Барская Мария. Мелодии осенней любви

Мария Барская
Мелодии осенней любви

I

   Лифт медленно поднимался вверх. Вдруг что-то коротко скрежетнуло. Кабина конвульсивно дернулась и… замерла. Лампочка тоже мигнула, намереваясь погаснуть, однако, сменив гнев на милость, осталась гореть.
   — Как вы думаете, что случилось? — спросил у Ирины седоватый мужчина, с которым они вместе ехали в лифте.
   — Застряли, — коротко ответила она.
   Странный вопрос человек задает!
   — И что теперь делать, — снова заговорил он. — Попробуем нажать на «стоп» и первый этаж. Так, кажется, советуют.
   — Попытайтесь. Правда, надежды мало.
   Ирина оказалась права: попытка не удалась.
   По своему и чужому опыту она знала, если в их доме лифты застревали, то стронуть их с мертвой точки мог только специалист.
   — Нажмите лучше на кнопку вызова диспетчера, — посоветовала она.
   Мужчина последовал ее совету. Наконец в динамике послышался недовольный женский голос:
   — Пассажир, что там у вас?
   — Лифт застрял! — произнесла в ответ Ирина. — Докучаев переулок, одиннадцать.
   — Опять? — Диспетчерша произнесла это таким тоном, словно Ирина нарочно сломала лифт.
   — Опять, — строгим голосом подтвердила Ирина. — В прошлый раз очень плохо починили.
   — Ладно, — вздохнула собеседница. — Вызываю аварийку. Ждите. Лифт-то какой? Грузовой или маленький?
   — Грузовой!
   — Ага. Значит, опять кирпичи возили, — резюмировала диспетчерша. — Ну точно. Мы в ваш дом мусорный бункер заказывали. Допрыгаются ваши жильцы со своими ремонтами.
   — Извиняемся! — подал голос Иринин товарищ по несчастью. — Сколько сидеть нам тут прикажете?
   — Это смотря когда приедут. Не от. меня зависит. Попрошу, чтобы поскорее.
   Она отключилась.
   Мужчина подошел к дверям, чуть их раздвинув, заглянул в образовавшуюся щель и сообщил:
   — Мы вообще-то на каком-то этаже стоим. Может, попытаться открыть?
   — Лучше не надо, — ответила Ирина. — У нас одной женщине этими дверьми так руку зажало, чуть больницей не кончилось. А вам руки беречь надо.
   — Откуда вы знаете? — удивленно вскинул брови он.
   Ну вы же пианист, — быстро проговорила Ирина. — Я сама, правда, никакого отношения к музыкальному миру не имею. Но, поскольку живу в консерваторском доме, не могла не узнать Давида Марлинского — известного музыканта, гражданина мира…
   — Вы так говорите… — Он смутился. — Чувствую себя почти английской королевой!
   Тем не менее Ирина заметила, что ее слова польстили ему.
   — Больше того, — с улыбкой добавила она, — я даже догадываюсь, куда вы сейчас направлялись.
   — Даже так? — Брови Марлинского снова взлетели вверх.
   — Даже, — кивнула она. — К своей дочери Насте.
   — Надо же!
   — Да вы не пугайтесь. Я за вами не слежу. Мы с Настей живем на одном этаже. Квартиры у нас визави.
   — Понятно, — с некоторым облегчением выдохнул он. — Вот незадача, а? Попали мы с вами. — Он поставил на пол большую сумку, которую все это время продолжал держать в руках. — Ну раз вы Настина соседка, давайте знакомиться. Меня Давидом зовут, как вы знаете.
   — Ирина. Очень приятно.
   — Мне тоже. — Он помолчал. — Как вы считаете, мы здесь долго простоим?
   — В прошлый раз меня минут через сорок вытащили.
   — Ой-ой-ой! Настя давно меня ждет. И так опаздывал. На репетиции задержался. Волнуется, наверное.
   — А вы позвоните, — подсказала самый простой, на ее взгляд, выход Ирина.
   — Как же я сам не сообразил, — зашарил по карманам Давид. — А телефон здесь ловит?
