Басби Ширли. Шепчи мне о любви

   Упрекая себя в неблагодарности — подумать только, ее уже не устраивает, что некий чертов граф дал ей жизнь, в то время как бедным Джако и Бену ровным счетом ничего не известно об их отцах, Моргана улыбнулась и прошептала:
   — Что мне до этого, Ройс! Насколько я знаю Джейн, отец мог бы оказаться и висельником с большой дороги с карманом, полным чужого серебра, так что мне следует быть довольной, числясь дочерью графа! — Она озорно улыбнулась ему:
   — Только подумай, я не совсем из канавы! Если не считать, что я незаконнорожденная, я чертовски близка к тому, чтобы быть настоящей леди!
   Ройс улыбнулся ей в ответ, но его мысли блуждали далеко отсюда — какой-то просвет открылся ему впереди, только он никак не мог добраться до него. Едва разговор зашел об умершем брате графа, в висках у него закололо. Не упомянул ли Захари и о смерти его жены и новорожденной дочери? Не таким ли образом Стивен Девлин получил состояние, которым так любит хвастаться? Умерший ребенок унаследовал бы все! Умерший ребенок… Невероятно! Если бы она была жива, мелькнуло молнией в его голове, она бы была очень похожа на Моргану! И ей было бы столько же лет! «Нет, — сказал он твердо самому себе. — Этого не может быть. Так не бывает. Моргана — незаконная дочь Стивена. Другого объяснения нет». Он позволил своему воображению слишком разгуляться.
   Вскоре послышалось размеренное, тихое дыхание заснувшей Морганы, а Ройс лежал, размышляя о немыслимом, и сна у него не было ни в одном глазу. Если поверить в то, что у Стивена достаточно черное сердце для того, чтобы убить новорожденную дочь брата, а возможно, и мать девочки (а Ройс без труда допускал подобное), тогда можно предположить, что не все прошло гладко… И вот тут-то на сцену выступил одноглазый!
   Оставив все попытки заснуть, Ройс выскользнул из постели и, накинув халат, беспокойно зашагал по комнате. Если Моргана действительно как бы умершая наследница, это ключ ко всему, ответ на все ставящие в тупик вопросы. Предположим, Стивен вступил в контакт с одноглазым, чтобы избавиться от ребенка, и предположим, что, исходя из каких-то своих интересов, одноглазый не сделал этого. Вместо того, лихорадочно размышлял Ройс, он отдал девочку в руки человека, женщины, которой доверял… Джейн Фаулер, которая и вырастила ребенка как своего собственного. Какую выгоду хотел иметь от этого одноглазый, Ройс не знал, но если его догадка верна, это объясняет, почему одноглазый так отчаянно хотел вернуть ее: Стивен Девлин не должен обнаружить, что его столько лет водили за нос. У одноглазого, конечно, могли быть и собственные мотивы. И если Стивен каким-то образом дознался, что Моргана Фаулер в действительности леди Моргана Девлин, наследница громадного состояния, тогда понятно, с какой яростью и мукой он должен желать ее смерти… Вот почему после стольких лет граф внезапно заинтересовался ею, даже начал шпионить около имения, задавая вопросы Джону Булларду о молодой леди, поселившейся здесь… и пытался отравить ее прошлой ночью!
   — Ройс! — нежно позвала Моргана, прервав его размышления. — Что с тобой? Не можешь заснуть?
   С трудом оторвавшись от своих мыслей, он взглянул на жену. Она приподнялась на подушках, ее Ясные серые глаза с любопытством смотрели на него.
   — Прости меня, — сказал он виновато. — Тебя разбудили мои шаги?
   — Нет. Мне… не хватало тебя! — ответила она, зардевшись.
   Его мрачные, горькие мысли мгновенно испарились, сменившись жаждой близости. Подойдя к постели, он сбросил халат и с пылким мерцанием в глубине своих золотистых глаз прошептал:
   — Что ты за требовательная маленькая женушка… и как это славно!
   Моргана не имела в виду, что ее слова поймут таким образом, но при первом же прикосновении его рта к ее губам она с блаженством поняла, что она счастливица. Они длили свою близость, наслаждаясь друг другом, дразня до тех пор, пока каждый не мог больше вынести сладкой муки. Тогда, неистово соединившись, новобрачные нашли дивное облегчение от страсти, пожиравшей обоих.
