Страница:
С удовлетворением Доминик повернул лошадь и направил ее обратно к дому. В нем все сильнее росло убеждение, что единственный человек, который мог ответить на волнующие его вопросы, — сама Мелисса. Больше, чем когда-либо, он хотел поговорить с ней. Пусть она объяснит, почему оказалась в гостинице и что заставило ее выйти за него замуж? Он жаждет услышать ее ответ, и очень скоро получит его. Чувственная улыбка промелькнула на его лице. Она дала ему прекрасные объяснения. И радость прошлой ночи снова вернулась к нему.
Но, взглянув на высокого длинноногого черного жеребца, привязанного возле дома, Доминик забыл обо всем. Он знал, чья это лошадь, и поторопился к дому. Он хотел приветствовать нежданного, но такого желанного гостя!
Кинув поводья груму, возникшему перед ним словно из-под земли, Доминик быстро спешился и побежал по ступенькам. Его ноги едва касались пола галереи. Он услышал смех и увидел высокого широкоплечего джентльмена, идущего ему навстречу. Раскинув руки, Доминик радостно воскликнул:
— Адам Сент-Клер! Когда ты не приехал на свадьбу, я решил, что теперь не уйдешь от судьбы и от какого-нибудь ревнивого мужа получишь то, что заслуживаешь!
Адам Сент-Клер, озорно блестя глазами, ответил:
— Теперь я остался единственным, кто еще не попал в мышеловку! Я не поверил своим глазам, когда прочел приглашение на твою свадьбу. Ты понимаешь, что закован в кандалы? Катарина не даст мне ни минуты покоя из-за моего холостяцкого положения. Раньше я всегда мог сказать, что ей нечего беспокоиться — ты ведь тоже не женат. А сейчас что мне делать?..
Приятели отправились в конец галереи, где сидела Мелисса, только что занимавшая гостя. Как если бы он делал так каждое утро, Доминик подошел к ней и быстро поцеловал ее в губы.
— Доброе утро, дорогая, — ласково сказал он, а его глаза скользнули по ее прелестным чертам; потом он сел на стул рядом с ней.
Смутившись, Мелисса принялась переставлять посуду на серебряном подносе, потом, заметив, что у Доминика нет чашки, она поспешно позвонила слуге, обрадовавшись, что есть чем себя занять.
Доминик посмотрел на свою сияющую жену и, поддразнивая, сказал:
— Похоже, мне нельзя отлучиться, мадам, — у вас всегда появляются гости. Но этот гость, известный ловелас, мне хорошо знаком. — Он ласково провел пальцами по вспыхнувшей щеке Мелиссы и добавил:
— Я его застрелю, прежде чем он успеет начать заигрывать с моей женой.
Сердце Мелиссы быстро-быстро заколотилось под корсетом вишневого муслина с кружевами. Затаив дыхание, она сказала:
— Он предупредил меня о своей репутации и, зная тебя как опытного дуэлянта, пообещал не затрагивать твоих чувств. — Глаза Мелиссы сияли озорством. — И он был очень внимателен и великодушен. И он не менее очарователен, чем ты.
Адам Сент-Клер был действительно хорош собой, и было бы очень трудно сделать выбор между ним и Домиником. Оба, вне всяких сомнений, имели много общего, и не только внешне. Как и Доминик, Адам был высокий, выше шести футов, темноволос, моложе Доминика всего на несколько месяцев. Они оба жили в Натчезе, пока Доминик не купил Тысячу Дубов. Белле Виста Адама была в трех милях от Боннэра. Но были между ними и различия. Адам родился и вырос в Англии и приехал в Америку, когда ему уже исполнилось восемнадцать, и его английский был лишен американского акцента, у него не было манеры растягивать слова, он их почти глотал. Адам был более подвижным, чем Доминик.
Но если бы даже оба молодых человека не понравились друг другу при первой встрече, дружба все равно бы их настигла — младшая сестра Адама, Катарина, была замужем за Джейсоном Сэвэджем, близким другом Моргана, так что их семьи были хорошо знакомы. В последнее время, занятые своими делами, они встречались реже, и поэтому сейчас Доминик очень обрадовался другу.
Слуга принес еще одну чашку и кофейник с горячим кофе. Доминик спросил друга:
— Ну, а теперь ты станешь извиняться за то, что не был на моей свадьбе?
Адам поморщился, и его веселость исчезла.
— Меня задержали поручения Джейсона. И вообще я заехал домой по пути в Нью-Орлеан и там узнал о свадьбе, — Его настроение внезапно изменилось, он долгим взглядом посмотрел на Мелиссу. — Если бы первым увидел вас я, а не этот болван, что рядом с вами, был бы я… Мелисса улыбнулась шутке:
— Вы так добры, сэр. — Она бросила неопределенный взгляд на Доминика и тихо добавила:
— Но я… — Она помолчала, а потом, вдохновленная ею ласковым взглядом, быстро закончила:
— .. Вполне довольна своим мужем.
Неожиданно, словно забыв о присутствии Адама, Доминик поднес руку Мелиссы к губам и поцеловал, не отрывая глаз от ее липа.
— Правда, дорогая? Это действительно так? Нежный румянец залил ее щеки, и, не в силах выдержать изучающий взгляд мужа. Мелисса отвела глаза и сказала:
— Да, я так думаю.
Адам наблюдал за происходящим с интересом, завороженный переменой, происшедшей с некогда убежденным холостяком. Решив, что он явился не в очень подходящее время, Адам слегка откашлялся и объявил:
— Похоже, я не вовремя. Я вам не помешал? Вспомнив о своих обязанностях хозяина и хозяйки, Мелисса и Доминик запротестовали, а потом забросали Адама вопросами: когда он приехал, где остановился, сколько пробудет здесь.
Засмеявшись, Адам поднял руки, как бы сдаваясь:
— Ну, не все вопросы сразу, пожалуйста. Я приехал вчера вечером и отправился в Дубовую Лощину, там узнал у Ройса, где ты. — Адам улыбнулся. — Я заказал комнату в гостинице, но Ройс настоял, чтобы я остановился у них. — Гость с усмешкой посмотрел на Доминика. — Ты теперь человек семейный, он чувствует себя несколько обездоленным и, как кажется, нуждается в моей холостяцкой поддержке…
— Ну и ты его успокоил? — спросил Доминик. Он насмешливо ожидал ответа Адама и слегка удивился, когда его лицо приняло напряженное выражение.
Нахмурившись и чем-то смутившись, Адам медленно произнес:
— Да…
Разговор продолжался в непринужденной манере, и, подумав, что Доминик хочет побыть со своим другом наедине, Мелисса поднялась и вышла.
