Страница:
Русская стихийно-народная душевность принимает разнообразные, самые
противоположные формы - охранительные и бунтарские, национально-религиозные
и интернационально-социалистические. Это - корень русского народничества,
враждебного мысли и идеям. В настроенности и направленности русской народной
душевности есть что-то антигностическое, берущее под подозрение процесс
знания. Сердце преобладало над умом и над волей. Русский народнический
душевный тип моралистичен, он ко всему на свете применяет исключительно
моралистические оценки. Но морализм этот не способствует выработке личного
характера, не создает закала духа. В морализме этом преобладает расплывчатая
душевность, размягченная сердечность, часто очень привлекательная, но не
чувствуется мужественной воли, ответственности, самодисциплины, твердости
характера. Русский народ, быть может, самый духовный народ в мире. Но
духовность его плавает в какой-то стихийной душевности, даже в телесности. В
этой безбрежной духовности мужественное начало не овладевает женственным
началом, не оформляет его. А это и значит, что дух не овладел душевным. Это
верно не только по отношению к "народу", но и по отношению к
"интеллигенции", которая внешне оторвана от народа, но сохранила очень
характерные черты народной психологии. На этой почве рождается недоверие,
равнодушие и враждебное отношение к мысли, к идеям. На этой же почве
рождается и давно известная слабость русской воли, русского характера. Самые
правые русские славянофилы и самые левые русские народники (к ним за редкими
исключениями нужно причислить по душевному складу и русских
социал-демократов, непохожих на своих западных товарищей) одинаково восстают
против "отвлеченной мысли" и требуют мысли нравственной и спасающей, имеющей
существенное практическое применение к жизни. В восстании против отвлеченной
мысли и в требовании мысли целостной была своя большая правда и предчувствие
высшего типа мысли. Но правда эта тонула в расплывчатой душевности и
неспособности к расчленениям и дифференциациям. Мысль человеческая в путях
человеческого духа должна проходить через раздвоение и расчленение.
Первоначальная органическая целостность не может быть сохранена и перенесена
в высший тип духовности, без мучительного дифференцирующего процесса, без
отпадения и секуляризации. Без сохранения этой истины органически целостная
мысль переходит во вражду к мысли, в бессмыслие, в мракобесный морализм.
Своеобразие и оригинальность русской души не может быть увита мыслью. Боязнь
эта есть неверие в Россию и русского человека. Недифференцированность нашей
консервативной мысли перешла и к нашей прогрессивной мысли.
В России не совершилось еще настоящей эмансипации мысли. Русский
нигилизм был порабощением, а не освобождением мысли. Мысль наша осталась
служебной. Русские боятся греха мысли, даже когда они не признают уже
никакого греха. Русские все еще не поднялись до того сознания, что в живой,
творческой мысли есть свет, преображающий стихию, пронизывающий тьму. Само
знание есть жизнь, и потому уже нельзя говорить, что знание должно быть
утилитарно подчинено жизни. Нам необходимо духовное освобождение от русского
утилитаризма, порабощающего нашу мысль, будет ли он религиозным или
материалистическим. Рабство мысли привело в широких кругах русской
интеллигенции к идейной бедности и идейной отсталости. Идеи, которые многим
еще продолжают казаться "передовыми", в сущности очень отсталые идеи, не
стоящие на высоте современной европейской мысли. Сторонники "научного"
миросозерцания отстали от движения науки на полстолетия. Интеллигентная и
полуинтеллигентная масса питается и живет старым идейным хламом, давно уже
сданным в архив. Наша "передовая" интеллигенция безнадежно отстает от
движения европейской мысли, от все более и более усложняющегося и
утончающегося философского и научного творчества. Она верит в идеи, которые
господствовали на Западе более пятидесяти лет тому назад, она все еще
серьезно способна исповедывать позитивистическое миросозерцание, старую
теорию социальной среды и т. п. Но это есть окончательное прекращение и
окостенение мысли. Традиционный позитивизм давно уже рухнул не только в
философии, но и в самой науке. Если никогда нельзя было серьезно говорить о
материализме, как направлении полуграмотном, то невозможно уже серьезно
говорить и о позитивизме, а скоро нельзя будет говорить о критицизме
Кантовского типа. Также невозможно поддерживать тот радикальный
"социологизм" мироощущения и миросозерцания, за который все еще держится
интеллигентская масса в России. Раскрываются новые перспективы
"космического" мироощущения и миросознания. Общественность не может уже быть
оторванной и изолированной от жизни космической, от энергий, которые
переливаются в нее из всех планов космоса. Поэтому невозможен уже социальный
утопизм, всегда основанный на упрощенном мышлении об общественной жизни, на
рационализации ее, не желающий знать иррациональных космических сил. Не
только в творческой русской мысли, которая в небольшой кругу переживает
период подъема, но и в мысли западноевропейской произошел радикальный сдвиг,
и "передовым" в мысли и сознании является совсем уже не то, во что
продолжают верить у нас слишком многие, ленивые и инертные мыслью.
