Баранов Андрей. Папарацци

    Актер. — Так что сейчас моя избранница — простая русская женщина, обычная фотомодель «Мисс Криворожье».
    Макс. — Поздравляем!
    Рекс. — Да, это будет классно! Представляете, приходите с работы — никаких разговоров о театре и о съемках! Она наливает вам в блюдечко простой русский чай и с поклоном подает на рушнике…
    Луиза. — Ага, счас. Еще чего. Я чай с пяти лет не пила. Предпочитаю коктейли. «Бакарди». А кубик льда я отколю от своего сердца!
    Актер. — Но вы ничего этого уже не увидите. Ума Турман добрая женщина и многодетная мать, она просто пожалела беднягу, а я вас не пожалею. Этак на голову сядете. Слава богу, мы не в Америке. Итак, я вызываю охрану — все как один бывшие «серые береты» из вертухаев, они вас бьют резиновыми дубинками, а в заключении о смерти…
    Макс. — О смерти?!
    Актер. — О ней, косорукой! О своевременной смерти наглых журналюг будет написано, что вы скончались от множественных травм при попытке перелезть трехметровый забор загородной резиденции Народного артиста, лауреата премии «каннская ветвь», любимца публики и все такое… Как вам такой некролог?
    Макс. — Рекс, как тебе?
    Рекс. — Не очень. Я вообще не люблю некрологи. Тем более свой собственный.
    Макс. — И стиль хромает. Мы можем написать лучше. Только отпустите нас, дяденька Народный артист!
    Рекс. — Мы отработаем!
    Макс. — Мы о вас такое напишем, чего никто не писал!
    Актер. — Вы уже написали обо мне то, чего никто не писал. Я не могу вас отпустить просто так. Я русский актер, а не какая-нибудь голливудская фифа.
    Луиза. — А может и правда… пусть идут? Все-таки сегодня у нас такой день… должен был быть… венчание…
    Макс. — Венчание?
    Рекс. — Сегодня? Да?
    Макс. — Прямо вот здесь?
    Рекс(торжественно). Здесь и сейчас? Right here and right now?
    Луиза(потупясь). — Да…
    Макс(к Луизе). — Послушайте меня, ну пожалуйста. Пусть он никуда не звонит. Нам это ни к чему. Поймите, мы работаем не для себя. Нам вообще на него наплевать! Это все наши читатели — им же нужны скандальные подробности, задницы во всю страницу и все такое. Человек после утрамбовки в столичном метро вообще не реагирует уже ни на что, кроме этого. Им нужно знать, что их любимцы тоже люди, тогда они сами чувствуют себя не такими одинокими.
    Рекс. — Да, мы снимаем все эти сиськи и письки и слюнявые поцелуйчики звезд вовсе не для своей частной коллекции!
    Макс. — А без нас все эти знаменитости дня не просуществовали бы! Знаменитыми делаем их мы! Королей делает свита, и мы — это свита короля! Короля искусства! Резиденция — это ваш маленький Кремль, а мы — ваш Кремлевский пул в миниатюре!
    Рекс. — И президента тоже снимали с голым торсом!
    Актер. — Но его хотя бы в штанах и на рыбалке, а как вы сняли меня? Без штанов и на…?
    Макс. — На Луизке?
    Актер. — Молчать! Нет, как говорил Станиславский, не верю. Неубедительно. Ненатурально. Сплошной фальшак.
    Рекс. — Мадемуазель Луиза, а вы знаете, что у него уже падает рейтинг?
    Макс. — Да, уже почти упал до нуля?
    Луиза. — Рейтинг? Да, я замечала… но вам-то откуда это знать?
    Рекс. — А вы знаете, что он отказался от съемок в умопомрачительном сериале «Донья Дуэнья и Дон Мурдон» с Орнеллой Мути в главной роли?
    Луиза. — С какой мутью? Что это еще за муть?
    Макс. — И от гонорара в три миллиона долларов?
    Луиза. — Это правда, любимый? Ты отказался от денег?