Между нею и мужем еще ничего не улажено. Последняя ночь подтвердила то, что она уже знала: Доминик жаждет ее тела, он возбуждает ее страсть, но что-то их разделяет, и причина не только в ней. Может ли она надеяться, что он в нее влюбился? Даже если бы все, что она слышала о нем, оказалось правдой, она все равно верила: к ней он чувствует нечто иное, чем к другим женщинам.
Хотя казалось, что Доминик с интересом слушает Адама, на деле он, в свою очередь, размышлял об отношениях с Мелиссой. И хотя он радовался приезду друга, ему все равно не терпелось, чтобы он ушел, и как можно скорее. Сейчас самое главное для него — не нарушить растущее взаимопонимание между ним и женой. Он уже был готов вежливо предложить Адаму заехать позднее, но тут приятель сказал то, что заставило Доминика забыть обо всем.
— Я всеми силами сдерживался, не желая говорить при Мелиссе, но, Дом, новости с войны плохи. Очень плохи.
Увидев, что целиком завладел вниманием друга, Адам сказал:
— Британцы атаковали и сожгли столицу двадцать четвертого августа.
ЧАСТЬ IV. ВЕРЬ В МОЮ ЛЮБОВЬ
Глава 23
Но, взглянув на высокого длинноногого черного жеребца, привязанного возле дома, Доминик забыл обо всем. Он знал, чья это лошадь, и поторопился к дому. Он хотел приветствовать нежданного, но такого желанного гостя!
Кинув поводья груму, возникшему перед ним словно из-под земли, Доминик быстро спешился и побежал по ступенькам. Его ноги едва касались пола галереи. Он услышал смех и увидел высокого широкоплечего джентльмена, идущего ему навстречу. Раскинув руки, Доминик радостно воскликнул:
— Адам Сент-Клер! Когда ты не приехал на свадьбу, я решил, что теперь не уйдешь от судьбы и от какого-нибудь ревнивого мужа получишь то, что заслуживаешь!
Адам Сент-Клер, озорно блестя глазами, ответил:
— Теперь я остался единственным, кто еще не попал в мышеловку! Я не поверил своим глазам, когда прочел приглашение на твою свадьбу. Ты понимаешь, что закован в кандалы? Катарина не даст мне ни минуты покоя из-за моего холостяцкого положения. Раньше я всегда мог сказать, что ей нечего беспокоиться — ты ведь тоже не женат. А сейчас что мне делать?..
Приятели отправились в конец галереи, где сидела Мелисса, только что занимавшая гостя. Как если бы он делал так каждое утро, Доминик подошел к ней и быстро поцеловал ее в губы.
— Доброе утро, дорогая, — ласково сказал он, а его глаза скользнули по ее прелестным чертам; потом он сел на стул рядом с ней.
Смутившись, Мелисса принялась переставлять посуду на серебряном подносе, потом, заметив, что у Доминика нет чашки, она поспешно позвонила слуге, обрадовавшись, что есть чем себя занять.
Доминик посмотрел на свою сияющую жену и, поддразнивая, сказал:
— Похоже, мне нельзя отлучиться, мадам, — у вас всегда появляются гости. Но этот гость, известный ловелас, мне хорошо знаком. — Он ласково провел пальцами по вспыхнувшей щеке Мелиссы и добавил:
— Я его застрелю, прежде чем он успеет начать заигрывать с моей женой.
Сердце Мелиссы быстро-быстро заколотилось под корсетом вишневого муслина с кружевами. Затаив дыхание, она сказала:
— Он предупредил меня о своей репутации и, зная тебя как опытного дуэлянта, пообещал не затрагивать твоих чувств. — Глаза Мелиссы сияли озорством. — И он был очень внимателен и великодушен. И он не менее очарователен, чем ты.
Адам Сент-Клер был действительно хорош собой, и было бы очень трудно сделать выбор между ним и Домиником. Оба, вне всяких сомнений, имели много общего, и не только внешне. Как и Доминик, Адам был высокий, выше шести футов, темноволос, моложе Доминика всего на несколько месяцев. Они оба жили в Натчезе, пока Доминик не купил Тысячу Дубов. Белле Виста Адама была в трех милях от Боннэра. Но были между ними и различия. Адам родился и вырос в Англии и приехал в Америку, когда ему уже исполнилось восемнадцать, и его английский был лишен американского акцента, у него не было манеры растягивать слова, он их почти глотал. Адам был более подвижным, чем Доминик.
Но если бы даже оба молодых человека не понравились друг другу при первой встрече, дружба все равно бы их настигла — младшая сестра Адама, Катарина, была замужем за Джейсоном Сэвэджем, близким другом Моргана, так что их семьи были хорошо знакомы. В последнее время, занятые своими делами, они встречались реже, и поэтому сейчас Доминик очень обрадовался другу.
Слуга принес еще одну чашку и кофейник с горячим кофе. Доминик спросил друга:
— Ну, а теперь ты станешь извиняться за то, что не был на моей свадьбе?
Адам поморщился, и его веселость исчезла.
— Меня задержали поручения Джейсона. И вообще я заехал домой по пути в Нью-Орлеан и там узнал о свадьбе, — Его настроение внезапно изменилось, он долгим взглядом посмотрел на Мелиссу. — Если бы первым увидел вас я, а не этот болван, что рядом с вами, был бы я… Мелисса улыбнулась шутке:
— Вы так добры, сэр. — Она бросила неопределенный взгляд на Доминика и тихо добавила:
— Но я… — Она помолчала, а потом, вдохновленная ею ласковым взглядом, быстро закончила:
— .. Вполне довольна своим мужем.
Неожиданно, словно забыв о присутствии Адама, Доминик поднес руку Мелиссы к губам и поцеловал, не отрывая глаз от ее липа.
— Правда, дорогая? Это действительно так? Нежный румянец залил ее щеки, и, не в силах выдержать изучающий взгляд мужа. Мелисса отвела глаза и сказала:
— Да, я так думаю.
Адам наблюдал за происходящим с интересом, завороженный переменой, происшедшей с некогда убежденным холостяком. Решив, что он явился не в очень подходящее время, Адам слегка откашлялся и объявил:
— Похоже, я не вовремя. Я вам не помешал? Вспомнив о своих обязанностях хозяина и хозяйки, Мелисса и Доминик запротестовали, а потом забросали Адама вопросами: когда он приехал, где остановился, сколько пробудет здесь.
