Маргарита поняла, откуда грозит опасность: Арман был неосторожен и скомпрометировал себя перед республиканским правительством. Ее душу наполнил невыразимый ужас, ей уже представились подробности краткого несправедливого суда… быстрой несправедливой казни. Однако она решила, что не должна показать этому человеку свой страх и волнение, и воскликнула со смехом:
– Какая невероятная наглость! Вы решаетесь на разбой, грабеж, насилие. И где же? В свободной Англии, в людной гостинице! Браво, Шовелен! Ну а если бы ваши шпионы попались на месте преступления?
– Так что же? Все они верные сыны своей родины и ученики вашего покорнейшего слуги. Если бы им пришлось заплатить за свою преданность Франции, они без всякого протеста, смело пошли бы в тюрьму или на виселицу. Во всяком случае, на этот раз стоило рискнуть.
– В самом деле? И что же оказалось в этих интересных документах? – небрежно спросила Маргарита.
– К сожалению, они не открыли мне всего, что я мог ожидать. Я узнал некоторые весьма важные планы, несколько интересных имен, это дает мне наконец возможность… помешать выполнению намеченных заговоров, но я страшно огорчен, что относительно личности Рыцаря Алого Первоцвета до сих пор остаюсь в совершенной неизвестности.
– Вот как! – по-прежнему непринужденно заметила Маргарита. – Значит, в главном вы нисколько не продвинулись? Мне жаль, милый! – Она притворно зевнула, усиленно обмахиваясь веером. – И ради этого вы помешали мне дослушать арию? А я ведь заинтересовалась вашим рассказом, думая, что вы собирались сообщить мне что-то о моем брате.
– Да-да, гражданка, именно о нем. Дело в том, что между документами нашлось также письмо за подписью Армана Сен-Жюста. И представьте себе, дорогая леди, оказывается, что… ваш братец не только симпатизирует врагам нашей великой республики, но и состоит членом проклятой Лиги.
Удар попал наконец в цель, но Маргарита и тут не сдалась. Она видела, что Шовелен говорит правду: он был слишком предан своему делу и слишком гордился революционной Францией, чтобы унизиться до намеренной лжи. Письмо неосторожного Армана было в его руках, и злодей, конечно, постарается извлечь из него желаемую выгоду. Маргарита мгновенно поняла все это, но продолжила беспечно улыбаться.
– Не права ли я была, приписывая все это вашему пылкому воображению? Арман – в Лиге таинственного Алого Первоцвета! Арман помогает аристократам, которых сам глубоко презирает? Выдумка, право, недурна!
– В таком случае я позволю себе выразиться несколько яснее: Сен-Жюст настолько скомпрометирован, что нет ни малейшей надежды на то, что его оправдают.
Маргарита не отвечала, стараясь уяснить себе весь ужас положения и найти какой-нибудь выход.
– Шовелен, – сказала наконец Маргарита, и на этот раз в ее голосе не было и тени бравады, напротив, он слегка дрожал, – постараемся понять друг друга. У меня от английского климата, должно быть, отсырели мозги, и я не совсем все уяснила. Скажите, вам очень хочется открыть, кто и что такое Алый Первоцвет?
– Я знаю, гражданка, что это злейший враг Франции, тем более опасный, что действует тайно.
– Допустим! И чтобы спасти брата, я, очевидно, должна сделаться вашей шпионкой?
– Зачем такие выражения, прекрасная леди? Да и я ведь ничего от вас не требую, а услуга, которую я… ожидаю, никак не может быть названа шпионством.
– Дело не в названии, – сухо прервала Маргарита. – Скажите, что вы хотите?
– Чтобы вы по своей доброй воле оказали мне одну… маленькую услугу и ею… купили помилование Сен-Жюста! – Шовелен подал ей клочок бумаги, отнятый четыре дня назад у молодых англичан, – всего несколько строк, нацарапанных кривыми буквами и, очевидно, измененным почерком:
– Разве вы не видите Алого Первоцвета на уголке?
– А, Алый Первоцвет, – догадалась она. – А «Г» – это Гренвилл. Он будет на балу у лорда Гренвилла?
– Я так полагаю. После ареста в гостинице милорды были по моему приказанию доставлены в один уединенный коттедж на дуврской дороге, где им пришлось остаться до утра. Но так как из этой бумажки я понял, что они должны быть на балу, где им предстоит увидеться и переговорить со своим руководителем, то сегодня утром они нашли все двери коттеджа открытыми, свою стражу – исчезнувшей, а на дворе оседланных лошадей. Полагаю, джентльмены уже в Лондоне. Видите, гражданка, как все это просто?
– О да, очень просто! – с горечью сказала Маргарита, и в ее голосе против воли снова зазвучал вызов. – Не думаю, чтобы цыпленок, которого вы ловите, дабы свернуть ему шею, разделял ваше мнение. Вы приставляете мне нож к горлу, обещаете награду за повиновение и пытаетесь уверить меня, что и это очень просто?
– О нет, я только даю вам возможность спасти вашего брата от последствий его собственного безумия.
Маргарита не могла удержаться от слез.
– Брат мой! Единственное существо в мире, действительно любящее меня! – прошептала она.
Шовелен молчал.
– Но ведь я ничего не могу сделать! – в отчаянии воскликнула Маргарита. – Я бессильна вам помочь!
– Положим, – неумолимо продолжал Шовелен, делая вид, что не замечает ее отчаяния. – Леди Блейкни уже по одному тому может быть мне хорошей помощницей, что она вне всяких подозрений. Да, гражданка, понаблюдайте хорошенько, прислушайтесь, замечайте, с кем будут беседовать Фоулкс и Дьюхерст. Найдите мне проклятого Алого Первоцвета, и, клянусь Францией, ваш брат останется на свободе.
Маргарита поняла, что из таких сетей ей не выпутаться: Шовелен, она знала, никогда не грозит напрасно. Очевидно, Арман причислен Комитетом общественного спасения к подозрительным и выезд из Франции ему запрещен. Надо повиноваться Шовелену!
– Значит, если я пообещаю помогать вам, вы отдадите мне письмо Армана? – сказала она с милой улыбкой, чисто по-женски, кокетливо прикасаясь к руке человека, которого боялась и ненавидела.
– Если сегодня ночью вы окажете мне содействие, – с саркастической усмешкой ответил Шовелен, – я вручу вам письмо завтра утром.
– Ага, недоверие! Но если я… если обстоятельства не позволят мне вам помочь?
– Это было бы очень прискорбно, – многозначительно ответил Шовелен.
Маргарита поняла, что от этого человека бесполезно ожидать милосердия. Удушливая жара показалась ей леденящим холодом, она нервным движением накинула на плечи длинный кружевной шарф, продолжая как сквозь сон смотреть на сцену и с трудом улавливая звуки музыки, доносившейся, как ей казалось, издалека. На короткий момент ее мысли перенеслись на другого, также имевшего право на ее доверие и любовь. Сознание беспомощности и полного одиночества, охватившее ее душу, напомнило ей, что сэр Перси когда-то любил ее, что он ее муж. Не обратиться ли к нему за поддержкой и советом? Конечно, он не блещет умом, но, если его мужественная энергия поддержит ее умственные силы, им вдвоем, может быть, и удастся одолеть хитрую лисицу и вырвать Армана из коварных когтей, не подвергая опасности доблестного предводителя благородной Лиги. По-видимому, сэр Перси очень расположен к Арману. Да, он, наверное, поможет ей!