   Моргана прислушивалась к дыханию Ройса. Его голова покоилась на ее груди, тела так и не разъединились. Почему, когда он наконец заснул, сон бежит от нее? Конечно, сказала она себе трезво, не каждый день выходишь замуж, не каждый день открываешь, кто твой отец…
   — Ройс, ты не спишь? — раздался приглушенный голос Захари с той стороны двери одновременно с легким, осторожным повторным стуком.
   Мгновенно расслабившись, Ройс бросил Моргане через плечо:
   — Это Захари! Не бойся, детка.
   Зная, что только нечто сверхважное могло заставить Захари нарушить их уединение в это время ночи, Моргана быстро нашла пеньюар и, кое-как накинув его, поспешила за Ройсом в гостиную. Она увидела там не только Захари, но и брата и по напряженным лицам обоих поняла, что не ошиблась: случилось нечто чрезвычайное.
   — Что произошло? — спросила она с тревогой, проходя в комнату и запахивая пеньюар. Захари заговорил первым:
   — Извините, что помешал вам, но я увидел свет под дверью и решил, что вы еще не спите.
   — Пустяки! — отмахнулся Ройс. — Должно быть, ты пришел с чем-то важным, иначе подождал бы до утра. Выкладывай, что там стряслось:
   — Ну, мы сделали так, как ты просил. Мы приехали в Тенбридж и побродили по городу — заглянули в кое-какие игорные дома и еще в одно-два места. Встретили нескольких знакомых из Лондона, и я представил им Джека, и все это время мы оба трезвонили, как суетливые старые девы, о твоей свадьбе с Морганой. — Захари довольно усмехнулся. — Как ты понимаешь, все были несколько удивлены. Ответная усмешка показалась на губах Ройса.
   — Без сомнения, — ответил он сухо. — Меня больше волнует другое: вы видели кого-нибудь из компании Везерли? Захари кивнул своей темноволосой головой.
   — Я подойду к этому. Наконец мы попали на публичный бал — его давали в одном из бальных залов, и там-то нам удалось столкнуться с компанией Везерли. Мы видели их всех — Везерли, Стаффорда, Атуотера, Ньюэлла…
   — И? Что дальше?
   Джек и Захари обменялись взглядами, затем Джек откашлялся и продолжал:
   — Мы очень мило развлекались, чуть не забыв, зачем мы здесь. Захари представлял меня каждому, и вышло все по-вашему: я неплохо справлялся со своей ролью, все шло гладко, и мы без отдыха заботились о том, чтобы каждый пересекший нашу тропу знал, что сегодня вы женились на Моргане. — Он глубоко вздохнул. — Мы покружили по большому залу, присоединяясь к разным компаниям, заговаривая то с одним, то с другим. И вот, когда мы подошли к компании Везерли, я услышал его голос!
   — Его голос? — повторил Ройс ошеломленно.
   — Одноглазого! — воскликнул Захари вне себя от волнения. — Джек узнал его сразу же! Одноглазый был одним из гостей Везерли!
   — Ты уверен? — быстро спросил Ройс.
   — Я не мог ошибиться! — ответил Джек задыхаясь. — Он был там, болтал и смеялся вовсю, но как только мы подошли, замолчал. А может, узнав меня, тут же изменил голос. Мы стояли рядом, вся компания уставилась на нас, и я не заметил, чтобы кто-то отошел от нее. В то время как Захари представлял меня и объявлял о вашей свадьбе, я вглядывался в их лица, надеясь опознать мерзавца… — Джек покачал головой с отвращением. — Все они были мне незнакомы, но клянусь чем угодно — он был там, и я слышал его голос, как слышу сейчас вас! Ройс задумался.
   — Должен сказать, ваша поездка в Тенбридж оказалась более удачной, чем мы могли себе представить, — выговорил он наконец. Обнаружив, что на него устремлены три пары удивленных глаз, он слегка улыбнулся и объяснил свою мысль:
   — Вам удалось сделать новость о моей свадьбе всеобщим достоянием — немалая ловкость, если учесть, что мы и понятия не имели об этом бале во том, что они все будут присутствовать там. Что еще важнее, вы оповестили одноглазого о замужестве Морганы, и вовсе чудеса — что мы теперь знаем, кто он: один из маленькой группы гостящих в доме Везерли. — С недобрым выражением на лице Ройс произнес, растягивая слова:
   — Все, что нам осталось, — вычислить его среди них.
   — Но как это сделать? — воскликнула Моргана. — Если Джек не узнал его и он будет продолжать изменять голос, как мы обнаружим, кто из тех джентльменов — он?
