Сборник статей (1914 - 1917)
OCR: Наталья Корчагина
Мировая опасность
I. Психология русского народа
Душа России
О "вечно-бабьем" в русской душе
Война и кризис интеллигентского сознания
Темное вино
Азиатская и европейская душа
О власти пространств над русской душой
Централизм и народная жизнь
О святости и честности
Об отношении русских к идеям
II. Проблема национальности
Национальность и человечество
Национализм и мессианизм
Национализм и империализм
Конец Европы
Задачи творческой исторической мысли
Славянофильство и славянская идея
Космическое и социологическое мироощущение
III. Души народов
Судьба Парижа
Русская и польская душа
Религия германизма
IV. Психология войны и смысл войны
Мысли о природе войны
О жестокости и боли
О правде и справедливости в борьбе народов
Движение и неподвижность в жизни народов
О частном и историческом взгляде на жизнь
V. Психология политики и общественности
Об отвлеченности и абсолютности в политике
Слова и реальности в общественной жизни
Демократия и личность
Дух и машина
Мировая опасность
(Вместо предисловия)
С горьким чувством перечитывал я страницы сборника статей, написанных
за время войны до революции. Великой России уже нет, и нет стоявших перед
ней мировых задач, которые я старался по-своему осмыслить. Война внутренно
разложилась и потеряла свой смысл. Все переходит в совершенно иное
измерение. Те оценки, которые я применял в своих опытах, я считаю внутренно
верными, но неприменимыми уже к современным событиям. Все изменилось вокруг
в мире, и нужны уже новые реакции живого духа на все совершающееся. Эти
новые реакции нужны и для духа, оставшегося верным своей вере, своей идее.
Не вера, не идея изменилась, но мир и люди изменили этой вере и этой идее. И
от этого меняются суждения о мировых соотношениях. Ни одна из задач мировой
войны не может быть положительно разрешена, и прежде всего не может быть
разрешен восточный вопрос. Выпадение России из войны - факт роковой для
судьбы войны. И роковой смысл этого выпадения я вижу даже не в том, что он
дает перевес враждебной нам стороне. Смысл этого события лежит глубже.
Русское падение и бесчестье способствовало военным успехам Германии. Но
успехи эти не слишком реальны, в них много призрачного. Германские победы не
увеличили германской опасности для мира. Я даже склонен думать, что
опасность эта уменьшается. Воинственный и внешне могущественный вид Германии
внушает почти жалость, если всмотреться глубже в выражение германского лица.
Германия есть в совершенстве организованное и дисциплинированное бессилие.
Она надорвалась, истощилась и принуждена скрывать испуг перед собственными
победами. Ее владычество над огромной таинственной хаотической стихией, в
прошлом именовавшейся Великой Россией, не может не пугать ее. Она не в силах
совладать с больным и павшим колоссом. Она должна будет отступить перед ним,
истощив свои силы. Силы германского народа истощаются все более и более, как
и силы всех народов Европы. И ныне перед европейским миром стоят более
страшные опасности, чем те, которые я видел в этой войне. Будущее всей
христианской культуры старой Европы подвергается величайшей опасности. Если
мировая война будет еще долго продолжаться, то все народы Европы со старыми
своими культурами погрузятся во тьму и мрак. С Востока, не арийского и не
христианского, идет гроза на всю Европу. Результатами войны воспользуются не
те, которые на это рассчитывают. Никто не победит. Победитель не в состоянии
уже будет пользоваться своей победой. Все одинаково будут побеждены. Скоро
наступит такое время, что все равно уже будет, кто победит. Мир вступит в
такое измерение своего исторического бытия, что эти старые категории будут
уже неприменимы.
Все время войны я горячо стоял за войну до победного конца. И никакие
жертвы не пугали меня. Но ныне я не могу не желать, чтобы скорее кончилась
мировая война. Этого должно желать и с точки зрения судьбы России, и с точки
зрения судьбы всей Европы. Если война еще будет продолжаться, то Россия,
переставшая быть субъектом и превратившаяся в объект, Россия, ставшая ареной
столкновения народов, будет продолжать гнить, и гниение это слишком далеко
зайдет к дню окончания войны. Темные разрушительные силы, убивающие нашу
родину, все свои надежды основывают на том, что во всем мире произойдет
страшный катаклизм и будут разрушены основы христианской культуры. Силы эти
спекулируют на мировой войне, и не так уж ошибочны их ожидания. Всей Европе
грозит внутренний взрыв и катастрофа, подобная нашей. Жизнь народов Европы
будет отброшена к элементарному, ей грозит варваризация. И тогда кара придет
из Азии. На пепелище старой христианской Европы, истощенной, потрясенной до
самых оснований собственными варварскими хаотическими стихиями, пожелает
занять господствующее положение иная, чужая нам раса, с иной верой, с чуждой
нам цивилизацией. По сравнению с этой перспективой вся мировая война есть
лишь семейная распря. Теперь уже в результате мировой войны выиграть,
реально победить может лишь крайний Восток, Япония и Китай, раса, не
истощившая себя, да еще крайний Запад, Америка. После ослабления и
разложения Европы и России воцарится китаизм и американизм, две силы,
которые могут найти точки сближения между собой. Тогда осуществится
китайско-американское царство равенства, в котором невозможны уже будут
никакие восхождения и подъемы.