   — Должен. Мой точно ловит.
   Вытащив из кармана телефон, Марлинский набрал номер.
   — Настюш, извини, что опаздываю, но сижу в твоем доме в лифте. С твоей очаровательной соседкой!.. С Ириной! — Он смущенно посмотрел на нее. — Простите, не знаю вашего отчества…
   — Николаевна. Только это не важно. Просто Ирина.
   Кивнув, он продолжил разговор с дочерью:
   — Ты тоже застряла? Пробка на Ленинградке? Ну тогда я спокоен. Нас еще неизвестно когда освободят… А-а, ты мне звонила! Это я во время репетиции звонок вырубил, а позже включить забыл. Ну, целую! До встречи.
   Марлинский посмотрел на экран.
   — Действительно, куча звонков и сообщений! Не страшно, подождут. Потом разберусь. Вредная вещь, — потряс он в воздухе телефоном. — Никакого покоя, ни минуты свободы. Большой брат следит за тобой!
   — Говорят, по телефону даже подслушивать можно, — подхватила Ирина.
   — Серьезно? — Давид с испугом покосился на аппарат. — Сейчас совсем отключу его.
   Ирина засмеялась.
   — Можете не стараться. Бесполезно. Противоядие только одно: вынуть аккумулятор.
   — Откуда такие познания? — Давид бросил мобильник в сумку. — Вы инженер?
   — Нет, всего-навсего смотрю телевизор. А по профессии я — преподаватель английского языка.
   Снизу послышался грохот. Затем мужским голосом проорали:
   — Эй, на каком этаже сидите?
   — Точно не знаем, не ниже пятого! — крикнула в ответ Ирина.
   — Ждите. Сейчас буду!
   Мастер так и не появился, зато кабина поехала вверх и вскоре остановилась. Двери раздвинулись.
   — Скорей вылезаем, Ирина! — вытолкал ее на площадку Давид. — Пока этот агрегат не передумал и снова не застрял.
   Остановились они на пятом этаже, который им и требовался.
   — Спасибо за компанию, — церемонно поклонился он.
   — Не за что.
   — Как это не за что! Без вас мне было бы совсем плохо!
   — Мне тоже, — призналась она. — Так что, взаимно.
   Давид надавил на звонок Настиной квартиры. Ирина тем временем отомкнула дверь, ведущую в общий коридор.
   — Дочки вашей, похоже, еще нет. У вас есть ключи от ее квартиры?
   — Да нет, — растерянно произнес он.
   — Тогда идемте ко мне, подождете, пока придет.
   Давид смутился.
   — Как-то неудобно получается. У вас наверняка дела…
   — Под дверью стоять, уверяю вас, еще неудобнее, — начала уговаривать его Ирина, — неизвестно еще, сколько она сквозь пробки пробиваться будет! А вы у меня пока отдохнете, кофейку вам сварю. Тем более мы с вами стресс пережили. Можно сказать, в плену побывали.
   — Ага! У искусственного разума, — улыбнулся он. — Знаете, звякну еще раз Насте. Если она еще далеко, с удовольствием приму ваше предложение.
   Выяснилось, что Настя далеко, пытается объехать какую-то аварию.
   — Возможно, ей еще час добираться до дому, — с расстроенным видом сообщил Ирине Давид.
   — Вот и посидите у меня.
   — Вы уверены, что я не нарушаю ваших планов? Или планов вашей семьи? — по-прежнему смущался он.
   — Вся моя семья — это я, — развела руками Ирина. — А план у меня на сегодня был один, если честно. Телевизор посмотреть или книжку почитать.
   — Не знаю уж, какую книжку вы сейчас читаете, но с телевизором я, пожалуй, смогу конкурировать, — хмыкнул он.
   Тем более и вас по нему иногда показывают, — в тон ему проговорила Ирина. — Представляете, я потом стану хвастаться подругам, что у меня пил кофе сам Марлинский!
   Она распахнула дверь. Они вошли в прихожую.
   — Ирина, вы преувеличиваете мою знаменитость. Я все же классический пианист, а не поп-звезда.
