Страница:
Нет, почти закричал Рост внутренне, гигант не виноват, что-то пошло не так, как нужно, а он создан, чтобы служить человеку, нести его в себе! Все-таки эту дурацкую волну паники он погасил не сразу. Поэтому пришлось еще ждать. Рост был уверен, если бы он так глупо, импульсивно не подумал об опасности, птерозавр сел бы раньше, а теперь он снова бесшумно кружил над ними в ночной вышине.
И все-таки… Раздался тяжелый плеск почти перед ними, метрах в двадцати, не дальше. От ударов крыльев зверя о воздух ветер растрепал мамину прическу. Рост подрагивающей рукой откинул одеяло, которое так заботливо подоткнула вокруг него Василиса, слегка стесняясь наготы и слабости, попробовал подняться.
– Ты как цыпленок, – отчетливо на едином сказал Барон, подразумевая, очевидно, человеческих кур, и где он только этому научился… – Я помогу тебе влезть в зверя.
Поднял за плечи и повел. Батат последовала было за ними, но Барон приказал:
– Останься.
Так вот вырчох и дотащил Роста до птерозавра, который делал вид, будто вся суета его не касается, он пил, опустив голову. Потом, закинув голову, как это делают воробьи, набросил воду на шею, волнообразным движением прокатил ее до спины.
– Тихо, – попросил его Ростик шепотом. Он был уверен, что гигант все понимает.
Барон чуть запнулся, все-таки доволок Ростика до спины гиганта, возвышающейся над ними, словно огромный валун. Птерозавр подумал, потом опустился на брюхо и даже слегка перекатился на бок, подставляя свой горб. Ростик попробовал выпрямиться, ему это не удалось, он действительно был слишком слаб.
– Не везет тебе с наездниками, летатель, – сказал он снова шепотом.
Оперся рукой, подтащил свое тело вверх и тогда уже не столько сам, сколько с помощью Барона и встречных движений птерозавра ввинтился в его полог. Вползал в него неловко, опираясь даже на самые нежные и мягкие ткани, возможно, причиняя летателю боль, но тот терпел.
Улегся не сразу, почему-то пришлось еще покататься с боку на бок, почувствовал, как от боли подрагивает все тело зверя, и вдруг понял, что устроился. Мускулы полога гиганта привычно обхватили его, маска наделась на лицо сама собой, теперь он находился в птерозавре почти правильно. Что-то было не совсем хорошо, но в целом он все-таки устроился.
Дыхание сначала было трудным, лишь потом Рост понял, что запыхался от своих упражнений, но это быстро прошло. Он стал слышать, потом видеть, потом стал сливаться с телом гиганта. Пока только с телом, рассудок зверя еще не принимал его, как и не пытался обследовать, каков же этот новый наездник, что в нем хорошего, о чем он думает, что чувствует. Завоевать его расположение Ростику только предстояло.
Птерозавр выбрался из ручья, на другую от людей сторону, покрутил головой, словно все происходящее ему не нравилось, и попробовал взлететь. Разогнался, как они обычно делали, подскочил и… тяжко плюхнулся на камни. Снова принялся разгоняться.
Эх друг, начал Ростик почти говорить ему, ты не слишком удачно взлетаешь. Ничего, я тебя научу… Он помог, это было странно, но и вместе с тем довольно привычно, словно бы плаваешь в незнакомой касатке. Они поднялись, птерозавр прятал свои ощущения от Роста, словно черный котенок забился в дальний угол очень темной комнаты, никак невозможно было его понять.
Ты не суетись, подсказал ему Ростик, просто летай… И только тогда понял, что летатель голоден, да еще как. Рост сосредоточился в том состоянии, в каком он находился, ему было нелегко сразу сообразить, что следует делать. Потом он решился, стал смотреть. Внизу, под ними с птерозавром, к заводу шли вырчохи, мама и Василиса. Их освещал факел, но и за кругом света теперь было все видно, по человеческим меркам – в полной тьме. А там собиралась стая гиеномедведей. Они были плотные и косматые, с клыками и вели себя агрессивно. Когда-то Рост дрался с такими, вместе с Квадратным и Пестелем.
Сейчас, попросил он летателя, не торопись, прицеливайся наверняка, я-то тебе в этом не помощник, не очень обучен летать. Они прицелились, потом вошли в пике, птерозавр испугался, он откровенно боялся не успеть развернуть крылья и потому разбиться о землю, но ему все-таки удалось подхватить одного зверя на бреющем. Тогда стая попробовала ухватить летателя за лапы, но им не хватило скорости. Поднялись, у Роста закружилась голова; чтобы в гиганте да так плохо себя чувствовать, это с ним было впервые.
Взлетели, пожалуй, чрезмерно высоко при такой близости к Олимпу, потом сбросили гиеномедведя, тот расшибся до такой степени, что, когда птерозавр стал его есть, ему и мясо-то рвать не приходилось, оно превратилось почти в желе. Тогда выяснилось, что улетели они от стаи не слишком далеко, и стая их атаковала, чтобы сожрать собрата. Ничего, снова принялся утешать Рост летателя, нового сейчас захватим и отойдем подальше, чтобы ты успел насытиться. Так и сделали.
Потом поохотились на небольших степных сайгаков километрах в пяти-семи от места, где находилась стая хищников, тогда птерозавр немного подобрел. Взлетал он все-таки плохо, долго разгонялся и неуверенно подскакивал в воздух, но это можно было и потренировать, Рост уже представлял, как это сделать. А потом он… уснул, самым обыденным образом, уже не впадая в забытье, в котором побывал, когда вызывал зверя к заводу. Проснулся он, осознав, что солнце включилось и летатель не знает, как теперь быть.
Ты правильно все делаешь, сказал ему Ростик, стараясь не соврать в мельчайших ощущениях. Ты молодец, рожден для того, чтобы летать и охотиться. Сам смотри, как хорошо получается.
Пожалуй, лишь тогда он почувствовал, что в гигантском звере, способном убивать пауков, летать на немыслимые расстояния, вдруг стала пробуждаться… Нет, еще не уверенность, для этого ему следовало переучиваться, возможно, многие месяцы, но в нем начинала прорастать радость бытия. И это тотчас отозвалось в Ростике, он тоже стал… разгонять эту радость, и так вот, раскачивая друг друга, словно на качелях, они стали перебрасываться ощущением удовольствия, как мячиком в хорошем волейбольном кругу.
