Страница:
Говорил он великолепно. Почти без акцента, с правильными интонациями и даже не ошибался в ударениях. Если бы Рост не знал, что это племя пришло откуда-то всего месяц назад, он бы решил, что видит перед собой одного из боловских стариков, с которым по каким-то причинам был не знаком прежде.
– Почему бы вам не приняться за обучение других ребят? Вероятно, есть толковые студенты в университете…
– Мы пришли на более чем двустах повозках. Как ты думаешь, где находятся остальные?
– Значит, вы будете делать Знающим не только меня?
– Познающим – вы, люди, всегда преувеличиваете… Нет, не только. Но ты – наша главная надежда.
– Надежда в чем?
– Мы очень спешили. Но может быть, уже опоздали. – Старец опять почесал подбородок, было видно, что он привык чувствовать его гладким, и, лишь поддавшись людским обычаям, отпустил эту растительность. – Все зависит от способностей. Нам кажется, только у тебя способности таковы, что мы все-таки можем успеть.
– Вы или мы?
– Мы все, люди… И аймихо, которые теперь тоже православные.
Так, решил Ростик, теперь не возразишь. Если у них и девушки способны рожать людей, тогда вообще аргументов «против» не остается.
– О какой опасности ты говоришь?
– Думаю, мы объясним это тебе сегодня же вечером.
Остаток дня все фургоны становились в подобие цыганского табора, причем некоторые шатры устанавливались даже на земле. Потом аймихо позаботились о животных – волах, гусях, козах. Потом принялись копать колодец, и тут Рост уже не выдержал. Он вооружился, как мог, оставил в Храме Винта и пошел к ним. На воображаемой границе лагеря он совершенно автоматически произнес:
– Л-ру.
И тотчас получил певучие ответы: «Л-ру», «л-р»… Казалось, каждый в этом лагере стремится заручиться с ним миром. Он прошел прямо к пяти мужчинам, из которых трое были инвалидами и которые копали колодец.
– Почему вы уверены, что тут будет вода? – начал он. – Но, даже если она будет, мне кажется, вы можете перекрыть тот ручей, что бьет у меня в подвале.
Сатклихо выслушал его со вниманием, лег на землю, раскинув руки, положил в пыль голову, прислушиваясь… Нет, это было что-то другое, не попытка расслышать подземные струи. Наконец он поднялся, отряхнул пыль с лица.
– Так может получиться… Но дело в том, что самый большой ручей, который дал бы нам достаточно воды, оказался именно «твоим».
Стоящий рядом старик еще более древний, чем Сатклихо, что-то проговорил не по-русски. Все немного улыбнулись. Рост не понял шутки и, стараясь оставаться спокойным, надел шлем. Забрало, правда, не опустил.
– Ты зря думаешь, что мы хотим причинить тебе вред, – отозвался Сатклихо. – Тут есть еще два подземных ручейка, вот старец и предложил их объединить, а чтобы это было не очень трудно, их придется вывести на склон вот той дюны. – И он махнул рукой в сторону холма метрах в трехстах от Храма.
– Как это – вывести, соединить?
– Потом поймешь. – Сатклихо повернулся к излишне предприимчивому дедушке и пояснил: – Нельзя выводить воду наружу. Она через пару лет пробьет овраг и будет хуже.
Старец снова что-то пробормотал, и ушел, даже не обернувшись.
– Хорошо, – согласился с ним Сатклихо. – Мы перенесем лагерь на ту горку, а чтобы не выводить ручьи на поверхность, выроем колодец.
На том и порешили. Остаток вечера Рост угрызался тем, что поступил не слишком вежливо, но в то же время с облегчением думал, что теперь его драгоценная вода не иссякнет.
Едва стемнело, все аймихо, и стар, и млад, отправились купаться. Купались с удовольствием, плескались, гикали, кричали, ныряли за красивыми ракушками и даже пробовали уплывать от берега. Этого уж Рост выдержать не мог. Он спустился со своей башенки и отправился к «соседям».
Его заметили, когда он был еще метрах в ста от малышни. Несколько девушек тут же вышли к нему, и почти все из них оказались совершенно обнаженными. Рост тактично постарался смотреть в другую сторону, но если бы его недавно не посетила Ева, это было бы нелегко. Потому что девушки оказались пугающе человекоподобны. И откровенны. Впрочем, если учесть, что мужчин во всем таборе почти не осталось – интересно, почему? – это было понятно.
– Я пришел сказать, – начал было Ростик, опасаясь, чтобы кто-то из аймихо не подумал, что он уже давно подсматривает за купальщицами, – что в этих водах есть Фоп-фалла. И викрамы.
– Фопа мы попросили уйти, – ответила одна из девиц.
Она говорила с заметным певучим акцентом и интонировала фразу совсем по-другому, нежели привык Ростик. Но ее слова все равно были понятны. Конечно, можно было посмеяться над этой речью, но не хотелось. За пару месяцев Рост не выучил бы и сотни слов на чужом языке, а эти ребята…
– И викрамы нам не помеха, – произнес другой голос. Из темноты выступила загорелая… Винрадка или Баяпошка? Она была очень красива, на коже еще сверкали от близких костров капли морской воды. – Кажется, так вы говорите?
– Говорим, – согласился Рост.
– С местными мы можем столковаться. Вот если бы тут были океанские рыболюди, тогда… Но все-таки спасибо. Ты беспокоился за нас?
– Я беспокоился за детей. – Все-таки он не мог говорить с девушкой, на которой не было ни одной полоски материи. – Я лучше пойду.
– Хорошо, – согласились девушки чуть не хором. – Когда сделаешь свои дела, приходи. Мы будем купаться очень долго, тут спокойная вода.
Но Рост знал, пока он не поговорит с теми, кто собирается сделать из него Познающего, пока не разберется в этике этих аймихо, больше он к девушкам близко не подойдет. Что ни говори, а даже после визита Евы это было для него сильным испытанием. Или это было испытанием для девушек?
Глава 4
Глава 5
– Почему бы вам не приняться за обучение других ребят? Вероятно, есть толковые студенты в университете…
– Мы пришли на более чем двустах повозках. Как ты думаешь, где находятся остальные?
– Значит, вы будете делать Знающим не только меня?
– Познающим – вы, люди, всегда преувеличиваете… Нет, не только. Но ты – наша главная надежда.
– Надежда в чем?