Засмеявшись, Адам поднял руки, как бы сдаваясь:
— Ну, не все вопросы сразу, пожалуйста. Я приехал вчера вечером и отправился в Дубовую Лощину, там узнал у Ройса, где ты. — Адам улыбнулся. — Я заказал комнату в гостинице, но Ройс настоял, чтобы я остановился у них. — Гость с усмешкой посмотрел на Доминика. — Ты теперь человек семейный, он чувствует себя несколько обездоленным и, как кажется, нуждается в моей холостяцкой поддержке…
— Ну и ты его успокоил? — спросил Доминик. Он насмешливо ожидал ответа Адама и слегка удивился, когда его лицо приняло напряженное выражение.
Нахмурившись и чем-то смутившись, Адам медленно произнес:
— Да…
Разговор продолжался в непринужденной манере, и, подумав, что Доминик хочет побыть со своим другом наедине, Мелисса поднялась и вышла.
Между нею и мужем еще ничего не улажено. Последняя ночь подтвердила то, что она уже знала: Доминик жаждет ее тела, он возбуждает ее страсть, но что-то их разделяет, и причина не только в ней. Может ли она надеяться, что он в нее влюбился? Даже если бы все, что она слышала о нем, оказалось правдой, она все равно верила: к ней он чувствует нечто иное, чем к другим женщинам.
Хотя казалось, что Доминик с интересом слушает Адама, на деле он, в свою очередь, размышлял об отношениях с Мелиссой. И хотя он радовался приезду друга, ему все равно не терпелось, чтобы он ушел, и как можно скорее. Сейчас самое главное для него — не нарушить растущее взаимопонимание между ним и женой. Он уже был готов вежливо предложить Адаму заехать позднее, но тут приятель сказал то, что заставило Доминика забыть обо всем.
— Я всеми силами сдерживался, не желая говорить при Мелиссе, но, Дом, новости с войны плохи. Очень плохи.
Увидев, что целиком завладел вниманием друга, Адам сказал:
— Британцы атаковали и сожгли столицу двадцать четвертого августа.
ЧАСТЬ IV. ВЕРЬ В МОЮ ЛЮБОВЬ
Глава 23
Повисло напряженное молчание, когда смысл новости дошел до Доминика. Если Вашингтон пал… Ужасная картина британского правления возникла в его сознании. До этого война никогда не казалась ему реальной. Она была чем-то далеким, случайным, ну разве что слегка волнующим. Но это! Это меняло все!
Низким хриплым голосом он взволнованно спросил:
— Президент? Его кабинет?.. Адам быстро успокоил Доминика.
— Президенту удалось бежать, правда, он и его окружение едва не оказались в центре британского вторжения. Они сумели избежать плена лишь потому, что по собственной инициативе — можешь себе представить: по собственной инициативе! — шпион предупредил их в самый последний миг!
Лицо Адама горело негодованием и презрением к постыдному беспорядку, царившему в американских войсках во время битвы при Блэйденсберге, произошедшей на подступах к столице. Покачав головой, он пробормотал:
— И среди них — совершенно бестолковый генерал Уайндер, Амстронг — наш вечно надутый военный министр, Джеймс Монро, которого прочили на пост министра иностранных дел, желавший приложить руку к военным действиям, и наш президент. Они просто подарили англичанам победу. — Дав выход гневу, душившему его, Адам упавшим голосом продолжал:
— В это трудно поверить, но менее чем две тысячи шестьсот британцев оказались в состоянии разбить шесть тысяч американцев. Мы должны были выиграть! Но при первом беглом огне, при первом громе пушек наши сломались, и не прошло и получаса, как войска бежали. Полный разгром!
Окаменев от услышанного, Доминик, не мигая, смотрел на друга, не в силах поверить, что все так плохо. Тряхнув головой, он наклонился вперед и с надеждой в голосе спросил:
— Но это — в Блэйденсберге. А что в Вашингтоне? Я уверен, там было больше организованности.
Адам горько улыбнулся:
— Город не защищали. Там был полный хаос. Люди бежали кто куда, погрузив пожитки
на ручные тележки и в фургоны. Слухи вносили панику… Уайндер пытался собрать своих людей, но к тому моменту больше половины войска удрало. Они бежали, как овцы от своры собак. И некому было преградить путь врагу.
Не желая сосредоточиваться на постыдной картине, нарисованной Адамом, но стремясь узнать все, пусть даже самое худшее, Доминик резко спросил:
— Ты сказал, что столица сожжена. Если не было штурма и никто не сопротивлялся, то почему?
Адам пожал плечами:
— Генерал-майор Росс и адмирал Кокберн просто захотели преподать нам урок. Мне не хочется хорошо говорить о врагах, но они оказались милосердны — не взорвали Капитолий, вняв мольбам женщин, которые боялись, что рухнут их дома, стоящие рядом. Британцы подожгли только учреждения. Но сейчас Вашингтон — зрелище печальное. Он в руинах.
Доминик не знал, что сказать. Его охватила бессильная ярость. Постыдное поражение в пригороде и сожжение Вашингтона были сильным ударом по американскому правительству, и он подумал — оправится ли оно после этого. С гневом и отчаянием он спросил:
— И британцы до сих пор в городе?
— Нет, они подожгли правительственные здания и ушли. И, перед тем как я унес оттуда ноги, ходили слухи, что они пойдут на Аннаполис или Балтимор. Я не хотел уезжать, не узнав точно, куда именно они направят удар, но не смог задержаться слишком надолго — Джейсон ждал моего отчета. — Адам улыбнулся. — А поскольку я оказался там по его просьбе и моей главной целью было стать его «глазами», я уехал, когда город вернулся к более или менее нормальной жизни.
— Так тебя туда послал Джейсон? — тихо спросил Доминик. Адам кивнул:
— Ты знаешь Джейсона, он думает, что держит палец на пульсе страны. Похоже, он и других дураков уговорил шпионить для него в Англии. Они у него повсюду. — Адам улыбнулся. — Он больше похож на своего дядю Роксбури, чем в этом признается.
— А вот насчет Роксбури… — И Доминик рассказал, что знал об этом человеке, давая понять Адаму, как плохо Джейсон разбирается в своих делах.
Джейсон не раз вовлекал Адама в свои интриги, и поэтому он слушал Доминика с пониманием. Когда тот закончил, голубые глаза гостя озорно блеснули.
— А как твоя жена относится к твоему флирту с другой?
— А ты как думаешь? — парировал Доминик и вспомнил о том, что их отношения до сих пор не улажены. — Я не думаю, что Мелисса болтлива, но не могу рассказать ей — боюсь, не поверит. Она может подумать, что я ей лгу.