К вечеру Ростик уже не думал о том, что пребывание в этом птерозавре могло быть опасным, он даже окреп, сказалась способность гигантов лечить своих наездников. К тому же летать было так приятно.
Они парили не очень высоко, потолок у этого летателя был, пожалуй, метров триста, не больше, то есть гораздо ниже, чем у других таких же гигантов, но и это, подумал Ростик, можно будет восстановить. Хотя, он даже удивлялся, как же этот зверь перетаскивался через перевал у Олимпа, который проходил на высоте метров пятисот, не меньше, где уже едва хватало воздуха для дыхания.
И тогда он пожалел зверя по-настоящему. Это же надо, такую мощь, такое физическое великолепие привести в состояние едва ли не разрухи!
На третий день, когда и Ростик уже оклемался от своего очередного ментального штурма, и птерозавр больше доверял новому наезднику, они впервые как бы разговорились. Друг, поведал ему Ростик, мне нужно знать, что произошло. Хотя он уже знал, что главной причиной смерти Астахова и многочисленных дефектов в технике полета у птерозавра стала неуверенность пилота в его возможностях. Но было также очевидно, что не все так просто. Астахов был не дуралей какой-нибудь, а опытный летчик, который неплохо воевал, у которого было за плечами очень многое. И вдруг такой прокол – не сумел приручить зверя, да еще и сам погиб… В этом самом пологе без малейших признаков насильственной смерти.
Вот что с Астаховым случилось, ты и должен мне рассказать, внушал он птерозавру. Покажи мне все, что у вас произошло, что с ним и тобой приключилось.
Летатель сразу зажался, он боялся повторить тот путь, который привел Астахова к гибели. Это нужно сделать, убеждал Ростик гиганта, это необходимо, чтобы мы поняли, что могут делать другие птерозавры и их наездники, а чего они делать не должны. Мы осторожненько выведаем предел этих возможностей и расскажем людям… да, создадим технику безопасности для наездников, чтобы больше никто не умирал так нелепо.
Погибнут еще многие, полусказал-полуподумал птерозавр. Рост даже дернулся, когда получил этот ответ. Но это соображение было явственным, четким, едва ли не столь же чистым, как и разговоры, которые они непонятным образом вели между собой в касатках.
Теперь я с тобой, сказал он летателю, и мы все равно должны это сделать. Тем более что ты такой умный. Умный-то я умный, снова почти сказал ему летатель, но это ни к чему хорошему не приведет. А ты попробуй, посоветовал ему Ростик, давай вместе попробуем. Вот увидишь, у нас получится.
И они полетели вдоль Олимпийской гряды, чтобы выйти в Водный мир не через перевал, а вокруг гор, примерно в том месте, где обосновался со своим складом химических бомб Бабурин. Это навело Роста на мысль, что, возможно, придется выходить из летателя, чтобы сообщить Бабурину о гибели его дочери, о том, как это произошло… Лишь потом он вспомнил, что это видели аймихо в машине под заводом, и конечно, передали ему.
Когда он решил все-таки не вылезать из гиганта, то отчетливо уловил… даже не вздох, а всхлип облегчения от того, что он не покинет этого зверя, останется с ним. Тогда снова пришлось успокаивать зверя, отчетливо ощущая, как бешено от этих опасений бьется гигантское сердце, как сбивается дыхание гиганта, как даже его крылья не совсем правильно загребают воздух.
Как всегда в таких случаях Ростик делал с гигантами, он принялся его немного насильственно кормить. Они убили очень красивого зверя, похожего на небольшого бизона, и сожрали в нем самые вкусные куски. И тогда впервые за эти дни Ростик вдруг понял, что и его кормежка в этом гиганте была какой-то полускисшей, невкусной, но вот теперь, когда они стали общаться получше, и питательная смесь для наездника стала качественней. Она еще не была той восхитительной амброзией, которой его кормил Левиафан, но ее уже можно было глотать не давясь.
Вот видишь, все может быть очень хорошо, друг… А пройти путь, который стал для Астахова последним, нам все-таки придется. И впервые, пожалуй, за все дни, что он уговаривал летателя, получил в ответ – придется. В общем, так и должно было случиться, постепенно все налаживалось. Вот только – что ждало его на том конце пути, пройти который теперь они были почти готовы?
15
16
И все-таки… Раздался тяжелый плеск почти перед ними, метрах в двадцати, не дальше. От ударов крыльев зверя о воздух ветер растрепал мамину прическу. Рост подрагивающей рукой откинул одеяло, которое так заботливо подоткнула вокруг него Василиса, слегка стесняясь наготы и слабости, попробовал подняться.
– Ты как цыпленок, – отчетливо на едином сказал Барон, подразумевая, очевидно, человеческих кур, и где он только этому научился… – Я помогу тебе влезть в зверя.
Поднял за плечи и повел. Батат последовала было за ними, но Барон приказал:
– Останься.
Так вот вырчох и дотащил Роста до птерозавра, который делал вид, будто вся суета его не касается, он пил, опустив голову. Потом, закинув голову, как это делают воробьи, набросил воду на шею, волнообразным движением прокатил ее до спины.
– Тихо, – попросил его Ростик шепотом. Он был уверен, что гигант все понимает.
Барон чуть запнулся, все-таки доволок Ростика до спины гиганта, возвышающейся над ними, словно огромный валун. Птерозавр подумал, потом опустился на брюхо и даже слегка перекатился на бок, подставляя свой горб. Ростик попробовал выпрямиться, ему это не удалось, он действительно был слишком слаб.
– Не везет тебе с наездниками, летатель, – сказал он снова шепотом.
Оперся рукой, подтащил свое тело вверх и тогда уже не столько сам, сколько с помощью Барона и встречных движений птерозавра ввинтился в его полог. Вползал в него неловко, опираясь даже на самые нежные и мягкие ткани, возможно, причиняя летателю боль, но тот терпел.
Улегся не сразу, почему-то пришлось еще покататься с боку на бок, почувствовал, как от боли подрагивает все тело зверя, и вдруг понял, что устроился. Мускулы полога гиганта привычно обхватили его, маска наделась на лицо сама собой, теперь он находился в птерозавре почти правильно. Что-то было не совсем хорошо, но в целом он все-таки устроился.
