Страница:
– Так не свиньей же, – усмехнулся плечистый мужик, – а с нежностью – поросенком...
– Вижу, Федор, тебе повиниться, что переломиться. Так я заместо тебя у мужиков прощения прошу. За хлеб-соль их благодарю! И урок их к сведению принимаю. Одежду нашу воинскую велю заменить на мужицкую – кафтаны да армяки...
Сей случай лишний раз убедил Давыдова в том, что в народной войне необходимо не только уметь говорить на простонародном языке, но и приноровиться к ней в одежде и повадках.
Денис Васильевич облачился в мужицкий кафтан, отпустил густую окладистую бороду, а вместо ордена Святой Анны повесил на грудь образ Николая Чудотворца. Примеру командира последовали подчиненные. Они тоже надели крестьянскую одежду.
День за днем слава о дерзких налетах партизан широко разнеслась по ближним селам и городам. Народ видел теперь в них своих защитников, стал помогать «налетам» (так крестьяне нарекли партизан) – снабжал продовольствием, выслеживал и обезоруживал французов, доставлял с вестовыми ценные сведения.
Казаки и гусары во главе с Денисом Давыдовым обрушивались на врага нежданно-негаданно. Партизаны жгли мосты, лишали неприятеля провизии, выводили из строя отставшие гарнизоны.
Нередко отряд дневал в лесу близ своего первого «притона» – села Скугорева. Партизаны держались скрытно, не расседлывая коней. Ведь каждую минуту французы могли подкараулить их и перестрелять.
В сумерках партизаны раскладывали костры в разных местах, а сами прятались в бору, коротая ночь без огня. Если же дозорные встречали прохожего, то сопровождали его к командиру. Давыдов допрашивал «чужака» и велел содержать его под надзором до той поры, пока отряд не выступал в поход. В случае если чужаку удавалось бежать, партизаны немедля меняли место стоянки.
После каждого налета на французов они возвращались на свою базу кружными путями.
Проводя бессонные ночи в засадах и схватках с неприятелем, партия Дениса Давыдова появлялась вдоль Смоленской дороги в самых неожиданных местах.
У Царева-Займища разведка донесла «В селе остановился обоз. Но сколько солдат в охране, неизвестно».
Вечер выдался на редкость ясным, холодным Накануне дождь прибил палый лист к земле. Казаки ехали по глухой, едва приметной лесной тропе молча. Внезапно урядник Крючков, скакавший впереди, взмахом руки остановил всадников, заметив разъезд неприятеля. Французы не спеша спускались в овраг и направлялись к селу.
«Как быть? – держа руку на поводьях чуткой гнедой лошади, прикидывал вожак партизан – Знать бы, что Царево-Займище занято французами и какой силы неприятель, можно бы пропустить этот разъезд без нападения. Но я этого не ведаю. Решать же надо в считанные секунды, иначе будет поздно».
– Взять языка! – распорядился Давыдов. – Кто пойдет?
Первым вызвался смелый и удалой казак Крючков.
– Будь осторожен, Федор, – предупредил командир. – В случае погони дай знать свистом.
Двадцать казаков во главе с урядником Крючковым тихо спустились в лощину, готовя удар по неприятелю с тыла, а десять поскакали наперехват, дабы остановить его ударом в лоб.
Вскоре разъезд был окружен. Французы вначале пытались оказать сопротивление, но, видя безвыходность своего положения, сложили оружие и сдались.
Разъезд неприятеля состоял из десяти кавалеристов во главе с унтер-офицером.
Пленные рассказали Давыдову на допросе:
– В селе находится обоз, причем прикрытие у него солидное – двести пятьдесят сабель, польские уланы и вестфальские гусары.
– Значит, неприятеля вдвое больше, чем нас, – прикинул в уме Денис Васильевич и обратился к партизанам: – Едем тихо, опушкой. Ночью врываемся в село скопом и крушим сонного врага. Да так, чтоб небу жарко стало!
Поздним вечером отряд спустился в овраг и тихо перешел реку вброд. При выходе из топи на чистое место партизаны заметили конных французских фуражиров числом в сорок человек с награбленным у крестьян хлебом. Действовать надо было быстро, решительно.
«В сабли!» – отдал приказ Давыдов.
Завидев казаков, французы побросали провиант и поскакали во всю прыть к Цареву-Займищу.
Давыдов оставил при пленных тридцать человек охраны (при необходимости охранники могли служить резервом), а сам с двадцатью гусарами и семьюдесятью казаками пустился в погоню. Партизаны вихрем ворвались вслед за фуражирами в ночное село, где безмятежно спали французы. Неприятель был застигнут врасплох. В панике французы начали перебегать от избы к избе. Впотьмах кавалеристы не могли найти оружия, выскакивали во дворы в одном белье. Многие из них сдались на милость победителям.
Лишь небольшая команда сосредоточилась на краю села и вздумала обороняться.
Перестрелка длилась около часа. По приказу Давыдова партизаны окружили горстку французов, защищавшихся с большим упорством. Лишь нескольким солдатам прикрытия удалось бежать и скрыться в лесу.
Штурм Царева-Займища закончился победой партизан. В плен сдались сто девятнадцать рядовых при двух офицерах.
Казаки захватили десять телег с провиантом и одну фуру с патронами и ружьями.
Теперь следовало как можно скорее, без шума покинуть Царево-Займище.
Казаки построили пленных и немедля отправились в обратный путь через деревни Климово и Кожино к селу Скугореву. Уходили быстро, в пути дорога была каждая минута. С рассветом партизаны благополучно вернулись на свою стоянку.
К вечеру погода испортилась: небо густо заволокло тучами, и зарядил нужный осенний дождь. Отряд продвигался узкой раскисшей от сырости лесной дорогой к селу Федоровскому. Кое-кто из казаков хмурился: «Уж больно мало нас, всего горсточка, а французов-то тьма-тьмущая, не перечтешь. Окружат враз да и раздавят, как семечко». Однако, глянув на своего бравого командира, скачущего рядом, гнал прочь страх и мрачные мысли.
Внезапно из лесу навстречу всадникам выбежал солдат с перевязанной головой.
– Стой-ка, служивый! – окликнул его Давыдов. – Далеко ль путь держишь?
– От супостата, из плена спасаюсь, – отвечал солдат на бегу. – Вон оттель... – махнул он рукой в сторону села.