Вершина человечества вступила уже в ночь нового средневековья, когда
солнце должно засветиться внутри нас и привести к новому дню. Внешний свет
гаснет. Крах рационализма, возрождение мистики и есть этот ночной момент. Но
когда происходит крах старой рассудочной мысли, особенно нужно призывать к
творческой мысли, к раскрытию идей духа. Борьба идет на духовных вершинах
человечества, там определяется судьба человеческого сознания, есть настоящая
жизнь мысли, жизнь идей. В середине же царит старая инертность мысли, нет
инициативы в творчестве идей, клочья старого мира мысли влачат жалкое
существование. Средняя мысль, мнящая себя интеллигентной, доходит до
состояния полного бессмыслия. Мы вечно наталкиваемся на статику мысли,
динамики же мысли не видно. Но мысль по природе своей динамичная, она есть
вечное движение духа, перед ней стоят вечно новые задачи, раскрываются вечно
новые меры, она должна давать вечно творческие решения. Когда мысль делается
статической - она костенеет и умирает. У многих наших передовых западников
мысль остановилась на 60-х годах, они - охранители этой старой мысли, они
остановились на стадии самого элементарного просветительства, на Западе
восходящего до XVIII века. В области мысли люди эти не прогрессисты и не
революционеры, а консерваторы и охранители; они тянут назад, к рассудочному
просветительству, они слегка подогревают давно охлажденные мысли и враждебны
всякому горению мысли.
Творческое движение идей не вызывает к себе сколько-нибудь сильного
интереса в широких кругах русского интеллигентного общества. У нас даже
сложилось убеждение, что общественным деятелям вовсе и не нужны идеи или
нужен минимальный их запас, который всегда можно найти в складках
традиционной, давно охлажденной, статически-окостеневшей мысли. Все наше
движение 1905 г. не было одухотворено живыми творческими идеями, оно
питалось идеями тепло-прохладными, оно раздиралось горячими страстями и
интересами. И эта идейная убогость была роковой. За последние пятнадцать лет
у нас было высказано много творческих идей и идей не только отвлеченных, но
жизненных, конкретных. Но вокруг этих идей все еще не образовалось никакой
культурной атмосферы, не возникло еще никакой культурной атмосферы, не
возникло еще никакого общественного движения. Идеи эти остались в кругу
немногих. Мир идей и мир общественности остались разобщенными. Со стороны
общественников не было спроса на идеи, не было заказов на идейное
творчество, они были довольны жалкими остатками старых идей. Вся
ненормальность и болезненность духовного состояния нашего общества особенно
почувствовалась, когда началась мировая война, потребовавшая напряжения всех
сил, не только материальных, но и духовных. Нельзя было подойти к мировой
трагедии с запасом старых просветительных идей, старых
рационаличтически-социологических схем. Человек, вооруженный лишь этими
устаревшими идейными орудиям, должен был себя почувствовать раздавленным и
выброшенным за борт истории. Гуманитарно-пасифистская настроенность, всегда
очень элементарная и упрощенная, бессильна перед грозным ликом исторической
судьбы, исторической трагедии. Если у нас не было достаточной материальной
подготовленности к войне, то не было и достаточной идейной подготовленности.
Традиционные идеи, десятки лет у нас господствующие, совершенно не пригодны
для размеров разыгравшихся в мире событий. Все сдвинулось со своих обычных
мест, все требует совершенно новой творческой работы мысли, нового идейного
воодушевления. Наша же общественность во время небывалой мировой катастрофы
бедна идеями, недостаточно воодушевленна. Мы расплачиваемся за долгий период
равнодушия к идеям. Идеи, на которых покоилась старая власть, окончательно
разложились. Их нельзя оживить никакими силами. Не помогут никакие ядовитые
мистические оправдания, почерпнутые из старых складов. Но идеи русской
общественности, призванной перестроить русскую жизнь и обновить власть,
охладели и выветрились раньше, чем наступил час для их осуществления в
жизни. Остается обратиться к творческой жизни идей, которая неприметно
назревала в мире. Расшатались идеологические основы русского консерватизма и
идеологические основы русского радикализма. Нужно перейти в иное идейное
измерение.
В мировой борьбе народов русский народ должен иметь свою идею, должен
вносить в нее свой закал духа. Русские не могут удовлетвориться
отрицательной идеей отражения германского милитаризма и одоления темной
реакции внутри. Русские должны в этой борьбе не только государственно и
общественно перестроиться, но и перестроиться идейно и духовно. Постыдное
равнодушие к идеям, закрепощающее отсталость и статическую окаменелость
мысли, должно замениться новым идейным воодушевлением и идейным подъемом.
Почва разрыхлена, и настало благоприятное время для идейной проповеди, от
которой зависит все наше будущее. В самый трудный и ответственный час нашей
истории мы находимся в состоянии идейной анархии и распутицы, в нашем духе
совершается гнилостный процесс, связанный с омертвением мысли консервативной
и революционной, идей правых и левых. Но в глубине русского народа есть
живой дух, скрыты великие возможности. На разрыхленную почву должны пасть
семена новой мысли и новой жизни. Созревание России до мировой роли
предполагает ее духовное возрождение
Опубликовано в январе 1917.
II. Проблема национальности
Восток и запад
Национальность и человечество
Наши националисты и наши космополиты находятся во власти довольно
низких понятий о национальности, они одинаково разобщают бытие национальное
с бытием единого человечества. Страсти, которые обычно вызывают национальные
проблемы, мешают прояснению сознания. Работа мысли над проблемой
национальности должна, прежде всего, установить, что невозможно и
бессмысленно противоположение национальности и человечества, национальной
множественности и всечеловеческого единства. Между тем как это ложное
противоположение делается с двух сторон, со стороны национализма и со
стороны космополитизма. Недопустимо было бы принципиально противополагать
часть целому или орган организму и мыслить - совершенство целого организма,
как исчезновение и преодоление множественности его частей и органов.
