Страница:
Дэвид Бартелл
Проверочный сигнал
Я кликнул на рабочем столе иконку с надписью «Продвинуть объект на следующий уровень» и поздравил себя с очередной маленькой победой. — Осталось поймать еще один, — произнес я вслух, — и можно идти в отпуск!
— Что там у тебя? — послышался голос Кейтлин из-за низенькой перегородки. — Что-то типа беличьей обезьяны, — сказал я, подразумевая генетическое родство.
— По-моему, такой зверь уже существует.
— Этот гибрид совсем другой. Прикольный. Хочешь посмотреть?
— Не-е. Мне некогда.
Мне, вообще-то, тоже. Надо совершать незапланированные открытия и притом выполнять план.
По чистой случайности было сделано немало открытий и изобретений: пенициллин, например, или, скажем, спички. Обычно из вежливости это называют интуицией, но когда начинаешь заниматься этим сам, понимаешь: тут дело в удаче пополам с отчаянием. Иногда самые интересные результаты дает именно неудачный опыт.
Во время учебы нам как-то раз показывали черно-белую пародию, где Дон Ноте играл чокнутого профессора. Он все время обо что-то спотыкался, ронял штативы с пробирками и разливал реактивы. А на вопрос журналиста, чем это он занимается, воскликнул:
— Стараюсь совершить случайное открытие!
«Интуитивность класса «Д», — гласила возникшая на экране надпись, пока этот придурок не опрокинул что-то и на нее.
Мы возвели случайные открытия в ранг искусства. «Гения» — наш суперкомпьютер — создает миллиарды комбинаций из генома человека, других организмов и первобытной мешанины всего на свете. То, что получается в итоге, направляется в подсистему-симулятор, который моделирует вид и пытается определить, будут ли у него врожденные проблемы, «несовместимые с жизнью».
Симулятор имеет право убивать. И чем совершеннее он становится, тем больше потенциальных жизнеформ вырывает с корнем. Прелесть в том, что в случае гибели объекта исследования никому до этого нет дела. Никто не заметит. Ведь это всего лишь информация, голые цифры. «Гения», разумеется, не сама выносит окончательный вердикт, этим занимаются живые люди. Предпочтение отдают недоучившимся медикам — неглупой и недорогой рабочей силе, — вот почему я и оказался здесь. Родители считали, что с моими руками мне сам Бог велел стать выдающимся хирургом, но спасибо случаю (несчастному): во время первого же посещения приемного отделения «скорой» выяснилось, что при виде крови я падаю в обморок. А вот здесь, в компании генетических разработок «Счастливый случай», я пришелся как нельзя кстати.
До отпуска мне оставалось найти всего один подходящий объект, и я погрузился в работу, не слишком заморачиваясь, насколько сомнительны стоящие на очереди варианты. Выберу что-нибудь более или менее — и свободен. Я уже обнаружил четыре виртуальных вида, представляющих потенциальный интерес. Правда, они не сулили исцеления от таких недугов, как мой синдром экологически зависимой мутации (СЭЗМ). Не обнаружилось среди них ни пресловутого «недостающего звена», ни йети. Но моя плюшевая панда будет хорошо продаваться; кожа свиножабы может помочь пострадавшим от ожогов; а уж на что сгодится эта беличья обезьяна, я и сам пока не знаю…
Загорелся сигнал вызова, и звонок завибрировал моим любимым гитарным рифом. Я аж подпрыгнул, решив, что кто-то завернул мой только что продвинутый объект. Потом прочитал имя звонившего: Тина Пеш. Эту девушку я раньше встречал на нашем этаже.
— Тина? — удивился я. За то время, что Тина здесь работала, она ни с кем не разговаривала, в том числе и со мной. Вот уж неожиданный звонок!
— Тебе звонит эта корова? — подала голос из соседней ячейки Кейтлин.
Я усмехнулся. Женщины в нашей конторе говорили, что у Тины на загривке растет вымя. Так они называли огромный кожный нарост. Но над Тиной насмехались не только из-за этого. Она была шлюхой, и тепленькое местечко в отделе особых проектов, по слухам, получила через постель. Мне трудно представить, кому захотелось переспать с этой «коровой».
— Ага, это Тина. Не веришь? Посмотри сама.
Хоть какой-то предлог, чтобы привлечь внимание Кейтлин.
— Нет уж, спасибо, — фыркнула она. — И что, ты ей отвечать не собираешься?
— И не подумаю!
Да, я не образец отзывчивости. Вот ради друзей готов расшибиться в лепешку, однако друзей у меня негусто.
Вскоре от Тины пришло сообщение: она просила меня зайти к ней в кабинет, чтобы взглянуть на необычный объект, который ей попался. Я соврал Кейтлин, что Тине нужна помощь, потому что она не понимает, как работает «Гения», и направился к лифту. На самом деле я был заинтригован: во-первых, из-за самой Тины, а во-вторых, потому что еще ни разу не был в Особых проектах.
Вообще-то, когда я только устроился на эту работу, Тина однажды пригласила меня поужинать. Я отказался. Меня всегда начинало мутить, когда она слишком быстро поворачивала голову и ее светлые волосы разлетались в стороны, потому что тогда становилась видна эта штука у нее на загривке. Хотя когда ее волосы оставались на месте, она была совсем не страшная, и, привыкнув, я, наверное, все же мог бы закрутить с ней роман. Но к тому времени я был уже наслышан о ее репутации корпоративной шлюхи.
Я отыскал офис Тины на четвертом этаже. Еще не там, где сидят большие шишки, но явно на ступеньку выше, чем в наших кубических сотах. Здесь в коридорах длинные лампы словно отодвигали потолок, а на симпатичных текстурных обоях змеился бесконечный узор из двойных спиралей. У Тины был настоящий отдельный кабинет — с дверью и окном, выходившим на полупустую автостоянку. Я вошел почти на цыпочках, и Тина обернулась не сразу. Шея у нее была прикрыта волосами. Так она ничем не отличалась от любой другой девушки, и я подумал: почему она не удалит этот нарост?
— Привет, — сказал я.
Она обернулась. На ней были джинсы и черная футболка с логотипом «Led Ventrickle». Никакой косметики. По вполне понятной причине тщательно она ухаживала только за волосами.
— Я запросила изображение, — сказала она, глядя, как мне показалось, сквозь меня. — Сейчас будет готово.
Иногда объекты получаются настолько странными, что нужно заказывать их детальное изображение. Некоторые просто неправильные. Какие-то нелепые, типа человекообразных брюхоногих моллюсков. Или саблезубых кишечных червей. Но чаще всего они ужасно забавные. Мы не раз собирались в чьем-нибудь кубе, чтобы поржать над этими картинками. Когда присмотришься, даже самые жуткие твари начинают казаться смешными. Сначала мы придумываем им разные идиотские названия, а потом уже пытаемся отыскать в них что-нибудь полезное.