Легкий стук в дверь вывел Маргариту из тяжелой задумчивости; вошел Блейкни, как всегда, добродушный и флегматичный, со своей обычной рассеянной и несколько застенчивой улыбкой, сегодня более обыкновенного раздражавшей его жену.
– Неужели вы поедете на этот проклятый бал? – довольно громко обратился он к ней, лениво растягивая слова. – А-а, это вы, месье… э… э… Шовелен! Извините, я вас не заметил! – прибавил он, небрежно протягивая два тонких белых, аристократических пальца агенту, вставшему при его появлении. – Итак, дорогая, едем мы или нет?
Из соседних лож на него зашикали.
– Каковы нахалы! – с добродушной усмешкой заметил сэр Перси.
«Неужели на этого человека можно положиться?» – с горечью подумала Маргарита, нетерпеливо отворачиваясь.
– Я готова, пойдемте! – сказала она, взяв мужа под руку, и, обернувшись в дверях ложи, бросила быстрый взгляд на Шовелена.
Любезно склонившись, со шляпой под мышкой, вытянув вперед голову, он с загадочной улыбкой следил за красивой парой, в сущности, крайне мало гармонировавшей друг с другом. Потом с улыбкой, точно его наблюдения обрадовали его какими-то особенно приятными сведениями, он вынул табакерку, неторопливо понюхал табак, спрятал табакерку и с видом полного удовлетворения принялся потирать худые руки.
Глава 11
Глава 1 2
Глава 13
– Какая невероятная наглость! Вы решаетесь на разбой, грабеж, насилие. И где же? В свободной Англии, в людной гостинице! Браво, Шовелен! Ну а если бы ваши шпионы попались на месте преступления?
– Так что же? Все они верные сыны своей родины и ученики вашего покорнейшего слуги. Если бы им пришлось заплатить за свою преданность Франции, они без всякого протеста, смело пошли бы в тюрьму или на виселицу. Во всяком случае, на этот раз стоило рискнуть.
– В самом деле? И что же оказалось в этих интересных документах? – небрежно спросила Маргарита.
– К сожалению, они не открыли мне всего, что я мог ожидать. Я узнал некоторые весьма важные планы, несколько интересных имен, это дает мне наконец возможность… помешать выполнению намеченных заговоров, но я страшно огорчен, что относительно личности Рыцаря Алого Первоцвета до сих пор остаюсь в совершенной неизвестности.
– Вот как! – по-прежнему непринужденно заметила Маргарита. – Значит, в главном вы нисколько не продвинулись? Мне жаль, милый! – Она притворно зевнула, усиленно обмахиваясь веером. – И ради этого вы помешали мне дослушать арию? А я ведь заинтересовалась вашим рассказом, думая, что вы собирались сообщить мне что-то о моем брате.
– Да-да, гражданка, именно о нем. Дело в том, что между документами нашлось также письмо за подписью Армана Сен-Жюста. И представьте себе, дорогая леди, оказывается, что… ваш братец не только симпатизирует врагам нашей великой республики, но и состоит членом проклятой Лиги.
Удар попал наконец в цель, но Маргарита и тут не сдалась. Она видела, что Шовелен говорит правду: он был слишком предан своему делу и слишком гордился революционной Францией, чтобы унизиться до намеренной лжи. Письмо неосторожного Армана было в его руках, и злодей, конечно, постарается извлечь из него желаемую выгоду. Маргарита мгновенно поняла все это, но продолжила беспечно улыбаться.
– Не права ли я была, приписывая все это вашему пылкому воображению? Арман – в Лиге таинственного Алого Первоцвета! Арман помогает аристократам, которых сам глубоко презирает? Выдумка, право, недурна!
– В таком случае я позволю себе выразиться несколько яснее: Сен-Жюст настолько скомпрометирован, что нет ни малейшей надежды на то, что его оправдают.
Маргарита не отвечала, стараясь уяснить себе весь ужас положения и найти какой-нибудь выход.
– Шовелен, – сказала наконец Маргарита, и на этот раз в ее голосе не было и тени бравады, напротив, он слегка дрожал, – постараемся понять друг друга. У меня от английского климата, должно быть, отсырели мозги, и я не совсем все уяснила. Скажите, вам очень хочется открыть, кто и что такое Алый Первоцвет?
– Я знаю, гражданка, что это злейший враг Франции, тем более опасный, что действует тайно.
– Допустим! И чтобы спасти брата, я, очевидно, должна сделаться вашей шпионкой?
– Зачем такие выражения, прекрасная леди? Да и я ведь ничего от вас не требую, а услуга, которую я… ожидаю, никак не может быть названа шпионством.
– Дело не в названии, – сухо прервала Маргарита. – Скажите, что вы хотите?
– Чтобы вы по своей доброй воле оказали мне одну… маленькую услугу и ею… купили помилование Сен-Жюста! – Шовелен подал ей клочок бумаги, отнятый четыре дня назад у молодых англичан, – всего несколько строк, нацарапанных кривыми буквами и, очевидно, измененным почерком:
«Напоминаю – не видеться без крайней необходимости. Инструкции относительно 2-го у вас. Если встретится необходимость новых условий, буду у Г. на балу».– Ну, что это значит? – спросила Маргарита.
– Разве вы не видите Алого Первоцвета на уголке?
– А, Алый Первоцвет, – догадалась она. – А «Г» – это Гренвилл. Он будет на балу у лорда Гренвилла?
– Я так полагаю. После ареста в гостинице милорды были по моему приказанию доставлены в один уединенный коттедж на дуврской дороге, где им пришлось остаться до утра. Но так как из этой бумажки я понял, что они должны быть на балу, где им предстоит увидеться и переговорить со своим руководителем, то сегодня утром они нашли все двери коттеджа открытыми, свою стражу – исчезнувшей, а на дворе оседланных лошадей. Полагаю, джентльмены уже в Лондоне. Видите, гражданка, как все это просто?
– О да, очень просто! – с горечью сказала Маргарита, и в ее голосе против воли снова зазвучал вызов. – Не думаю, чтобы цыпленок, которого вы ловите, дабы свернуть ему шею, разделял ваше мнение. Вы приставляете мне нож к горлу, обещаете награду за повиновение и пытаетесь уверить меня, что и это очень просто?
– О нет, я только даю вам возможность спасти вашего брата от последствий его собственного безумия.
Маргарита не могла удержаться от слез.
– Брат мой! Единственное существо в мире, действительно любящее меня! – прошептала она.
Шовелен молчал.
– Но ведь я ничего не могу сделать! – в отчаянии воскликнула Маргарита. – Я бессильна вам помочь!
– Положим, – неумолимо продолжал Шовелен, делая вид, что не замечает ее отчаяния. – Леди Блейкни уже по одному тому может быть мне хорошей помощницей, что она вне всяких подозрений. Да, гражданка, понаблюдайте хорошенько, прислушайтесь, замечайте, с кем будут беседовать Фоулкс и Дьюхерст. Найдите мне проклятого Алого Первоцвета, и, клянусь Францией, ваш брат останется на свободе.
