Из Новгорода опричное войско пошло на Псков, но там Иван ограничился казнями нескольких десятков человек и, ограбив монастыри и многих горожан, вернулся в Александровскую слободу.
Что же изменило нрав убийцы? Почему кровожадное чудовище ушло из Пскова, не растерзав его жителей?
Секрет оказался простым: царь испугался Божьей кары, которую пообещал ему местный юродивый.
Псковский юродивый Николка-Христа ради
Царская невеста
Третья жена Грозного – Анна Колтовская
Четвертая жена Грозного – Мария Долгорукая
Пятая жена Грозного – Анна Васильчикова
Шестая жена Грозного – Василиса Мелентьева
Седьмая жена Грозного – Мария Нагая
Семейная жизнь царя Ивана
Ливонская война – продолжение ее до 1578 года
Конец опричнины
Ближайшие последствия опричнины
Что же изменило нрав убийцы? Почему кровожадное чудовище ушло из Пскова, не растерзав его жителей?
Секрет оказался простым: царь испугался Божьей кары, которую пообещал ему местный юродивый.
Псковский юродивый Николка-Христа ради
Иван Васильевич был суеверным трусом, боявшимся смерти от ножа или яда, наговора или колдовства.
В центре Пскова, на площади местного кремля, который в Пскове назывался Кромой, навстречу царю вышел знаменитый на весь город юродивый Николка-Христа-ради, известный своим бесстрашием и прозорливостью. Горожане считали его не просто божьим человеком, но провидцем и предрекателем.
Остановившись против царя, Николка крикнул:
– Ежели не оставишь Псков в покое – ждут тебя великие несчастья!
Царь испугался и, не говоря ни слова, отъехал от юродивого. И вдруг пал под ним конь, жеребец дивной красоты и прекрасных статей.
Этого для Ивана было довольно: он бежал из Пскова, не решившись испытывать судьбу дальше.
В центре Пскова, на площади местного кремля, который в Пскове назывался Кромой, навстречу царю вышел знаменитый на весь город юродивый Николка-Христа-ради, известный своим бесстрашием и прозорливостью. Горожане считали его не просто божьим человеком, но провидцем и предрекателем.
Остановившись против царя, Николка крикнул:
– Ежели не оставишь Псков в покое – ждут тебя великие несчастья!
Царь испугался и, не говоря ни слова, отъехал от юродивого. И вдруг пал под ним конь, жеребец дивной красоты и прекрасных статей.
Этого для Ивана было довольно: он бежал из Пскова, не решившись испытывать судьбу дальше.
Царская невеста
Следующие месяцы прошли в беспрерывных набегах опричников на города и села, усадьбы и деревни земщины. Грабежи, убийства, насилие и пожары повсюду сопровождали царя и присных его на их страшном пути.
К этому времени Иван стал уже полусумасшедшим. Он приходил в необузданную ярость по малейшему поводу, а то и без всякой причины. Он бился в падучей, на губах у него выступала пена, глаза закатывались. Он хрипел, потом загнанно дышал и в конце концов затихал, впадая в тяжелый сон.
Намеренно не женясь, Иван проводил дни и ночи среди сонма наложниц, которые носили его от стола в баню, а из бани в опочивальню.
Иван обрюзг, лицо его пожелтело, и это случилось с ним, когда было ему всего сорок лет.
Наконец в голову Ивана, неизвестно почему, пришла мысль сыграть еще одну свадьбу.
И снова были смотрины. Согбенный, облысевший, опирающийся на посох, Иван обходил ряды невест – молодых, ядреных, крепкотелых, пышущих здоровьем – и, точно коршун, выискивал себе добычу.
Наконец жених остановился.
– Как звать тебя? – спросил он девушку, понравившуюся ему более всех.
– Марфа Собакина, – ответила девушка.
Царь велел объявить, что царицею Московской называет он боярышню Марфу Васильевну Собакину, дальнюю родственницу Малюты Скуратова. Это значило, что ее отец – простой коломенский дворянин – становится боярином, а вслед за тем три брата царской невесты были объявлены окольничими.
28 октября Ивана и Марфу венчали в Троицком соборе Александровской слободы, и прямо из-под венца пошли они на свадебный пир.
Но вдруг в конце пира Марфе стало плохо, и ее под руки увели. Иван не посмел лечь в ее постель и тут же велел начать «розыск».
Марфа болела все сильнее и через полмесяца умерла, так и оставшись девственницей.
Это ей в 1898 году посвятил Н. А. Римский-Корсаков оперу «Царская невеста».
По «розыску» о смерти Марфы пошли на плаху двадцать человек.
Можно представить, как неистовствовал Иван. Он велел созвать церковный собор, и послушные ему иерархи признали брак с Марфой недействительным, что позволяло им дать разрешение царю жениться еще раз, считая очередной брак третьим, потребовав от царя покаяния и наложив на него легкую епитимью – совершать каждый день сто поклонов перед иконами в течение одного года.
Не будем и мы считать Марфу Васильевну Собакину женой Ивана Грозного, оставив ее царской невестой, каковою она и вошла в нашу историю.
К этому времени Иван стал уже полусумасшедшим. Он приходил в необузданную ярость по малейшему поводу, а то и без всякой причины. Он бился в падучей, на губах у него выступала пена, глаза закатывались. Он хрипел, потом загнанно дышал и в конце концов затихал, впадая в тяжелый сон.
Намеренно не женясь, Иван проводил дни и ночи среди сонма наложниц, которые носили его от стола в баню, а из бани в опочивальню.
Иван обрюзг, лицо его пожелтело, и это случилось с ним, когда было ему всего сорок лет.
Наконец в голову Ивана, неизвестно почему, пришла мысль сыграть еще одну свадьбу.