– А что там? – поинтересовался командир.
– Француз-лиходей вчерась перегнал туда пехотинцев Московского полка.
– Да много ль наших-то?
– Человек двести, а французов в конвое не более тридцати.
– Так-то, – кивнул Давыдов и подозрительно оглядел беглеца. Сквозь повязку на голове солдата проступили пятна крови. – Сказывай, как к недругам угодил?
– В бою осколок чиркнул меня по голове. Вот я и потерял сознание. Тут вскорости меня и поволокли. Когда очнулся, то уразумел, что редут наш захвачен. Кругом французы судачат меж собой.
– Долго ль в плену пребывал?
– Долгонько! – нимало не смутился солдат. – Цельную ночь. Переночевал, значит, а наутро обратно к своим.
– А дальше что делать собираешься? – Денис Васильевич хитро прищурил карие глаза.
– Как что? – не сплоховал солдат. – Отблагодарить надо бы супостата за ночлег!
Давыдов хохотнул. У него мигом созрел дерзкий план освобождения пехотинцев из плена. Выдвинувшись вперед, он выдернул из ножен саблю и, повернувшись к партизанам, крикнул:
– За мной! Отблагодарим-ка, братцы, француза за солдатский ночлег!
– Рады стараться! – дружно раздалось в ответ. – От-благо-дарим!
Казаки вихрем помчались к селу. Не успели они на рысях ворваться в Федоровское, как в стане врага поднялся невообразимый переполох.
Заслышав издали победное «Ура!», пленные бросились на конвоиров и обезоружили их. В считанные минуты обстановка круто переменилась: теперь уже в плену оказались французы.
Партизаны славно «отблагодарили» неприятеля за солдатский ночлег. Освобожденные из плена солдаты наперебой стали просить зачислить их в отряд. Но вожак партизан не мог да и не имел права брать всех подряд.
Давыдов велел построить пленных пехотинцев Московского полка. После осмотра и беседы с ними он оставил в отряде только шестьдесят солдат, тех, что показались ему наиболее сильными и выносливыми. А остальных велел переправить в Юхнов для пополнения гарнизона города и для охраны пленных французов.
Партия насчитывала теперь не сто тридцать казаков и гусар, а сто девяносто человек. Под знамена Давыдова, кроме кавалеристов, пришли и пехотинцы, которые безусловно увеличивали боевые возможности отряда.
«Кто не выручал своих пленных из-под ига неприятеля, тот не ведал и не чувствовал истинной радости», – горячо сказал по этому поводу Давыдов.
Не успел отряд расположиться в леске близ столбовой дороги, как крестьяне из ближней деревни донесли, что в сельце Семлеве остановился на ночлег большой обоз неприятеля с какими-то бочками. И обоз этот будто бы продвигается к самой Москве.
До ночи оставалось часа три, и Денис Давыдов, закурив трубку, решил побеседовать с партизанами.
– Без смекалки да хитрости, братцы, в нашем деле часа не проживешь! Ну-ка, Кузьма, – обратился он к степенному казаку Жолудю, – держи ответ! Вдоль опушки идет батальон пехоты. А у тебя всего десяток солдат. Как бы ты поступил?
– Поступил? – Жолудь потупил взгляд, призадумался. – Значит, так... Перво-наперво я бы робят на елки посадил. Оттель и палил бы по супостату.
– На елки, говоришь, посадил? – Давыдов выпустил из усов облако густого едкого дыму, недовольно передернул плечом. – А я тебя под арест!
– Смилуйтеся! – взмолился казак. – За какие такие грехи?
– Тебе что казаки? Скворечники? Как они там, на елках, карабины заряжать будут? Французы их всех по очереди перестреляют, как галок. Ну а ты, ротмистр Чеченский, что бы предпринял? – обратился Давыдов к чернявому казаку, известному в отряде отчаянной храбростью и запальчивым характером.
Состоявший по кавалерии ротмистр был чеченом. Его вывезли из Чечни младенцем, родины он почти не помнил, ибо вырос в России.
– Сабли – в небо! И вперед! – выпалил сухощавый, горбоносый Чеченский. Орлиные черные глаза его вспыхнули дерзким огнем. – На врага-а-а! Раз-два...
– «Раз-два», – горько усмехнувшись, оборвал его командир. – То, что ты смел и полезешь к черту на рога, знают все. Да велика ль будет польза для общего дела, ежели ты по горячности своей сломишь себе голову? Раз-два – и нет десятка казаков. А у нас в партии, сам знаешь, каждый воин на вес золота!
– Как не знать...
– Раз и навсегда запомните, братцы, – продолжал Давыдов. – Главное достоинство нашего отряда – подвижность. Только она делает нас неуловимыми. А неуловимость отряда есть его первейшая, самая грозная для врага статья. – Денис Васильевич помолчал, раскурив погасшую было трубку: – В том месте, где проскакал всадник, должна пройти незамеченной вся партия. Где бы ни пришлось действовать партизану: в бору ли, в поле, у реки – повсюду должен он держать ориентир на местности. Взять верное направление и идти кратчайшим путем к цели, а не блуждать вокруг да около. Партизан, ежели довелось ему хоть разок побывать в незнакомых местах, обязан запомнить их по ориентирам. А потом без промаха опознать днем иль ночью. От соколиного взгляда казака не укрыться ни конному, ни пешему неприятелю. Ухо его ловит малейший шорох, а чутье подсказывает, где надобно остановиться и осмотреться.
В конце беседы Кузьма воспрянул духом и задал вопрос командиру:
– Ну а вы, Денис Васильевич, как бы распорядились в таком случае?
– А вот, гляди в оба! – Давыдов кивнул партизанам. – Хитрость в нашем деле – первейшая статья!
Давыдов велел принести мешки с мундирами французских кавалеристов. Скинул с себя крестьянский тулуп и через пять минут был в полном наряде французского офицера.
– Должен вам доложить, господа, – с важностью оглядел он партизан. – Его величество император Наполеон Бонапарт пригласил нас сегодня ночью в гости. На бал!
– Ясно! – удалой казак Крючков, смекнув в чем дело, хлопнул Жолудя по плечу. – Значит, маскарад выйдет!
– Какой такой маскарад? – удивился Жолудь.