Маргарита поняла, что из таких сетей ей не выпутаться: Шовелен, она знала, никогда не грозит напрасно. Очевидно, Арман причислен Комитетом общественного спасения к подозрительным и выезд из Франции ему запрещен. Надо повиноваться Шовелену!
– Значит, если я пообещаю помогать вам, вы отдадите мне письмо Армана? – сказала она с милой улыбкой, чисто по-женски, кокетливо прикасаясь к руке человека, которого боялась и ненавидела.
– Если сегодня ночью вы окажете мне содействие, – с саркастической усмешкой ответил Шовелен, – я вручу вам письмо завтра утром.
– Ага, недоверие! Но если я… если обстоятельства не позволят мне вам помочь?
– Это было бы очень прискорбно, – многозначительно ответил Шовелен.
Маргарита поняла, что от этого человека бесполезно ожидать милосердия. Удушливая жара показалась ей леденящим холодом, она нервным движением накинула на плечи длинный кружевной шарф, продолжая как сквозь сон смотреть на сцену и с трудом улавливая звуки музыки, доносившейся, как ей казалось, издалека. На короткий момент ее мысли перенеслись на другого, также имевшего право на ее доверие и любовь. Сознание беспомощности и полного одиночества, охватившее ее душу, напомнило ей, что сэр Перси когда-то любил ее, что он ее муж. Не обратиться ли к нему за поддержкой и советом? Конечно, он не блещет умом, но, если его мужественная энергия поддержит ее умственные силы, им вдвоем, может быть, и удастся одолеть хитрую лисицу и вырвать Армана из коварных когтей, не подвергая опасности доблестного предводителя благородной Лиги. По-видимому, сэр Перси очень расположен к Арману. Да, он, наверное, поможет ей!
Легкий стук в дверь вывел Маргариту из тяжелой задумчивости; вошел Блейкни, как всегда, добродушный и флегматичный, со своей обычной рассеянной и несколько застенчивой улыбкой, сегодня более обыкновенного раздражавшей его жену.
– Неужели вы поедете на этот проклятый бал? – довольно громко обратился он к ней, лениво растягивая слова. – А-а, это вы, месье… э… э… Шовелен! Извините, я вас не заметил! – прибавил он, небрежно протягивая два тонких белых, аристократических пальца агенту, вставшему при его появлении. – Итак, дорогая, едем мы или нет?
Из соседних лож на него зашикали.
– Каковы нахалы! – с добродушной усмешкой заметил сэр Перси.
«Неужели на этого человека можно положиться?» – с горечью подумала Маргарита, нетерпеливо отворачиваясь.
– Я готова, пойдемте! – сказала она, взяв мужа под руку, и, обернувшись в дверях ложи, бросила быстрый взгляд на Шовелена.
Любезно склонившись, со шляпой под мышкой, вытянув вперед голову, он с загадочной улыбкой следил за красивой парой, в сущности, крайне мало гармонировавшей друг с другом. Потом с улыбкой, точно его наблюдения обрадовали его какими-то особенно приятными сведениями, он вынул табакерку, неторопливо понюхал табак, спрятал табакерку и с видом полного удовлетворения принялся потирать худые руки.
Глава 11
Бал у лорда Гренвилла
Бал у лорда Гренвилла был первым и самым блестящим в этом сезоне. Сам принц Уэльский обещал почтить его своим присутствием, ожидалась также масса знатных гостей. Поэтому лорд Гренвилл уже после второго акта оперы «Орфей» поспешил домой, и к десяти часам (время необычайно позднее для той эпохи) роскошно убранный дом министерства был уже полон народу. Из бального зала, словно нежный аккомпанемент к смеху и беспечной болтовне, доносились звуки менуэта.
Стоя на верхней площадке лестницы, убранной тропическими растениями и благоухавшей цветами, радушный хозяин встречал гостей, которые, обменявшись с ним положенными церемонными поклонами, направлялись в бальный зал или в игорную комнату сообразно своим вкусам и наклонностям.
В нескольких шагах от Гренвилла стоял Шовелен, с нетерпением ожидавший приезда леди Блейкни. В строго монархической Англии, возмущавшейся террором и анархией, царившими у ее соседей, представитель революционного правительства не мог быть приятным гостем, но, являясь лицом официальным, был вежливо принят британскими коллегами. Питт пожимал ему руку при официальных встречах, Гренвилл учтиво разговаривал с ним, но в обществе его совершенно игнорировали: мужчины даже не подавали ему руки, а дамы откровенно отворачивались от него. Однако Шовелен не смущался этими неприятностями, иронически называя их «случайностями дипломатической карьеры». Его горячая любовь к родине была довольна своеобразна: он слепо преклонялся перед революцией и ненавидел так же слепо всякое общественное неравенство, откуда бы оно ни проистекало. Поэтому его нисколько не задевали щелчки, выпадавшие на его долю в старомодной и верноподданной Англии. Он весь был поглощен одной заботой: твердо веря, что аристократия – злейший враг Французской республики, он был одним из тех кровожадных патриотов эпохи террора, которые высказали жестокое пожелание, сделавшееся историческим: «Пусть бы у всех аристократов была одна голова, чтобы можно было отсечь ее одним ударом гильотины».
Шовелен не сомневался, что роялисты, сбежавшие за границу, всячески старались восстановить иностранные державы против революционной Франции, образуя заговоры в Англии, Бельгии и Голландии, добиваясь вооруженной помощи для освобождения короля и королевы; и, если бы это удалось им, в результате, конечно, явились бы казни кровожадных вождей чудовищной республики. Удивительно ли, что таинственный и романтический предводитель Лиги Алого Первоцвета сделался предметом глубокой ненависти Шовелена: ведь девять десятых эмигрантов, принятых английским двором, были обязаны своей жизнью именно этому человеку и его Лиге. И Шовелен дал торжественную клятву своим единомышленникам, что отыщет опасного врага, привезет его во Францию и… Ах, с каким наслаждением думал он о той блаженной минуте, когда голова загадочного вдохновителя Лиги падет под ударом гильотины!
На грандиозной лестнице все пришло в движение, разговоры моментально смолкли, и величественный мажордом важно провозгласил: «Его королевское высочество принц Уэльский!», а после короткой паузы: «Сэр Перси Блейкни, леди Блейкни!»
Хозяин поспешил навстречу высокому гостю, и принц в великолепном костюме из атласа и бархата цвета лососины, сияя золотым шитьем, вошел в зал, ведя под руку Маргариту. По левую руку от принца шел сэр Перси в пышном костюме, сшитом в стиле энкруаябль[3], с дорогими кружевами на воротнике и рукавах и со шляпой под мышкой.
– Прошу у вашего высочества разрешения представить графиню де Турнэ де Бассерив, только что прибывшую из Франции со своими детьми, – продолжал лорд Гренвилл.
Последовали обычные приветствия, после чего хозяин, почтительно склонившись перед высоким гостем, попросил позволения представить его высочеству полномочного агента французского правительства.