Я окинул взглядом ее смартдеск, пытаясь понять, о чем она говорит. У всех рабочие столы устроены по-разному, но ее был самый дурацкий. Абсолютно плоский, вообще без наклона, поэтому чтобы разглядеть что-нибудь сквозь блики от окна, надо наклониться прямо над столешницей. К тому же кроме сенсорной панели и коммуникатора, вместо обычного множества разбросанных по периметру окон, открыты были только два. В одном из них было то, над чем Тина сейчас работала (один-единственный объект!), а во втором — папка под заголовком «На следующей неделе», закрытая и запечатанная виртуальной горгульей. При таком минимализме вполне можно было бы обойтись и древним вертикальным монитором.
— Что там у тебя? — спросил я.
Она кликнула объект, чтобы его активировать, и на экране появилось изображение. Я склонился над столом. Выглядело это именно так, как я и представлял по описанию: «Объект 9381093 — гуманоид, с горбом, конечности СН (сверх нормы), белок совместимый…» и т. д. У этого существа имелись две лишние руки, торчащие из недоразвитых ключиц на груди.
Ну и что тут особенного? Четырехрукий уродец, совсем как я.
Хотя нет, позвольте, какой уродец?! Прирожденный хирург — вот кем я должен был стать. И мои руки для этого подходили прекрасно. В отличие от желудка.
Сперва я решил, что это шутка, однако никто из моих приятелей не был настолько крутым хакером, чтобы совершить такой взлом. Скрестив на груди все двадцать пальцев, я уставился на знакомый че-тырехрукий образ. Черты лица были не проработаны, но портрет имел явное сходство со мной.
— Ну и что ты об этом думаешь? — спросила она.
— Похоже на меня.
— Жутко, правда?
— Что это еще за хрень?! — воскликнул я. — В смысле, откуда это взялось?
— Я правда не знаю, — сказала она, озадаченно сдвинув брови. Потом как-то неловко скользнула взглядом по моим рукам и предложила: — Слушай, может, пойдем куда-нибудь перекусим? Заодно и поговорим.
— Ладно, — согласился я. — Только у меня есть еще одна идея. Пойдем-ка спросим у Свами.
Этажом выше работал парень по имени Бен Лебински, которого все звали Свами. Прикованный к инвалидной коляске, умный и богатый. Мы все гадали, на кой ему вообще сдалась работа. С ним мало кто общался, потому что он умел становиться настоящей сволочью, к тому же невозможно было понять, о чем он сейчас думает. Но однажды мы славно с ним поболтали. И о чем бы вы думали? О ботанике!
Свами находился у себя кабинете, в котором, как и у Тины, были настоящие стены и дверь. Дверь оказалась открыта, а Свами сидел к нам спиной, уставившись на свой стол. На подоконнике стояли несколько деревьев-бонсаи, а на стене висела огромная картина: странное дерево. На настоящее дерево оно походило мало, скорее, на что-то фантастическое. Под картиной затейливым зеленым шрифтом значилось название: «Исцеление народов». Были здесь и другие постеры, все в старинном стиле. На одном изображалась Звезда Давида, состоявшая из звеньев тяжелой серой цепи на черном фоне, с загадочной красной подписью «80 000 беспечных эфиопов». Еврейский символ и странная отсылка к Африке… Еще одна картина представляла собой музыкальную партитуру, но если присмотреться, то вместо нот на линейках угадывались крошечные цепочки ДНК. Конечно, темой ДНК в нашей конторе никого не удивишь, но в остальном Свами был типом уникальным.
— Привет, Свами. Я Джимми Таннер. А это Тина Пеш.
Он наполовину развернул свое кресло — видимо, из-за того, что не мог как следует поворачивать голову. Увидев его анфас, я вспомнил, что у него церебральный паралич. Он сидел скособочившись, голова с жидкими черными волосами — набок, пальцы скрючены, так что я со своими лишними руками даже испытал что-то вроде чувства превосходства. Ему было не больше тридцати.
— Привет, ребята, — сказал он. Когда он говорил, голова у него немного раскачивалась, и казалось, что он настроен вполне дружелюбно. — Одно Дерево. Чем могу помочь?
— Тина сегодня наткнулась на довольно странный объект, и мы решили узнать, что ты об этом думаешь.
— Пути «Гении» неисповедимы, — изрек он. — Ну, что там у вас? Мы не принесли ему изображение, а просто описали шестиконечностный объект.
— Это Человек-паук, — заявил он на полном серьезе. Потом хихикнул и ткнул в меня скрюченным пальцем. — Твой родственник!
— Что-то уж больно подозрительное совпадение, — заметил я.
— Ирония и совпадение — это большая разница, — назидательно произнес он.
— И все-таки?
— Может, кто-то просто хотел свести вас с Тиной? Он снова состроил дружелюбную мину, но на этот раз я не купился. Его улыбка погасла.
— Ну и что вы собираетесь делать? Продвинуть объект на следующий уровень?
— Не знаю, — сказала Тина, неуверенно глянув на меня.
— Зачем кому-то столько париться, создавать фальшивый объект — и все только ради того, чтобы свести нас с Тиной? — спросил я.
Тина скорчила презрительную гримасу, а Свами приложил палец к поджатым губам.
— Не знаю, — сказал он, оборачиваясь к Тине.
— И нечего на меня ТАК смотреть! — воскликнула она.
Лицо у нее раскраснелось, и я решил сменить тему. Я не то чтобы стесняюсь смотреть, как люди сгорают от стыда, но в данном случае предпочел бы увидеть это с ней наедине.
— Так что там насчет деревьев? — спросил я.
На этот раз Свами улыбнулся совершенно искренне.
— Просто я люблю деревья, — сказал он. — Вы в курсе, что у них тоже есть недостающее звено?
— Нет…
Я уже пожалел, что спросил.
— Человек произошел от какой-то более ранней формы, и в этой головоломке есть недостающие детали. Если хорошенько подумать, то же самое и с деревьями. Они ведь не всегда были такими большими. Им приходилось состязаться с другими растениями в борьбе за солнечный свет, и некоторые росли все выше и выше. И тем не менее у них больше сходства, чем различий: в одно и то же время сбрасывают листья, и все такое, так что у современных деревьев должны быть общие предки. Возможно, даже один предок. Одно Дерево.
Я пристально вгляделся в картину на стене. Это была компьютерная графика. Ствол у дерева был извилистый, а декоративные, с несоразмерно большими листьями ветви делали его похожим на бонсаи. Листья росли широкие, разлапистые, с заостренными кончиками и зубчатыми краями.