    Актер. — У нас денег и так куры не клюют! Эта Муть старше меня! Я самый высокооплачиваемый актер Российской Федерации по версии журнала «Новости налоговой инспекции»! Я не могу сниматься в такой бурде! Это даже хуже сериала «Философ».
    Макс. — Не клевещите на себя, хуже быть уже не может.
    Луиза. — Ты не хочешь увить розами наше маленькое семейное гнездышко… Розами и вьюнком… И ты обещал мне купить яхту, как у Абрамовича… Такую длинную… Обещал катать меня по Тихому океану, туда-сюда, туда-сюда…
    Актер. — О боже, мы же еще не женаты, а уже такой райдер!
    Луиза. — Потом будет поздно!
    Макс. — Да, мадемуазель! Потом будет поздно! Уже сейчас его снимают вдвое реже, чем раньше, и даже предлагают эпизодические роли. А что будет потом?
    Рекс. — Забвение!
    Макс. — Пенсия в три тысячи рублей!
    Рекс. — Страшная смерть от паралича сердца — в полном одиночестве, в пустой квартире или в богадельне — это поместье продадут за долги…
    Макс. — У него полно долгов… А вы не знали? Он должен всем кабакам на Тверской и на Лазурном Берегу.
    Рекс. — Но еще раньше он станет импотентом от горя и безвестности… вы это быстро заметите. Или уже замечали? Упадет не только рейтинг!
    Макс. — Он не сможет удовлетворить ваши запросы ни в каком отношении!
    Луиза. — О Боже… Господи… что же делать?
    Рекс. — Его надо срочно спасать!
    Макс. — Спасти его можем только мы!
    Рекс. — Надо немедленно поднять его популярность!
    Луиза. — Как, прямо здесь? При вас?
    Макс. — Да, при нас! Без нас бесполезно. Я предлагаю следующее — вы позируете и целуетесь. Мы делаем серию снимков. Публикуем их в нашем наиправдивейшем издании. Пишем сопроводиловку о вашей свадьбе, эксклюзивные интервью и все такое. «Загадочный и великий артист NN, чья личная жизнь до сих пор была покрыта мраком безвестности, наконец решил жениться на „мисс Криворожье“. Он не оказался гомосексуалистом, как мы все надеялись, но может это и к лучшему! Торжественное венчание состоялось в фамильной часовне, а горячая любовь началась еще до венчания — снимки прилагаются!»
    Луиза. — Ну, не знаю… А правда думали, что он гомик? Я бы не сказала… Может, бисексуал?
    Макс. — Натуральность его ориентации зависит от вас, мадемуазель! От того, насколько натурально вы с ним поцелуетесь!
    Актер. — А меня вы решили уже не спрашивать?
    Рекс(с кавказским акцентом, пародируя героя Этуша). — А кто спрашивает невесту? То есть жениха?
    Макс. — Вас о чем ни спроси — только негатив.
    Актер. — Пока что на этой земле хозяин я! И я решительно отказываюсь участвовать в этом диком шабаше. Мой дом не вертеп! А тебе, Лизка, я удивляюсь. Вроде бы из нас двоих православная ортодоксальная христианка — это ты, а я всех божественных терминов нахватался из пьес, в которых играл, но именно мне приходится учить тебя нравственности! Между двумя позволено все. Неважно, мальчики это или девочки. А со зрителями — это уже вуайеризм и групповуха. Я не эксгибиционист какой-нибудь!
    Рекс(облизываясь). Ах! Групповуха! Мальчишник!
    Актер. — Молчать!
    Луиза. — Ну вот что, пупсик. Я люблю не тебя, а твои миллионы. То есть твою популярность. Я чистая и искренняя девушка. Я в свое время даже чуть было не ушла в монастырь…
    Актер. — В мужской?
    Луиза. — Не шути со мной! Да, в монастырь, в женский. Но если ты думаешь, что я буду сидеть и страдать рядом с тобой в пустыне как схимница — то учти, для меня рай вовсе не в шалаше. Короче: или ты немедленно поднимаешь рейтинг, или свадьбы не будет. Ты меня больше не увидишь.
    Актер. — Дорогая!