И снова были смотрины. Согбенный, облысевший, опирающийся на посох, Иван обходил ряды невест – молодых, ядреных, крепкотелых, пышущих здоровьем – и, точно коршун, выискивал себе добычу.
Наконец жених остановился.
– Как звать тебя? – спросил он девушку, понравившуюся ему более всех.
– Марфа Собакина, – ответила девушка.
Царь велел объявить, что царицею Московской называет он боярышню Марфу Васильевну Собакину, дальнюю родственницу Малюты Скуратова. Это значило, что ее отец – простой коломенский дворянин – становится боярином, а вслед за тем три брата царской невесты были объявлены окольничими.
28 октября Ивана и Марфу венчали в Троицком соборе Александровской слободы, и прямо из-под венца пошли они на свадебный пир.
Но вдруг в конце пира Марфе стало плохо, и ее под руки увели. Иван не посмел лечь в ее постель и тут же велел начать «розыск».
Марфа болела все сильнее и через полмесяца умерла, так и оставшись девственницей.
Это ей в 1898 году посвятил Н. А. Римский-Корсаков оперу «Царская невеста».
По «розыску» о смерти Марфы пошли на плаху двадцать человек.
Можно представить, как неистовствовал Иван. Он велел созвать церковный собор, и послушные ему иерархи признали брак с Марфой недействительным, что позволяло им дать разрешение царю жениться еще раз, считая очередной брак третьим, потребовав от царя покаяния и наложив на него легкую епитимью – совершать каждый день сто поклонов перед иконами в течение одного года.
Не будем и мы считать Марфу Васильевну Собакину женой Ивана Грозного, оставив ее царской невестой, каковою она и вошла в нашу историю.
Третья жена Грозного – Анна Колтовская
Последний раз венчался Иван в церкви 28 апреля 1572 года, когда женой его стала Анна Ивановна Колтовская, дочь знатного каширского дворянина, чьи предки были рязанскими боярами.
Анна Ивановна во многом напоминала Анастасию, и не без влияния Анны, как полагают многие историки, именно в 1572 году опричнина прекратила свое существование.
Неизвестно почему менее чем через год Иван приказал постричь ее в монахини под именем инокини Дарьи. Однако на том Иван не остановился, и в тот же день ее постригли в схимонахини, надев на нее схиму – черную груботканую рясу с белым черепом на груди, что означало смерть всех земных радостей для постриженной и одиночество до последнего дня жизни.
Схимонахиню Дарью отвезли в подземную келью, где она и пребывала в одиночестве много лет. После смерти Ивана ее выпустили из подземелья, но она продолжала оставаться в монастыре и скончалась в августе 1626 года, пережив, таким образом, своего венценосного супруга более чем на сорок лет.
Анна Ивановна во многом напоминала Анастасию, и не без влияния Анны, как полагают многие историки, именно в 1572 году опричнина прекратила свое существование.
Неизвестно почему менее чем через год Иван приказал постричь ее в монахини под именем инокини Дарьи. Однако на том Иван не остановился, и в тот же день ее постригли в схимонахини, надев на нее схиму – черную груботканую рясу с белым черепом на груди, что означало смерть всех земных радостей для постриженной и одиночество до последнего дня жизни.
Схимонахиню Дарью отвезли в подземную келью, где она и пребывала в одиночестве много лет. После смерти Ивана ее выпустили из подземелья, но она продолжала оставаться в монастыре и скончалась в августе 1626 года, пережив, таким образом, своего венценосного супруга более чем на сорок лет.
Четвертая жена Грозного – Мария Долгорукая
По канонам Русской православной церкви более трех раз никто из христиан не имеет права венчаться. На сей раз дряхлому жениху приглянулась семнадцатилетняя княжна Мария Долгорукая. Зная, что никакой собор не даст ему разрешения еще раз венчаться в церкви, Иван договорился с настоятелем Спасо-Преображенского монастыря, протопопом Никитой, который раньше служил в опричниках, чтобы тот тайно обвенчал его с Марией Долгорукой.
Состоялось ли это тайное венчание, неизвестно. Известно только, что свадебный пир был очень веселым и на улицы Москвы были выставлены столы, заполненные хлебом, мясом и рыбой, а также десятки бочек пива и браги.
Однако после брачной ночи Иван вышел из опочивальни скучным, печальным и удрученным.
Затем он приказал закладывать санный поезд и ехать в Александровскую слободу. Он привез туда Марию, и на следующий день обитатели Александровской слободы увидели, как из ворот царской усадьбы выехали сани, а в них, опеленутая веревками, лежала, будто спящая, молодая царица.
Лошадь подтащила сани к полынье, пробитой в центре замерзшего пруда, и остановилась.
Из ворот следом выехал царь, а с ним рядом шел какой-то начальный человек и, обращаясь к слободчанам, столпившимся на берегу, громко произнес:
– Православные! Ныне узрите, как карает великий государь измену. Князья Долгорукие обманным воровским обычаем повенчали государя с девкой, коя до венца слюбилась с неким злодеем и пришла во храм в скверне блудодеяния, о чем государь не ведал. И за то злое, изменное дело повелел великий государь девку Марийку в пруду утопить!
Состоялось ли это тайное венчание, неизвестно. Известно только, что свадебный пир был очень веселым и на улицы Москвы были выставлены столы, заполненные хлебом, мясом и рыбой, а также десятки бочек пива и браги.
Однако после брачной ночи Иван вышел из опочивальни скучным, печальным и удрученным.
Затем он приказал закладывать санный поезд и ехать в Александровскую слободу. Он привез туда Марию, и на следующий день обитатели Александровской слободы увидели, как из ворот царской усадьбы выехали сани, а в них, опеленутая веревками, лежала, будто спящая, молодая царица.
Лошадь подтащила сани к полынье, пробитой в центре замерзшего пруда, и остановилась.