Адам не смог удержаться, чтобы не рассмеяться, но военная тема вновь поглотила их внимание. Вскоре Адам, поднимаясь, сказал:
— Мне надо ехать. Я и так пробыл здесь дольше, чем собирался, но не мог не увидеться с тобой.
Доминик проводил друга.
— Я надеюсь, что в нашу следующую встречу у меня будут новости получше. А пока я еду в Терр-ду-Кур. Джейсон все равно разыщет меня, если я не появлюсь. — Легко вскочив на свою норовистую лошадь, Адам добавил:
— Очень жаль, что не могу остаться и снять с твоих плеч ношу «дружбы» с леди Боуден.
Доминик улыбнулся:
— Да. Тебе было бы нетрудно… Адам рассмеялся. Потом лицо его стало предельно серьезным.
— Будь осторожен. Дом. Похоже, ее братец — та еще дрянь.
Об этом Доминика можно было и не предупреждать. Он имел с ним дело в Лондоне и знал, как опасен этот лицемер.
— Ройс присматривает за ним.
Адам кивнул и, пришпорив коня, поскакал. Слегка нахмурившись, Доминик смотрел ему вслед, пока тот не пропал из виду. Он чувствовал, что горячие денечки еще впереди. Нападение англичан на Вашингтон изменило его отношение к войне, и как он подозревал, не у него одного. Размышляя о возможных последствиях этого события, он отправился искать Мелиссу, решив, что нет необходимости скрывать от нее важные новости, о которых очень скоро узнает вся с грана.
Поначалу никто не верил в ужасное поражение, информация растекалась по стране, настраивая американцев против президента и его кабинета. «Газетт» трубила: «Несчастные, презренные, жалкие, трусливые негодяи. Их голова — слишком малая цена за ту бездну, в которую они ввергли нашу истекающую кровью страну».
Постепенно негодование и ярость стихли, и проклятия сменились симпатиями к организующему сопротивление президенту. Лучше всего это выразила газета «Уилки реджистер»: «Война для нас — дело новое. Но мы должны учиться воевать. И непобедимые силы Веллингтона будут разбиты сыновьями тех, кто сражался в Саратоге и Йорктауне».
Весть о сожжении Вашингтона, казалось, объединила страну. Отряды добровольцев, пожертвования стекались изо всех городов побережья к северо-востоку. Руфес Кинг из Нью-Йорка, любимец федералистов, объявил, что он готов все состояние положить на алтарь победы. Восемьдесят человек из Мериленда собрались за двадцать четыре часа и направились к Вашингтону. Из Рияланд Дистрикт, Южная Калифорния, отряд в сто человек отправился к столице с тремя тысячами долларов, собранных гражданами. Даже стремившаяся к нейтралитету Новая Англия примкнула к борьбе. Губернатор Мартин Читтенден из Вермонта страстно призывал:
— Пришло время, когда все политические разногласия и устарелые взгляды на тактику ведения войны должны быть отброшены. Каждое сердце должно забиться в желании встать на защиту нашей свободы, нашей страны, наших святынь и наших очагов.
Вся страна пришла в движение.
В глубинке, куда новости доходили лишь через несколько недель, реакция не была столь горячей, хотя и там гнев нарастал, слышались призывы к сбору денег, формированию отрядов добровольцев. Но скоро здравый смысл взял верх. Через несколько недель или месяцев британцы могут атаковать Мобил, Алабаму или даже Нью-Орлеан; кто же защитит граждан? Все были заняты мыслями о войне, страстно желая узнать новости.
Личные отношения между Домиником и Мелиссой отошли на второй план. И только через много дней после появления Адама все более-менее вернулось в норму. Доминик целиком был поглощен делами, связанными с войной. Плантаторы и бизнесмены собирались в Батон-Руже, обсуждали, что делать и как, чтобы лучше распорядиться людьми и оружием, защитить свои земли и жилища и быть готовыми в любой момент отправиться, куда потребуется.
Морган вскоре увез Леони из Батон-Ружа. Он чувствовал, и не без основания, что его место в Нью-Орлеане. Случалось, разгоряченные спором джентльмены обменивались презрительными словами, споря о том, какой из планов лучше.
В такие минуты Доминик завидовал холодной практичности Моргана. Они же с Рейсом делали все, чтобы удержать друзей и соседей от паники. Доминику даже пришлось насмешливо сказать двум готовым подраться из-за спора джентльменам:
— Погодите, ведь мы хотим убивать британцев, а не друг друга!
Латимер также присутствовал на городских собраниях, и Доминика это тревожило; но никаких секретов на них не обсуждалось, и Латимер ничего ценного узнать не мог. Тем не менее Доминик не спускал глаз с англичанина, подмечал, с кем он ведет беседы, с кем находится в наилучших отношениях. Его не удивило, что Латимер сосредоточил свое внимание на полковнике Грейсоне, одном из британских офицеров, потомке тех, кого называют «тори», нашедшем убежище в Луизиане с началом войны за независимость.
Поведение Латимера усиливало подозрения. У Ройса и Доминика сложилось мнение, что филантропические занятия — лишь уловка, скрывающая настоящую деятельность англичанина. Но прямых доказательств этому не было, и Доминика это раздражало больше всего. Он должен следить за человеком, о котором точно знал, что это враг, но которого принимают в обществе и который умел завоевать расположение тех, кто не знал его подлинной сущности. Доминик и Латимер избегали общества друг друга, & когда им все же приходилось встречаться, ограничивались холодным кивком, хотя их напряженные отношения не бросались в глаза.
Когда прошли первые недели патриотического порыва, Доминик с Мелиссой стали принимать больше приглашений от соседей, и обнаружилось, что Захарий Сеймур все чаще появлялся в обществе Деборы Боуден, хотя та продолжала увиваться вокруг Доминика. Соседи стали невольно замечать, что мистер Слэйд недолюбливает красивого англичанина; было совершенно ясно и то, что мистер Латимер тоже не стремится к обществу мистера Слэйда.
Мелисса это заметила сразу, но реакция мужчин друг на друга ее не особенно удивила. Хотя она не вполне отдавала себе отчет, почему они так не любят друг друга, но начинала догадываться: что-то произошло между ними в Лондоне из-за леди Боуден. Нельзя сказать, чтобы это заключение ее обрадовало.
Доминик и Мелисса по-прежнему проводили ночи врозь: волнения и тревоги всей нации отодвинули на задний план их собственные проблемы. Известие о сожжении Вашингтона произвело на Мелиссу удручающее впечатление, она, как и все американцы, была в ярости, беспокоилась о мужчинах своей семьи и об опасностях, которые их ожидают, поэтому испытала и чувство вины, и облегчение, когда было решено не посылать добровольцев на побережье Атлантики, а оставить их для защиты своего края.