– Погодь, скоро увидишь... – уклончиво ответил урядник. Партизаны, усмехаясь, стали поспешно облачаться в мундиры, недавно захваченные у неприятеля.
– Сейчас ты, Федор, – Давыдов оглядел казака с ног до головы, – настоящий мусье!
– Чего? Чего? – в недоумении переспросил Крючков.
– Мусье и есть! – подтвердил Жолудь, поправляя саблю.
– Теперь не грешно и самого Наполеона заставить камаринскую плясать! – Давыдов обратился к казакам: – Времени даром терять не будем. На конь!
Один за другим партизаны выехали на столбовую дорогу и помчались вслед за командиром. Вечер выдался темный, сырой. Кони скакали лихо. Спустя час впереди показались французы, стоявшие в дозоре.
Давыдов смело поскакал им навстречу.
– Караул! Куда вы смотрите, черт побери! – сердито крикнул он по-французски. – Только что у моста я видел русских. Будьте начеку!
Дозорные виновато переглянулись, отдали честь сердитому офицеру и один за другим попрятались в укрытие. В темноте они приняли партизан за своих.
Казаки двинулись дальше и скрылись во тьме.
Внезапно вдали, у церкви, послышалось мычание коров, раздались чужие голоса.
Давыдов велел партизанам укрыться в овраге, а сам послал казака в разведку. Вскоре тот вернулся и доложил:
– Отряд фуражиров численностью более пятисот человек с награбленным у крестьян скотом располагается на ночлег.
– Так! Так! – Давыдов призадумался, велел выждать с часок, пока враг успокоится, а затем приказал партии двигаться вперед.
Французы спали себе и не заметили приближающихся всадников.
«В атаку!» – крикнул Давыдов, поравнявшись с неприятелем.
С оглушительным «Ура-а-а!» казаки и гусары ринулись в бой.
Французы так изумились внезапному превращению «своих кавалеристов» в русских партизан, что несколько мгновений не могли понять, в чем дело, а затем повели беспорядочную пальбу. Одни в панике бежали куда глаза глядят, другие седлали лошадей. Казаки немедля преграждали им путь к отступлению и обезоруживали.
– Будут теперь знать, каково наших забижать! – крикнул Крючков Жолудю, преследуя неприятеля. – Вишь, как шустро бегут...
– Пардону просят, – в тон ему отвечал Жолудь – Видать, плохо к «балу» приготовились!
В ту ненастную сентябрьскую ночь партизаны заняли Семлево. Только смелый французский поручик с горсткой солдат защищался до тех пор, пока не был тяжело ранен в грудь и не рухнул с коня наземь. Солдаты его тут же пали на колени и сдались в плен.
Порывшись в сумке поручика, Давыдов обнаружил там важную бумагу. В ней говорилось, что в бочках находится обмундирование и обувь для Вестфальского полка. Партизаны взяли 496 солдат и пять офицеров. Всех пленных отправили в Юхнов. Лошадей из-под конвойных Давыдов приказал раздать пешим казакам и местным крестьянам.
Вестовой доставил в ставку Кутузова ценные бумаги и личную просьбу Давыдова о награждении отличившихся в бою.
На привалах вожак партизан не раз вспоминал эту удачную боевую операцию возле Семлева и, с нарочитой важностью покручивая черный ус, говаривал: «А что, братцы? Чем черт не шутит! Не наведаться ли нам еще разок к Наполеону в гости?!»
Знай наших!
Взвод под командованием ротмистра Чеченского скакал вдоль ухабистой столбовой дороги. Нудные, затяжные осенние дожди размочили землю. Свирепый ветер голодным волком выл по лесу. Невдалеке, в селении, послышались крики. Казаки спешились с коней, притаились в лощине.
Дозорные французов увидели издали казаков и подняли тревогу. Неприятель начал спешно готовиться к бою, поставив обоз полукругом.
Следуя главной заповеди партизан: быстрота и внезапность нападения решают успех налета, Чеченский отдал приказ: «В атаку!»
Казаки с ходу овладели транспортом, однако прикрывавшие обоз пехотинцы отошли к лесу и открыли из-за деревьев сильный огонь. Ротмистр Чеченский спешил казаков и повел их в обход врага. Рукопашная схватка в лесу завершила поражение французов. Но победа досталась партизанам дорогой ценой – пятнадцать казаков были тяжело ранены.
...На рассвете майор Степан Храповицкий с партией гусар возвращался с добычей к селу Назарьеву. Его ночная «операция» закончилась успешно. По пути партизан атаковала шайка французов, засевших в лесу. Видя, что неприятель расположился на высоте и сквозь его ряды пробиться невозможно, майор обскакал опасное место дальней стороной и благополучно прибыл в Назарьево. Там партия Храповицкого соединилась со взводами казаков Попова 13-го и Чеченского.
В тот же день Давыдов отправил курьера в главную квартиру Кутузова с рапортом на имя дежурного генерала штаба Коновницына. Наряду с рапортом вожак партизан в особом письме доносил, что его отряд, усилившись пехотой и казаками, весьма нуждается в продовольствии. А потому он с благодарностью доводит до сведения командования патриотические деяния предводителя дворянства Юхновского уезда Семена Яковлевича Храповицкого «со всею ревностью истинного сына Отечества», который не раз оказывал партии важную помощь в снабжении продовольствием. Более того, «сей почтенный старец» на собственные средства открыл в городе госпиталь.
Храповицкий не только показал лично пример дворянству, оставшись с семейством на аванпостах Калужской губернии, но и проявил «неусыпную строгость в надзоре к подъятию оружия жителями Юхновского уезда». А сын его, майор Степан Храповицкий, прославился удалью и отвагой в крутых сшибках с карателями. Далее командир отряда перечислил и особо отметил имена лучших офицеров, а также отважных казаков и гусар, отличившихся в ночных налетах.
Давыдов получил от генерала П.П. Коновницына из главной квартиры пакет. Наряду с официальными бумагами здесь находилось и столь дорогое для вожака партизан письмо на его имя от Кутузова. Фельдмаршал горячо поздравлял доблестных воинов с победами:
Соратник великого Суворова, генерал Ермолов, отметил, что храбрый офицер Давыдов, известный остротою ума и весьма хорошими стихотворениями, первый в сию войну употреблен был партизаном, что впоследствии послужило примером для многих...