Дыхание сначала было трудным, лишь потом Рост понял, что запыхался от своих упражнений, но это быстро прошло. Он стал слышать, потом видеть, потом стал сливаться с телом гиганта. Пока только с телом, рассудок зверя еще не принимал его, как и не пытался обследовать, каков же этот новый наездник, что в нем хорошего, о чем он думает, что чувствует. Завоевать его расположение Ростику только предстояло.
Птерозавр выбрался из ручья, на другую от людей сторону, покрутил головой, словно все происходящее ему не нравилось, и попробовал взлететь. Разогнался, как они обычно делали, подскочил и… тяжко плюхнулся на камни. Снова принялся разгоняться.
Эх друг, начал Ростик почти говорить ему, ты не слишком удачно взлетаешь. Ничего, я тебя научу… Он помог, это было странно, но и вместе с тем довольно привычно, словно бы плаваешь в незнакомой касатке. Они поднялись, птерозавр прятал свои ощущения от Роста, словно черный котенок забился в дальний угол очень темной комнаты, никак невозможно было его понять.
Ты не суетись, подсказал ему Ростик, просто летай… И только тогда понял, что летатель голоден, да еще как. Рост сосредоточился в том состоянии, в каком он находился, ему было нелегко сразу сообразить, что следует делать. Потом он решился, стал смотреть. Внизу, под ними с птерозавром, к заводу шли вырчохи, мама и Василиса. Их освещал факел, но и за кругом света теперь было все видно, по человеческим меркам – в полной тьме. А там собиралась стая гиеномедведей. Они были плотные и косматые, с клыками и вели себя агрессивно. Когда-то Рост дрался с такими, вместе с Квадратным и Пестелем.
Сейчас, попросил он летателя, не торопись, прицеливайся наверняка, я-то тебе в этом не помощник, не очень обучен летать. Они прицелились, потом вошли в пике, птерозавр испугался, он откровенно боялся не успеть развернуть крылья и потому разбиться о землю, но ему все-таки удалось подхватить одного зверя на бреющем. Тогда стая попробовала ухватить летателя за лапы, но им не хватило скорости. Поднялись, у Роста закружилась голова; чтобы в гиганте да так плохо себя чувствовать, это с ним было впервые.
Взлетели, пожалуй, чрезмерно высоко при такой близости к Олимпу, потом сбросили гиеномедведя, тот расшибся до такой степени, что, когда птерозавр стал его есть, ему и мясо-то рвать не приходилось, оно превратилось почти в желе. Тогда выяснилось, что улетели они от стаи не слишком далеко, и стая их атаковала, чтобы сожрать собрата. Ничего, снова принялся утешать Рост летателя, нового сейчас захватим и отойдем подальше, чтобы ты успел насытиться. Так и сделали.
Потом поохотились на небольших степных сайгаков километрах в пяти-семи от места, где находилась стая хищников, тогда птерозавр немного подобрел. Взлетал он все-таки плохо, долго разгонялся и неуверенно подскакивал в воздух, но это можно было и потренировать, Рост уже представлял, как это сделать. А потом он… уснул, самым обыденным образом, уже не впадая в забытье, в котором побывал, когда вызывал зверя к заводу. Проснулся он, осознав, что солнце включилось и летатель не знает, как теперь быть.
Ты правильно все делаешь, сказал ему Ростик, стараясь не соврать в мельчайших ощущениях. Ты молодец, рожден для того, чтобы летать и охотиться. Сам смотри, как хорошо получается.
Пожалуй, лишь тогда он почувствовал, что в гигантском звере, способном убивать пауков, летать на немыслимые расстояния, вдруг стала пробуждаться… Нет, еще не уверенность, для этого ему следовало переучиваться, возможно, многие месяцы, но в нем начинала прорастать радость бытия. И это тотчас отозвалось в Ростике, он тоже стал… разгонять эту радость, и так вот, раскачивая друг друга, словно на качелях, они стали перебрасываться ощущением удовольствия, как мячиком в хорошем волейбольном кругу.
К вечеру Ростик уже не думал о том, что пребывание в этом птерозавре могло быть опасным, он даже окреп, сказалась способность гигантов лечить своих наездников. К тому же летать было так приятно.
Они парили не очень высоко, потолок у этого летателя был, пожалуй, метров триста, не больше, то есть гораздо ниже, чем у других таких же гигантов, но и это, подумал Ростик, можно будет восстановить. Хотя, он даже удивлялся, как же этот зверь перетаскивался через перевал у Олимпа, который проходил на высоте метров пятисот, не меньше, где уже едва хватало воздуха для дыхания.
И тогда он пожалел зверя по-настоящему. Это же надо, такую мощь, такое физическое великолепие привести в состояние едва ли не разрухи!
На третий день, когда и Ростик уже оклемался от своего очередного ментального штурма, и птерозавр больше доверял новому наезднику, они впервые как бы разговорились. Друг, поведал ему Ростик, мне нужно знать, что произошло. Хотя он уже знал, что главной причиной смерти Астахова и многочисленных дефектов в технике полета у птерозавра стала неуверенность пилота в его возможностях. Но было также очевидно, что не все так просто. Астахов был не дуралей какой-нибудь, а опытный летчик, который неплохо воевал, у которого было за плечами очень многое. И вдруг такой прокол – не сумел приручить зверя, да еще и сам погиб… В этом самом пологе без малейших признаков насильственной смерти.
Вот что с Астаховым случилось, ты и должен мне рассказать, внушал он птерозавру. Покажи мне все, что у вас произошло, что с ним и тобой приключилось.
Летатель сразу зажался, он боялся повторить тот путь, который привел Астахова к гибели. Это нужно сделать, убеждал Ростик гиганта, это необходимо, чтобы мы поняли, что могут делать другие птерозавры и их наездники, а чего они делать не должны. Мы осторожненько выведаем предел этих возможностей и расскажем людям… да, создадим технику безопасности для наездников, чтобы больше никто не умирал так нелепо.
Погибнут еще многие, полусказал-полуподумал птерозавр. Рост даже дернулся, когда получил этот ответ. Но это соображение было явственным, четким, едва ли не столь же чистым, как и разговоры, которые они непонятным образом вели между собой в касатках.
