Страница:
За многие годы службы на Арбате у меня сложилось убеждение, что после выдворения Лебедя из Тирасполя наша военная политика в ближнем зарубежье нигде не проводилась с такой беззубостью, непоследовательностью и преступной авантюрностью, как в Приднестровье. Некоторые наши политики, наведывавшиеся в регион, словно соперничали меж собой в принятии решений, которые не укрепляли, а ослабляли там позиции России.
Например, еще в 1994 году Россия подписала с Молдовой договор о синхронизации политического урегулирования в регионе с выводом наших войск и вывозом техники и боеприпасов. Но этот ключевой принцип самой же Москвой был откровенно проигнорирован. О каком политическом урегулировании можно было говорить, если уже шел 99-й год, а диалог между Кишиневом и Тирасполем по-прежнему был похож на общение слепого с глухим.
Президент Молдовы Петр Лучинский:
- Приднестровье должно рассматривать себя частью Республики Молдова.
Президент Приднестровья Игорь Смирнов:
- Мы за общее государство на равных правах, за конфедерацию.
Оценивая такие позиции, российские газеты писали: "Помочь договориться Лучинскому и Смирнову может разве что чудо".
И, несмотря на это, Москва с неуклюжестью медведя взялась по-своему решать деликатную и взрывоопасную проблему. Вице-премьер правительства РФ Вадим Густов, посетивший Молдову весной 1999 года, договорился о вывозе из Приднестровья 13 эшелонов российского вооружения и военно-технического имущества без участия официальных представителей Тирасполя, что являлось грубейшим нарушением Меморандума от 8 мая 1997 года. Молдавские власти и пресса с восторгом оценили эти действия Густова как "прорыв".
Вскоре в одном из аналитических документов российского военного ведомства появился такой вывод: "Опасно оставлять незамеченным подобный "прорыв", поскольку это прежде всего прорыв в системе безопасности самой России".
Командующий Оперативной группой российских войск в Приднестровье генерал Валерий Евневич на все вопросы корреспондентов о вывозе оружия отвечал одинаково: мол, я человек военный и действую по приказам.
Летом 1999 года во время встречи с Лебедем я спросил у Александра Ивановича, что он думает о позиции Евневича.
- Он добросовестно довершает развал моей бывшей армии, - сухо ответил генерал.
Вскоре на эту же тему я говорил со знакомыми генштабистами. Мне хотелось понять смысл политических и военных решений, на основе которых мы шаг за шагом сдавали свои позиции в регионе. Внятных ответов на свои вопросы я не получил. И не потому, что офицеры были со мной неискренни, - они и сами не могли понять, что в действительности происходит. Их возмущало появление какого-то "полуподпольного" графика поэтапного вывода наших войск из Приднестровья, утилизации и реализации вооружений, военной техники и боеприпасов.
График этот не вписывался ни в один из ранее утвержденных российско-молдавских официальных договорных документов и не был утвержден ни президентом, ни правительством, ни парламентом РФ, но уже выполнялся. Создавалось впечатление, что этим процессом управляют привидения или какая-нибудь московская мафия, состоящая из правительственных чиновников и генералов, наподобие той, которая тайно перекачивала наше оружие в Армению в 1994-1996 годах (а количество "товаров", которые в соответствии с неким графиком подлежали вывозу с наших приднестровских баз и арсеналов, было более чем впечатляющим: только боевой техники почти 1100 единиц).
А тем временем наша разведка в регионе передала в Генштаб еще одну неприятную весть: молдаване и американцы разворачивали у берегов Днестра совместные учения, в эпицентре которых находился аэродром Маркулешты. На него готовился высадиться батальон американских десантников - штатовцы уже давно и основательно "пристрелялись" к этой молдавской военно-воздушной базе.
Накануне Тирасполь посетила американская делегация, состоящая из высокопоставленных госчиновников и замаскированных под них офицеров ЦРУ и разведуправления минобороны США. Американцы предложили властям ПМР 30 миллионов долларов "для вывоза и утилизации военного имущества", но с условием, что они будут допущены к этому процессу. Приднестровцы на это не клюнули. У заявившихся вскоре в Тирасполь генералов и полковников Минобороны РФ они уже в тысячный раз спрашивали:
- Считает ли Россия Приднестровье зоной своего влияния?
Московские военные удивлялись такой постановке вопроса, но отвечали невнятно.
Узнав об этом, я негодовал. Позвонил генштабовским направленцам по Молдове. Они что-то бубнили насчет "совкового сознания".
Я попросил перевести это на русский язык. Мне сказали: "Трагедия таких, как ты, мудаков старшего поколения состоит в том, что ваши амбиции времен СССР уже давно не соответствуют реальным возможностям России и ее армии".
Я это понял.
С такой банальной истиной трудно не согласиться.
Но согласиться - еще труднее...
ГРУЗИНСКИЙ ШАШЛЫК
После распада СССР в Закавказье была образована Группа российских войск. Вопрос о ее выводе в Грузии муссируется с осени 1991 года. Уже тогда Верховный Совет республики выдвинул требование о выводе наших войск с территории республики, объявив их "оккупационной военной силой". Местные националисты и сегодня все жестче требуют от властей немедленно "убрать вон русских солдат". Уже много раз случалось, что отношения между Москвой и Тбилиси из-за разных подходов к решению военно-политических вопросов на Кавказе доходили до опасной грани.
Летом 1992 года националистические силы Грузии спровоцировали военную агрессию против Южной Осетии. К пригородам Цхинвала (столица Южной Осетии) грузины подтащили системы залпового огня, танки и артиллерию и открыли огонь по жилым кварталам города.
Руководство Южной Осетии экстренно проинформировало об этом Кремль и попросило вмешательства. Ельцина в Москве не было. Он находился с визитом в США. "На хозяйстве" оставался вице-президент Александр Руцкой.
Руцкой приказал заместителю министра обороны генерал-полковнику Георгию Кондратьеву (отвечавшему в то время в Минобороны РФ за миротворческие акции) немедленно убыть в район Цхинвала, изучить ситуацию и принять меры "для предотвращения расстрела города".