    Луиза. — Очень дорогая! Итак… всего несколько фоток… ну что тебе стоит? Поиграем в любовь?
    Актер. — Я не могу вот так, по заказу…
    Луиза. — Ты всю жизнь работал по заказу.
    Актер. — Это неправда! На детских утренниках, на елках я играл по велению сердца!
    Рекс. — Но за деньги?
    Актер. — Они платили, я же не мог отказаться!
    Макс. — Доброе сердце! Вот и тут не отказывайтесь!
    Актер. — Да вы просто черти какие-то? Свалились на мою голову и соблазняют бесовскими соблазнами… Согласиться что ль?
    Рекс. — Ну! Ну!
    Макс. — Просим! Просим!
    Луиза. — Ну, пупсик… (Начинает аплодировать, Рекс и Макс присоединяются).
    Актер. — Ну хорошо… Надо поставить свет!
   Макс и Рекс достают из чемоданчика складной штатив с прожектором, ставят свет и фотографический зонт.
    Актер. — Реквизит и декорации!
   Луиза передвигает поудобнее кресло и подает ему тросточку и шляпу.
    Актер. — Мотор! Начали!
   Звучит музыка. Актер снимает рубашку, наподобие стриптиза. Макс и Рекс жестами предлагают и брюки, но он не соглашается. Луиза расстегивает блузку. Актер и Луиза сначала садятся, а затем ложатся на диван. Целуются. Рекс и Макс снимают.
    Макс. — Превосходно!
    Рекс. — Браво!
    Макс. — Отлично! А теперь еще откровеннее! Чуть чуть спустите с плеч… расстегните еще немного!
    Луиза(расстегивает). — Вот так?
    Макс. — Да, отлично! Лучше снять совсем!
 
   Луиза снимает блузку.
    Рекс. — Сколько сексуальности и страсти! Все в одном флаконе!
    Макс. — Да, просто здорово! Однако… Все же чего-то не хватает.
    Актер. — Ты что же хочешь, чтоб я тут разделся догола?
    Луиза(хихикая). — Я не против!
    Макс. — Нет, но я к тому, что сейчас любовь просто между мужчиной и женщиной — это уже старомодно. Маловато участников.
    Актер. — Но нас тут всего двое… Что же, позвать охрану?
    Рекс. — Нет, зачем их впутывать? Торсы накачанные, но конфиденциальность…
    Луиза. — А как же?
    Макс. — Можно снять нас! Вместе с вами.
    Рекс. — Макс, ты свихнулся? Я вовсе не горю желанием увидеть свое лицо на газетных полосах, да еще в таком виде! Меня не поймут.
    Макс. — А ты думаешь, меня поймут жена и дети? Не бойся, наших лиц там не будет. Мы их сотрем или заретушируем. Нацепим тебе типа черную полумаску. Не дрейфь, прорвемся.
 
   Макс и Рекс снимают рубашки, сначала Рекс садится на кресло вместе с Актером и Луизой, начиная целовать обоих, а Макс их снимает. Затем Макс ставит фотоаппарат на автоматический спуск и садится рядом со всеми. При съемке Макс и Рекс старательно отворачивают лица от объектива, не забывая изображать сексуальные игры. Светит прожектор, сияют вспышки, играет музыка.
    Актер. — Черт побери, даже я завелся. А ведь я профессионал и никогда не завожусь в кадре. (Еще раз глубоко целует Луизу, берет в зубы тросточку, надевает шляпу).
    Луиза. — Не ругайся, дорогой, это нехорошо. Вот еще сюда, положи сюда руку… Вот так… А ногу сюда… Вот так… А ты, Рекс, обними меня и Макса… вот так…
    Макс. — Да, разрази меня гнев редактора, кадры будут супер! Да! Йез! Ооо!
 
   Раздается громкий стук в дверь и на пороге появляется священник отец Филарет.

Действие 4

   Те же и отец Филарет.
    Отец Филарет. — Свят, свят, свят, с нами крестная сила! Что здесь творится? Куда я попал?