По приказу Кутузова в тыл неприятеля были отправлены партии добровольцев, а также казачьи полки и отряды кавалерии с пехотой и пушками под начальством отважных, закаленных в битвах офицеров.
Успешно завершались многие боевые операции партизанского отряда под командованием генерала Дорохова на Смоленской дороге. Его партию составили драгуны, елисаветградские гусары и три казачьих полка при двух пушках.
Полковник князь Вадбольский во главе мариупольских гусар и нескольких казачьих полков провел дерзкие рейды в окрестностях Можайска.
Атаман Платов со своими казаками «опекал» неприятеля возле Семлева.
Генерал-лейтенант Шепелев с калужским ополчением, шестью орудиями и тремя казачьими полками действовал в окрестностях Рославля.
Капитан артиллерии Фигнер с отрядом, куда входили ахтырские гусары, польские и литовские уланы, харьковские драгуны, а также казаки 2-го Бугского полка, пробрался в самую середину войск неприятеля. Его удалые молодцы орудовали в окрестностях Москвы и в самой Белокаменной.
Полковник князь Кудашев, зять М.И. Кутузова, со своим отрядом преследовал неприятеля на Серпуховской дороге.
Полковник Ефремов с казаками «сторожил» врага в предместьях Рязанской губернии.
Спешенные казаки и егеря при четырех орудиях артиллерии капитана Сеславина и поручик Фонвизин с казачьей партией громили французов между Боровском и Москвою.
Генерал-майор Орлов-Денисов успешно покушался на врага вдоль Смоленской дороги, его отряд составили казаки и нежинские драгуны.
Казачьи сходки «неусыпно дежурили» на Дмитровской и Ярославской дорогах.
Базами для партизан служили Тарутинский лагерь и Клин. Туда они «сдавали» пленных и военную добычу.
Наполеон оказался окружен в полыхающей заревом пожаров Москве плотным кольцом летучих или партизанских отрядов. Французы не нашли в Белокаменной ни желанных почестей, ни веселья и отдохновения.
Размах «малой войны» не давал неприятелю покоя ни днем, ни ночью. Фуражировка наполеоновской армии также не имела успеха, ибо на всех направлениях встречала отпор народа. Добровольные народные ополчения составили второе кольцо, державшее завоевателей в тесной блокаде.
Тверское ополчение стояло на Петербургской дороге, Рязанское – на Касимовской и Рязанской, Тульское – по правому берегу Оки от Алексина до Каширы, Калужское – в Калуге.
Дружины народных мстителей формировались повсюду, где появлялся враг. А предводительствовали ополчениями, как правило, дворяне. Старшины, крестьяне, священники, даже наиболее отважные женщины возглавляли небольшие партии – к примеру, старостиха Василиса.
Давыдов формировал отряды и присваивал им почетные наименования: «Геройский полувзвод», «Почетная полурота», «Храбрый гусар», «Знай наших!». Отряды эти пополнялись только за счет храбрых, отличившихся в боевых операциях солдат и офицеров. Все это повышало воинский дух и дисциплину партизанских партий.
Под знамена Давыдова шли добровольцы, покидая дома и семейства, и каждому из них Денис Васильевич давал достойное назначение. Отряд пополнили: отставной мичман Николай Храповицкий, брат отважного майора Степана Храповицкого, титулярный советник Татаринов, шестидесятилетний землемер Макаревич, крестьяне из многих захваченных, спаленных и порушенных врагом деревень.
По сему случаю Денис Давыдов сделал в дневнике своем такую запись: «Сердце радовалось при обзоре вытягивавшихся полков моих. Со ста тридцатью всадниками я взял триста семьдесят человек и двух офицеров, отбил своих двести и получил в добычу одну фуру с патронами и десять провиантских фур... Тут же я командовал тремястами всадниками, какая разница! Какая надежда!»
Теперь крестьяне видели в партизанах своих избавителей, давали клятву не щадить жизни в боях за Русь-матушку, вооружались ружьями, топорами и вместе с казаками и гусарами наносили сокрушительные удары по разрозненным частям великой армии.
...Как-то отряд Давыдова остановился на ночлег в селении Теплуха, вблизи Смоленска.
Около часа ночи стража внезапно подняла шум:
– Стой! Кто идет? Последовало молчание.
– Пароль?
– Свои, – глухо ответил здоровенный бородатый мужик в сером кафтане. Он одним махом отбросил пикетчиков в сторону. – Мне бы к начальнику!
– Какому еще начальнику?
– Известно какому – Давыдову.
– Да кто ты есть такой? – допытывались изумленные дерзостью мужика казаки.
– Свои ж, говорю, из Царева-Займища.
На крики в ночи тихо подошел Давыдов и спросил:
– Кто там буянит?
– Неужто не узнаешь, Денис Васильевич? – несказанно обрадовался мужик, степенно поклонился командиру в пояс и снял перед ним шапку. – Да я ж Федор. Помогал давеча партизанам зорителей из села выкурить...
– Как же ты отыскал нас? – удивился Давыдов.
– Проще простого, – не моргнув глазом, держал ответ Федор. – Я ж охотник. Сызмальства в лесу зверя, птицу промышляю. А тут люди! Да еще в родном смоленском бору, где я, почитай, всякую тропку наперечет знаю.
– Вижу, Федор, тебе повиниться, что переломиться. Так я заместо тебя у мужиков прощения прошу. За хлеб-соль их благодарю! И урок их к сведению принимаю. Одежду нашу воинскую велю заменить на мужицкую – кафтаны да армяки...
Сей случай лишний раз убедил Давыдова в том, что в народной войне необходимо не только уметь говорить на простонародном языке, но и приноровиться к ней в одежде и повадках.
Денис Васильевич облачился в мужицкий кафтан, отпустил густую окладистую бороду, а вместо ордена Святой Анны повесил на грудь образ Николая Чудотворца. Примеру командира последовали подчиненные. Они тоже надели крестьянскую одежду.
День за днем слава о дерзких налетах партизан широко разнеслась по ближним селам и городам. Народ видел теперь в них своих защитников, стал помогать «налетам» (так крестьяне нарекли партизан) – снабжал продовольствием, выслеживал и обезоруживал французов, доставлял с вестовыми ценные сведения.