Национальность и борьба за ее бытие и развитие не означает раздора в
человечестве и с человечеством и не может быть в принципе связываема с
несовершенным, не пришедшим к единому состоянием человечества, подлежащим
исчезновению при наступлении совершенного единства. Ложный национализм дает
пищу для таких понятий о национальности. Национальность есть индивидуальное
бытие, вне которого невозможно существование человечества. она заложена в
самих глубинах жизни, и национальность есть ценность, творимая в истории,
динамическое задание. Существование человечества в формах национального
бытия его частей совсем не означает непременно зоологического и низшего
состояния взаимной вражды и потребления, которое исчезает по мере роста
гуманности и единства. За национальностью стоит вечная онтологическая основа
и вечная ценная цель. Национальность есть бытийственная индивидуальность,
одна из иерархических ступеней бытия, другая ступень, другой круг, чем
индивидуальность человека или индивидуальность человечества, как некой
соборной личности. Установление совершенного братства между людьми не будет
исчезновением человеческих индивидуальностей, но будет их полным
утверждением. И установление всечеловеческого братства народов будет не
исчезновением, а утверждением национальных индивидуальностей. Человечество
есть некоторое положительное всеединство, и оно превратилось бы в пустую
отвлеченность, если бы своим бытием угашало и упраздняло бытие всех входящих
в него ступеней реальности, индивидуальностей национальных и
индивидуальностей личных. И в царстве Божьем должно мыслить совершенное и
прекрасное существование личностей индивидуальностей и
наций-индивидуальностей. Всякое бытие - индивидуально. Отвлеченность же не
есть бытие. В отвлеченном, от всякой конкретной множественности
освобожденном гуманизме нет духа бытия, есть пустота. Само человечества есть
конкретная индивидуальность высшей иерархической степени, соборная личность,
а не абстракция, не механическая сумма. Так Бог не есть угашение всех
индивидуальных ступеней, всю сложную иерархию мира нельзя заменить единством
высшей ступени, индивидуальностью единого. Совершенное единство
(общенациональное, общечеловеческое, космическое или божественное) есть
высшая и наиболее полная форма бытия всей множественности индивидуальных
существований в мире. Всякая национальность есть богатство единого и братски
объединенного человечества, а не препятствие на его пути. Национальность
есть проблема историческая, а не социальная, проблема конкретной культуры, а
не отвлеченной общественности.
Космополитизм и философски и жизненно несостоятелен, он есть лишь
абстракция или утопия, применение отвлеченных категорий к области, где все
конкретно. Космополитизм не оправдывает своего наименования, в нем нет
ничего космического, ибо и космос, мир, есть конкретная индивидуальность,
одна из иерархических ступеней. Образ космоса так же отсутствует в
космополитическом сознании, как и образ нации. Чувствовать себя гражданином
вселенной совсем не означает потери национального чувства и национального
гражданства. К космической, вселенской жизни человек приобщается через жизнь
всех индивидуальных иерархических ступеней, через жизнь национальную.
Космополитизм есть уродливое и неосуществимое выражение мечты об едином,
братском и совершенном человечестве, подмена конкретно живого человечества
отвлеченной утопией. Кто не любит своего народа и кому не мил конкретный
образ его, тот не может любить и человечества, тому не мил и конкретный
образ человечества. Абстракции плодят абстракции. Отвлеченные чувства
завладевают человеком, и все живое, в плоти и крови, исчезает из поля зрения
человека. Космополитизм есть также отрицание и угашение ценности
индивидуального, всякого образа и обличия, проповедь отвлеченного человека и
отвлеченного человечества.
Человек входит в человечество через национальную индивидуальность, как
национальный человек, а не отвлеченный человек, как русский, француз, немец
или англичанин. Человек не может перескочить через целую ступень бытия, от
этого он обеднел бы и опустел бы. Национальный человек - больше, а не
меньше, чем просто человек, в нем есть родовые черты человека вообще и еще
есть черты индивидуально-национальные. Можно желать братства и единения
русских, французов, англичан, немцев и всех народов земли, но нельзя желать,
чтобы с лица земли исчезли выражения национальных ликов, национальных
духовных типов и культур. Такая мечта о человеке и человечестве, отвлеченных
от всего национального, есть жажда угашения целого мира ценностей и
богатств. Культура никогда не была и никогда не будет
отвлеченно-человеческой, она всегда конкретно-человеческая, т. е.
национальная, индивидуально-народная и лишь в таком своем качестве
восходящая до общечеловечности. Совершенно не национальной,
отвлеченно-человеческой, легко транспортируемой от народа к народу является
наименее творческая, внешне техническая сторона культуры. Все творческое в
культуре носит на себе печать национального нения. Даже великие технические
изобретения национальны, и не национальны лишь технические применения
великих изобретений, которые легко усваиваются всеми народами. Даже научный
гений, инициативный, создающий метод, - национален. Дарвин мог быть только
англичанином, а Гельмгольц - характерный немец. Национальное и
общечеловеческое в культуре не может быть противопоставляемо.
Общечеловеческое значение имеют именно вершины национального творчества. В
национальном гении раскрывается всечеловеческое, через свое индивидуальное
он проникает в универсальное. Достоевский - русский гений, национальный
образ отпечатлен на всем его творчестве. Он раскрывает миру глубины русского
духа. Но самый русский из русских - он и самый всечеловеческий, самый
универсальный из русских. Через русскую глубину раскрывает он глубину
всемирную, всечеловеческую. То же можно сказать и о всяком гении. Всегда
возводит он национальное до общечеловеческого значения. Гете - универсальный
человек не в качестве отвлеченного человека, а в качестве национального
человека, немца.
Объединение человечества, его развитие к всеединству совершается через
мучительное, болезненное образование и борьбу национальных индивидуальностей
и культур. Другого исторического пути нет, другой пусть есть -
отвлеченность, пустота или чисто индивидуальный уход в глубь духа, в мир
иной. Судьба наций и национальных культур должна свершиться до конца.