Шовелен выступил вперед и отвесил наследнику престола низкий поклон.
– Месье, – холодно сказал принц, – мы постараемся забыть о пославшем вас правительстве и будем видеть в вас только гостя, в этом смысле мы можем приветствовать вас. Добро пожаловать!
Шовелен поклонился еще ниже сперва принцу, потом Маргарите.
– А-а! Маленький Шовелен! – беспечным тоном сказала она, протягивая ему кончики пальцев. – Мы с месье старые знакомые, ваше высочество!
При этом известии принц чуть более милостиво улыбнулся агенту.
– Очень рад! Им, значит, посчастливилось? – быстро и с видимым удовольствием произнес принц.
Гренвилл сделал эмигрантке знак приблизиться.
– Господи, помилуй нас, грешных! – с комическим ужасом шепнул принц Маргарите. – От нее так и веет страшной добродетелью и… страшной меланхолией.
– Добродетель, ваше высочество, подобна флакону с редкими духами, который надо разбить, чтобы ощутить их благоухание, – ответила улыбаясь Маргарита.
– Увы! Добродетель вовсе не к лицу прекрасному полу! – с легкомысленным вздохом возразил принц, затем с любезной улыбкой обратился к приблизившейся графине: – Мы рады видеть вас в Англии. Его величество всегда с радостью принимает ваших соотечественников, лишившихся родины.
– Ваше высочество очень добры, – с достоинством ответила графиня.
Затем лорд Гренвилл представил принцу ее детей.
– Ваша дочь очаровательна! – воскликнул принц, с ласковой улыбкой глядя на покрасневшую Сюзанну. – Рад видеть вас, виконт! – милостиво обратился он к юному графу. – Я знал вашего отца: он был послом при лондонском дворе.
– Честью сегодняшней встречи с вашим высочеством мы всецело обязаны нашему спасителю, вождю Лиги Алого Первоцвета, – с низким поклоном ответил молодой человек.
– Тс! – остановил его принц, указывая глазами на Шовелена, с насмешливой улыбкой наблюдавшего эту сцену.
– Я позволю себе просить ваше высочество не удерживать этого юношу в выражении своих благородных чувств, – смело сказал Шовелен. – Интересный Алый Первоцвет отлично известен Франции и… мне.
Принц бросил на говорившего проницательный и далеко не дружелюбный взгляд.
– В таком случае, – холодно сказал он, – вы знаете о нашем национальном герое гораздо больше, нежели мы сами. Может быть, вы даже откроете нам его имя? Взгляните на дам: их взоры прикованы к вам! Вы, право, приобретете огромную популярность у прекрасного пола, если удовлетворите женское любопытство!
– Ваше высочество, – с той же смелой улыбкой сказал Шовелен, – на моей родине существует убеждение, что если бы ваше высочество только захотели, то могли бы дать самые подробные сведения об этом интересном и таинственном придорожном цветке.
С этими дерзкими словами он устремил на Маргариту пытливый и насмешливый взгляд, но она выдержала его без всякого смущения.
– Нет, милейший! – почти сердито возразил принц. – Я не из болтливых, а члены Лиги так ревниво оберегают свою тайну, что прелестным поклонницам загадочного вождя приходится довольствоваться обожанием призрака. Мы не знаем даже, какова его наружность: высок он или мал ростом, брюнет или блондин, красив или безобразен… Одно мы знаем твердо, – прибавил принц с тем благородным достоинством, которое привлекало к нему сердца, – что это отважнейший рыцарь в мире и что этот рыцарь – англичанин.
– Ваше высочество могли бы прибавить, – вмешалась Маргарита, бросив на Шовелена вызывающий взгляд, – что мы, женщины, считаем его героем, подобным героям древнего мира, что мы обожаем его, носим его эмблему, дрожим за него, когда он в опасности, ликуем с ним в честь его торжества!
Шовелен ответил лишь молчаливым и почтительным поклоном. Он не мог не понять, что и принц, и Маргарита говорили с известным намерением, но к презрению принца он был совершенно равнодушен, а красавицу, в пышных локонах которой горел букетик красных цветов из рубинов и бриллиантов, он крепко держал в своих когтях. Поэтому он остался невозмутимым и спокойно ждал, что будет дальше.
– Графиня, – сказал принц, небрежно отворачиваясь от революционного агента, – позвольте мне, в свою очередь, представить вам нашего друга – леди Маргариту Блейкни. Вам с ней, думаю, найдется о чем поговорить. Мы с особенным удовольствием приветствуем соотечественников леди Блейкни: ее друзья – наши друзья, ее враги – наши враги.
Синие глаза Маргариты лукаво сверкнули: надменная аристократка получила публичный урок, но графиня, у которой преклонение перед королевской властью обратилось почти в религиозный культ, слишком уважала представителей этой власти и слишком хорошо знала придворный этикет, чтобы выказать малейшее смущение. Дамы обменялись церемонными поклонами.
– Его высочество очень милостив к нам, – сказала леди Блейкни с шаловливой улыбкой. – Но его благосклонное посредничество не было даже необходимо: я с удовольствием вспоминаю ваш любезный прием во время нашего последнего свидания.
– Мы, несчастные изгнанники, можем выражать нашу признательность его высочеству, в точности исполняя его желания, – холодно ответила графиня с новым церемонным поклоном. – Что касается нашего отважного спасителя, то так как мы не знаем его и не в состоянии лично поблагодарить, нам остается лишь молить за него Бога.
– А нам, бедным мужьям, – дурашливым тоном громко сказал блестящий щеголь сэр Перси Блейкни, – остается только лицезреть, как наши жены обожают какой-то призрак!
Все рассмеялись, и принц, горячо привязанный к Блейкни и находивший все его дурачества остроумными, смеялся громче всех. Затем нарядная толпа рассыпалась по всем комнатам, и бал начался…
Бал у лорда Гренвилла был первым и самым блестящим в этом сезоне. Сам принц Уэльский обещал почтить его своим присутствием, ожидалась также масса знатных гостей. Поэтому лорд Гренвилл уже после второго акта оперы «Орфей» поспешил домой, и к десяти часам (время необычайно позднее для той эпохи) роскошно убранный дом министерства был уже полон народу. Из бального зала, словно нежный аккомпанемент к смеху и беспечной болтовне, доносились звуки менуэта.
Стоя на верхней площадке лестницы, убранной тропическими растениями и благоухавшей цветами, радушный хозяин встречал гостей, которые, обменявшись с ним положенными церемонными поклонами, направлялись в бальный зал или в игорную комнату сообразно своим вкусам и наклонностям.