Русский народ не выдержал великого испытания войны. Он потерял свою
идею. Но испытания этого может не выдержать и вся Европа. И тогда может
наступить конец Европы не в том смысле, в каком я писал о нем в одной из
статей этой книги, а в более страшном и исключительно отрицательном смысле
слова. Я думал, что мировая война выведет европейские народы за пределы
Европы, преодолеет замкнутость европейской культуры и будет способствовать
объединению Запада и Востока. Я думал, что мир приближается путем страшных
жертв и страданий к решению всемирно-исторической проблемы Востока и Запада
и что России выпадет в этом решении центральная роль. Но я не думал, что
Азия может окончательно возобладать над Европой, что сближение Востока и
Запада будет победой крайнего Востока и что свет христианской Европы будет
угасать. А это ныне угрожает нам. Русский народ не захотел выполнить своей
миссии в мире, не нашел в себе сил для ее выполнения, совершил внутреннее
предательство. Значит ли это, что идея России и миссия России, как я ее
мыслю в этой книге, оказалась ложью? Нет, я продолжаю думать, что я верно
понимал эту миссию. Идея России остается истинной и после того, как народ
изменил своей идее, после того, как он низко пал. Россия, как Божья мысль,
осталась великой, в ней есть неистребимое онтологическое ядро, но народ
совершил предательство, соблазнился ложью. В опытах по психологии русского
народа, собранных в этой книге, можно найти многое, объясняющее происшедшую
в России катастрофу. Я чувствовал с первых дней войны, что и Россия и вся
Европа вступают в великую неизвестность, в новое историческое измерение. Но
я верил и надеялся, что в решении таинственных судеб человечества Великой
России предстоит активная и творческая роль. Я знал, что в русском народе и
в русской интеллигенции скрыты начала самоистребления. Но трудно было
допустить, что действие этих начал так далеко зайдет. Вина лежит не на одних
крайних революционно-социалистических течениях. Эти течения лишь закончили
разложение русской армии и русского государства. Но начали это разложение
более умеренные либеральные течения. Все мы к этому приложили руку. Нельзя
было расшатывать исторические основы русского государства во время страшной
мировой войны, нельзя было отравлять вооруженный народ подозрением, что
власть изменяет ему и предает его. Это было безумие, подрывавшее возможность
вести войну.
Теперь уже иная задача стоит перед нами, да и перед всем миром. Русская
революция не есть феномен политический и социальный, это прежде всего
феномен духовного и религиозного порядка. И нельзя излечить и возродить
Россию одними политическими средствами. Необходимо обратиться к большей
глубине. Русскому народу предстоит духовное перерождение. Но русский народ
не должен оставаться в одиночестве, на которое обрекает его происшедшая
катастрофа. Во всем мире, во всем христианском человечестве должно начаться
объединение всех положительных духовных, христианских сил против сил
антихристианских и разрушительных. Я верю, что раньше или позже в мире
должен возникнуть "священный союз" всех творческих христианских сил, всех
верных вечным святыням. Начнется же он с покаяния и с искупления грехов, за
которые посланы нам страшные испытания. Виновны все лагери и все классы.
Исключительное погружение Европы в социальные вопросы, решаемые злобой и
ненавистью, есть падение человечества. Решение социальных вопросов,
преодолевающее социальную неправду и бедность, предполагает духовное
перерождение человечества. Целое столетие русская интеллигенция жила
отрицанием и подрывала основы существования России. Теперь должна она
обратиться к положительным началам, к абсолютным святыням, чтобы возродить
Россию. Но это предполагает перевоспитание русского характера. Мы должны
будем усвоить себе некоторые западные добродетели, оставаясь русскими. Мы
должны почувствовать и в Западной Европе ту же вселенскую святыню, которой и
мы сами были духовно живы, и искать единения с ней. Мир вступает в период
длительного неблагополучия и великих потрясений. Но великие ценности должны
быть пронесены через все испытания. Для этого дух человеческий должен
облечься в латы, должен быть рыцарски вооружен.
В статьях этих я жил вместе с войной и писал в живом трепетании
события. И я сохраняю последовательность своих живых реакций. Но сейчас к
мыслям моим о судьбе России примешивается много горького пессимизма и острой
печали от разрыва с великим прошлым моей родины.
I. Психология русского народа
Душа России
Мировая война остро ставит вопрос о русском национальном самосознании.
Русская национальная мысль чувствует потребность и долг разгадать загадку
России, понять идею России, определить ее задачу и место в мире. Все
чувствуют в нынешний мировой день, что Россия стоит перед великими мировыми
задачами. Но это глубокое чувство сопровождается сознанием неопределенности,
почти неопределимости этих задач. С давних времен было предчувствие, что
Россия предназначена к чему-то великому, что Россия - особенная страна, не
похожая ни на какую страну мира. Русская национальная мысль питалась
чувством богоизбранности и богоносности России. Идет это от старой идеи
Москвы как Третьего Рима, через славянофильство - к Достоевскому, Владимиру
Соловьеву и к современным неославянофилам. К идеям этого порядка прилипло
много фальши и лжи, но отразилось в них и что-то подлинно народное, подлинно
русское. Не может человек всю жизнь чувствовать какое-то особенное и великое
призвание и остро сознавать его в периоды наибольшего духовного подъема,
если человек этот ни к чему значительному не призван и не предназначен. Это
биологически невозможно. Невозможно это и в жизни целого народа.
Россия не играла еще определяющей роли в мировой жизни, она не вошла
еще по-настоящему в жизнь европейского человечества. Великая Россия все еще
оставалась уединенной провинцией в жизни мировой и европейской, ее духовная
жизнь была обособлена и замкнута. России все еще не знает мир, искаженно
воспринимает ее образ и ложно и поверхностно о нем судит. Духовные силы
России не стали еще имманентны культурной жизни европейского человечества.