Казаки и гусары во главе с Денисом Давыдовым обрушивались на врага нежданно-негаданно. Партизаны жгли мосты, лишали неприятеля провизии, выводили из строя отставшие гарнизоны.
Нередко отряд дневал в лесу близ своего первого «притона» – села Скугорева. Партизаны держались скрытно, не расседлывая коней. Ведь каждую минуту французы могли подкараулить их и перестрелять.
В сумерках партизаны раскладывали костры в разных местах, а сами прятались в бору, коротая ночь без огня. Если же дозорные встречали прохожего, то сопровождали его к командиру. Давыдов допрашивал «чужака» и велел содержать его под надзором до той поры, пока отряд не выступал в поход. В случае если чужаку удавалось бежать, партизаны немедля меняли место стоянки.
После каждого налета на французов они возвращались на свою базу кружными путями.
Проводя бессонные ночи в засадах и схватках с неприятелем, партия Дениса Давыдова появлялась вдоль Смоленской дороги в самых неожиданных местах.
У Царева-Займища разведка донесла «В селе остановился обоз. Но сколько солдат в охране, неизвестно».
Вечер выдался на редкость ясным, холодным Накануне дождь прибил палый лист к земле. Казаки ехали по глухой, едва приметной лесной тропе молча. Внезапно урядник Крючков, скакавший впереди, взмахом руки остановил всадников, заметив разъезд неприятеля. Французы не спеша спускались в овраг и направлялись к селу.
«Как быть? – держа руку на поводьях чуткой гнедой лошади, прикидывал вожак партизан – Знать бы, что Царево-Займище занято французами и какой силы неприятель, можно бы пропустить этот разъезд без нападения. Но я этого не ведаю. Решать же надо в считанные секунды, иначе будет поздно».
– Взять языка! – распорядился Давыдов. – Кто пойдет?
Первым вызвался смелый и удалой казак Крючков.
– Будь осторожен, Федор, – предупредил командир. – В случае погони дай знать свистом.
Двадцать казаков во главе с урядником Крючковым тихо спустились в лощину, готовя удар по неприятелю с тыла, а десять поскакали наперехват, дабы остановить его ударом в лоб.
Вскоре разъезд был окружен. Французы вначале пытались оказать сопротивление, но, видя безвыходность своего положения, сложили оружие и сдались.
Разъезд неприятеля состоял из десяти кавалеристов во главе с унтер-офицером.
Пленные рассказали Давыдову на допросе:
– В селе находится обоз, причем прикрытие у него солидное – двести пятьдесят сабель, польские уланы и вестфальские гусары.
– Значит, неприятеля вдвое больше, чем нас, – прикинул в уме Денис Васильевич и обратился к партизанам: – Едем тихо, опушкой. Ночью врываемся в село скопом и крушим сонного врага. Да так, чтоб небу жарко стало!
Поздним вечером отряд спустился в овраг и тихо перешел реку вброд. При выходе из топи на чистое место партизаны заметили конных французских фуражиров числом в сорок человек с награбленным у крестьян хлебом. Действовать надо было быстро, решительно.
«В сабли!» – отдал приказ Давыдов.
Завидев казаков, французы побросали провиант и поскакали во всю прыть к Цареву-Займищу.
Давыдов оставил при пленных тридцать человек охраны (при необходимости охранники могли служить резервом), а сам с двадцатью гусарами и семьюдесятью казаками пустился в погоню. Партизаны вихрем ворвались вслед за фуражирами в ночное село, где безмятежно спали французы. Неприятель был застигнут врасплох. В панике французы начали перебегать от избы к избе. Впотьмах кавалеристы не могли найти оружия, выскакивали во дворы в одном белье. Многие из них сдались на милость победителям.
Лишь небольшая команда сосредоточилась на краю села и вздумала обороняться.
Перестрелка длилась около часа. По приказу Давыдова партизаны окружили горстку французов, защищавшихся с большим упорством. Лишь нескольким солдатам прикрытия удалось бежать и скрыться в лесу.
Штурм Царева-Займища закончился победой партизан. В плен сдались сто девятнадцать рядовых при двух офицерах.
Казаки захватили десять телег с провиантом и одну фуру с патронами и ружьями.
Теперь следовало как можно скорее, без шума покинуть Царево-Займище.
Казаки построили пленных и немедля отправились в обратный путь через деревни Климово и Кожино к селу Скугореву. Уходили быстро, в пути дорога была каждая минута. С рассветом партизаны благополучно вернулись на свою стоянку.
К вечеру погода испортилась: небо густо заволокло тучами, и зарядил нужный осенний дождь. Отряд продвигался узкой раскисшей от сырости лесной дорогой к селу Федоровскому. Кое-кто из казаков хмурился: «Уж больно мало нас, всего горсточка, а французов-то тьма-тьмущая, не перечтешь. Окружат враз да и раздавят, как семечко». Однако, глянув на своего бравого командира, скачущего рядом, гнал прочь страх и мрачные мысли.
Внезапно из лесу навстречу всадникам выбежал солдат с перевязанной головой.
– Стой-ка, служивый! – окликнул его Давыдов. – Далеко ль путь держишь?
– От супостата, из плена спасаюсь, – отвечал солдат на бегу. – Вон оттель... – махнул он рукой в сторону села.
– А что там? – поинтересовался командир.
– Француз-лиходей вчерась перегнал туда пехотинцев Московского полка.
– Да много ль наших-то?
– Человек двести, а французов в конвое не более тридцати.
– Так-то, – кивнул Давыдов и подозрительно оглядел беглеца. Сквозь повязку на голове солдата проступили пятна крови. – Сказывай, как к недругам угодил?
– В бою осколок чиркнул меня по голове. Вот я и потерял сознание. Тут вскорости меня и поволокли. Когда очнулся, то уразумел, что редут наш захвачен. Кругом французы судачат меж собой.
– Долго ль в плену пребывал?
– Долгонько! – нимало не смутился солдат. – Цельную ночь. Переночевал, значит, а наутро обратно к своим.
– А дальше что делать собираешься? – Денис Васильевич хитро прищурил карие глаза.
– Как что? – не сплоховал солдат. – Отблагодарить надо бы супостата за ночлег!
Давыдов хохотнул. У него мигом созрел дерзкий план освобождения пехотинцев из плена. Выдвинувшись вперед, он выдернул из ножен саблю и, повернувшись к партизанам, крикнул:
– За мной! Отблагодарим-ка, братцы, француза за солдатский ночлег!