В нескольких шагах от Гренвилла стоял Шовелен, с нетерпением ожидавший приезда леди Блейкни. В строго монархической Англии, возмущавшейся террором и анархией, царившими у ее соседей, представитель революционного правительства не мог быть приятным гостем, но, являясь лицом официальным, был вежливо принят британскими коллегами. Питт пожимал ему руку при официальных встречах, Гренвилл учтиво разговаривал с ним, но в обществе его совершенно игнорировали: мужчины даже не подавали ему руки, а дамы откровенно отворачивались от него. Однако Шовелен не смущался этими неприятностями, иронически называя их «случайностями дипломатической карьеры». Его горячая любовь к родине была довольна своеобразна: он слепо преклонялся перед революцией и ненавидел так же слепо всякое общественное неравенство, откуда бы оно ни проистекало. Поэтому его нисколько не задевали щелчки, выпадавшие на его долю в старомодной и верноподданной Англии. Он весь был поглощен одной заботой: твердо веря, что аристократия – злейший враг Французской республики, он был одним из тех кровожадных патриотов эпохи террора, которые высказали жестокое пожелание, сделавшееся историческим: «Пусть бы у всех аристократов была одна голова, чтобы можно было отсечь ее одним ударом гильотины».
Шовелен не сомневался, что роялисты, сбежавшие за границу, всячески старались восстановить иностранные державы против революционной Франции, образуя заговоры в Англии, Бельгии и Голландии, добиваясь вооруженной помощи для освобождения короля и королевы; и, если бы это удалось им, в результате, конечно, явились бы казни кровожадных вождей чудовищной республики. Удивительно ли, что таинственный и романтический предводитель Лиги Алого Первоцвета сделался предметом глубокой ненависти Шовелена: ведь девять десятых эмигрантов, принятых английским двором, были обязаны своей жизнью именно этому человеку и его Лиге. И Шовелен дал торжественную клятву своим единомышленникам, что отыщет опасного врага, привезет его во Францию и… Ах, с каким наслаждением думал он о той блаженной минуте, когда голова загадочного вдохновителя Лиги падет под ударом гильотины!
На грандиозной лестнице все пришло в движение, разговоры моментально смолкли, и величественный мажордом важно провозгласил: «Его королевское высочество принц Уэльский!», а после короткой паузы: «Сэр Перси Блейкни, леди Блейкни!»
Хозяин поспешил навстречу высокому гостю, и принц в великолепном костюме из атласа и бархата цвета лососины, сияя золотым шитьем, вошел в зал, ведя под руку Маргариту. По левую руку от принца шел сэр Перси в пышном костюме, сшитом в стиле энкруаябль[3], с дорогими кружевами на воротнике и рукавах и со шляпой под мышкой.
– Прошу у вашего высочества разрешения представить графиню де Турнэ де Бассерив, только что прибывшую из Франции со своими детьми, – продолжал лорд Гренвилл.
Последовали обычные приветствия, после чего хозяин, почтительно склонившись перед высоким гостем, попросил позволения представить его высочеству полномочного агента французского правительства.
Шовелен выступил вперед и отвесил наследнику престола низкий поклон.
– Месье, – холодно сказал принц, – мы постараемся забыть о пославшем вас правительстве и будем видеть в вас только гостя, в этом смысле мы можем приветствовать вас. Добро пожаловать!
Шовелен поклонился еще ниже сперва принцу, потом Маргарите.
– А-а! Маленький Шовелен! – беспечным тоном сказала она, протягивая ему кончики пальцев. – Мы с месье старые знакомые, ваше высочество!
При этом известии принц чуть более милостиво улыбнулся агенту.
– Очень рад! Им, значит, посчастливилось? – быстро и с видимым удовольствием произнес принц.
Гренвилл сделал эмигрантке знак приблизиться.
– Господи, помилуй нас, грешных! – с комическим ужасом шепнул принц Маргарите. – От нее так и веет страшной добродетелью и… страшной меланхолией.
– Добродетель, ваше высочество, подобна флакону с редкими духами, который надо разбить, чтобы ощутить их благоухание, – ответила улыбаясь Маргарита.
– Увы! Добродетель вовсе не к лицу прекрасному полу! – с легкомысленным вздохом возразил принц, затем с любезной улыбкой обратился к приблизившейся графине: – Мы рады видеть вас в Англии. Его величество всегда с радостью принимает ваших соотечественников, лишившихся родины.
– Ваше высочество очень добры, – с достоинством ответила графиня.
Затем лорд Гренвилл представил принцу ее детей.
– Ваша дочь очаровательна! – воскликнул принц, с ласковой улыбкой глядя на покрасневшую Сюзанну. – Рад видеть вас, виконт! – милостиво обратился он к юному графу. – Я знал вашего отца: он был послом при лондонском дворе.
– Честью сегодняшней встречи с вашим высочеством мы всецело обязаны нашему спасителю, вождю Лиги Алого Первоцвета, – с низким поклоном ответил молодой человек.
– Тс! – остановил его принц, указывая глазами на Шовелена, с насмешливой улыбкой наблюдавшего эту сцену.
– Я позволю себе просить ваше высочество не удерживать этого юношу в выражении своих благородных чувств, – смело сказал Шовелен. – Интересный Алый Первоцвет отлично известен Франции и… мне.
Принц бросил на говорившего проницательный и далеко не дружелюбный взгляд.
– В таком случае, – холодно сказал он, – вы знаете о нашем национальном герое гораздо больше, нежели мы сами. Может быть, вы даже откроете нам его имя? Взгляните на дам: их взоры прикованы к вам! Вы, право, приобретете огромную популярность у прекрасного пола, если удовлетворите женское любопытство!
– Ваше высочество, – с той же смелой улыбкой сказал Шовелен, – на моей родине существует убеждение, что если бы ваше высочество только захотели, то могли бы дать самые подробные сведения об этом интересном и таинственном придорожном цветке.
С этими дерзкими словами он устремил на Маргариту пытливый и насмешливый взгляд, но она выдержала его без всякого смущения.
– Нет, милейший! – почти сердито возразил принц. – Я не из болтливых, а члены Лиги так ревниво оберегают свою тайну, что прелестным поклонницам загадочного вождя приходится довольствоваться обожанием призрака. Мы не знаем даже, какова его наружность: высок он или мал ростом, брюнет или блондин, красив или безобразен… Одно мы знаем твердо, – прибавил принц с тем благородным достоинством, которое привлекало к нему сердца, – что это отважнейший рыцарь в мире и что этот рыцарь – англичанин.
– Ваше высочество могли бы прибавить, – вмешалась Маргарита, бросив на Шовелена вызывающий взгляд, – что мы, женщины, считаем его героем, подобным героям древнего мира, что мы обожаем его, носим его эмблему, дрожим за него, когда он в опасности, ликуем с ним в честь его торжества!
Шовелен ответил лишь молчаливым и почтительным поклоном. Он не мог не понять, что и принц, и Маргарита говорили с известным намерением, но к презрению принца он был совершенно равнодушен, а красавицу, в пышных локонах которой горел букетик красных цветов из рубинов и бриллиантов, он крепко держал в своих когтях. Поэтому он остался невозмутимым и спокойно ждал, что будет дальше.
– Графиня, – сказал принц, небрежно отворачиваясь от революционного агента, – позвольте мне, в свою очередь, представить вам нашего друга – леди Маргариту Блейкни. Вам с ней, думаю, найдется о чем поговорить. Мы с особенным удовольствием приветствуем соотечественников леди Блейкни: ее друзья – наши друзья, ее враги – наши враги.
Синие глаза Маргариты лукаво сверкнули: надменная аристократка получила публичный урок, но графиня, у которой преклонение перед королевской властью обратилось почти в религиозный культ, слишком уважала представителей этой власти и слишком хорошо знала придворный этикет, чтобы выказать малейшее смущение. Дамы обменялись церемонными поклонами.