– Мы очень спешили. Но может быть, уже опоздали. – Старец опять почесал подбородок, было видно, что он привык чувствовать его гладким, и, лишь поддавшись людским обычаям, отпустил эту растительность. – Все зависит от способностей. Нам кажется, только у тебя способности таковы, что мы все-таки можем успеть.
– Вы или мы?
– Мы все, люди… И аймихо, которые теперь тоже православные.
Так, решил Ростик, теперь не возразишь. Если у них и девушки способны рожать людей, тогда вообще аргументов «против» не остается.
– О какой опасности ты говоришь?
– Думаю, мы объясним это тебе сегодня же вечером.
Остаток дня все фургоны становились в подобие цыганского табора, причем некоторые шатры устанавливались даже на земле. Потом аймихо позаботились о животных – волах, гусях, козах. Потом принялись копать колодец, и тут Рост уже не выдержал. Он вооружился, как мог, оставил в Храме Винта и пошел к ним. На воображаемой границе лагеря он совершенно автоматически произнес:
– Л-ру.
И тотчас получил певучие ответы: «Л-ру», «л-р»… Казалось, каждый в этом лагере стремится заручиться с ним миром. Он прошел прямо к пяти мужчинам, из которых трое были инвалидами и которые копали колодец.
– Почему вы уверены, что тут будет вода? – начал он. – Но, даже если она будет, мне кажется, вы можете перекрыть тот ручей, что бьет у меня в подвале.
Сатклихо выслушал его со вниманием, лег на землю, раскинув руки, положил в пыль голову, прислушиваясь… Нет, это было что-то другое, не попытка расслышать подземные струи. Наконец он поднялся, отряхнул пыль с лица.
– Так может получиться… Но дело в том, что самый большой ручей, который дал бы нам достаточно воды, оказался именно «твоим».
Стоящий рядом старик еще более древний, чем Сатклихо, что-то проговорил не по-русски. Все немного улыбнулись. Рост не понял шутки и, стараясь оставаться спокойным, надел шлем. Забрало, правда, не опустил.
– Ты зря думаешь, что мы хотим причинить тебе вред, – отозвался Сатклихо. – Тут есть еще два подземных ручейка, вот старец и предложил их объединить, а чтобы это было не очень трудно, их придется вывести на склон вот той дюны. – И он махнул рукой в сторону холма метрах в трехстах от Храма.
– Как это – вывести, соединить?
– Потом поймешь. – Сатклихо повернулся к излишне предприимчивому дедушке и пояснил: – Нельзя выводить воду наружу. Она через пару лет пробьет овраг и будет хуже.
Старец снова что-то пробормотал, и ушел, даже не обернувшись.
– Хорошо, – согласился с ним Сатклихо. – Мы перенесем лагерь на ту горку, а чтобы не выводить ручьи на поверхность, выроем колодец.
На том и порешили. Остаток вечера Рост угрызался тем, что поступил не слишком вежливо, но в то же время с облегчением думал, что теперь его драгоценная вода не иссякнет.
Едва стемнело, все аймихо, и стар, и млад, отправились купаться. Купались с удовольствием, плескались, гикали, кричали, ныряли за красивыми ракушками и даже пробовали уплывать от берега. Этого уж Рост выдержать не мог. Он спустился со своей башенки и отправился к «соседям».
Его заметили, когда он был еще метрах в ста от малышни. Несколько девушек тут же вышли к нему, и почти все из них оказались совершенно обнаженными. Рост тактично постарался смотреть в другую сторону, но если бы его недавно не посетила Ева, это было бы нелегко. Потому что девушки оказались пугающе человекоподобны. И откровенны. Впрочем, если учесть, что мужчин во всем таборе почти не осталось – интересно, почему? – это было понятно.
– Я пришел сказать, – начал было Ростик, опасаясь, чтобы кто-то из аймихо не подумал, что он уже давно подсматривает за купальщицами, – что в этих водах есть Фоп-фалла. И викрамы.
– Фопа мы попросили уйти, – ответила одна из девиц.
Она говорила с заметным певучим акцентом и интонировала фразу совсем по-другому, нежели привык Ростик. Но ее слова все равно были понятны. Конечно, можно было посмеяться над этой речью, но не хотелось. За пару месяцев Рост не выучил бы и сотни слов на чужом языке, а эти ребята…
– И викрамы нам не помеха, – произнес другой голос. Из темноты выступила загорелая… Винрадка или Баяпошка? Она была очень красива, на коже еще сверкали от близких костров капли морской воды. – Кажется, так вы говорите?
– Говорим, – согласился Рост.
– С местными мы можем столковаться. Вот если бы тут были океанские рыболюди, тогда… Но все-таки спасибо. Ты беспокоился за нас?
– Я беспокоился за детей. – Все-таки он не мог говорить с девушкой, на которой не было ни одной полоски материи. – Я лучше пойду.
– Хорошо, – согласились девушки чуть не хором. – Когда сделаешь свои дела, приходи. Мы будем купаться очень долго, тут спокойная вода.
Но Рост знал, пока он не поговорит с теми, кто собирается сделать из него Познающего, пока не разберется в этике этих аймихо, больше он к девушкам близко не подойдет. Что ни говори, а даже после визита Евы это было для него сильным испытанием. Или это было испытанием для девушек?
Глава 4
Обучение началось дня через три, когда основные проблемы по устройству на новом месте были решены. Аймихо при этом выказали весьма спокойное отношение к Ростиковому нежеланию прямо сотрудничать с ними, словно настолько верили в успех, что и волноваться по этому поводу считали бессмысленным.
Он-то сам, впрочем, волновался, и изрядно. Сначала решил, что все это глупости и было бы только лучше, если бы его оставили в покое. Потом начал прикидывать, что могло бы произойти в его жизни, если бы он снова вернулся к былой активности, к карьере и службе в том значении, как он понимал ее, то есть честно, на благо города, а не отдельных его вождей. И к исходу второго дня вдруг вообразил, что аймихо тянут время, а на самом деле пора начинать.
Это навело его на неприятное подозрение, что новые соседи, или гости, или даже новая часть человечества Полдневья каким-то образом влияет на него, стараясь поднять восприимчивость ко всем тем догмам и методам, которым решили его научить. В самом деле, племени, способному менять каким-то образом русла подземных рек, вероятно, ничего не стоило изменить мысли одного человека, к тому же живущего неподалеку.