Из ворот следом выехал царь, а с ним рядом шел какой-то начальный человек и, обращаясь к слободчанам, столпившимся на берегу, громко произнес:
– Православные! Ныне узрите, как карает великий государь измену. Князья Долгорукие обманным воровским обычаем повенчали государя с девкой, коя до венца слюбилась с неким злодеем и пришла во храм в скверне блудодеяния, о чем государь не ведал. И за то злое, изменное дело повелел великий государь девку Марийку в пруду утопить!
Пятая жена Грозного – Анна Васильчикова
А вскоре же после того увидел царь Анну Васильчикову, дочь московского дворянина Григория Борисовича Васильчикова. О ней почти ничего не известно, кроме того, что через два года была она увезена в суздальский Покровский монастырь и там пострижена в монахини. Неизвестно и когда она умерла.
Шестая жена Грозного – Василиса Мелентьева
Историк Д. С. Горский писал, что как-то однажды заехал царь к своему стремянному Никите Мелентьеву и увидел жену его Василису – дородную, статную, большеглазую и веселую. Василиса хотя и блюла все приличия, но поглядывала на царя так зазывно, что он повеселел и подобрел. Принимая из рук Василисы чарку, он сказал:
– Буди здрава и ты, хозяюшка. А тебе, Никита, укор: пошто этакую красу до сего часа от нас скрывал? Приходи, красавица, нынче вечером ко мне во дворец.
Вечером Василиса в царский дворец не явилась. Не явился на службу и Никита. Когда же Иван поинтересовался, что случилось, ему ответили, что муж и жена больны.
Иван и Малюта поехали к Мелентьевым. Царь привез для своего стремянного снадобье, которое и дал ему. Никита лекарство принял и тотчас же умер.
На третий день после похорон Никиты Василиса пришла во дворец, да так и осталась на целых два года. Она сумела взять над Иваном такую власть, какой не обладала над ним ни одна женщина. Василиса выгнала всех царских наложниц и стала единовластной хозяйкой дворца.
Через год Василису объявили царицей. Но, как сообщает одна легенда – а достоверных сведений о Василисе Мелентьевой мало, – царь нашел на ее половине спрятавшегося молодого красавца. По одним известиям, это был царский оружничий князь Иван Тевекелев, по другим – сокольничий Иван Колычев. А дальше обе легенды сливаются в один поток: царь тут же, на месте, убил соперника и велел похоронить вместе с Василисой в одной могиле.
На другой день в Александровскую слободу из Кремля повезли два гроба. На краю кладбища выкопали большую могилу и опустили в нее обе домовины, поставив их рядом. Отпевавшему прах священнику имен усопших не назвали, а велели поминать их как просто «рабов Господних».
На отпевании присутствовал один из опричников. Он стоял совсем рядом с могилой, и, когда поп перестал читать отходную и стало совершенно тихо, ему слышался тихий шорох, доносившийся, как ему казалось, из одного из гробов. Это еле шевелилась и замученно дышала живая Василиса с кляпом во рту, вся опеленутая веревками.
– Буди здрава и ты, хозяюшка. А тебе, Никита, укор: пошто этакую красу до сего часа от нас скрывал? Приходи, красавица, нынче вечером ко мне во дворец.
Вечером Василиса в царский дворец не явилась. Не явился на службу и Никита. Когда же Иван поинтересовался, что случилось, ему ответили, что муж и жена больны.
Иван и Малюта поехали к Мелентьевым. Царь привез для своего стремянного снадобье, которое и дал ему. Никита лекарство принял и тотчас же умер.
На третий день после похорон Никиты Василиса пришла во дворец, да так и осталась на целых два года. Она сумела взять над Иваном такую власть, какой не обладала над ним ни одна женщина. Василиса выгнала всех царских наложниц и стала единовластной хозяйкой дворца.
Через год Василису объявили царицей. Но, как сообщает одна легенда – а достоверных сведений о Василисе Мелентьевой мало, – царь нашел на ее половине спрятавшегося молодого красавца. По одним известиям, это был царский оружничий князь Иван Тевекелев, по другим – сокольничий Иван Колычев. А дальше обе легенды сливаются в один поток: царь тут же, на месте, убил соперника и велел похоронить вместе с Василисой в одной могиле.
На другой день в Александровскую слободу из Кремля повезли два гроба. На краю кладбища выкопали большую могилу и опустили в нее обе домовины, поставив их рядом. Отпевавшему прах священнику имен усопших не назвали, а велели поминать их как просто «рабов Господних».
На отпевании присутствовал один из опричников. Он стоял совсем рядом с могилой, и, когда поп перестал читать отходную и стало совершенно тихо, ему слышался тихий шорох, доносившийся, как ему казалось, из одного из гробов. Это еле шевелилась и замученно дышала живая Василиса с кляпом во рту, вся опеленутая веревками.
Седьмая жена Грозного – Мария Нагая
И вновь Иван окунулся в разгул, оргии, беспробудное пьянство, пока не услышал, что у опального боярина Федора Нагого в его вотчине, где отбывал Федор ссылку, выросла дочь – невиданной красоты и стати. Царь тут же приказал немедленно возвратить Нагого со всем семейством в Москву.
Когда он увидел дочь Федора Марию, у него бешено заколотилось сердце. Мария была высока и стройна, полна в той степени, какая делала ее необычайно привлекательной. Пепельная коса, тяжелая и густая, падала ниже пояса, а большие серые глаза смотрели ласково, выявляя ум и добрую душу девушки.
Царь сказал:
– Мария Федоровна будет царицей Московской.
При этих словах невеста упала в обморок. Нагому ничего не оставалось, как сказать, что его дочь потеряла сознание от нежданного счастья – не от вида же согбенного и плешивого желто-зеленого старца.