– Его высочество очень милостив к нам, – сказала леди Блейкни с шаловливой улыбкой. – Но его благосклонное посредничество не было даже необходимо: я с удовольствием вспоминаю ваш любезный прием во время нашего последнего свидания.
– Мы, несчастные изгнанники, можем выражать нашу признательность его высочеству, в точности исполняя его желания, – холодно ответила графиня с новым церемонным поклоном. – Что касается нашего отважного спасителя, то так как мы не знаем его и не в состоянии лично поблагодарить, нам остается лишь молить за него Бога.
– А нам, бедным мужьям, – дурашливым тоном громко сказал блестящий щеголь сэр Перси Блейкни, – остается только лицезреть, как наши жены обожают какой-то призрак!
Все рассмеялись, и принц, горячо привязанный к Блейкни и находивший все его дурачества остроумными, смеялся громче всех. Затем нарядная толпа рассыпалась по всем комнатам, и бал начался…
Глава 1 2
В то время как маска беспечной веселости, придавая Маргарите особенную привлекательность, делала ее притягательным центром блестящей молодежи, сердце ее ныло от тяжелой тоски. Она чувствовала себя как осужденный на смерть, доживающий на земле последний день своей жизни. Каждый нерв в ней дрожал. Слабая надежда найти в ленивом добродушном муже надежного друга и советника исчезла так же быстро, как появилась. Конечно, в этот тягостный момент ее жизни, когда судьба заставляла ее выбирать между любовью к брату и отвратительной ролью, навязанной ей Шовеленом, долг мужа – быть ее опорой. Но как обратиться к этому флегматичному человеку, равнодушному, несмотря на его добродушие, ко всему на свете, кроме, может быть, карт? Вот он стоит, окруженный пустоголовыми фатами, с восхищением повторяющими только что сочиненное им четверостишие. Что за глупые слова! Что находят люди в выходках и словечках ее мужа? Принц даже спросил ее, оценила ли она последнее поэтическое произведение своего супруга:
Вполне предоставленная и сегодня, как всегда, самой себе, Маргарита решилась ни о чем больше не думать и ждать приговора судьбы. Жизнь среди парижской богемы, полная непредвиденных случайностей и неожиданных поворотов, сделала ее отчасти фаталисткой. Она чувствовала, что остановить или направить ход событий не в ее власти: Шовелен назначил ей цену за голову ее брата, предоставив выбор – принять или не принять его условия. Так пусть же судьба решит вопрос и укажет ей выход! И, отгоняя страшную мысль, она кокетничала с толпой поклонников, которых сегодня окончательно сводила с ума ее яркая красота, одухотворенная душевной тревогой.
Лорд Энтони и сэр Эндрю появились только в середине вечера. Фоулкс тотчас же подошел к мадемуазель де Турнэ и, удалившись с нею в глубокую амбразуру окна, начал серьезный и, как заметила Маргарита, очень приятный для них обоих разговор. И Фоулкс, и Дьюхерст имели несколько озабоченный и смущенный вид, но в их манерах Маргарита не нашла ни малейшего намека на ожидание какой-либо катастрофы.
«Кто же из всех этих блестящих кавалеров загадочный вождь таинственной Лиги? – думала она, пристально вглядываясь в оживленную толпу. – Где герой, держащий в руках нити отважных заговоров и судьбу стольких человеческих жизней?»
Ей страстно хотелось теперь, когда ему грозила смертельная опасность, узнать этого человека, выразить ему восторг, возбуждаемый в ней его безумной отвагой. Если Дьюхерст и Фоулкс явились на бал, чтобы получить от него новый mot dordre[4], то и он сам, конечно, здесь. Но ни в ком из всей этой толпы не могла она предположить железную энергию и смелый ум, благодаря которым кружок свободолюбивой аристократической молодежи беспрекословно подчинялся воле одного человека, любил, почитал, обожал его. В числе членов Лиги, по слухам, находился и наследник британского престола.
Который же? Неужели сэр Эндрю? Не может быть – с его добрыми голубыми глазами, которые с такой нежной любовью следят за каждым движением маленькой Сюзанны! Маргарита увидела, как молодой человек, медленно подойдя к малой гостиной, прислонился к двери, беспокойно оглядываясь, словно кого-то или чего-то поджидая. Удалив под каким-то предлогом своего кавалера, Маргарита приблизилась к Фоулксу и как раз вовремя, чтобы заметить, что молодой Гастингс, приятель ее мужа, быстро прошел мимо сэра Эндрю и еще быстрее сунул что-то в его руку. Сэр Эндрю немедленно вошел в малую гостиную. Так вот в чьих руках ключ к тайне! Маргарита забыла свое восхищение благородным незнакомцем и теперь сознавала лишь одно: в маленькой комнате, в двух шагах от нее, находился молодой Фоулкс, а в его руках талисман, который мог спасти ее брата.
Она вошла в комнату и, неслышно ступая по толстому ковру, подошла к молодому человеку. Он стоял спиной к дверям у низкого стола, на котором горели свечи в массивном серебряном канделябре, и читал записку. При легком шелесте ее платья он быстро оглянулся.
– Я задыхаюсь от духоты! Мне дурно! – простонала Маргарита, проводя рукой по лбу и почти падая ему на руки, так что он едва успел поддержать ее, но все же крепко зажал в левой руке бумажку.
– Боже, что с вами, леди Блейкни? – с тревогой спросил он, усаживая Маргариту в кресло, стоявшее у самого стола.
– Ничего… это сейчас пройдет, – слабым голосом ответила она, закрывая глаза и прислоняя голову к спинке кресла. – Не обращайте на меня внимания… мне уже лучше…
Сэр Эндрю молча стоял возле нее, ожидая, пока она придет в себя. Вдруг Маргарита, глаза которой были полузакрыты, скорее почувствовала, чем увидела, что он протянул руку с бумажкой к горящей свече – записка загорелась. Маргарита открыла глаза, схватила ее и, быстро погасив обгоревший конец, поднесла к носу и стала усиленно нюхать.
– Кто это научил вас, сэр Эндрю, что запах жженой бумаги – лучшее средство против дурноты? – невинным тоном спросила она, крепко сжимая в унизанных кольцами пальцах заветную бумажку. – Ваша бабушка?
Растерявшийся Фоулкс молчал, глядя на нее во все глаза, не отдавая себе отчета в том, что произошло.
Маргарита расхохоталась.
– Ну, что такое? Что вы на меня уставились? – весело спросила она. – Ваше средство помогло: видите – мне гораздо лучше… да и здесь так прохладно в сравнении с душным залом.
Сэр Эндрю вспомнил, что эта женщина – француженка, что невероятный слух о гибели маркиза де Сен-Сира мог иметь свое основание, и ломал себе голову, как бы завладеть клочком бумаги, зажатым в ее руке.