Принятие истории есть уже принятие борьбы за национальные индивидуальности,
аз типы культуры. Культура греческая, культура итальянская в эпоху
Возрождения, культура французская и германская в эпохи цветения и есть пути
мировой культуры единого человечества, но все они глубоко национальны,
индивидуально-своеобразны. Все великие национальные культуры - всечеловечны
по своему значению. Нивелирующая цивилизация уродлива. Культура воляпюка не
может иметь никакого значения, в ней нет ничего вселенского. Весь мировой
путь бытия есть сложное взаимодействие разных ступеней мировой иерархии
индивидуальностей, творческой врастание одной иерархии в другую, личности в
нацию, нации в человечество, человечества в космос, космос в Бога. Можно и
должно мыслить исчезновение классов и принудительных государств в
совершенном человечестве, но невозможно мыслить исчезновение
национальностей. Нация есть динамическая субстанция, а не преходящая
историческая функция, она корнями своими врастает в таинственную глубину
жизни. Национальность есть положительное обогащение бытия, и за нее должно
бороться, как за ценность. Национальное единство глубже единства классов,
партий и всех других преходящих исторических образований в жизни народов.
Каждый народ борется за свою культуру и за высшую жизнь в атмосфере
национальной круговой поруки. И великий самообман - желать творить помимо
национальности. Даже толстовское непротивление, убегающее от всего, что
связано с национальностью, оказывается глубоко национальным, русским. Уход
из национальной жизни, странничество - чисто русское явление, запечатленное
русским национальным духом. Даже формальное отрицание национальности может
быть национальным. Национальное творчество не означает
сознательно-нарочитого национальничанья, оно свободно и стихийно
национально.
Все попытки рационального определения национальности ведут к неудачам.
Природа национальности неопределима ни по каким рационально-уловимым
признакам. Ни раса, ни территория, ни язык, ни религия не являются
признаками, определяющими национальность, хотя все они играют ту или иную
роль в ее определении. Национальность - сложное историческое образование,
она формируется в результате кровного смешения рас и племен, многих
перераспределений земель, с которыми она связывает свою судьбу, и
духовно-культурного процесса, созидающего ее неповторимый духовный лик. И в
результате всех исторических и психологических исследований остается
неразложимый и неуловимый остаток, в котором и заключена вся тайна
национальной индивидуальности. Национальность - таинственна, мистична,
иррациональна, как и всякое индивидуальное бытие. Нужно быть в
национальности, участвовать в ее творческом жизненном процессе, чтобы до
конца знать ее тайну. Тайна национальности хранится за всей зыбкостью
исторических стихий, за всеми переменами судьбы, за всеми движениями,
разрушающими прошлое и создающими небывшее. Душа Франции средневековья и
Франции XX века - одна и та же национальная душа, хотя в истории изменилось
все до неузнаваемости.
Творчество национальных культур и типов жизни не терпит внешней,
принудительной регламентации, оно не есть исполнение навязанного закона, оно
свободно, в нем есть творческий произвол. Законнический, официальный, внешне
навязанный национализм только стесняет национальное призвание и отрицает
иррациональную тайну национального бытия. Законничество национализма и
законничество гуманизма одинаково угнетает творческий порыв, одинаково
враждебно пониманию национального бытия, как задачи творческой. Существует
ветхозаветный национализм. Ветхозаветный, охраняющий национализм очень
боится того, что называют "европеизацией" России. Держатся за те черты
национального быта, которые связаны с исторической отсталостью России.
Боятся, что европейская техника, машина, развитие промышленности, новые
формы общественности, формально схожие с европейскими, могут убить
своеобразие русского духа, обезличить Россию. Но это - трусливый и
маловерный национализм, это - неверие в силу русского духа, в несокрушимость
национальной силы, это - материализм, ставящий наше духовное бытие в рабскую
зависимость от внешних материальных условий жизни. То, что воспринимается,
как "европеизация" России, совсем не означает денационализации России.
Германия была экономически и политически отсталой страной по сравнению с
Францией и Англией, была Востоком по сравнению с Западом. Но пробил час,
когда она приняла эту более передовую западную цивилизацию. Стала ли она от
этого менее национальной, утеряла ли свой самобытный дух? Конечно, нет.
Машина, сама по себе механически безобрaзная и безoбразная,
интернациональная, особенно привилась в Германии и стала орудием
национальной воли. То, что есть злого и насильнического в германской машине,
очень национальное, очень германское. В России машина может сыграть совсем
иную роль, может стать орудием русского духа. Так и во всем. То, что
называется европейской или интернациональной цивилизацией, есть в сущности
фантом. Рост и развитие всякого национального бытия не есть переход его от
национального своеобразия к какой-то интернациональной европейской
цивилизации, которой совсем не существует. Нивелирующий европеизм,
международная цивилизация - чистейшая абстракция, в которой не заключено ни
единой капли конкретного бытия. Все народы, все страны проходят известную
стадию развития и роста, они вооружаются орудиями техники научной и
социальной, в которой самой по себе нет ничего индивидуального и
национального, ибо в конце концов индивидуален и национален лишь дух жизни.
Но этот процесс роста и развития не есть движение в сторону, к какой-то
"интернациональной Европе", которой нигде на Западе нельзя найти, это -
движение вверх, движение всечеловеческое в своей национальной особенности.
Есть только один исторический путь к достижению высшей всечеловечности, к
единству человечества - путь национального роста и развития, национального
творчества. Всечеловечество раскрывает себя лишь под видами национальностей.