   — Ну и что, — вешая плащ, возразила она. — Ростропович тоже классический виолончелист, а его знают не меньше, чем поп-звезду. И Спивакова тоже.
   Давид тоже повесил свой плащ на крючок и пристроил в углу сумку.
   — Боюсь, народные массы Киркорова знают гораздо лучше.
   — Завидуете? — лукаво глянула на него Ирина.
   — В чем-то, бесспорно, да, — кивнул Давид. — Если бы так же слушали настоящую музыку…
   — Ну вам-то вроде грех жаловаться. Полные залы по всему миру собираете.
   — И все равно, наше искусство волей-неволей приходится признать элитарным. И объем залов у нас не тот. Согласитесь, Ирина, даже Карнеги-Холл — это не спортивный стадион.
   — Ну и попса теперь уже стадионы редко собирает, — сказала Ирина.
   — Да, но слушают все равно в основном ее. Не важно где.
   — Согласна. Ну проходите в комнату. Или лучше на кухню?
   — Давайте по-московски на кухне, — обрадовался он. — Так редко на родину вырываюсь.
   — Ой, вы же после репетиции. Есть, наверное, хотите, — спохватилась она. — Правда, у меня ничего особенного нет.
   — Да что вы, что вы! — запротестовал он. — Мало того, что свалился на вас, как снег на голову.
   — У меня есть кислые щи с грибами. Могу разогреть!
   — Нет, нет, — снова начал отказываться он, однако живот его предательски заурчал.
   — Диагноз ясен, — взяла инициативу в свои руки она. — Мойте руки. Никаких отказов не принимаю. Я, между прочим, хозяйка. Могу и обидеться.
   — Не рискну вас гневить, — покорно отправился в ванную комнату Давид. — Тем более мне так редко перепадает домашнее.
   — Ну вот. А еще отказывались. Правда, возможно, вам не понравится…
   Десять минут спустя Марлинский уплетал вторую тарелку щей и заедал их бородинским хлебом. Между очередными двумя ложками произнес:
   — А вы еще боялись! Такой вкуснятины с детства не ел. Одно из коронных блюд моей бабушки. Но у вас не хуже. И еще, скажу по секрету, вы меня спасли. У Настеньки в холодильнике, кроме зеленого салата и пророщенной пшеницы, обычно вообще ничего не бывает. Фигуру, видите ли, бережет, а о старом усталом папе не думает.
   — Ну конечно, древний старик! — воскликнула Ирина.
   — Вот! Даже пококетничать не даете! В ресторан с ней тоже ходить мука. Грызет там свой силос, и самому неудобно что-нибудь более существенное заказывать. Даже когда при ней какую-нибудь рыбку ешь, чувствуешь себя кровопийцей и душегубом. Весь аппетит пропадает. Не понимаю я этого увлечения диетами.
   — Настя на телевидении работает, и, как мне объясняла, камера сразу к любому весу пять килограммов прибавляет. Вот и старается держать себя в форме.
   Марлинский протестующе фыркнул:
   — Это уже не форма, а минус форма.
   — Ну знаете, вы тоже пончик!
   — Только, в отличие от Насти, не сижу на диетах. Да она вообще-то в меня. Как щепка с детства была. К тому же одна такая репетиция, как сегодня, и два кило долой! В оркестре с прошлого раза половина состава сменилась! Такое впечатление, что ни одной ноты вместе взять не могут! Кто в лес, кто по дрова! Будто первый раз вместе играть сели! Устроили из оркестра проходной двор! А мне с ними пятый концерт Бетховена играть! Это же кошмар!
   Он так распалился, что даже стукнул кулаком по столу. На сахарнице подпрыгнула крышка и громко звякнула.
   — Ой, извините, — стушевался Давид. — Ненавижу непрофессионализм и пренебрежение к делу, которым занимаешься! Да что я вас своими проблемами нагружаю.