   Луиза визжит, пытается прикрыться руками. То же делают и остальные, ища одежду и спешно принимая приличный вид.
    Отец Филарет. — Что за адское место? Меня пригласили на венчание? Кого здесь венчать? Всех со всеми?!
    Актер. — Батюшка, не бойтесь. Я сейчас все объясню. Понимаете, мы репетировали…
    Отец Филарет. — Репетировали?! Что? Содом и Гоморру? Содомия — грех, сын мой! Свальный, стадный грех! Сейчас многие живут в разврате и безверии. Мрак опустился над страной. Никакими фонарями (тыкает пальцем в прожектор на штативе) не разгонишь! В общем, бывший уважаемый народный артист, я вас считал верным сыном нашей церкви, очень на вас надеялся… Как услышал, что вы изволите венчаться, желаете жить со своей супругой в мире и согласии перед лицом господа нашего — тут же поспешил к вам, по первому вызвону. И что же я вижу! Никогда такого не видывал! Даже в общаге в семинарии. (Крестится).
    Актер. — Да мы тут… детский утренник… то есть, тьфу… я больше не буду, честное пионерское! Перед лицом всего отряда… то есть божьего воинства… в вашем лице…
    Отец Филарет. — Бесполезно оправдываться. Я все видел.
    Макс. — Батюшка, будьте снисходительны! Это его работа.
    Отец Филарет. — Работа?! Адский промысел!
    Макс. — Ну почему же сразу адский. Работа как работа. Сейчас у всех такая.
    Отец Филарет. — Работа — продавать свою душу?!
    Макс. — А что вы так волнуетесь, святой отец? Слава богу, мы не в монастыре живем. И не при совке. У нас тут уже давно развитая демократия и рынок.
    Рекс. — А вот я тоже удивляюсь, почему в наше время у каждого, кто хоть как-то прилично устроился, на лице появляется улыбка как у проститутки? Может, что-то не так в нашем обществе?
    Макс. — Застегни сначала рубашку, а потом рассуждай об обществе. У нас общество что надо. У нас все проститутки при деле. И мы снимаем его не просто так, за красивые глаза. Это реклама, понимаете? Мы формируем его образ. Имидж! Жажда ничто, имидж все. Не дай себе оголодать!
    Отец Филарет. — Господи, спаси их души!
    Макс. — Не поможет! Поздно! Эти снимки сегодня же отправятся в редакцию.
    Отец Филарет. — Нет! Я запрещаю. Остановись, сын мой! Терпение господа небеспредельно. А терпение церкви вообще висит на волоске. Если вы сами отвернетесь от Бога, что толку, что Господь будет думать о вас?
    Макс. — Для меня Бог — это рынок масс-медиа вообще и мой старик-редактор в частности. Он сидит там за облаками в небоскребе Москва-Сити и требует, чтобы я всегда был у него под рукой со свежими материалами. Поэтому сейчас я забираю эти фото и отдаю ему… (Идет к фотоаппарату и вынимает флеш-карту).
    Отец Филарет(становится у него на пути). — Стой! Опомнись! Окстись! Не допущу!
    Актер(становится между ними). — Ну вот что, уважаемые. Уважаемый святой отец и уважаемый мелкий бес из масс-медиа. Я пока что тут главный, о чем мне приходится постоянно напоминать. И поэтому я изымаю отснятый материал и сам решу, что с ним делать! (Забирает флешку у Макса и садится в кресло. Макс и отец Филарет становятся по обе стороны от него за спинкой).
    Отец Филарет(протягивает руку). — Именем господа бога нашего повелеваю тебе, сын мой — отдай флешку! Не позорься! И тогда я отпущу тебе все грехи, прошлые, настоящие и будущие.