И все-таки этому Рост не очень поверил. Просто не мог допустить, что такое возможно. То есть с ним, как со всеми прочими, случилось в Полдневье столько странного, что он отвык от глупого материализма, которым была пронизана советская идеология на Земле. Он допускал, что в природе возможны ситуации, когда неизвестно отчего к человеку приходит новое знание. Еще он допускал, что сила духа, тайное желание, определенный образ мысли выстраивают события таким образом, что они как бы сами собой принимают желательный оборот. Но что можно вот так запросто, мимолетно влиять на него самого – этого он допустить не мог.
Обучение началось с утра. Причем Рост даже не очень-то и осознал, что оно началось. Просто к нему, сидящему на пороге дома, чистящему доспехи и обдумывающему, как бы заполучить пару коз и уткогусей от новых соседей, подошел Сатклихо, сел рядышком и вполне миролюбиво спросил:
– Надеюсь, мы не оскорбляем своей внешностью твое зрение?
– Ничуть, – бодро ответил Рост.
– Отлично, – кивнул старик. Подумал, добавил, как бы про себя: – Хорошо бы еще, конечно, твою восприимчивость на запахи проверить… Но пока попробуем обойтись без этого. – Он с уважением посмотрел на Ростиковы железные доспехи и спросил, меняя тему: – А наши девушки тебе как показались?
– Красивые, – безрадостно проговорил Рост.
– Понимаешь, я не просто так спрашиваю. Если ты не будешь находиться в состоянии полного физического комфорта, мы не сможем…
Последняя формулировка сразила Ростика.
– Послушай, Сатклихо, ты сколько времени учил русский?
– Лет семь, едва мы приняли решение двинуться в вашу сторону.
– Вы в то время находились очень далеко?
– Для Полдневья – не очень. Мы были в состоянии вас ощутить, прочитать и, конечно, до вас добраться. Что и проделали.
– Телепатически?
– Очень узконаправленной, длиннофокусной телепатией. Собственно, это уже не телепатия, это скорее… Волновой перехват. – Старец потер руки, словно ощущая в них какое-то неприятное жжение, встряхнул их, словно сбрасывал капли воды, и добавил: – В любом случае следует признать, нам повезло. Такая сходимость по физиологии, по генетике… Я даже начинаю подозревать, что это не случайно. Мы – выходцы из одного и того же мира.
– У нас на Земле никто не знает телепатии.
– Во-первых, никто не знает, из каких мы времен, может быть, мы ваши давние предки, когда цивилизации могли иметь другой психофизиологический режим, вполне позволяющий развить не только телепатию, но многое другое. А во-вторых, мы можем оказаться вашими потомками. То, что мы прибыли в Полдневье на четыре тысячи лет раньше, ничего не доказывает.
– Как звучит ваш язык?
– Ты хочешь по звучанию слов понять, происходим ли мы из одного мира?
Казалось, Сатклихо поражен такой глупостью. Но Рост и сам уже все понял.
– Нет, просто… Согласен, это в самом деле не очень умно. – Чтобы не попадать впросак, он как следует поразмыслил, прежде чем задал следующий вопрос: – Четыре тысячи лет – это много. Вот только… вы что же, всегда вот так бродяжничали?
– Бродяжничество разрушает культуру. Вернее, невозможно подняться выше определенного, очень низкого уровня… Не спрашивай, почему так происходит, я не смогу объяснить, не используя базовых элементов нашей науки об обществе, которых ты не знаешь. – Сатклихо подумал и добавил очень жестко: – Мы были довольно развитой расой здесь примерно на протяжении трех тысяч лет. У нас была хорошая специализация… Но мы проиграли войну, которую не должны были начинать. И вот теперь находимся на грани физического истребления.
– Специализация – что это такое?
– Каждое разумное сообщество тут имеет ту или иную специализацию. Проще говоря, раса делает то, что у нее лучше получается. Есть математики, есть биологи, лингвисты, солдаты, крестьяне.
– Кем были вы?
Сатклихо помедлил, прежде чем ответил:
– Мы были жрецами. Пытались выстроить из разных верований единый, эффективный для Полдневья культ.
– Общую для всех веру?
– Не только веру. Но личностные методы развития. Персональные схемы постижения божественной воли и отклонения от нее.
– Разве нечто божественное может отклониться от предназначения?
Сатклихо усмехнулся.
– Предусматривая в каждом человеке свободу воли, Абсолют, разумеется, предусмотрел и отклонение от идеальной, наиболее приемлемой для мира версии. Долг настоящего человека не доводить дело до этого, но если уж это случилось… Нужно исправлять положение. Вот мы сейчас, оказавшись в том состоянии, в каком ты нас застал, и пытаемся все исправить.
– С помощью человечества?
– С помощью человечества.
Страшное подозрение заползло в душу Ростика.
– Эй, а вы не пытаетесь исправить свои ошибки за наш счет? Не пробуете втравить нас…
– Неправильно, Ростислав. Мы, приняв крещение, стали едины. Мы есть вы, а вы, так сказать, выходцы с Земли, больше ими не являетесь… Вернее, конечно, являетесь, но практически… об этом можно забыть.
– Я понял. – Рост подумал. – Может, вы и правы. Но, выражаясь твоими словами, мы по-настоящему перемешаемся только тогда, когда у нас появятся общие дети. Если это возможно.
– Это возможно. И дети эти будут очень талантливые, – с явным удовольствием проговорил Сатклихо.
Новое подозрение возникло в Ростике. И оно было естественно у мужчины, жизнь которого, к сожалению, оказалась не самой удачной на личном, как говорится, фронте.
– А не хотите ли вы использовать наших?..
Он не договорил. Но его прокурорский тон не вызвал в Сатклихо ни малейшего затруднения в самом вопросе.
– Ваших женщин? – Он откровенно расхохотался. В его веселости было даже что-то обидное. – Все как раз наоборот. Сколько ты видел у нас мужчин? Мало, верно?
– Откуда я знаю, может, они все в Боловске остались?
– Они не остались в Боловске. Они все тут, и их столько, что мы не сможем даже надеяться на продолжение нашего рода без помощи ваших мужчин… Хотя бы в прежнем количестве. А желательно – с увеличением общей популяции. – Сатклихо помолчал, потом договорил: – Так что все наоборот. Мы предлагаем вам любовь наших женщин и рассчитываем, что детей, которые появятся, вы будете любить не меньше, чем рожденных от ваших природных жен.