   — Что вы. Мне как раз интересно, — возразила Ирина, наливая чай в чашки. Ей с трудом удавалось прятать улыбку. Марлинский сидел такой смешной, взъерошенный! Глаза от возмущения горели, а тонкие длинные пальцы выигрывали на краю стола какой-то мудреный пассаж.
   — Так обидно! Занимаешься. Готовишься. Вкладываешь всю душу, а этим плевать. Пришел, отбарабанил положенное количество времени, и домой! Я чуть ли не на коленях стою. Давайте еще этот эпизод повторим! А мне в ответ: рабочий день кончился! В таком случае выкладывайтесь во время рабочего дня, а не зевайте! Так знаете, что мне ответил концертмейстер альтов? — Марлинский захлебнулся от возмущения. — Мол, вы, Давид Максимович, за каждый концерт получаете деньги, а мы — копейки! Паразит чертов! Я этот концерт вообще бесплатно играю! Говорил же мне мой импресарио: «Зачем соглашаешься?» Правильно говорил! Но на Родине-то надо играть! И Настю лишний раз увидеть хочется!
   Он показал на часы.
   — Кстати, о Насте. Что же с Москвой сделали! Не проехать! Вертолет ей, бедолаге, что ли, купить? С каждым моим приездом — в московской жизни новые сюрпризы.
   — Капитализируемся, — включилась в его страстный монолог Ирина.
   Вот, вот. — Он скорбно покачал головой. — Я многие места вообще не узнаю. Ландшафт меняется столь стремительно, что не поспеваю за переменами. Красивые улочки исчезли. Вместо них какой-то новострой, и преимущественно чудовищный! Помесь рококо с дворцом графа Дракулы!
   Ирина хихикнула:
   — Наше отечество всегда было сильно своими перегибами. То сплошные блоки и панели, то, как теперь, завитушки да башенки.
   — Что хуже, честно сказать, не знаю.
   — Зато сталинские высотки уже превратились в классику и стиль, — продолжала Ирина. — Люди из других стран приезжают полюбоваться. Представляете? А мы еще недавно плевались и называли это уродством.
   — Ну положим, панельными домами вряд ли будут любоваться, — повел головой Марлинский! — У сталинских домов и впрямь свой стиль. Некая имперская величественность. А эти — вообще, коробки для хранения народопоселения.
   — Браво, маэстро, — оценила меткую фразу Ирина. — Ну а за то, что сейчас понастроили, не волнуйтесь особо. Оно в историю не войдет, не успеет. Развалится. Там ведь сплошное недовложение строительных ингредиентов. Да и строят их гастарбайтеры, которым не платят. Соответственно, им на качество наплевать.
   Вот, вот! Как моим сегодняшним оркестрантам! — вновь распалился он. — Это же надо так относиться к Бетховену! Они ничего не получают! Бетховен тоже за свою музыку почти ничего не получал! — Он опять показал на часы. — Куда же Настя запропастилась. Я бы с ума сошел, столько в машине сидеть.
   — В Европе тоже пробки…
   — И в Америке, и в Японии, — перебил ее Давид. — Но не такие. В Москве это стало катастрофой. Бедная моя дочь. Знаете, Ира, хотите верьте, хотите — нет, но я без нее своей жизни не представляю. — Лицо его просветлело. — Единственный родной человек. Кроме нее, никого не осталось. Друзья, естественно, есть, знакомые, приятели, но родной человек — она одна. И ведь я поначалу совсем не хотел появления дочери на свет. С ее матерью мы женаты не были. Даже гражданским браком наши отношения трудно было назвать. Скорее, роман на стадии увядания. Молодые были. И когда она мне объявила, что беременна, я пришел в такую ярость! Мне казалось, что жизнь только начинается и будущее виделось совсем по-другому. Хотелось добиться определенного уровня в музыке, и я считал, что рождение ребенка прервет мой, так сказать, путь в искусстве. Глупый был. И уж совсем в мои планы не входило жениться на Настиной матери. Я тогда подписал первый долгосрочный контракт, должен был на три года уехать во Францию, а семьей себя связывать не собирался. Семья в моих планах фигурировала не раньше, чем лет через десять. Считал, что все у меня впереди, и дети должны появиться лишь потом. Времени полно — успею. А пока я собирался завоевать публику и лучшие концертные залы во всем мире. Однако Настина мать твердо стояла на своем: хочешь или не хочешь, но ребенку быть. Пришлось смириться. А что я мог сделать? Только дать ей свою фамилию и отчество. Я дал и уехал.