    Макс(протягивает руку, пародирует отца Филарета). — Именем всемогущих средств массовой информации повелеваю — отдай фото мне! И тогда тебе простится все — бездарная игра в отстойных сериалах в прошлом, настоящем и будущем, и то, что ты зарыл свой талант в землю, и то, что ты вел кулинарную телепередачу, и сорвал с партнерши на сцене брюки, когда тебя никто об этом не просил, а про за сценой я уже и не говорю, и трижды выходил на сцену вдребезги пьяным, и забывал текст и…
    Отец Филарет. — И отпущу грех разврата, и содомии, и гордыни, и стяжательства, и клятвопреступления, и то, что не отпустит и Патриарх, и то, от чего покраснеет даже священный Синод…
    Макс. — А я не напишу о том, как ты на самом деле оттягивался в кабаке «Три Пера» в Париже, в каких взаимоотношениях состоял с молодым актером своего театра, почему подарил ему золотой перстень, катал на своем личном «Хаммере»…
    Актер. — Все! Хватит! Достали! Какое ваше собачье дело, почему артисты делают друг другу подарки! Моралисты нашлись! Один от имени бога, другой от имени дьявола, а говорят-то все одно и то же! Продал я «Хаммер»! Все! Я опростился и стал близок к народу! Езжу на «Фольксвагене», как Лев Толстой.
    Макс. — Вот именно поэтому нам теперь совершенно не о чем писать. Качество личной жизни у тебя упало, а качество сериалов так и не выросло.
    Актер. — А мы уже на ты? Однако, быстро.
    Макс. — Ну, ну, после того, что мы пережили вместе!
    Актер. — Мы не пили на брудершафт.
    Макс. — Так давай выпьем! Старик, я тебе скажу откровенно. Ты действительно классный актер. Таких поискать. Ну кто у нас остался — Олег Меньшиков, Сережа Безруков, Женя Миронов и ты. Я других в упор не вижу.
    Актер. — Правда?
    Макс. — Вот те крест!
    Актер. — На тебе ж нет креста.
    Макс. — Я крещеный! Меня крестила бабка. Я был слишком мал и не мог помешать.
    Актер. — Еще комедийные артисты есть.
    Макс. — Ой, кому сейчас нужны все эти комедии! Шутки ниже пояса. Старик, люди разучились смеяться. Комедиографов не осталось. Все рубят бабло — или стоят в очереди за социальным пособием. Ну сам посуди, до смеха ли тут?
    Актер. — Да уж.
    Макс. — За рейтинг надо цепляться! Любой ценой. Вот сейчас у тебя все падает… Типа в падении. Я спасаю тебя для общества! Без популярности ты запьешь, станешь глотать «колеса», нюхать кокаин и развалишься за полгода. Не позволяй этому случиться. Отдай фото мне.
    Отец Филарет. — Бесовская проповедь!
    Макс. — А вы вспомните, батюшка, как в девяностые торговали сигаретами и водкой, ввозя их без пошлины? Как грехи отпускали за валюту? Как крестили детей бандитов? Как…
    Отец Филарет. — Время было такое! Если бы не это — никого бы в церквях не осталось, и служить было бы некому. А кто бы тогда ныне с антихристом боролся?
    Макс. — Ну да, и Иуда говорил: «А что я мог поделать? Время было такое!»
    Отец Филарет. — Не богохульствуй! И не передергивай. Не о том сейчас.
    Макс. — Ладно, о том, не о том. В общем я беру фото — и мухой в редакцию! (Выхватывает у Актера флешку).
    Отец Филарет. — Хорошо… До вечера еще есть время. Устроим небольшое спортивное состязание, сын мой, и если ты победишь — так и быть, забирай себе фото вместе с его бессмертной душой, которую он наверняка загубит сим поступком!
    Макс. — Да не смешите меня, батюшка! В каком это виде спорта вы сильны — в литроболе? А насчет души, так сейчас и не в таком снимаются. Вы знаете, в чем он снимался? Знали бы, вообще сюда бы никогда не зашли.
    Актер. — Не надо, ничего такого не было. Там всюду работали дублеры. У меня не те кондиции. Да и когда это было.
    Луиза. — А я помню! Я помню эти фильмы! Еще в школе смотрела. Легкая советская эротика.
    Макс. — Легкая? Если это легкая, что же тогда тяжелая?
    Актер. — Тогда тяжелую еще не снимали.
    Луиза. — Нет, снимали!