– И все-таки, – решился Рост на самый неясный теперь вопрос, – почему вы так уверены, что дети появятся? Генетика, штука, хоть и проклятая, но тонкая.
– Почему «проклятая»? – удивился Сатклихо. – Генетика – обычная, как ей и положено быть.
– Это я так, – пробормотал Ростик, – наших вождей на Земле имею в виду.
– Мы не гадаем, – признался Сатклихо, – мы знаем, что все будет хорошо. Мы потратили на изучение вашей природной структуры…
Словно пелена спала с глаз Ростика. Он все понял, даже вскочил. Как оказалось, одна из плечевых пластин лежала у него на коленях, хотя он забыл о ней. Теперь она свалилась в пыль, и осталась там лежать, тускло поблескивая старой ковкой.
– Вы изучали кого-то из наших? Примерно так же, как учили язык – на расстоянии? Значит, вы выпотрошили сознание кого-то… – Догадавшись обо всем, Рост помертвевшими губами прошептал: – Антон? Как раз шесть с чем-то лет назад?
– Мы не знаем, как звали того юношу, сознание которого мы вынуждены были основательно… – Сатклихо помялся, – выпотрошить. Пойми, это было необходимо.
– Мы думали, это какой-то из эффектов Фоп-фалла. И все удивлялись, почему он больше не повторяет такой штуки?
– На самом деле Фоп-фалла нам помог, он словно охотничья собака указал на вас, – признался старец. – Если бы не он, мы бы могли вас не заметить. Кстати сказать, в тот момент мы двигались совсем в другую сторону, где на расстоянии полумиллиона километров находится племя, очень похожее на вас… Но это уже очень далеко, определить, подходило ли оно нам для ассимиляции, мы смогли бы, лишь приблизившись тысяч на двести километров. И то, если они сами не кочуют, а также если психологически способны принять нас.
Сатклихо задумался.
– Вы чуть не убили моего друга, – проговорил наконец Ростик.
– Он может погибнуть в бою. Ты будешь переживать за него?
– Да. Но вы, создав угрозу его жизни, автоматически попадаете в разряд врагов. Неужели это неясно?
Рост посмотрел на старика, сидящего рядом, словно бы новыми глазами. По виду это был почти обыкновенный старец, крепкий, с хорошей координацией, ясными глазами, чуть странными словами и жестами… И все-таки в нем проступило что-то чужое, словно бы только теперь стало ясно, что он и есть чужой. Может быть, эта чуждость ощущалась на уровне биополей? То, что они существуют, Ростик не сомневался ни на мгновение.
– Я вот что хочу спросить: ты будешь винить в его смерти командиров, отдавших приказ вступить в последний для него бой?
– Нет, конечно. Приказы диктуются обстоятельствами. Я сам десятки раз посылал людей в бой, зная, что вернутся не все.
– Вот и мы устроили этот… эксперимент, зная, что он может погибнуть, но учитывали все обстоятельства. И кстати, сделали что могли, чтобы он не погиб. Ведь он же не погиб?
– Он почти год был как раздавленная собака… – Ростик не мог бы объяснить, почему выбрал именно такое сравнение. – Даже говорить не мог.
– Это было необходимо. И мы помогли ему восстановиться потом. – Сатклихо вдруг прищурил левый глаз. – Скажи, тебя не удивило, что Антон, после того как потерял практически все свойства разума и внеразума, восстановился таким образом, что разница между прежним и нынешним человеком почти не заметна даже тебе, его другу?
Рост вынужден был признать, что думал об этом, хотя и не сумел разгадать эту загадку. Вслух он ничего ответить не успел, старец уже понял ответ.
– Мы помогали ему, одновременно через его сознание обучаясь русскому языку, одновременно вырабатывая схему ассимиляции, одновременно научившись вчитываться в других ваших граждан, чтобы…
Он замолчал, словно осознал, что сказал больше, чем хотел.
– Продолжай, что ты хотел сказать? Чтобы выбрать тех, кого вы будете обучать, а кого нет?
– Примерно, так.
– Не «примерно», а именно так. – Рост подумал. – Да, я буду обучаться на Познающего, или как вы это называете. Не потому, что вы разбудили у меня бешеное любопытство, что, кажется, пытались делать в последние дни, а просто потому, что, мне кажется, необходимо проверить чистоту ваших намерений. И сделать это проще всего через постижение того, чему вы можете нас, людей, научить.
– Это нас вполне устраивает, – быстро ответил Сатклихо. – Если не возражаешь, мы начнем сегодня же. – Он помолчал и добавил: – Вернее, уже начали.
Потом он произнес длинную лекцию о питании, в заключение велев Ростику изменить свой рацион. А вечером в Храм вошли почти два десятка стариков и пожилых женщин, многие из которых были куда старше Сатклихо, расселись по стеночке главного зала, кто на стульях, кто на полу, вывели Ростика в середину и принялись на него смотреть. Иногда они о чем-то переговаривались высокими, певучими голосами. Но русская речь проскакивала у них нечасто.
Ростик, сидя за главным столом Храма в окружении этих людей, с удивлением обнаружил, что состояние это ему скорее нравится. Иногда в разных частях тела возникало что-то похожее на щекотку, иногда не очень ясные мысли всплывали в его сознании, но не было страха, который проявил Антон во время той ночи, когда лишился разума. И довольно скоро исчезли опасения, что может что-то получиться не так.
Скорее всего это походило на горячую ванну, только не для тела, вернее, не только для тела, а прежде всего для разума. И эта ванна вымывала плохое, что в нем было, очищала не только мысли Ростика, но саму способность мыслить. То, что мышление можно перестроить словно обыкновенную машину, было для Ростика внове. Через неделю он обнаружил, что сеансов сидения в зале ему не хватает, и тогда он попробовал устроить похожий сеанс для себя самостоятельно. Пару раз у него не получилось, но на третий день вечером, едва начались обычные «посиделки», Сатклихо грозно произнес:
– Кто работал с Ростиславом в неполном составе? – при этом он осмотрел своих старцев.
Один из них, путая слова на русском и не очень внятном чужом языке, пробормотал:
– Неужели… Сатклихо со-задам па лиару… самобытно… вел-рикрум па лэт'аби.
Сатклихо при этом, казалось, лишился дыхания. Потом механически перевел:
– Неужели Сатклихо не видит, что юноша сам…
– Пытается продвинуться дальше? – закончил за него Ростик. И сам чуть не потерял дар речи. Оказалось, что слова чужого языка могли быть для него ясны. Звучали, хоть и не совсем по-русски, но очень, очень близко к нему.