Для западного культурного человечества Россия все еще остается совершенно
трансцендентной, каким-то чуждым Востоком, то притягивающим своей тайной, то
отталкивающим своим варварством. Даже Толстой и Достоевский привлекают
западного культурного человека, как экзотическая пища, непривычно для него
острая. Многих на Западе влечет к себе таинственная глубина русского
Востока. Но все еще не наступало время признания за духовной жизнью
христианского Востока равноправия с духовной жизнью Запада. На Западе еще не
почувствовали, что духовные силы России могут определять и преображать
духовную жизнь Запада, что Толстой и Достоевский идут на смену властителям
дум Запада для самого Запада и внутри его. Свет с Востока видели лишь
немногие избранные индивидуальности. Русское государство давно уже признано
великой державой, с которой должны считаться все государства мира и которая
играет видную роль в международной политике. Но духовная культура России, то
ядро жизни, по отношению к которому сама государственность есть лишь
поверхностная оболочка и орудие, не занимает еще великодержавного положения
в мире. Дух России не может еще диктовать народам тех условий, которые может
диктовать русская дипломатия. Славянская раса не заняла еще в мире того
положения, которое заняла раса латинская или германская. Вот что должно в
корне измениться после нынешней великой войны, которая являет собой
совершенно небывалое историческое соприкосновение и вплетение восточного и
западного человечества. Великий раздор войны должен привести к великому
соединению Востока и Запада. Творческий дух России займет, наконец,
великодержавное положение в духовном мировом концерте. То, что совершалось в
недрах русского духа, перестанет уже быть провинциальным, отдельным и
замкнутым, станет мировым и общечеловеческим, не восточным только, но и
западным. Для этого давно уже созрели потенциальные духовные силы России.
Война 1914 года глубже и сильнее вводит Россию в водоворот мировой жизни и
спаивает европейский Восток с европейским Западом, чем война 1812 года. Уже
можно предвидеть, что в результате этой войны Россия в такой же мере станет
окончательно Европой, в какой Европа признает духовное влияние России на
свою внутреннюю жизнь. Бьет тот час мировой истории, когда славянская раса
во главе с Россией призывается к определяющей роли в жизни человечества.
Передовая германская раса истощит себя в милитаристическом империализме.
Призванность славянства предчувствовали многие чуткие люди на Западе. Но
осуществление мировых задач России не может быть предоставлено произволу
стихийных сил истории. Необходимы творческие усилия национального разума и
национальной воли. И если народы Запада принуждены будут, наконец, увидеть
единственный лик России и признать ее призвание, то остается все еще
неясным, сознаем ли мы сами, что есть Россия и к чему она призвана? Для нас
самих Россия остается неразгаданной тайной. Россия - противоречива,
антиномична. Душа России не покрывается никакими доктринами. Тютчев сказал
про свою Россию:
Умом России не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать -
В Россию можно только в е р и т ь.
И поистине можно сказать, что Россия непостижима для ума и неизмерима
никакими аршинами доктрин и учений. А верит в Россию каждый по-своему, и
каждый находит в полном противоречий бытии России факты для подтверждения
своей веры. Подойти к разгадке тайны, скрытой в душе России, можно, сразу же
признав антиномичность России, жуткую ее противоречивость. Тогда русское
самосознание освобождается от лживых и фальшивых идеализаций, от
характерного космополитического отрицания и иноземного рабства.
Противоречие русского бытия всегда находили себе отражение в русской
литературе и русской философской мысли. Творчество русского духа так же
двоится, как и русское историческое бытие. Это яснее всего видно на самой
характерной нашей национальной идеологии - славянофильстве и на величайшем
нашем национальном гении - Достоевском - русском из русских. Вся
парадоксальность и антиномичность русской истории отпечатлелась на
славянофилах и Достоевском. Лик Достоевского так же двоится, как и лик самой
России, и вызывает чувства противоположные. Бездонная глубь и необъятная
высь сочетаются с какой-то низостью, неблагородством, отсутствием
достоинства, рабством. Бесконечная любовь к людям, поистине Христова любовь,
сочетается с человеконенавистничеством и жестокостью. Жажда абсолютной
свободы во Христа (Великий Инквизитор) мирится с рабьей покорностью. Не
такова ли и сама Россия?
Россия - самая безгосударственная, самая анархическая страна в мире. И
русский народ - самый аполитический народ, никогда не умевший устраивать
свою землю. Все подлинно русские, национальные наши писатели, мыслители,
публицисты - все были безгосударственниками, своеобразными анархистами.
Анархизм - явление русского духа, он по-разному был присущ и нашим крайним
левым, и нашим крайним правым. Славянофилы и Достоевский - такие же в
сущности анархисты, как и Михаил Бакунин или Кропоткин. Эта анархическая
русская природа нашла в себе типическое выражение в религиозном анархизме
Льва Толстого. Русская интеллигенция, хотя и зараженная поверхностными
позитивистическими идеями, была чисто русской в своей безгосударственности.
