абсолютное отсутствие чего-либо вообразимого или познаваемого, или абсолютное присутствие непостижимой потенциальности». Как только я прочел эти слова, я ощутил потребность написать Вам. Это понимание пришло ко мне в течение последних нескольких месяцев после моего пребывания у Вас в Бомбее. Все настолько ясно, что осознание значения слов Махараджа происходит при полном отсутствии мысленного процесса.
После своего отъезда из Индии в феврале я написал четыре или пять писем, которые я так и не отправил, потому что когда я их закончил, они показались мне не имеющими никакого смысла. Однако я помню, что в последнем из этих неотправленных писем я упомянул о том, что говорил Марк Беурет в письме, описывающем его собственный случай пробуждения. Он говорил что-то о том, что, встретив Вас, он понял, что эмоциональный и интеллектуальный поиск подошел к своему концу, но сердце еще не обрело свой дом. Это признание глубоко запало мне в душу. В тот момент я ощущал как раз то, что было описано Марком. Я испытывал сильнейшее желание достичь этого последнего этапа, чтобы сердце обрело свой дом, чтобы произошла полная самореализация. Однако сейчас, спустя два месяца после прочтения этого, хотя поиск подошел к концу и я все еще не ощущаю, что мое сердце вернулось домой, меня больше не волнует вопрос о том, где находится мое сердце, поскольку это не имеет ко мне никакого отношения.
У Кабира есть одно высказывание, которое я не могу припомнить дословно, но я помню его смысл: он сравнивает свою жизнь с жизнью скачущего мяча, который не знает, где он окажется в следующее мгновение. Он осознает, что, подобно мячу, он также не принимает участия в решении того, что с ним произойдет; все, что он может делать (и что на самом деле является не-деянием) — это отдаться на волю Бога. В этом я вижу истинный смысл самоотдавания — ДА БУДЕТ ВОЛЯ ТВОЯ! Самое полное учение в четырех словах. Но, конечно, к этому времени уже нет никакого я, которое отдавало бы себя, и нет ничего, чему нужно было бы себя отдать. Твоя воля свершается вечно.
Я благодарю Вас от всего сердца. С любовью,
Роберт
* * *
4.2.1995 г.Дорогой Рамеш!
С течением времени я все больше и больше начинаю понимать, что это значит — быть человеком. Ментальные процессы, посредством которых я проживаю свою повседневную жизнь, растворяется в спонтанной тишине, безграничном безмолвии; и я без каких-либо усилий погружаюсь в бескрайнее пространство тишины сердца. Это созерцание величия, красоты ничем не обремененного момента, где любовь является всем; но это не любовь к чему-то конкретному. Эта любовь — своя собственная, не моя, это величие. Она приходит неожиданно, удивительно свободно, без необходимости в поддержке или подтверждении. Она просто есть. Нет ничего, что нужно было бы делать, есть только бытие — здесь и сейчас. Я — часть Вашего сердца, и всегда был ею.
+ + + + + + + + + + + + + + +
Впервые я встретился с Рамешем в Бомбее. После отъезда оттуда я отправился в Тируванамалай. Через пару часов я уже взбирался на Аруначалу, чтобы помедитировать в пещере Раманы Махарши. Я долгие годы мечтал о том, чтобы попасть сюда, и вот, наконец, я здесь. Храм, старые фотографии Раманы, благовония и тишина — я чувствовал себя как дома. Какое-то время я просто сидел, глядя на изображения великого мастера; простое пребывание там уже было медитацией — никаких мыслей, полная тишина. Может быть, причиной того, что со мной произошло, было созерцание фотографий Раманы или сочетание этого процесса с беседой с Рамешем, состоявшейся несколькими днями ранее, но когда я сидел там, погруженный во внутреннюю тишину, я внезапно осознал, что учитель не может быть — и никогда не был — чем-то внешним по отношению ко мне; что и учитель и учение могут прийти только изнутри. Затем я глубоко погрузился в себя — и через несколько мгновений ясно увидел, что нет также и никакого «внутри». Понятия внутреннего и внешнего есть не более чем элементы концептуальной вселенной. Во время моего созерцания две эти концепции оказались взаимно устраненными, и произошел выход за пределы ума. Все, что было, БЫЛО. Но в действительности, не произошло никакого выхода, ибо не было ничего, за пределы чего можно было бы выйти. Когда происходит понимание, знание не относится ни к тому, ни к этому; да и вообще нет никакого знания.