Свами заметил, что я рассматриваю дерево.
— Оставлю это в качестве упражнения для нашей студентки, чтобы она вычислила вид Одного Дерева.
— Кажется, я понял, — сказал я. — Ты работаешь здесь не из-за денег, а ради своих ботанических интересов. Ты просто пользуешься «Генией», чтобы найти свое недостающее звено. Я угадал?
Он улыбнулся и кивнул одобрительно.
— Ты правильно плывешь. Пусть будет так. Тина нетерпеливо махнула рукой.
— Ладно. В любом случае, спасибо.
* * *
Мы с Тиной отправились пообедать. Это было мое первое свидание с тех пор, как я устроился на работу, и всего лишь третье с того момента, как я бросил медицинский. Вообще-то я и во время учебы редко встречался с девушками: отчасти из-за нехватки времени, отчасти из-за того, что ни одна из них не нравилась моей маме. По ее словам, женщины могли встречаться со мной лишь по двум причинам: либо из жалости, либо они сами имели физические недостатки.
— Высокие запросы — это, конечно, здорово, — однажды возразил я. — Но я тебя умоляю, что же ты хочешь, когда у меня тут болтаются четыре руки?!
— Когда-нибудь эти руки еще осчастливят приличную девушку, — ответила она.
Все они такие, эти матери — явно не от мира сего. Мой папаша был полной противоположностью. Однажды он посоветовал мне вообще не жениться, а вместо этого заводить романы только с замужними женщинами. Суть этой теории заключалась в том, что раз они замужем, то уже не будут предъявлять никаких претензий. Вообще-то до этого я думал, что отец с матерью счастливы вместе, но, наверное, они просто притерлись друг к другу.
— И твоя мать, и я были воспитаны в стремлении к счастью и независимости, — объяснял мне отец. — Не самые подходящие для брака принципы, особенно если сложить их вместе. Тысячи лет семейных ценностей и глупых любовных песенок — и все коту под хвост из-за одного поколения, которое решило, что разбирается в этом лучше других.
Мне было искренне жаль его, но он только хлопнул меня по плечу и подмигнул.
— И слава Богу! — хохотнул он.
Ланч с Тиной прошел нормально. Мы сели на метро и отправились в одно местечко на другом конце города, где мы оба еще никогда не были. Это такая итальянская закусочная в нью-йоркском стиле, где хозяин, ньюйоркец явно итальянского происхождения, постоянно орал на явно не итальянских иммигрантов, которые занимались доставшимся ему в наследство хозяйством. Официантов здесь не было, и нам пришлось ждать за прилавком, пока готовился наш заказ. Я взял рулет с пепперони, политый соусом-, а Тина — что-то вроде запеканки из макарон. Мы уселись под нарисованной на стене Пизанской башней, которая грозила обрушиться нам в тарелки.
Никакой особой романтики я не ожидал: мы слеплены из разного теста. Все это для идеальных парочек, которых на самом деле не существует. Некоторые мифы пережили свой практический смысл. И все же мое сознание не покидало ощущение, что меня испытывают. И оно подтвердилось, когда Тина завела разговор о моих руках.
— Почему ты их не удалил? — спросила она, пригвоздив меня взглядом.
Я выдавил из себя смешок:
— А ты не подумала, что так в два раза интереснее?
— Мне или тебе?
Тут уже я рассмеялся по-настоящему. Она самодовольно ухмыльнулась.
— И все-таки? — сказала она. — Неужели эти руки тебя еще не достали? Что-то не верится, чтобы тебе с ними было весело в детстве. Уж я-то знаю!
— В школе в меня тыкали пальцем. Нет, правда, когда я решил впервые пригласить девчонку на свидание, то надел бейсбольные наколенники — на случай, если ей придет в голову меня пнуть.
Тина рассмеялась.
— Я до сих пор ношу такую защиту. Не в прямом смысле, конечно, но ты понимаешь…
Я понимал. Для меня защитой стала маска циника, которую я надевал каждый день. Но когда меня пинали, все-таки было больно.
— Родители говорили, что мои руки — это дар, — сказал я. — Ну, знаешь, как будто я был изуродован не просто так, а с какой-то целью.
Тина громко расхохоталась.
— Ого! Какими же люди бывают идиотами!
— Это точно. Так вот, про божий дар. Мамочка думала, что с четырьмя руками я стану выдающимся хирургом. С чего она взяла, что этими бесполезными клешнями можно делать операции, я понятия не имею.
В ее глазах загорелся огонек.
— Ну, может, ими удобно было бы держать зажимы или что-нибудь в этом роде?
— Именно так она и говорила. Это просто смешно.
— Твои предки все еще живы?
— Оба откинулись пару лет назад.
Она не сказала, что ей очень жаль, потому что ей не было жаль. Нет ничего более тошнотворного, чем фальшь.
— Значит, теперь ты можешь избавиться от лишних рук.
— Даже не знаю… Я привык к ним. — И все-таки она была права, напомнив мне, что теперь я не обязан терпеть их. — А почему ты не удалишь этот нарост?
Я тоже попытался пригвоздить ее взглядом, но она уставилась в пол.
— Боюсь.
— Чего?
— Сама не знаю. Родители боялись, вот и я боюсь.
— По-твоему, у них была реальная причина для страха?
— Кажется, они считали, что со мной может случиться что-нибудь плохое, типа потеряю силу или что-то вроде того. А вдруг там спрятан какой-нибудь гормон? Ну, знаешь, как у Самсона.
— Самсон… Это такой древний супергерой?
— Ага. Когда его главная подружка отстригла ему волосы, он потерял свою силу.
— Значит, на самом деле, ты не знаешь, почему эту штуку нельзя удалять, — сказал я, вставая, чтобы убрать со стола грязную посуду.
— Да.
— Так почему же ты этого не сделаешь?
— Дурацкий вопрос, — сказала она. — Да кто будет со мной возиться, если что-нибудь выйдет не так?
— А как же твои друзья?
— Если бы… Знаешь, как тяжело ухаживать за человеком, которому очень-очень плохо? У меня таких друзей нет.
— Да ладно, может, ничего страшного и не случится. Она посмотрела на меня с презрением.
— А если произойдет? Ну ладно, и все-таки: как насчет тебя?
— Может, тебе стоит поговорить с родителями?
— А может, тебе стоит оставить меня в покое? О моей мамочке вот уже много лет ни слуху ни духу, а папаша сидит в тюрьме.
И она отодвинулась от стола ровно настолько, чтобы упрямо скрестить руки на груди.
— Отлично, — сказал я, не давая ей отделаться так просто. — Значит, начнем с твоего отца.