Денационализация, проникнутая идеей интернациональной Европы,
интернациональной цивилизации, интернационального человечества есть
чистейшая пустота, небытие. Ни один народ не может развиваться в бок в
сторону, врастать в чужой путь и чужой рост. Между моей национальностью и
противоположные формы - охранительные и бунтарские, национально-религиозные
и интернационально-социалистические. Это - корень русского народничества,
враждебного мысли и идеям. В настроенности и направленности русской народной
душевности есть что-то антигностическое, берущее под подозрение процесс
знания. Сердце преобладало над умом и над волей. Русский народнический
душевный тип моралистичен, он ко всему на свете применяет исключительно
моралистические оценки. Но морализм этот не способствует выработке личного
характера, не создает закала духа. В морализме этом преобладает расплывчатая
душевность, размягченная сердечность, часто очень привлекательная, но не
чувствуется мужественной воли, ответственности, самодисциплины, твердости
характера. Русский народ, быть может, самый духовный народ в мире. Но
духовность его плавает в какой-то стихийной душевности, даже в телесности. В
этой безбрежной духовности мужественное начало не овладевает женственным
началом, не оформляет его. А это и значит, что дух не овладел душевным. Это
верно не только по отношению к "народу", но и по отношению к
"интеллигенции", которая внешне оторвана от народа, но сохранила очень
характерные черты народной психологии. На этой почве рождается недоверие,
равнодушие и враждебное отношение к мысли, к идеям. На этой же почве
рождается и давно известная слабость русской воли, русского характера. Самые
правые русские славянофилы и самые левые русские народники (к ним за редкими
исключениями нужно причислить по душевному складу и русских
социал-демократов, непохожих на своих западных товарищей) одинаково восстают
против "отвлеченной мысли" и требуют мысли нравственной и спасающей, имеющей
существенное практическое применение к жизни. В восстании против отвлеченной
мысли и в требовании мысли целостной была своя большая правда и предчувствие
высшего типа мысли. Но правда эта тонула в расплывчатой душевности и
неспособности к расчленениям и дифференциациям. Мысль человеческая в путях
человеческого духа должна проходить через раздвоение и расчленение.
Первоначальная органическая целостность не может быть сохранена и перенесена
в высший тип духовности, без мучительного дифференцирующего процесса, без
отпадения и секуляризации. Без сохранения этой истины органически целостная
мысль переходит во вражду к мысли, в бессмыслие, в мракобесный морализм.
Своеобразие и оригинальность русской души не может быть увита мыслью. Боязнь
эта есть неверие в Россию и русского человека. Недифференцированность нашей
консервативной мысли перешла и к нашей прогрессивной мысли.
В России не совершилось еще настоящей эмансипации мысли. Русский
нигилизм был порабощением, а не освобождением мысли. Мысль наша осталась
служебной. Русские боятся греха мысли, даже когда они не признают уже
никакого греха. Русские все еще не поднялись до того сознания, что в живой,
творческой мысли есть свет, преображающий стихию, пронизывающий тьму. Само
знание есть жизнь, и потому уже нельзя говорить, что знание должно быть
утилитарно подчинено жизни. Нам необходимо духовное освобождение от русского
утилитаризма, порабощающего нашу мысль, будет ли он религиозным или
материалистическим. Рабство мысли привело в широких кругах русской
интеллигенции к идейной бедности и идейной отсталости. Идеи, которые многим
еще продолжают казаться "передовыми", в сущности очень отсталые идеи, не
стоящие на высоте современной европейской мысли. Сторонники "научного"
миросозерцания отстали от движения науки на полстолетия. Интеллигентная и
полуинтеллигентная масса питается и живет старым идейным хламом, давно уже
сданным в архив. Наша "передовая" интеллигенция безнадежно отстает от
движения европейской мысли, от все более и более усложняющегося и
утончающегося философского и научного творчества. Она верит в идеи, которые
господствовали на Западе более пятидесяти лет тому назад, она все еще
серьезно способна исповедывать позитивистическое миросозерцание, старую
теорию социальной среды и т. п. Но это есть окончательное прекращение и
окостенение мысли. Традиционный позитивизм давно уже рухнул не только в
философии, но и в самой науке. Если никогда нельзя было серьезно говорить о
материализме, как направлении полуграмотном, то невозможно уже серьезно
говорить и о позитивизме, а скоро нельзя будет говорить о критицизме
Кантовского типа. Также невозможно поддерживать тот радикальный
"социологизм" мироощущения и миросозерцания, за который все еще держится
интеллигентская масса в России. Раскрываются новые перспективы
"космического" мироощущения и миросознания. Общественность не может уже быть
оторванной и изолированной от жизни космической, от энергий, которые
переливаются в нее из всех планов космоса. Поэтому невозможен уже социальный
утопизм, всегда основанный на упрощенном мышлении об общественной жизни, на
рационализации ее, не желающий знать иррациональных космических сил. Не
только в творческой русской мысли, которая в небольшой кругу переживает
период подъема, но и в мысли западноевропейской произошел радикальный сдвиг,
и "передовым" в мысли и сознании является совсем уже не то, во что
продолжают верить у нас слишком многие, ленивые и инертные мыслью.