Через неделю, 6 сентября 1580 года, в Спасо-Преображенском соборе молодых венчал тот же протопоп Никита, который ставил под венец и несчастную Марию Долгорукую, утопленную после первой брачной ночи.
Примечательным на свадьбе Марии Нагой с Иваном Васильевичем было то, что посаженым отцом жениха был собственный его сын – двадцатитрехлетний Федор, дружкой жениха – двадцативосьмилетний князь Василий Шуйский, а дружкой со стороны невесты – ровесник Шуйского, Борис Годунов, зять Малюты Скуратова и буквально завтрашний шурин царевича Федора, ибо на сестре Годунова, Ирине, царевич должен был жениться на следующий день, 7 сентября.
«А что ж в этом примечательного?» – спросите вы, уважаемый читатель.
И я отвечу вам: а то, что все они стали после смерти Ивана Грозного один за другим русскими царями.
Мария Федоровна Нагая явилась свидетельницей подлинно глубокой драмы в жизни царя: в ноябре 1581 года он убил своего старшего сына – наследника престола царевича Ивана Ивановича.
По-разному рассказывают об этом теперь, но в народной памяти отложилась такая версия убийства. Двадцативосьмилетний царевич заступился за свою беременную жену Елену, в девичестве Шереметеву, кстати, уже третью, потому что первая и вторая жены были давно в монастырях. Не терпевший «встречи», то есть возражений, отец в пылу гнева ударил своего первенца в висок посохом. По одной версии, царевич умер мгновенно, по другой – через два дня, по третьей – через десять, но дата смерти Ивана Ивановича называется точно – 19 ноября.
Царь не намеревался убивать наследника и сына и от горя едва не умер. После похорон сына он долго не мог прийти в себя – плакал, молился и, сдается, совсем лишился и сил, и желания грешить.
Но как только чуть-чуть полегчало, он тут же взялся за прежнее. Однажды, почувствовав прилив необузданного вожделения, он схватил за руки сидевшую рядом невестку – Ирину, жену царевича Федора, и пытался повалить ее на постель, но Ирина убежала.
Этот порыв похоти Иван принял за еще одно возвращение к молодости, и в голове у него возник новый матримониальный проект: сватовство к племяннице английской королевы Елизаветы – графине Гастингс.
Когда он увидел дочь Федора Марию, у него бешено заколотилось сердце. Мария была высока и стройна, полна в той степени, какая делала ее необычайно привлекательной. Пепельная коса, тяжелая и густая, падала ниже пояса, а большие серые глаза смотрели ласково, выявляя ум и добрую душу девушки.
Царь сказал:
– Мария Федоровна будет царицей Московской.
При этих словах невеста упала в обморок. Нагому ничего не оставалось, как сказать, что его дочь потеряла сознание от нежданного счастья – не от вида же согбенного и плешивого желто-зеленого старца.
Через неделю, 6 сентября 1580 года, в Спасо-Преображенском соборе молодых венчал тот же протопоп Никита, который ставил под венец и несчастную Марию Долгорукую, утопленную после первой брачной ночи.
Примечательным на свадьбе Марии Нагой с Иваном Васильевичем было то, что посаженым отцом жениха был собственный его сын – двадцатитрехлетний Федор, дружкой жениха – двадцативосьмилетний князь Василий Шуйский, а дружкой со стороны невесты – ровесник Шуйского, Борис Годунов, зять Малюты Скуратова и буквально завтрашний шурин царевича Федора, ибо на сестре Годунова, Ирине, царевич должен был жениться на следующий день, 7 сентября.
«А что ж в этом примечательного?» – спросите вы, уважаемый читатель.
И я отвечу вам: а то, что все они стали после смерти Ивана Грозного один за другим русскими царями.
Мария Федоровна Нагая явилась свидетельницей подлинно глубокой драмы в жизни царя: в ноябре 1581 года он убил своего старшего сына – наследника престола царевича Ивана Ивановича.
По-разному рассказывают об этом теперь, но в народной памяти отложилась такая версия убийства. Двадцативосьмилетний царевич заступился за свою беременную жену Елену, в девичестве Шереметеву, кстати, уже третью, потому что первая и вторая жены были давно в монастырях. Не терпевший «встречи», то есть возражений, отец в пылу гнева ударил своего первенца в висок посохом. По одной версии, царевич умер мгновенно, по другой – через два дня, по третьей – через десять, но дата смерти Ивана Ивановича называется точно – 19 ноября.
Царь не намеревался убивать наследника и сына и от горя едва не умер. После похорон сына он долго не мог прийти в себя – плакал, молился и, сдается, совсем лишился и сил, и желания грешить.
Но как только чуть-чуть полегчало, он тут же взялся за прежнее. Однажды, почувствовав прилив необузданного вожделения, он схватил за руки сидевшую рядом невестку – Ирину, жену царевича Федора, и пытался повалить ее на постель, но Ирина убежала.
Этот порыв похоти Иван принял за еще одно возвращение к молодости, и в голове у него возник новый матримониальный проект: сватовство к племяннице английской королевы Елизаветы – графине Гастингс.
Семейная жизнь царя Ивана
Теперь, уважаемые читатели, после всего, что вы уже знаете об Иване Грозном и семи его женах, сведения о которых почерпнуты автором из статей и книг конца XIX – начала XX столетия, позвольте представить вам фрагмент из монографии Р. Г. Скрынникова «Иван Грозный», к которой автор обращался уже не раз. Эта книга – одна из лучших монографий о Грозном как по точности изложения и тщательности проверки материала, так и по объективности оценок, далеких от эмоций и пристрастности. Вот как Скрынников пишет о семейной жизни Ивана IV.