Генерал Кондратьев с группой офицеров в тот же день вылетел на юг. Уже через четыре часа после вылета с подмосковного военного аэродрома Чкаловский Кондратьев по закрытой связи проинформировал Руцкого, что "идет массированный обстрел Цхинвала грузинскими боевиками". Несколько снарядов попали на территорию аэродрома, на котором базировался наш вертолетный полк. Руцкой и Кондратьев обсудили возможные меры, которые в той ситуации можно было оперативно принять, чтобы остановить бомбежку города и российских военных объектов.
Кондратьев, всегда отличавшийся решительностью, предложил поднять эскадрилью вертолетов и нанести ракетные удары по позициям грузинской артиллерии. Вице-президент согласился. Но, перед тем как вертолеты изготовились к нанесению ракетного удара, Руцкой позвонил Шеварднадзе и предупредил, что, если бомбардировка города не прекратится в течение ближайших 30 минут, он отдаст распоряжение уничтожить подразделения грузинской армии.
Шеварднадзе заявил, что войска, которые штурмуют Цхинвал, "не являются грузинской армией".
Такое утверждение развязывало руки Руцкому, и он не без ехидцы сказал грузинскому президенту, что в такой ситуации ничего не сдерживает его от того, чтобы помочь "дружественному южно-осетинскому народу противостоять неизвестному агрессору". И тут же отдал приказ Кондратьеву:
- Вертолеты - огонь!
Авиаторы сработали снайперски, уже во время первого вылета сумев сжечь две установки "Град" и несколько танков. Как только генерал Кондратьев доложил о результатах работы вертолетчиков вице-президенту, в Кремле тут же раздался звонок из Тбилиси. Шеварднадзе потребовал от Руцкого "не вмешиваться во внутренние дела суверенного государства Грузия".
В ответ Руцкой в откровенно-издевательском тоне выразил удивление такой "отеческой заботой" Шеварднадзе о жизни и сохранности безымянной войсковой группировки. И более того, вице-президент приказал генералу Кондратьеву снова поднять в воздух вертолетную эскадрилью и еще раз нанести ракетный удар по артиллерии, обстреливающей столицу Южной Осетии.
Гневу Шеварднадзе не было конца. Он снова звонил Руцкому и, уже не слишком заботясь о дипломатических выражениях, кричал в телефонную трубку, требуя прекратить удары авиации. В свою очередь, Руцкой упорно требовал остановить огонь грузинской артиллерии по Цхинвалу. В конце концов, перемирие наступило...
Тогда, летом 1992 года, многие наши офицеры и генералы, пожалуй, впервые ощутили реальную возможность грузино-российской войны.
Вот как Руцкой вспоминал о последствиях своего участия в погашении грузино-южно-осетинского вооруженного конфликта:
- По приезде Ельцина Шеварднадзе не только нажаловался ему, но и опубликовал открытое письмо вице-президенту Российской Федерации с обвинением в агрессии против суверенного государства. С этого момента в глазах "демократов" я окончательно стал "партией войны" и "милитаристом с имперскими замашками". С Ельциным состоялся жесткий разговор, где я открыто заявил, что если бы президент державы вел себя соответствующим образом, а не заигрывал с суверенными феодалами и не раболепствовал с США, боясь, что не "поддержат", то не лилась бы кровь в Южной Осетии, Приднестровье; не вел бы себя так нагло Кравчук, хапнувший практически всю транспортную авиацию Военно-воздушных сил СССР, стратегическую авиацию с единственной эскадрильей новейших стратегических бомбардировщиков Ту-160, целую воздушную армию фронтовых бомбардировщиков Су-24; не претендовал бы на Крым и Черноморский флот; не отошли бы от нас исконно русские земли Гурьева, Уральска, Павлодара, Акмолинска (Целинограда), Семипалатинска, Усть-Каменогорска; не растащили бы по национальным квартирам армию. К миллионам наших соотечественников в ближнем зарубежье все относились бы уважительно, а не глумились бы над ними, лишая гражданских прав, как это происходит в Прибалтике... Ельцину, разумеется, очень не понравились мои высказывания. В его глазах была не только привычная ярость, но и ненависть ко мне.
***
И даже несмотря на то, что грузино-российские отношения частенько подвергались серьезным размолвкам, а требования националистов убрать "оккупантов" звучали все яростнее, тбилисские власти не спешили выталкивать наших военных за пределы своей страны. Тут у грузин были свои расчеты: с помощью российских частей, дислоцирующихся на территории республики, решить абхазскую проблему.
Как и в Приднестровье, позиции России в этом регионе не имели четких формулировок. Когда-то Клаузевиц назвал военную неразбериху "туманом войны". Нашу военную политику на Кавказе по этой аналогии можно было называть "туманом Москвы".
Российская политика в Грузии часто была похожа на человека, который сам с собой играет в шахматы: был период, когда наши подразделения воевали как на стороне грузин, так и на стороне абхазов (1993 г.). В феврале 1996 года по этому поводу президент Грузии Эдуард Шеварднадзе не без раздражения говорил:
- В Абхазии из всего полумиллионного населения собственно абхазов было всего 17%. Физически невозможно, чтобы 17% устроили геноцид и этническую чистку остальным 83%. Так что помощь была огромная - и финансовая, и военная, и техника самая современная...
Москва на это заявление не реагировала. Ибо крыть было нечем. В архивах ростовских и московских штабов до сих пор хранятся секретные документы, в которых затейливо закамуфлирована наша помощь абхазам танками, самолетами, боеприпасами и людьми.
Непоследовательность нашей политики на Кавказе часто приводила к тому, что Тбилиси раздражала позиция Москвы, когда она порой на коротком отрезке времени предлагала принципиально разные подходы к разрешению грузино-абхазского конфликта. Бывая по делам в правительстве и в МИДе, я не один раз замечал, что там никак не могут найти ту осевую линию, которой надо строго придерживаться в отношениях с Грузией. Москва то и дело шарахалась из одной крайности в другую.
- Мы ведем себя, как проститутки, - так сказал русский полковник грузинскому репортеру, освещавшему визит военной делегации Минобороны РФ в Грузию.