Теперь я с тобой, сказал он летателю, и мы все равно должны это сделать. Тем более что ты такой умный. Умный-то я умный, снова почти сказал ему летатель, но это ни к чему хорошему не приведет. А ты попробуй, посоветовал ему Ростик, давай вместе попробуем. Вот увидишь, у нас получится.
И они полетели вдоль Олимпийской гряды, чтобы выйти в Водный мир не через перевал, а вокруг гор, примерно в том месте, где обосновался со своим складом химических бомб Бабурин. Это навело Роста на мысль, что, возможно, придется выходить из летателя, чтобы сообщить Бабурину о гибели его дочери, о том, как это произошло… Лишь потом он вспомнил, что это видели аймихо в машине под заводом, и конечно, передали ему.
Когда он решил все-таки не вылезать из гиганта, то отчетливо уловил… даже не вздох, а всхлип облегчения от того, что он не покинет этого зверя, останется с ним. Тогда снова пришлось успокаивать зверя, отчетливо ощущая, как бешено от этих опасений бьется гигантское сердце, как сбивается дыхание гиганта, как даже его крылья не совсем правильно загребают воздух.
Как всегда в таких случаях Ростик делал с гигантами, он принялся его немного насильственно кормить. Они убили очень красивого зверя, похожего на небольшого бизона, и сожрали в нем самые вкусные куски. И тогда впервые за эти дни Ростик вдруг понял, что и его кормежка в этом гиганте была какой-то полускисшей, невкусной, но вот теперь, когда они стали общаться получше, и питательная смесь для наездника стала качественней. Она еще не была той восхитительной амброзией, которой его кормил Левиафан, но ее уже можно было глотать не давясь.
Вот видишь, все может быть очень хорошо, друг… А пройти путь, который стал для Астахова последним, нам все-таки придется. И впервые, пожалуй, за все дни, что он уговаривал летателя, получил в ответ – придется. В общем, так и должно было случиться, постепенно все налаживалось. Вот только – что ждало его на том конце пути, пройти который теперь они были почти готовы?
15
Махать крыльями становилось все привычней и обыденней. До такой степени, что Рост, еще недавно покинувший Левиафана, начал отчетливо ощущать разницу между водой и воздухом. Вода держала сама, она грела, приносила пищу, по ее вкусу можно было очень многое узнать об этом мире, опять же эхолот помогал разобраться даже во сне, где дно, где верх, где берег, скалы, друзья, враги… Воздух почти не давал возможности так определиться. Лишь странное, едва заметное ощущение возникало где-то сзади, со стороны Боловска, иногда превращаясь в тонкий, мешающий думать, но в целом необходимый звук.
Ростик уже понимал, что это своего рода маяк, который в большей степени, чем в касатках, ощущали летучие гиганты. Если в воде этот звук был раздражающим, в воздухе к нему почему-то очень быстро привыкалось, он даже начинал казаться поддерживающим, словно похлопывание друга по плечу, мол, я знаю, ты тут, за тобой следят, чтобы ты не сбился с выбранного направления.
Ростик, привыкая летать, довольно долго обдумывал, а не совершает ли он ошибку, обходя Олимпийский хребет с востока, где он становился ниже, ведь Астахов, вполне возможно, умер над Водным миром, и тогда входить в эту необъятную болотную территорию с другой точки было бы неверным. Но в то же время он отчего-то понимал, что можно не тыкаться наугад, пробуя выйти на обратный маршрут, когда его летатель волок уже мертвого наездника, страдая от боли из-за его разложения в мягком пологе горба, а пересечь эту линию там, где наездник был еще жив. Так было спокойнее для гиганта, и можно было наладить с ним контакт, которого, похоже, не сумел добиться Астахов.
Почему же летатель не сбросил Астахова раньше? Ведь это было просто – присесть, раскрыть мускульный мешок с мертвым телом, как-нибудь выдавить его, например, погружаясь в воду или покатавшись на песке… Тем более гигант сделал это, добравшись до ручья у алюминиевого завода, но он не сбросил Астахова, пока не добрался до места, которое полагал самым безопасным на свете. Возможно, если бы удалось разобраться с этой странностью, тогда бы и пришла разгадка смерти Астахова.
Но даже после того, как Ростик нашел с гигантом общий язык, он ничего не мог определить в его сознании, не мог найти ответов. Виновата была сложно спрятанная область в сознании гиганта, куда наезднику не было доступа. А прорываться туда силой Ростик не решался, вполне могло оказаться, что он и сам получил бы оттуда какой-нибудь удар, который мог убить его… Хотя нет, какой там удар! Летатель мог задушить или даже утопить его без труда, наездник ведь зависел от гиганта полностью. В общем, если и следовало разгадывать эту загадку, то по косвенным признакам, не вызывая у летателя негативных реакций.
И нельзя было настраивать его против этого расследования, бояться самому или пугать его, обвиняя в смерти человека. В конце концов виноват-то был не гигант, скорее всего, виноват был именно Астахов. Вот только – в чем?
Они вошли в Водный мир так спокойно, словно плыли по течению знакомой речки, словно и не было никаких других проблем, кроме как лететь, не уставая, да кормиться посытнее. А над этими бескрайними болотами, переполненными всякой живностью, кормиться было просто и лететь было несложно, потому что сыроватый воздух отлично поддерживал гиганта, даже иногда подбрасывал его вверх восходящими токами, как альбатроса над морем.
Как всегда, у Роста в гиганте смещалось представление о времени и расстоянии, которое они прошли. Поэтому он не знал точно, когда же они миновали хребет и вышли к болотам – через неделю после вылета с завода или чуть позже. Но прошло еще с пару деньков, и он вдруг понял, что слышит какие-то слова… Еще издалека, но уже понятно. Он прислушался и сам же удивился тому, что оказался неподготовлен к этому эффекту.