«Царь был привязан к первой жене и всю жизнь вспоминал о ней с любовью и сожалением. Второй брак Грозного был скоропалительным. Не добившись успеха в Польше и Швеции, царские дипломаты привезли царю невесту из Кабарды. Невеста – княжна Кученей, дочь кабардинского князя Темир-Гуки, – была очень молода. Иван „смотрел“ черкешенку на своем дворе и, как сказано в официальной летописи, „полубил ее“. Кученей перешла в православие и приняла имя Мария [Темрюковна]. В браке с Марией Черкасской у царя родился сын Василий, но он умер младенцем. Темные слухи об отравлении Марии Грозным легендарны.
Царь велел вторично собирать невест по всему царству. Со всех концов страны во дворец свезли 1500 дворянских девок-невест. 40-летний царь Иван оказался перед трудным выбором. В конце концов царь доверился совету верного приспешника Малюты Скуратова, указавшего на (свою родственницу) Марфу Собакину. Несмотря на то, что царская невеста после обручения стала „сохнуть“ и, казалось бы, должна была выбыть из „конкурса“, царь „положился на Бога“ и сыграл свадьбу, когда невеста его была плоха. Так и не став фактически женой Ивана (что засвидетельствовано приговором высшего духовенства), Марфа скоропостижно умерла.
Однако свадьба была сыграна, и худородный Малюта отныне вошел в круг царской родни. О причинах кончины Марфы ходили разные слухи. Говорили, что мать Собакиной передала ей через одного придворного какие-то травы для „чадородия“. Вскрытие гробницы Марфы обнаружило удивительный биологический феномен: царская невеста лежала в гробу бледная, но как бы живая, не тронутая тлением, несмотря на то, что пробыла под землей 360 лет.
Первый смотр невест прошел несколько туров. В последних турах были отобраны сначала 24, а потом 12 невест. Победила в конкурсе протеже Малюты Скуратова, но она умерла, освободив место для Анны Колтовской. Свадьбу с ней царь сыграл через несколько месяцев после кончины Марфы. Своим худородством Колтовская превосходила Собакиных. Красоты и свежести Анны оказалось недостаточно для того, чтобы усидеть на троне в то бурное время. Брак с Колтовской продолжался менее года. Царь сослал Анну в монастырь и отобрал земли у ее родственников.
Когда место Скуратова занял новый временщик, Василий Умной-Колычев, царь вступил в брак с Анной Васильчиковой. Временщик сосватал царю свою родственницу. По преданию, царь отослал Васильчикову в монастырь на третий день после казни Умного.
Браки царя не были браками „по любви“, даже когда при их заключении внешнеполитические расчеты не играли никакой роли. Семейная жизнь Грозного была открыта для всех внутриполитических бурь. Оттого подданные не успевали разглядеть лица цариц, приходивших во дворец вслед за временщиками. Кажется, только в одном случае брак царя связан был с увлечением: вдова Василиса Мелентьева стала шестой женой царя Ивана. Брак со вдовою дьяка, женщиной, вероятно, недворянского происхождения, не имел ничего общего с политическими соображениями. Вдова Василиса была много старше других цариц и сравнительно рано умерла.
За три года до смерти Грозного любимец царя Афанасий Федорович Нагой сосватал ему свою племянницу. Седьмой брак был заключен в нарушение церковных правил, и многие современники считали его незаконным, хотя царь относился к нему серьезно».
«Царь был привязан к первой жене и всю жизнь вспоминал о ней с любовью и сожалением. Второй брак Грозного был скоропалительным. Не добившись успеха в Польше и Швеции, царские дипломаты привезли царю невесту из Кабарды. Невеста – княжна Кученей, дочь кабардинского князя Темир-Гуки, – была очень молода. Иван „смотрел“ черкешенку на своем дворе и, как сказано в официальной летописи, „полубил ее“. Кученей перешла в православие и приняла имя Мария [Темрюковна]. В браке с Марией Черкасской у царя родился сын Василий, но он умер младенцем. Темные слухи об отравлении Марии Грозным легендарны.
Царь велел вторично собирать невест по всему царству. Со всех концов страны во дворец свезли 1500 дворянских девок-невест. 40-летний царь Иван оказался перед трудным выбором. В конце концов царь доверился совету верного приспешника Малюты Скуратова, указавшего на (свою родственницу) Марфу Собакину. Несмотря на то, что царская невеста после обручения стала „сохнуть“ и, казалось бы, должна была выбыть из „конкурса“, царь „положился на Бога“ и сыграл свадьбу, когда невеста его была плоха. Так и не став фактически женой Ивана (что засвидетельствовано приговором высшего духовенства), Марфа скоропостижно умерла.
Однако свадьба была сыграна, и худородный Малюта отныне вошел в круг царской родни. О причинах кончины Марфы ходили разные слухи. Говорили, что мать Собакиной передала ей через одного придворного какие-то травы для „чадородия“. Вскрытие гробницы Марфы обнаружило удивительный биологический феномен: царская невеста лежала в гробу бледная, но как бы живая, не тронутая тлением, несмотря на то, что пробыла под землей 360 лет.
Первый смотр невест прошел несколько туров. В последних турах были отобраны сначала 24, а потом 12 невест. Победила в конкурсе протеже Малюты Скуратова, но она умерла, освободив место для Анны Колтовской. Свадьбу с ней царь сыграл через несколько месяцев после кончины Марфы. Своим худородством Колтовская превосходила Собакиных. Красоты и свежести Анны оказалось недостаточно для того, чтобы усидеть на троне в то бурное время. Брак с Колтовской продолжался менее года. Царь сослал Анну в монастырь и отобрал земли у ее родственников.
Когда место Скуратова занял новый временщик, Василий Умной-Колычев, царь вступил в брак с Анной Васильчиковой. Временщик сосватал царю свою родственницу. По преданию, царь отослал Васильчикову в монастырь на третий день после казни Умного.