В лучшей, героической своей части она стремилась к абсолютной свободе и
правде, не вместимой ни в какую государственность. Наше народничество, -
явление характерно-русское, незнакомое Западной Европе, - есть явление
безгосударственного духа. И русские либералы всегда были скорее гуманистами,
чем государственниками. Никто не хотел власти, все боялись власти, как
нечистоты. Наша православная идеология самодержавия - такое же явление
безгосударственного духа, отказ народа и общества создавать государственную
жизнь. Славянофилы сознавали, что их учение о самодержавии было своеобразной
формой отрицания государства. Всякая государственность представлялась
позитивистической и рационалистической. Русская душа хочет священной
общественности, богоизбранной власти. Природа русского народа сознается, как
аскетическая, отрекающаяся от земных дел и земных благ. Наши левые и
революционные направления не так уже глубоко отличаются в своем отношении к
государству от направлений правых и славянофильских, - в них есть
значительная доза славянофильского и аскетического духа. Такие идеологи
государственности, как Катков или Чичерин, всегда казались не русскими,
какими-то иностранцами на русской почве, как иностранной, не русской всегда
казалась бюрократия, занимавшаяся государственными делами - не русским
занятием. В основе русской истории лежит знаменательная легенда о призвании
варяг-иностранцев для управления русской землей, так как "земля наша велика
и обильна, но порядка в ней нет". Как характерно это для роковой
неспособности и нежелания русского народа самому устраивать порядок в своей
земле! Русский народ как будто бы хочет не столько свободного государства,
свободы в государстве, сколько свободы от государства, свободы от забот о
земном устройстве. Русский народ не хочет быть мужественным строителем, его
природа определяется как женственная, пассивная и покорная в делах
государственных, он всегда ждет жениха, мужа, властелина. Россия - земля
покорная, женственная. Пассивная, рецептивная женственность в отношении к
государственной власти - так характерна для русского народа и для русской
истории. [Это вполне подтверждается и русской революцией, в которой народ
остается духовно пассивным и покорным новой революционной тирании, но в
состоянии злобной одержимости.] Нет пределов смиренному терпению
многострадального русского народа. Государственная власть всегда была
внешним, а не внутренним принципом для безгосударственного русского народа;
она не из него созидалась, а приходила как бы извне, как жених приходит к
невесте. И потому так часто власть производила впечатление иноземной,
какого-то немецкого владычества. Русские радикалы и русские консерваторы
одинаково думали, что государство - это "они", а не "мы". Очень характерно,
что в русской истории не было рыцарства, этого мужественного начала. С этим
связано недостаточное развитие личного начала в русской жизни. Русский народ
всегда любил жить в тепле коллектива, в какой-то растворенности в стихии
земли, в лоне матери. Рыцарство кует чувство личного достоинства и чести,
создает закал личности. Этого личного закала не создавала русская история. В
русском человеке есть мягкотелость, в русском лице нет вырезанного и
выточенного профиля. Платон Каратаев у Толстого - круглый. Русский анархизм
- женственный, а не мужественный, пассивный, а не активный. И бунт Бакунина
есть погружение в хаотическую русскую стихию. Русская безгосударственность -
не завоевание себе свободы, а отдание себя, свобода от активности. Русский
народ хочет быть землей, которая невестится, ждет мужа. Все эти свойства
России были положены в основу славянофильской философии истории и
славянофильских общественных идеалов. Но славянофильская философия истории
не хочет знать антиномичности России, она считается только с одним тезисом
русской жизни. В ней есть антитезис. И Россия не была бы так таинственна,
если бы в ней было только то, о чем мы сейчас говорили. Славянофильская
философия русской истории не объясняет загадки превращения России в
величайшую империю в мире или объясняет слишком упрощенно. И самым коренным
грехом славянофильства было то, что природно-исторические черты русской
стихии они приняли за христианские добродетели.
Россия - самая государственная и самая бюрократическая страна в мире;
все в России превращается в орудие политики. Русский народ создал
могущественнейшее в мире государство, величайшую империю. С Ивана Калиты
последовательно и упорно собиралась Россия и достигла размеров, потрясающих
воображение всех народов мира. Силы народа, о котором не без основания
думают, что он устремлен к внутренней духовной жизни, отдаются колоссу
государственности, превращающему все в свое орудие. Интересы созидания,
поддержания и охранения огромного государства занимают совершенно
исключительное и подавляющее место в русской истории. Почти не оставалось
сил у русского народа для свободной творческой жизни, вся кровь шла на
укрепление и защиту государства. Классы и сословия слабо были развиты и не
играли той роли, какую играли в истории западных стран. Личность была
придавлена огромными размерами государства, предъявлявшего непосильные
требования. Бюрократия развилась до размеров чудовищных. Русская
государственность занимала положение сторожевое и оборонительное. Она
выковывалась в борьбе с татарщиной, в смутную эпоху, в иноземные нашествия.
И она превратилась в самодовлеющее отвлеченное начало; она живет своей
собственной жизнью, по своему закону, не хочет быть подчиненной функцией
народной жизни. Эта особенность русской истории наложила на русскую жизнь
печать безрадостности и придавленности. Невозможна была свободная игра
творческих сил человека. Власть бюрократии в русской жизни была внутренним
нашествием неметчины. Неметчина как-то органически вошла в русскую
государственность и владела женственной и пассивной русской стихией. Земля
русская не того приняла за своего суженого, ошиблась в женихе. Великие
жертвы понес русский народ для создания русского государства, много крови
пролил, но сам остался безвластным в своем необъятном государстве. Чужд
русскому народу империализм в западном и буржуазном смысле слова, но он
покорно отдавал свои силы на создание империализма, в котором сердце его не
было заинтересовано. Здесь скрыта тайна русской истории и русской души.
Никакая философия истории, славянофильская или западническая, не разгадала
еще, почему самый безгосударственный народ создал такую огромную и
могущественную государственность, почему самый анархический народ так
покорен бюрократии, почему свободный духом народ как будто бы не хочет
свободной жизни? Эта тайна связана с особенным соотношением женственного и
мужественного начала в русском народном характере. Та же антиномичность
проходит через все русской бытие.
Таинственное противоречие есть в отношении России и русского сознания к
национальности. Это - вторая антиномия, не меньшая по значению, чем
отношение к государству. Россия - самая не шовинистическая страна в мире.
Национализм у нас всегда производит впечатление чего-то нерусского,
наносного, какой-то неметчины. Немцы, англичане, французы - шовинисты и
националисты в массе, они полны национальной самоуверенности и
самодовольства. Русские почти стыдятся того, что они русские; им чужда
национальная гордость и часто даже - увы! - чуждо национальное достоинство.
Русскому народу совсем не свойственен агрессивный национализм, наклонности
насильственной русификации. Русский не выдвигается, не выставляется, не
презирает других. В русской стихии поистине есть какое-то национальное
бескорыстие, жертвенность, неведомая западным народам. Русская интеллигенция
всегда с отвращением относилась к национализму и гнушалась им, как нечистью.
OCR: Наталья Корчагина
Мировая опасность
I. Психология русского народа
Душа России
О "вечно-бабьем" в русской душе
Война и кризис интеллигентского сознания
Темное вино
Азиатская и европейская душа
О власти пространств над русской душой
Централизм и народная жизнь
О святости и честности
Об отношении русских к идеям
II. Проблема национальности
Национальность и человечество
Национализм и мессианизм
Национализм и империализм
Конец Европы
Задачи творческой исторической мысли
Славянофильство и славянская идея
Космическое и социологическое мироощущение
III. Души народов
Судьба Парижа
Русская и польская душа
Религия германизма
IV. Психология войны и смысл войны
Мысли о природе войны
О жестокости и боли
О правде и справедливости в борьбе народов
Движение и неподвижность в жизни народов
О частном и историческом взгляде на жизнь
V. Психология политики и общественности
Об отвлеченности и абсолютности в политике
Слова и реальности в общественной жизни
Демократия и личность
Дух и машина
Мировая опасность
(Вместо предисловия)
С горьким чувством перечитывал я страницы сборника статей, написанных
за время войны до революции. Великой России уже нет, и нет стоявших перед
ней мировых задач, которые я старался по-своему осмыслить. Война внутренно
разложилась и потеряла свой смысл. Все переходит в совершенно иное
измерение. Те оценки, которые я применял в своих опытах, я считаю внутренно
верными, но неприменимыми уже к современным событиям. Все изменилось вокруг
в мире, и нужны уже новые реакции живого духа на все совершающееся. Эти
новые реакции нужны и для духа, оставшегося верным своей вере, своей идее.
Не вера, не идея изменилась, но мир и люди изменили этой вере и этой идее. И
от этого меняются суждения о мировых соотношениях. Ни одна из задач мировой
войны не может быть положительно разрешена, и прежде всего не может быть
разрешен восточный вопрос. Выпадение России из войны - факт роковой для
судьбы войны. И роковой смысл этого выпадения я вижу даже не в том, что он
дает перевес враждебной нам стороне. Смысл этого события лежит глубже.
Русское падение и бесчестье способствовало военным успехам Германии. Но
успехи эти не слишком реальны, в них много призрачного. Германские победы не
увеличили германской опасности для мира. Я даже склонен думать, что
опасность эта уменьшается. Воинственный и внешне могущественный вид Германии
внушает почти жалость, если всмотреться глубже в выражение германского лица.
Германия есть в совершенстве организованное и дисциплинированное бессилие.
Она надорвалась, истощилась и принуждена скрывать испуг перед собственными
победами. Ее владычество над огромной таинственной хаотической стихией, в
прошлом именовавшейся Великой Россией, не может не пугать ее. Она не в силах
совладать с больным и павшим колоссом. Она должна будет отступить перед ним,
истощив свои силы. Силы германского народа истощаются все более и более, как
и силы всех народов Европы. И ныне перед европейским миром стоят более
страшные опасности, чем те, которые я видел в этой войне. Будущее всей
христианской культуры старой Европы подвергается величайшей опасности. Если
мировая война будет еще долго продолжаться, то все народы Европы со старыми
своими культурами погрузятся во тьму и мрак. С Востока, не арийского и не
христианского, идет гроза на всю Европу. Результатами войны воспользуются не
те, которые на это рассчитывают. Никто не победит. Победитель не в состоянии
уже будет пользоваться своей победой. Все одинаково будут побеждены. Скоро
наступит такое время, что все равно уже будет, кто победит. Мир вступит в
такое измерение своего исторического бытия, что эти старые категории будут
уже неприменимы.
Все время войны я горячо стоял за войну до победного конца. И никакие
жертвы не пугали меня. Но ныне я не могу не желать, чтобы скорее кончилась
мировая война. Этого должно желать и с точки зрения судьбы России, и с точки
зрения судьбы всей Европы. Если война еще будет продолжаться, то Россия,
переставшая быть субъектом и превратившаяся в объект, Россия, ставшая ареной
столкновения народов, будет продолжать гнить, и гниение это слишком далеко
зайдет к дню окончания войны. Темные разрушительные силы, убивающие нашу
родину, все свои надежды основывают на том, что во всем мире произойдет
страшный катаклизм и будут разрушены основы христианской культуры. Силы эти
спекулируют на мировой войне, и не так уж ошибочны их ожидания. Всей Европе
грозит внутренний взрыв и катастрофа, подобная нашей. Жизнь народов Европы
будет отброшена к элементарному, ей грозит варваризация. И тогда кара придет
из Азии. На пепелище старой христианской Европы, истощенной, потрясенной до
самых оснований собственными варварскими хаотическими стихиями, пожелает
занять господствующее положение иная, чужая нам раса, с иной верой, с чуждой
нам цивилизацией. По сравнению с этой перспективой вся мировая война есть
лишь семейная распря. Теперь уже в результате мировой войны выиграть,
реально победить может лишь крайний Восток, Япония и Китай, раса, не
истощившая себя, да еще крайний Запад, Америка. После ослабления и
разложения Европы и России воцарится китаизм и американизм, две силы,
которые могут найти точки сближения между собой. Тогда осуществится
китайско-американское царство равенства, в котором невозможны уже будут
никакие восхождения и подъемы.
Русский народ не выдержал великого испытания войны. Он потерял свою
идею. Но испытания этого может не выдержать и вся Европа. И тогда может
наступить конец Европы не в том смысле, в каком я писал о нем в одной из
статей этой книги, а в более страшном и исключительно отрицательном смысле
слова. Я думал, что мировая война выведет европейские народы за пределы
Европы, преодолеет замкнутость европейской культуры и будет способствовать
объединению Запада и Востока. Я думал, что мир приближается путем страшных
жертв и страданий к решению всемирно-исторической проблемы Востока и Запада
и что России выпадет в этом решении центральная роль. Но я не думал, что
Азия может окончательно возобладать над Европой, что сближение Востока и
Запада будет победой крайнего Востока и что свет христианской Европы будет
угасать. А это ныне угрожает нам. Русский народ не захотел выполнить своей
миссии в мире, не нашел в себе сил для ее выполнения, совершил внутреннее
предательство. Значит ли это, что идея России и миссия России, как я ее
мыслю в этой книге, оказалась ложью? Нет, я продолжаю думать, что я верно
понимал эту миссию. Идея России остается истинной и после того, как народ
изменил своей идее, после того, как он низко пал. Россия, как Божья мысль,
осталась великой, в ней есть неистребимое онтологическое ядро, но народ
совершил предательство, соблазнился ложью. В опытах по психологии русского
народа, собранных в этой книге, можно найти многое, объясняющее происшедшую
в России катастрофу. Я чувствовал с первых дней войны, что и Россия и вся
Европа вступают в великую неизвестность, в новое историческое измерение. Но
я верил и надеялся, что в решении таинственных судеб человечества Великой
России предстоит активная и творческая роль. Я знал, что в русском народе и
в русской интеллигенции скрыты начала самоистребления. Но трудно было
допустить, что действие этих начал так далеко зайдет. Вина лежит не на одних
крайних революционно-социалистических течениях. Эти течения лишь закончили
разложение русской армии и русского государства. Но начали это разложение
более умеренные либеральные течения. Все мы к этому приложили руку. Нельзя
было расшатывать исторические основы русского государства во время страшной
мировой войны, нельзя было отравлять вооруженный народ подозрением, что
власть изменяет ему и предает его. Это было безумие, подрывавшее возможность
вести войну.
Теперь уже иная задача стоит перед нами, да и перед всем миром. Русская
революция не есть феномен политический и социальный, это прежде всего
феномен духовного и религиозного порядка. И нельзя излечить и возродить
Россию одними политическими средствами. Необходимо обратиться к большей
глубине. Русскому народу предстоит духовное перерождение. Но русский народ
не должен оставаться в одиночестве, на которое обрекает его происшедшая
катастрофа. Во всем мире, во всем христианском человечестве должно начаться
объединение всех положительных духовных, христианских сил против сил
антихристианских и разрушительных. Я верю, что раньше или позже в мире
должен возникнуть "священный союз" всех творческих христианских сил, всех
верных вечным святыням. Начнется же он с покаяния и с искупления грехов, за
которые посланы нам страшные испытания. Виновны все лагери и все классы.
Исключительное погружение Европы в социальные вопросы, решаемые злобой и
ненавистью, есть падение человечества. Решение социальных вопросов,
преодолевающее социальную неправду и бедность, предполагает духовное
перерождение человечества. Целое столетие русская интеллигенция жила
отрицанием и подрывала основы существования России. Теперь должна она
обратиться к положительным началам, к абсолютным святыням, чтобы возродить
Россию. Но это предполагает перевоспитание русского характера. Мы должны
будем усвоить себе некоторые западные добродетели, оставаясь русскими. Мы
должны почувствовать и в Западной Европе ту же вселенскую святыню, которой и
мы сами были духовно живы, и искать единения с ней. Мир вступает в период
длительного неблагополучия и великих потрясений. Но великие ценности должны
быть пронесены через все испытания. Для этого дух человеческий должен
облечься в латы, должен быть рыцарски вооружен.
В статьях этих я жил вместе с войной и писал в живом трепетании
события. И я сохраняю последовательность своих живых реакций. Но сейчас к
мыслям моим о судьбе России примешивается много горького пессимизма и острой
печали от разрыва с великим прошлым моей родины.
I. Психология русского народа
Душа России
Мировая война остро ставит вопрос о русском национальном самосознании.
Русская национальная мысль чувствует потребность и долг разгадать загадку
России, понять идею России, определить ее задачу и место в мире. Все
чувствуют в нынешний мировой день, что Россия стоит перед великими мировыми
задачами. Но это глубокое чувство сопровождается сознанием неопределенности,
почти неопределимости этих задач. С давних времен было предчувствие, что
Россия предназначена к чему-то великому, что Россия - особенная страна, не
похожая ни на какую страну мира. Русская национальная мысль питалась
чувством богоизбранности и богоносности России. Идет это от старой идеи
Москвы как Третьего Рима, через славянофильство - к Достоевскому, Владимиру
Соловьеву и к современным неославянофилам. К идеям этого порядка прилипло
много фальши и лжи, но отразилось в них и что-то подлинно народное, подлинно
русское. Не может человек всю жизнь чувствовать какое-то особенное и великое
призвание и остро сознавать его в периоды наибольшего духовного подъема,
если человек этот ни к чему значительному не призван и не предназначен. Это
биологически невозможно. Невозможно это и в жизни целого народа.
Россия не играла еще определяющей роли в мировой жизни, она не вошла
еще по-настоящему в жизнь европейского человечества. Великая Россия все еще
оставалась уединенной провинцией в жизни мировой и европейской, ее духовная
жизнь была обособлена и замкнута. России все еще не знает мир, искаженно
воспринимает ее образ и ложно и поверхностно о нем судит. Духовные силы
России не стали еще имманентны культурной жизни европейского человечества.
Для западного культурного человечества Россия все еще остается совершенно
трансцендентной, каким-то чуждым Востоком, то притягивающим своей тайной, то
отталкивающим своим варварством. Даже Толстой и Достоевский привлекают
западного культурного человека, как экзотическая пища, непривычно для него
острая. Многих на Западе влечет к себе таинственная глубина русского
Востока. Но все еще не наступало время признания за духовной жизнью
христианского Востока равноправия с духовной жизнью Запада. На Западе еще не
почувствовали, что духовные силы России могут определять и преображать
духовную жизнь Запада, что Толстой и Достоевский идут на смену властителям
дум Запада для самого Запада и внутри его. Свет с Востока видели лишь
немногие избранные индивидуальности. Русское государство давно уже признано
великой державой, с которой должны считаться все государства мира и которая
играет видную роль в международной политике. Но духовная культура России, то
ядро жизни, по отношению к которому сама государственность есть лишь
поверхностная оболочка и орудие, не занимает еще великодержавного положения
в мире. Дух России не может еще диктовать народам тех условий, которые может
диктовать русская дипломатия. Славянская раса не заняла еще в мире того
положения, которое заняла раса латинская или германская. Вот что должно в
корне измениться после нынешней великой войны, которая являет собой
совершенно небывалое историческое соприкосновение и вплетение восточного и
западного человечества. Великий раздор войны должен привести к великому
соединению Востока и Запада. Творческий дух России займет, наконец,
великодержавное положение в духовном мировом концерте. То, что совершалось в
недрах русского духа, перестанет уже быть провинциальным, отдельным и
замкнутым, станет мировым и общечеловеческим, не восточным только, но и
западным. Для этого давно уже созрели потенциальные духовные силы России.
Война 1914 года глубже и сильнее вводит Россию в водоворот мировой жизни и
спаивает европейский Восток с европейским Западом, чем война 1812 года. Уже
можно предвидеть, что в результате этой войны Россия в такой же мере станет
окончательно Европой, в какой Европа признает духовное влияние России на
свою внутреннюю жизнь. Бьет тот час мировой истории, когда славянская раса
во главе с Россией призывается к определяющей роли в жизни человечества.
Передовая германская раса истощит себя в милитаристическом империализме.
Призванность славянства предчувствовали многие чуткие люди на Западе. Но
осуществление мировых задач России не может быть предоставлено произволу
стихийных сил истории. Необходимы творческие усилия национального разума и
национальной воли. И если народы Запада принуждены будут, наконец, увидеть
единственный лик России и признать ее призвание, то остается все еще
неясным, сознаем ли мы сами, что есть Россия и к чему она призвана? Для нас
самих Россия остается неразгаданной тайной. Россия - противоречива,
антиномична. Душа России не покрывается никакими доктринами. Тютчев сказал
про свою Россию:
Умом России не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать -
В Россию можно только в е р и т ь.
И поистине можно сказать, что Россия непостижима для ума и неизмерима
никакими аршинами доктрин и учений. А верит в Россию каждый по-своему, и
каждый находит в полном противоречий бытии России факты для подтверждения
своей веры. Подойти к разгадке тайны, скрытой в душе России, можно, сразу же
признав антиномичность России, жуткую ее противоречивость. Тогда русское
самосознание освобождается от лживых и фальшивых идеализаций, от
характерного космополитического отрицания и иноземного рабства.
Противоречие русского бытия всегда находили себе отражение в русской
литературе и русской философской мысли. Творчество русского духа так же
двоится, как и русское историческое бытие. Это яснее всего видно на самой
характерной нашей национальной идеологии - славянофильстве и на величайшем
нашем национальном гении - Достоевском - русском из русских. Вся
парадоксальность и антиномичность русской истории отпечатлелась на
славянофилах и Достоевском. Лик Достоевского так же двоится, как и лик самой
России, и вызывает чувства противоположные. Бездонная глубь и необъятная
высь сочетаются с какой-то низостью, неблагородством, отсутствием
достоинства, рабством. Бесконечная любовь к людям, поистине Христова любовь,
сочетается с человеконенавистничеством и жестокостью. Жажда абсолютной
свободы во Христа (Великий Инквизитор) мирится с рабьей покорностью. Не
такова ли и сама Россия?
Россия - самая безгосударственная, самая анархическая страна в мире. И
русский народ - самый аполитический народ, никогда не умевший устраивать
свою землю. Все подлинно русские, национальные наши писатели, мыслители,
публицисты - все были безгосударственниками, своеобразными анархистами.
Анархизм - явление русского духа, он по-разному был присущ и нашим крайним
левым, и нашим крайним правым. Славянофилы и Достоевский - такие же в
сущности анархисты, как и Михаил Бакунин или Кропоткин. Эта анархическая
русская природа нашла в себе типическое выражение в религиозном анархизме
Льва Толстого. Русская интеллигенция, хотя и зараженная поверхностными
позитивистическими идеями, была чисто русской в своей безгосударственности.