   — Это не так сложно! — прервал ее Захари. — Он не может изменять голос все время — кто-нибудь обязательно спросит его, что случилось. Все, что нам надо, — это выяснить, у кого из компании Везерли внезапно заболело горло!
   — Хорошо бы все было так легко, но я сомневаюсь в этом, — заметил Ройс мрачно. — Он дьявольски умен. Единственное, в чем мы можем быть уверены, — что появление Джека сегодня вечером пробрало его до костей! — Неприятная улыбка внезапно появилась на его губах. — И конечно, моя женитьба на Моргане, о которой он узнал только что, не доставила ему удовольствия. Подозреваю, что в эту минуту наш одноглазый рвет и мечет…
   Ройс был прав — увидеть старшего сына Джейн, выглядевшего заправским джентльменом и изящно передвигающегося по переполненному бальному залу вместе с Захари Сеймуром, было совершенным потрясением для одноглазого. Едва ему удалось скрыть охватившее его изумление, как до него дошло, что если ублюдок Джейн уже не узнал звук его голоса, то, как только он откроет рот, Джако, без сомнения, опознает его.
   В оживлении, царившем, пока Захари представлял Джако, было достаточно легко изменить голос покашливанием и приветливым бормотанием себе под нос, но продолжать разговор по соседству с Джако было бы самоубийством, поэтому он только улыбался и кивал репликам приятелей. Но каким образом ему удалось справиться с собой, когда Захари проболтался о женитьбе Манчестера на Моргане, он так и не понял. Он помнил, что в ту секунду мускул на его щеке бешено дернулся, а руки сжались в кулаки, но усилием воли он почти сразу же овладел собой.
   Итак, удача отвернулась от него, и он впервые чувствовал себя беспомощным — таким же, как и любая из его жертв. Он был вынужден стоять среди толпы смеющихся, сплетничающих, болтающих людей и улыбаться, вести себя так, как если бы ничего не случилось и небеса над его головой не разверзлись. Он незаметно старался перевести дух — у него было чувство, что его душат. Застигнутый врасплох сначала появлением Джако, затем не правдоподобным, непостижимым известием о свадьбе, он все еще не понимал, что случилось, все еще пытался выкарабкаться из дурного сна, настигшего его среди бала.
   С лихорадочным блеском в глазах джентльмен из круга Везерли молча сидел в экипаже, возвращаясь в его дом. По прибытии он немедленно удалился в свою комнату и заперся. Оставшись наконец один, он преобразился — если бы кто-нибудь увидел его сейчас, то не узнал бы.
   Моргана вышла замуж за Манчестера!
   Скрежеща зубами, он метался по комнате с нечеловечески искаженным лицом. Почему ему ни разу не пришло в голову, что такое может случиться? Он предусмотрел все, мыслимое и немыслимое, возможное и невозможное, — но не это! Только не это! Он с грохотом швырнул элегантный стул в стену. «Манчестер! — думал он задыхаясь. — Всегда везде этот американец, будь он проклят!»
   Он глубоко вздохнул, переводя дыхание. Крылья его прямого носа побелели. Глядя перед собой мутными, ничего не видящими глазами, он производил впечатление маньяка. Но не только дикий гнев и бешенство раздирали его. В первый раз за многие годы он ощутил смутное чувство тревоги, и он проклял день, когда впервые обратил внимание на детей Джейн.
   Это случилось, никуда не денешься — сегодня вечером он действительно видел в бальном зале старшего из отпрысков Джейн, и его дням под личиной одноглазого пришел бы конец, не заметь он его первым. Его не очень беспокоило, что он потеряет свою маску. Другое ужасно — если бы Джако узнал, кто он на самом деле, это открытие дало бы одному из ублюдков Джейн безграничную власть над ним! Одноглазый сам собой исчез бы без следа после его женитьбы (о черт! предполагавшейся женитьбы) на Моргане Девлин, а теперь… Он не мог оставаться в этом межеумочном положении, ожидая каждый день разоблачения. Если Джако узнает его (голос, черт побери! самая неопровержимая улика), он погиб.
   Рухнув на ближайший стул, он закрыл лицо руками. Предвидел ли он такое, когда впервые замыслил убить настоящего одноглазого и присвоить себе его личину? Горький смех вырвался у него. О нет! Двадцати одного года, только что из деревни, мечтая о славе и богатстве, он был так самоуверен, так дьявольски самонадеян, что, казалось, нет ничего на свете, что устояло бы перед его изворотливым, падким на интриги умом.