Отправлять на войну любимого мужчину — будь то муж, отец, любовник или сын — всегда тяжело. Но, учитывая, что у нее с Домиником не все улажено, она боялась, что он уедет, так и не узнав о ее чувствах, хотя день ото дня взаимность их чувств росла…
Шли дни, первый порыв энтузиазма пошел на убыль, а новости, спускавшиеся вниз по Миссисипи от одного города к другому, были хорошими:
Балтимор, под военным руководством Самуэля Смита, геройски отбил атаку британцев. Еще больше вдохновило американцев то, что британский генерал-майор Роберт Росс, приказавший поджечь Вашингтон, был сражен пулей снайпера. Одиннадцатого сентября в Платтсбурге, штат Нью-Йорк, британские силы под командованием сэра Джорджа Превоста потерпели поражение. На озере Шамплейн американский морской офицер Томас Мандон применил блестящую тактику и уничтожил британскую эскадру, прикрывавшую отряд Превоста. Новости, конечно, были не очень свежие, но их встречали так радостно, как если бы события произошли вчера.
Жизнь входила в нормальную колею, и все чаще Мелисса возвращалась к вопросу об отношениях с мужем. Она редко его видела, и хотя он был вежлив с ней на приемах и обедах, это было не совсем то, чего она хотела.
Они по-прежнему жили как брат и сестра.
Мелисса была озадачена этим, потому что не сомневалась, что мужа влечет к ней, но у нее не хватало смелости изменить ситуацию. Много ночей она провела без сна в холодной постели, пытаясь набраться смелости и, раскрыв двери, разделявшие их спальни, войти в комнату мужа. Мелисса не раз бралась за ручку двери, но мужество покидало ее, и она возвращалась в постель, снова металась, ворочаясь без сна, и воображение рисовало ей волнующие сцены…
Возможно, Мелисса все же решилась бы на такой поступок, но ее сдерживали отношения Доминика и Деборы. Были моменты, когда она могла поклясться, что муж совершенно равнодушен к этой женщине, что она его раздражает, пытаясь завладеть его вниманием на приемах. Но, однако, он позволял Деборе так себя вести с ним. Мелисса зашла в тупик. Доминик в редкие моменты, когда они оставались наедине, держался с ней непринужденно, тепло, галантно и смотрел на нее так, что пульс ее учащенно бился. А потом Мелиссе снова казалось, что он целиком поглощен этой безмозглой куклой Деборой Боуден.
Конечно, Мелисса чувствовала и свою вину: она ведь тоже ничего не делала, чтобы оттолкнуть от себя Латимера, который все время вился около нее. Ну, а что ей оставалось, если муж все время танцует с другой? Общество Латимера было ей неприятно, хотя он вел себя тактично и вежливо; но Мелисса понимала, что вынуждена терпеть его из-за сестры, и если бы Доминик не оставлял ее, позволяя Деборе увиваться вокруг себя, она бы никогда не позволила бы Джулиусу Латимеру даже приблизиться к ней. Мелисса твердо решила поговорить с Джошем о Доминике и даже сделала несколько попыток, но Джош, как и Доминик, был занят важными делами, и когда она приезжала навестить его, то никогда не заставала.
Ройс же, казалось, стремился избежать разговора с кузиной и, оказавшись наедине с ней, исчезал под каким-либо предлогом… Почему он вдруг стал так неловко чувствовать себя в обществе Мелиссы? Что он пытается скрыть?
Мелисса стала раздражительной, и однажды, в самом начале октября, когда Ройс заехал к ним в поисках Доминика, которого не оказалось дома, она задержала его.
— Подожди. Я хочу с тобой поговорить. Выражение неловкости появилось на лице Ройса, уже стоявшего на пороге.
— В другой раз, дорогая. Я действительно должен спешить.
Но на этот раз Мелисса не дала ему отвертеться. Схватив его за руку, она посмотрела кузену прямо в глаза и голосом, полным мольбы, сказала:
— Ройс, каким бы спешным ни было твое дело, мне нужно с тобой поговорить.
Бледное лицо Мелиссы и темные круги под глазами — свидетельство бессонных ночей — заставили Ройса уступить. Он более, чем кто-либо другой, знал о трудностях семейной жизни Мелиссы. Ему было известно, что, хотя его кузина и Доминик вступили в брак в силу обстоятельств, оба они не были равнодушны друг к другу. Он мог побиться об заклад на крупную сумму, что Доминик и Мелисса зашли в тупик в своих чувствах друг к другу. А если вспомнить дела Доминика с Деборой, то ситуация становилась еще более сложной. И хотя Ройс не беспокоился за Доминика, который выполнял просьбу Джейсона, понимая, что тот сам в силах справиться со своими проблемами, он не был равнодушен к страданиям обожаемой кузины. До какой-то степени он даже развлекался, наблюдая, как Доминик пытается ухаживать за женой и в то же время позволяет Деборе Боуден вешаться ему на шею, но мука в глазах Мелиссы заставила его пересмотреть свой взгляд на ситуацию.
— Ну, если ты настаиваешь, дорогая… Мелисса провела его в гостиную и усадила рядом с собой на диван. Брат взял ее мягкую, нежную руку в свою и поцеловал. Встретив ее взволнованный взгляд, он спросил:
— Что тебя так беспокоит, дорогая? Ее красивые губы задрожали.
— Это так заметно? Я думала, что хорошо скрываю свои чувства…
— Но не от меня, — ответил Ройс тихо. — Я думаю, дело в Доминике и его флирте с Деборой Боуден. Я тебе говорил, что не надо этого опасаться.
— Но почему Доминик позволяет ей держать его возле себя? — вскричала Мелисса; страхи и сомнения неудержимо захлестнули ее душу.
— Потому что он должен так поступать! — ответил Ройс, которому совсем не нравилась его роль в этом деле.
Глаза Мелиссы расширились:
— Должен так поступать — переспросила она тупо. — Но почему? Что его заставляет? Ройс вздохнул:
— Если бы ты не была так невинна, ты бы поняла, что Доминику ничего не надо от Деборы, он с удовольствием бы придушил ее и никогда больше не отходил бы от тебя.
Мелисса с болезненным напряжением вглядывалась в его лицо.
— Откуда ты знаешь?! Он вовсе не хотел на мне жениться, это твой отец заставил его, — горячась, говорила она, — а леди Дебора очень красива и не простушка.
— О, самая эгоистичная сучка, которую я встречал! — заявил Ройс с явным презрением.