— Какой же ты кретин, — сказала она, пытаясь подавить усмешку.
— Без комментариев.
— Да пошел ты… А она молодец!
— В субботу утром я за тобой заеду, — сказал я.
* * *
Со времен старых черно-белых фильмов тюрьмы изменились не слишком. Порядки там по-прежнему жуткие, стены голые и пахнут крашеным цементом, а надзиратели — уроды, во всяком случае большинство. Отец Тины сидел именно в таком месте, а не в одном из этих заведений для «белых воротничков». По дороге Тина рассказала мне, что его поймали, когда он пытался взломать какую-то правительственную систему. У него не было привычки нарушать закон, но иногда вполне безобидные вещи, сделанные не в том месте и не в то время, могут оказаться серьезным преступлением. Например, если в самолете слишком громко произнести слово «угон». Отец Тины, Тайлер, получил пятнашку за то, что рылся в личном деле своего босса, выкопав его в архивах нацбеза. Вот такая история.
Нас обыскали и провели в комнату для свиданий. Тина заметно волновалась и то и дело поправляла волосы, а я не мог понять, радует ее предстоящая встреча с отцом или тревожит. Мне она ничего не говорила, но я чувствовал, что их разделяет нечто большее, чем его заключение. Тина села на жесткий пластиковый стул с железными ножками, стоявший перед стеной с толстенным плексигласовым окном, как в банке. Дырку, через которую нужно было говорить, закрывали прозрачные щитки, так что дотронуться друг до друга или что-нибудь передать никто не мог. Я встал у Тины за спиной.
Наконец конвоиры подвели к противоположной стороне перегородки человека в арестантской робе. Тайлер Пеш был среднего сложения, с сальными каштановыми волосами, слишком тщательно причесанными. Казалось, ему около пятидесяти, но лицо выглядело изнуренным, землистым. Увидев Тину, он встрепенулся. Конвоиры отпустили его и удалились сквозь заднюю дверь.
Тина сразу же растеряла свой стервозный имидж и готова была разрыдаться.
— Папочка… — произнесла она.
— Кристина! Как же я рад тебя видеть…
Чтобы избежать дальнейших сантиментов, она торопливо представила меня в качестве «просто приятеля». После этого они не так уж много друг другу сказали. Но словами они словно бы друг друга поглаживали. Никаких телячьих нежностей; все дело в том, как они говорили, как смотрели друг на друга.
Тине было явно не по себе, и она сказала:
— Джимми хочет задать тебе один компьютерный вопрос.
— Да, сэр, — сказал я, сам обалдевая от собственной вежливости.
Должно быть, я пытался как-то уравновесить возникшую неловкость. — Как вам, вероятно, известно, мы работаем в «Счастливом случае», и я хотел узнать, возможно ли взломать нашу сеть.
Я описал ситуацию с четырехруким объектом и смолк, не зная, какие еще детали необходимы папаше.
— Не вопрос, — отозвался он, не раздумывая. — Нужно время, только и всего.
— Отлично. — Я как-то не продумал следующий шаг, а полученный ответ был слишком прост.
Тина хотела, чтобы я сказал что-то еще, и по-прежнему теребила свои волосы. Тайлер смотрел на нее, почти не обращая внимания на мое присутствие.
— Зачем ты пришла, милая? — спросил он.
— Папа, — сказала она, запинаясь. — Я тут просто подумала… удалить вот это.
Она взмахнула рукой по направлению к шее.
— Не знаю, почему ты еще давным-давно этого не сделала.
— Правда? Забавно, но я помню, что мама этого очень боялась. Я почему-то верила в существование какой-то серьезной причины.
— Конечно, причина существовала. Твоя мамаша была идиоткой.
— Кстати, где она сейчас? Ты не знаешь?
— Без понятия, деточка. И на твоем месте я бы держался подальше от этой женщины. Хотя, с другой стороны, я тебя не виню, что ты хочешь ее разыскать. Если найдешь, не говори ей, где я, ладно? А то мне и тут не спрятаться.
Они поговорили еще немного, и Тайлер из вежливости даже задал несколько вопросов мне. Он явно решил, что Тина привела своего парня познакомиться с ее отцом, хотя оба мы это отрицали. Понять, как он отнесся к этой идее, мне так и не удалось.
Время вышло, и конвоиры вернулись. Тайлер твердо посмотрел на свою дочь.
— У меня к тебе один, последний вопрос, — сказал он. — Обещаешь сказать мне правду?
Она фальшиво улыбнулась, а потом фыркнула:
— Папочка, я слишком люблю тебя, чтобы врать.
— Ну, тогда это прозвучит довольно глупо, — сказал он в тон ее сарказму. — Ты меня ненавидишь?
— Конечно, да!
И тут случилось нечто очень странное. Тина, должно быть, смутилась, потому что щеки у нее стали пунцово-красными. Тайлер выпрямился и придвинулся ближе, чтобы разглядеть ее лицо. Поняв, что происходит что-то не то, Тина отвернулась от отца. И тогда я увидел это.
На ее щеках были вытатуированы ярко-красные сердечки. Через мгновение я догадался, что это эмо-макияж. Тина никогда не пользовалась косметикой, иначе я бы заметил, но сейчас ошибки быть не могло. Эмо-макияж — это такая штука, которая реагирует не то на температуру кожи, не то на электрическое сопротивление, не то еще на что-то. И меняет цвет в зависимости от настроения.
Тина так смутилась, что опрокинула стул, когда вскочила на ноги. Она подтолкнула меня кдвери, и железные ножки громко лязгнули по полу.
— Ну же! — сказала она. — Идем отсюда.
Я пожал плечами и взглянул на Тайлера, который остался сидеть ошеломленный.
— Ты что, даже не попрощаешься? — спросил я.
— Пока, папочка! — крикнула она, поправляя волосы. Она так и не обернулась.
* * *
По дороге в клинику мы остановились у банка, чтобы снять со счета деньги. Пока мы ждали в машине у окошка выдачи, я узнал от Тины, что слухи о ее доступности — сплошное вранье. Ни с кем у нас на работе она не спала. Я ей поверил: мужики обычно рассказывают такие байки, когда появляется девушка, которая, по их мнению, представляет угрозу для мужского самолюбия. Это происходит, либо когда она такая обалденная, что ее все хотят, но не могут получить, либо когда она такая страшная, что им стыдно признаться, что да, есть на свете существа женского пола, которых даже их суперлибидо отторгает. Вот они и распускают слухи, чтобы создать иллюзию закономерности этого отторжения. Я это испытал на собственной шкуре — меня самого слишком часто отвергали.