   Прожив всю свою жизнь в медвежьем углу на севере Англии, он был поражен Лондоном. Будучи младшим сыном деревенского эсквайра, он вырос в атмосфере, когда к нему подлаживались и лебезили перед ним. Но в Лондоне… Его глаза злобно сверкнули. В Лондоне он был не более чем неотесанной деревенщиной, нелепым парнем, над которым светская публика либо хихикала, либо поучала его, и в довершение, когда стало известно, что некая шлюха высокого полета, находившаяся на содержании у лорда Бейли, — его сводная сестра, двери в изысканные особняки, куда он так стремился попасть, перед ним закрылись.
   Его отец по деревенским стандартам был довольно обеспеченным человеком, но в Лондоне положение эсквайра, так же как его состояние, казалось жалким — сущей безделицей. Джейн прямо объяснила ему все это, когда он первый раз пожаловал к ней после приезда в Лондон. Она пригласила его остановиться у нее, в элегантном доме на Хафмун-стрит, — шаг, как он прочувствовал потом на собственной шкуре, непростительный для любого, кто намеревался проникнуть в святая святых общества. Аристократы могли делить постель с красавицей Джейн, но открывать двери для ее сводного брата — ни в коем случае! Он же был беден как церковная крыса. Прибыв в Лондон с целью сколотить себе состояние после окончательного и яростного разрыва с отцом и старшим братом и увидев, какие прекрасные вещи приобрела его сестра за столь короткое время, он возомнил, что в состоянии достигнуть большего — в конце концов ведь он мужчина!
   Но дела шли не так, как ему хотелось, и он существовал только благодаря щедрости сестры, что бесило его и заставляло завидовать ей. Он был жутко зол, когда она так глупо забеременела Джако — по мере того как увеличивался ее живот, все реже становились визиты ее последнего покровителя и, что еще важнее, то же самое происходило с его щедростью. А когда деньги иссякли, его негодование было так велико, что он едва мог заставить себя находиться в одной комнате с распутницей Джейн.
   Немного придя в себя, джентльмен поднял голову. Он с ненавистью смотрел на изящное убранство своих покоев в доме Везерли. Циничная улыбка появилась на его губах. Да, отсюда очень-очень далеко до грязной крошечной таверны, где он сидел когда-то с пинтой пива и где впервые увидел одноглазого. Он не обратил внимания на вороватую повадку старика, когда тот проскользнул через тускло освещенный зал и занял маленький стол в темном углу — как раз позади его собственного, где он сидел, проклиная тупость Джейн и свою несчастную звезду.
   Сначала он не обращал внимания на тихое бормотание за спиной, но, прислушиваясь, скорее машинально, по привычке ничего не упускать, вдруг понял, о чем говорится. Тогда он весь превратился в слух, боясь пропустить хоть слово. Хорошо одетый джентльмен, подсевший к одноглазому старику, заказывал убийство — так же спокойно, как он сам — пинту пива. Из их разговора было очевидно, что страшный одноглазый старик поставил этот вид «услуг» на регулярную основу и деньги, которые джентльмен намеревался заплатить ему, составляли целое состояние.
   Мысль самому стать одноглазым и присвоить себе его богатых клиентов пришла ему в голову не той ночью — Джейн на следующий день продала несколько драгоценностей, и у них было достаточно денег, чтобы прожить, ни в чем не ограничивая себя, еще некоторое время. Но с того вечера он зачастил в таверну, и ни одно слово одноглазого и его , очередного заказчика не пролетело мимо его ушей. Затем он начал следить за страшным стариком, а через полтора года он уже все знал об одноглазом и его клиентах, и мысль убить старика и самому стать одноглазым укоренялась в его сознании все глубже. И вот однажды безлунной ночью, хорошо зная все привычки старого убийцы, он подстерег его в глухом углу и хладнокровно и безжалостно расправился с ним, утопив тело в Темзе. Его не волновало, обнаружат ли труп, — несколько недель в реке, и он будет неузнаваем.
   Таким образом двадцать пять лет назад бедный младший сын эсквайра стал одноглазым. Это было до смешного легко — присвоить личину одноглазого старика и без всяких усилий загребать денежки, которые рекой потекли к нему из рук тех самых виконтов и лордов, что осмеливались учить его хорошему тону, отчаянно нуждаясь в то же время в услугах старого негодяя. Поначалу он ничего не сказал Джейн — она вновь стала стройной и к тому времени, когда Джако исполнилось три месяца, поймала в ловушку очередного богача из родовитых.