   И вот, прошло почти тридцать лет. Ни жены, ни дома, ни других детей — публика моя, залы тоже. А единственный свет в окошке — Настасья. И то, благодаря ее маме. Умная женщина. Не затаила обиду и не препятствовала нашему общению. Вот так, Ирина. Человек предполагает, а судьба располагает. Послушайся тогда меня Вера, и я совсем один в этом мире остался.
   — Настя у вас чудесная выросла, — вполне искренне подтвердила Ирина. — Но вы в принципе еще можете и семью, и других детей завести. Какие ваши годы?
   Он вздохнул:
   — Все женщины детородного возраста ныне уже годятся мне в дочери. О чем мне с ними говорить? Мы — люди разных эпох.
   — Наоборот, сейчас модно на молодых жениться! — засмеялась Ирина. — Посмотрите светскую хронику.
   — У меня склад другой! — буркнул Давид. — И вообще, дело не в моде и не в возрасте. Я смогу жить лишь с человеком, , который меня понимает. Особенно учитывая мою профессию и мой образ жизни. Триста шестьдесят дней в году гастроли. Пять — на отдых. И какая же это семья? Если к тому же о детях подумать. Таскать постоянно за собой невозможно. И что остается: «С приездом, папочка! Счастливого пути, папочка!».
   С Настей мы это уже проходили. Мучительный процесс. А учитывая еще мои годы… — Давид обреченно махнул рукой. — Словом, радуюсь тому, что есть.
   В дверь позвонили.
   — Легка на помине, — пошла открывать Ирина. — Заходи, Настя. Папа тебя заждался.
   — И заболтал любезную хозяйку своими откровениями, — появился в прихожей Марлинский.

II

   Ирина, улыбаясь, складывала посуду в мойку. Какой милый и забавный человек! Пианист с мировой славой, а совсем простой. Никакого гонора, чванства. А как он смешно сердился, что оркестранты не желают выкладываться по полной! Просто кипел! Волосы на голове встопорщились. Вылитый рассерженный попугай! Особенно в профиль!
   В жизни Давид выглядел вполне обычно. Не то, что на большой фотографии, которую Ира видела на стене у Насти. Там он сидит за роялем во время концерта. Длинная седая грива зачесана назад. На лоб упала лишь одна прядь. Острый профиль. Черный фрак выгодно подчеркивает сухопарую фигуру. Красавец! Просто красавец! Чем-то напоминает Франца Листа. Сама-то Ира в музыке не очень. Это ей Настя о сходстве сказала. И портрет показала — Лист за роялем. Примерно в том же ракурсе, что и Марлинский. И впрямь похоже!
   В жизни Давид выглядел куда более обычно. Хотя и грива седая на месте. И фигура по-прежнему подтянутая, как у юноши. И тот же гордый орлиный профиль. Нет, красавцем его в жизни не назовешь. Но человек очень приятный! Обаятельный! Как на него Настя похожа! Еще лет сорок назад считалась бы некрасивой, благодаря фамильному носу с горбинкой. Но сейчас времена, по счастью, изменились. Пока в почете не вульгарная смазливость, а индивидуальность и выразительность, ее лицо считается интересным. Нос кнопкой — банально и скучно. А Настю однажды один сосед сравнил с молодой Анной Ахматовой. Такой, какая она на портрете работы Натана Альтмана. Но самое интересное: Настя на экране, как и отец на сцене, выглядит куда ярче, чем в жизни. Так — просто обычная приятная молодая женщина. А когда ведет свою передачу, будто лампочки у нее внутри загораются! Невероятно обаятельная красавица!
