Страница:
— Значит, решено? Станем взломщиками? — спросил старший брат.
Пип и Бен пожали плечами.
— У нас же нет другого выбора, — произнес Бен. Джако нехотя кивнул:
— Нет. Главарь об этом позаботился!
— Когда он велел нам приступить к новому занятию? — с любопытством спросил Пип.
— Кажется, через неделю. Завтра состоится этот матч в Файвз-Кортс, и нам предстоит поработать в толпе… Скорее всего я увижусь с главарем вечером, чтобы передать ему вещи, которые нам удастся стащить.
Пип потянулся лениво:
— Мне кажется, что, набравшись опыта, мы через какое-то время с большим недоумением будем спрашивать друг друга, почему это нам не хотелось стать взломщиками.
Бен пригладил свою курчавую шевелюру:
— Да. Кажется, ты прав. Сейчас мы так легко избавляем людей от содержимого их карманов, что не испытываем от этого никакого удовольствия. Завтрашнее представление, наверное, покажется нам скучным, раз уж мы решили заняться другим делом.
Думая о безрассудной смелости братьев, Джако нахмурил брови:
— Я бы не стал переоценивать наши способности. Мы действительно делаем хорошо то, что умеем. Но и мы не застрахованы от ошибок.
Пип расхохотался:
— Ошибки? Чтобы я ошибся? Во время этого представления? Вы же знаете, какую скуку на меня наводят подобные спектакли, так что я преспокойно займусь своим ремеслом — поиском в карманах зрителей нужного для главаря товара!
В одном из больших домов, украшавших Ганновер-стрит, двое мужчин, только что подкрепившись нежной телятиной с зеленым горошком, потягивали вино. Ройс Манчестер, удобно вытянув ноги, устроился в кресле с высокой спинкой рядом с облицованным мрамором камином, в котором весело плясали языки пламени. Несмотря на начало июня, день выдался прохладным, и Ройс радовался теплу. Отпив глоток, он заметил:
— Надеюсь, завтра, когда мы пойдем смотреть этих борцов, на чем ты так настаивал, погода улучшится. Поскольку никто из них пока ничем не отличился, думаю, нас ждет не бог весть какое зрелище.
Захари Сеймур, его младший кузен, только усмехнулся. Он-то хорошо знал, что Ройс не из тех, кто привык скучать. Даже если опасения Ройса оправдаются, его обожаемый двоюродный брат найдет повод для других развлечений. Уж в этом-то Захари нисколько не сомневался.
С улыбкой он заметил:
— Ты, наверное, прав, но поскольку у нас в запасе нет иных развлечений, придется поскучать, глядя, как они молотят кулаками воздух. — Хитро взглянув на Ройса, он добавил с невинным видом:
— Но если погода будет такой же скверной, я в конце концов могу пойти и один. Я понимаю,
тебе в твои годы тяжелы погодные перепады.
Увидев на лице Ройса признаки испуга и возмущения, Захари залился хохотом; молодое смуглое лицо его просто сияло от удовольствия — наконец-то ему удалось вывести Ройса из равновесия.
— Ах, Ройс, если бы ты только мог взглянуть на себя!
— Мне приятно, что мои годы доставляют тебе столько хлопот. И как только ты согласился ехать в Европу с эдакой развалиной!
— Но не мог же я отпустить тебя в таком возрасте одного, сам посуди! Тебе уже больше тридцати!
Ройс встретил слова Захари громовым хохотом:
— Ах ты, чертенок! Мне следовало бы оставить тебя в Луизиане вместе с Домиником и Мелиссой! Хотя, впрочем, для такого ребенка, как ты, я и впрямь человек преклонных лет. Зато в моем обществе ты избавлен от воркования молодоженов!
— Ребенка? — переспросил немного уязвленный Захари, но, заметив насмешливый огонек в глазах Ройса, понимающе улыбнулся. Не желая покидать поле брани побежденным, он сощурил глаза и безобидным тоном сказал:
— Я думаю, что тебе в твои годы я и впрямь кажусь ребенком.
Ройс не собирался закончить словесную дуэль вничью:
— Иногда, мой дорогой, кузен, ты действительно ведешь себя как ребенок!
Захари состроил рожу, но решил не продолжать в прежнем духе. Хотя Ройс обычно был мягок с теми, кого любил, его острого языка стоило побаиваться. Вспомнив, что с того дня в середине мая, как они прибыли в Англию, он уже успел достаточно набедокурить, Захари предусмотрительно переменил тему разговора:
— Ты в последнее время видел графа Девлина? Ройс насмешливо посмотрел в его сторону:
— Интересно, почему ты задаешь именно этот вопрос?
— Потому что ирония в твоем голосе появляется, как правило, после очередной стычки с графом, Ройс хотел возразить, но передумал:
— Ты совершенно прав, мой мальчик. Я сегодня был в Уайткорте и уже собирался уходить оттуда, когда появился Девлин со своими дружками. Проклятый щеголь стал принюхиваться, будто от меня шел запах скотного двора, и сказал достаточно громко, чтобы я мог расслышать: «Послушайте, кажется, сегодня в Уайткорт пускают всякий сброд». И знаешь, я чуть было не вызвал его, да Джордж Понтеби поспешил увести меня оттуда.
Захари взглянул на него с улыбкой:
— Боже мой, чему ж тут удивляться! Последнее время ты не очень-то старался вызвать расположение графа. С видом оскорбленной невинности Ройс спросил:
— И что же, по-твоему, я такого сделал, что могло вызвать его неприязнь?
Захари с очевидным удовольствием откинулся на спинку кресла.
— Ну, прежде всего, я думаю, ты вообще чист как стеклышко перед ним. Стивен Девлин просто не выносит американцев, особенно тех, у кого такие же, если не более изысканные, манеры, чем у него. А главная причина неприязни — граф терпеть не может тех, кто столь же богат, как он сам.
— Вот видишь? Его неприязнь иррациональна! — спокойно заключил Ройс, но в янтарно-золотистых глазах его сверкнул недобрый огонек.
— Как раз наоборот! Его бесит, что ты американец с безупречными манерами, до неприличия богат и, кроме всего прочего, знатен. Особенно если учесть, что твои высокородные друзья, несмотря на состояние и аристократическое происхождение Девлина, едва терпят его. А если всерьез, причина злобы достойного графа связана с твоей предыдущей поездкой в Англию, не так ли?
Ройс поднял брови, изображая наивное удивление:
— Вряд ли! Все же на что ты намекаешь? Твой новый шурин был со мной во время той поездки четырехлетней давности. Уверен, если ты спросишь его, он подтвердит, что мы вели себя вполне, просто до ужаса прилично.
— Конечно, ты прав, — согласился Захари. — Неприязнь графа совершенно беспочвенна. — Но, бросив насмешливый взгляд в сторону кузена, он добавил:
— И все же чем ты ему так насолил?
На лице Ройса появилась ангельская улыбка.
— И чего это граф вздумал обижаться, когда ты четыре года назад увел любовницу прямо у него из-под носа? — продолжал Захари. — И какая муха его укусила, когда он проиграл тебе в пикет, кажется, семь тысяч фунтов? Вряд ли человек в здравом уме стал бы злиться после того, как вчистую проигрался на скачках, особенно если накануне он торжественно объявил, что обладает лучшей парой чистокровок в Англии. Нет, нет! Ты, разумеется, не давал Девлину ни малейшего повода для недовольства.
С чрезвычайно довольным видом Ройс задумчиво сказал:
— Ладно, Захари, ты же знаешь, я вряд ли обратил бы на него внимание, если бы он не вел себя так, будто имеет дело с грязью под ногами, задавшись целью доказать всем, что даст сто очков вперед какому-то там жителю колонии. Черт возьми, уже сорок лет как мы не английская колония! И помни — не я вызвал его на скачки и не я вызвался играть с ним в этот проклятый утомительный пикет. Он мне просто не оставил иного выбора.
— А четыре года назад, когда ты увел у него любовницу? — вкрадчиво поинтересовался Захари. — И тогда он не оставил тебе иного выбора?
— Ну, это совсем другое дело, — охотно признался Ройс. — А как, по-твоему, мог я оставить честолюбивую Миранду в руках такого скупца и распутника, как Девлин?
— Поскольку я никогда не видел прекрасной Миранды, мне трудно ответить на твой вопрос, — беззаботно сказал Захари. — Но думаю, ты все же согласишься со мной: у графа Сен-Одри действительно есть основания избегать твоего общества.
На красивом лице Ройса появилось озабоченное выражение.
— Поверь, Зак, я сам тут ничего не понимаю! Я вовсе не стремлюсь нажить себе врагов, но в Девлине есть что-то такое, что действует мне на нервы. К несчастью, кажется, я произвожу на него точно такое же впечатление!
— Может быть, Девлины просто не любят американцев, — мрачно сказал Захари, вспоминая свои столкновения с Джулианом Девлином, наследником графа и его единственным сыном.
— Возможно, — спокойно согласился Ройс. — Что же касается тебя и Джулиана, я думаю, разногласия между вами объясняются вашим сходством.
— Сходством? — Захари был явно недоволен. — Мы совсем не похожи! Как ты можешь сравнивать меня с этим надутым, спесивым английским щенком?
Улыбнувшись, Ройс беззаботно произнес:
— Несмотря на твои возражения, бьюсь об заклад: ты и молодой Девлин станете закадычными друзьями, стоит вам понять, как много у вас общего.
Увидев возмущенное выражение на лице Захари, Ройс рассмеялся и, встав, спокойно сказал:
— Я оставляю тебя, чтобы ты мог над этим поразмыслить. Пойду поищу себе более любезного собеседника — и более привлекательного тоже!
На лице Захари мелькнула понимающая улыбка.
— Прекрасная Делла?
— Разумеется!
Ройс подошел к домику Деллы. Услышав звук открываемой двери, из внутренних комнат вышла Энни, служанка Деллы. Она пересекла крошечную, но со вкусом убранную прихожую и взяла у Ройса его отороченную бобром шляпу.
— Мисс Делла наверху. Доложить, что вы здесь? Ройс покачал головой:
— Нет, в этом нет необходимости.
Он уже собирался подняться, когда Делла появилась на верху лестницы.
— Ройс! — воскликнула она весело. — Я не ожидала вас сегодня вечером.
— Вот как? Не ожидали? А где еще мне быть? Вырвав вас из-под самого носа у своих соперников, неужели, по вашему мнению, я буду пренебрегать вами?
Ее карие глаза блеснули, и она лукаво усмехнулась:
— И это единственная причина, по которой вы ко мне зашли? Боязнь прежних соперников?
Ройс улыбнулся и заключил ее в свои объятия. Не отрывая глаз от прекрасного лица, он прижал свой рот к ее полным надутым губкам и хрипло произнес:
— Страх никогда не имел к этому отношения — с того момента, как я увидел вас, я ни минуты не сомневался, что вы будете моей, а что до причины моего прихода…
Он поцеловал ее как тонкий знаток — его теплые губы прильнули к ее рту в их привычной дуэли. Уступившая Делла почти потеряла дыхание, когда он наконец оторвал свои губы. Коснувшись коротким поцелуем ее груди, он опустил руки на бедра женщины и крепко прижал ее к себе, давая понять, как возбудил его поцелуй. Приблизив губы к самому ее уху, Ройс пробормотал:
— Еще вопросы будут, милая?
— Боже мой, нет! — честно ответила Делла, жадно прижимаясь к нему. Запустив пальцы в его густые вьющиеся волосы, она посмотрела ему прямо в лицо долгим взглядом и призналась:
— В моей постели никогда не было похожего на тебя. Усмехаясь уголком рта, Ройс прошептал:
— Тогда, я думаю, нужно оправдать твое мнение обо мне, а?
Легко подняв ее на руки, он взбежал по лестнице и устремился в ее спальню. Ногой захлопнув за собой дверь, он прильнул к устам Деллы, а затем медленно опустил ее на пол, и ее покорное тело чувственно заскользило под его руками. Воспламененная, Делла неистово рванула его рубашку и замурлыкала как кошка, коснувшись мускулистой груди, чо Ройс не позволил ей двинуться дальше. Схватив ее за обе руки, он завел их ей за спину и одним движением высвободил ее нежную грудь из корсажа. Мановение руки — и вот они, эти пухлые холмики с розовыми кончиками, дерзкие, зовущие.
Делла застонала от удовольствия, когда его рот сомкнулся вокруг соска, жаждавшего его поцелуя, и прижалась к нему, тая от охватившего ее горячего желания. Сквозь разделявшие их одежды она тут же почувствовала, насколько он возбужден.
Удерживая ее руки за спиной, он с неистовой пылкостью целовал ее груди. Она же, отбросив всякий стыд, подставляла его губам свое пылающее тело, и с каждым мгновением желание становилось все нестерпимее.
Легкая улыбка появилась на лице Ройса, ощутившего силу ее страсти.
— Тише, тише, милая, — прошептал он, отрываясь от ее груди. — У нас впереди целая ночь, чтобы наслаждаться друг другом.
Ее глаза сверкали, а полные губы словно молили о поцелуе.
— Нет! — хрипло сказала Делла и тряхнула головой. — Я хочу тебя! Сейчас!
Красивое лицо Ройса потемнело от желания, и он проговорил:
— Очень хорошо — все, чтобы угодить леди! Он отпустил ее, и его руки нежно скользнули под ее платье, проложив возбуждающий путь к ее пылающему лону. Каждое прикосновение его пальцев заставляло ее стонать от удовольствия. Он дразнил и распалял ее все больше и больше, и, не выдержав, она стянула с него бриджи. Его твердая плоть вырвалась на свободу. Минуту он позволил ей ласкать свое мужское естество, а затем со сдавленным стоном поднял ее, задрав юбки. И когда ее ноги жадно обвились вокруг его бедер, одним сильным толчком вошел в нее.
Откинув голову в чувственном восторге, Делла, ощутившая его в себе, возбужденно застонала.
Ройс сжал ее груди и присоединился к ней в пылкой погоне за экстазом. Его твердая плоть входила в нее снова и снова, каждым своим движением приближая их обоих к сладкому забытью, которого они жаждали больше всего на свете. Делла обрела его первой. Издав нежный стон, когда конвульсии сотрясали ее тело, она жадно впилась в губы Ройса, а мгновение спустя он разделил с ней пьянящее забвение.
Глава 2
Глава 3
Пип и Бен пожали плечами.
— У нас же нет другого выбора, — произнес Бен. Джако нехотя кивнул:
— Нет. Главарь об этом позаботился!
— Когда он велел нам приступить к новому занятию? — с любопытством спросил Пип.
— Кажется, через неделю. Завтра состоится этот матч в Файвз-Кортс, и нам предстоит поработать в толпе… Скорее всего я увижусь с главарем вечером, чтобы передать ему вещи, которые нам удастся стащить.
Пип потянулся лениво:
— Мне кажется, что, набравшись опыта, мы через какое-то время с большим недоумением будем спрашивать друг друга, почему это нам не хотелось стать взломщиками.
Бен пригладил свою курчавую шевелюру:
— Да. Кажется, ты прав. Сейчас мы так легко избавляем людей от содержимого их карманов, что не испытываем от этого никакого удовольствия. Завтрашнее представление, наверное, покажется нам скучным, раз уж мы решили заняться другим делом.
Думая о безрассудной смелости братьев, Джако нахмурил брови:
— Я бы не стал переоценивать наши способности. Мы действительно делаем хорошо то, что умеем. Но и мы не застрахованы от ошибок.
Пип расхохотался:
— Ошибки? Чтобы я ошибся? Во время этого представления? Вы же знаете, какую скуку на меня наводят подобные спектакли, так что я преспокойно займусь своим ремеслом — поиском в карманах зрителей нужного для главаря товара!
В одном из больших домов, украшавших Ганновер-стрит, двое мужчин, только что подкрепившись нежной телятиной с зеленым горошком, потягивали вино. Ройс Манчестер, удобно вытянув ноги, устроился в кресле с высокой спинкой рядом с облицованным мрамором камином, в котором весело плясали языки пламени. Несмотря на начало июня, день выдался прохладным, и Ройс радовался теплу. Отпив глоток, он заметил:
— Надеюсь, завтра, когда мы пойдем смотреть этих борцов, на чем ты так настаивал, погода улучшится. Поскольку никто из них пока ничем не отличился, думаю, нас ждет не бог весть какое зрелище.
Захари Сеймур, его младший кузен, только усмехнулся. Он-то хорошо знал, что Ройс не из тех, кто привык скучать. Даже если опасения Ройса оправдаются, его обожаемый двоюродный брат найдет повод для других развлечений. Уж в этом-то Захари нисколько не сомневался.
С улыбкой он заметил:
— Ты, наверное, прав, но поскольку у нас в запасе нет иных развлечений, придется поскучать, глядя, как они молотят кулаками воздух. — Хитро взглянув на Ройса, он добавил с невинным видом:
— Но если погода будет такой же скверной, я в конце концов могу пойти и один. Я понимаю,
тебе в твои годы тяжелы погодные перепады.
Увидев на лице Ройса признаки испуга и возмущения, Захари залился хохотом; молодое смуглое лицо его просто сияло от удовольствия — наконец-то ему удалось вывести Ройса из равновесия.
— Ах, Ройс, если бы ты только мог взглянуть на себя!
— Мне приятно, что мои годы доставляют тебе столько хлопот. И как только ты согласился ехать в Европу с эдакой развалиной!
— Но не мог же я отпустить тебя в таком возрасте одного, сам посуди! Тебе уже больше тридцати!
Ройс встретил слова Захари громовым хохотом:
— Ах ты, чертенок! Мне следовало бы оставить тебя в Луизиане вместе с Домиником и Мелиссой! Хотя, впрочем, для такого ребенка, как ты, я и впрямь человек преклонных лет. Зато в моем обществе ты избавлен от воркования молодоженов!
— Ребенка? — переспросил немного уязвленный Захари, но, заметив насмешливый огонек в глазах Ройса, понимающе улыбнулся. Не желая покидать поле брани побежденным, он сощурил глаза и безобидным тоном сказал:
— Я думаю, что тебе в твои годы я и впрямь кажусь ребенком.
Ройс не собирался закончить словесную дуэль вничью:
— Иногда, мой дорогой, кузен, ты действительно ведешь себя как ребенок!
Захари состроил рожу, но решил не продолжать в прежнем духе. Хотя Ройс обычно был мягок с теми, кого любил, его острого языка стоило побаиваться. Вспомнив, что с того дня в середине мая, как они прибыли в Англию, он уже успел достаточно набедокурить, Захари предусмотрительно переменил тему разговора:
— Ты в последнее время видел графа Девлина? Ройс насмешливо посмотрел в его сторону:
— Интересно, почему ты задаешь именно этот вопрос?
— Потому что ирония в твоем голосе появляется, как правило, после очередной стычки с графом, Ройс хотел возразить, но передумал:
— Ты совершенно прав, мой мальчик. Я сегодня был в Уайткорте и уже собирался уходить оттуда, когда появился Девлин со своими дружками. Проклятый щеголь стал принюхиваться, будто от меня шел запах скотного двора, и сказал достаточно громко, чтобы я мог расслышать: «Послушайте, кажется, сегодня в Уайткорт пускают всякий сброд». И знаешь, я чуть было не вызвал его, да Джордж Понтеби поспешил увести меня оттуда.
Захари взглянул на него с улыбкой:
— Боже мой, чему ж тут удивляться! Последнее время ты не очень-то старался вызвать расположение графа. С видом оскорбленной невинности Ройс спросил:
— И что же, по-твоему, я такого сделал, что могло вызвать его неприязнь?
Захари с очевидным удовольствием откинулся на спинку кресла.
— Ну, прежде всего, я думаю, ты вообще чист как стеклышко перед ним. Стивен Девлин просто не выносит американцев, особенно тех, у кого такие же, если не более изысканные, манеры, чем у него. А главная причина неприязни — граф терпеть не может тех, кто столь же богат, как он сам.
— Вот видишь? Его неприязнь иррациональна! — спокойно заключил Ройс, но в янтарно-золотистых глазах его сверкнул недобрый огонек.
— Как раз наоборот! Его бесит, что ты американец с безупречными манерами, до неприличия богат и, кроме всего прочего, знатен. Особенно если учесть, что твои высокородные друзья, несмотря на состояние и аристократическое происхождение Девлина, едва терпят его. А если всерьез, причина злобы достойного графа связана с твоей предыдущей поездкой в Англию, не так ли?
Ройс поднял брови, изображая наивное удивление:
— Вряд ли! Все же на что ты намекаешь? Твой новый шурин был со мной во время той поездки четырехлетней давности. Уверен, если ты спросишь его, он подтвердит, что мы вели себя вполне, просто до ужаса прилично.
— Конечно, ты прав, — согласился Захари. — Неприязнь графа совершенно беспочвенна. — Но, бросив насмешливый взгляд в сторону кузена, он добавил:
— И все же чем ты ему так насолил?
На лице Ройса появилась ангельская улыбка.
— И чего это граф вздумал обижаться, когда ты четыре года назад увел любовницу прямо у него из-под носа? — продолжал Захари. — И какая муха его укусила, когда он проиграл тебе в пикет, кажется, семь тысяч фунтов? Вряд ли человек в здравом уме стал бы злиться после того, как вчистую проигрался на скачках, особенно если накануне он торжественно объявил, что обладает лучшей парой чистокровок в Англии. Нет, нет! Ты, разумеется, не давал Девлину ни малейшего повода для недовольства.
С чрезвычайно довольным видом Ройс задумчиво сказал:
— Ладно, Захари, ты же знаешь, я вряд ли обратил бы на него внимание, если бы он не вел себя так, будто имеет дело с грязью под ногами, задавшись целью доказать всем, что даст сто очков вперед какому-то там жителю колонии. Черт возьми, уже сорок лет как мы не английская колония! И помни — не я вызвал его на скачки и не я вызвался играть с ним в этот проклятый утомительный пикет. Он мне просто не оставил иного выбора.
— А четыре года назад, когда ты увел у него любовницу? — вкрадчиво поинтересовался Захари. — И тогда он не оставил тебе иного выбора?
— Ну, это совсем другое дело, — охотно признался Ройс. — А как, по-твоему, мог я оставить честолюбивую Миранду в руках такого скупца и распутника, как Девлин?
— Поскольку я никогда не видел прекрасной Миранды, мне трудно ответить на твой вопрос, — беззаботно сказал Захари. — Но думаю, ты все же согласишься со мной: у графа Сен-Одри действительно есть основания избегать твоего общества.
На красивом лице Ройса появилось озабоченное выражение.
— Поверь, Зак, я сам тут ничего не понимаю! Я вовсе не стремлюсь нажить себе врагов, но в Девлине есть что-то такое, что действует мне на нервы. К несчастью, кажется, я произвожу на него точно такое же впечатление!
— Может быть, Девлины просто не любят американцев, — мрачно сказал Захари, вспоминая свои столкновения с Джулианом Девлином, наследником графа и его единственным сыном.
— Возможно, — спокойно согласился Ройс. — Что же касается тебя и Джулиана, я думаю, разногласия между вами объясняются вашим сходством.
— Сходством? — Захари был явно недоволен. — Мы совсем не похожи! Как ты можешь сравнивать меня с этим надутым, спесивым английским щенком?
Улыбнувшись, Ройс беззаботно произнес:
— Несмотря на твои возражения, бьюсь об заклад: ты и молодой Девлин станете закадычными друзьями, стоит вам понять, как много у вас общего.
Увидев возмущенное выражение на лице Захари, Ройс рассмеялся и, встав, спокойно сказал:
— Я оставляю тебя, чтобы ты мог над этим поразмыслить. Пойду поищу себе более любезного собеседника — и более привлекательного тоже!
На лице Захари мелькнула понимающая улыбка.
— Прекрасная Делла?
— Разумеется!
Ройс подошел к домику Деллы. Услышав звук открываемой двери, из внутренних комнат вышла Энни, служанка Деллы. Она пересекла крошечную, но со вкусом убранную прихожую и взяла у Ройса его отороченную бобром шляпу.
— Мисс Делла наверху. Доложить, что вы здесь? Ройс покачал головой:
— Нет, в этом нет необходимости.
Он уже собирался подняться, когда Делла появилась на верху лестницы.
— Ройс! — воскликнула она весело. — Я не ожидала вас сегодня вечером.
— Вот как? Не ожидали? А где еще мне быть? Вырвав вас из-под самого носа у своих соперников, неужели, по вашему мнению, я буду пренебрегать вами?
Ее карие глаза блеснули, и она лукаво усмехнулась:
— И это единственная причина, по которой вы ко мне зашли? Боязнь прежних соперников?
Ройс улыбнулся и заключил ее в свои объятия. Не отрывая глаз от прекрасного лица, он прижал свой рот к ее полным надутым губкам и хрипло произнес:
— Страх никогда не имел к этому отношения — с того момента, как я увидел вас, я ни минуты не сомневался, что вы будете моей, а что до причины моего прихода…
Он поцеловал ее как тонкий знаток — его теплые губы прильнули к ее рту в их привычной дуэли. Уступившая Делла почти потеряла дыхание, когда он наконец оторвал свои губы. Коснувшись коротким поцелуем ее груди, он опустил руки на бедра женщины и крепко прижал ее к себе, давая понять, как возбудил его поцелуй. Приблизив губы к самому ее уху, Ройс пробормотал:
— Еще вопросы будут, милая?
— Боже мой, нет! — честно ответила Делла, жадно прижимаясь к нему. Запустив пальцы в его густые вьющиеся волосы, она посмотрела ему прямо в лицо долгим взглядом и призналась:
— В моей постели никогда не было похожего на тебя. Усмехаясь уголком рта, Ройс прошептал:
— Тогда, я думаю, нужно оправдать твое мнение обо мне, а?
Легко подняв ее на руки, он взбежал по лестнице и устремился в ее спальню. Ногой захлопнув за собой дверь, он прильнул к устам Деллы, а затем медленно опустил ее на пол, и ее покорное тело чувственно заскользило под его руками. Воспламененная, Делла неистово рванула его рубашку и замурлыкала как кошка, коснувшись мускулистой груди, чо Ройс не позволил ей двинуться дальше. Схватив ее за обе руки, он завел их ей за спину и одним движением высвободил ее нежную грудь из корсажа. Мановение руки — и вот они, эти пухлые холмики с розовыми кончиками, дерзкие, зовущие.
Делла застонала от удовольствия, когда его рот сомкнулся вокруг соска, жаждавшего его поцелуя, и прижалась к нему, тая от охватившего ее горячего желания. Сквозь разделявшие их одежды она тут же почувствовала, насколько он возбужден.
Удерживая ее руки за спиной, он с неистовой пылкостью целовал ее груди. Она же, отбросив всякий стыд, подставляла его губам свое пылающее тело, и с каждым мгновением желание становилось все нестерпимее.
Легкая улыбка появилась на лице Ройса, ощутившего силу ее страсти.
— Тише, тише, милая, — прошептал он, отрываясь от ее груди. — У нас впереди целая ночь, чтобы наслаждаться друг другом.
Ее глаза сверкали, а полные губы словно молили о поцелуе.
— Нет! — хрипло сказала Делла и тряхнула головой. — Я хочу тебя! Сейчас!
Красивое лицо Ройса потемнело от желания, и он проговорил:
— Очень хорошо — все, чтобы угодить леди! Он отпустил ее, и его руки нежно скользнули под ее платье, проложив возбуждающий путь к ее пылающему лону. Каждое прикосновение его пальцев заставляло ее стонать от удовольствия. Он дразнил и распалял ее все больше и больше, и, не выдержав, она стянула с него бриджи. Его твердая плоть вырвалась на свободу. Минуту он позволил ей ласкать свое мужское естество, а затем со сдавленным стоном поднял ее, задрав юбки. И когда ее ноги жадно обвились вокруг его бедер, одним сильным толчком вошел в нее.
Откинув голову в чувственном восторге, Делла, ощутившая его в себе, возбужденно застонала.
Ройс сжал ее груди и присоединился к ней в пылкой погоне за экстазом. Его твердая плоть входила в нее снова и снова, каждым своим движением приближая их обоих к сладкому забытью, которого они жаждали больше всего на свете. Делла обрела его первой. Издав нежный стон, когда конвульсии сотрясали ее тело, она жадно впилась в губы Ройса, а мгновение спустя он разделил с ней пьянящее забвение.
Глава 2
Пип, лежала на тонкой грязной подстилке и размышляла. Какое будущее ожидает Фаулеров? Их материальное положение пока еще не стало отчаянным, но сознание, что главарь держит в своих руках жизнь Джако, омрачало все. То, что главарь не ограничится теперешними своими требованиями, было ясно. Чего еще он захочет?..
Несмотря на свой мужской наряд и на то что с четырех лет ее одевали и обращались с ней как с мальчишкой, Пип была девочкой. Сначала она недоумевала, зачем Джейн настаивает, чтобы она одевалась, как старшие братья. Только повзрослев и сообразив, что творится вокруг, она поняла мудрость странного решения матери: потерявшие всякую надежду лица жалких юных шлюх, скитавшихся по убогим улочкам Сен-Джайлса, с устрашающей наглядностью показали Пип, от какого будущего мать пыталась избавить ее.
Теперь она опасалась, что рано или поздно судьба все равно настигнет ее и главарь вынудит ее стать проституткой.
Именно этого-то он всегда и хотел, мрачно подумала она, вспомнив страшный разговор, услышанный ею давным-давно…
Ей было почти десять лет, и она спала в материнской постели, выздоравливая после долгой простуды, когда ее разбудили громкие голоса.
— Ни за что! — говорила Джейн. — Прежде чем она ступит на этот путь, я сама вернусь на улицу.
— Да не будь ты дурой, какой была всю жизнь! — в , гневе рычал главарь. — Слушай меня, Джейн: девчонка принесла бы нам целое состояние. Я благоразумный человек, я понимаю твои чувства. Тогда она была моложе, и ты была против, но теперь-то ей уже десять! Этот аристократ заплатит нам по-королевски за ее девственность — почти столько же, как если ей было бы пять. Ты просто сумасшедшая, если скажешь «нет».
— Бог мой, Руфус! Она ведь совсем ребенок! — Голос Джейн был полон муки и ярости. — Оставь ее! Зачем тебе еще одна шлюха — у тебя их и так пруд пруди. Если у тебя сохранилась хоть капля былой привязанности ко мне, оставь ее в покое.
— Ребенок? — Руфус был вне себя. — На меня работают несколько опытных малышек моложе, чем она. И если она еще ребенок, чья в этом вина? Когда я принес ее тебе, я сказал, чтобы ты не строила иллюзий. Она моя, и, клянусь Богом, я сделаю с ней все, что захочу.
Джейн, должно быть, услышала слабый вскрик дочери, потому что произнесла, понизив голос:
— Тише! Она проснулась. Мы поговорим об этом позднее, но знай: я не изменю решения. Если ты не хочешь, чтобы я снова пошла на улицу, забудь о ней!
Главарь и Джейн еще о чем-то толковали шепотом, но Пип так и не поняла, чем дело кончилось. По тому, что ее не заставляли заниматься проституцией, она догадалась, что Джейн спор выиграла…
Завтракали торопливо. Как голодные щенки, Фаулеры набросились на черствый хлеб и сыр, запивая теплым горьким пивом, которое они принесли домой накануне.
Они почти не разговаривали, каждый ушел в себя, но Пип знала: братья так же неотступно, как и она, думают о прошлой ночи и о том, как избавиться от власти главаря.
Проглотив последний кусок хлеба, Пип не очень элегантно вытерла рот рукавом, за что в прежние времена получила бы нагоняй от Джейн, и неожиданно спросила:
— Джако, если оставаться в Англии опасно, почему бы нам не удрать в Америку?
Услышав ее слова, Джако и Бен подняли головы, и, впервые за многие дни в голубых глазах Джако появился проблеск надежды.
— Ей-богу! Почему мне это не пришло в голову! Мы могли бы все оставить… даже изменить имена и начать совсем новую жизнь.
Такой поворот взволновал Бена не меньше, чем Джако, но он был более осторожен, чем старший брат.
— Сесть на корабль так, чтобы об этом не узнал главарь, чертовски трудно.
— И нам придется оставить все мамины вещи — если мы попытаемся что-нибудь унести отсюда, главарь сразу об этом пронюхает, — добавила Пип, хмуря брови.
— Мать точно не захотела бы, чтоб мы рисковали жизнью ради всей этой бутафории — ковра да умывальника из мрамора, — высказался Джако. — Несколько безделушек можно положить в карманы, а ехать придется в чем есть — с золотом, спрятанным в башмаках.
Все трое кивнули, сохраняя серьезное выражение лиц. Каждый понимал без дальнейших слов, что дело решено.
С горящими от восторга глазами Пип нетерпеливо наклонилась вперед:
— Как скоро мы отчалим?
Проведя рукой по своей щетине, Джако сказал медленно:
— Сперва надо выяснить, когда отплывает следующий корабль… Потом сесть так, чтобы главарь ничего не заподозрил… — Он бросил вопросительный взгляд на своих собеседников. — Если мы попадемся… нам конец. Вы это знаете не хуже меня. Главарь постарается отправить нас либо на тот свет, либо в Ньюгейт.
— Да, знаем, — сказала Пип твердо, — но лучше на тот свет, чем остаться в его лапах.
Джако внимательно на нее посмотрел. В его голосе звучала угроза, когда он спросил:
— Он не приставал к тебе, а? — Прежде чем Пип успела ответить, брат протянул руку через обшарпанный стол и мягко дотронулся до нее. — Я скорее убью его, Пип, чем позволю тебе оказаться в его борделе.
— Да, — подхватил Бен. — Мы боялись за тебя с того самого дня, как умерла мать, но ты ни о чем не тревожься. Мы с Джако разберемся с ним, если он вздумает настаивать, чтоб ты пошла на панель.
Охрипшим от волнения голосом Пип проговорила:
— Я не думала, что вы…
— Знаем, что он задумал с тобой сделать? — угрюмо договорил Джако. — Сестренка, если ты одеваешься как мальчишка, это не значит, что мы хоть на миг забыли, кто ты.
— Мамочка нам давно все объяснила, — тихо подхватил Бен. — Мы всегда присматривали за тобой.
— И пусть никто не суется к тебе. Иначе… Главарю конец, пусть нас заставят потом болтаться в петле, — сурово проговорил Джако.
Пип улыбнулась братьям благодарной, полной нежности улыбкой.
— Итак, видите, все решено! Нам остается только отплыть в Америку. Прямо сейчас!
— Ничего, как-нибудь выпутаемся, — пообещал Джако. Пип озорно улыбнулась ему:
— Еще бы! А сейчас будем довольствоваться тем, что облегчим карманы простаков, пока они глазеют на борцов.
Бен хотел сказать в ответ что-нибудь смешное, но в этот момент в дверь громко постучали. Мгновенно веселость пропала, Фаулеры потянулись к ножам, которые всегда носили при себе. Джако неслышными шагами приблизился к двери.
— Кто там? — громко спросил он.
— А как ты думаешь? — с другой стороны двери раздался вкрадчивый голос с еле слышным оттенком раздражения.
Этот голос мог принадлежать лишь одному человеку в Джайлсе, и все трое застыли на месте.
— Главарь! — тревожно зашептала Пип. — Что ему надо? У нас свои планы на сегодня.
Джако пожал плечами и открыл дверь.
Это действительно был главарь. Не сказав более ни слова, он вошел, с одного взгляда заметив враждебность в позе Пип и ее братьев. Небрежная улыбка скользнула по его тонким губам, и он пожал плечами.
Сегодня, как всегда, он был во всем черном. В руках он держал длинную черную трость с серебряным набалдашником, внутри которой, Пип знала, скрывалось длинное тонкое лезвие. Его единственный глаз излучал мрак, на втором чернела шелковая повязка, усугубляя всю эту темноту.
Главарь взял стул Джейн, уселся и лениво бросил:
— Ожидали еще кого-нибудь, мои дорогие? Бен пожал плечами:
— Мы живем посреди опасностей, откуда нам было знать, что это всего лишь вы?
— Всего лишь я! Знаешь, мне кажется, что ты меня почти оскорбил, — заметил главарь, играя своей длинной черной тростью.
Привыкшие к его манерам, Фаулеры не испугались; Джако и Пип сели рядом за стол. Наступила неловкая тишина, а черный глаз между тем скользил по трем юным окаменевшим лицам.
— Гм, я вижу, Джако уже сообщил вам о моих намерениях, — наконец вымолвил главарь. — И что вы так же рады, как ваш брат.
Бен угрюмо посмотрел на него.
— А вы ожидали другой реакции? — Голос его прозвучал более резко, чем ему хотелось.
Главарь нахмурился, услышав слова Бена, И произнес ледяным тоном:
— Мне наплевать, довольны вы или нет! Главное, чтобы вы делали то, что я говорю! Понятно?
Три головы неохотно кивнули, а одноглазый отвратительно улыбнулся. Его единственный глаз, обращенный к Пип, блуждал по ее лицу. Со странной нотой в голосе он прошептал:
— Конечно, возможен и другой вариант…
— Нет! — прорычал Джако. — Сначала нас повесят!
— Вероятно, так и сделают, — ответил главарь бесстрастно, а затем, словно потеряв интерес к этому предмету, продолжил:
— Поскольку вы не намерены ублажить меня, поговорим о сегодняшнем дне.
— Что еще? — спросил Джако немного неуверенно. — Я думал, все улажено.
— Гм, да, мой дорогой мальчик, но есть одна мелочь, которую вы можете сделать для меня. На матче будет несколько ротозеев из высшего общества, так что день для вас, я думаю, будет урожайным, но есть один джентльмен, которого вы должны обчистить во что бы то ни стало.
— Почему? — удивилась Пип. Главарь холодно улыбнулся:
— Допустим, этот джентльмен расстроил меня тем, что выиграл на скачках, на которых я ставил против него. Вам хорошо известно, что я не люблю проигрывать, и теперь хочу чуть-чуть испортить ему жизнь.
Джако спросил:
— Кто это? Как мы его узнаем?
— Его зовут Ройс Манчестер. Он богатый американец, и вы отличите его как по акценту, так и по росту и цвету волос. Он высокий, крепкий мужчина более шести футов ростом. Волосы ни темные, ни светлые — что-то среднее между шатеном и блондином. Его, без сомнения, будет сопровождать его кузен Захари Сеймур, молодой человек около двадцати лет, ростом чуть выше Манчестера У того темная шевелюра. — Главарь остановился и гнусно улыбнулся:
— Зная вашу опытность, я полностью уверен, что вы обчистите Манчестера до нитки.
— И это удовлетворит вас? — сухо спросила Пип. Главарь смерил ее тяжелым, проницательным взглядом:
— Нет, моя дорогая, но это станет для меня маленьким развлечением до тех пор, пока что-то еще не привлечет моего внимания.
С внезапно пересохшим ртом Пип отвела глаза в сторону. Она бы ограбила самого короля, если бы это помогло ей избежать постели главаря, так что ей за дело до ограбления какого-то Ройса Манчестера?
Несмотря на свой мужской наряд и на то что с четырех лет ее одевали и обращались с ней как с мальчишкой, Пип была девочкой. Сначала она недоумевала, зачем Джейн настаивает, чтобы она одевалась, как старшие братья. Только повзрослев и сообразив, что творится вокруг, она поняла мудрость странного решения матери: потерявшие всякую надежду лица жалких юных шлюх, скитавшихся по убогим улочкам Сен-Джайлса, с устрашающей наглядностью показали Пип, от какого будущего мать пыталась избавить ее.
Теперь она опасалась, что рано или поздно судьба все равно настигнет ее и главарь вынудит ее стать проституткой.
Именно этого-то он всегда и хотел, мрачно подумала она, вспомнив страшный разговор, услышанный ею давным-давно…
Ей было почти десять лет, и она спала в материнской постели, выздоравливая после долгой простуды, когда ее разбудили громкие голоса.
— Ни за что! — говорила Джейн. — Прежде чем она ступит на этот путь, я сама вернусь на улицу.
— Да не будь ты дурой, какой была всю жизнь! — в , гневе рычал главарь. — Слушай меня, Джейн: девчонка принесла бы нам целое состояние. Я благоразумный человек, я понимаю твои чувства. Тогда она была моложе, и ты была против, но теперь-то ей уже десять! Этот аристократ заплатит нам по-королевски за ее девственность — почти столько же, как если ей было бы пять. Ты просто сумасшедшая, если скажешь «нет».
— Бог мой, Руфус! Она ведь совсем ребенок! — Голос Джейн был полон муки и ярости. — Оставь ее! Зачем тебе еще одна шлюха — у тебя их и так пруд пруди. Если у тебя сохранилась хоть капля былой привязанности ко мне, оставь ее в покое.
— Ребенок? — Руфус был вне себя. — На меня работают несколько опытных малышек моложе, чем она. И если она еще ребенок, чья в этом вина? Когда я принес ее тебе, я сказал, чтобы ты не строила иллюзий. Она моя, и, клянусь Богом, я сделаю с ней все, что захочу.
Джейн, должно быть, услышала слабый вскрик дочери, потому что произнесла, понизив голос:
— Тише! Она проснулась. Мы поговорим об этом позднее, но знай: я не изменю решения. Если ты не хочешь, чтобы я снова пошла на улицу, забудь о ней!
Главарь и Джейн еще о чем-то толковали шепотом, но Пип так и не поняла, чем дело кончилось. По тому, что ее не заставляли заниматься проституцией, она догадалась, что Джейн спор выиграла…
Завтракали торопливо. Как голодные щенки, Фаулеры набросились на черствый хлеб и сыр, запивая теплым горьким пивом, которое они принесли домой накануне.
Они почти не разговаривали, каждый ушел в себя, но Пип знала: братья так же неотступно, как и она, думают о прошлой ночи и о том, как избавиться от власти главаря.
Проглотив последний кусок хлеба, Пип не очень элегантно вытерла рот рукавом, за что в прежние времена получила бы нагоняй от Джейн, и неожиданно спросила:
— Джако, если оставаться в Англии опасно, почему бы нам не удрать в Америку?
Услышав ее слова, Джако и Бен подняли головы, и, впервые за многие дни в голубых глазах Джако появился проблеск надежды.
— Ей-богу! Почему мне это не пришло в голову! Мы могли бы все оставить… даже изменить имена и начать совсем новую жизнь.
Такой поворот взволновал Бена не меньше, чем Джако, но он был более осторожен, чем старший брат.
— Сесть на корабль так, чтобы об этом не узнал главарь, чертовски трудно.
— И нам придется оставить все мамины вещи — если мы попытаемся что-нибудь унести отсюда, главарь сразу об этом пронюхает, — добавила Пип, хмуря брови.
— Мать точно не захотела бы, чтоб мы рисковали жизнью ради всей этой бутафории — ковра да умывальника из мрамора, — высказался Джако. — Несколько безделушек можно положить в карманы, а ехать придется в чем есть — с золотом, спрятанным в башмаках.
Все трое кивнули, сохраняя серьезное выражение лиц. Каждый понимал без дальнейших слов, что дело решено.
С горящими от восторга глазами Пип нетерпеливо наклонилась вперед:
— Как скоро мы отчалим?
Проведя рукой по своей щетине, Джако сказал медленно:
— Сперва надо выяснить, когда отплывает следующий корабль… Потом сесть так, чтобы главарь ничего не заподозрил… — Он бросил вопросительный взгляд на своих собеседников. — Если мы попадемся… нам конец. Вы это знаете не хуже меня. Главарь постарается отправить нас либо на тот свет, либо в Ньюгейт.
— Да, знаем, — сказала Пип твердо, — но лучше на тот свет, чем остаться в его лапах.
Джако внимательно на нее посмотрел. В его голосе звучала угроза, когда он спросил:
— Он не приставал к тебе, а? — Прежде чем Пип успела ответить, брат протянул руку через обшарпанный стол и мягко дотронулся до нее. — Я скорее убью его, Пип, чем позволю тебе оказаться в его борделе.
— Да, — подхватил Бен. — Мы боялись за тебя с того самого дня, как умерла мать, но ты ни о чем не тревожься. Мы с Джако разберемся с ним, если он вздумает настаивать, чтоб ты пошла на панель.
Охрипшим от волнения голосом Пип проговорила:
— Я не думала, что вы…
— Знаем, что он задумал с тобой сделать? — угрюмо договорил Джако. — Сестренка, если ты одеваешься как мальчишка, это не значит, что мы хоть на миг забыли, кто ты.
— Мамочка нам давно все объяснила, — тихо подхватил Бен. — Мы всегда присматривали за тобой.
— И пусть никто не суется к тебе. Иначе… Главарю конец, пусть нас заставят потом болтаться в петле, — сурово проговорил Джако.
Пип улыбнулась братьям благодарной, полной нежности улыбкой.
— Итак, видите, все решено! Нам остается только отплыть в Америку. Прямо сейчас!
— Ничего, как-нибудь выпутаемся, — пообещал Джако. Пип озорно улыбнулась ему:
— Еще бы! А сейчас будем довольствоваться тем, что облегчим карманы простаков, пока они глазеют на борцов.
Бен хотел сказать в ответ что-нибудь смешное, но в этот момент в дверь громко постучали. Мгновенно веселость пропала, Фаулеры потянулись к ножам, которые всегда носили при себе. Джако неслышными шагами приблизился к двери.
— Кто там? — громко спросил он.
— А как ты думаешь? — с другой стороны двери раздался вкрадчивый голос с еле слышным оттенком раздражения.
Этот голос мог принадлежать лишь одному человеку в Джайлсе, и все трое застыли на месте.
— Главарь! — тревожно зашептала Пип. — Что ему надо? У нас свои планы на сегодня.
Джако пожал плечами и открыл дверь.
Это действительно был главарь. Не сказав более ни слова, он вошел, с одного взгляда заметив враждебность в позе Пип и ее братьев. Небрежная улыбка скользнула по его тонким губам, и он пожал плечами.
Сегодня, как всегда, он был во всем черном. В руках он держал длинную черную трость с серебряным набалдашником, внутри которой, Пип знала, скрывалось длинное тонкое лезвие. Его единственный глаз излучал мрак, на втором чернела шелковая повязка, усугубляя всю эту темноту.
Главарь взял стул Джейн, уселся и лениво бросил:
— Ожидали еще кого-нибудь, мои дорогие? Бен пожал плечами:
— Мы живем посреди опасностей, откуда нам было знать, что это всего лишь вы?
— Всего лишь я! Знаешь, мне кажется, что ты меня почти оскорбил, — заметил главарь, играя своей длинной черной тростью.
Привыкшие к его манерам, Фаулеры не испугались; Джако и Пип сели рядом за стол. Наступила неловкая тишина, а черный глаз между тем скользил по трем юным окаменевшим лицам.
— Гм, я вижу, Джако уже сообщил вам о моих намерениях, — наконец вымолвил главарь. — И что вы так же рады, как ваш брат.
Бен угрюмо посмотрел на него.
— А вы ожидали другой реакции? — Голос его прозвучал более резко, чем ему хотелось.
Главарь нахмурился, услышав слова Бена, И произнес ледяным тоном:
— Мне наплевать, довольны вы или нет! Главное, чтобы вы делали то, что я говорю! Понятно?
Три головы неохотно кивнули, а одноглазый отвратительно улыбнулся. Его единственный глаз, обращенный к Пип, блуждал по ее лицу. Со странной нотой в голосе он прошептал:
— Конечно, возможен и другой вариант…
— Нет! — прорычал Джако. — Сначала нас повесят!
— Вероятно, так и сделают, — ответил главарь бесстрастно, а затем, словно потеряв интерес к этому предмету, продолжил:
— Поскольку вы не намерены ублажить меня, поговорим о сегодняшнем дне.
— Что еще? — спросил Джако немного неуверенно. — Я думал, все улажено.
— Гм, да, мой дорогой мальчик, но есть одна мелочь, которую вы можете сделать для меня. На матче будет несколько ротозеев из высшего общества, так что день для вас, я думаю, будет урожайным, но есть один джентльмен, которого вы должны обчистить во что бы то ни стало.
— Почему? — удивилась Пип. Главарь холодно улыбнулся:
— Допустим, этот джентльмен расстроил меня тем, что выиграл на скачках, на которых я ставил против него. Вам хорошо известно, что я не люблю проигрывать, и теперь хочу чуть-чуть испортить ему жизнь.
Джако спросил:
— Кто это? Как мы его узнаем?
— Его зовут Ройс Манчестер. Он богатый американец, и вы отличите его как по акценту, так и по росту и цвету волос. Он высокий, крепкий мужчина более шести футов ростом. Волосы ни темные, ни светлые — что-то среднее между шатеном и блондином. Его, без сомнения, будет сопровождать его кузен Захари Сеймур, молодой человек около двадцати лет, ростом чуть выше Манчестера У того темная шевелюра. — Главарь остановился и гнусно улыбнулся:
— Зная вашу опытность, я полностью уверен, что вы обчистите Манчестера до нитки.
— И это удовлетворит вас? — сухо спросила Пип. Главарь смерил ее тяжелым, проницательным взглядом:
— Нет, моя дорогая, но это станет для меня маленьким развлечением до тех пор, пока что-то еще не привлечет моего внимания.
С внезапно пересохшим ртом Пип отвела глаза в сторону. Она бы ограбила самого короля, если бы это помогло ей избежать постели главаря, так что ей за дело до ограбления какого-то Ройса Манчестера?
Глава 3
Прижавшись к стене кирпичного здания, Пип наблюдала за публикой, не отрывая взгляда от высокого американца, которого должна была обворовать. Она увидела Ройса и Захари тотчас, как они появились, — их высокий рост выделял их в любой толпе. Придавив особо надоедливую блоху грязным ногтем, Пип оторвалась от стены и незаметно последовала за этой парой.
Так как Пип, самая маленькая из Фаулеров, умела передвигаться в толпе с ловкостью угря, а ее пальцы отличались поразительной ловкостью, решили, что именно она займется Манчестером.
Шепот волнения пробежал по толпе, когда два боксера встретились на середине ринга и сжали свои огромные кулаки.
Пип воспользовалась этим обстоятельством, чтобы поближе подобраться к Манчестеру, но джентльмены, окружавшие его, сгрудились вокруг него настолько тесно, что она никак не могла проскользнуть между ними. Приходилось ожидать конца матча, когда толпа рассосется, и уж тогда-то ее ловкие пальцы наверняка опустошат карманы Манчестера.
…Вежливо подавив зевок, Ройс принялся разглядывать толпу. Прямо перед собой по другую сторону площадки он заметил Захари в группе его приятелей и услышал их ликующие крики в тот момент, когда рослый боксер в черном трико нанес сокрушительный удар в челюсть соперника. Понятно, на кого они поставили.
Затем рассеянный взгляд Манчестера встретился с недружелюбным взглядом Мартина Везерли, который стоял рядом с графом Сен-Одри вблизи ринга. Ройс пришел в недоумение, которого, впрочем, никто бы не заметил в бесстрастных глазах светского человека; и все же это было очень, очень странно. Откуда такая враждебность? Везерли был близким другом графа и мог подражать ему. Или тут было еще что-то? Везерли первым отвел глаза, заставив Ройса усомниться в том, что видел. Но даже если и так, если злоба мелькнула в черных глазах Везерли, удивляться нечему. Всем известна взаимная неприязнь между Манчестером и Сен-Одри, а Везерли — лучше, чем кому-либо.
Так как Пип, самая маленькая из Фаулеров, умела передвигаться в толпе с ловкостью угря, а ее пальцы отличались поразительной ловкостью, решили, что именно она займется Манчестером.
Шепот волнения пробежал по толпе, когда два боксера встретились на середине ринга и сжали свои огромные кулаки.
Пип воспользовалась этим обстоятельством, чтобы поближе подобраться к Манчестеру, но джентльмены, окружавшие его, сгрудились вокруг него настолько тесно, что она никак не могла проскользнуть между ними. Приходилось ожидать конца матча, когда толпа рассосется, и уж тогда-то ее ловкие пальцы наверняка опустошат карманы Манчестера.
…Вежливо подавив зевок, Ройс принялся разглядывать толпу. Прямо перед собой по другую сторону площадки он заметил Захари в группе его приятелей и услышал их ликующие крики в тот момент, когда рослый боксер в черном трико нанес сокрушительный удар в челюсть соперника. Понятно, на кого они поставили.
Затем рассеянный взгляд Манчестера встретился с недружелюбным взглядом Мартина Везерли, который стоял рядом с графом Сен-Одри вблизи ринга. Ройс пришел в недоумение, которого, впрочем, никто бы не заметил в бесстрастных глазах светского человека; и все же это было очень, очень странно. Откуда такая враждебность? Везерли был близким другом графа и мог подражать ему. Или тут было еще что-то? Везерли первым отвел глаза, заставив Ройса усомниться в том, что видел. Но даже если и так, если злоба мелькнула в черных глазах Везерли, удивляться нечему. Всем известна взаимная неприязнь между Манчестером и Сен-Одри, а Везерли — лучше, чем кому-либо.