    Макс. — Снимали или нет, но он снимался. Он всюду успевал.
    Отец Филарет. — Короче — устроим… Небольшой экстрим! Особенности национального фотошопа.
    Луиза. — Как это?
    Актер. — Да, вот с этого места поподробнее, пожалуйста.
    Отец Филарет. — Вижу я, дети мои, что словом божьим вас мне не убедить… и не вразумить. Только воля божия, так сказать знамение, может на вас подействовать.
    Макс. — Знамение? Какое это, позвольте спросить, знамение?
    Отец Филарет. — А знамение вот какое: хозяин наш хоть и не алкоголик, но располагает, как мне известно, большим запасом алкоголя.
    Актер. — Вы, батюшка, здорово осведомлены о моих скромных погребах… откуда?
    Отец Филарет. — Да помилуй, сын мой, твой домашний схорон коллекционных вин известен по всей Руси великой! И мне ли, знатоку безакцизного алкоголя, не знать о нем!
    Актер. — Ну допустим… продолжайте!
    Отец Филарет. — Вот мы и устроим состязание. Если, грубо говоря, вы меня перепьете — несите вашу мерзостную пленку в редакцию, печатайте, пропадайте в грехе и тоните в разврате. Если же нет…
    Макс. — Если же нет?
    Отец Филарет. — Если же бог даст мне силы выстоять против бесовского наваждения, я выпью не менее вашего, но не опьянею. Сие будет знак свыше, что фотографии надлежит отдать мне! Для полного их в последующем уничтожения. Уразумели, чада мои?
    Макс. — Уразумели, батюшка! Мы согласны! Суперпари!
    Рекс. — Погоди, Макс, а если он у себя там в семинарии пил без роздыха? Да еще и после смены в церкви… как она у них там называется… после обедни добавлял? Кирял и даже без закуски? Алкоголь-то у них был безакцизный! Да ведь он тогда точно оставит нас без штанов… то есть без фоток!
    Макс. — Не дрейфь, киря. Меня никому не перепить. Один раз мы с верстальщиком на двоих литруху водяры раздавили, и закусили одним огурцом. Малосольным.
    Рекс. — Малосольным?
    Макс. — Ага. Я после этого уже ничего не боюсь.
    Рекс. — Ну тогда… ладно. Попробуем.
    Макс. — Но у меня тоже есть условие. Проиграете, батюшка — так мы сделаем еще одну серию фоток — и на этот раз уже с вашим участием!
    Отец Филарет. — Ах ты… Что ты сказал? Как у тебя твой поганый язык повернулся? Меня, слугу божьего в непотребном виде с блудницей и комедиантом на потеху всей стране выставить захотел, так что ли?!
    Луиза. — Но-но, полегче! Я не блудница!
    Актер. — А я не комедиант! Нечего меня называть на французский манер! Или я есть великий русский актер, или вы немедленно убираетесь из этого дома! Дошло, батюшка?
    Отец Филарет. — Хорошо-хорошо. Не беспокойся, сын мой и не сотрясай попусту воздух. Ну, допустим, я соглашусь… Но и у меня есть условие!
    Макс. — Интересно было бы знать, какое?
    Отец Филарет. — Если я выстою в сем страшном испытании… я вас исповедую! Прямо тут же, не отходя от кассы.
    Макс. — От кассы? Вы имели в виду, батюшка, от алтаря, или как там это у вас, церковников, называется?
    Отец Филарет. — Ну да, сын мой… после причастия вином из подвалов господина Народного артиста, нашего щедрого хозяина. Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, как говорит народ. Глас народа — глас божий, как известно. В трезвом виде мне не достучаться до ваших душ, вижу, слишком глубоко проник в них грех.
    Рекс. — Да к нам стучи — не стучи, бесполезно. Глухо, как в танке. Я согласен.
    Макс. — Я тоже. По рукам!
 
   Макс, Рекс, Луиза, Актер и отец Филарет сцепляют руки.
    Макс. — Заметано! Кто бежит за пузырем?
    Рекс. — Конечно, самый умный!