– Рады стараться! – дружно раздалось в ответ. – От-благо-дарим!
Казаки вихрем помчались к селу. Не успели они на рысях ворваться в Федоровское, как в стане врага поднялся невообразимый переполох.
Заслышав издали победное «Ура!», пленные бросились на конвоиров и обезоружили их. В считанные минуты обстановка круто переменилась: теперь уже в плену оказались французы.
Партизаны славно «отблагодарили» неприятеля за солдатский ночлег. Освобожденные из плена солдаты наперебой стали просить зачислить их в отряд. Но вожак партизан не мог да и не имел права брать всех подряд.
Давыдов велел построить пленных пехотинцев Московского полка. После осмотра и беседы с ними он оставил в отряде только шестьдесят солдат, тех, что показались ему наиболее сильными и выносливыми. А остальных велел переправить в Юхнов для пополнения гарнизона города и для охраны пленных французов.
Партия насчитывала теперь не сто тридцать казаков и гусар, а сто девяносто человек. Под знамена Давыдова, кроме кавалеристов, пришли и пехотинцы, которые безусловно увеличивали боевые возможности отряда.
«Кто не выручал своих пленных из-под ига неприятеля, тот не ведал и не чувствовал истинной радости», – горячо сказал по этому поводу Давыдов.
Не успел отряд расположиться в леске близ столбовой дороги, как крестьяне из ближней деревни донесли, что в сельце Семлеве остановился на ночлег большой обоз неприятеля с какими-то бочками. И обоз этот будто бы продвигается к самой Москве.
До ночи оставалось часа три, и Денис Давыдов, закурив трубку, решил побеседовать с партизанами.
– Без смекалки да хитрости, братцы, в нашем деле часа не проживешь! Ну-ка, Кузьма, – обратился он к степенному казаку Жолудю, – держи ответ! Вдоль опушки идет батальон пехоты. А у тебя всего десяток солдат. Как бы ты поступил?
– Поступил? – Жолудь потупил взгляд, призадумался. – Значит, так... Перво-наперво я бы робят на елки посадил. Оттель и палил бы по супостату.
– На елки, говоришь, посадил? – Давыдов выпустил из усов облако густого едкого дыму, недовольно передернул плечом. – А я тебя под арест!
– Смилуйтеся! – взмолился казак. – За какие такие грехи?
– Тебе что казаки? Скворечники? Как они там, на елках, карабины заряжать будут? Французы их всех по очереди перестреляют, как галок. Ну а ты, ротмистр Чеченский, что бы предпринял? – обратился Давыдов к чернявому казаку, известному в отряде отчаянной храбростью и запальчивым характером.
Состоявший по кавалерии ротмистр был чеченом. Его вывезли из Чечни младенцем, родины он почти не помнил, ибо вырос в России.
– Сабли – в небо! И вперед! – выпалил сухощавый, горбоносый Чеченский. Орлиные черные глаза его вспыхнули дерзким огнем. – На врага-а-а! Раз-два...
– «Раз-два», – горько усмехнувшись, оборвал его командир. – То, что ты смел и полезешь к черту на рога, знают все. Да велика ль будет польза для общего дела, ежели ты по горячности своей сломишь себе голову? Раз-два – и нет десятка казаков. А у нас в партии, сам знаешь, каждый воин на вес золота!
– Как не знать...
– Раз и навсегда запомните, братцы, – продолжал Давыдов. – Главное достоинство нашего отряда – подвижность. Только она делает нас неуловимыми. А неуловимость отряда есть его первейшая, самая грозная для врага статья. – Денис Васильевич помолчал, раскурив погасшую было трубку: – В том месте, где проскакал всадник, должна пройти незамеченной вся партия. Где бы ни пришлось действовать партизану: в бору ли, в поле, у реки – повсюду должен он держать ориентир на местности. Взять верное направление и идти кратчайшим путем к цели, а не блуждать вокруг да около. Партизан, ежели довелось ему хоть разок побывать в незнакомых местах, обязан запомнить их по ориентирам. А потом без промаха опознать днем иль ночью. От соколиного взгляда казака не укрыться ни конному, ни пешему неприятелю. Ухо его ловит малейший шорох, а чутье подсказывает, где надобно остановиться и осмотреться.
В конце беседы Кузьма воспрянул духом и задал вопрос командиру:
– Ну а вы, Денис Васильевич, как бы распорядились в таком случае?
– А вот, гляди в оба! – Давыдов кивнул партизанам. – Хитрость в нашем деле – первейшая статья!
Давыдов велел принести мешки с мундирами французских кавалеристов. Скинул с себя крестьянский тулуп и через пять минут был в полном наряде французского офицера.
– Должен вам доложить, господа, – с важностью оглядел он партизан. – Его величество император Наполеон Бонапарт пригласил нас сегодня ночью в гости. На бал!
– Ясно! – удалой казак Крючков, смекнув в чем дело, хлопнул Жолудя по плечу. – Значит, маскарад выйдет!
– Какой такой маскарад? – удивился Жолудь.
– Погодь, скоро увидишь... – уклончиво ответил урядник. Партизаны, усмехаясь, стали поспешно облачаться в мундиры, недавно захваченные у неприятеля.
– Сейчас ты, Федор, – Давыдов оглядел казака с ног до головы, – настоящий мусье!
– Чего? Чего? – в недоумении переспросил Крючков.
– Мусье и есть! – подтвердил Жолудь, поправляя саблю.
– Теперь не грешно и самого Наполеона заставить камаринскую плясать! – Давыдов обратился к казакам: – Времени даром терять не будем. На конь!
Один за другим партизаны выехали на столбовую дорогу и помчались вслед за командиром. Вечер выдался темный, сырой. Кони скакали лихо. Спустя час впереди показались французы, стоявшие в дозоре.
Давыдов смело поскакал им навстречу.
– Караул! Куда вы смотрите, черт побери! – сердито крикнул он по-французски. – Только что у моста я видел русских. Будьте начеку!
Дозорные виновато переглянулись, отдали честь сердитому офицеру и один за другим попрятались в укрытие. В темноте они приняли партизан за своих.
Казаки двинулись дальше и скрылись во тьме.