При этих словах Мелисса смутилась еще больше, потому что на публике Ройс вел себя так, словно тоже очарован Деборой.
— Я думала, что и ты от нее без ума, как и Захарий, и Доминик.
— Боже мой! Да нет! Никогда она мне не нравилась, даже в молодости, когда Доминик был ею увлечен. Для любого человека в здравом уме, не ослепленного ее смазливым личиком, совершенно ясно, что это коварная, лицемерная женщина, такая же, как и ее брат.
— Тебе и Джулиус не нравится? Почему? Ты ведь все время проводишь с ним. На каждом вечере вы просто неразлучны, если он не рядом со мной.
— Я тоже хотел поговорить с тобой об этом, радость моя, — заявил Ройс с обеспокоенным выражением карих глаз. — Какого черта ты заигрываешь с этим мошенником и поощряешь его ухаживания?
— Если Доминик считает, что ему позволено ухаживать за другой женщиной, то почему я не могу водить знакомство с этим джентльменом?
— Да! Но, ради Бога, выбери себе джентльмена, а не эту скотину!
Мелисса на секунду задумалась и нервно спросила:
— Если он мошенник и «скотина», то почему ты дружишь с ним?
Низким хриплым голосом он взволнованно спросил:
— Президент? Его кабинет?.. Адам быстро успокоил Доминика.
— Президенту удалось бежать, правда, он и его окружение едва не оказались в центре британского вторжения. Они сумели избежать плена лишь потому, что по собственной инициативе — можешь себе представить: по собственной инициативе! — шпион предупредил их в самый последний миг!
Лицо Адама горело негодованием и презрением к постыдному беспорядку, царившему в американских войсках во время битвы при Блэйденсберге, произошедшей на подступах к столице. Покачав головой, он пробормотал:
— И среди них — совершенно бестолковый генерал Уайндер, Амстронг — наш вечно надутый военный министр, Джеймс Монро, которого прочили на пост министра иностранных дел, желавший приложить руку к военным действиям, и наш президент. Они просто подарили англичанам победу. — Дав выход гневу, душившему его, Адам упавшим голосом продолжал:
— В это трудно поверить, но менее чем две тысячи шестьсот британцев оказались в состоянии разбить шесть тысяч американцев. Мы должны были выиграть! Но при первом беглом огне, при первом громе пушек наши сломались, и не прошло и получаса, как войска бежали. Полный разгром!
Окаменев от услышанного, Доминик, не мигая, смотрел на друга, не в силах поверить, что все так плохо. Тряхнув головой, он наклонился вперед и с надеждой в голосе спросил:
— Но это — в Блэйденсберге. А что в Вашингтоне? Я уверен, там было больше организованности.
Адам горько улыбнулся:
— Город не защищали. Там был полный хаос. Люди бежали кто куда, погрузив пожитки
на ручные тележки и в фургоны. Слухи вносили панику… Уайндер пытался собрать своих людей, но к тому моменту больше половины войска удрало. Они бежали, как овцы от своры собак. И некому было преградить путь врагу.
Не желая сосредоточиваться на постыдной картине, нарисованной Адамом, но стремясь узнать все, пусть даже самое худшее, Доминик резко спросил:
— Ты сказал, что столица сожжена. Если не было штурма и никто не сопротивлялся, то почему?
Адам пожал плечами:
— Генерал-майор Росс и адмирал Кокберн просто захотели преподать нам урок. Мне не хочется хорошо говорить о врагах, но они оказались милосердны — не взорвали Капитолий, вняв мольбам женщин, которые боялись, что рухнут их дома, стоящие рядом. Британцы подожгли только учреждения. Но сейчас Вашингтон — зрелище печальное. Он в руинах.
Доминик не знал, что сказать. Его охватила бессильная ярость. Постыдное поражение в пригороде и сожжение Вашингтона были сильным ударом по американскому правительству, и он подумал — оправится ли оно после этого. С гневом и отчаянием он спросил:
— И британцы до сих пор в городе?
— Нет, они подожгли правительственные здания и ушли. И, перед тем как я унес оттуда ноги, ходили слухи, что они пойдут на Аннаполис или Балтимор. Я не хотел уезжать, не узнав точно, куда именно они направят удар, но не смог задержаться слишком надолго — Джейсон ждал моего отчета. — Адам улыбнулся. — А поскольку я оказался там по его просьбе и моей главной целью было стать его «глазами», я уехал, когда город вернулся к более или менее нормальной жизни.
— Так тебя туда послал Джейсон? — тихо спросил Доминик. Адам кивнул:
— Ты знаешь Джейсона, он думает, что держит палец на пульсе страны. Похоже, он и других дураков уговорил шпионить для него в Англии. Они у него повсюду. — Адам улыбнулся. — Он больше похож на своего дядю Роксбури, чем в этом признается.
— А вот насчет Роксбури… — И Доминик рассказал, что знал об этом человеке, давая понять Адаму, как плохо Джейсон разбирается в своих делах.
Джейсон не раз вовлекал Адама в свои интриги, и поэтому он слушал Доминика с пониманием. Когда тот закончил, голубые глаза гостя озорно блеснули.
— А как твоя жена относится к твоему флирту с другой?
— А ты как думаешь? — парировал Доминик и вспомнил о том, что их отношения до сих пор не улажены. — Я не думаю, что Мелисса болтлива, но не могу рассказать ей — боюсь, не поверит. Она может подумать, что я ей лгу.
Адам не смог удержаться, чтобы не рассмеяться, но военная тема вновь поглотила их внимание. Вскоре Адам, поднимаясь, сказал:
— Мне надо ехать. Я и так пробыл здесь дольше, чем собирался, но не мог не увидеться с тобой.
Доминик проводил друга.
— Я надеюсь, что в нашу следующую встречу у меня будут новости получше. А пока я еду в Терр-ду-Кур. Джейсон все равно разыщет меня, если я не появлюсь. — Легко вскочив на свою норовистую лошадь, Адам добавил:
— Очень жаль, что не могу остаться и снять с твоих плеч ношу «дружбы» с леди Боуден.
Доминик улыбнулся:
— Да. Тебе было бы нетрудно… Адам рассмеялся. Потом лицо его стало предельно серьезным.
— Будь осторожен. Дом. Похоже, ее братец — та еще дрянь.
Об этом Доминика можно было и не предупреждать. Он имел с ним дело в Лондоне и знал, как опасен этот лицемер.
— Ройс присматривает за ним.
Адам кивнул и, пришпорив коня, поскакал. Слегка нахмурившись, Доминик смотрел ему вслед, пока тот не пропал из виду. Он чувствовал, что горячие денечки еще впереди. Нападение англичан на Вашингтон изменило его отношение к войне, и как он подозревал, не у него одного. Размышляя о возможных последствиях этого события, он отправился искать Мелиссу, решив, что нет необходимости скрывать от нее важные новости, о которых очень скоро узнает вся с грана.
Поначалу никто не верил в ужасное поражение, информация растекалась по стране, настраивая американцев против президента и его кабинета. «Газетт» трубила: «Несчастные, презренные, жалкие, трусливые негодяи. Их голова — слишком малая цена за ту бездну, в которую они ввергли нашу истекающую кровью страну».
Постепенно негодование и ярость стихли, и проклятия сменились симпатиями к организующему сопротивление президенту. Лучше всего это выразила газета «Уилки реджистер»: «Война для нас — дело новое. Но мы должны учиться воевать. И непобедимые силы Веллингтона будут разбиты сыновьями тех, кто сражался в Саратоге и Йорктауне».
Весть о сожжении Вашингтона, казалось, объединила страну. Отряды добровольцев, пожертвования стекались изо всех городов побережья к северо-востоку. Руфес Кинг из Нью-Йорка, любимец федералистов, объявил, что он готов все состояние положить на алтарь победы. Восемьдесят человек из Мериленда собрались за двадцать четыре часа и направились к Вашингтону. Из Рияланд Дистрикт, Южная Калифорния, отряд в сто человек отправился к столице с тремя тысячами долларов, собранных гражданами. Даже стремившаяся к нейтралитету Новая Англия примкнула к борьбе. Губернатор Мартин Читтенден из Вермонта страстно призывал:
— Пришло время, когда все политические разногласия и устарелые взгляды на тактику ведения войны должны быть отброшены. Каждое сердце должно забиться в желании встать на защиту нашей свободы, нашей страны, наших святынь и наших очагов.
Вся страна пришла в движение.
В глубинке, куда новости доходили лишь через несколько недель, реакция не была столь горячей, хотя и там гнев нарастал, слышались призывы к сбору денег, формированию отрядов добровольцев. Но скоро здравый смысл взял верх. Через несколько недель или месяцев британцы могут атаковать Мобил, Алабаму или даже Нью-Орлеан; кто же защитит граждан? Все были заняты мыслями о войне, страстно желая узнать новости.
Личные отношения между Домиником и Мелиссой отошли на второй план. И только через много дней после появления Адама все более-менее вернулось в норму. Доминик целиком был поглощен делами, связанными с войной. Плантаторы и бизнесмены собирались в Батон-Руже, обсуждали, что делать и как, чтобы лучше распорядиться людьми и оружием, защитить свои земли и жилища и быть готовыми в любой момент отправиться, куда потребуется.
Морган вскоре увез Леони из Батон-Ружа. Он чувствовал, и не без основания, что его место в Нью-Орлеане. Случалось, разгоряченные спором джентльмены обменивались презрительными словами, споря о том, какой из планов лучше.
В такие минуты Доминик завидовал холодной практичности Моргана. Они же с Рейсом делали все, чтобы удержать друзей и соседей от паники. Доминику даже пришлось насмешливо сказать двум готовым подраться из-за спора джентльменам:
— Погодите, ведь мы хотим убивать британцев, а не друг друга!
Латимер также присутствовал на городских собраниях, и Доминика это тревожило; но никаких секретов на них не обсуждалось, и Латимер ничего ценного узнать не мог. Тем не менее Доминик не спускал глаз с англичанина, подмечал, с кем он ведет беседы, с кем находится в наилучших отношениях. Его не удивило, что Латимер сосредоточил свое внимание на полковнике Грейсоне, одном из британских офицеров, потомке тех, кого называют «тори», нашедшем убежище в Луизиане с началом войны за независимость.
Поведение Латимера усиливало подозрения. У Ройса и Доминика сложилось мнение, что филантропические занятия — лишь уловка, скрывающая настоящую деятельность англичанина. Но прямых доказательств этому не было, и Доминика это раздражало больше всего. Он должен следить за человеком, о котором точно знал, что это враг, но которого принимают в обществе и который умел завоевать расположение тех, кто не знал его подлинной сущности. Доминик и Латимер избегали общества друг друга, & когда им все же приходилось встречаться, ограничивались холодным кивком, хотя их напряженные отношения не бросались в глаза.
Когда прошли первые недели патриотического порыва, Доминик с Мелиссой стали принимать больше приглашений от соседей, и обнаружилось, что Захарий Сеймур все чаще появлялся в обществе Деборы Боуден, хотя та продолжала увиваться вокруг Доминика. Соседи стали невольно замечать, что мистер Слэйд недолюбливает красивого англичанина; было совершенно ясно и то, что мистер Латимер тоже не стремится к обществу мистера Слэйда.
Мелисса это заметила сразу, но реакция мужчин друг на друга ее не особенно удивила. Хотя она не вполне отдавала себе отчет, почему они так не любят друг друга, но начинала догадываться: что-то произошло между ними в Лондоне из-за леди Боуден. Нельзя сказать, чтобы это заключение ее обрадовало.
Доминик и Мелисса по-прежнему проводили ночи врозь: волнения и тревоги всей нации отодвинули на задний план их собственные проблемы. Известие о сожжении Вашингтона произвело на Мелиссу удручающее впечатление, она, как и все американцы, была в ярости, беспокоилась о мужчинах своей семьи и об опасностях, которые их ожидают, поэтому испытала и чувство вины, и облегчение, когда было решено не посылать добровольцев на побережье Атлантики, а оставить их для защиты своего края.
Отправлять на войну любимого мужчину — будь то муж, отец, любовник или сын — всегда тяжело. Но, учитывая, что у нее с Домиником не все улажено, она боялась, что он уедет, так и не узнав о ее чувствах, хотя день ото дня взаимность их чувств росла…
Шли дни, первый порыв энтузиазма пошел на убыль, а новости, спускавшиеся вниз по Миссисипи от одного города к другому, были хорошими:
Балтимор, под военным руководством Самуэля Смита, геройски отбил атаку британцев. Еще больше вдохновило американцев то, что британский генерал-майор Роберт Росс, приказавший поджечь Вашингтон, был сражен пулей снайпера. Одиннадцатого сентября в Платтсбурге, штат Нью-Йорк, британские силы под командованием сэра Джорджа Превоста потерпели поражение. На озере Шамплейн американский морской офицер Томас Мандон применил блестящую тактику и уничтожил британскую эскадру, прикрывавшую отряд Превоста. Новости, конечно, были не очень свежие, но их встречали так радостно, как если бы события произошли вчера.