Браки царя не были браками „по любви“, даже когда при их заключении внешнеполитические расчеты не играли никакой роли. Семейная жизнь Грозного была открыта для всех внутриполитических бурь. Оттого подданные не успевали разглядеть лица цариц, приходивших во дворец вслед за временщиками. Кажется, только в одном случае брак царя связан был с увлечением: вдова Василиса Мелентьева стала шестой женой царя Ивана. Брак со вдовою дьяка, женщиной, вероятно, недворянского происхождения, не имел ничего общего с политическими соображениями. Вдова Василиса была много старше других цариц и сравнительно рано умерла.
За три года до смерти Грозного любимец царя Афанасий Федорович Нагой сосватал ему свою племянницу. Седьмой брак был заключен в нарушение церковных правил, и многие современники считали его незаконным, хотя царь относился к нему серьезно».
Ливонская война – продолжение ее до 1578 года
Случилось так, что вскоре после смерти Анастасии Романовны, чья кончина сыграла важную роль в судьбе Избранной рады, в Ливонской войне наступил новый этап, повернувший ее ход в другую сторону. Под ударами русских войск государство Ливонского ордена распалось. Это произошло после разгрома рыцарей в Эргемском сражении 2 августа 1560 года.
В 1561 году земли Ордена перешли под власть польско-литовского государства и Швеции. Только часть территорий, некогда подвластных Ордену, не подпала под юрисдикцию этих государств. Эта часть территорий, расположенных к югу от Западной Двины, вошла в состав нового государства – герцогства Земгальского и Курляндского, образованного договором от 28 ноября 1561 года.
Договор был подписан польским королем Сигизмундом-Августом II и новоявленным герцогом Готардом Кетлером, бывшим магистром Ливонского ордена, перешедшим из католичества в протестантизм, чтобы спасти государство немецких дворян, бывших до того в ордене или же находившихся в вассальной зависимости от него. Начиная с этого времени Россия вступила в борьбу с Польшей, Литвой, Швецией и новым Курляндским герцогством, поддержанным родственным ему герцогством Прусским, основанным в 1525 году на руинах Тевтонского ордена, и многими государствами Священной Римской империи, а также Союзом ганзейских городов.
В 1563 году русские войска под командованием князя Андрея Михайловича Курбского взяли Полоцк, но на будущий год 26 января были разбиты на реке Улле.
Испугавшись, что это поражение будет поставлено ему в вину, Курбский бежал в апреле 1564 года в польский лагерь вместе с большой группой своих сторонников и был ласково встречен Сигизмундом-Августом II, пожаловавшим перебежчикам множество имений. Князю же Курбскому кроме деревень был дарован и город Ковель.
В ответ Иван Грозный казнил и жену, и сына, и братьев Курбского, а в 1565 году, введя опричнину, предал смерти всех, кто хоть как-нибудь соприкасался с Курбским. В 1566 году в Москву прибыло литовское посольство, предложившее заключить мир, разделив бывшую Ливонию, но Иван отверг этот план.
Война продолжалась с переменным успехом, но все же инициативой владели русские, а из всех их противников более всего страдало великое княжество Литовское.
В январе 1569 года Литва начала переговоры с Польшей об окончательном создании единого государства – Речи Посполитой. Переговоры велись на объединенном сейме поляков и литовцев – магнатов, крупной шляхты и католических прелатов, заседавших в Люблине.
28 июня 1569 года такой союз, «Люблинская уния», был заключен.
Несмотря на это, перевес оставался на стороне русских: войска Ивана IV заняли все побережье Балтики, осадив Ригу и Ревель.
Однако опричный террор, свирепствовавший в 1565–1572 годах, вконец разоривший страну и ослабивший ее армию из-за многочисленных казней военачальников, сыграл свою крайне отрицательную роль, и к 1578 году успехам русских войск пришел конец.
Этому способствовало также и то, что на польском троне в 1576 году оказался блестящий полководец Стефан Баторий, повернувший ход Ливонской войны кардинальным образом.
В 1561 году земли Ордена перешли под власть польско-литовского государства и Швеции. Только часть территорий, некогда подвластных Ордену, не подпала под юрисдикцию этих государств. Эта часть территорий, расположенных к югу от Западной Двины, вошла в состав нового государства – герцогства Земгальского и Курляндского, образованного договором от 28 ноября 1561 года.
Договор был подписан польским королем Сигизмундом-Августом II и новоявленным герцогом Готардом Кетлером, бывшим магистром Ливонского ордена, перешедшим из католичества в протестантизм, чтобы спасти государство немецких дворян, бывших до того в ордене или же находившихся в вассальной зависимости от него. Начиная с этого времени Россия вступила в борьбу с Польшей, Литвой, Швецией и новым Курляндским герцогством, поддержанным родственным ему герцогством Прусским, основанным в 1525 году на руинах Тевтонского ордена, и многими государствами Священной Римской империи, а также Союзом ганзейских городов.
В 1563 году русские войска под командованием князя Андрея Михайловича Курбского взяли Полоцк, но на будущий год 26 января были разбиты на реке Улле.
Испугавшись, что это поражение будет поставлено ему в вину, Курбский бежал в апреле 1564 года в польский лагерь вместе с большой группой своих сторонников и был ласково встречен Сигизмундом-Августом II, пожаловавшим перебежчикам множество имений. Князю же Курбскому кроме деревень был дарован и город Ковель.
В ответ Иван Грозный казнил и жену, и сына, и братьев Курбского, а в 1565 году, введя опричнину, предал смерти всех, кто хоть как-нибудь соприкасался с Курбским. В 1566 году в Москву прибыло литовское посольство, предложившее заключить мир, разделив бывшую Ливонию, но Иван отверг этот план.
Война продолжалась с переменным успехом, но все же инициативой владели русские, а из всех их противников более всего страдало великое княжество Литовское.