– Видишь, Сатклихо, он очень способный, – удовлетворенно проговорила одна весьма пожилая женщина, которую старцы обычно замечали лишь в самых крайних случаях и которая на «заседания» являлась неаккуратно.
– Он такой способный, что, пожалуй, ты права, Бетра-хо, нужно думать о том, чтобы он не пережег свои способности раньше времени.
Так Рост обнаружил, что в его сознание вкладывается что-то помимо его воли и почти незаметно для него. Но еще более удивительное открытие он сделал, когда, как-то выйдя в осеннюю степь, вдруг обнаружил в себе способность произносить такие звуки, о существовании которых еще пару недель назад не подозревал. Вернувшись в Храм, он раздобыл зеркало и попытался заглянуть себе в глотку – недаром был сыном врача. И вот что обнаружил – глотка очень красная, верхнее нёбо сделалось слишком высоким, а от произношения самых обычных слов возникали боли, словно при ларингите.
Отозвав на вечерних занятиях Сатклихо в сторону, он спросил его:
– Послушай, вы не пытаетесь изменить природу моего тела?
– Конечно пытаемся, – удивившись, впрочем, довольно искусственно, признался старец. – Было бы смешно, если бы мы работали с… живым раствором, каким является человек, и не попытались сделать его более… изменчивым.
– Изменчивым? В каком смысле?
– Ты не сможешь выучить Единый язык, если мы не поможем тебе… в минимальной степени. Уверяю тебя.
– Единый язык… – слова звучали хорошо, как обещание безопасности. Кажется, именно они и убедили Ростика, что все, что с ним происходит, правильно. – Ладно, раз уж вы на это решились, лучше будет продолжать.
Сатклихо улыбнулся и даже слегка поклонился, приветствуя такое решение.
– Без сомнения, мой друг, – проговорил он странно изменившимся голосом.
Лишь заметив это, Рост осознал, что всю фразу без исключения старец проговорил на Едином. Но она была понятна. И к этому теперь следовало привыкать, хотя ощущение было странным – словно после привычной, предположим, пресной еды, его угостили чужеземными, очень пряными и острыми кушаньями, например грузинскими. Но ясность мышления, точность выражений в описании окружающего мира при этом не терялась.
Рост вздохнул, он и не знал, что это возможно. Лишь теперь, когда первый эксперимент так быстро и так… успешно завершился, Ростик начал подозревать, что главные открытия ему только предстоят.
Он-то сам, впрочем, волновался, и изрядно. Сначала решил, что все это глупости и было бы только лучше, если бы его оставили в покое. Потом начал прикидывать, что могло бы произойти в его жизни, если бы он снова вернулся к былой активности, к карьере и службе в том значении, как он понимал ее, то есть честно, на благо города, а не отдельных его вождей. И к исходу второго дня вдруг вообразил, что аймихо тянут время, а на самом деле пора начинать.
Это навело его на неприятное подозрение, что новые соседи, или гости, или даже новая часть человечества Полдневья каким-то образом влияет на него, стараясь поднять восприимчивость ко всем тем догмам и методам, которым решили его научить. В самом деле, племени, способному менять каким-то образом русла подземных рек, вероятно, ничего не стоило изменить мысли одного человека, к тому же живущего неподалеку.
И все-таки этому Рост не очень поверил. Просто не мог допустить, что такое возможно. То есть с ним, как со всеми прочими, случилось в Полдневье столько странного, что он отвык от глупого материализма, которым была пронизана советская идеология на Земле. Он допускал, что в природе возможны ситуации, когда неизвестно отчего к человеку приходит новое знание. Еще он допускал, что сила духа, тайное желание, определенный образ мысли выстраивают события таким образом, что они как бы сами собой принимают желательный оборот. Но что можно вот так запросто, мимолетно влиять на него самого – этого он допустить не мог.
Обучение началось с утра. Причем Рост даже не очень-то и осознал, что оно началось. Просто к нему, сидящему на пороге дома, чистящему доспехи и обдумывающему, как бы заполучить пару коз и уткогусей от новых соседей, подошел Сатклихо, сел рядышком и вполне миролюбиво спросил:
– Надеюсь, мы не оскорбляем своей внешностью твое зрение?
– Ничуть, – бодро ответил Рост.
– Отлично, – кивнул старик. Подумал, добавил, как бы про себя: – Хорошо бы еще, конечно, твою восприимчивость на запахи проверить… Но пока попробуем обойтись без этого. – Он с уважением посмотрел на Ростиковы железные доспехи и спросил, меняя тему: – А наши девушки тебе как показались?
– Красивые, – безрадостно проговорил Рост.
– Понимаешь, я не просто так спрашиваю. Если ты не будешь находиться в состоянии полного физического комфорта, мы не сможем…
Последняя формулировка сразила Ростика.
– Послушай, Сатклихо, ты сколько времени учил русский?
– Лет семь, едва мы приняли решение двинуться в вашу сторону.
– Вы в то время находились очень далеко?
– Для Полдневья – не очень. Мы были в состоянии вас ощутить, прочитать и, конечно, до вас добраться. Что и проделали.
– Телепатически?
– Очень узконаправленной, длиннофокусной телепатией. Собственно, это уже не телепатия, это скорее… Волновой перехват. – Старец потер руки, словно ощущая в них какое-то неприятное жжение, встряхнул их, словно сбрасывал капли воды, и добавил: – В любом случае следует признать, нам повезло. Такая сходимость по физиологии, по генетике… Я даже начинаю подозревать, что это не случайно. Мы – выходцы из одного и того же мира.
– У нас на Земле никто не знает телепатии.
– Во-первых, никто не знает, из каких мы времен, может быть, мы ваши давние предки, когда цивилизации могли иметь другой психофизиологический режим, вполне позволяющий развить не только телепатию, но многое другое. А во-вторых, мы можем оказаться вашими потомками. То, что мы прибыли в Полдневье на четыре тысячи лет раньше, ничего не доказывает.
– Как звучит ваш язык?
– Ты хочешь по звучанию слов понять, происходим ли мы из одного мира?
Казалось, Сатклихо поражен такой глупостью. Но Рост и сам уже все понял.
– Нет, просто… Согласен, это в самом деле не очень умно. – Чтобы не попадать впросак, он как следует поразмыслил, прежде чем задал следующий вопрос: – Четыре тысячи лет – это много. Вот только… вы что же, всегда вот так бродяжничали?