Оказалось, что ребята, которые дрались с пауками, вели между собой отрывистые, но вполне содержательные переговоры. Примерно, как в фильмах о войне, которые он смотрел еще на Земле, переговаривались летчики в бою. То есть он слышал что-то вроде – «Ева, помоги ему… Да не уходи сразу, Витек, поюли, иначе на луч наденут… Тут здоровая стая восьминогих, один не справлюсь, хоть до ночи… Не волнуйся, сейчас еще кто-нибудь подойдет…»
Ого, подумал Ростик, молодцы, колошматят пауков почем зря, посмотреть бы… Но почему-то летатель не соглашался идти к озеру, где стоял корабль, а забрал гораздо восточнее, чуть ли не в самое сердце пустынь, где обитали пауки. И Рост, памятуя, что его гигант должен все решать сам, нехотя покорился. Хотя и получилось, что он только присматривается к ребятам, их страшноватой, но правильной работе, а сам-то, сам… Но делать было нечего, то есть действительно приходилось скучновато парить изо дня в день сначала над болотами, а потом, когда их сменила после невысокой, вполне проходимой гряды пустыня, лететь еще и над песками – коренной территорией пауков.
Кстати, в этой гряде, более низкой, чем Олимпийская, его гигант попробовал серьезно обосноваться. Теперь он расхотел двигаться на юг, хотя прежде сам выбрал это направление, у него не было желания внедряться в пространство пауков, он их или боялся, или боялся чего-то, что с ними было связано. Тогда Ростику пришлось его все-таки слегка пришпорить.
Пустыня внизу сначала показалась на удивление однообразной. Ну, песок, иногда сформованный в какие-то слабые волны, вроде морской ряби, только неподвижные, разумеется. Если снизиться, сходство с морем становилось еще заметнее из-за гор вдали, как если бы там виднелся далекий берег.
Тут частенько возникали паучьи дорожки, их было видно с высоты, хотя на бреющем они расплывались и пропадали или не хватало внимания, чтобы их засечь. Рост вспомнил, что и дно моря, если смотреть из антиграва с высоты, читалось вполне удовлетворительно, а стоило спуститься, как все закрывал блеск воды – тут был схожий эффект.
Чтобы разогнать слишком спокойное течение времени, он попробовал поохотиться на отдельных пауков, и вот тогда-то получил сильнейший протест от летателя, который явственно отказывал наезднику, по сути, в простых маневрах – нырок за пауком, подъем с ним в воздух, до боли в крыльях и где-то в спине, потом сброс иногда отчаянно трепыхающегося комши, чтобы он разбился… Гигант протестовал против этой охоты, хотя поблизости не было ни одной сколько-нибудь серьезной команды с ружьями и, следовательно, опасности не возникало.
Заставить бывшего астаховского гиганта воевать Ростик не сумел, даже затратив на уговоры несколько дней. И ему пришлось с этим согласиться, потому что главной его задачей было совсем не уничтожение отдельных восьминогих.
Тем внимательнее он стал прислушиваться к тому, как воюют бойцы на западе от него. И многое в их улучшенной тактике для себя прояснил. Только одну штуку не понял. Случалось, что летатель, особенно умелый, под руководством какого-нибудь аса, например Евы, поднимаясь с пауком, уворачиваясь от выстрелов с Земли, от паучьей стаи, вдруг… Вот он был, вот он должен был неминуемо оказаться в следующей точке своей траектории… Но куда-то на миг пропадал, а потом оказывался метрах в двадцати или больше, совсем в другом месте, иногда даже направляясь в противоположную сторону! Словно совершил какой-то невероятный боевой разворот… И вся прицельная пальба восьминогих, разумеется, уходила в пустоту. При этом возникало впечатление, что несколько мгновений летающего гиганта с наездником просто не существовало. Рост это понял, когда подслушал не в меру разговорившегося Ромку, который, поднимаясь с захваченным пауком, попробовал осмысленно, как он сказал, «мерцать»… И звук его голоса при этом исчез, а появился с пропуском нескольких слогов.
Мерцание было настолько странным явлением, что Рост предложил своему гиганту слетать в ту сторону, выяснить, что же там происходит, но и это его летатель отверг. Складывалось впечатление, что та зона для него была закрыта, может быть, навсегда.
Бездельничая из-за странностей гиганта, они довольно неожиданно вышли к башне комши. Вернее, к новой башне, потому что Ростик отлично помнил, где находились две старые, которые он в компании других крейсеров когда-то бомбил. Ширы тогда сделали для людей специальное вещество, размягчающее каменноподобную лепнину, из которой пауки создавали свои башни, и те рухнули, не выдержав в размягченном состоянии собственного веса.
А восьминогие тем не менее заложили новую башню и аккуратно возводили ее на несколько сотен километров восточнее, чем прежние, которые еще можно было найти в пустыне, подобно древним, брошенным городам, превратившимся в груду неопрятных развалин. Рост не стал подлетать, чтобы рассмотреть эту новую стройку. Воспользовался лишь эффектом дальновидения гиганта и решил, что она напоминает картину Брейгеля с изображением вавилонской башни, только без реки перед ней, в которую упал Икар, и так же, как на картине, создавалось впечатление, что должно было пройти еще немало лет, чтобы она приняла сколько-нибудь законченную форму.
Его летатель, опять же непонятно почему, двинул дальше на восток, в сторону шхер, так недавно отвоеванных заливными викрамами. И неожиданно для себя, как почти все происходило в этом полете, оказался над джунглями, которые ковром покрывали юго-восточную часть континента. А ночью вышел к настоящей саванне, где росла довольно плотная трава и паслись бесчисленные животные, где кипела совсем не похожая на пустыню жизнь.
Рост покружил тут немного, пробуя сообразить: может, стоило именно здесь сажать траву ихну, а не со стороны леса дваров? Но теперь, пожалуй, об этом поздно было гадать, решение захватить пустыню восьминогих с запада, а не с востока, было принято, и к воплощению плана приложили изрядные усилия, хотя идея оказалась, пожалуй, неудачной.
А еще через пару дней они оказались над шхерами. Вот тут было очень красиво – изрезанные водой скалы, иногда довольно острые хребты, покрытые лесом или плотным кустарником, и настоящий водный лабиринт, как причудливо выстроенный собор, бесконечный, неохватный с самой большой высоты, на дне которого просматривались то города рыболюдей, то их плантации, а то и какие-то пастбища, куда они загоняли из моря рыбу, чтобы кормить молодняк.
Ростик даже стал думать, что поход с экспедиционным корпусом заливных викрамов и победа, которую они одержали, сделали его более внимательным и благонастроенным к этому месту и к жизни, которая тут кипела. Когда он находился в Левиафане, ему было не до любований, он воевал, дрался, спасал подчиненных касаток и своих викрамов. Теперь же он мог взглянуть на это не глазами участника, а со стороны, и то, что он теперь видел, ему понравилось. Да, это место стоило того, чтобы за него воевать, хотя ребят, которые тут погибли, все равно было жалко.