   На деньги, полученные им за первое дело, — убийство богатой старой тетки, заказанное нуждавшимся в деньгах племянником, — он снял себе квартиру и установил между собой и Джейн как можно большую дистанцию. Он спокойно и незаметно прожил несколько месяцев, совершенствуя и оттачивая двойную роль, которую играл отныне, и, поскольку его состояние росло и он постепенно свыкся с обычаями и манерами света, начал исподволь использовать те знакомства, что могли принести ему наибольшую пользу. Он никогда не упоминал о семье, и так как его первый, неудавшийся налет на общество был чрезвычайно коротким, уже к двадцати шести годам он превосходно чувствовал себя на лондонской сцене, и никто не связал бы его элегантную фигуру и чарующие манеры с неким субтильным молокососом, появившимся в Лондоне около пяти лет назад… или одноглазым!
   Его искусное продвижение в свете открыло массу возможностей для одноглазого, и он мастерски пользовался ими, наживая капитал на своей двойной роли и совершенствуя свое жуткое ремесло. У него был ум прирожденного злодея, и со временем он превзошел страшного старика с одним глазом. Став состоятельным светским человеком, он почти забыл о Джейн — до того момента, когда однажды вечером в «Ковент-Гардене» она не приблизилась к нему, лукаво поддразнивая и удивляясь, каким изящным джентльменом стал он за время, пока они не виделись. К счастью, он был тогда один. От души надеясь, что если кто и увидит его рядом с известной лондонской шлюхой, то не найдет в этом ничего особенного, он все же отвел ее в укромное место, чтобы поговорить.
   К этому времени родился Бен, и Джейн стало труднее привлекать внимание молодых бездельников с деньгами. Она все еще жила в доме на Хафмун-стрит, но теперь уже с двумя детьми. Жизнь делалась все сложнее.
   Поднявшись, он прошелся по комнате и налил себе полный стакан виски. «Уж эти ее ублюдки!» — подумал он злобно не в первый раз. Кто, черт возьми, возьмет в любовницы женщину с парой мяукающих подзаборников, цепляющихся за ее юбки! Он сказал ей об этом тогда, но она только пожала плечами как ни в чем не бывало и попросила денег. Он дал их ей, но приказал хранить в тайне родство между, ними и запретил подходить к нему на людях,
   как она сделала в «Ковент-Гардене». «Если бы я был умнее, — злобно решил он, — я бы придушил и ее, и ее ублюдков той же ночью, тогда мне не пришлось бы переживать сегодня вечером».
   Когда Джейн стало известно о его двойной роли, он не помнил. Скорее всего, думал он, передергиваясь, напился однажды ночью и захотел похвастаться своими подвигами — ведь он был тогда моложе и не так осторожен, как сейчас. С тех пор как она узнала об одноглазом, он приходил к ней только в его личине. Продать его Джейн не могла — она ничего бы не выиграла, напротив — потеряла бы все: ведь он время от времени подбрасывал ей золотишко. Конечно, его тревожило порой, что сводная сестра посвящена в его тайну, но многие годы он тщательно скрывал от нее свою жизнь светского человека, и она так никогда и не узнала ни о его состоянии, ни о все более упрочивающемся положении в свете. Жесткая улыбка искривила его губы. Глупая, простодушная шлюха! Верила до последнего дня, что он живет в такой же нищете, как и она с детьми. Он никогда не боялся, что Джако и Бен проникнут в тайну его маски — они были слишком малы, чтобы помнить его как младшего брата Джейн. Для них он с рождения был одноглазым. Даже если бы Джейн проболталась, они нипочем не узнали бы его, когда, изящно одетый, он спокойно и неторопливо проходил мимо них по какой-нибудь оживленной улице.
   «Нет, — подумал он злобно, — меня выдает не лицо, а голос!» Задохнувшись от ярости, он налил себе второй стакан.
   Много лет назад он осознал необходимость менять голос, имея дело со своими богатыми клиентами, иначе они опознали бы его в каком-нибудь из салонов. Но ему никогда, никогда не приходило в голову сделать то же самое, бывая в компании Джейн и ее щенков. Ужасная, непростительная глупость!
   То обстоятельство, что Джако узнал, его голос, отнюдь не являлось роковым. Это была наименьшая из бед. А вот брак Морганы с Манчестером разбил вдребезги самую главную, самую драгоценную и продуманную мечту его жизни, и если он немедленно не возьмет себя в руки, ему только и останется, что скрежетать зубами над осколками.