   А у Давида еще к тому же такие выразительные руки! Словно живут собственной жизнью. Да, удивительный человек! И как странно: при всей своей славе одинокий. Но совсем не замкнутый, а открытый. Вон они сегодня только познакомились, а он ей про Настю рассказал. А еще считается, что известные творческие люди обычно снобы и оберегают от окружающих свой внутренний мир. Правда, Марлинский знал, что она, Ира, с Настей по-соседски общается. Возможно, и Настя ему что-нибудь про нее говорила…
   Ох, а как он ел ее щи! Видно, обычно и впрямь ест когда придется и что придется. Зато теперь Ира может похвастаться. Умеет варить любимые щи Давида Марлинского. Позвонить, что ли, Дашке и рассказать? Лопнет от зависти! Обожает громкие имена. Правда, что для нее громкие имена? Спивакова она, конечно, знает. В какой-то стране они жили в одной гостинице. И Дашка однажды вместе с ним проехалась в лифте. А на следующий день Спиваков, встретив ее в фойе, поздоровался. Рассказов об этом потом на полгода было! Однако Марлинский тоже известен. А они с Ирой не просто вместе в лифте ехали, а сперва застряли и пообщались, а после еще целый час на кухне сидели. А Дашка и так уже изошлась, что телеведущая Анастасия Марлинская живет с Ирой на одной лестничной клетке и запросто заглядывает к ней за солью. Теперь Дашка вообще упадет. И сомнительное ее знакомство с главным «Виртуозом Москвы» померкнет.
   Ира взяла было телефонную трубку, но вдруг раздумала. Звонить расхотелось. Что-то останавливало. Словно она боялась разрушить воспоминания о встрече с Давидом. Даже вполне предсказуемая реакция подруги не вдохновляла. Ну да, она, разумеется, начнет охать и ахать. Только вот сокровенность уйдет. Заболтается все, измельчится. Не лучше ли сохранить ощущения при себе? Как внезапно случившийся праздник, в котором место только двоим?
   В дверь позвонили. Ира удивилась. Сегодня она никого не звала.
   — Кто? — на всякий случай поинтересовалась она.
   — Марлинский, — ответили снаружи.
   Сердце ухнуло так глубоко, что защекотало пятки.
   — Вы? — От растерянности Ирина никак не могла отпереть замок.
   — Нет, если вам неудобно, то… — Он осекся.
   — Что вы, что вы! Очень удобно, — пролепетала она. — просто собачку заело.
   — У вас разве животные есть?
   — Нет, собачка от замка.
   Наконец она справилась и рывком распахнула дверь.
   — Ой!
   Она обомлела. Марлинский предстал ей в ярко-цыплячьего цвета свитере и в лохматых, с желтыми помпончиками, тапочках.
   — Нравится? — заметив ее удивление, спросил он, кокетливо помотав в воздухе левой ступней. — Мне самому понравилось. В Штатах не удержался и купил.
   Он совершенно по-детски радовался своему приобретению. Ира засмеялась.
   — Решили мне похвалиться?
   Он смешался.
   — Да нет. Извините. Совершенно по другому поводу. Как-то сразу не сообразил. Вы ведь меня от голодной смерти спасли, а у меня завтра концерт. Приглашаю. Придете?
   — Конечно. А где?
   — В Большом зале консерватории.
   — Билеты нужно заранее покупать? — на всякий случай осведомилась Ирина.
   Однажды ее соседка по дому пригласила на свой концерт, долго при этом объясняя, в каких кассах продаются билеты.
   — Да я же вас… приглашаю! — с обидой воскликнул Марлинский. — Просто с собой нет сейчас билетов. Но завтра утром как-нибудь вам передам. Оставьте мне свой телефон, пожалуйста.
   — Наверное, лучше мобильный? — спросила она.
   — Естественно.
   Ира продиктовала номер.
   — Чтобы не тратить зря время, приходите сразу ко второму отделению, — с улыбкой проговорил он. — В первом этот ужасный дирижер со своим камерным оркестром будет играть пятую симфонию Бетховена. Хорошего не ждите. А во втором, надеюсь, все-таки с ними справиться.
   — Да нет. Уж я к началу лучше приду. А то вдруг что-нибудь перепутаю.