Вершина человечества вступила уже в ночь нового средневековья, когда
солнце должно засветиться внутри нас и привести к новому дню. Внешний свет
гаснет. Крах рационализма, возрождение мистики и есть этот ночной момент. Но
когда происходит крах старой рассудочной мысли, особенно нужно призывать к
творческой мысли, к раскрытию идей духа. Борьба идет на духовных вершинах
человечества, там определяется судьба человеческого сознания, есть настоящая
жизнь мысли, жизнь идей. В середине же царит старая инертность мысли, нет
инициативы в творчестве идей, клочья старого мира мысли влачат жалкое
существование. Средняя мысль, мнящая себя интеллигентной, доходит до
состояния полного бессмыслия. Мы вечно наталкиваемся на статику мысли,
динамики же мысли не видно. Но мысль по природе своей динамичная, она есть
вечное движение духа, перед ней стоят вечно новые задачи, раскрываются вечно
новые меры, она должна давать вечно творческие решения. Когда мысль делается
статической - она костенеет и умирает. У многих наших передовых западников
мысль остановилась на 60-х годах, они - охранители этой старой мысли, они
остановились на стадии самого элементарного просветительства, на Западе
восходящего до XVIII века. В области мысли люди эти не прогрессисты и не
революционеры, а консерваторы и охранители; они тянут назад, к рассудочному
просветительству, они слегка подогревают давно охлажденные мысли и враждебны
всякому горению мысли.
Творческое движение идей не вызывает к себе сколько-нибудь сильного
интереса в широких кругах русского интеллигентного общества. У нас даже
сложилось убеждение, что общественным деятелям вовсе и не нужны идеи или
нужен минимальный их запас, который всегда можно найти в складках
традиционной, давно охлажденной, статически-окостеневшей мысли. Все наше
движение 1905 г. не было одухотворено живыми творческими идеями, оно
питалось идеями тепло-прохладными, оно раздиралось горячими страстями и
интересами. И эта идейная убогость была роковой. За последние пятнадцать лет
у нас было высказано много творческих идей и идей не только отвлеченных, но
жизненных, конкретных. Но вокруг этих идей все еще не образовалось никакой
культурной атмосферы, не возникло еще никакой культурной атмосферы, не
возникло еще никакого общественного движения. Идеи эти остались в кругу
немногих. Мир идей и мир общественности остались разобщенными. Со стороны
общественников не было спроса на идеи, не было заказов на идейное
творчество, они были довольны жалкими остатками старых идей. Вся
ненормальность и болезненность духовного состояния нашего общества особенно
почувствовалась, когда началась мировая война, потребовавшая напряжения всех
сил, не только материальных, но и духовных. Нельзя было подойти к мировой
трагедии с запасом старых просветительных идей, старых
рационаличтически-социологических схем. Человек, вооруженный лишь этими
устаревшими идейными орудиям, должен был себя почувствовать раздавленным и
выброшенным за борт истории. Гуманитарно-пасифистская настроенность, всегда
очень элементарная и упрощенная, бессильна перед грозным ликом исторической
судьбы, исторической трагедии. Если у нас не было достаточной материальной
подготовленности к войне, то не было и достаточной идейной подготовленности.
Традиционные идеи, десятки лет у нас господствующие, совершенно не пригодны
для размеров разыгравшихся в мире событий. Все сдвинулось со своих обычных
мест, все требует совершенно новой творческой работы мысли, нового идейного
воодушевления. Наша же общественность во время небывалой мировой катастрофы
бедна идеями, недостаточно воодушевленна. Мы расплачиваемся за долгий период
равнодушия к идеям. Идеи, на которых покоилась старая власть, окончательно
разложились. Их нельзя оживить никакими силами. Не помогут никакие ядовитые
мистические оправдания, почерпнутые из старых складов. Но идеи русской
общественности, призванной перестроить русскую жизнь и обновить власть,
охладели и выветрились раньше, чем наступил час для их осуществления в
жизни. Остается обратиться к творческой жизни идей, которая неприметно
назревала в мире. Расшатались идеологические основы русского консерватизма и
идеологические основы русского радикализма. Нужно перейти в иное идейное
измерение.
В мировой борьбе народов русский народ должен иметь свою идею, должен
вносить в нее свой закал духа. Русские не могут удовлетвориться
отрицательной идеей отражения германского милитаризма и одоления темной
реакции внутри. Русские должны в этой борьбе не только государственно и
общественно перестроиться, но и перестроиться идейно и духовно. Постыдное
равнодушие к идеям, закрепощающее отсталость и статическую окаменелость
мысли, должно замениться новым идейным воодушевлением и идейным подъемом.
Почва разрыхлена, и настало благоприятное время для идейной проповеди, от
которой зависит все наше будущее. В самый трудный и ответственный час нашей
истории мы находимся в состоянии идейной анархии и распутицы, в нашем духе
совершается гнилостный процесс, связанный с омертвением мысли консервативной
и революционной, идей правых и левых. Но в глубине русского народа есть
живой дух, скрыты великие возможности. На разрыхленную почву должны пасть
семена новой мысли и новой жизни. Созревание России до мировой роли
предполагает ее духовное возрождение
Опубликовано в январе 1917.
II. Проблема национальности
Восток и запад
Национальность и человечество
Наши националисты и наши космополиты находятся во власти довольно
низких понятий о национальности, они одинаково разобщают бытие национальное
с бытием единого человечества. Страсти, которые обычно вызывают национальные
проблемы, мешают прояснению сознания. Работа мысли над проблемой
национальности должна, прежде всего, установить, что невозможно и
бессмысленно противоположение национальности и человечества, национальной
множественности и всечеловеческого единства. Между тем как это ложное
противоположение делается с двух сторон, со стороны национализма и со
стороны космополитизма. Недопустимо было бы принципиально противополагать
часть целому или орган организму и мыслить - совершенство целого организма,
как исчезновение и преодоление множественности его частей и органов.