Внезапно вдали, у церкви, послышалось мычание коров, раздались чужие голоса.
Давыдов велел партизанам укрыться в овраге, а сам послал казака в разведку. Вскоре тот вернулся и доложил:
– Отряд фуражиров численностью более пятисот человек с награбленным у крестьян скотом располагается на ночлег.
– Так! Так! – Давыдов призадумался, велел выждать с часок, пока враг успокоится, а затем приказал партии двигаться вперед.
Французы спали себе и не заметили приближающихся всадников.
«В атаку!» – крикнул Давыдов, поравнявшись с неприятелем.
С оглушительным «Ура-а-а!» казаки и гусары ринулись в бой.
Французы так изумились внезапному превращению «своих кавалеристов» в русских партизан, что несколько мгновений не могли понять, в чем дело, а затем повели беспорядочную пальбу. Одни в панике бежали куда глаза глядят, другие седлали лошадей. Казаки немедля преграждали им путь к отступлению и обезоруживали.
– Будут теперь знать, каково наших забижать! – крикнул Крючков Жолудю, преследуя неприятеля. – Вишь, как шустро бегут...
– Пардону просят, – в тон ему отвечал Жолудь – Видать, плохо к «балу» приготовились!
В ту ненастную сентябрьскую ночь партизаны заняли Семлево. Только смелый французский поручик с горсткой солдат защищался до тех пор, пока не был тяжело ранен в грудь и не рухнул с коня наземь. Солдаты его тут же пали на колени и сдались в плен.
Порывшись в сумке поручика, Давыдов обнаружил там важную бумагу. В ней говорилось, что в бочках находится обмундирование и обувь для Вестфальского полка. Партизаны взяли 496 солдат и пять офицеров. Всех пленных отправили в Юхнов. Лошадей из-под конвойных Давыдов приказал раздать пешим казакам и местным крестьянам.
Вестовой доставил в ставку Кутузова ценные бумаги и личную просьбу Давыдова о награждении отличившихся в бою.
На привалах вожак партизан не раз вспоминал эту удачную боевую операцию возле Семлева и, с нарочитой важностью покручивая черный ус, говаривал: «А что, братцы? Чем черт не шутит! Не наведаться ли нам еще разок к Наполеону в гости?!»
Знай наших!
В лесу дремучем, на поляне,
Отряд наездников сидит,
Окрестность вся в седом тумане,
Кругом осенний ветр шумит,
На тусклый месяц набегают
Порой густые облака,
Надулась черная река,
И молнии вдали сверкают.
К.Ф. Рылеев
Взвод под командованием ротмистра Чеченского скакал вдоль ухабистой столбовой дороги. Нудные, затяжные осенние дожди размочили землю. Свирепый ветер голодным волком выл по лесу. Невдалеке, в селении, послышались крики. Казаки спешились с коней, притаились в лощине.
Дозорные французов увидели издали казаков и подняли тревогу. Неприятель начал спешно готовиться к бою, поставив обоз полукругом.
Следуя главной заповеди партизан: быстрота и внезапность нападения решают успех налета, Чеченский отдал приказ: «В атаку!»
Казаки с ходу овладели транспортом, однако прикрывавшие обоз пехотинцы отошли к лесу и открыли из-за деревьев сильный огонь. Ротмистр Чеченский спешил казаков и повел их в обход врага. Рукопашная схватка в лесу завершила поражение французов. Но победа досталась партизанам дорогой ценой – пятнадцать казаков были тяжело ранены.
...На рассвете майор Степан Храповицкий с партией гусар возвращался с добычей к селу Назарьеву. Его ночная «операция» закончилась успешно. По пути партизан атаковала шайка французов, засевших в лесу. Видя, что неприятель расположился на высоте и сквозь его ряды пробиться невозможно, майор обскакал опасное место дальней стороной и благополучно прибыл в Назарьево. Там партия Храповицкого соединилась со взводами казаков Попова 13-го и Чеченского.
В тот же день Давыдов отправил курьера в главную квартиру Кутузова с рапортом на имя дежурного генерала штаба Коновницына. Наряду с рапортом вожак партизан в особом письме доносил, что его отряд, усилившись пехотой и казаками, весьма нуждается в продовольствии. А потому он с благодарностью доводит до сведения командования патриотические деяния предводителя дворянства Юхновского уезда Семена Яковлевича Храповицкого «со всею ревностью истинного сына Отечества», который не раз оказывал партии важную помощь в снабжении продовольствием. Более того, «сей почтенный старец» на собственные средства открыл в городе госпиталь.
Храповицкий не только показал лично пример дворянству, оставшись с семейством на аванпостах Калужской губернии, но и проявил «неусыпную строгость в надзоре к подъятию оружия жителями Юхновского уезда». А сын его, майор Степан Храповицкий, прославился удалью и отвагой в крутых сшибках с карателями. Далее командир отряда перечислил и особо отметил имена лучших офицеров, а также отважных казаков и гусар, отличившихся в ночных налетах.
Давыдов получил от генерала П.П. Коновницына из главной квартиры пакет. Наряду с официальными бумагами здесь находилось и столь дорогое для вожака партизан письмо на его имя от Кутузова. Фельдмаршал горячо поздравлял доблестных воинов с победами:
«Милостивый государь мой, Денис Васильевич!Дерзкие и по большей части успешные налеты на неприятельские гарнизоны гусар и казаков во главе с Денисом Давыдовым рассеяли былые сомнения фельдмаршала Кутузова и укрепили его веру в плодотворность «малой войны». И главнокомандующий русской армией узаконил действия партизан.
Дежурный генерал доводил до сведения моего рапорт Ваш о последних одержанных Вами успехах над неприятельскими отрядами между Вязьмою и Семлевым, а также письмо Ваше, в коем, между прочим, с удовольствием видел я, какое усердие оказывает юхновский предводитель дворянства господин Храповицкий к пользе общей. Желая изъяснить перед всеми мою к нему признательность, я по мере власти, всемилостивейше мне предоставленной, препровождаю к Вам назначенный для него орден Святой Анны 2-го класса, который и прошу Вас доставить к нему, при особом моем отношении на его имя. Буде же он прежними заслугами приобрел уже таковый знак сего ордена, то возвратите мне оный для украшения его другою наградою, в воздаяние похвальных деяний, им чинимых, о коих не оставлю я сделать и всеподданнейшее донесение мое государю императору. Волынского уланского полка майора Храповицкого поздравляю подполковником. О удостоении военным орденом командующего 1-м Бугским полком ротмистра Чеченского сообщил я учрежденному из кавалеристов онаго ордена Совету, прочие рекомендуемые Вами господа офицеры не останутся без наград, соразмерно их заслугам. Отличившимся нижним чинам, по представленным от Вас спискам, назначаю орденские серебряные знаки, а за сим остаюсь в полном уверении, что Вы, продолжая действовать к вящему вреду неприятеля, истребляя его конвои, сделаете себе прочную репутацию отменного партизана... Между тем примите совершенную признательность.