Жизнь входила в нормальную колею, и все чаще Мелисса возвращалась к вопросу об отношениях с мужем. Она редко его видела, и хотя он был вежлив с ней на приемах и обедах, это было не совсем то, чего она хотела.
Они по-прежнему жили как брат и сестра.
Мелисса была озадачена этим, потому что не сомневалась, что мужа влечет к ней, но у нее не хватало смелости изменить ситуацию. Много ночей она провела без сна в холодной постели, пытаясь набраться смелости и, раскрыв двери, разделявшие их спальни, войти в комнату мужа. Мелисса не раз бралась за ручку двери, но мужество покидало ее, и она возвращалась в постель, снова металась, ворочаясь без сна, и воображение рисовало ей волнующие сцены…
Возможно, Мелисса все же решилась бы на такой поступок, но ее сдерживали отношения Доминика и Деборы. Были моменты, когда она могла поклясться, что муж совершенно равнодушен к этой женщине, что она его раздражает, пытаясь завладеть его вниманием на приемах. Но, однако, он позволял Деборе так себя вести с ним. Мелисса зашла в тупик. Доминик в редкие моменты, когда они оставались наедине, держался с ней непринужденно, тепло, галантно и смотрел на нее так, что пульс ее учащенно бился. А потом Мелиссе снова казалось, что он целиком поглощен этой безмозглой куклой Деборой Боуден.
Конечно, Мелисса чувствовала и свою вину: она ведь тоже ничего не делала, чтобы оттолкнуть от себя Латимера, который все время вился около нее. Ну, а что ей оставалось, если муж все время танцует с другой? Общество Латимера было ей неприятно, хотя он вел себя тактично и вежливо; но Мелисса понимала, что вынуждена терпеть его из-за сестры, и если бы Доминик не оставлял ее, позволяя Деборе увиваться вокруг себя, она бы никогда не позволила бы Джулиусу Латимеру даже приблизиться к ней. Мелисса твердо решила поговорить с Джошем о Доминике и даже сделала несколько попыток, но Джош, как и Доминик, был занят важными делами, и когда она приезжала навестить его, то никогда не заставала.
Ройс же, казалось, стремился избежать разговора с кузиной и, оказавшись наедине с ней, исчезал под каким-либо предлогом… Почему он вдруг стал так неловко чувствовать себя в обществе Мелиссы? Что он пытается скрыть?
Мелисса стала раздражительной, и однажды, в самом начале октября, когда Ройс заехал к ним в поисках Доминика, которого не оказалось дома, она задержала его.
— Подожди. Я хочу с тобой поговорить. Выражение неловкости появилось на лице Ройса, уже стоявшего на пороге.
— В другой раз, дорогая. Я действительно должен спешить.
Но на этот раз Мелисса не дала ему отвертеться. Схватив его за руку, она посмотрела кузену прямо в глаза и голосом, полным мольбы, сказала:
— Ройс, каким бы спешным ни было твое дело, мне нужно с тобой поговорить.
Бледное лицо Мелиссы и темные круги под глазами — свидетельство бессонных ночей — заставили Ройса уступить. Он более, чем кто-либо другой, знал о трудностях семейной жизни Мелиссы. Ему было известно, что, хотя его кузина и Доминик вступили в брак в силу обстоятельств, оба они не были равнодушны друг к другу. Он мог побиться об заклад на крупную сумму, что Доминик и Мелисса зашли в тупик в своих чувствах друг к другу. А если вспомнить дела Доминика с Деборой, то ситуация становилась еще более сложной. И хотя Ройс не беспокоился за Доминика, который выполнял просьбу Джейсона, понимая, что тот сам в силах справиться со своими проблемами, он не был равнодушен к страданиям обожаемой кузины. До какой-то степени он даже развлекался, наблюдая, как Доминик пытается ухаживать за женой и в то же время позволяет Деборе Боуден вешаться ему на шею, но мука в глазах Мелиссы заставила его пересмотреть свой взгляд на ситуацию.
— Ну, если ты настаиваешь, дорогая… Мелисса провела его в гостиную и усадила рядом с собой на диван. Брат взял ее мягкую, нежную руку в свою и поцеловал. Встретив ее взволнованный взгляд, он спросил:
— Что тебя так беспокоит, дорогая? Ее красивые губы задрожали.
— Это так заметно? Я думала, что хорошо скрываю свои чувства…
— Но не от меня, — ответил Ройс тихо. — Я думаю, дело в Доминике и его флирте с Деборой Боуден. Я тебе говорил, что не надо этого опасаться.
— Но почему Доминик позволяет ей держать его возле себя? — вскричала Мелисса; страхи и сомнения неудержимо захлестнули ее душу.
— Потому что он должен так поступать! — ответил Ройс, которому совсем не нравилась его роль в этом деле.
Глаза Мелиссы расширились:
— Должен так поступать — переспросила она тупо. — Но почему? Что его заставляет? Ройс вздохнул:
— Если бы ты не была так невинна, ты бы поняла, что Доминику ничего не надо от Деборы, он с удовольствием бы придушил ее и никогда больше не отходил бы от тебя.
Мелисса с болезненным напряжением вглядывалась в его лицо.
— Откуда ты знаешь?! Он вовсе не хотел на мне жениться, это твой отец заставил его, — горячась, говорила она, — а леди Дебора очень красива и не простушка.
— О, самая эгоистичная сучка, которую я встречал! — заявил Ройс с явным презрением.
При этих словах Мелисса смутилась еще больше, потому что на публике Ройс вел себя так, словно тоже очарован Деборой.
— Я думала, что и ты от нее без ума, как и Захарий, и Доминик.
— Боже мой! Да нет! Никогда она мне не нравилась, даже в молодости, когда Доминик был ею увлечен. Для любого человека в здравом уме, не ослепленного ее смазливым личиком, совершенно ясно, что это коварная, лицемерная женщина, такая же, как и ее брат.
— Тебе и Джулиус не нравится? Почему? Ты ведь все время проводишь с ним. На каждом вечере вы просто неразлучны, если он не рядом со мной.
— Я тоже хотел поговорить с тобой об этом, радость моя, — заявил Ройс с обеспокоенным выражением карих глаз. — Какого черта ты заигрываешь с этим мошенником и поощряешь его ухаживания?
— Если Доминик считает, что ему позволено ухаживать за другой женщиной, то почему я не могу водить знакомство с этим джентльменом?
— Да! Но, ради Бога, выбери себе джентльмена, а не эту скотину!
Мелисса на секунду задумалась и нервно спросила:
— Если он мошенник и «скотина», то почему ты дружишь с ним?