Налюбовавшись вдоволь, он нашел и крепость, которую строили на этих берегах люди. Будущий Порт-Артур, как предложил Ким. Тем более что определить это место было несложно, там даже с большого расстояния ощущалась такая бешеная активность, туда так часто подлетали и оттуда так часто поднимались антигравы. Его летатель просто направился туда, и Рост привычно решил с ним не спорить.
Когда они подлетели к этому месту, Ростик понял своего летателя – здесь было здорово! На плоском каменистом мысу возникала изрядная по разметке, которую уже при желании можно было распознать, крепость, образующая в плане неправильный шестиугольник. В трех ее гранях, будущих стенах, должны были возникнуть ворота, выходящие на три дороги. Одна вела по извилистому и высокому хребту в сторону той самой саванны, которой Рост еще несколько дней назад так искренне восхищался. Другая выходила на сложное переплетение каменных стен, разделяющих причудливым образом три разных фьорда, между которыми не было видно никакого водного соединения. Ростику и цвет воды в каждом из них почему-то показался разным, один был желтоват из-за обилия раковин, дающих металлические жемчужины, другой плескался светло-зеленой водой от каких-то мелких водорослей, третий, главный, где и обитали дружественные викрамы, блистал чистейшей голубизной.
А третьи ворота вели на короткий путь, который спускался к тому самому месту, где Рост, кажется, покинул своего Левиафана менее месяца назад. Там, как сказал Мурад, собирались строить пирсы, склады, площадки погрузки-выгрузки для купцов, что будут сюда приходить на своих кораблях.
На стройке суетилось множество всяких фигурок, людей, кстати, было меньше всего, зато много было волосатиков и пурпурных всех трех статей. Чуть в стороне от крепости, но довольно близко к ней уже имелось несколько строений, вероятно, для строителей, и имелась здоровенная посадочная площадка для антигравов.
Покружив над будущим портом, рассмотрев все как следует, Рост решительно пошел на посадку. Ему показалось, что теперь, когда он прошел этот путь, он мог немного пожить и не в гиганте. Хотя бы для того, чтобы не забыть, как люди разговаривают с помощью языка и гортани, без ментальных хитростей. И как пахнет, как жуется настоящая пища, а не только та смесь, которой его кормил гигант через вставленный в рот катетер.
Ростик уже понимал, что это своего рода маяк, который в большей степени, чем в касатках, ощущали летучие гиганты. Если в воде этот звук был раздражающим, в воздухе к нему почему-то очень быстро привыкалось, он даже начинал казаться поддерживающим, словно похлопывание друга по плечу, мол, я знаю, ты тут, за тобой следят, чтобы ты не сбился с выбранного направления.
Ростик, привыкая летать, довольно долго обдумывал, а не совершает ли он ошибку, обходя Олимпийский хребет с востока, где он становился ниже, ведь Астахов, вполне возможно, умер над Водным миром, и тогда входить в эту необъятную болотную территорию с другой точки было бы неверным. Но в то же время он отчего-то понимал, что можно не тыкаться наугад, пробуя выйти на обратный маршрут, когда его летатель волок уже мертвого наездника, страдая от боли из-за его разложения в мягком пологе горба, а пересечь эту линию там, где наездник был еще жив. Так было спокойнее для гиганта, и можно было наладить с ним контакт, которого, похоже, не сумел добиться Астахов.
Почему же летатель не сбросил Астахова раньше? Ведь это было просто – присесть, раскрыть мускульный мешок с мертвым телом, как-нибудь выдавить его, например, погружаясь в воду или покатавшись на песке… Тем более гигант сделал это, добравшись до ручья у алюминиевого завода, но он не сбросил Астахова, пока не добрался до места, которое полагал самым безопасным на свете. Возможно, если бы удалось разобраться с этой странностью, тогда бы и пришла разгадка смерти Астахова.
Но даже после того, как Ростик нашел с гигантом общий язык, он ничего не мог определить в его сознании, не мог найти ответов. Виновата была сложно спрятанная область в сознании гиганта, куда наезднику не было доступа. А прорываться туда силой Ростик не решался, вполне могло оказаться, что он и сам получил бы оттуда какой-нибудь удар, который мог убить его… Хотя нет, какой там удар! Летатель мог задушить или даже утопить его без труда, наездник ведь зависел от гиганта полностью. В общем, если и следовало разгадывать эту загадку, то по косвенным признакам, не вызывая у летателя негативных реакций.
И нельзя было настраивать его против этого расследования, бояться самому или пугать его, обвиняя в смерти человека. В конце концов виноват-то был не гигант, скорее всего, виноват был именно Астахов. Вот только – в чем?
Они вошли в Водный мир так спокойно, словно плыли по течению знакомой речки, словно и не было никаких других проблем, кроме как лететь, не уставая, да кормиться посытнее. А над этими бескрайними болотами, переполненными всякой живностью, кормиться было просто и лететь было несложно, потому что сыроватый воздух отлично поддерживал гиганта, даже иногда подбрасывал его вверх восходящими токами, как альбатроса над морем.
Как всегда, у Роста в гиганте смещалось представление о времени и расстоянии, которое они прошли. Поэтому он не знал точно, когда же они миновали хребет и вышли к болотам – через неделю после вылета с завода или чуть позже. Но прошло еще с пару деньков, и он вдруг понял, что слышит какие-то слова… Еще издалека, но уже понятно. Он прислушался и сам же удивился тому, что оказался неподготовлен к этому эффекту.
Оказалось, что ребята, которые дрались с пауками, вели между собой отрывистые, но вполне содержательные переговоры. Примерно, как в фильмах о войне, которые он смотрел еще на Земле, переговаривались летчики в бою. То есть он слышал что-то вроде – «Ева, помоги ему… Да не уходи сразу, Витек, поюли, иначе на луч наденут… Тут здоровая стая восьминогих, один не справлюсь, хоть до ночи… Не волнуйся, сейчас еще кто-нибудь подойдет…»
Ого, подумал Ростик, молодцы, колошматят пауков почем зря, посмотреть бы… Но почему-то летатель не соглашался идти к озеру, где стоял корабль, а забрал гораздо восточнее, чуть ли не в самое сердце пустынь, где обитали пауки. И Рост, памятуя, что его гигант должен все решать сам, нехотя покорился. Хотя и получилось, что он только присматривается к ребятам, их страшноватой, но правильной работе, а сам-то, сам… Но делать было нечего, то есть действительно приходилось скучновато парить изо дня в день сначала над болотами, а потом, когда их сменила после невысокой, вполне проходимой гряды пустыня, лететь еще и над песками – коренной территорией пауков.