А все поверили, и другие женщины тоже. Кейтлин, например, обзывала Тину коровой. Это у нее была такая манера: разграничивать «телок» и «настоящих» женщин, чтобы мужчинам было проще понять, с какой стороны забора она сама.
— Что там у тебя? — послышался голос Кейтлин из-за низенькой перегородки. — Что-то типа беличьей обезьяны, — сказал я, подразумевая генетическое родство.
— По-моему, такой зверь уже существует.
— Этот гибрид совсем другой. Прикольный. Хочешь посмотреть?
— Не-е. Мне некогда.
Мне, вообще-то, тоже. Надо совершать незапланированные открытия и притом выполнять план.
По чистой случайности было сделано немало открытий и изобретений: пенициллин, например, или, скажем, спички. Обычно из вежливости это называют интуицией, но когда начинаешь заниматься этим сам, понимаешь: тут дело в удаче пополам с отчаянием. Иногда самые интересные результаты дает именно неудачный опыт.
Во время учебы нам как-то раз показывали черно-белую пародию, где Дон Ноте играл чокнутого профессора. Он все время обо что-то спотыкался, ронял штативы с пробирками и разливал реактивы. А на вопрос журналиста, чем это он занимается, воскликнул:
— Стараюсь совершить случайное открытие!
«Интуитивность класса «Д», — гласила возникшая на экране надпись, пока этот придурок не опрокинул что-то и на нее.
Мы возвели случайные открытия в ранг искусства. «Гения» — наш суперкомпьютер — создает миллиарды комбинаций из генома человека, других организмов и первобытной мешанины всего на свете. То, что получается в итоге, направляется в подсистему-симулятор, который моделирует вид и пытается определить, будут ли у него врожденные проблемы, «несовместимые с жизнью».
Симулятор имеет право убивать. И чем совершеннее он становится, тем больше потенциальных жизнеформ вырывает с корнем. Прелесть в том, что в случае гибели объекта исследования никому до этого нет дела. Никто не заметит. Ведь это всего лишь информация, голые цифры. «Гения», разумеется, не сама выносит окончательный вердикт, этим занимаются живые люди. Предпочтение отдают недоучившимся медикам — неглупой и недорогой рабочей силе, — вот почему я и оказался здесь. Родители считали, что с моими руками мне сам Бог велел стать выдающимся хирургом, но спасибо случаю (несчастному): во время первого же посещения приемного отделения «скорой» выяснилось, что при виде крови я падаю в обморок. А вот здесь, в компании генетических разработок «Счастливый случай», я пришелся как нельзя кстати.
До отпуска мне оставалось найти всего один подходящий объект, и я погрузился в работу, не слишком заморачиваясь, насколько сомнительны стоящие на очереди варианты. Выберу что-нибудь более или менее — и свободен. Я уже обнаружил четыре виртуальных вида, представляющих потенциальный интерес. Правда, они не сулили исцеления от таких недугов, как мой синдром экологически зависимой мутации (СЭЗМ). Не обнаружилось среди них ни пресловутого «недостающего звена», ни йети. Но моя плюшевая панда будет хорошо продаваться; кожа свиножабы может помочь пострадавшим от ожогов; а уж на что сгодится эта беличья обезьяна, я и сам пока не знаю…
Загорелся сигнал вызова, и звонок завибрировал моим любимым гитарным рифом. Я аж подпрыгнул, решив, что кто-то завернул мой только что продвинутый объект. Потом прочитал имя звонившего: Тина Пеш. Эту девушку я раньше встречал на нашем этаже.
— Тина? — удивился я. За то время, что Тина здесь работала, она ни с кем не разговаривала, в том числе и со мной. Вот уж неожиданный звонок!
— Тебе звонит эта корова? — подала голос из соседней ячейки Кейтлин.
Я усмехнулся. Женщины в нашей конторе говорили, что у Тины на загривке растет вымя. Так они называли огромный кожный нарост. Но над Тиной насмехались не только из-за этого. Она была шлюхой, и тепленькое местечко в отделе особых проектов, по слухам, получила через постель. Мне трудно представить, кому захотелось переспать с этой «коровой».
— Ага, это Тина. Не веришь? Посмотри сама.
Хоть какой-то предлог, чтобы привлечь внимание Кейтлин.
— Нет уж, спасибо, — фыркнула она. — И что, ты ей отвечать не собираешься?
— И не подумаю!
Да, я не образец отзывчивости. Вот ради друзей готов расшибиться в лепешку, однако друзей у меня негусто.
Вскоре от Тины пришло сообщение: она просила меня зайти к ней в кабинет, чтобы взглянуть на необычный объект, который ей попался. Я соврал Кейтлин, что Тине нужна помощь, потому что она не понимает, как работает «Гения», и направился к лифту. На самом деле я был заинтригован: во-первых, из-за самой Тины, а во-вторых, потому что еще ни разу не был в Особых проектах.
Вообще-то, когда я только устроился на эту работу, Тина однажды пригласила меня поужинать. Я отказался. Меня всегда начинало мутить, когда она слишком быстро поворачивала голову и ее светлые волосы разлетались в стороны, потому что тогда становилась видна эта штука у нее на загривке. Хотя когда ее волосы оставались на месте, она была совсем не страшная, и, привыкнув, я, наверное, все же мог бы закрутить с ней роман. Но к тому времени я был уже наслышан о ее репутации корпоративной шлюхи.
Я отыскал офис Тины на четвертом этаже. Еще не там, где сидят большие шишки, но явно на ступеньку выше, чем в наших кубических сотах. Здесь в коридорах длинные лампы словно отодвигали потолок, а на симпатичных текстурных обоях змеился бесконечный узор из двойных спиралей. У Тины был настоящий отдельный кабинет — с дверью и окном, выходившим на полупустую автостоянку. Я вошел почти на цыпочках, и Тина обернулась не сразу. Шея у нее была прикрыта волосами. Так она ничем не отличалась от любой другой девушки, и я подумал: почему она не удалит этот нарост?
— Привет, — сказал я.
Она обернулась. На ней были джинсы и черная футболка с логотипом «Led Ventrickle». Никакой косметики. По вполне понятной причине тщательно она ухаживала только за волосами.
— Я запросила изображение, — сказала она, глядя, как мне показалось, сквозь меня. — Сейчас будет готово.
Иногда объекты получаются настолько странными, что нужно заказывать их детальное изображение. Некоторые просто неправильные. Какие-то нелепые, типа человекообразных брюхоногих моллюсков. Или саблезубых кишечных червей. Но чаще всего они ужасно забавные. Мы не раз собирались в чьем-нибудь кубе, чтобы поржать над этими картинками. Когда присмотришься, даже самые жуткие твари начинают казаться смешными. Сначала мы придумываем им разные идиотские названия, а потом уже пытаемся отыскать в них что-нибудь полезное.
Я окинул взглядом ее смартдеск, пытаясь понять, о чем она говорит. У всех рабочие столы устроены по-разному, но ее был самый дурацкий. Абсолютно плоский, вообще без наклона, поэтому чтобы разглядеть что-нибудь сквозь блики от окна, надо наклониться прямо над столешницей. К тому же кроме сенсорной панели и коммуникатора, вместо обычного множества разбросанных по периметру окон, открыты были только два. В одном из них было то, над чем Тина сейчас работала (один-единственный объект!), а во втором — папка под заголовком «На следующей неделе», закрытая и запечатанная виртуальной горгульей. При таком минимализме вполне можно было бы обойтись и древним вертикальным монитором.
— Что там у тебя? — спросил я.
Она кликнула объект, чтобы его активировать, и на экране появилось изображение. Я склонился над столом. Выглядело это именно так, как я и представлял по описанию: «Объект 9381093 — гуманоид, с горбом, конечности СН (сверх нормы), белок совместимый…» и т. д. У этого существа имелись две лишние руки, торчащие из недоразвитых ключиц на груди.
Ну и что тут особенного? Четырехрукий уродец, совсем как я.
Хотя нет, позвольте, какой уродец?! Прирожденный хирург — вот кем я должен был стать. И мои руки для этого подходили прекрасно. В отличие от желудка.
Сперва я решил, что это шутка, однако никто из моих приятелей не был настолько крутым хакером, чтобы совершить такой взлом. Скрестив на груди все двадцать пальцев, я уставился на знакомый че-тырехрукий образ. Черты лица были не проработаны, но портрет имел явное сходство со мной.
— Ну и что ты об этом думаешь? — спросила она.
— Похоже на меня.
— Жутко, правда?
— Что это еще за хрень?! — воскликнул я. — В смысле, откуда это взялось?
— Я правда не знаю, — сказала она, озадаченно сдвинув брови. Потом как-то неловко скользнула взглядом по моим рукам и предложила: — Слушай, может, пойдем куда-нибудь перекусим? Заодно и поговорим.
— Ладно, — согласился я. — Только у меня есть еще одна идея. Пойдем-ка спросим у Свами.
Этажом выше работал парень по имени Бен Лебински, которого все звали Свами. Прикованный к инвалидной коляске, умный и богатый. Мы все гадали, на кой ему вообще сдалась работа. С ним мало кто общался, потому что он умел становиться настоящей сволочью, к тому же невозможно было понять, о чем он сейчас думает. Но однажды мы славно с ним поболтали. И о чем бы вы думали? О ботанике!
Свами находился у себя кабинете, в котором, как и у Тины, были настоящие стены и дверь. Дверь оказалась открыта, а Свами сидел к нам спиной, уставившись на свой стол. На подоконнике стояли несколько деревьев-бонсаи, а на стене висела огромная картина: странное дерево. На настоящее дерево оно походило мало, скорее, на что-то фантастическое. Под картиной затейливым зеленым шрифтом значилось название: «Исцеление народов». Были здесь и другие постеры, все в старинном стиле. На одном изображалась Звезда Давида, состоявшая из звеньев тяжелой серой цепи на черном фоне, с загадочной красной подписью «80 000 беспечных эфиопов». Еврейский символ и странная отсылка к Африке… Еще одна картина представляла собой музыкальную партитуру, но если присмотреться, то вместо нот на линейках угадывались крошечные цепочки ДНК. Конечно, темой ДНК в нашей конторе никого не удивишь, но в остальном Свами был типом уникальным.
— Привет, Свами. Я Джимми Таннер. А это Тина Пеш.
Он наполовину развернул свое кресло — видимо, из-за того, что не мог как следует поворачивать голову. Увидев его анфас, я вспомнил, что у него церебральный паралич. Он сидел скособочившись, голова с жидкими черными волосами — набок, пальцы скрючены, так что я со своими лишними руками даже испытал что-то вроде чувства превосходства. Ему было не больше тридцати.
— Привет, ребята, — сказал он. Когда он говорил, голова у него немного раскачивалась, и казалось, что он настроен вполне дружелюбно. — Одно Дерево. Чем могу помочь?
— Тина сегодня наткнулась на довольно странный объект, и мы решили узнать, что ты об этом думаешь.
— Пути «Гении» неисповедимы, — изрек он. — Ну, что там у вас? Мы не принесли ему изображение, а просто описали шестиконечностный объект.
— Это Человек-паук, — заявил он на полном серьезе. Потом хихикнул и ткнул в меня скрюченным пальцем. — Твой родственник!
— Что-то уж больно подозрительное совпадение, — заметил я.
— Ирония и совпадение — это большая разница, — назидательно произнес он.
— И все-таки?
— Может, кто-то просто хотел свести вас с Тиной? Он снова состроил дружелюбную мину, но на этот раз я не купился. Его улыбка погасла.
— Ну и что вы собираетесь делать? Продвинуть объект на следующий уровень?
— Не знаю, — сказала Тина, неуверенно глянув на меня.
— Зачем кому-то столько париться, создавать фальшивый объект — и все только ради того, чтобы свести нас с Тиной? — спросил я.
Тина скорчила презрительную гримасу, а Свами приложил палец к поджатым губам.
— Не знаю, — сказал он, оборачиваясь к Тине.
— И нечего на меня ТАК смотреть! — воскликнула она.
Лицо у нее раскраснелось, и я решил сменить тему. Я не то чтобы стесняюсь смотреть, как люди сгорают от стыда, но в данном случае предпочел бы увидеть это с ней наедине.
— Так что там насчет деревьев? — спросил я.
На этот раз Свами улыбнулся совершенно искренне.
— Просто я люблю деревья, — сказал он. — Вы в курсе, что у них тоже есть недостающее звено?
— Нет…
Я уже пожалел, что спросил.
— Человек произошел от какой-то более ранней формы, и в этой головоломке есть недостающие детали. Если хорошенько подумать, то же самое и с деревьями. Они ведь не всегда были такими большими. Им приходилось состязаться с другими растениями в борьбе за солнечный свет, и некоторые росли все выше и выше. И тем не менее у них больше сходства, чем различий: в одно и то же время сбрасывают листья, и все такое, так что у современных деревьев должны быть общие предки. Возможно, даже один предок. Одно Дерево.
Я пристально вгляделся в картину на стене. Это была компьютерная графика. Ствол у дерева был извилистый, а декоративные, с несоразмерно большими листьями ветви делали его похожим на бонсаи. Листья росли широкие, разлапистые, с заостренными кончиками и зубчатыми краями.
Свами заметил, что я рассматриваю дерево.