Так называемое просветленное понимание отличается предельной простотой. Оно проще, чем это может передать слово простота, поскольку то, что есть, есть всегда, вечно, независимо от того, видим мы это или нет.
Роберт.
* * *
Камуэла, Гавайи, 8.10. 1995 г., день полнолуния.Дорогой Рамеш!
Вспоминая обстоятельства моей первой встречи с Вами осенью 1990 года, я вспоминаю также о том, как много людей описывают различные варианты идентичных, или схожих, обстоятельств.
После прочтения «Я Есть То» мы с моим другом Колином заказали некоторые из Ваших книг — и зерно было заронено. В результате ряда кажущихся несвязанными между собой встреч и обсуждений мой друг и я — почти одновременно — пришли к решению посетить Ваши беседы в Хермоса Бич, и через две недели мы уже были там.
Я помню, что когда Вы вошли в комнату, мы сразу догадались, что это Вы, хотя никогда не видели Ваших хороших фотографий. Вы казались расслабленным, и я почувствовал, что Вы необычайно добросердечный человек. Я ощутил Вашу глубину, которая проявлялась с такой силой и смирением. Все это казалось мне настолько невероятным, что я понял, что меня что-то ждет. Я говорю об этом в шутку, поскольку то, что кажется поистине невероятным, представляет собой предельную простоту самой истины.
Следующая наша встреча с Вами состоялась во время Вашего второго приезда в Мауи, где я не мог не отметить искренность большинства посетителей, а также Ваши личные прямоту, честность и терпение.
Учение еще больше углубилось в моей сущности, и я не могу удержаться от слез, когда вспоминаю это.
Когда Вы объявили, что больше не планируете в будущем поездки в другие страны, я ощутил глубокое разочарование, которое прошло, как только Вы пригласили меня приехать к Вам в Бомбей. И вот на протяжении последних трех лет, в январе и феврале, я взбирался по лестнице (или поднимался на лифте) в небо, как мне казалось. Беседы, небольшие группы людей, приехавших со всех концов света, кофе, чай, печенье — все так обыденно, все так божественно.
Все мои поездки в Бомбей — каждая со свой собственной историей — были необычайно плодотворными, и я считаю, что мне невероятно повезло, что я смог побывать там.
Я множество раз ощущал сильное желание написать Вам. Я начинал писать письма, но затем бросал их, поскольку это желание рассеивалось по мере возникновения ощущения, что нет ничего такого, о чем нужно было бы говорить или писать; или же я начинал думать о том, что недостоин отбирать Ваше время, принимая во внимание все то напряжение, которое Вы должны переживать из-за того, что столько людей стремятся побыть рядом с Вами. Я осознаю тот факт, что все есть так, как должно быть.
Прослеживая нити своей жизни, я вижу, что все они неумолимо вели к Вам: моя дикость и склонность к экспериментированию в подростковые годы, когда я чувствовал, что меня обманывают (уже тогда у меня были мимолетные проблески ощущения присутствия); обучение в колледже философии и религии; растущий интерес к даосским, буддийским и греческим писаниям; последующее участие в различных группах и выполнение практик, которые должны были указать мне верный путь (хотя и без особой уверенности в их целесообразности).
Встретив Вас, Рамеш, я открыл для себя мост между Востоком и Западом. Встреча лицом к лицу с человеком, который говорил о высшем на основании собственного опыта и которому я полностью доверял, было мощным фактором воздействия на меня. И Ваша манера изложения, такая ясная и непритязательная, рассеяла идею о том, что истина должна быть облачена в одежды романтического мистицизма, то есть как раз ту идею, что отталкивала меня от духовной элиты. По мере того, как смысл учения все больше прояснялся для меня, я видел, что ощущение отождествления постепенно оставляет меня. Снова и снова меня охватывало такое чувство, будто подо мной проваливается пол. Стоило мне восстановить свое ментальное равновесие, как земля снова уходила у меня из-под ног. Это оставляло во мне крайне необычное ощущение отстраненности.
Граница между миром и мной создается лишь привычкой ума. Нет никакого различия между насекомым и мной — как формами проявления сознания через чувственное восприятие. Даже слова представляют собой лишь символы того, что является первым, вторым и средним планом.
Если сущность видится как иллюзия, как может возникать вопрос о хорошем и плохом, о добре и зле? Осознание этого привело к невероятному обогащению моего ощущения жизни, я все больше и больше просто наблюдаю и со спокойным интересом жду, что произойдет дальше.
приходит мне такой ответ: «я не знаю»,
но знание остается — основа,