В январе 1569 года Литва начала переговоры с Польшей об окончательном создании единого государства – Речи Посполитой. Переговоры велись на объединенном сейме поляков и литовцев – магнатов, крупной шляхты и католических прелатов, заседавших в Люблине.
28 июня 1569 года такой союз, «Люблинская уния», был заключен.
Несмотря на это, перевес оставался на стороне русских: войска Ивана IV заняли все побережье Балтики, осадив Ригу и Ревель.
Однако опричный террор, свирепствовавший в 1565–1572 годах, вконец разоривший страну и ослабивший ее армию из-за многочисленных казней военачальников, сыграл свою крайне отрицательную роль, и к 1578 году успехам русских войск пришел конец.
Этому способствовало также и то, что на польском троне в 1576 году оказался блестящий полководец Стефан Баторий, повернувший ход Ливонской войны кардинальным образом.
Конец опричнины
Сколь ни была ужасна опричнина, однако многие смелые люди решительно выступали против нее. Почти сразу после начала опричного террора на Земском соборе 1566 года группа дворян подала царю челобитную об отмене опричнины. Разумеется, всех челобитчиков казнили. Это было наглядным и убедительным уроком для всех.
Но оказалось, что осталась в России сила, все еще способная противостоять опричному аду. Этой силой была церковь. Неоднократно «печаловился» о жертвах террора митрополит Афанасий – в прошлом духовник Ивана, один из прекрасных художников-иконописцев, человек высоких моральных качеств. Однако и он не смог повлиять на царя и 19 мая 1566 года ушел в Чудов монастырь монахом, оставив митрополичий стол Филиппу Колычеву, человеку еще более решительному, противнику опричнины.
К 1572 году Иван IV добился того, что власть его стала абсолютной, сравнимой лишь с восточными деспотиями, в которых жизнь и имущество подданных полностью принадлежали владыкам и зависели лишь от их желаний и прихоти.
Вместе со всем этим опричное войско оказалось почти совершенно небоеспособным и в Ливонии, и при отражении набегов из Крыма, совершаемых ордынцами. Особенно плохо выглядело опричное войско при попытке отразить набег крымского хана Девлет-Гирея в 1571 году.
Суммируя все это, С. Ф. Платонов писал: «Цель, которую поставил себе Иван Грозный, устраивая опричнину, была достигнута. Княжеская аристократия была разгромлена и уничтожена; старые удельные вотчины княжат перешли к государю и были обменены на другие земли. Но опричнина, несомненно, повела к разорению государства, потому что разрушила хозяйственный порядок в центральных московских областях, где сосредоточены были княжата с их удельными вотчинами. Когда Грозный выселял крупных вотчинников с их старых земель, оттуда уходили с ними их холопы, а затем стали уходить и крестьяне, которым невыгодно было оставаться за новыми владельцами, мелкими помещиками, не имевшими никаких земельных льгот. Крестьянам была еще и та выгода уйти со старых мест, что они могли поселиться на новых хороших землях, или в завоеванном Казанском царстве, куда само правительство звало поселенцев, или же в черноземной плодородной полосе на юг от Оки, где тогда возникало много новых городов. Народ охотно шел на окраины государства, где не было ужасов опричнины, а от этого центральные области все пустели и пустели. К концу царствования Грозного они запустели до такой степени, что с них царь не получал уже ни ратных людей, ни податей. У Грозного не стало поэтому войска и средств, что и заставило его бесславно окончить шедшие тогда войны с Литвой и шведами».
О том, как шла война со шведами и Речью Посполитой в Ливонии, будет рассказано дальше.
Но оказалось, что осталась в России сила, все еще способная противостоять опричному аду. Этой силой была церковь. Неоднократно «печаловился» о жертвах террора митрополит Афанасий – в прошлом духовник Ивана, один из прекрасных художников-иконописцев, человек высоких моральных качеств. Однако и он не смог повлиять на царя и 19 мая 1566 года ушел в Чудов монастырь монахом, оставив митрополичий стол Филиппу Колычеву, человеку еще более решительному, противнику опричнины.
К 1572 году Иван IV добился того, что власть его стала абсолютной, сравнимой лишь с восточными деспотиями, в которых жизнь и имущество подданных полностью принадлежали владыкам и зависели лишь от их желаний и прихоти.
Вместе со всем этим опричное войско оказалось почти совершенно небоеспособным и в Ливонии, и при отражении набегов из Крыма, совершаемых ордынцами. Особенно плохо выглядело опричное войско при попытке отразить набег крымского хана Девлет-Гирея в 1571 году.
Суммируя все это, С. Ф. Платонов писал: «Цель, которую поставил себе Иван Грозный, устраивая опричнину, была достигнута. Княжеская аристократия была разгромлена и уничтожена; старые удельные вотчины княжат перешли к государю и были обменены на другие земли. Но опричнина, несомненно, повела к разорению государства, потому что разрушила хозяйственный порядок в центральных московских областях, где сосредоточены были княжата с их удельными вотчинами. Когда Грозный выселял крупных вотчинников с их старых земель, оттуда уходили с ними их холопы, а затем стали уходить и крестьяне, которым невыгодно было оставаться за новыми владельцами, мелкими помещиками, не имевшими никаких земельных льгот. Крестьянам была еще и та выгода уйти со старых мест, что они могли поселиться на новых хороших землях, или в завоеванном Казанском царстве, куда само правительство звало поселенцев, или же в черноземной плодородной полосе на юг от Оки, где тогда возникало много новых городов. Народ охотно шел на окраины государства, где не было ужасов опричнины, а от этого центральные области все пустели и пустели. К концу царствования Грозного они запустели до такой степени, что с них царь не получал уже ни ратных людей, ни податей. У Грозного не стало поэтому войска и средств, что и заставило его бесславно окончить шедшие тогда войны с Литвой и шведами».