   Выпрямившись, он взглянул Перед собой зорко и осмысленно. Он снова был одноглазым. Время — вот его точка опоры. Время имело сейчас чрезвычайное значение — ему надо немедленно заполучить Моргану! Как только она будет представлена в обществе как жена Манчестера… Его лицо снова дико, нечеловечески исказилось. Этого не должно случиться — когда она впервые появится в свете, она должна быть его женой. Его, а не американца!
   Но как выманить ее? На лоб джентльмена, державшего в руках стакан, набежала морщинка: он припомнил кое-какие замечания Захари и Джако. Эти двое утверждали взахлеб, что брак Морганы и Манчестера был союзом по любви, а если это так, тогда Моргана, вне всякого сомнения, пойдет на все, спасая жизнь только что обвенчавшегося с ней возлюбленного.
   Записка, подумал он медленно, краткая записка, переданная ей утром, заставит ее не прийти — прибежать к нему…
   Вторая записка, переданная Манчестеру несколькими часами спустя, заставит обезумевшего от горя мужа последовать за ней…
   Выражение злобной радости появилось на его лице. Да! Да! Это великолепный, просто великолепный план! Первое, что он сделает утром, — сообщит Везерли, что отправляется в свой дом в Гастингсе, в нескольких часах езды от Тенбриджа, — он не говорил ему, сколько времени намеревается быть гостем в его доме, так что никто не удивится. Подождав Моргану вблизи коттеджа «Под липами» и обезопасив ее, он тут же отправится в Гастингс и кое-что приготовит, чтобы должным образом встретить ее новоиспеченного муженька. Избавиться от тела Манчестера было чрезвычайно легко — его дом выходил на море, и когда тело Ройса Манчестера погрузится в морские глубины, он исчезнет навсегда!
   Тихо напевая от наслаждения, упиваясь блеском собственной мысли, он строил новое здание взамен чуть было не рухнувшего. Это будет превосходно! Молодая жена Ройса, ничтожество, о котором никто не слышал, которое никто не видел, таинственным образом пропала, и бедный, наполовину обезумевший Манчестер, не желая поверить, что она бросила его, вне себя последовал за ней… и занавес! Последний камень в его постройке! О, как это умно! Дьявольски умно! План, вполне достойный его!
   Налив себе еще один стакан, на этот раз отдавая должное крепости прозрачно-янтарной жидкости, с самодовольной улыбкой на губах он сел и принялся смаковать виски. Когда Манчестер будет мертв, а Моргана в его власти, он немедленно устроит так, что несчастный случай настигнет Джако. Хватит с него эпизодов, подобных сегодняшнему. А что касается Бена… Он ослепительно улыбнулся, отхлебнув еще глоточек. Ньюгейт — весьма опасное место, всякое может случиться с молодым человеком, имевшим несчастье попасть туда. Иногда люди даже умирают в Ньюгейте.
   О нет, он не ожидал, что Моргана раскроет ему объятия. Она, конечно же, будет видеть в нем виновника всех несчастий. Внезапная кончина трех мужчин, связанных с ней, мужа и обоих братьев, скорее всего ввергнет ее в отчаяние. Но он был уверен, что после нескольких месяцев его усердной, а если надо, то и жестокой опеки она станет податливее и постарается забыть о Манчестере. Он сделает так, что она с охотой выйдет за него замуж, даже возжелает этого. Тихая свадьба, безмятежный медовый месяц в Европе, а затем, этой же зимой, в разгар сезона он появится на лондонской сцене со своей молодой женой, леди Морганой, пропавшей в детстве и считавшейся до сих пор умершей наследницей Девлинов. И ни один из этих чванливых аристократов не посмеет задрать нос перед ним — он будет одним из них, вознесенный в эмпиреи чистейшей голубой кровью своей прелестной молоденькой жены.
   Джентльмен со стаканом в руках провел еще несколько приятных минут, представляя ослепительное будущее, ждущее его, а потом его мысли обратились к графу и графине Сен-Одри. Но даже мысль о Стивене и Лусинде и то прискорбное обстоятельство, что им тоже все известно, не омрачили его радужного настроения. Через несколько часов Моргана будет с ним, вне пределов досягаемости, и останется в Гастингсе до тех пор, пока он не начнет приводить в исполнение финальную часть своего потрясающего плана.