– Почему вы так смотрите на меня? – смеясь, воскликнула Маргарита. – Это нелюбезно, сэр Эндрю! Я начинаю думать, что мое присутствие не обрадовало вас, а смутило… Как вижу, не забота обо мне и не советы бабушки заставили вас зажечь бумажку: вы просто торопились уничтожить письмо от дамы вашего сердца. Ну, признавайтесь: в чем дело? Разрыв или примирение?
– Что бы ни заключалось в этой записке, – с улыбкой сказал сэр Эндрю, к которому уже вернулось самообладание, – она моя, и потому… – И не заботясь о том, что его поступок может показаться невежливым, он решительно протянул руку к злополучному клочку бумаги.
Маргарита отшатнулась и толкнула столик с канделябром, так что тот тяжело упал на пол.
– Ах! – испуганно крикнула она.
Хотя Фоулкс с невероятной скоростью поднял канделябр и водворил его на место, Маргарита все-таки успела пробежать содержание записки, написанной тем же измененным почерком, который она уже видела. В уголке стояло изображение Алого Первоцвета.
Взглянув на Маргариту, сэр Эндрю прочел на ее лице только искреннюю радость, что инцидент кончился благополучно. Обгорелая бумажка, оброненная как бы нечаянно, лежала на ковре, и он поднял ее.
– Стыдитесь, сэр Эндрю! – с шутливым упреком сказала Маргарита. – Вижу, вы губите сердце какой-то чувствительной герцогини, но это не мешает вам ухаживать за милой маленькой Сюзанной! Ну да хорошо уж, хорошо! Охотно верю, что сам Купидон покровительствует вам и готов был помочь вам спалить все министерство, лишь бы принудить меня выпустить из рук бедную записочку, прежде чем мой взор успеет осквернить ее. И подумать, что еще минута, и я, может быть, узнала бы тайну чьей-то любви!
– Вы меня простите, леди Блейкни, если я возвращусь к тому интересному занятию, которое было прервано вашим появлением? – сказал сэр Эндрю, очевидно, вполне успокоившийся.
– О, пожалуйста! Я уж больше не посмею бороться с богом любви! Бедное любовное послание!
Бумажка наконец сгорела.
– А теперь, сэр Эндрю, – сказала Маргарита с одной из самых чарующих своих улыбок, – не рискнете ли вы подвергнуться гневу вашей ревнивой красавицы, то есть не пригласите ли вы меня на менуэт?
Стихотворение сэра Перси облетело все залы. Принц был в восторге и божился, что без Блейкни его жизнь была бы лишена всякой радости. Взяв своего друга под руку, он увлек его в игорную комнату. На больших вечерах сэр Перси большей частью интересовался только карточным столом, предоставляя своей красавице жене веселиться или скучать, кокетничать или танцевать по ее усмотрению.
Алый Первоцвет мы ищем впопыхах, —
Где ж он? На земле? В аду? Иль в небесах?
Франция давно охотится за ним,
Но Цветок проклятый все ж неуловим!
Вполне предоставленная и сегодня, как всегда, самой себе, Маргарита решилась ни о чем больше не думать и ждать приговора судьбы. Жизнь среди парижской богемы, полная непредвиденных случайностей и неожиданных поворотов, сделала ее отчасти фаталисткой. Она чувствовала, что остановить или направить ход событий не в ее власти: Шовелен назначил ей цену за голову ее брата, предоставив выбор – принять или не принять его условия. Так пусть же судьба решит вопрос и укажет ей выход! И, отгоняя страшную мысль, она кокетничала с толпой поклонников, которых сегодня окончательно сводила с ума ее яркая красота, одухотворенная душевной тревогой.
Лорд Энтони и сэр Эндрю появились только в середине вечера. Фоулкс тотчас же подошел к мадемуазель де Турнэ и, удалившись с нею в глубокую амбразуру окна, начал серьезный и, как заметила Маргарита, очень приятный для них обоих разговор. И Фоулкс, и Дьюхерст имели несколько озабоченный и смущенный вид, но в их манерах Маргарита не нашла ни малейшего намека на ожидание какой-либо катастрофы.
«Кто же из всех этих блестящих кавалеров загадочный вождь таинственной Лиги? – думала она, пристально вглядываясь в оживленную толпу. – Где герой, держащий в руках нити отважных заговоров и судьбу стольких человеческих жизней?»
Ей страстно хотелось теперь, когда ему грозила смертельная опасность, узнать этого человека, выразить ему восторг, возбуждаемый в ней его безумной отвагой. Если Дьюхерст и Фоулкс явились на бал, чтобы получить от него новый mot dordre[4], то и он сам, конечно, здесь. Но ни в ком из всей этой толпы не могла она предположить железную энергию и смелый ум, благодаря которым кружок свободолюбивой аристократической молодежи беспрекословно подчинялся воле одного человека, любил, почитал, обожал его. В числе членов Лиги, по слухам, находился и наследник британского престола.
Который же? Неужели сэр Эндрю? Не может быть – с его добрыми голубыми глазами, которые с такой нежной любовью следят за каждым движением маленькой Сюзанны! Маргарита увидела, как молодой человек, медленно подойдя к малой гостиной, прислонился к двери, беспокойно оглядываясь, словно кого-то или чего-то поджидая. Удалив под каким-то предлогом своего кавалера, Маргарита приблизилась к Фоулксу и как раз вовремя, чтобы заметить, что молодой Гастингс, приятель ее мужа, быстро прошел мимо сэра Эндрю и еще быстрее сунул что-то в его руку. Сэр Эндрю немедленно вошел в малую гостиную. Так вот в чьих руках ключ к тайне! Маргарита забыла свое восхищение благородным незнакомцем и теперь сознавала лишь одно: в маленькой комнате, в двух шагах от нее, находился молодой Фоулкс, а в его руках талисман, который мог спасти ее брата.
Она вошла в комнату и, неслышно ступая по толстому ковру, подошла к молодому человеку. Он стоял спиной к дверям у низкого стола, на котором горели свечи в массивном серебряном канделябре, и читал записку. При легком шелесте ее платья он быстро оглянулся.
– Я задыхаюсь от духоты! Мне дурно! – простонала Маргарита, проводя рукой по лбу и почти падая ему на руки, так что он едва успел поддержать ее, но все же крепко зажал в левой руке бумажку.
– Боже, что с вами, леди Блейкни? – с тревогой спросил он, усаживая Маргариту в кресло, стоявшее у самого стола.
– Ничего… это сейчас пройдет, – слабым голосом ответила она, закрывая глаза и прислоняя голову к спинке кресла. – Не обращайте на меня внимания… мне уже лучше…
Сэр Эндрю молча стоял возле нее, ожидая, пока она придет в себя. Вдруг Маргарита, глаза которой были полузакрыты, скорее почувствовала, чем увидела, что он протянул руку с бумажкой к горящей свече – записка загорелась. Маргарита открыла глаза, схватила ее и, быстро погасив обгоревший конец, поднесла к носу и стала усиленно нюхать.
– Кто это научил вас, сэр Эндрю, что запах жженой бумаги – лучшее средство против дурноты? – невинным тоном спросила она, крепко сжимая в унизанных кольцами пальцах заветную бумажку. – Ваша бабушка?
Растерявшийся Фоулкс молчал, глядя на нее во все глаза, не отдавая себе отчета в том, что произошло.