Национальность и борьба за ее бытие и развитие не означает раздора в
человечестве и с человечеством и не может быть в принципе связываема с
несовершенным, не пришедшим к единому состоянием человечества, подлежащим
исчезновению при наступлении совершенного единства. Ложный национализм дает
пищу для таких понятий о национальности. Национальность есть индивидуальное
бытие, вне которого невозможно существование человечества. она заложена в
самих глубинах жизни, и национальность есть ценность, творимая в истории,
динамическое задание. Существование человечества в формах национального
бытия его частей совсем не означает непременно зоологического и низшего
состояния взаимной вражды и потребления, которое исчезает по мере роста
гуманности и единства. За национальностью стоит вечная онтологическая основа
и вечная ценная цель. Национальность есть бытийственная индивидуальность,
одна из иерархических ступеней бытия, другая ступень, другой круг, чем
индивидуальность человека или индивидуальность человечества, как некой
соборной личности. Установление совершенного братства между людьми не будет
исчезновением человеческих индивидуальностей, но будет их полным
утверждением. И установление всечеловеческого братства народов будет не
исчезновением, а утверждением национальных индивидуальностей. Человечество
есть некоторое положительное всеединство, и оно превратилось бы в пустую
отвлеченность, если бы своим бытием угашало и упраздняло бытие всех входящих
в него ступеней реальности, индивидуальностей национальных и
индивидуальностей личных. И в царстве Божьем должно мыслить совершенное и
прекрасное существование личностей индивидуальностей и
наций-индивидуальностей. Всякое бытие - индивидуально. Отвлеченность же не
есть бытие. В отвлеченном, от всякой конкретной множественности
освобожденном гуманизме нет духа бытия, есть пустота. Само человечества есть
конкретная индивидуальность высшей иерархической степени, соборная личность,
а не абстракция, не механическая сумма. Так Бог не есть угашение всех
индивидуальных ступеней, всю сложную иерархию мира нельзя заменить единством
высшей ступени, индивидуальностью единого. Совершенное единство
(общенациональное, общечеловеческое, космическое или божественное) есть
высшая и наиболее полная форма бытия всей множественности индивидуальных
существований в мире. Всякая национальность есть богатство единого и братски
объединенного человечества, а не препятствие на его пути. Национальность
есть проблема историческая, а не социальная, проблема конкретной культуры, а
не отвлеченной общественности.
Космополитизм и философски и жизненно несостоятелен, он есть лишь
абстракция или утопия, применение отвлеченных категорий к области, где все
конкретно. Космополитизм не оправдывает своего наименования, в нем нет
ничего космического, ибо и космос, мир, есть конкретная индивидуальность,
одна из иерархических ступеней. Образ космоса так же отсутствует в
космополитическом сознании, как и образ нации. Чувствовать себя гражданином
вселенной совсем не означает потери национального чувства и национального
гражданства. К космической, вселенской жизни человек приобщается через жизнь
всех индивидуальных иерархических ступеней, через жизнь национальную.
Космополитизм есть уродливое и неосуществимое выражение мечты об едином,
братском и совершенном человечестве, подмена конкретно живого человечества
отвлеченной утопией. Кто не любит своего народа и кому не мил конкретный
образ его, тот не может любить и человечества, тому не мил и конкретный
образ человечества. Абстракции плодят абстракции. Отвлеченные чувства
завладевают человеком, и все живое, в плоти и крови, исчезает из поля зрения
человека. Космополитизм есть также отрицание и угашение ценности
индивидуального, всякого образа и обличия, проповедь отвлеченного человека и
отвлеченного человечества.
Человек входит в человечество через национальную индивидуальность, как
национальный человек, а не отвлеченный человек, как русский, француз, немец
или англичанин. Человек не может перескочить через целую ступень бытия, от
этого он обеднел бы и опустел бы. Национальный человек - больше, а не
меньше, чем просто человек, в нем есть родовые черты человека вообще и еще
есть черты индивидуально-национальные. Можно желать братства и единения
русских, французов, англичан, немцев и всех народов земли, но нельзя желать,
чтобы с лица земли исчезли выражения национальных ликов, национальных
духовных типов и культур. Такая мечта о человеке и человечестве, отвлеченных
от всего национального, есть жажда угашения целого мира ценностей и
богатств. Культура никогда не была и никогда не будет
отвлеченно-человеческой, она всегда конкретно-человеческая, т. е.
национальная, индивидуально-народная и лишь в таком своем качестве
восходящая до общечеловечности. Совершенно не национальной,
отвлеченно-человеческой, легко транспортируемой от народа к народу является
наименее творческая, внешне техническая сторона культуры. Все творческое в
культуре носит на себе печать национального нения. Даже великие технические
изобретения национальны, и не национальны лишь технические применения
великих изобретений, которые легко усваиваются всеми народами. Даже научный
гений, инициативный, создающий метод, - национален. Дарвин мог быть только
англичанином, а Гельмгольц - характерный немец. Национальное и
общечеловеческое в культуре не может быть противопоставляемо.
Общечеловеческое значение имеют именно вершины национального творчества. В
национальном гении раскрывается всечеловеческое, через свое индивидуальное
он проникает в универсальное. Достоевский - русский гений, национальный
образ отпечатлен на всем его творчестве. Он раскрывает миру глубины русского
духа. Но самый русский из русских - он и самый всечеловеческий, самый
универсальный из русских. Через русскую глубину раскрывает он глубину
всемирную, всечеловеческую. То же можно сказать и о всяком гении. Всегда
возводит он национальное до общечеловеческого значения. Гете - универсальный
человек не в качестве отвлеченного человека, а в качестве национального
человека, немца.
Объединение человечества, его развитие к всеединству совершается через
мучительное, болезненное образование и борьбу национальных индивидуальностей
и культур. Другого исторического пути нет, другой пусть есть -
отвлеченность, пустота или чисто индивидуальный уход в глубь духа, в мир
иной. Судьба наций и национальных культур должна свершиться до конца.