Кстати, в этой гряде, более низкой, чем Олимпийская, его гигант попробовал серьезно обосноваться. Теперь он расхотел двигаться на юг, хотя прежде сам выбрал это направление, у него не было желания внедряться в пространство пауков, он их или боялся, или боялся чего-то, что с ними было связано. Тогда Ростику пришлось его все-таки слегка пришпорить.
Пустыня внизу сначала показалась на удивление однообразной. Ну, песок, иногда сформованный в какие-то слабые волны, вроде морской ряби, только неподвижные, разумеется. Если снизиться, сходство с морем становилось еще заметнее из-за гор вдали, как если бы там виднелся далекий берег.
Тут частенько возникали паучьи дорожки, их было видно с высоты, хотя на бреющем они расплывались и пропадали или не хватало внимания, чтобы их засечь. Рост вспомнил, что и дно моря, если смотреть из антиграва с высоты, читалось вполне удовлетворительно, а стоило спуститься, как все закрывал блеск воды – тут был схожий эффект.
Чтобы разогнать слишком спокойное течение времени, он попробовал поохотиться на отдельных пауков, и вот тогда-то получил сильнейший протест от летателя, который явственно отказывал наезднику, по сути, в простых маневрах – нырок за пауком, подъем с ним в воздух, до боли в крыльях и где-то в спине, потом сброс иногда отчаянно трепыхающегося комши, чтобы он разбился… Гигант протестовал против этой охоты, хотя поблизости не было ни одной сколько-нибудь серьезной команды с ружьями и, следовательно, опасности не возникало.
Заставить бывшего астаховского гиганта воевать Ростик не сумел, даже затратив на уговоры несколько дней. И ему пришлось с этим согласиться, потому что главной его задачей было совсем не уничтожение отдельных восьминогих.
Тем внимательнее он стал прислушиваться к тому, как воюют бойцы на западе от него. И многое в их улучшенной тактике для себя прояснил. Только одну штуку не понял. Случалось, что летатель, особенно умелый, под руководством какого-нибудь аса, например Евы, поднимаясь с пауком, уворачиваясь от выстрелов с Земли, от паучьей стаи, вдруг… Вот он был, вот он должен был неминуемо оказаться в следующей точке своей траектории… Но куда-то на миг пропадал, а потом оказывался метрах в двадцати или больше, совсем в другом месте, иногда даже направляясь в противоположную сторону! Словно совершил какой-то невероятный боевой разворот… И вся прицельная пальба восьминогих, разумеется, уходила в пустоту. При этом возникало впечатление, что несколько мгновений летающего гиганта с наездником просто не существовало. Рост это понял, когда подслушал не в меру разговорившегося Ромку, который, поднимаясь с захваченным пауком, попробовал осмысленно, как он сказал, «мерцать»… И звук его голоса при этом исчез, а появился с пропуском нескольких слогов.
Мерцание было настолько странным явлением, что Рост предложил своему гиганту слетать в ту сторону, выяснить, что же там происходит, но и это его летатель отверг. Складывалось впечатление, что та зона для него была закрыта, может быть, навсегда.
Бездельничая из-за странностей гиганта, они довольно неожиданно вышли к башне комши. Вернее, к новой башне, потому что Ростик отлично помнил, где находились две старые, которые он в компании других крейсеров когда-то бомбил. Ширы тогда сделали для людей специальное вещество, размягчающее каменноподобную лепнину, из которой пауки создавали свои башни, и те рухнули, не выдержав в размягченном состоянии собственного веса.
А восьминогие тем не менее заложили новую башню и аккуратно возводили ее на несколько сотен километров восточнее, чем прежние, которые еще можно было найти в пустыне, подобно древним, брошенным городам, превратившимся в груду неопрятных развалин. Рост не стал подлетать, чтобы рассмотреть эту новую стройку. Воспользовался лишь эффектом дальновидения гиганта и решил, что она напоминает картину Брейгеля с изображением вавилонской башни, только без реки перед ней, в которую упал Икар, и так же, как на картине, создавалось впечатление, что должно было пройти еще немало лет, чтобы она приняла сколько-нибудь законченную форму.
Его летатель, опять же непонятно почему, двинул дальше на восток, в сторону шхер, так недавно отвоеванных заливными викрамами. И неожиданно для себя, как почти все происходило в этом полете, оказался над джунглями, которые ковром покрывали юго-восточную часть континента. А ночью вышел к настоящей саванне, где росла довольно плотная трава и паслись бесчисленные животные, где кипела совсем не похожая на пустыню жизнь.
Рост покружил тут немного, пробуя сообразить: может, стоило именно здесь сажать траву ихну, а не со стороны леса дваров? Но теперь, пожалуй, об этом поздно было гадать, решение захватить пустыню восьминогих с запада, а не с востока, было принято, и к воплощению плана приложили изрядные усилия, хотя идея оказалась, пожалуй, неудачной.
А еще через пару дней они оказались над шхерами. Вот тут было очень красиво – изрезанные водой скалы, иногда довольно острые хребты, покрытые лесом или плотным кустарником, и настоящий водный лабиринт, как причудливо выстроенный собор, бесконечный, неохватный с самой большой высоты, на дне которого просматривались то города рыболюдей, то их плантации, а то и какие-то пастбища, куда они загоняли из моря рыбу, чтобы кормить молодняк.
Ростик даже стал думать, что поход с экспедиционным корпусом заливных викрамов и победа, которую они одержали, сделали его более внимательным и благонастроенным к этому месту и к жизни, которая тут кипела. Когда он находился в Левиафане, ему было не до любований, он воевал, дрался, спасал подчиненных касаток и своих викрамов. Теперь же он мог взглянуть на это не глазами участника, а со стороны, и то, что он теперь видел, ему понравилось. Да, это место стоило того, чтобы за него воевать, хотя ребят, которые тут погибли, все равно было жалко.