О том, как шла война со шведами и Речью Посполитой в Ливонии, будет рассказано дальше.
Ближайшие последствия опричнины
Вот как охарактеризовал ближайшие последствия опричнины профессор В. Б. Кобрин: «Результаты опричнины были трагичны для страны. Начнем с тех ее непосредственных последствий, которые уже в последние годы опричнины и в первые годы после ее отмены ощутили миллионы русских людей, имевших несчастье быть современниками царя Ивана. 70–80-е годы XVI века – время тяжелого экономического кризиса. Деревни и села центра страны и значительной части северо-запада, Новгородской земли, запустели. Крестьяне разбежались: кто на новые земли Поволжья (именно тогда русский крестьянин осваивал территории вокруг Тамбова, Саратова, Самары, Симбирска и т. д.), кто в Приуралье, кто на юго-запад – к Туле, Курску, Орлу. Масштабы запустения позволяют представить писцовые книги. Это были документы, в которых в налоговых целях и для закрепления права собственности подробно описывалось каждое феодальное владение, там отмечали количество и „пашни паханой“, и перелога» (необрабатываемой пахотной земли), крестьянских и холопских («людских») дворов, населенных и заброшенных, лугов, лесов и т. д. Дошли до нас они далеко не в полном объеме, но все же дают ценный материал для историка.
Писцовые книги, составленные в первые десятилетия после опричнины, создают впечатление, что страна испытала опустошительное вражеское нашествие. «В пусте» лежит не только больше половины, но порой до 90 % земли, иногда в течение многих лет. Даже в центральном Московском уезде обрабатывалось всего около 16 % пашни. Часты упоминания «пашни-перелога», которая уже «кустарем поросла», «лесом-рощей поросла» и даже «лесом поросла в бревно, в кол и в жердь»: строевой лес успел вырасти на бывшей пашне. Многие помещики разорились настолько, что бросили свои поместья, откуда разбежались все крестьяне, и превратились в нищих – «волочились меж двор».
Следует признать, что всем этим экономическим бедствиям, вызванным опричниной, способствовали и другие факторы. Это отмечал и В. Б. Кобрин: «Конечно, в этом страшном разорении повинна не только опричнина, иногда мы имеем дело лишь с косвенными ее последствиями. Дело в том, что в годы опричнины резко вырос налоговый гнет. 100 тысяч рублей, которые Иван IV взял с земщины за свой „подъем“, были только началом. Нельзя, впрочем, забывать и о том, что в 1570–1571 годах в России свирепствовала эпидемия чумы, унесшая множество человеческих жизней. Ее, разумеется, не поставишь в счет опричнине». Но ученый совершенно прав, считая все голодные годы, эпидемии и пожары второстепенными причинами несчастий, обрушившихся на Россию, по сравнению с опричниной.
И все же роль опричнины в запустении была исключительно велика. Материал для суждений об этом дают нам книги «обысков» – расследований о причинах запустения тех или иных сел и деревень Новгородской земли. В некоторых случаях причиной гибели или бегства крестьян называют «немцев» – шведские войска, вторгшиеся в ходе Ливонской войны на часть территории Новгородской земли. Но куда больше записей такого рода: «...опритчинные на правежи замучили, дети з голоду примерли», «опритчина живот пограбели, а скотину засекли, а сам умер, дети безвесно збежали», «опричинныи замучили, живот пограбели, дом сожгли». Часто оказывается, что запустение наступило и от «царевых податей», то есть, в конечном счете, от той же опричнины, которая резко усилила налоговое ярмо.
Писцовые книги, составленные в первые десятилетия после опричнины, создают впечатление, что страна испытала опустошительное вражеское нашествие. «В пусте» лежит не только больше половины, но порой до 90 % земли, иногда в течение многих лет. Даже в центральном Московском уезде обрабатывалось всего около 16 % пашни. Часты упоминания «пашни-перелога», которая уже «кустарем поросла», «лесом-рощей поросла» и даже «лесом поросла в бревно, в кол и в жердь»: строевой лес успел вырасти на бывшей пашне. Многие помещики разорились настолько, что бросили свои поместья, откуда разбежались все крестьяне, и превратились в нищих – «волочились меж двор».
Следует признать, что всем этим экономическим бедствиям, вызванным опричниной, способствовали и другие факторы. Это отмечал и В. Б. Кобрин: «Конечно, в этом страшном разорении повинна не только опричнина, иногда мы имеем дело лишь с косвенными ее последствиями. Дело в том, что в годы опричнины резко вырос налоговый гнет. 100 тысяч рублей, которые Иван IV взял с земщины за свой „подъем“, были только началом. Нельзя, впрочем, забывать и о том, что в 1570–1571 годах в России свирепствовала эпидемия чумы, унесшая множество человеческих жизней. Ее, разумеется, не поставишь в счет опричнине». Но ученый совершенно прав, считая все голодные годы, эпидемии и пожары второстепенными причинами несчастий, обрушившихся на Россию, по сравнению с опричниной.
И все же роль опричнины в запустении была исключительно велика. Материал для суждений об этом дают нам книги «обысков» – расследований о причинах запустения тех или иных сел и деревень Новгородской земли. В некоторых случаях причиной гибели или бегства крестьян называют «немцев» – шведские войска, вторгшиеся в ходе Ливонской войны на часть территории Новгородской земли. Но куда больше записей такого рода: «...опритчинные на правежи замучили, дети з голоду примерли», «опритчина живот пограбели, а скотину засекли, а сам умер, дети безвесно збежали», «опричинныи замучили, живот пограбели, дом сожгли». Часто оказывается, что запустение наступило и от «царевых податей», то есть, в конечном счете, от той же опричнины, которая резко усилила налоговое ярмо.