– Бродяжничество разрушает культуру. Вернее, невозможно подняться выше определенного, очень низкого уровня… Не спрашивай, почему так происходит, я не смогу объяснить, не используя базовых элементов нашей науки об обществе, которых ты не знаешь. – Сатклихо подумал и добавил очень жестко: – Мы были довольно развитой расой здесь примерно на протяжении трех тысяч лет. У нас была хорошая специализация… Но мы проиграли войну, которую не должны были начинать. И вот теперь находимся на грани физического истребления.
– Специализация – что это такое?
– Каждое разумное сообщество тут имеет ту или иную специализацию. Проще говоря, раса делает то, что у нее лучше получается. Есть математики, есть биологи, лингвисты, солдаты, крестьяне.
– Кем были вы?
Сатклихо помедлил, прежде чем ответил:
– Мы были жрецами. Пытались выстроить из разных верований единый, эффективный для Полдневья культ.
– Общую для всех веру?
– Не только веру. Но личностные методы развития. Персональные схемы постижения божественной воли и отклонения от нее.
– Разве нечто божественное может отклониться от предназначения?
Сатклихо усмехнулся.
– Предусматривая в каждом человеке свободу воли, Абсолют, разумеется, предусмотрел и отклонение от идеальной, наиболее приемлемой для мира версии. Долг настоящего человека не доводить дело до этого, но если уж это случилось… Нужно исправлять положение. Вот мы сейчас, оказавшись в том состоянии, в каком ты нас застал, и пытаемся все исправить.
– С помощью человечества?
– С помощью человечества.
Страшное подозрение заползло в душу Ростика.
– Эй, а вы не пытаетесь исправить свои ошибки за наш счет? Не пробуете втравить нас…
– Неправильно, Ростислав. Мы, приняв крещение, стали едины. Мы есть вы, а вы, так сказать, выходцы с Земли, больше ими не являетесь… Вернее, конечно, являетесь, но практически… об этом можно забыть.
– Я понял. – Рост подумал. – Может, вы и правы. Но, выражаясь твоими словами, мы по-настоящему перемешаемся только тогда, когда у нас появятся общие дети. Если это возможно.
– Это возможно. И дети эти будут очень талантливые, – с явным удовольствием проговорил Сатклихо.
Новое подозрение возникло в Ростике. И оно было естественно у мужчины, жизнь которого, к сожалению, оказалась не самой удачной на личном, как говорится, фронте.
– А не хотите ли вы использовать наших?..
Он не договорил. Но его прокурорский тон не вызвал в Сатклихо ни малейшего затруднения в самом вопросе.
– Ваших женщин? – Он откровенно расхохотался. В его веселости было даже что-то обидное. – Все как раз наоборот. Сколько ты видел у нас мужчин? Мало, верно?
– Откуда я знаю, может, они все в Боловске остались?
– Они не остались в Боловске. Они все тут, и их столько, что мы не сможем даже надеяться на продолжение нашего рода без помощи ваших мужчин… Хотя бы в прежнем количестве. А желательно – с увеличением общей популяции. – Сатклихо помолчал, потом договорил: – Так что все наоборот. Мы предлагаем вам любовь наших женщин и рассчитываем, что детей, которые появятся, вы будете любить не меньше, чем рожденных от ваших природных жен.
– И все-таки, – решился Рост на самый неясный теперь вопрос, – почему вы так уверены, что дети появятся? Генетика, штука, хоть и проклятая, но тонкая.
– Почему «проклятая»? – удивился Сатклихо. – Генетика – обычная, как ей и положено быть.
– Это я так, – пробормотал Ростик, – наших вождей на Земле имею в виду.
– Мы не гадаем, – признался Сатклихо, – мы знаем, что все будет хорошо. Мы потратили на изучение вашей природной структуры…
Словно пелена спала с глаз Ростика. Он все понял, даже вскочил. Как оказалось, одна из плечевых пластин лежала у него на коленях, хотя он забыл о ней. Теперь она свалилась в пыль, и осталась там лежать, тускло поблескивая старой ковкой.
– Вы изучали кого-то из наших? Примерно так же, как учили язык – на расстоянии? Значит, вы выпотрошили сознание кого-то… – Догадавшись обо всем, Рост помертвевшими губами прошептал: – Антон? Как раз шесть с чем-то лет назад?
– Мы не знаем, как звали того юношу, сознание которого мы вынуждены были основательно… – Сатклихо помялся, – выпотрошить. Пойми, это было необходимо.
– Мы думали, это какой-то из эффектов Фоп-фалла. И все удивлялись, почему он больше не повторяет такой штуки?
– На самом деле Фоп-фалла нам помог, он словно охотничья собака указал на вас, – признался старец. – Если бы не он, мы бы могли вас не заметить. Кстати сказать, в тот момент мы двигались совсем в другую сторону, где на расстоянии полумиллиона километров находится племя, очень похожее на вас… Но это уже очень далеко, определить, подходило ли оно нам для ассимиляции, мы смогли бы, лишь приблизившись тысяч на двести километров. И то, если они сами не кочуют, а также если психологически способны принять нас.
Сатклихо задумался.
– Вы чуть не убили моего друга, – проговорил наконец Ростик.
– Он может погибнуть в бою. Ты будешь переживать за него?
– Да. Но вы, создав угрозу его жизни, автоматически попадаете в разряд врагов. Неужели это неясно?
Рост посмотрел на старика, сидящего рядом, словно бы новыми глазами. По виду это был почти обыкновенный старец, крепкий, с хорошей координацией, ясными глазами, чуть странными словами и жестами… И все-таки в нем проступило что-то чужое, словно бы только теперь стало ясно, что он и есть чужой. Может быть, эта чуждость ощущалась на уровне биополей? То, что они существуют, Ростик не сомневался ни на мгновение.
– Я вот что хочу спросить: ты будешь винить в его смерти командиров, отдавших приказ вступить в последний для него бой?
– Нет, конечно. Приказы диктуются обстоятельствами. Я сам десятки раз посылал людей в бой, зная, что вернутся не все.
– Вот и мы устроили этот… эксперимент, зная, что он может погибнуть, но учитывали все обстоятельства. И кстати, сделали что могли, чтобы он не погиб. Ведь он же не погиб?