    Актер(жеманно). — Луиза, дитя мое, покажи джентльменам, где у нас погреб. И пусть они тебе помогут.
 
   Луиза уходит, Рекс и Макс устремляются за ней.

Действие 5

    Актер. — Удивляюсь вам, отец Филарет! Знаю вас недолго, это правда, но вы произвели на меня впечатление человека здравомыслящего и набожного. И как это вы, благочестивый и почти святой, согласились участвовать в непотребной пьянке, в этом странном пари? Зачем вам это понадобилось вообще по жизни?
    Отец Филарет. — Также зная вас недолго, могу сказать то же самое и о вас. Вы, уважаемый господин артист, верный сын нашей церкви. И мне доставляет почти физическую боль видеть вас в полуголом и развратном виде на страницах нашей желтейшей и мерзейшей прессы, воистину издаваемой самим врагом рода человеческого. Чтобы спасти вас от позора, я решился на это жуткое состязание.
    Актер. — Да от какого позора, батюшка? Сейчас это уже совсем не позор. Даже наоборот — показывает, что я еще в хорошей форме! Выдумали тоже. И бабы все снимаются постоянно… кто в чем… а кто и вообще без ничего. Вы поймите, отец Филарет, раньше самым лучшим актером считался тот, кто классически играл в классическом произведении. Ну например, кто лучше всех сыграет Гамлета. Великая трагедия. А сегодня самый востребованный комедиант тот, кто сумеет правдоподобно подать бред, который пишут наши сценаристы. Сыграл балбеса-полковника милиции, но зато похоже — вот ты и великий артист. И в этом наша сегодняшняя великая трагедия.
    Отец Филарет. — Но почему они все в голом виде? И молодые, и старые? Это что? Кино или женская баня?
    Актер. — Батюшка, вы меня сегодня уморите. Умру со смеху. Да чего им еще показывать-то? Раньше, при Совдепии, запрещено было показывать голое тело. А сегодня запрещено показывать голую душу. Не нужно это никому. И считается ужасно неприличным. Ну а раз душу нельзя…
    Отец Филарет. — У многих нет уже души…
    Актер. — Ай, ай, ай, безбожные слова, батюшка! Даже странно, мне, грешному, от вас такое слышать. Ну и вот, за неимением души приходится показывать тело… а что же остается?
    Отец Филарет. — Дааа… не думал, что все так запущено…
    Актер. — Да где же они там? Засыпало их бутылками, что ли? Напились и заснули?
   Слышится шум шагов.
    Актер. — Чу! Идут! Уже несут!

Действие 6

   Входят Луиза, Макс и Рекс. Они несут ящик с вином и поднос с закуской. У всех троих растрепанный вид.
    Актер. — Ну наконец-то! Вас только за смертью посылать! Что это вы там делали? А?
    Макс. — Мы… мы пробовали!
    Рекс. — Да, мы пробовали.
    Луиза. — Пробовали… немножко. (Поправляет блузку).
    Актер. — Что пробовали? Вино? Прямо там, в погребе?
    Макс. — Ну, всегда лучше попробовать на месте.
    Рекс. — Да… вдруг что-нибудь не так? Продегустировать… Чтобы не возвращаться потом…
    Актер. — Ну и как? Все в порядке? Не слишком кисло?
    Рекс. — Нет, что вы! Очень сладко!
    Макс. — Медовый вкус, старик! Тебе повезло. Не то, что нам, бедным газетчикам. Вот так и приходится пробовать — урывками, по случаю.
    Актер. — И ты, Луиза? Ты тоже пробовала вместе с ними?
    Луиза. — Я? Нет, что ты, дорогой. Я не пробовала. Наоборот…
    Актер. — Наоборот? Как это?
    Луиза. — Ну, инициаторами были они!
    Актер(подозрительно). — Инициаторами? Дегустации?
    Луиза. — Да…
    Макс. — Ладно, старик, замнем для ясности. Вы же еще не женаты. Нехорошо быть таким подозрительным по отношению к новым друзьям.
    Актер. — Друзьям?!
    Макс. — И спасителям! И собутыльникам! Лизка, накрывай!