Маргарита расхохоталась.
– Ну, что такое? Что вы на меня уставились? – весело спросила она. – Ваше средство помогло: видите – мне гораздо лучше… да и здесь так прохладно в сравнении с душным залом.
Сэр Эндрю вспомнил, что эта женщина – француженка, что невероятный слух о гибели маркиза де Сен-Сира мог иметь свое основание, и ломал себе голову, как бы завладеть клочком бумаги, зажатым в ее руке.
– Почему вы так смотрите на меня? – смеясь, воскликнула Маргарита. – Это нелюбезно, сэр Эндрю! Я начинаю думать, что мое присутствие не обрадовало вас, а смутило… Как вижу, не забота обо мне и не советы бабушки заставили вас зажечь бумажку: вы просто торопились уничтожить письмо от дамы вашего сердца. Ну, признавайтесь: в чем дело? Разрыв или примирение?
– Что бы ни заключалось в этой записке, – с улыбкой сказал сэр Эндрю, к которому уже вернулось самообладание, – она моя, и потому… – И не заботясь о том, что его поступок может показаться невежливым, он решительно протянул руку к злополучному клочку бумаги.
Маргарита отшатнулась и толкнула столик с канделябром, так что тот тяжело упал на пол.
– Ах! – испуганно крикнула она.
Хотя Фоулкс с невероятной скоростью поднял канделябр и водворил его на место, Маргарита все-таки успела пробежать содержание записки, написанной тем же измененным почерком, который она уже видела. В уголке стояло изображение Алого Первоцвета.
Взглянув на Маргариту, сэр Эндрю прочел на ее лице только искреннюю радость, что инцидент кончился благополучно. Обгорелая бумажка, оброненная как бы нечаянно, лежала на ковре, и он поднял ее.
– Стыдитесь, сэр Эндрю! – с шутливым упреком сказала Маргарита. – Вижу, вы губите сердце какой-то чувствительной герцогини, но это не мешает вам ухаживать за милой маленькой Сюзанной! Ну да хорошо уж, хорошо! Охотно верю, что сам Купидон покровительствует вам и готов был помочь вам спалить все министерство, лишь бы принудить меня выпустить из рук бедную записочку, прежде чем мой взор успеет осквернить ее. И подумать, что еще минута, и я, может быть, узнала бы тайну чьей-то любви!
– Вы меня простите, леди Блейкни, если я возвращусь к тому интересному занятию, которое было прервано вашим появлением? – сказал сэр Эндрю, очевидно, вполне успокоившийся.
– О, пожалуйста! Я уж больше не посмею бороться с богом любви! Бедное любовное послание!
Бумажка наконец сгорела.
– А теперь, сэр Эндрю, – сказала Маргарита с одной из самых чарующих своих улыбок, – не рискнете ли вы подвергнуться гневу вашей ревнивой красавицы, то есть не пригласите ли вы меня на менуэт?
Глава 13
Казалось, сама судьба послала Маргарите возможность прочесть слова, небрежно нацарапанные на обгорелом клочке бумаги: «Завтра еду сам; буду, если надо, в столовой ровно в час». И Алый Первоцвет вместо подписи. Ах, как близок стал ей теперь этот маленький цветочек!
Ровно в час! Теперь почти одиннадцать. Танцевали последний менуэт, причем леди Блейкни и сэр Эндрю были в первой паре.
Стрелки на часах двигались с безумной скоростью: еще два часа, и судьба Армана Сен-Жюста будет решена!
Меньше чем через два часа его сестра должна решить: сохранить ли про себя сведения, дарованные ей судьбой, предоставив брату идти его путем, вероятно, к гибели, или предать благородного борца за ближних, даже не подозревающего предательства. Как ужасно и то и другое!
Маргарита казалась такой веселой и беззаботной, что тревога сэра Эндрю совершенно рассеялась. Да, она великолепно играла свою роль, лучше, чем на подмостках «Комеди Франсез». Да и не мудрено: там от ее таланта не зависела жизнь брата. Сэр Эндрю никогда не узнал, чего стоило Маргарите поддерживать пустой и веселый разговор.
– Я должна идти к ужину с его высочеством, – сказала она, когда кончился менуэт. – Но прежде чем мы расстанемся, сэр Эндрю, скажите: ведь вы простили меня?
Он снова насторожился:
– За что, леди Блейкни?
– Чего же вы опять испугались? Ведь я не англичанка и не считаю грехом простой обмен billets doux[5]. Я ничего не скажу Сюзанне… А вас, сэр Эндрю, жду к себе в среду.
– В среду не обещаю, леди Блейкни: мне на днях придется ненадолго уехать из Лондона.
– На вашем месте я ни за что не уехала бы, – серьезно сказала Маргарита, и в ее глазах опять появилось тревожное выражение. – Но никто ведь не умеет лучше вас бросать мяч, – невинным тоном прибавила она. – Нам будет страшно вас недоставать!
Сэр Эндрю молча поклонился и проводил леди Блейкни к его высочеству.
– Ужин ждет нас, – сказал принц, подавая ей руку. – Я полон надежд, потому что имею полное право ждать милостивой улыбки от богини красоты: богиня счастья весь вечер упорно от меня отворачивалась.
Ровно в час! Теперь почти одиннадцать. Танцевали последний менуэт, причем леди Блейкни и сэр Эндрю были в первой паре.
Стрелки на часах двигались с безумной скоростью: еще два часа, и судьба Армана Сен-Жюста будет решена!
Меньше чем через два часа его сестра должна решить: сохранить ли про себя сведения, дарованные ей судьбой, предоставив брату идти его путем, вероятно, к гибели, или предать благородного борца за ближних, даже не подозревающего предательства. Как ужасно и то и другое!
Маргарита казалась такой веселой и беззаботной, что тревога сэра Эндрю совершенно рассеялась. Да, она великолепно играла свою роль, лучше, чем на подмостках «Комеди Франсез». Да и не мудрено: там от ее таланта не зависела жизнь брата. Сэр Эндрю никогда не узнал, чего стоило Маргарите поддерживать пустой и веселый разговор.
– Я должна идти к ужину с его высочеством, – сказала она, когда кончился менуэт. – Но прежде чем мы расстанемся, сэр Эндрю, скажите: ведь вы простили меня?
Он снова насторожился:
– За что, леди Блейкни?
– Чего же вы опять испугались? Ведь я не англичанка и не считаю грехом простой обмен billets doux[5]. Я ничего не скажу Сюзанне… А вас, сэр Эндрю, жду к себе в среду.
– В среду не обещаю, леди Блейкни: мне на днях придется ненадолго уехать из Лондона.
– На вашем месте я ни за что не уехала бы, – серьезно сказала Маргарита, и в ее глазах опять появилось тревожное выражение. – Но никто ведь не умеет лучше вас бросать мяч, – невинным тоном прибавила она. – Нам будет страшно вас недоставать!
Сэр Эндрю молча поклонился и проводил леди Блейкни к его высочеству.
– Ужин ждет нас, – сказал принц, подавая ей руку. – Я полон надежд, потому что имею полное право ждать милостивой улыбки от богини красоты: богиня счастья весь вечер упорно от меня отворачивалась.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента