Страница:
Чистые манящие воды цвета бирюзы, пышная зелень усеянных пальмами островов и восхитительные краски малиново-багряных тропических закатов околдовали его. Долгие годы после возвращения из похода, когда он и его семья неизменно следовали за королем, с завидной настойчивостью путешествовавшим по различным дворам Европы, всегда и везде искавшим денег и поддержки в надежде вновь обрести утраченный трон, Габриэль с щемящей тоской вспоминал эти райские места. А в 16.60 году, после смерти Кромвеля и славной Реставрации, когда Карл II в конфиденциальной беседе с Ланкастерами завел речь о награде за все годы тяжкого изгнания, которое они разделили с королем, Габриэль первым заговорил о земле на одном из Карибских островов.
Король был чрезвычайно доволен. Ему приходилось балансировать между двумя враждебными лагерями. Не желая больше распрей в стране, он не хотел выселять приверженцев Кромвеля с тех земель, которые в свое время были конфискованы у роялистов, и в то же время стремился воздать по заслугам своим преданным подданным. Одарив Ланкастеров щедрым куском земли на далекой Ямайке, он нашел практичное и разумное решение наболевшей проблемы.
Остров Ямайка был отвоеван у испанцев еще в 1655 году во время правления Кромвеля. Солдаты под командованием генерала Роберта Венабля и адмирала сэра Уильяма Пенна высадились на остров, изгнав оттуда немногочисленных испанских поселенцев и небольшой отряд солдат. Исполненный решимости сохранить этот остров за Англией, сын Кромвеля, Ричард, с согласия своего родителя, приказал хватать мужчин и женщин прямо на улицах городов и сел Ирландии и отправлять их на Ямайку. Подобные действия не имели успеха — мужчины убегали и присоединялись к отрядам разбойников и пиратов, многие из оставшихся умерли от лихорадки, свирепствовавшей в тех местах, а Ямайка стала прибежищем для разного рода людей, скрывавшихся от правосудия. До недавнего времени только несколько английских поселенцев честно трудились там, возделывая землю. Но теперь король решил изменить ситуацию, заселив остров верными ему людьми, и Ланкастеры были первыми, кто собирался сделать это.
Полные надежд и воодушевленные своими собственными планами, сэр Уильям и Габриэль отплыли на Ямайку" осенью 1661 года. Наконец-то у них будет постоянный дом, и первый раз за много лет они смогут подумать о будущем. Невзирая на плохие условия жизни в Порт-Рояле, жару и насекомых, они объехали весь остров и выбрали себе во владение двадцать тысяч акров девственного леса. Свою плантацию они назвали “Королевским подарком”, присмотрели место для постройки дома и купили рабов-африканцев, чтобы начать тяжелую работу по расчистке этого участка земли. Надо было сделать очень много, и оба полностью погрузились в работу, укрощая дикую плодородную землю и забыв обо всем на свете, тем более что никто не ждал их в Англии, кроме юной Королины, — леди Марта, жена сэра Уильяма, умерла много лет тому назад. Только в начале лета 1662 года они покинули Порт-Рояль и направились в Англию, чтобы забрать Каролину и оставшееся имущество на Ямайку. Тогда-то и произошла трагедия.
Габриэль сурово сдвинул брови, и на его скулах заиграли желваки. С тех пор прошло два года, но воспоминание о смерти отца по-прежнему приносило ему неизмеримую боль. Его мучила не находившая выхода жажда мести. Единственным утешением было сознание, что дон Педро Дельгато умер от ран, которые сэр Уильям успел нанести ему до того, как острый испанский клинок оборвал его жизнь.
Удача изменила Ланкастерам с самого начала. Корвет, на котором они плыли, наткнулся на караван испанских судов, перевозивших добытые в Вест-Индии сокровища и следовавших в Испанию под охраной военных кораблей. Маневрируя, можно было бы перехитрить противника, будь они один на один, но против английского корвета стояла целая испанская эскадра. Капитан “Гриффина” сделал все возможное, чтобы уйти от врага, но ему не удалось ускользнуть от погони. Под ударами пушечных ядер испанского галеона грот-мачта корвета разлетелась в щепки, а сам он был взят на абордаж, и его палубу заполнили испанские солдаты. Экипаж “Гриффина” храбро сражался; Габриэль и сэр Уильям дрались на равных с моряками, но бой приобрел для Ланкастеров совсем иное значение, когда среди испанских солдат, ступивших на борт английского корабля, они увидели дона Педро и Диего.
Зеленые глаза Габриэля помрачнели. Он вспомнил этот бой, ужас и ненависть, испытанные им при виде отца, поверженного доном Педро, свою слепую ярость, когда, сражаясь как безумный он пробивался к отцу, и страшную боль, "пронзившую его, когда он понял, что отец мертв. В этот момент что-то внутри него умерло, но он как одержимый продолжал биться, хотя было ясно — надежды на спасение нет и только чудо могло бы помочь “Гриффину” и его команде. Даже схватка с Диего Дельгато не вызвала в нем никаких эмоций, и только слабая вспышка чувства, отдаленно напоминавшего удовлетворение, промелькнула в его сознании, когда острый клинок полоснул испанца по лицу. С пронзительным криком Диего упал на залитую кровью палубу, но Габриэль не смог нанести последнего удара, ему пришлось отбиваться от испанских солдат, и в неразберихе боя он потерял Диего из виду.
Он не помнил, как долго длилось сражение. Тогда ему казалось, что прошло много часов. От постоянных выпадов и ударов болела правая рука, но он продолжал драться, прокладывая себе дорогу среди испанских солдат и пытаясь найти дона Педро, но безуспешно. В какой-то момент ему вдруг показалось, что на палубе корвета испанских солдат стало намного меньше, а потом до его сознания вдруг дошло, что ветер и течение медленно относят “Гриффин” в сторону от испанского корабля. Кому-то чудом удалось перерубить канаты, и расстояние между кораблями постепенно увеличивалось. Крик радости вырвался у английских моряков, и они с новой силой вступили в бой с оставшимися на борту испанцами.
Когда на горизонте вдруг появился большой и хорошо вооруженный пиратский фрегат, все решили, что фортуна наконец-то улыбнулась “Гриффину”. У испанцев появилась более серьезная добыча, чем безобидный корвет, и англичанам удалось отбить свой корабль, взяв в плен оставшихся на борту испанцев. Потрепанный “Гриффин” благополучно вернулся в гавань Порт-Рояля. Но здесь Габриэля ждало разочарование — среди взятых в плен испанцев он не обнаружил ни дона Педро, ни Диего. С тяжелым чувством похоронил он отца в той самой земле, которую всего несколько месяцев назад они с радостью получили во владение. Стоя у отцовской могилы, Габриэль поклялся, что Дельгато не сойдет с рук это злодеяние. Он отомстит за отца. За его смерть они заплатят своей кровью.
— Габриэль! — приятный женский голос, прервав мрачные воспоминания, вернул его к действительности. — Вот уж никогда бы не поверила, что ты можешь расстаться со мной таким образом, — тихо и вкрадчиво сказала Талия Давенпорт. — Я надеюсь, ты в состоянии оставить свои нелепые представления о чести хотя бы на одну ночь. Твоя Элизабет никогда не догадается об этом. Она же знает, что король ложится поздно и домой ты обычно возвращаешься с рассветом. Поедем со мной.., мне по ночам так одиноко без тебя. Давай сегодня снова станем любовниками. Поедем…
Габриэль тихо вздохнул. Нет, он не собирается принимать предложение Талии. До того, как девять месяцев назад он решил жениться и сделал предложение юной Элизабет Лэнгли, Талия Давенпорт была его любовницей. Им было хорошо вместе, но и расстались они по-дружески. Этот элегантный экипаж, запряженный прекрасной четверкой лошадей, — его прощальный подарок.
Талия так и не смогла понять, что он расстался с ней просто потому, что собирался жениться. Овдовев три года назад в возрасте двадцати двух лет, красивая, безнравственная и абсолютно беспринципная, Талия быстро отбросила понятие о верности покойному супругу и стала одной из тех беззаботных бабочек, которые весело порхали при дворе тогда еще холостого Карла II. Габриэль подозревал, что она не раз согревала постель самого короля, но, поскольку эта женщина не вызывала в нем собственнических чувств, он решил не придавать ее похождениям большого значения. Его даже забавляло, что, пытаясь сохранить их прежние отношения, Талия в качестве самого убедительного примера приводила поведение короля. Ведь возобновил же король отношения со своей бывшей любовницей Барбарой Вильерс вскоре после женитьбы на инфанте Катарине Португальской два года назад. И если уж король не видит ничего дурного в том, чтобы иметь любовницу…
Но все это было еще до его женитьбы на Элизабет. Возвращаясь сегодня поздно вечером из Уайтхолла после прощальной аудиенции у короля, Габриэль был искренне уверен, что Талия из чисто дружеских побуждений вызвалась довезти его до гавани. Как наивно он рассуждал! Разве могут быть простыми любые отношения с женщиной?
В этот момент в дверном проеме кареты показалось обрамленное вьющимися рыжими волосами красивое лицо Талии Давенпорт. Как много сулил взгляд прекрасных карих глаз, какая обольстительная улыбка играла на сочных алых губах!
— Ну, Габриэль, скажи, что ты едешь со мной. Я так хочу этого. В моей постели не было никого, равного тебе. — Ее жадный взгляд блуждал по его высокой, статной фигуре, останавливаясь то на широких плечах, обтянутых атласным камзолом, то на отделанных кружевами панталонах, то на шелковых чулках, облегавших его мускулистые икры. Держа в руке широкополую шляпу, украшенную огромным страусовым пером, он стоял перед ней такой сильный, такой красивый, что Талия была почти уверена — если он не уступит ее мольбам, она просто умрет.
— Мне тебя ужасно не хватало все эти месяцы. Что значит для твоей жены какая-то ночь? Ты будешь принадлежать ей до конца дней, а у меня есть только эта ночь Восхищаясь ее артистическим дарованием и в то же время чувствуя всю неловкость создавшейся ситуации, Габриэль довольно сухо сказал — Тебе не кажется, Талия, что ты несколько переигрываешь? Из самого достоверного источника, то есть от тебя, мне известно, что последнее время ложе с тобой делил лорд Рочестер, а его мужские достоинства и отвага в любовных делах хорошо известны Я просто не могу поверить, что тебе так не хватает моих объятий.
— Ну почему ты так упрям? Ведешь себя так, будто и впрямь любишь свою жену.
Лицо Габриэля стало суровым, а в голосе зазвучали стальные нотки.
— Мы не станем касаться моей жены. Талия была недовольна разговором — он протекал совсем не так, как ей бы того хотелось. Больше всего ее раздражала неприступность Габриэля — он оставался глух к ее мольбам, а она не привыкла чтобы ее отвергали.
— Подумаешь! Она такая же женщина, как и все остальные. И то, что благородный Габриэль Ланкастер женился на ней, вовсе не делает ее святой. Но, возможно, я и ошибаюсь, — добавила Талия, насмешливо улыбнувшись. — Возможно, ты просто угодил под каблук.
Габриэль внимательно посмотрел на нее.
— Спокойной ночи, Талия. Благодарю тебя за то, что позволила своему кучеру довезти меня до порта.
Тонкие пальчики Талии непроизвольно сжались в кулак. Он действительно отказывался от нее. Еще никто не отвергал Талию Давенпорт.
Движимая оскорбленным самолюбием, она гневно бросила ему:
— Черт с тобой! Ты всегда был самонадеян и заносчив. Это своего рода талант, и в этом доля твоей привлекательности, но каково с тобою жить бедняжке Элизабет!
— Благодарю, она всем довольна, — не без сарказма заметил Габриэль.
Задыхаясь от переполнявшей ее злости и потеряв над собой контроль. Талия крикнула:
— Я уверена, что ты не любил ни одну из женщин, и мне было бы очень интересно знать, какие чувства испытает Элизабет, когда обнаружит, что все, чем она владеет, — это лишь твое тело, что у тебя нет сердца.
Габриэль ничего не ответил. Он вежливо поклонился и направился в ту сторону, где стоял “Ворон”. Вынести это было выше ее сил.
— Я молю Господа, Габриэль, — кричала она ему вслед с нескрываемой злобой, — чтобы однажды ты встретил женщину, которая будет тебе недоступна. И если Господь добр, она разобьет твое сердце.
Он не мог сдержаться и, хотя понимал, что не нужно этого делать, повернувшись к Талии, спокойно сказал:
— Но позвольте, миледи, вы же только что сказали, что у меня нет сердца.
В ответ он услышал возглас, полный ярости и негодования, а затем раздался стук колес удаляющегося экипажа. Ну и язык же у этой мегеры! Слава Богу, что у Элизабет спокойный и мягкий характер.
Поднявшись на палубу, он кивнул вахтенному матросу и направился на корму, где находилась каюта. Не зажигая света, Габриэль снял шляпу, положил ее на небольшой комод, стоящий около двери, и огляделся. В сумерках он с трудом разглядел кровать, где спала его сестра, а в другом конце каюты — легкую перегородку, которую соорудили совсем недавно, создав им с Элизабет что-то наподобие маленькой спальни. Стараясь не шуметь, он подошел к кровати Каролины и, пытаясь рассмотреть лицо сестры, склонился над ней. Ее чудесные светлые волосы рассыпались по подушке, пушистые ресницы лежали на щеках как два темных веера. Во сне она казалась еще совсем ребенком, и, вглядываясь в ее лицо, Габриэль опять засомневался в том, что поступает правильно, увозя сестру с собой на Ямайку. Он вздохнул. Каролина была всего на два года моложе его жены, но вопроса, брать или не брать с собой Элизабет, у него не возникало.
Каролина неожиданно зашевелилась, как будто чувствуя его присутствие, и открыла глаза. Узнав брата, она спросила шепотом:
— Ты только что вернулся?
— Да, — так же тихо ответил Габриэль. — Извини, я не хотел будить тебя.
— Ничего. Я так волнуюсь перед завтрашним отплытием, что удивляюсь, как я вообще уснула.
— Каролина, — Габриэль серьезно посмотрел на нее, — ты действительно рада тому, что отправляешься на Ямайку вместе со мной и Элизабет? Может быть, тебе лучше остаться здесь с сестрой отца?
— Остаться с тетей Амандой! Никогда! — решительно заявила Каролина.
— Ну что ж, тогда в путь, — сказал он, улыбнувшись. Поговорив с сестрой еще несколько минут, Габриэль отправился к себе за перегородку. Глядя на спокойное лицо спящей жены, он думал о том, что, возможно, прежде чем везти женщин, ему нужно было поехать туда самому и убедиться, что дом готов. Довольно долго там практически не будет нормальных условий для существования, а Элизабет — такое нежное создание, к тому же она ждет их первого ребенка. На какое-то мгновение он погрузился в мечты о будущем, представил, как будет держать на руках своего первенца, и, улыбнувшись своим мыслям, стал раздеваться.
Элизабет спала так крепко, что даже не шелохнулась, когда он ложился под одеяло. Габриэль нежно обнял жену, поцеловал ее в затылок и, повернувшись на бок, попытался уснуть. Это оказалось совершенно безнадежным делом. Он был так взволнован предстоящим путешествием, в голове роилось столько планов на будущее, что ни о каком сне не могло быть и речи. Проворочавшись в постели добрых полчаса и оставив всякую надежду заснуть, Габриэль встал, оделся и вышел на палубу. Глядя на мутные воды реки, с шумом бьющиеся о борт “Ворона”, он думал о словах, сказанных Талией. В них было слишком много правды.
Габриэль действительно не любил свою жену, испытывая к ней лишь нежность. Он никогда бы не позволил себе поступить бесчестно по отношению к ней, но он не любил ее, и ему казалось, что вряд ли когда-нибудь полюбит. Она замечательная женщина, и он будет ей хорошим мужем, даже если между ними никогда не возникнет то головокружительное и всепоглощающее чувство, какое испытали его родители.
До последних дней жизни сэр Уильям любил свою покойную жену леди Марту, и Габриэлю казалось, что отец так до конца и не оправился после ее кончины семь лет назад. Он всегда знал, что родители очень любили друг друга. Ланкастеры вообще слыли однолюбами, но когда разговор заходил о нем, он предпочитал отмалчиваться или отшучиваться. Талия была недалека от истины, сказав, что он никого не любит. Он действительно не любил никого, кроме сестры и матери. Нет, женщин он обожал и порой настойчиво их домогался, но ни одна из них не заронила в его душу искру глубокого чувства. “Возможно, Талия права, — подумал он с горестной усмешкой, — у него просто нет сердца. Да, скорее всего она права”. Ему бы не хотелось испытать ту боль, которую пережил сэр Уильям, когда умерла леди Марта, и если это непременная часть глубокого чувства, то он как-нибудь проживет без него. Пусть поэты слагают стихи о любви, а его врасплох не застанешь. Кроме того, он женат на очаровательной молодой женщине и собирается быть верным данному обету. Верность и преданность всегда были отличительными чертами Ланкастеров. Он, несомненно, обладал всеми качествами, свойственными его предкам, за исключением одного — способности любить. Габриэль в раздумье пожал плечами. Может быть, оно и к лучшему. Насколько он мог судить, любовь иногда стоила слишком дорого. Он прекрасно обойдется и без нее.
Он устало зевнул и, не торопясь, вернулся в каюту. На этот раз он заснул прежде, чем его голова коснулась подушки.
Когда заря нового дня начала разгораться над гаванью, робкий поцелуй Элизабет разбудил его. Он с готовностью повернулся к ней и, к своему удивлению, обнаружил, что она уже встала и оделась. В полудреме он с нежностью смотрел на жену, на ее огромные серые глаза, полные нежные губы. Ее густые русые волосы были аккуратно уложены в пучок, и только несколько случайно выбившихся прядей вились около ушей и вокруг лба. Одета она была в скромное платье из голубой ткани, и чистый белый передник почти полностью закрывал юбку.
— Уже сейчас пытаешься почувствовать, что значит быть работящей женой плантатора, моя дорогая?
Габриэль откинул одеяло и встал. Увидев его сильное обнаженное тело, Элизабет смущенно зарделась. После шести месяцев замужества она все еще никак не могла привыкнуть к тому, что этот статный, удивительно обаятельный мужчина — ее муж, отец ее будущего ребенка.
Высокая и стройная, хорошо сложенная, Элизабет не слыла красавицей, но была очень миловидна. Ее отец был старым другом сэра Уильяма, и разговоры о возможности двух семей породниться между собой велись постоянно, сколько она себя помнила. Но Элизабет никогда не думала, что кто-нибудь хоть отдаленно напоминающий Габриэля Ланкастера появится в ее жизни, и когда он сделал ей предложение, она чуть не лишилась чувств от восторга. Она обожала его, и за шесть месяцев их семейной жизни он ни разу не позволил ей усомниться, что она самая счастливая женщина на свете. Габриэль Ланкастер, имеющий возможность выбрать любую женщину в королевстве, взял в жены именно ее!
Из-за перегородки до них донесся голос Каролины:
— Габриэль, Элизабет! Вставайте! Мы отплываем! Корабль выходит из гавани! Поторопитесь, может быть, мы увидим Лондон в последний раз!
Габриэль ответил ей шуткой и быстро оделся. Ополоснув лицо водой из кувшина, который держала наготове Элизабет, он небрежно причесал свои темные волосы и, схватив жену за руку, потащил ее вслед за собой. Полные восторгов и ожиданий, они присоединились к Каролине.
"Ворон” медленно двигался вниз по течению Темзы, и, стоя на палубе, они все вместе наблюдали, как вдали постепенно исчезали башни и шпили Лондона. Ланкастеры покидали родной дом, оставляя все, что было им знакомо и дорого. И в который уже раз Габриэль подумал о серьезности сделанного им выбора.
Что он знает о жизни плантатора? Сможет ли обеспечить нормальную жизнь своим женщинам? Заботиться о них? Будут ли они счастливы на Ямайке?
Как будто чувствуя его сомнения, Каролина посмотрела на брата ясными голубыми глазами и весело сказала:
— О, Габриэль! Я так взволнована, так счастлива! Мне хочется увидеть Ямайку прямо сейчас. Я не представляю, как я переживу все эти долгие недели пути — так мне хочется попасть туда.
Каролина была очень похожа на отца: те же ланкастерские сапфировой синевы глаза и такие же, как у сэра Уильяма, золотистые волосы. Габриэль больше напоминал мать. У него были иссиня-черные волосы и удивительные изумрудно-зеленые глаза. Несмотря на такое различие в облике, родство их не вызывало сомнений: оба высокие, с резко очерченными черными бровями; да и в тонких чертах брата и сестры было много общего. Несмотря на разницу в возрасте, между ними существовали очень нежные отношения, которые стали еще теснее после смерти родителей.
Долго стояли они на палубе “Ворона”, глядя на удаляющийся за линию горизонта Лондон. Потом все вместе, как по команде, повернулись в сторону Ла-Манша. Там вдали ждало их будущее, и каждый представлял его по-своему. Но никто из них не ведал, что в то же самое время по Другую сторону Бискайского залива поднимал паруса испанский корабль “Санто Кристо”, встреча с которым в скором времени принесет им боль и страдание.
Глава 3
Король был чрезвычайно доволен. Ему приходилось балансировать между двумя враждебными лагерями. Не желая больше распрей в стране, он не хотел выселять приверженцев Кромвеля с тех земель, которые в свое время были конфискованы у роялистов, и в то же время стремился воздать по заслугам своим преданным подданным. Одарив Ланкастеров щедрым куском земли на далекой Ямайке, он нашел практичное и разумное решение наболевшей проблемы.
Остров Ямайка был отвоеван у испанцев еще в 1655 году во время правления Кромвеля. Солдаты под командованием генерала Роберта Венабля и адмирала сэра Уильяма Пенна высадились на остров, изгнав оттуда немногочисленных испанских поселенцев и небольшой отряд солдат. Исполненный решимости сохранить этот остров за Англией, сын Кромвеля, Ричард, с согласия своего родителя, приказал хватать мужчин и женщин прямо на улицах городов и сел Ирландии и отправлять их на Ямайку. Подобные действия не имели успеха — мужчины убегали и присоединялись к отрядам разбойников и пиратов, многие из оставшихся умерли от лихорадки, свирепствовавшей в тех местах, а Ямайка стала прибежищем для разного рода людей, скрывавшихся от правосудия. До недавнего времени только несколько английских поселенцев честно трудились там, возделывая землю. Но теперь король решил изменить ситуацию, заселив остров верными ему людьми, и Ланкастеры были первыми, кто собирался сделать это.
Полные надежд и воодушевленные своими собственными планами, сэр Уильям и Габриэль отплыли на Ямайку" осенью 1661 года. Наконец-то у них будет постоянный дом, и первый раз за много лет они смогут подумать о будущем. Невзирая на плохие условия жизни в Порт-Рояле, жару и насекомых, они объехали весь остров и выбрали себе во владение двадцать тысяч акров девственного леса. Свою плантацию они назвали “Королевским подарком”, присмотрели место для постройки дома и купили рабов-африканцев, чтобы начать тяжелую работу по расчистке этого участка земли. Надо было сделать очень много, и оба полностью погрузились в работу, укрощая дикую плодородную землю и забыв обо всем на свете, тем более что никто не ждал их в Англии, кроме юной Королины, — леди Марта, жена сэра Уильяма, умерла много лет тому назад. Только в начале лета 1662 года они покинули Порт-Рояль и направились в Англию, чтобы забрать Каролину и оставшееся имущество на Ямайку. Тогда-то и произошла трагедия.
Габриэль сурово сдвинул брови, и на его скулах заиграли желваки. С тех пор прошло два года, но воспоминание о смерти отца по-прежнему приносило ему неизмеримую боль. Его мучила не находившая выхода жажда мести. Единственным утешением было сознание, что дон Педро Дельгато умер от ран, которые сэр Уильям успел нанести ему до того, как острый испанский клинок оборвал его жизнь.
Удача изменила Ланкастерам с самого начала. Корвет, на котором они плыли, наткнулся на караван испанских судов, перевозивших добытые в Вест-Индии сокровища и следовавших в Испанию под охраной военных кораблей. Маневрируя, можно было бы перехитрить противника, будь они один на один, но против английского корвета стояла целая испанская эскадра. Капитан “Гриффина” сделал все возможное, чтобы уйти от врага, но ему не удалось ускользнуть от погони. Под ударами пушечных ядер испанского галеона грот-мачта корвета разлетелась в щепки, а сам он был взят на абордаж, и его палубу заполнили испанские солдаты. Экипаж “Гриффина” храбро сражался; Габриэль и сэр Уильям дрались на равных с моряками, но бой приобрел для Ланкастеров совсем иное значение, когда среди испанских солдат, ступивших на борт английского корабля, они увидели дона Педро и Диего.
Зеленые глаза Габриэля помрачнели. Он вспомнил этот бой, ужас и ненависть, испытанные им при виде отца, поверженного доном Педро, свою слепую ярость, когда, сражаясь как безумный он пробивался к отцу, и страшную боль, "пронзившую его, когда он понял, что отец мертв. В этот момент что-то внутри него умерло, но он как одержимый продолжал биться, хотя было ясно — надежды на спасение нет и только чудо могло бы помочь “Гриффину” и его команде. Даже схватка с Диего Дельгато не вызвала в нем никаких эмоций, и только слабая вспышка чувства, отдаленно напоминавшего удовлетворение, промелькнула в его сознании, когда острый клинок полоснул испанца по лицу. С пронзительным криком Диего упал на залитую кровью палубу, но Габриэль не смог нанести последнего удара, ему пришлось отбиваться от испанских солдат, и в неразберихе боя он потерял Диего из виду.
Он не помнил, как долго длилось сражение. Тогда ему казалось, что прошло много часов. От постоянных выпадов и ударов болела правая рука, но он продолжал драться, прокладывая себе дорогу среди испанских солдат и пытаясь найти дона Педро, но безуспешно. В какой-то момент ему вдруг показалось, что на палубе корвета испанских солдат стало намного меньше, а потом до его сознания вдруг дошло, что ветер и течение медленно относят “Гриффин” в сторону от испанского корабля. Кому-то чудом удалось перерубить канаты, и расстояние между кораблями постепенно увеличивалось. Крик радости вырвался у английских моряков, и они с новой силой вступили в бой с оставшимися на борту испанцами.
Когда на горизонте вдруг появился большой и хорошо вооруженный пиратский фрегат, все решили, что фортуна наконец-то улыбнулась “Гриффину”. У испанцев появилась более серьезная добыча, чем безобидный корвет, и англичанам удалось отбить свой корабль, взяв в плен оставшихся на борту испанцев. Потрепанный “Гриффин” благополучно вернулся в гавань Порт-Рояля. Но здесь Габриэля ждало разочарование — среди взятых в плен испанцев он не обнаружил ни дона Педро, ни Диего. С тяжелым чувством похоронил он отца в той самой земле, которую всего несколько месяцев назад они с радостью получили во владение. Стоя у отцовской могилы, Габриэль поклялся, что Дельгато не сойдет с рук это злодеяние. Он отомстит за отца. За его смерть они заплатят своей кровью.
— Габриэль! — приятный женский голос, прервав мрачные воспоминания, вернул его к действительности. — Вот уж никогда бы не поверила, что ты можешь расстаться со мной таким образом, — тихо и вкрадчиво сказала Талия Давенпорт. — Я надеюсь, ты в состоянии оставить свои нелепые представления о чести хотя бы на одну ночь. Твоя Элизабет никогда не догадается об этом. Она же знает, что король ложится поздно и домой ты обычно возвращаешься с рассветом. Поедем со мной.., мне по ночам так одиноко без тебя. Давай сегодня снова станем любовниками. Поедем…
Габриэль тихо вздохнул. Нет, он не собирается принимать предложение Талии. До того, как девять месяцев назад он решил жениться и сделал предложение юной Элизабет Лэнгли, Талия Давенпорт была его любовницей. Им было хорошо вместе, но и расстались они по-дружески. Этот элегантный экипаж, запряженный прекрасной четверкой лошадей, — его прощальный подарок.
Талия так и не смогла понять, что он расстался с ней просто потому, что собирался жениться. Овдовев три года назад в возрасте двадцати двух лет, красивая, безнравственная и абсолютно беспринципная, Талия быстро отбросила понятие о верности покойному супругу и стала одной из тех беззаботных бабочек, которые весело порхали при дворе тогда еще холостого Карла II. Габриэль подозревал, что она не раз согревала постель самого короля, но, поскольку эта женщина не вызывала в нем собственнических чувств, он решил не придавать ее похождениям большого значения. Его даже забавляло, что, пытаясь сохранить их прежние отношения, Талия в качестве самого убедительного примера приводила поведение короля. Ведь возобновил же король отношения со своей бывшей любовницей Барбарой Вильерс вскоре после женитьбы на инфанте Катарине Португальской два года назад. И если уж король не видит ничего дурного в том, чтобы иметь любовницу…
Но все это было еще до его женитьбы на Элизабет. Возвращаясь сегодня поздно вечером из Уайтхолла после прощальной аудиенции у короля, Габриэль был искренне уверен, что Талия из чисто дружеских побуждений вызвалась довезти его до гавани. Как наивно он рассуждал! Разве могут быть простыми любые отношения с женщиной?
В этот момент в дверном проеме кареты показалось обрамленное вьющимися рыжими волосами красивое лицо Талии Давенпорт. Как много сулил взгляд прекрасных карих глаз, какая обольстительная улыбка играла на сочных алых губах!
— Ну, Габриэль, скажи, что ты едешь со мной. Я так хочу этого. В моей постели не было никого, равного тебе. — Ее жадный взгляд блуждал по его высокой, статной фигуре, останавливаясь то на широких плечах, обтянутых атласным камзолом, то на отделанных кружевами панталонах, то на шелковых чулках, облегавших его мускулистые икры. Держа в руке широкополую шляпу, украшенную огромным страусовым пером, он стоял перед ней такой сильный, такой красивый, что Талия была почти уверена — если он не уступит ее мольбам, она просто умрет.
— Мне тебя ужасно не хватало все эти месяцы. Что значит для твоей жены какая-то ночь? Ты будешь принадлежать ей до конца дней, а у меня есть только эта ночь Восхищаясь ее артистическим дарованием и в то же время чувствуя всю неловкость создавшейся ситуации, Габриэль довольно сухо сказал — Тебе не кажется, Талия, что ты несколько переигрываешь? Из самого достоверного источника, то есть от тебя, мне известно, что последнее время ложе с тобой делил лорд Рочестер, а его мужские достоинства и отвага в любовных делах хорошо известны Я просто не могу поверить, что тебе так не хватает моих объятий.
— Ну почему ты так упрям? Ведешь себя так, будто и впрямь любишь свою жену.
Лицо Габриэля стало суровым, а в голосе зазвучали стальные нотки.
— Мы не станем касаться моей жены. Талия была недовольна разговором — он протекал совсем не так, как ей бы того хотелось. Больше всего ее раздражала неприступность Габриэля — он оставался глух к ее мольбам, а она не привыкла чтобы ее отвергали.
— Подумаешь! Она такая же женщина, как и все остальные. И то, что благородный Габриэль Ланкастер женился на ней, вовсе не делает ее святой. Но, возможно, я и ошибаюсь, — добавила Талия, насмешливо улыбнувшись. — Возможно, ты просто угодил под каблук.
Габриэль внимательно посмотрел на нее.
— Спокойной ночи, Талия. Благодарю тебя за то, что позволила своему кучеру довезти меня до порта.
Тонкие пальчики Талии непроизвольно сжались в кулак. Он действительно отказывался от нее. Еще никто не отвергал Талию Давенпорт.
Движимая оскорбленным самолюбием, она гневно бросила ему:
— Черт с тобой! Ты всегда был самонадеян и заносчив. Это своего рода талант, и в этом доля твоей привлекательности, но каково с тобою жить бедняжке Элизабет!
— Благодарю, она всем довольна, — не без сарказма заметил Габриэль.
Задыхаясь от переполнявшей ее злости и потеряв над собой контроль. Талия крикнула:
— Я уверена, что ты не любил ни одну из женщин, и мне было бы очень интересно знать, какие чувства испытает Элизабет, когда обнаружит, что все, чем она владеет, — это лишь твое тело, что у тебя нет сердца.
Габриэль ничего не ответил. Он вежливо поклонился и направился в ту сторону, где стоял “Ворон”. Вынести это было выше ее сил.
— Я молю Господа, Габриэль, — кричала она ему вслед с нескрываемой злобой, — чтобы однажды ты встретил женщину, которая будет тебе недоступна. И если Господь добр, она разобьет твое сердце.
Он не мог сдержаться и, хотя понимал, что не нужно этого делать, повернувшись к Талии, спокойно сказал:
— Но позвольте, миледи, вы же только что сказали, что у меня нет сердца.
В ответ он услышал возглас, полный ярости и негодования, а затем раздался стук колес удаляющегося экипажа. Ну и язык же у этой мегеры! Слава Богу, что у Элизабет спокойный и мягкий характер.
Поднявшись на палубу, он кивнул вахтенному матросу и направился на корму, где находилась каюта. Не зажигая света, Габриэль снял шляпу, положил ее на небольшой комод, стоящий около двери, и огляделся. В сумерках он с трудом разглядел кровать, где спала его сестра, а в другом конце каюты — легкую перегородку, которую соорудили совсем недавно, создав им с Элизабет что-то наподобие маленькой спальни. Стараясь не шуметь, он подошел к кровати Каролины и, пытаясь рассмотреть лицо сестры, склонился над ней. Ее чудесные светлые волосы рассыпались по подушке, пушистые ресницы лежали на щеках как два темных веера. Во сне она казалась еще совсем ребенком, и, вглядываясь в ее лицо, Габриэль опять засомневался в том, что поступает правильно, увозя сестру с собой на Ямайку. Он вздохнул. Каролина была всего на два года моложе его жены, но вопроса, брать или не брать с собой Элизабет, у него не возникало.
Каролина неожиданно зашевелилась, как будто чувствуя его присутствие, и открыла глаза. Узнав брата, она спросила шепотом:
— Ты только что вернулся?
— Да, — так же тихо ответил Габриэль. — Извини, я не хотел будить тебя.
— Ничего. Я так волнуюсь перед завтрашним отплытием, что удивляюсь, как я вообще уснула.
— Каролина, — Габриэль серьезно посмотрел на нее, — ты действительно рада тому, что отправляешься на Ямайку вместе со мной и Элизабет? Может быть, тебе лучше остаться здесь с сестрой отца?
— Остаться с тетей Амандой! Никогда! — решительно заявила Каролина.
— Ну что ж, тогда в путь, — сказал он, улыбнувшись. Поговорив с сестрой еще несколько минут, Габриэль отправился к себе за перегородку. Глядя на спокойное лицо спящей жены, он думал о том, что, возможно, прежде чем везти женщин, ему нужно было поехать туда самому и убедиться, что дом готов. Довольно долго там практически не будет нормальных условий для существования, а Элизабет — такое нежное создание, к тому же она ждет их первого ребенка. На какое-то мгновение он погрузился в мечты о будущем, представил, как будет держать на руках своего первенца, и, улыбнувшись своим мыслям, стал раздеваться.
Элизабет спала так крепко, что даже не шелохнулась, когда он ложился под одеяло. Габриэль нежно обнял жену, поцеловал ее в затылок и, повернувшись на бок, попытался уснуть. Это оказалось совершенно безнадежным делом. Он был так взволнован предстоящим путешествием, в голове роилось столько планов на будущее, что ни о каком сне не могло быть и речи. Проворочавшись в постели добрых полчаса и оставив всякую надежду заснуть, Габриэль встал, оделся и вышел на палубу. Глядя на мутные воды реки, с шумом бьющиеся о борт “Ворона”, он думал о словах, сказанных Талией. В них было слишком много правды.
Габриэль действительно не любил свою жену, испытывая к ней лишь нежность. Он никогда бы не позволил себе поступить бесчестно по отношению к ней, но он не любил ее, и ему казалось, что вряд ли когда-нибудь полюбит. Она замечательная женщина, и он будет ей хорошим мужем, даже если между ними никогда не возникнет то головокружительное и всепоглощающее чувство, какое испытали его родители.
До последних дней жизни сэр Уильям любил свою покойную жену леди Марту, и Габриэлю казалось, что отец так до конца и не оправился после ее кончины семь лет назад. Он всегда знал, что родители очень любили друг друга. Ланкастеры вообще слыли однолюбами, но когда разговор заходил о нем, он предпочитал отмалчиваться или отшучиваться. Талия была недалека от истины, сказав, что он никого не любит. Он действительно не любил никого, кроме сестры и матери. Нет, женщин он обожал и порой настойчиво их домогался, но ни одна из них не заронила в его душу искру глубокого чувства. “Возможно, Талия права, — подумал он с горестной усмешкой, — у него просто нет сердца. Да, скорее всего она права”. Ему бы не хотелось испытать ту боль, которую пережил сэр Уильям, когда умерла леди Марта, и если это непременная часть глубокого чувства, то он как-нибудь проживет без него. Пусть поэты слагают стихи о любви, а его врасплох не застанешь. Кроме того, он женат на очаровательной молодой женщине и собирается быть верным данному обету. Верность и преданность всегда были отличительными чертами Ланкастеров. Он, несомненно, обладал всеми качествами, свойственными его предкам, за исключением одного — способности любить. Габриэль в раздумье пожал плечами. Может быть, оно и к лучшему. Насколько он мог судить, любовь иногда стоила слишком дорого. Он прекрасно обойдется и без нее.
Он устало зевнул и, не торопясь, вернулся в каюту. На этот раз он заснул прежде, чем его голова коснулась подушки.
Когда заря нового дня начала разгораться над гаванью, робкий поцелуй Элизабет разбудил его. Он с готовностью повернулся к ней и, к своему удивлению, обнаружил, что она уже встала и оделась. В полудреме он с нежностью смотрел на жену, на ее огромные серые глаза, полные нежные губы. Ее густые русые волосы были аккуратно уложены в пучок, и только несколько случайно выбившихся прядей вились около ушей и вокруг лба. Одета она была в скромное платье из голубой ткани, и чистый белый передник почти полностью закрывал юбку.
— Уже сейчас пытаешься почувствовать, что значит быть работящей женой плантатора, моя дорогая?
Габриэль откинул одеяло и встал. Увидев его сильное обнаженное тело, Элизабет смущенно зарделась. После шести месяцев замужества она все еще никак не могла привыкнуть к тому, что этот статный, удивительно обаятельный мужчина — ее муж, отец ее будущего ребенка.
Высокая и стройная, хорошо сложенная, Элизабет не слыла красавицей, но была очень миловидна. Ее отец был старым другом сэра Уильяма, и разговоры о возможности двух семей породниться между собой велись постоянно, сколько она себя помнила. Но Элизабет никогда не думала, что кто-нибудь хоть отдаленно напоминающий Габриэля Ланкастера появится в ее жизни, и когда он сделал ей предложение, она чуть не лишилась чувств от восторга. Она обожала его, и за шесть месяцев их семейной жизни он ни разу не позволил ей усомниться, что она самая счастливая женщина на свете. Габриэль Ланкастер, имеющий возможность выбрать любую женщину в королевстве, взял в жены именно ее!
Из-за перегородки до них донесся голос Каролины:
— Габриэль, Элизабет! Вставайте! Мы отплываем! Корабль выходит из гавани! Поторопитесь, может быть, мы увидим Лондон в последний раз!
Габриэль ответил ей шуткой и быстро оделся. Ополоснув лицо водой из кувшина, который держала наготове Элизабет, он небрежно причесал свои темные волосы и, схватив жену за руку, потащил ее вслед за собой. Полные восторгов и ожиданий, они присоединились к Каролине.
"Ворон” медленно двигался вниз по течению Темзы, и, стоя на палубе, они все вместе наблюдали, как вдали постепенно исчезали башни и шпили Лондона. Ланкастеры покидали родной дом, оставляя все, что было им знакомо и дорого. И в который уже раз Габриэль подумал о серьезности сделанного им выбора.
Что он знает о жизни плантатора? Сможет ли обеспечить нормальную жизнь своим женщинам? Заботиться о них? Будут ли они счастливы на Ямайке?
Как будто чувствуя его сомнения, Каролина посмотрела на брата ясными голубыми глазами и весело сказала:
— О, Габриэль! Я так взволнована, так счастлива! Мне хочется увидеть Ямайку прямо сейчас. Я не представляю, как я переживу все эти долгие недели пути — так мне хочется попасть туда.
Каролина была очень похожа на отца: те же ланкастерские сапфировой синевы глаза и такие же, как у сэра Уильяма, золотистые волосы. Габриэль больше напоминал мать. У него были иссиня-черные волосы и удивительные изумрудно-зеленые глаза. Несмотря на такое различие в облике, родство их не вызывало сомнений: оба высокие, с резко очерченными черными бровями; да и в тонких чертах брата и сестры было много общего. Несмотря на разницу в возрасте, между ними существовали очень нежные отношения, которые стали еще теснее после смерти родителей.
Долго стояли они на палубе “Ворона”, глядя на удаляющийся за линию горизонта Лондон. Потом все вместе, как по команде, повернулись в сторону Ла-Манша. Там вдали ждало их будущее, и каждый представлял его по-своему. Но никто из них не ведал, что в то же самое время по Другую сторону Бискайского залива поднимал паруса испанский корабль “Санто Кристо”, встреча с которым в скором времени принесет им боль и страдание.
Глава 3
Громкие голоса, неожиданно раздавшиеся совсем рядом, разбудили Марию. От испуга у нее перехватило дыхание и бешено забилось сердце. Она вскочила с мягкой постели, устроенной среди мешков с зерном, и спряталась за грудой обтянутых кожей сундуков.
С тех пор как Мария попала на корабль, она выбирала место для ночевки с особой осторожностью. Чаще всего это были укромные уголки в дальних концах трюма. Но в этот вечер было нестерпимо жарко и душно, и она уснула, не приняв обычных мер предосторожности. Мешки с зерном, которые служили ей постелью, были разложены на виду, и любой заглянувший в трюм мог увидеть ее. Негодуя на собственное легкомыслие, она с опаской смотрела на двух спускавшихся вниз мужчин.
Солнечные лучи никогда не проникали в темный и мрачный трюм галеона, но за время пути Мария постепенно привыкла к этому затхлому, угрюмому месту и утешала себя тем, что с каждым часом вероятность быть пойманной и отправленной обратно в монастырь становится все меньше. Скоро они должны сделать остановку на Канарских островах, но если ее обнаружат раньше… Больше всего она боялась именно этого, потому что, если такое действительно случится, Диего немедленно отправит ее обратно первым же кораблем, следующим в Испанию.
Как она ни старалась растянуть скудный запас провизии, он таял на глазах, и Мария прекрасно понимала, что через какое-то время ей придется покинуть свое убежище, иначе она умрет с голоду. Она научилась определять время по шуму и движению на верхней палубе, и по ее приблизительным подсчетам корабль был в пути уже несколько дней. До Канарских островов оставалось совсем немного, и как только они минуют их, она сможет дышать свободнее — даже Диего не повернет тогда обратно.
Разбудившие ее матросы спустились в трюм за новой бочкой пресной воды, и Мария из своего укрытия наблюдала, с каким трудом они тащили ее вверх по ступеням. Ей просто повезло, что воду хранили именно здесь, потому что маленькой бутылочки вина хватило ненадолго, и с тех пор, как она опустела, Мария брала воду из стоящих в трюме бочек с пресной водой.
Когда мужчины наконец выкатили бочку наружу, в трюме опять наступила тишина. Мария села на корточки и облегченно вздохнула. О Боже! Ну и напугалась же она! Не хватало только, чтобы ее нашли и отвели к Диего…
Мысль о том, что рано или поздно она неизбежно предстанет перед братом, не доставляла ей удовольствия. Более того, стоило ей представить, в каком гневе будет Диего, когда обнаружит ее на корабле, мурашки начинали бегать по спине. Она вспомнила, что в прошлый раз он грозился побить ее. Как он поступит теперь? Мария не хотела думать об этом и гнала прочь грустные мысли. Гораздо приятнее было мечтать о том, что скоро она снова увидит свой дом. Что бы ни сделал Диего, она вытерпит все, только бы попасть туда.
Время тянулось медленно и однообразно, и мысль о предстоящей встрече с братом становилась все тягостнее. В трюме было грязно, и Мария вся испачкалась, а ее и без того ветхая одежда местами порвалась. Запас еды кончился как раз в тот день, когда “Санто Кристо” покинул Канарские острова, и в последующие три дня у нее не было во рту ни крошки. Потихоньку слабея, Мария начала думать о том, что раз Канарские острова остались позади, то теперь у нее больше нет повода прятаться от брата. Оставаться здесь до конца путешествия было невозможно — она просто умрет от голода раньше, чем корабль достигнет Эспаньолы. И в знак согласия с ее мрачными рассуждениями желудок издал голодное урчание. Мария жалобно поморщилась, затем встала и медленно, но решительно направилась к лестнице, ведущей на верхнюю палубу. Будь что .будет.
Перед тем как поставить ногу на нижнюю ступеньку, она еще плотнее нахлобучила старую шляпу с обвислыми полями, убрала под нее волосы и задумалась. Было известно, что с матросами на большинстве галеонов обращались очень дурно, но и они, в свою очередь, славились своей ненавистью и жестокостью по отношению к капитанам. А что если, выйдя на палубу, она попадет в руки одного из этих головорезов? Ведь она была безоружна, если не считать маленького кинжала. Нет, думать надо о том, как обойдется с ней Диего, а вовсе не о том, что случится, попади она в руки человека, имеющего все основания ненавидеть ее брата.
По солнечным лучам, с трудом пробивавшимся сквозь щели люка, она поняла, что еще не вечер, но какое это время дня, определить не могла. И самое главное, она не имела ни малейшего представления, где в этот момент находится Диего. Мария замешкалась у крышки люка. Обратного пути уже не будет. Выйдя на палубу среди бела дня, она вряд ли останется незамеченной. И страшно подумать, что произойдет, если рядом не окажется Диего или кого-то из его офицеров… Она с трудом проглотила подступивший к горлу комок и, откинув крышку люка, ступила на палубу.
С тех пор как Мария попала на корабль, она выбирала место для ночевки с особой осторожностью. Чаще всего это были укромные уголки в дальних концах трюма. Но в этот вечер было нестерпимо жарко и душно, и она уснула, не приняв обычных мер предосторожности. Мешки с зерном, которые служили ей постелью, были разложены на виду, и любой заглянувший в трюм мог увидеть ее. Негодуя на собственное легкомыслие, она с опаской смотрела на двух спускавшихся вниз мужчин.
Солнечные лучи никогда не проникали в темный и мрачный трюм галеона, но за время пути Мария постепенно привыкла к этому затхлому, угрюмому месту и утешала себя тем, что с каждым часом вероятность быть пойманной и отправленной обратно в монастырь становится все меньше. Скоро они должны сделать остановку на Канарских островах, но если ее обнаружат раньше… Больше всего она боялась именно этого, потому что, если такое действительно случится, Диего немедленно отправит ее обратно первым же кораблем, следующим в Испанию.
Как она ни старалась растянуть скудный запас провизии, он таял на глазах, и Мария прекрасно понимала, что через какое-то время ей придется покинуть свое убежище, иначе она умрет с голоду. Она научилась определять время по шуму и движению на верхней палубе, и по ее приблизительным подсчетам корабль был в пути уже несколько дней. До Канарских островов оставалось совсем немного, и как только они минуют их, она сможет дышать свободнее — даже Диего не повернет тогда обратно.
Разбудившие ее матросы спустились в трюм за новой бочкой пресной воды, и Мария из своего укрытия наблюдала, с каким трудом они тащили ее вверх по ступеням. Ей просто повезло, что воду хранили именно здесь, потому что маленькой бутылочки вина хватило ненадолго, и с тех пор, как она опустела, Мария брала воду из стоящих в трюме бочек с пресной водой.
Когда мужчины наконец выкатили бочку наружу, в трюме опять наступила тишина. Мария села на корточки и облегченно вздохнула. О Боже! Ну и напугалась же она! Не хватало только, чтобы ее нашли и отвели к Диего…
Мысль о том, что рано или поздно она неизбежно предстанет перед братом, не доставляла ей удовольствия. Более того, стоило ей представить, в каком гневе будет Диего, когда обнаружит ее на корабле, мурашки начинали бегать по спине. Она вспомнила, что в прошлый раз он грозился побить ее. Как он поступит теперь? Мария не хотела думать об этом и гнала прочь грустные мысли. Гораздо приятнее было мечтать о том, что скоро она снова увидит свой дом. Что бы ни сделал Диего, она вытерпит все, только бы попасть туда.
Время тянулось медленно и однообразно, и мысль о предстоящей встрече с братом становилась все тягостнее. В трюме было грязно, и Мария вся испачкалась, а ее и без того ветхая одежда местами порвалась. Запас еды кончился как раз в тот день, когда “Санто Кристо” покинул Канарские острова, и в последующие три дня у нее не было во рту ни крошки. Потихоньку слабея, Мария начала думать о том, что раз Канарские острова остались позади, то теперь у нее больше нет повода прятаться от брата. Оставаться здесь до конца путешествия было невозможно — она просто умрет от голода раньше, чем корабль достигнет Эспаньолы. И в знак согласия с ее мрачными рассуждениями желудок издал голодное урчание. Мария жалобно поморщилась, затем встала и медленно, но решительно направилась к лестнице, ведущей на верхнюю палубу. Будь что .будет.
Перед тем как поставить ногу на нижнюю ступеньку, она еще плотнее нахлобучила старую шляпу с обвислыми полями, убрала под нее волосы и задумалась. Было известно, что с матросами на большинстве галеонов обращались очень дурно, но и они, в свою очередь, славились своей ненавистью и жестокостью по отношению к капитанам. А что если, выйдя на палубу, она попадет в руки одного из этих головорезов? Ведь она была безоружна, если не считать маленького кинжала. Нет, думать надо о том, как обойдется с ней Диего, а вовсе не о том, что случится, попади она в руки человека, имеющего все основания ненавидеть ее брата.
По солнечным лучам, с трудом пробивавшимся сквозь щели люка, она поняла, что еще не вечер, но какое это время дня, определить не могла. И самое главное, она не имела ни малейшего представления, где в этот момент находится Диего. Мария замешкалась у крышки люка. Обратного пути уже не будет. Выйдя на палубу среди бела дня, она вряд ли останется незамеченной. И страшно подумать, что произойдет, если рядом не окажется Диего или кого-то из его офицеров… Она с трудом проглотила подступивший к горлу комок и, откинув крышку люка, ступила на палубу.