   Ирина почти не ходила на концерты и сильно опасалась, что не сможет рассчитать, когда начнется второе отделение.
   — Дело ваше. Страдайте, — усмехнулся Давид. — Я предупредил. Чтобы потом анафеме меня не предали.
   — Ой, спасибо вам большое. А что это мы стоим? Заходите. — Она посторонилась, пропуская его в дверной проем.
   — С удовольствием бы, но… Нам еще с Настей кое-какие проблемы обсудить надо.
   — Тогда до завтра.
   — Очень рад, что вы пойдете.
   Она опять осталась одна. Вот теперь даже нужно позвонить Дашке. Посоветоваться, в чем лучше идти и как себя лучше держать. Даша с тех пор на Спивакова ходит. А Ирина бывала в Большом зале, когда после института распределилась в консерваторию преподавать английский язык. Сколько времени уже там не работает. Наверное, лет двадцать. В Международный дом музыки на Таганке недавно ходила. На концерт той самой соседки. Удовольствие оказалось не из дешевых. Спасибо, конечно, большое, за такое приглашение! И радости почти никакой. Не понравился Ире этот концерт. К тому же билет, растерявшись от цен, она купила себе подешевле, и звуки туда, где она сидела, доходили волнами — одни слишком громко, другие вообще пропадали. Асам зал напомнил ей сауну, разве только с органом. Кстати, надо потом поинтересоваться! Марлинскому Дом музыки нравится? Многие музыканты этот зал очень ругают. Вернее, два зала — малый и большой. Говорят, играть там неудобно, и акустика плохая. Однако публика была шикарная. Чуть ли не в вечерних туалетах. В Большой зал консерватории раньше ходили поскромнее. Но тогда и шикарной публики, в нынешнем понимании, не существовало.
   Ирина набрала Дашин номер.
   — Ой, сама тебе собиралась звонить! — объявила подруга. — Куда ты пропала? Два дня не разговаривали.
   — Замоталась, — ответила Ирина. — И ученики замучили.
   — Давно тебе твержу, поднимай ставку за урок и сокращай количество.
   — Куда же я ее подниму, — вздохнула Ирина. — У нас стандартная такса. Взвинтишь цену — уйдут к другим.
   — Тебя не переспоришь, — с досадой бросила подруга. — Дело хозяйское, надрывайся. Хотя, честно сказать, не пойму, зачем так мучиться? Ты же одна. Запросы скромные.
   — Родителям надо помогать и племянникам.
   — У племянников свои родители есть. Развели детский сад, пусть сами и крутятся. Тем более что старшая группа этого детского сада сама уже зарабатывает.
   — Права ты, Даша, конечно, — согласилась Ирина. — Но Катька, старшая моя племяшка, скоро сделает меня бабушкой, представляешь?
   — Нашла чему радоваться, — не разделила ее восторг подруга. — Я, например, с ужасом думаю, что у меня когда-нибудь появятся внуки! Ты только представь. Иду я, вся такая молодая и красивая, а какой-нибудь карапуз кричит мне: «Бабуля!» И все! Конец! Каждый сразу понимает, сколько мне лет. К счастью, мой Жорка весь в учебе и девочками пока не интересуется.
   Ира хмыкнула. Блажен, кто верует! Она совсем недавно видела Дашиного сына Георгия в обнимку с очень симпатичной девушкой. Выдавать она его, однако, не собиралась. Тем более Жора слезно просил не рассказывать матери. А то она, мол, расстраивается, когда он отвлекается от учебы.
   — Конечно, я понимаю, — с грустью продолжила Дарья. — Когда-нибудь внуков не миновать. Но я уже для себя решила: вот появятся, запрещу им называть себя бабушкой! Пусть зовут Дашей!
   — И ты от этого почувствуешь себя моложе? — прыснула Ира.
   — Представь себе. И ничего не вижу смешного. Ну хватит о грустном. Рассказывай, что у тебя интересного?
   — Да вот посоветоваться хочу. В чем пойти в Большой зал консерватории.