Мой сослуживец полковник Владимир Уватенко сопровождал Павла Грачева во время его поездки в Тбилиси и переговоров с главой грузинского военного ведомства генералом Вардико Надибаидзе. Володя возвратился на Арбат с большой бутылкой грузинского вина и пригласил меня на дегустацию. На подоконнике его кабинета стояли два запыленных стакана. Полковник сполоснул их водкой из недопитой поллитровки. Двести граммов грузинского вина были очень похожи на сладкий поцелуй голодной любовницы.
- Ну, как? - в голосе и в глазах полковника такой переизбыток гордости, словно он сам делал это волшебное вино.
- Амброзия, - восхищенно говорю я, многозначительно подвигая свой стакан поближе к бутылке, - как там поживает солнечная Грузия?
Полковник смачно излагает свои впечатления.
Под сладким винным наркозом воспоминаний мы с Володей побродили по узким улочкам древнего Тбилисо, мандариновым садам Абхазии и кахетинским виноградникам.
- Но это уже другая Грузия, - грустно сказал полковник, - она похожа на женщину, у которой завелся любовник.
- Что ты имеешь в виду?
- Кажется, мы потеряли то, что вряд ли теперь найдем...
Во время визита в Тбилиси Грачев несколько раз повторял:
- Надибаидзе - мой лучший друг.
Грузинский военный министр делал алаверды.
Но частые генеральские признания во взаимном почтении были уже чем-то похожи на древнее вино, разбавленное водой.
Другой была уже не только Грузия, но и Россия. Неизменным оставалось разве что колоритное остроумие грузинских анекдотов. Во время поездки в Тбилиси Володя пополнил ими свою богатую коллекцию: "Урок русского языка в грузинском военном училище. Преподаватель:
- Курсант Мамаладзе! Идите к доске - будем разбирать предложение по частям речи. Пишите: "Мужчина и женщина пошли в баню". Разбирайте.
Мамаладзе яростно чешет затылок и неуверенно бормочет:
- Мужчина... Мужчина... Это... надлежащее. Женщина - подлежащее. А "пошли в баню" - это предлог!
- Маладэц, Мамаладзе! Садытес - "четыре".
- Почему "четыре", если я маладэц?! - возмущался курсант.
Преподаватель:
- Потому что "пошли в баню" это не предлог, а мэсто имения!"
Все мы в разной степени поручики Ржевские.
...Сидя в грохочущем вагоне метро, я даже из сильно захмелевшей головы легко выковыриваю десяток грузинских имен царей, князей, графов и генералов, которые стали блистательными бриллиантами в богатой короне российско-грузинской истории. Теперь эта корона потускнела. А всех нас - и грузин, и русских - напоили дурманом...
В русской и советской истории нет такой области, где бы ни блистали грузинские самородки, от этого история самой Грузии не стала менее величественной. Теперь русские и грузины уже который год зло и жадно делят эту историю. Как потерявшие всякую человеческую пристойность родные братья делят меж собой богатое "отцовское наследство" - границы и корабли, дома и танки, самолеты и славу...
Испив ядовитого зелья мнимо-целительной независимости, народы наши начали харкать кровью, смотреть друг на друга волком и хвататься за стволы. Кому нужна такая свобода, если ее уже который год подряд окропляют горючие слезы русских, грузинских и абхазских матерей?
И в том, что произошло вчера и происходит сегодня, - отмщение не только Ельцину или Шеварднадзе - Грузии и России за легковерную измену пусть несовершенному, пусть "совковому" укладу жизни, который можно и нужно было лечить, но не рубить, как виноградник, под самый корень...
"Кажется, мы потеряли то, что вряд ли теперь найдем..."
Я помню мудрые и многозначительные слова Шеварднадзе: "Революция взрывает, эволюция - лечит..."
***
...Испуганный, жалкий, поцарапанный осколками стекла, в крови и саже Шеварднадзе сидит в грязной майке на медицинской каталке и, еще не выйдя из шока, уже в который раз бубнит что-то невнятное о своих противниках...
Это тот самый "белый лис", тот самый "Великий игрок", перед которым снимала шляпу мировая политическая элита, когда за его спиной был МИД СССР. Сейчас за его спиной маленькая Грузия, во главе которой он теперь "воюет" против той самой Москвы, интересы которой с одинаковым успехом некогда защищал и... "продавал" (в горбачевскую пору не без его участия Москва щедрой рукой отрезала американцам кусок своего шельфа в северных широтах Тихого океана, а потом оказалось, что там запасы нефти превышают кувейтские)...
После распада Союза отношения Москвы и Тбилиси в военной сфере часто носили откровенно конъюнктурный характер: "Мы вас не гоним, но рассчитываем на помощь в борьбе со строптивыми абхазами".
Политика - дело лицемерное. Чечня собралась выходить из состава России - в Тбилиси заговорили о "свободной воле народа". Абхазия собралась выходить из состава Грузии - в Тбилиси заговорили "о преступном сепаратизме". Борьба с этим сепаратизмом подразумевает и опору на русские штыки.
В 1995 году Россия и Грузия подписали соглашение о создании в этой закавказской республике четырех российских военных баз. После этого акта Эдуард Шеварднадзе многозначительно намекнул, что Грузия согласилась на такой шаг, "исходя из собственных национальных интересов". Он же открыто заявил, что "с участием России будет восстановлена территориальная целостность Грузии это непременное условие договора о российских военных базах".
Подписывая соглашение с Грузией, наше военное и государственное руководство прекрасно понимало, что данный документ - это всего лишь "кредит", который Тбилиси дает Москве. И возвращать нам его придется прежде всего по "абхазским счетам"...
Подписанию соглашения предшествовала жесткая явная и скрытая борьба между Москвой и Вашингтоном за усиление своего влияния в Грузии. Тбилиси одно время попытался играть с русскими и американцами в игру "кто больше даст". Шеварднадзе обращался к Клинтону с просьбой оказать помощь в строительстве и оснащении грузинской национальной армии.
Когда информация об этом поступила в Кремль и Генштаб, сразу же были предприняты попытки заблокировать стремление США укрепить свои позиции в Грузии. Американцы, вероятно, уже располагали информацией о массированной работе русских в Грузии и потому мгновенно отреагировали. Они пообещали Шеварднадзе предоставить военных инструкторов, выделить льготный кредит, помочь техникой в оборудовании погранзастав и подарили медицинское оборудование для военного госпиталя.
Уже вскоре после этого начались активные "телодвижения" Москвы: побывавший с визитом в Грузии Виктор Черномырдин пообещал хозяевам "всяческую помощь". А министр обороны Грачев пошел еще дальше: он открыто заявил, что Москва "жизненно заинтересована в восстановлении железной дороги", ведущей из России через Абхазию в Грузию, потому как "доставлять военные грузы для российских войск в Грузии воздушным транспортом слишком дорого".
Становилось ясно, что "железнодорожная идея" в грузино-российских расчетах является частью плана возвращения Абхазии в лоно Грузии.
Ардзинба забил тревогу. А обрадованный Шеварднадзе в своих посланиях в Москву постоянно проводил мысль о необходимости более решительных действий со стороны России. На публике он обходил военный фактор и выражался несколько сдержаннее: "Восстанавливать территориальную целостность страны без поддержки России на данном этапе невозможно".
Когда Шеварднадзе вновь был избран президентом Грузии, то почти сразу объявил, что если не удастся восстановить территориальную целостность Грузии политическими методами, то будут найдены и другие, "вплоть до силовых"...
Я видел многие секретные документы, в которых бушевали дипломатические страсти Москвы и Тбилиси вокруг Абхазии. И когда подписывалось соглашение о размещении наших четырех баз в Грузии, представители грузинской стороны почти открытым текстом подчеркивали, что все это - серьезный аванс в расчете на мощное участие русских "в решении грузинских внутренних проблем".
Используя фактор российских военных баз, грузины умело давили на Москву, время от времени подталкивая наших политиков и военачальников к вмешательству в конфликт. Проблема идущей через Абхазию железной дороги была на руку Тбилиси: русские вынуждены были пользоваться транспортной авиацией, арендовать аэродром, который можно было в любой момент перекрыть, а поставки грузинского продовольствия в российские части сократить. Пользуясь этими и другими козырями, грузинские власти понуждали наших командиров к занятию более жесткой позиции в отношении абхазов.
Из рассказа Владислава Ардзинбы:
- 30 сентября 1995 года мы отмечали праздник. Из Тбилиси в Абхазию, даже не уведомив ее руководство, то есть, если хотите, тайно, приехал генерал Соколов, который непосредственно командует подразделениями миротворцев в Сухопутных войсках. Он прибыл в Гальский район и дал команду начать учения миротворческих сил.
В процессе этих учений так называемый Батумский батальон, входящий в миротворческие силы, должен был перейти на наш берег и блокировать город Гал. За его спиной с 28 сентября стояли 11-я танковая бригада, вертолетный полк и бригада ПВО из Тбилиси и дивизия охраны границы из Ахалцихе. Фактически это была группа вторжения. У нее была задача взять под контроль Гальский район, ввести туда так называемое правительство автономной республики, которое никто не назначал, и установить там его правление. Если бы эта провокация была осуществлена, появился бы предлог для кровопролития. Только путем огромных усилий с нашей стороны его удалось предотвратить. Мы бы, конечно, не позволили Батумскому батальону перейти нашу границу. Миротворцы, которые находятся здесь, прекрасно знают, к чему могут привести подобные действия. Приказ об учениях был устный. Но начальник штаба миротворческих сил Куземчак за то, что он его не выполнил, отстранен от должности и должен отсюда отбыть. Наказан человек, который предотвратил кровопролитие, не дал использовать миротворческие силы вопреки их функциям.
Слушая пышащий обидой рассказ Ардзинбы, я вновь думал о многих десятках таких же, как и Куземчак, российских военачальниках, которые в разное время и в разных "горячих точках" бывшего Союза попадали в переплет межнациональных конфликтов. То были блестящие русские офицеры, профессионализм и отвага которых, проявленные не на московском штабном или кремлевском паркете, а в афганских или чеченских боях, не раз отмечались орденами. А попав на грязно-кровавые жернова разборок, подобных грузино-абхазской, они часто с легкостью необычайной ломали свои судьбы и карьеры - иные сдирали с себя погоны и уходили из армии навсегда...
И это тоже была слепая и несправедливая месть покойной империи людям, которые добросовестно гасили возникшие после ее крушения пожары и растаскивали завалы, хорошо понимая, что черная пружинистая подпись их Верховного Главнокомандующего на договоре в беловежском лесу была бикфордовым шнуром, ведущим к стенам крепости, которую была еще возможность капитально отремонтировать, а не взрывать.
Великое множество своих детей потеряла и Грузия под руинами с клеймом "СССР". Сок грузинских мандаринов теперь горек, как слезы грузинских матерей. Красный сок грузинских гранатов отдает вкусом человеческой крови. Грузинский лавровый лист и грузинский чай пахнут погребальным венком. Позолоченная стройная грузинка у фонтана "Дружба народов" на бывшей ВДНХ кажется мне печальнее всех...
...Российский министр обороны Родионов однажды в минуты откровения сказал мне: "У меня теплеет сердце при слове "Грузия". Служба в Грузии - лучшие годы всей моей жизни..."
Где бы ни служил генерал Родионов после Грузии, на его рабочем столе лежал бронзовый лев. Когда-то Игорь Николаевич нашел его на тбилисской окраине...
Прошлым летом на берегу Черного моря грузинский пацан крикнул мне вслед:
- Клеб мутели мугидхан мичури!
Услышав это не по-грузински злое, но по-грузински сочное ругательство, я подумал почему-то: "Лучше бы ты в меня, пацан, выстрелил..."
***
...Весь 1995 год наши генштабовские направленцы по Грузии прожили в тревожном ожидании силовых акций со стороны Тбилиси против Абхазии. Заявления Шеварднадзе о необходимости "восстановления конституционного порядка" с каждым разом становились все жестче. Грузинские власти уже не стеснялись откровенно намекать нашим политикам и высшим военачальникам, что "надо бы полностью отдать долги".
Эти "долги" Москва начала отдавать еще с декабря 1994 года. Наши разведчики, работающие на Кавказе, по возвращении в Генштаб в течение всего 1995 года рассказывали, что Абхазия подвергается жестокой блокаде со стороны России: регулярно отключается электроэнергия, закрыт Сухумский аэропорт, ограничена доставка топлива, продуктов питания и медикаментов. Протокол о возобновлении железнодорожного движения на территории республики, подписанный абхазской и российской сторонами 20 октября 1995 года, не выполнялся из-за противодействия Грузии.
Например, еще в 1994 году Россия подписала с Молдовой договор о синхронизации политического урегулирования в регионе с выводом наших войск и вывозом техники и боеприпасов. Но этот ключевой принцип самой же Москвой был откровенно проигнорирован. О каком политическом урегулировании можно было говорить, если уже шел 99-й год, а диалог между Кишиневом и Тирасполем по-прежнему был похож на общение слепого с глухим.
Президент Молдовы Петр Лучинский:
- Приднестровье должно рассматривать себя частью Республики Молдова.
Президент Приднестровья Игорь Смирнов:
- Мы за общее государство на равных правах, за конфедерацию.
Оценивая такие позиции, российские газеты писали: "Помочь договориться Лучинскому и Смирнову может разве что чудо".
И, несмотря на это, Москва с неуклюжестью медведя взялась по-своему решать деликатную и взрывоопасную проблему. Вице-премьер правительства РФ Вадим Густов, посетивший Молдову весной 1999 года, договорился о вывозе из Приднестровья 13 эшелонов российского вооружения и военно-технического имущества без участия официальных представителей Тирасполя, что являлось грубейшим нарушением Меморандума от 8 мая 1997 года. Молдавские власти и пресса с восторгом оценили эти действия Густова как "прорыв".
Вскоре в одном из аналитических документов российского военного ведомства появился такой вывод: "Опасно оставлять незамеченным подобный "прорыв", поскольку это прежде всего прорыв в системе безопасности самой России".
Командующий Оперативной группой российских войск в Приднестровье генерал Валерий Евневич на все вопросы корреспондентов о вывозе оружия отвечал одинаково: мол, я человек военный и действую по приказам.
Летом 1999 года во время встречи с Лебедем я спросил у Александра Ивановича, что он думает о позиции Евневича.
- Он добросовестно довершает развал моей бывшей армии, - сухо ответил генерал.
Вскоре на эту же тему я говорил со знакомыми генштабистами. Мне хотелось понять смысл политических и военных решений, на основе которых мы шаг за шагом сдавали свои позиции в регионе. Внятных ответов на свои вопросы я не получил. И не потому, что офицеры были со мной неискренни, - они и сами не могли понять, что в действительности происходит. Их возмущало появление какого-то "полуподпольного" графика поэтапного вывода наших войск из Приднестровья, утилизации и реализации вооружений, военной техники и боеприпасов.
График этот не вписывался ни в один из ранее утвержденных российско-молдавских официальных договорных документов и не был утвержден ни президентом, ни правительством, ни парламентом РФ, но уже выполнялся. Создавалось впечатление, что этим процессом управляют привидения или какая-нибудь московская мафия, состоящая из правительственных чиновников и генералов, наподобие той, которая тайно перекачивала наше оружие в Армению в 1994-1996 годах (а количество "товаров", которые в соответствии с неким графиком подлежали вывозу с наших приднестровских баз и арсеналов, было более чем впечатляющим: только боевой техники почти 1100 единиц).
А тем временем наша разведка в регионе передала в Генштаб еще одну неприятную весть: молдаване и американцы разворачивали у берегов Днестра совместные учения, в эпицентре которых находился аэродром Маркулешты. На него готовился высадиться батальон американских десантников - штатовцы уже давно и основательно "пристрелялись" к этой молдавской военно-воздушной базе.
Накануне Тирасполь посетила американская делегация, состоящая из высокопоставленных госчиновников и замаскированных под них офицеров ЦРУ и разведуправления минобороны США. Американцы предложили властям ПМР 30 миллионов долларов "для вывоза и утилизации военного имущества", но с условием, что они будут допущены к этому процессу. Приднестровцы на это не клюнули. У заявившихся вскоре в Тирасполь генералов и полковников Минобороны РФ они уже в тысячный раз спрашивали:
- Считает ли Россия Приднестровье зоной своего влияния?
Московские военные удивлялись такой постановке вопроса, но отвечали невнятно.
Узнав об этом, я негодовал. Позвонил генштабовским направленцам по Молдове. Они что-то бубнили насчет "совкового сознания".
Я попросил перевести это на русский язык. Мне сказали: "Трагедия таких, как ты, мудаков старшего поколения состоит в том, что ваши амбиции времен СССР уже давно не соответствуют реальным возможностям России и ее армии".
Я это понял.
С такой банальной истиной трудно не согласиться.
Но согласиться - еще труднее...
ГРУЗИНСКИЙ ШАШЛЫК
После распада СССР в Закавказье была образована Группа российских войск. Вопрос о ее выводе в Грузии муссируется с осени 1991 года. Уже тогда Верховный Совет республики выдвинул требование о выводе наших войск с территории республики, объявив их "оккупационной военной силой". Местные националисты и сегодня все жестче требуют от властей немедленно "убрать вон русских солдат". Уже много раз случалось, что отношения между Москвой и Тбилиси из-за разных подходов к решению военно-политических вопросов на Кавказе доходили до опасной грани.
Летом 1992 года националистические силы Грузии спровоцировали военную агрессию против Южной Осетии. К пригородам Цхинвала (столица Южной Осетии) грузины подтащили системы залпового огня, танки и артиллерию и открыли огонь по жилым кварталам города.
Руководство Южной Осетии экстренно проинформировало об этом Кремль и попросило вмешательства. Ельцина в Москве не было. Он находился с визитом в США. "На хозяйстве" оставался вице-президент Александр Руцкой.
Руцкой приказал заместителю министра обороны генерал-полковнику Георгию Кондратьеву (отвечавшему в то время в Минобороны РФ за миротворческие акции) немедленно убыть в район Цхинвала, изучить ситуацию и принять меры "для предотвращения расстрела города".
Генерал Кондратьев с группой офицеров в тот же день вылетел на юг. Уже через четыре часа после вылета с подмосковного военного аэродрома Чкаловский Кондратьев по закрытой связи проинформировал Руцкого, что "идет массированный обстрел Цхинвала грузинскими боевиками". Несколько снарядов попали на территорию аэродрома, на котором базировался наш вертолетный полк. Руцкой и Кондратьев обсудили возможные меры, которые в той ситуации можно было оперативно принять, чтобы остановить бомбежку города и российских военных объектов.
Кондратьев, всегда отличавшийся решительностью, предложил поднять эскадрилью вертолетов и нанести ракетные удары по позициям грузинской артиллерии. Вице-президент согласился. Но, перед тем как вертолеты изготовились к нанесению ракетного удара, Руцкой позвонил Шеварднадзе и предупредил, что, если бомбардировка города не прекратится в течение ближайших 30 минут, он отдаст распоряжение уничтожить подразделения грузинской армии.
Шеварднадзе заявил, что войска, которые штурмуют Цхинвал, "не являются грузинской армией".
Такое утверждение развязывало руки Руцкому, и он не без ехидцы сказал грузинскому президенту, что в такой ситуации ничего не сдерживает его от того, чтобы помочь "дружественному южно-осетинскому народу противостоять неизвестному агрессору". И тут же отдал приказ Кондратьеву:
- Вертолеты - огонь!
Авиаторы сработали снайперски, уже во время первого вылета сумев сжечь две установки "Град" и несколько танков. Как только генерал Кондратьев доложил о результатах работы вертолетчиков вице-президенту, в Кремле тут же раздался звонок из Тбилиси. Шеварднадзе потребовал от Руцкого "не вмешиваться во внутренние дела суверенного государства Грузия".
В ответ Руцкой в откровенно-издевательском тоне выразил удивление такой "отеческой заботой" Шеварднадзе о жизни и сохранности безымянной войсковой группировки. И более того, вице-президент приказал генералу Кондратьеву снова поднять в воздух вертолетную эскадрилью и еще раз нанести ракетный удар по артиллерии, обстреливающей столицу Южной Осетии.
Гневу Шеварднадзе не было конца. Он снова звонил Руцкому и, уже не слишком заботясь о дипломатических выражениях, кричал в телефонную трубку, требуя прекратить удары авиации. В свою очередь, Руцкой упорно требовал остановить огонь грузинской артиллерии по Цхинвалу. В конце концов, перемирие наступило...
Тогда, летом 1992 года, многие наши офицеры и генералы, пожалуй, впервые ощутили реальную возможность грузино-российской войны.
Вот как Руцкой вспоминал о последствиях своего участия в погашении грузино-южно-осетинского вооруженного конфликта:
- По приезде Ельцина Шеварднадзе не только нажаловался ему, но и опубликовал открытое письмо вице-президенту Российской Федерации с обвинением в агрессии против суверенного государства. С этого момента в глазах "демократов" я окончательно стал "партией войны" и "милитаристом с имперскими замашками". С Ельциным состоялся жесткий разговор, где я открыто заявил, что если бы президент державы вел себя соответствующим образом, а не заигрывал с суверенными феодалами и не раболепствовал с США, боясь, что не "поддержат", то не лилась бы кровь в Южной Осетии, Приднестровье; не вел бы себя так нагло Кравчук, хапнувший практически всю транспортную авиацию Военно-воздушных сил СССР, стратегическую авиацию с единственной эскадрильей новейших стратегических бомбардировщиков Ту-160, целую воздушную армию фронтовых бомбардировщиков Су-24; не претендовал бы на Крым и Черноморский флот; не отошли бы от нас исконно русские земли Гурьева, Уральска, Павлодара, Акмолинска (Целинограда), Семипалатинска, Усть-Каменогорска; не растащили бы по национальным квартирам армию. К миллионам наших соотечественников в ближнем зарубежье все относились бы уважительно, а не глумились бы над ними, лишая гражданских прав, как это происходит в Прибалтике... Ельцину, разумеется, очень не понравились мои высказывания. В его глазах была не только привычная ярость, но и ненависть ко мне.
***
И даже несмотря на то, что грузино-российские отношения частенько подвергались серьезным размолвкам, а требования националистов убрать "оккупантов" звучали все яростнее, тбилисские власти не спешили выталкивать наших военных за пределы своей страны. Тут у грузин были свои расчеты: с помощью российских частей, дислоцирующихся на территории республики, решить абхазскую проблему.
Как и в Приднестровье, позиции России в этом регионе не имели четких формулировок. Когда-то Клаузевиц назвал военную неразбериху "туманом войны". Нашу военную политику на Кавказе по этой аналогии можно было называть "туманом Москвы".
Российская политика в Грузии часто была похожа на человека, который сам с собой играет в шахматы: был период, когда наши подразделения воевали как на стороне грузин, так и на стороне абхазов (1993 г.). В феврале 1996 года по этому поводу президент Грузии Эдуард Шеварднадзе не без раздражения говорил:
- В Абхазии из всего полумиллионного населения собственно абхазов было всего 17%. Физически невозможно, чтобы 17% устроили геноцид и этническую чистку остальным 83%. Так что помощь была огромная - и финансовая, и военная, и техника самая современная...
Москва на это заявление не реагировала. Ибо крыть было нечем. В архивах ростовских и московских штабов до сих пор хранятся секретные документы, в которых затейливо закамуфлирована наша помощь абхазам танками, самолетами, боеприпасами и людьми.
Непоследовательность нашей политики на Кавказе часто приводила к тому, что Тбилиси раздражала позиция Москвы, когда она порой на коротком отрезке времени предлагала принципиально разные подходы к разрешению грузино-абхазского конфликта. Бывая по делам в правительстве и в МИДе, я не один раз замечал, что там никак не могут найти ту осевую линию, которой надо строго придерживаться в отношениях с Грузией. Москва то и дело шарахалась из одной крайности в другую.
- Мы ведем себя, как проститутки, - так сказал русский полковник грузинскому репортеру, освещавшему визит военной делегации Минобороны РФ в Грузию.
Мой сослуживец полковник Владимир Уватенко сопровождал Павла Грачева во время его поездки в Тбилиси и переговоров с главой грузинского военного ведомства генералом Вардико Надибаидзе. Володя возвратился на Арбат с большой бутылкой грузинского вина и пригласил меня на дегустацию. На подоконнике его кабинета стояли два запыленных стакана. Полковник сполоснул их водкой из недопитой поллитровки. Двести граммов грузинского вина были очень похожи на сладкий поцелуй голодной любовницы.
- Ну, как? - в голосе и в глазах полковника такой переизбыток гордости, словно он сам делал это волшебное вино.
- Амброзия, - восхищенно говорю я, многозначительно подвигая свой стакан поближе к бутылке, - как там поживает солнечная Грузия?
Полковник смачно излагает свои впечатления.
Под сладким винным наркозом воспоминаний мы с Володей побродили по узким улочкам древнего Тбилисо, мандариновым садам Абхазии и кахетинским виноградникам.
- Но это уже другая Грузия, - грустно сказал полковник, - она похожа на женщину, у которой завелся любовник.
- Что ты имеешь в виду?
- Кажется, мы потеряли то, что вряд ли теперь найдем...
Во время визита в Тбилиси Грачев несколько раз повторял:
- Надибаидзе - мой лучший друг.
Грузинский военный министр делал алаверды.
Но частые генеральские признания во взаимном почтении были уже чем-то похожи на древнее вино, разбавленное водой.
Другой была уже не только Грузия, но и Россия. Неизменным оставалось разве что колоритное остроумие грузинских анекдотов. Во время поездки в Тбилиси Володя пополнил ими свою богатую коллекцию: "Урок русского языка в грузинском военном училище. Преподаватель:
- Курсант Мамаладзе! Идите к доске - будем разбирать предложение по частям речи. Пишите: "Мужчина и женщина пошли в баню". Разбирайте.
Мамаладзе яростно чешет затылок и неуверенно бормочет:
- Мужчина... Мужчина... Это... надлежащее. Женщина - подлежащее. А "пошли в баню" - это предлог!
- Маладэц, Мамаладзе! Садытес - "четыре".
- Почему "четыре", если я маладэц?! - возмущался курсант.
Преподаватель:
- Потому что "пошли в баню" это не предлог, а мэсто имения!"
Все мы в разной степени поручики Ржевские.
...Сидя в грохочущем вагоне метро, я даже из сильно захмелевшей головы легко выковыриваю десяток грузинских имен царей, князей, графов и генералов, которые стали блистательными бриллиантами в богатой короне российско-грузинской истории. Теперь эта корона потускнела. А всех нас - и грузин, и русских - напоили дурманом...
В русской и советской истории нет такой области, где бы ни блистали грузинские самородки, от этого история самой Грузии не стала менее величественной. Теперь русские и грузины уже который год зло и жадно делят эту историю. Как потерявшие всякую человеческую пристойность родные братья делят меж собой богатое "отцовское наследство" - границы и корабли, дома и танки, самолеты и славу...
Испив ядовитого зелья мнимо-целительной независимости, народы наши начали харкать кровью, смотреть друг на друга волком и хвататься за стволы. Кому нужна такая свобода, если ее уже который год подряд окропляют горючие слезы русских, грузинских и абхазских матерей?
И в том, что произошло вчера и происходит сегодня, - отмщение не только Ельцину или Шеварднадзе - Грузии и России за легковерную измену пусть несовершенному, пусть "совковому" укладу жизни, который можно и нужно было лечить, но не рубить, как виноградник, под самый корень...
"Кажется, мы потеряли то, что вряд ли теперь найдем..."
Я помню мудрые и многозначительные слова Шеварднадзе: "Революция взрывает, эволюция - лечит..."
***
...Испуганный, жалкий, поцарапанный осколками стекла, в крови и саже Шеварднадзе сидит в грязной майке на медицинской каталке и, еще не выйдя из шока, уже в который раз бубнит что-то невнятное о своих противниках...
Это тот самый "белый лис", тот самый "Великий игрок", перед которым снимала шляпу мировая политическая элита, когда за его спиной был МИД СССР. Сейчас за его спиной маленькая Грузия, во главе которой он теперь "воюет" против той самой Москвы, интересы которой с одинаковым успехом некогда защищал и... "продавал" (в горбачевскую пору не без его участия Москва щедрой рукой отрезала американцам кусок своего шельфа в северных широтах Тихого океана, а потом оказалось, что там запасы нефти превышают кувейтские)...
После распада Союза отношения Москвы и Тбилиси в военной сфере часто носили откровенно конъюнктурный характер: "Мы вас не гоним, но рассчитываем на помощь в борьбе со строптивыми абхазами".
Политика - дело лицемерное. Чечня собралась выходить из состава России - в Тбилиси заговорили о "свободной воле народа". Абхазия собралась выходить из состава Грузии - в Тбилиси заговорили "о преступном сепаратизме". Борьба с этим сепаратизмом подразумевает и опору на русские штыки.
В 1995 году Россия и Грузия подписали соглашение о создании в этой закавказской республике четырех российских военных баз. После этого акта Эдуард Шеварднадзе многозначительно намекнул, что Грузия согласилась на такой шаг, "исходя из собственных национальных интересов". Он же открыто заявил, что "с участием России будет восстановлена территориальная целостность Грузии это непременное условие договора о российских военных базах".
Подписывая соглашение с Грузией, наше военное и государственное руководство прекрасно понимало, что данный документ - это всего лишь "кредит", который Тбилиси дает Москве. И возвращать нам его придется прежде всего по "абхазским счетам"...
Подписанию соглашения предшествовала жесткая явная и скрытая борьба между Москвой и Вашингтоном за усиление своего влияния в Грузии. Тбилиси одно время попытался играть с русскими и американцами в игру "кто больше даст". Шеварднадзе обращался к Клинтону с просьбой оказать помощь в строительстве и оснащении грузинской национальной армии.
Когда информация об этом поступила в Кремль и Генштаб, сразу же были предприняты попытки заблокировать стремление США укрепить свои позиции в Грузии. Американцы, вероятно, уже располагали информацией о массированной работе русских в Грузии и потому мгновенно отреагировали. Они пообещали Шеварднадзе предоставить военных инструкторов, выделить льготный кредит, помочь техникой в оборудовании погранзастав и подарили медицинское оборудование для военного госпиталя.