– Он почти год был как раздавленная собака… – Ростик не мог бы объяснить, почему выбрал именно такое сравнение. – Даже говорить не мог.
– Это было необходимо. И мы помогли ему восстановиться потом. – Сатклихо вдруг прищурил левый глаз. – Скажи, тебя не удивило, что Антон, после того как потерял практически все свойства разума и внеразума, восстановился таким образом, что разница между прежним и нынешним человеком почти не заметна даже тебе, его другу?
Рост вынужден был признать, что думал об этом, хотя и не сумел разгадать эту загадку. Вслух он ничего ответить не успел, старец уже понял ответ.
– Мы помогали ему, одновременно через его сознание обучаясь русскому языку, одновременно вырабатывая схему ассимиляции, одновременно научившись вчитываться в других ваших граждан, чтобы…
Он замолчал, словно осознал, что сказал больше, чем хотел.
– Продолжай, что ты хотел сказать? Чтобы выбрать тех, кого вы будете обучать, а кого нет?
– Примерно, так.
– Не «примерно», а именно так. – Рост подумал. – Да, я буду обучаться на Познающего, или как вы это называете. Не потому, что вы разбудили у меня бешеное любопытство, что, кажется, пытались делать в последние дни, а просто потому, что, мне кажется, необходимо проверить чистоту ваших намерений. И сделать это проще всего через постижение того, чему вы можете нас, людей, научить.
– Это нас вполне устраивает, – быстро ответил Сатклихо. – Если не возражаешь, мы начнем сегодня же. – Он помолчал и добавил: – Вернее, уже начали.
Потом он произнес длинную лекцию о питании, в заключение велев Ростику изменить свой рацион. А вечером в Храм вошли почти два десятка стариков и пожилых женщин, многие из которых были куда старше Сатклихо, расселись по стеночке главного зала, кто на стульях, кто на полу, вывели Ростика в середину и принялись на него смотреть. Иногда они о чем-то переговаривались высокими, певучими голосами. Но русская речь проскакивала у них нечасто.
Ростик, сидя за главным столом Храма в окружении этих людей, с удивлением обнаружил, что состояние это ему скорее нравится. Иногда в разных частях тела возникало что-то похожее на щекотку, иногда не очень ясные мысли всплывали в его сознании, но не было страха, который проявил Антон во время той ночи, когда лишился разума. И довольно скоро исчезли опасения, что может что-то получиться не так.
Скорее всего это походило на горячую ванну, только не для тела, вернее, не только для тела, а прежде всего для разума. И эта ванна вымывала плохое, что в нем было, очищала не только мысли Ростика, но саму способность мыслить. То, что мышление можно перестроить словно обыкновенную машину, было для Ростика внове. Через неделю он обнаружил, что сеансов сидения в зале ему не хватает, и тогда он попробовал устроить похожий сеанс для себя самостоятельно. Пару раз у него не получилось, но на третий день вечером, едва начались обычные «посиделки», Сатклихо грозно произнес:
– Кто работал с Ростиславом в неполном составе? – при этом он осмотрел своих старцев.
Один из них, путая слова на русском и не очень внятном чужом языке, пробормотал:
– Неужели… Сатклихо со-задам па лиару… самобытно… вел-рикрум па лэт'аби.
Сатклихо при этом, казалось, лишился дыхания. Потом механически перевел:
– Неужели Сатклихо не видит, что юноша сам…
– Пытается продвинуться дальше? – закончил за него Ростик. И сам чуть не потерял дар речи. Оказалось, что слова чужого языка могли быть для него ясны. Звучали, хоть и не совсем по-русски, но очень, очень близко к нему.
– Видишь, Сатклихо, он очень способный, – удовлетворенно проговорила одна весьма пожилая женщина, которую старцы обычно замечали лишь в самых крайних случаях и которая на «заседания» являлась неаккуратно.
– Он такой способный, что, пожалуй, ты права, Бетра-хо, нужно думать о том, чтобы он не пережег свои способности раньше времени.
Так Рост обнаружил, что в его сознание вкладывается что-то помимо его воли и почти незаметно для него. Но еще более удивительное открытие он сделал, когда, как-то выйдя в осеннюю степь, вдруг обнаружил в себе способность произносить такие звуки, о существовании которых еще пару недель назад не подозревал. Вернувшись в Храм, он раздобыл зеркало и попытался заглянуть себе в глотку – недаром был сыном врача. И вот что обнаружил – глотка очень красная, верхнее нёбо сделалось слишком высоким, а от произношения самых обычных слов возникали боли, словно при ларингите.
Отозвав на вечерних занятиях Сатклихо в сторону, он спросил его:
– Послушай, вы не пытаетесь изменить природу моего тела?
– Конечно пытаемся, – удивившись, впрочем, довольно искусственно, признался старец. – Было бы смешно, если бы мы работали с… живым раствором, каким является человек, и не попытались сделать его более… изменчивым.
– Изменчивым? В каком смысле?
– Ты не сможешь выучить Единый язык, если мы не поможем тебе… в минимальной степени. Уверяю тебя.
– Единый язык… – слова звучали хорошо, как обещание безопасности. Кажется, именно они и убедили Ростика, что все, что с ним происходит, правильно. – Ладно, раз уж вы на это решились, лучше будет продолжать.
Сатклихо улыбнулся и даже слегка поклонился, приветствуя такое решение.
– Без сомнения, мой друг, – проговорил он странно изменившимся голосом.
Лишь заметив это, Рост осознал, что всю фразу без исключения старец проговорил на Едином. Но она была понятна. И к этому теперь следовало привыкать, хотя ощущение было странным – словно после привычной, предположим, пресной еды, его угостили чужеземными, очень пряными и острыми кушаньями, например грузинскими. Но ясность мышления, точность выражений в описании окружающего мира при этом не терялась.
Рост вздохнул, он и не знал, что это возможно. Лишь теперь, когда первый эксперимент так быстро и так… успешно завершился, Ростик начал подозревать, что главные открытия ему только предстоят.
Глава 5
Зима в том году наступила неожиданно. Просто как-то раз Фоп-фалла улегся на дно, резко ослабив свою активность, а Рост понял, что ощущает это, не выходя из дома. Вероятно, потому, что довольно долго жил в поле внимания этого чудного морского растения-зверя.
С этого же вечера прекратились массовые купания аймихо после наступления темноты, при свете костров… Удивительно, откуда они столько плавня брали, чтобы такие костры жечь? А еще через пару дней наступила зима. Даже снег выпал, и у самых береговых камней образовалась корочка непрочного, прозрачного в разводах льда.