Принятие истории есть уже принятие борьбы за национальные индивидуальности,
аз типы культуры. Культура греческая, культура итальянская в эпоху
Возрождения, культура французская и германская в эпохи цветения и есть пути
мировой культуры единого человечества, но все они глубоко национальны,
индивидуально-своеобразны. Все великие национальные культуры - всечеловечны
по своему значению. Нивелирующая цивилизация уродлива. Культура воляпюка не
может иметь никакого значения, в ней нет ничего вселенского. Весь мировой
путь бытия есть сложное взаимодействие разных ступеней мировой иерархии
индивидуальностей, творческой врастание одной иерархии в другую, личности в
нацию, нации в человечество, человечества в космос, космос в Бога. Можно и
должно мыслить исчезновение классов и принудительных государств в
совершенном человечестве, но невозможно мыслить исчезновение
национальностей. Нация есть динамическая субстанция, а не преходящая
историческая функция, она корнями своими врастает в таинственную глубину
жизни. Национальность есть положительное обогащение бытия, и за нее должно
бороться, как за ценность. Национальное единство глубже единства классов,
партий и всех других преходящих исторических образований в жизни народов.
Каждый народ борется за свою культуру и за высшую жизнь в атмосфере
национальной круговой поруки. И великий самообман - желать творить помимо
национальности. Даже толстовское непротивление, убегающее от всего, что
связано с национальностью, оказывается глубоко национальным, русским. Уход
из национальной жизни, странничество - чисто русское явление, запечатленное
русским национальным духом. Даже формальное отрицание национальности может
быть национальным. Национальное творчество не означает
сознательно-нарочитого национальничанья, оно свободно и стихийно
национально.
Все попытки рационального определения национальности ведут к неудачам.
Природа национальности неопределима ни по каким рационально-уловимым
признакам. Ни раса, ни территория, ни язык, ни религия не являются
признаками, определяющими национальность, хотя все они играют ту или иную
роль в ее определении. Национальность - сложное историческое образование,
она формируется в результате кровного смешения рас и племен, многих
перераспределений земель, с которыми она связывает свою судьбу, и
духовно-культурного процесса, созидающего ее неповторимый духовный лик. И в
результате всех исторических и психологических исследований остается
неразложимый и неуловимый остаток, в котором и заключена вся тайна
национальной индивидуальности. Национальность - таинственна, мистична,
иррациональна, как и всякое индивидуальное бытие. Нужно быть в
национальности, участвовать в ее творческом жизненном процессе, чтобы до
конца знать ее тайну. Тайна национальности хранится за всей зыбкостью
исторических стихий, за всеми переменами судьбы, за всеми движениями,
разрушающими прошлое и создающими небывшее. Душа Франции средневековья и
Франции XX века - одна и та же национальная душа, хотя в истории изменилось
все до неузнаваемости.
Творчество национальных культур и типов жизни не терпит внешней,
принудительной регламентации, оно не есть исполнение навязанного закона, оно
свободно, в нем есть творческий произвол. Законнический, официальный, внешне
навязанный национализм только стесняет национальное призвание и отрицает
иррациональную тайну национального бытия. Законничество национализма и
законничество гуманизма одинаково угнетает творческий порыв, одинаково
враждебно пониманию национального бытия, как задачи творческой. Существует
ветхозаветный национализм. Ветхозаветный, охраняющий национализм очень
боится того, что называют "европеизацией" России. Держатся за те черты
национального быта, которые связаны с исторической отсталостью России.
Боятся, что европейская техника, машина, развитие промышленности, новые
формы общественности, формально схожие с европейскими, могут убить
своеобразие русского духа, обезличить Россию. Но это - трусливый и
маловерный национализм, это - неверие в силу русского духа, в несокрушимость
национальной силы, это - материализм, ставящий наше духовное бытие в рабскую
зависимость от внешних материальных условий жизни. То, что воспринимается,
как "европеизация" России, совсем не означает денационализации России.
Германия была экономически и политически отсталой страной по сравнению с
Францией и Англией, была Востоком по сравнению с Западом. Но пробил час,
когда она приняла эту более передовую западную цивилизацию. Стала ли она от
этого менее национальной, утеряла ли свой самобытный дух? Конечно, нет.
Машина, сама по себе механически безобрaзная и безoбразная,
интернациональная, особенно привилась в Германии и стала орудием
национальной воли. То, что есть злого и насильнического в германской машине,
очень национальное, очень германское. В России машина может сыграть совсем
иную роль, может стать орудием русского духа. Так и во всем. То, что
называется европейской или интернациональной цивилизацией, есть в сущности
фантом. Рост и развитие всякого национального бытия не есть переход его от
национального своеобразия к какой-то интернациональной европейской
цивилизации, которой совсем не существует. Нивелирующий европеизм,
международная цивилизация - чистейшая абстракция, в которой не заключено ни
единой капли конкретного бытия. Все народы, все страны проходят известную
стадию развития и роста, они вооружаются орудиями техники научной и
социальной, в которой самой по себе нет ничего индивидуального и
национального, ибо в конце концов индивидуален и национален лишь дух жизни.
Но этот процесс роста и развития не есть движение в сторону, к какой-то
"интернациональной Европе", которой нигде на Западе нельзя найти, это -
движение вверх, движение всечеловеческое в своей национальной особенности.
Есть только один исторический путь к достижению высшей всечеловечности, к
единству человечества - путь национального роста и развития, национального
творчества. Всечеловечество раскрывает себя лишь под видами национальностей.
Денационализация, проникнутая идеей интернациональной Европы,
интернациональной цивилизации, интернационального человечества есть
чистейшая пустота, небытие. Ни один народ не может развиваться в бок в
сторону, врастать в чужой путь и чужой рост. Между моей национальностью и