С истинным к Вам почтением имею честь быть.
Октября 10-го дня, 1812 года.
Д. Леташево.
Князь М. Кутузов».
Соратник великого Суворова, генерал Ермолов, отметил, что храбрый офицер Давыдов, известный остротою ума и весьма хорошими стихотворениями, первый в сию войну употреблен был партизаном, что впоследствии послужило примером для многих...
По приказу Кутузова в тыл неприятеля были отправлены партии добровольцев, а также казачьи полки и отряды кавалерии с пехотой и пушками под начальством отважных, закаленных в битвах офицеров.
Успешно завершались многие боевые операции партизанского отряда под командованием генерала Дорохова на Смоленской дороге. Его партию составили драгуны, елисаветградские гусары и три казачьих полка при двух пушках.
Полковник князь Вадбольский во главе мариупольских гусар и нескольких казачьих полков провел дерзкие рейды в окрестностях Можайска.
Атаман Платов со своими казаками «опекал» неприятеля возле Семлева.
Генерал-лейтенант Шепелев с калужским ополчением, шестью орудиями и тремя казачьими полками действовал в окрестностях Рославля.
Капитан артиллерии Фигнер с отрядом, куда входили ахтырские гусары, польские и литовские уланы, харьковские драгуны, а также казаки 2-го Бугского полка, пробрался в самую середину войск неприятеля. Его удалые молодцы орудовали в окрестностях Москвы и в самой Белокаменной.
Полковник князь Кудашев, зять М.И. Кутузова, со своим отрядом преследовал неприятеля на Серпуховской дороге.
Полковник Ефремов с казаками «сторожил» врага в предместьях Рязанской губернии.
Спешенные казаки и егеря при четырех орудиях артиллерии капитана Сеславина и поручик Фонвизин с казачьей партией громили французов между Боровском и Москвою.
Генерал-майор Орлов-Денисов успешно покушался на врага вдоль Смоленской дороги, его отряд составили казаки и нежинские драгуны.
Казачьи сходки «неусыпно дежурили» на Дмитровской и Ярославской дорогах.
Базами для партизан служили Тарутинский лагерь и Клин. Туда они «сдавали» пленных и военную добычу.
Наполеон оказался окружен в полыхающей заревом пожаров Москве плотным кольцом летучих или партизанских отрядов. Французы не нашли в Белокаменной ни желанных почестей, ни веселья и отдохновения.
Размах «малой войны» не давал неприятелю покоя ни днем, ни ночью. Фуражировка наполеоновской армии также не имела успеха, ибо на всех направлениях встречала отпор народа. Добровольные народные ополчения составили второе кольцо, державшее завоевателей в тесной блокаде.
Тверское ополчение стояло на Петербургской дороге, Рязанское – на Касимовской и Рязанской, Тульское – по правому берегу Оки от Алексина до Каширы, Калужское – в Калуге.
Дружины народных мстителей формировались повсюду, где появлялся враг. А предводительствовали ополчениями, как правило, дворяне. Старшины, крестьяне, священники, даже наиболее отважные женщины возглавляли небольшие партии – к примеру, старостиха Василиса.
Давыдов формировал отряды и присваивал им почетные наименования: «Геройский полувзвод», «Почетная полурота», «Храбрый гусар», «Знай наших!». Отряды эти пополнялись только за счет храбрых, отличившихся в боевых операциях солдат и офицеров. Все это повышало воинский дух и дисциплину партизанских партий.
Под знамена Давыдова шли добровольцы, покидая дома и семейства, и каждому из них Денис Васильевич давал достойное назначение. Отряд пополнили: отставной мичман Николай Храповицкий, брат отважного майора Степана Храповицкого, титулярный советник Татаринов, шестидесятилетний землемер Макаревич, крестьяне из многих захваченных, спаленных и порушенных врагом деревень.
По сему случаю Денис Давыдов сделал в дневнике своем такую запись: «Сердце радовалось при обзоре вытягивавшихся полков моих. Со ста тридцатью всадниками я взял триста семьдесят человек и двух офицеров, отбил своих двести и получил в добычу одну фуру с патронами и десять провиантских фур... Тут же я командовал тремястами всадниками, какая разница! Какая надежда!»
Теперь крестьяне видели в партизанах своих избавителей, давали клятву не щадить жизни в боях за Русь-матушку, вооружались ружьями, топорами и вместе с казаками и гусарами наносили сокрушительные удары по разрозненным частям великой армии.
...Как-то отряд Давыдова остановился на ночлег в селении Теплуха, вблизи Смоленска.
Около часа ночи стража внезапно подняла шум:
– Стой! Кто идет? Последовало молчание.
– Пароль?
– Свои, – глухо ответил здоровенный бородатый мужик в сером кафтане. Он одним махом отбросил пикетчиков в сторону. – Мне бы к начальнику!
– Какому еще начальнику?
– Известно какому – Давыдову.
– Да кто ты есть такой? – допытывались изумленные дерзостью мужика казаки.
– Свои ж, говорю, из Царева-Займища.
На крики в ночи тихо подошел Давыдов и спросил:
– Кто там буянит?
– Неужто не узнаешь, Денис Васильевич? – несказанно обрадовался мужик, степенно поклонился командиру в пояс и снял перед ним шапку. – Да я ж Федор. Помогал давеча партизанам зорителей из села выкурить...
– Как же ты отыскал нас? – удивился Давыдов.
– Проще простого, – не моргнув глазом, держал ответ Федор. – Я ж охотник. Сызмальства в лесу зверя, птицу промышляю. А тут люди! Да еще в родном смоленском бору, где я, почитай, всякую тропку наперечет знаю.