В лучшей, героической своей части она стремилась к абсолютной свободе и
правде, не вместимой ни в какую государственность. Наше народничество, -
явление характерно-русское, незнакомое Западной Европе, - есть явление
безгосударственного духа. И русские либералы всегда были скорее гуманистами,
чем государственниками. Никто не хотел власти, все боялись власти, как
нечистоты. Наша православная идеология самодержавия - такое же явление
безгосударственного духа, отказ народа и общества создавать государственную
жизнь. Славянофилы сознавали, что их учение о самодержавии было своеобразной
формой отрицания государства. Всякая государственность представлялась
позитивистической и рационалистической. Русская душа хочет священной
общественности, богоизбранной власти. Природа русского народа сознается, как
аскетическая, отрекающаяся от земных дел и земных благ. Наши левые и
революционные направления не так уже глубоко отличаются в своем отношении к
государству от направлений правых и славянофильских, - в них есть
значительная доза славянофильского и аскетического духа. Такие идеологи
государственности, как Катков или Чичерин, всегда казались не русскими,
какими-то иностранцами на русской почве, как иностранной, не русской всегда
казалась бюрократия, занимавшаяся государственными делами - не русским
занятием. В основе русской истории лежит знаменательная легенда о призвании
варяг-иностранцев для управления русской землей, так как "земля наша велика
и обильна, но порядка в ней нет". Как характерно это для роковой
неспособности и нежелания русского народа самому устраивать порядок в своей
земле! Русский народ как будто бы хочет не столько свободного государства,
свободы в государстве, сколько свободы от государства, свободы от забот о
земном устройстве. Русский народ не хочет быть мужественным строителем, его
природа определяется как женственная, пассивная и покорная в делах
государственных, он всегда ждет жениха, мужа, властелина. Россия - земля
покорная, женственная. Пассивная, рецептивная женственность в отношении к
государственной власти - так характерна для русского народа и для русской
истории. [Это вполне подтверждается и русской революцией, в которой народ
остается духовно пассивным и покорным новой революционной тирании, но в
состоянии злобной одержимости.] Нет пределов смиренному терпению
многострадального русского народа. Государственная власть всегда была
внешним, а не внутренним принципом для безгосударственного русского народа;
она не из него созидалась, а приходила как бы извне, как жених приходит к
невесте. И потому так часто власть производила впечатление иноземной,
какого-то немецкого владычества. Русские радикалы и русские консерваторы
одинаково думали, что государство - это "они", а не "мы". Очень характерно,
что в русской истории не было рыцарства, этого мужественного начала. С этим
связано недостаточное развитие личного начала в русской жизни. Русский народ
всегда любил жить в тепле коллектива, в какой-то растворенности в стихии
земли, в лоне матери. Рыцарство кует чувство личного достоинства и чести,
создает закал личности. Этого личного закала не создавала русская история. В
русском человеке есть мягкотелость, в русском лице нет вырезанного и
выточенного профиля. Платон Каратаев у Толстого - круглый. Русский анархизм
- женственный, а не мужественный, пассивный, а не активный. И бунт Бакунина
есть погружение в хаотическую русскую стихию. Русская безгосударственность -
не завоевание себе свободы, а отдание себя, свобода от активности. Русский
народ хочет быть землей, которая невестится, ждет мужа. Все эти свойства
России были положены в основу славянофильской философии истории и
славянофильских общественных идеалов. Но славянофильская философия истории
не хочет знать антиномичности России, она считается только с одним тезисом
русской жизни. В ней есть антитезис. И Россия не была бы так таинственна,
если бы в ней было только то, о чем мы сейчас говорили. Славянофильская
философия русской истории не объясняет загадки превращения России в
величайшую империю в мире или объясняет слишком упрощенно. И самым коренным
грехом славянофильства было то, что природно-исторические черты русской
стихии они приняли за христианские добродетели.
Россия - самая государственная и самая бюрократическая страна в мире;
все в России превращается в орудие политики. Русский народ создал
могущественнейшее в мире государство, величайшую империю. С Ивана Калиты
последовательно и упорно собиралась Россия и достигла размеров, потрясающих
воображение всех народов мира. Силы народа, о котором не без основания
думают, что он устремлен к внутренней духовной жизни, отдаются колоссу
государственности, превращающему все в свое орудие. Интересы созидания,
поддержания и охранения огромного государства занимают совершенно
исключительное и подавляющее место в русской истории. Почти не оставалось
сил у русского народа для свободной творческой жизни, вся кровь шла на
укрепление и защиту государства. Классы и сословия слабо были развиты и не
играли той роли, какую играли в истории западных стран. Личность была
придавлена огромными размерами государства, предъявлявшего непосильные
требования. Бюрократия развилась до размеров чудовищных. Русская
государственность занимала положение сторожевое и оборонительное. Она
выковывалась в борьбе с татарщиной, в смутную эпоху, в иноземные нашествия.
И она превратилась в самодовлеющее отвлеченное начало; она живет своей
собственной жизнью, по своему закону, не хочет быть подчиненной функцией
народной жизни. Эта особенность русской истории наложила на русскую жизнь
печать безрадостности и придавленности. Невозможна была свободная игра
творческих сил человека. Власть бюрократии в русской жизни была внутренним
нашествием неметчины. Неметчина как-то органически вошла в русскую
государственность и владела женственной и пассивной русской стихией. Земля
русская не того приняла за своего суженого, ошиблась в женихе. Великие
жертвы понес русский народ для создания русского государства, много крови
пролил, но сам остался безвластным в своем необъятном государстве. Чужд
русскому народу империализм в западном и буржуазном смысле слова, но он
покорно отдавал свои силы на создание империализма, в котором сердце его не
было заинтересовано. Здесь скрыта тайна русской истории и русской души.
Никакая философия истории, славянофильская или западническая, не разгадала
еще, почему самый безгосударственный народ создал такую огромную и
могущественную государственность, почему самый анархический народ так
покорен бюрократии, почему свободный духом народ как будто бы не хочет
свободной жизни? Эта тайна связана с особенным соотношением женственного и
мужественного начала в русском народном характере. Та же антиномичность
проходит через все русской бытие.
Таинственное противоречие есть в отношении России и русского сознания к
национальности. Это - вторая антиномия, не меньшая по значению, чем
отношение к государству. Россия - самая не шовинистическая страна в мире.
Национализм у нас всегда производит впечатление чего-то нерусского,
наносного, какой-то неметчины. Немцы, англичане, французы - шовинисты и
националисты в массе, они полны национальной самоуверенности и
самодовольства. Русские почти стыдятся того, что они русские; им чужда
национальная гордость и часто даже - увы! - чуждо национальное достоинство.
Русскому народу совсем не свойственен агрессивный национализм, наклонности
насильственной русификации. Русский не выдвигается, не выставляется, не
презирает других. В русской стихии поистине есть какое-то национальное
бескорыстие, жертвенность, неведомая западным народам. Русская интеллигенция
всегда с отвращением относилась к национализму и гнушалась им, как нечистью.