— Оставлю это в качестве упражнения для нашей студентки, чтобы она вычислила вид Одного Дерева.
— Кажется, я понял, — сказал я. — Ты работаешь здесь не из-за денег, а ради своих ботанических интересов. Ты просто пользуешься «Генией», чтобы найти свое недостающее звено. Я угадал?
Он улыбнулся и кивнул одобрительно.
— Ты правильно плывешь. Пусть будет так. Тина нетерпеливо махнула рукой.
— Ладно. В любом случае, спасибо.
* * *
Мы с Тиной отправились пообедать. Это было мое первое свидание с тех пор, как я устроился на работу, и всего лишь третье с того момента, как я бросил медицинский. Вообще-то я и во время учебы редко встречался с девушками: отчасти из-за нехватки времени, отчасти из-за того, что ни одна из них не нравилась моей маме. По ее словам, женщины могли встречаться со мной лишь по двум причинам: либо из жалости, либо они сами имели физические недостатки.
— Высокие запросы — это, конечно, здорово, — однажды возразил я. — Но я тебя умоляю, что же ты хочешь, когда у меня тут болтаются четыре руки?!
— Когда-нибудь эти руки еще осчастливят приличную девушку, — ответила она.
Все они такие, эти матери — явно не от мира сего. Мой папаша был полной противоположностью. Однажды он посоветовал мне вообще не жениться, а вместо этого заводить романы только с замужними женщинами. Суть этой теории заключалась в том, что раз они замужем, то уже не будут предъявлять никаких претензий. Вообще-то до этого я думал, что отец с матерью счастливы вместе, но, наверное, они просто притерлись друг к другу.
— И твоя мать, и я были воспитаны в стремлении к счастью и независимости, — объяснял мне отец. — Не самые подходящие для брака принципы, особенно если сложить их вместе. Тысячи лет семейных ценностей и глупых любовных песенок — и все коту под хвост из-за одного поколения, которое решило, что разбирается в этом лучше других.
Мне было искренне жаль его, но он только хлопнул меня по плечу и подмигнул.
— И слава Богу! — хохотнул он.
Ланч с Тиной прошел нормально. Мы сели на метро и отправились в одно местечко на другом конце города, где мы оба еще никогда не были. Это такая итальянская закусочная в нью-йоркском стиле, где хозяин, ньюйоркец явно итальянского происхождения, постоянно орал на явно не итальянских иммигрантов, которые занимались доставшимся ему в наследство хозяйством. Официантов здесь не было, и нам пришлось ждать за прилавком, пока готовился наш заказ. Я взял рулет с пепперони, политый соусом-, а Тина — что-то вроде запеканки из макарон. Мы уселись под нарисованной на стене Пизанской башней, которая грозила обрушиться нам в тарелки.
Никакой особой романтики я не ожидал: мы слеплены из разного теста. Все это для идеальных парочек, которых на самом деле не существует. Некоторые мифы пережили свой практический смысл. И все же мое сознание не покидало ощущение, что меня испытывают. И оно подтвердилось, когда Тина завела разговор о моих руках.
— Почему ты их не удалил? — спросила она, пригвоздив меня взглядом.
Я выдавил из себя смешок:
— А ты не подумала, что так в два раза интереснее?
— Мне или тебе?
Тут уже я рассмеялся по-настоящему. Она самодовольно ухмыльнулась.
— И все-таки? — сказала она. — Неужели эти руки тебя еще не достали? Что-то не верится, чтобы тебе с ними было весело в детстве. Уж я-то знаю!
— В школе в меня тыкали пальцем. Нет, правда, когда я решил впервые пригласить девчонку на свидание, то надел бейсбольные наколенники — на случай, если ей придет в голову меня пнуть.
Тина рассмеялась.
— Я до сих пор ношу такую защиту. Не в прямом смысле, конечно, но ты понимаешь…
Я понимал. Для меня защитой стала маска циника, которую я надевал каждый день. Но когда меня пинали, все-таки было больно.
— Родители говорили, что мои руки — это дар, — сказал я. — Ну, знаешь, как будто я был изуродован не просто так, а с какой-то целью.
Тина громко расхохоталась.
— Ого! Какими же люди бывают идиотами!
— Это точно. Так вот, про божий дар. Мамочка думала, что с четырьмя руками я стану выдающимся хирургом. С чего она взяла, что этими бесполезными клешнями можно делать операции, я понятия не имею.
В ее глазах загорелся огонек.
— Ну, может, ими удобно было бы держать зажимы или что-нибудь в этом роде?
— Именно так она и говорила. Это просто смешно.
— Твои предки все еще живы?
— Оба откинулись пару лет назад.
Она не сказала, что ей очень жаль, потому что ей не было жаль. Нет ничего более тошнотворного, чем фальшь.
— Значит, теперь ты можешь избавиться от лишних рук.
— Даже не знаю… Я привык к ним. — И все-таки она была права, напомнив мне, что теперь я не обязан терпеть их. — А почему ты не удалишь этот нарост?
Я тоже попытался пригвоздить ее взглядом, но она уставилась в пол.
— Боюсь.
— Чего?
— Сама не знаю. Родители боялись, вот и я боюсь.
— По-твоему, у них была реальная причина для страха?
— Кажется, они считали, что со мной может случиться что-нибудь плохое, типа потеряю силу или что-то вроде того. А вдруг там спрятан какой-нибудь гормон? Ну, знаешь, как у Самсона.
— Самсон… Это такой древний супергерой?
— Ага. Когда его главная подружка отстригла ему волосы, он потерял свою силу.
— Значит, на самом деле, ты не знаешь, почему эту штуку нельзя удалять, — сказал я, вставая, чтобы убрать со стола грязную посуду.
— Да.
— Так почему же ты этого не сделаешь?
— Дурацкий вопрос, — сказала она. — Да кто будет со мной возиться, если что-нибудь выйдет не так?
— А как же твои друзья?
— Если бы… Знаешь, как тяжело ухаживать за человеком, которому очень-очень плохо? У меня таких друзей нет.
— Да ладно, может, ничего страшного и не случится. Она посмотрела на меня с презрением.
— А если произойдет? Ну ладно, и все-таки: как насчет тебя?
— Может, тебе стоит поговорить с родителями?
— А может, тебе стоит оставить меня в покое? О моей мамочке вот уже много лет ни слуху ни духу, а папаша сидит в тюрьме.
И она отодвинулась от стола ровно настолько, чтобы упрямо скрестить руки на груди.
— Отлично, — сказал я, не давая ей отделаться так просто. — Значит, начнем с твоего отца.
— Какой же ты кретин, — сказала она, пытаясь подавить усмешку.
— Без комментариев.
— Да пошел ты… А она молодец!