Уже вскоре после этого начались активные "телодвижения" Москвы: побывавший с визитом в Грузии Виктор Черномырдин пообещал хозяевам "всяческую помощь". А министр обороны Грачев пошел еще дальше: он открыто заявил, что Москва "жизненно заинтересована в восстановлении железной дороги", ведущей из России через Абхазию в Грузию, потому как "доставлять военные грузы для российских войск в Грузии воздушным транспортом слишком дорого".
Становилось ясно, что "железнодорожная идея" в грузино-российских расчетах является частью плана возвращения Абхазии в лоно Грузии.
Ардзинба забил тревогу. А обрадованный Шеварднадзе в своих посланиях в Москву постоянно проводил мысль о необходимости более решительных действий со стороны России. На публике он обходил военный фактор и выражался несколько сдержаннее: "Восстанавливать территориальную целостность страны без поддержки России на данном этапе невозможно".
Когда Шеварднадзе вновь был избран президентом Грузии, то почти сразу объявил, что если не удастся восстановить территориальную целостность Грузии политическими методами, то будут найдены и другие, "вплоть до силовых"...
Я видел многие секретные документы, в которых бушевали дипломатические страсти Москвы и Тбилиси вокруг Абхазии. И когда подписывалось соглашение о размещении наших четырех баз в Грузии, представители грузинской стороны почти открытым текстом подчеркивали, что все это - серьезный аванс в расчете на мощное участие русских "в решении грузинских внутренних проблем".
Используя фактор российских военных баз, грузины умело давили на Москву, время от времени подталкивая наших политиков и военачальников к вмешательству в конфликт. Проблема идущей через Абхазию железной дороги была на руку Тбилиси: русские вынуждены были пользоваться транспортной авиацией, арендовать аэродром, который можно было в любой момент перекрыть, а поставки грузинского продовольствия в российские части сократить. Пользуясь этими и другими козырями, грузинские власти понуждали наших командиров к занятию более жесткой позиции в отношении абхазов.
Из рассказа Владислава Ардзинбы:
- 30 сентября 1995 года мы отмечали праздник. Из Тбилиси в Абхазию, даже не уведомив ее руководство, то есть, если хотите, тайно, приехал генерал Соколов, который непосредственно командует подразделениями миротворцев в Сухопутных войсках. Он прибыл в Гальский район и дал команду начать учения миротворческих сил.
В процессе этих учений так называемый Батумский батальон, входящий в миротворческие силы, должен был перейти на наш берег и блокировать город Гал. За его спиной с 28 сентября стояли 11-я танковая бригада, вертолетный полк и бригада ПВО из Тбилиси и дивизия охраны границы из Ахалцихе. Фактически это была группа вторжения. У нее была задача взять под контроль Гальский район, ввести туда так называемое правительство автономной республики, которое никто не назначал, и установить там его правление. Если бы эта провокация была осуществлена, появился бы предлог для кровопролития. Только путем огромных усилий с нашей стороны его удалось предотвратить. Мы бы, конечно, не позволили Батумскому батальону перейти нашу границу. Миротворцы, которые находятся здесь, прекрасно знают, к чему могут привести подобные действия. Приказ об учениях был устный. Но начальник штаба миротворческих сил Куземчак за то, что он его не выполнил, отстранен от должности и должен отсюда отбыть. Наказан человек, который предотвратил кровопролитие, не дал использовать миротворческие силы вопреки их функциям.
Слушая пышащий обидой рассказ Ардзинбы, я вновь думал о многих десятках таких же, как и Куземчак, российских военачальниках, которые в разное время и в разных "горячих точках" бывшего Союза попадали в переплет межнациональных конфликтов. То были блестящие русские офицеры, профессионализм и отвага которых, проявленные не на московском штабном или кремлевском паркете, а в афганских или чеченских боях, не раз отмечались орденами. А попав на грязно-кровавые жернова разборок, подобных грузино-абхазской, они часто с легкостью необычайной ломали свои судьбы и карьеры - иные сдирали с себя погоны и уходили из армии навсегда...
И это тоже была слепая и несправедливая месть покойной империи людям, которые добросовестно гасили возникшие после ее крушения пожары и растаскивали завалы, хорошо понимая, что черная пружинистая подпись их Верховного Главнокомандующего на договоре в беловежском лесу была бикфордовым шнуром, ведущим к стенам крепости, которую была еще возможность капитально отремонтировать, а не взрывать.
Великое множество своих детей потеряла и Грузия под руинами с клеймом "СССР". Сок грузинских мандаринов теперь горек, как слезы грузинских матерей. Красный сок грузинских гранатов отдает вкусом человеческой крови. Грузинский лавровый лист и грузинский чай пахнут погребальным венком. Позолоченная стройная грузинка у фонтана "Дружба народов" на бывшей ВДНХ кажется мне печальнее всех...
...Российский министр обороны Родионов однажды в минуты откровения сказал мне: "У меня теплеет сердце при слове "Грузия". Служба в Грузии - лучшие годы всей моей жизни..."
Где бы ни служил генерал Родионов после Грузии, на его рабочем столе лежал бронзовый лев. Когда-то Игорь Николаевич нашел его на тбилисской окраине...
Прошлым летом на берегу Черного моря грузинский пацан крикнул мне вслед:
- Клеб мутели мугидхан мичури!
Услышав это не по-грузински злое, но по-грузински сочное ругательство, я подумал почему-то: "Лучше бы ты в меня, пацан, выстрелил..."
***
...Весь 1995 год наши генштабовские направленцы по Грузии прожили в тревожном ожидании силовых акций со стороны Тбилиси против Абхазии. Заявления Шеварднадзе о необходимости "восстановления конституционного порядка" с каждым разом становились все жестче. Грузинские власти уже не стеснялись откровенно намекать нашим политикам и высшим военачальникам, что "надо бы полностью отдать долги".
Эти "долги" Москва начала отдавать еще с декабря 1994 года. Наши разведчики, работающие на Кавказе, по возвращении в Генштаб в течение всего 1995 года рассказывали, что Абхазия подвергается жестокой блокаде со стороны России: регулярно отключается электроэнергия, закрыт Сухумский аэропорт, ограничена доставка топлива, продуктов питания и медикаментов. Протокол о возобновлении железнодорожного движения на территории республики, подписанный абхазской и российской сторонами 20 октября 1995 года, не выполнялся из-за противодействия Грузии.