Налюбовавшись вдоволь, он нашел и крепость, которую строили на этих берегах люди. Будущий Порт-Артур, как предложил Ким. Тем более что определить это место было несложно, там даже с большого расстояния ощущалась такая бешеная активность, туда так часто подлетали и оттуда так часто поднимались антигравы. Его летатель просто направился туда, и Рост привычно решил с ним не спорить.
Когда они подлетели к этому месту, Ростик понял своего летателя – здесь было здорово! На плоском каменистом мысу возникала изрядная по разметке, которую уже при желании можно было распознать, крепость, образующая в плане неправильный шестиугольник. В трех ее гранях, будущих стенах, должны были возникнуть ворота, выходящие на три дороги. Одна вела по извилистому и высокому хребту в сторону той самой саванны, которой Рост еще несколько дней назад так искренне восхищался. Другая выходила на сложное переплетение каменных стен, разделяющих причудливым образом три разных фьорда, между которыми не было видно никакого водного соединения. Ростику и цвет воды в каждом из них почему-то показался разным, один был желтоват из-за обилия раковин, дающих металлические жемчужины, другой плескался светло-зеленой водой от каких-то мелких водорослей, третий, главный, где и обитали дружественные викрамы, блистал чистейшей голубизной.
А третьи ворота вели на короткий путь, который спускался к тому самому месту, где Рост, кажется, покинул своего Левиафана менее месяца назад. Там, как сказал Мурад, собирались строить пирсы, склады, площадки погрузки-выгрузки для купцов, что будут сюда приходить на своих кораблях.
На стройке суетилось множество всяких фигурок, людей, кстати, было меньше всего, зато много было волосатиков и пурпурных всех трех статей. Чуть в стороне от крепости, но довольно близко к ней уже имелось несколько строений, вероятно, для строителей, и имелась здоровенная посадочная площадка для антигравов.
Покружив над будущим портом, рассмотрев все как следует, Рост решительно пошел на посадку. Ему показалось, что теперь, когда он прошел этот путь, он мог немного пожить и не в гиганте. Хотя бы для того, чтобы не забыть, как люди разговаривают с помощью языка и гортани, без ментальных хитростей. И как пахнет, как жуется настоящая пища, а не только та смесь, которой его кормил гигант через вставленный в рот катетер.
16
Народу на площадке оказалось много, человек пятьдесят, и все были заняты чем-нибудь, в отличие от Ростика. Но он тоже знал, что ему нужно, поэтому, остановив за пуговицу на солдатской куртке какого-то совсем уж молоденького паренька, твердо спросил:
– Где Мурад?
– А где же ему быть-то… – солдатик был так молод, что еще не научился отвечать на вопросы правильно. – За крепостью летатель сел, вот у него, наверное.
Рост неловко поежился, потому что, приземлившись у двух стоящих чуть в отдалении грузовиков, едва выпросил одежду у летунов, которую те еще и давать не хотели, хотя все-таки выделили какую-то хламиду, оставшуюся, по-видимому, от бакумура, по крайней мере шерсти на ней было больше, чем хотелось бы. Шерсть эта еще и налипла на слизи, покрывающей его тело, словно клей, ведь вымыться Рост тоже не успел… Нужно было у моря садиться, мрачно решил он, хотя бы искупался, когда из летателя вылез, и пошел к посадочной площадке.
Тут уже действительно был Мурад, около него крутилось несколько других ребят, среди них Рост с удивлением обнаружил Сонечку Столову. Та чем-то распоряжалась, кажется, в отличие от остальных, требовала мимо проходящих бакумуров разыскать того наездника, который только что к ним прибыл. Заметив Роста, Сонечка облегченно всплеснула руками.
– Молодец, майор, – почти запричитала она на свой полухохлацкий манер. – Мы с ног сбились, тебя разыскивая, а эти, – она мотнула головой в сторону экипажа грузовоза, где Ростик как бы приоделся, – только и талдычат, мол, был тут, куда-то делся. – Она зло передразнила недружелюбных летчиков.
– Да ладно тебе, Сонечка, я же нашелся. – Ростик оглянулся. – Интересно у вас, правда, шумновато.
– Будет еще шумнее, – к ним подходил Мурад, остальные ребята, с которыми он болтался у летателя, за ним не потащились, только один последовал. Рост присмотрелся, это был Костыльков, тот самый, которого прозвали Хоттабыча-еще-не-нашел. – Мы тут такую кутерьму затеяли.
– Где Мурад?
– А где же ему быть-то… – солдатик был так молод, что еще не научился отвечать на вопросы правильно. – За крепостью летатель сел, вот у него, наверное.
Рост неловко поежился, потому что, приземлившись у двух стоящих чуть в отдалении грузовиков, едва выпросил одежду у летунов, которую те еще и давать не хотели, хотя все-таки выделили какую-то хламиду, оставшуюся, по-видимому, от бакумура, по крайней мере шерсти на ней было больше, чем хотелось бы. Шерсть эта еще и налипла на слизи, покрывающей его тело, словно клей, ведь вымыться Рост тоже не успел… Нужно было у моря садиться, мрачно решил он, хотя бы искупался, когда из летателя вылез, и пошел к посадочной площадке.
Тут уже действительно был Мурад, около него крутилось несколько других ребят, среди них Рост с удивлением обнаружил Сонечку Столову. Та чем-то распоряжалась, кажется, в отличие от остальных, требовала мимо проходящих бакумуров разыскать того наездника, который только что к ним прибыл. Заметив Роста, Сонечка облегченно всплеснула руками.
– Молодец, майор, – почти запричитала она на свой полухохлацкий манер. – Мы с ног сбились, тебя разыскивая, а эти, – она мотнула головой в сторону экипажа грузовоза, где Ростик как бы приоделся, – только и талдычат, мол, был тут, куда-то делся. – Она зло передразнила недружелюбных летчиков.
– Да ладно тебе, Сонечка, я же нашелся. – Ростик оглянулся. – Интересно у вас, правда, шумновато.
– Будет еще шумнее, – к ним подходил Мурад, остальные ребята, с которыми он болтался у летателя, за ним не потащились, только один последовал. Рост присмотрелся, это был Костыльков, тот самый, которого прозвали Хоттабыча-еще-не-нашел. – Мы тут такую кутерьму затеяли.