Аймихо сразу засобирались. Сатклихо объяснил это просто:
– По снегу налетает борым. Они опасаются оказаться у него на пути.
– Боятся?
– Опасаются.
– А почему раньше не уехали? – спросил Рост. – Ведь вы все должны чувствовать приближение холодов.
– Мы чувствуем. Только нам работа с тобой не позволяла. И кроме того, нужно было перенаправить ручьи, чтобы они потекли по прежним руслам.
– Понятно. Что-то вроде уборки мусора, – усмехнулся Рост, но шутки не вышло. – Мусора мы оставляем мало. А с ручьями следует поступать еще аккуратней, – серьезно ответил старец.
– Ясно, – Рост изобразил на физиономии сложную гамму чувств. – Значит, мы расстаемся до следующего года?
– Почему? Учение продолжится. – Сатклихо подумал немного, внимательно вглядываясь в Ростика. – Если ты, Ростислав, нас не подведешь, то присутствия остальных старцев для инициализации уже не потребуется. Я все сделаю сам.
Рост понял, что и в его жизни что-то изменилось окончательно.
– Теперь ты будешь обрабатывать меня в одиночку?
Сатклихо потупился.
– Не совсем… – Он посмотрел на один из трех факелов, которые стали жечь главным образом для тепла, хотя в кухне топилась еще и печь. – Если позволишь, мне будут помогать дочери.
Рост выглянул за порог оборонительного тамбура Храма, сделанного для того, чтобы никто не мог, проскочив сразу все двери, оказаться в большом зале. По снегу, свежему, как выбеленная простыня, к его дому двигалось человек пятьдесят. Некоторые несли мешки со снедью, кто-то волок подобие санок, груженных домашней утварью. Рост занервничал.
– Их же будет двое? Но у меня не так много места…
– Видишь ли, – почти торжественно проговорил Сатклихо. – Пурпурные губиски, что жили у тебя, решили, что им будет лучше в наших кибитках.
Рост подозрительно уставился на старца, который спокойно ждал Ростиковой реакции.
– Вы убедили их освободить место тебе и дочерям?
– Мы их ни в чем не убеждали. Они неплохо прожили тут несколько лет, а теперь почему-то решили, что в нашем окружении им будет безопаснее. Среди обычных людей они, как военнопленные, находятся вынужденно, а с нами…
– Они пару раз хотели переселиться то ли к дварам, то ли к пернатым. Но каждый раз требовали некоторое количество зерна, сушеной рыбы, зелени, чтобы не голодать хотя бы на первых порах. Я выделял им эту еду, но они, поразмыслив, отказывались уходить, потому что забрать все с собой не могли.
– Сейчас все решилось само собой и можно не тревожиться о мелочах…
– Пищу ты считаешь не слишком важным фактором? – Рост удивился.
Еда была для него священна. После трех зим, когда он дважды чуть не умер с Винторуком от голода и цинги, он не считал мешки с рыбой или зерном незначительной частью жизни. Скорее наоборот. Но Сатклихо полагал иначе.
С этого же вечера прекратились массовые купания аймихо после наступления темноты, при свете костров… Удивительно, откуда они столько плавня брали, чтобы такие костры жечь? А еще через пару дней наступила зима. Даже снег выпал, и у самых береговых камней образовалась корочка непрочного, прозрачного в разводах льда.
Аймихо сразу засобирались. Сатклихо объяснил это просто:
– По снегу налетает борым. Они опасаются оказаться у него на пути.
– Боятся?
– Опасаются.
– А почему раньше не уехали? – спросил Рост. – Ведь вы все должны чувствовать приближение холодов.
– Мы чувствуем. Только нам работа с тобой не позволяла. И кроме того, нужно было перенаправить ручьи, чтобы они потекли по прежним руслам.
– Понятно. Что-то вроде уборки мусора, – усмехнулся Рост, но шутки не вышло. – Мусора мы оставляем мало. А с ручьями следует поступать еще аккуратней, – серьезно ответил старец.
– Ясно, – Рост изобразил на физиономии сложную гамму чувств. – Значит, мы расстаемся до следующего года?
– Почему? Учение продолжится. – Сатклихо подумал немного, внимательно вглядываясь в Ростика. – Если ты, Ростислав, нас не подведешь, то присутствия остальных старцев для инициализации уже не потребуется. Я все сделаю сам.
Рост понял, что и в его жизни что-то изменилось окончательно.
– Теперь ты будешь обрабатывать меня в одиночку?
Сатклихо потупился.
– Не совсем… – Он посмотрел на один из трех факелов, которые стали жечь главным образом для тепла, хотя в кухне топилась еще и печь. – Если позволишь, мне будут помогать дочери.
Рост выглянул за порог оборонительного тамбура Храма, сделанного для того, чтобы никто не мог, проскочив сразу все двери, оказаться в большом зале. По снегу, свежему, как выбеленная простыня, к его дому двигалось человек пятьдесят. Некоторые несли мешки со снедью, кто-то волок подобие санок, груженных домашней утварью. Рост занервничал.
– Их же будет двое? Но у меня не так много места…
– Видишь ли, – почти торжественно проговорил Сатклихо. – Пурпурные губиски, что жили у тебя, решили, что им будет лучше в наших кибитках.
Рост подозрительно уставился на старца, который спокойно ждал Ростиковой реакции.
– Вы убедили их освободить место тебе и дочерям?
– Мы их ни в чем не убеждали. Они неплохо прожили тут несколько лет, а теперь почему-то решили, что в нашем окружении им будет безопаснее. Среди обычных людей они, как военнопленные, находятся вынужденно, а с нами…
– Они пару раз хотели переселиться то ли к дварам, то ли к пернатым. Но каждый раз требовали некоторое количество зерна, сушеной рыбы, зелени, чтобы не голодать хотя бы на первых порах. Я выделял им эту еду, но они, поразмыслив, отказывались уходить, потому что забрать все с собой не могли.
– Сейчас все решилось само собой и можно не тревожиться о мелочах…
– Пищу ты считаешь не слишком важным фактором? – Рост удивился.
Еда была для него священна. После трех зим, когда он дважды чуть не умер с Винторуком от голода и цинги, он не считал мешки с рыбой или зерном незначительной частью жизни. Скорее наоборот. Но Сатклихо полагал иначе.