— В субботу утром я за тобой заеду, — сказал я.
* * *
Со времен старых черно-белых фильмов тюрьмы изменились не слишком. Порядки там по-прежнему жуткие, стены голые и пахнут крашеным цементом, а надзиратели — уроды, во всяком случае большинство. Отец Тины сидел именно в таком месте, а не в одном из этих заведений для «белых воротничков». По дороге Тина рассказала мне, что его поймали, когда он пытался взломать какую-то правительственную систему. У него не было привычки нарушать закон, но иногда вполне безобидные вещи, сделанные не в том месте и не в то время, могут оказаться серьезным преступлением. Например, если в самолете слишком громко произнести слово «угон». Отец Тины, Тайлер, получил пятнашку за то, что рылся в личном деле своего босса, выкопав его в архивах нацбеза. Вот такая история.
Нас обыскали и провели в комнату для свиданий. Тина заметно волновалась и то и дело поправляла волосы, а я не мог понять, радует ее предстоящая встреча с отцом или тревожит. Мне она ничего не говорила, но я чувствовал, что их разделяет нечто большее, чем его заключение. Тина села на жесткий пластиковый стул с железными ножками, стоявший перед стеной с толстенным плексигласовым окном, как в банке. Дырку, через которую нужно было говорить, закрывали прозрачные щитки, так что дотронуться друг до друга или что-нибудь передать никто не мог. Я встал у Тины за спиной.
Наконец конвоиры подвели к противоположной стороне перегородки человека в арестантской робе. Тайлер Пеш был среднего сложения, с сальными каштановыми волосами, слишком тщательно причесанными. Казалось, ему около пятидесяти, но лицо выглядело изнуренным, землистым. Увидев Тину, он встрепенулся. Конвоиры отпустили его и удалились сквозь заднюю дверь.
Тина сразу же растеряла свой стервозный имидж и готова была разрыдаться.
— Папочка… — произнесла она.
— Кристина! Как же я рад тебя видеть…
Чтобы избежать дальнейших сантиментов, она торопливо представила меня в качестве «просто приятеля». После этого они не так уж много друг другу сказали. Но словами они словно бы друг друга поглаживали. Никаких телячьих нежностей; все дело в том, как они говорили, как смотрели друг на друга.
Тине было явно не по себе, и она сказала:
— Джимми хочет задать тебе один компьютерный вопрос.
— Да, сэр, — сказал я, сам обалдевая от собственной вежливости.
Должно быть, я пытался как-то уравновесить возникшую неловкость. — Как вам, вероятно, известно, мы работаем в «Счастливом случае», и я хотел узнать, возможно ли взломать нашу сеть.
Я описал ситуацию с четырехруким объектом и смолк, не зная, какие еще детали необходимы папаше.
— Не вопрос, — отозвался он, не раздумывая. — Нужно время, только и всего.
— Отлично. — Я как-то не продумал следующий шаг, а полученный ответ был слишком прост.
Тина хотела, чтобы я сказал что-то еще, и по-прежнему теребила свои волосы. Тайлер смотрел на нее, почти не обращая внимания на мое присутствие.
— Зачем ты пришла, милая? — спросил он.
— Папа, — сказала она, запинаясь. — Я тут просто подумала… удалить вот это.
Она взмахнула рукой по направлению к шее.
— Не знаю, почему ты еще давным-давно этого не сделала.
— Правда? Забавно, но я помню, что мама этого очень боялась. Я почему-то верила в существование какой-то серьезной причины.
— Конечно, причина существовала. Твоя мамаша была идиоткой.
— Кстати, где она сейчас? Ты не знаешь?
— Без понятия, деточка. И на твоем месте я бы держался подальше от этой женщины. Хотя, с другой стороны, я тебя не виню, что ты хочешь ее разыскать. Если найдешь, не говори ей, где я, ладно? А то мне и тут не спрятаться.
Они поговорили еще немного, и Тайлер из вежливости даже задал несколько вопросов мне. Он явно решил, что Тина привела своего парня познакомиться с ее отцом, хотя оба мы это отрицали. Понять, как он отнесся к этой идее, мне так и не удалось.
Время вышло, и конвоиры вернулись. Тайлер твердо посмотрел на свою дочь.
— У меня к тебе один, последний вопрос, — сказал он. — Обещаешь сказать мне правду?
Она фальшиво улыбнулась, а потом фыркнула:
— Папочка, я слишком люблю тебя, чтобы врать.
— Ну, тогда это прозвучит довольно глупо, — сказал он в тон ее сарказму. — Ты меня ненавидишь?
— Конечно, да!
И тут случилось нечто очень странное. Тина, должно быть, смутилась, потому что щеки у нее стали пунцово-красными. Тайлер выпрямился и придвинулся ближе, чтобы разглядеть ее лицо. Поняв, что происходит что-то не то, Тина отвернулась от отца. И тогда я увидел это.
На ее щеках были вытатуированы ярко-красные сердечки. Через мгновение я догадался, что это эмо-макияж. Тина никогда не пользовалась косметикой, иначе я бы заметил, но сейчас ошибки быть не могло. Эмо-макияж — это такая штука, которая реагирует не то на температуру кожи, не то на электрическое сопротивление, не то еще на что-то. И меняет цвет в зависимости от настроения.
Тина так смутилась, что опрокинула стул, когда вскочила на ноги. Она подтолкнула меня кдвери, и железные ножки громко лязгнули по полу.
— Ну же! — сказала она. — Идем отсюда.
Я пожал плечами и взглянул на Тайлера, который остался сидеть ошеломленный.
— Ты что, даже не попрощаешься? — спросил я.
— Пока, папочка! — крикнула она, поправляя волосы. Она так и не обернулась.
* * *
По дороге в клинику мы остановились у банка, чтобы снять со счета деньги. Пока мы ждали в машине у окошка выдачи, я узнал от Тины, что слухи о ее доступности — сплошное вранье. Ни с кем у нас на работе она не спала. Я ей поверил: мужики обычно рассказывают такие байки, когда появляется девушка, которая, по их мнению, представляет угрозу для мужского самолюбия. Это происходит, либо когда она такая обалденная, что ее все хотят, но не могут получить, либо когда она такая страшная, что им стыдно признаться, что да, есть на свете существа женского пола, которых даже их суперлибидо отторгает. Вот они и распускают слухи, чтобы создать иллюзию закономерности этого отторжения. Я это испытал на собственной шкуре — меня самого слишком часто отвергали.
А все поверили, и другие женщины тоже. Кейтлин, например, обзывала Тину коровой. Это у нее была такая манера: разграничивать «телок» и «настоящих» женщин, чтобы мужчинам было проще понять, с какой стороны забора она сама.