Басов Николай Владленович. Обретение мира

   Он вытянул руку, Рост автоматически ответил, потом Мурад вытер руку об штаны.
   – Виноват, – извинился Ростик, – не успел искупаться, одежку разыскивал.
   – Ничего, – Сонечка была благородной, – мы тебя и искупаем, и форму выдадим, правда, не по размеру… Или рабочая роба сойдет?
   Ростик ответил ей взглядом, мол, конечно, сойдет, хоть что-нибудь.
   – Главное, штиблеты отыщите, а то по вашим камням спускаться к морю трудно будет.
   Сонечка тут же принялась кого-то куда-то посылать, потом, все еще улыбаясь, повернулась к Росту.
   – У нас бакумурши лапти отличные плетут, даже на босу ногу носить можно. Тебе в самый раз будут.
   – Слушай, Гринев, – спросил Мурад обеспокоенно, оглядываясь на гиганта, который мирно пасся где-то в густой траве на краю посадочной площадки, подальше от людей и антигравитационных грузовиков, – ты только не сердись, но этого зверя лучше побыстрее угнать куда-нибудь. У нас с едой не очень, сами каждый вечер рыбу пытаемся ловить, чтобы посытнее было, он нас объест вконец.
   А Рост, проследив за взглядом Мурада, так и замер, потому что… Да, потому что бывший астаховский летатель определенно кормился травой. Травой! Такого он за птерозаврами не подозревал. И это наводило на какие-то мысли, странные, впрочем. Но главной было простое соображение – жалко, недолго в нем летал, нужно бы подольше, вот и не разобрался, что он ко всему еще и травоядный.
   – Может, я с ним попробую? – спросил вдруг Костыльков.
   Ростик посмотрел на него, – не очень был собран и внимателен, поэтому не сразу даже вспомнил, когда с ним знакомился, и понял, что этот паренек сделает что-то важное, но погибнет, может быть, глупо погибнет, плохо, нерасчетливо и поспешно. А мог бы, кажется, жить и большую пользу принести людям, всему Боловску или что-то похожее…
   – Да, давай-ка, майор, отдай нам этого летателя, – попросил вдруг и Мурад. – Он нам для разведки сгодится, и вообще – найдем ему применение.
   – Ты уверен, что справишься с летателем? – спросил Рост Костылькова.
   – Так меня же хотели к тебе послать, когда ты шхеры собирался с нашими викрамами штурмовать. Почему-то не пустили, но Докай высказался в том плане, что я могу.
   – Друг-Докай, – поправила его Сонечка. Она, кажется, потеряв Фрему, стала как-то слишком уж по-матерински относиться ко всем этим мальчишкам, которые были заметно моложе ее.
   – Ну да, друг-Докай, – быстро согласился Костыльков. Он хотел быть послушным, чтобы ему все-таки разрешили влезть в гиганта.
   А Ростик смотрел на него и удивленно, и рассерженно, и печально. Выходило, что с пути, начертанного для него, каким-то неестественным, жутковатым и непреодолимым образом пацану этому сойти не удастся. Вот и сейчас, не подозревая о том, он сделал первый шаг, который должен был привести его… Знать бы, что ему грозит, подумал Ростик, можно было бы предостеречь. Хотя все мы тут… по краю ходим, может, он сам, Ростик Гринев, погибнет еще раньше этого мальчишки в расстегнутой гимнастерке с лейтенантскими погонами.
   – Ростик, – вдруг и Сонечка решила вмешаться, – отдай ты этого гиганта. А мы тебя до Боловска отлично на грузовике добросим, если хочешь, или у нас поживи немного, ты же эти шхеры завоевывал, к друзьям-викрамам, наверное, приклеился.
   – А ты лукава, Сонечка, – Ростик вздохнул. – Ладно, берите, только про обещание доставить в Боловск на грузовозе не забудьте.
   Костыльков так обрадовался, что стал почти тут же раздеваться, но все же опомнился и на Сонечку поглядел смущенно.
   – Пойдем, я тебя проинструктирую, что с этим зверем тебе предстоит сделать, – заговорил Мурад. – Заодно и погляжу, как он тебя примет, а то я сам-то ни разу этого не видел, замечательное зрелище, говорят.
   – Видел, например, как Гартунг в Левиафана входил, – заметил Ростик, все еще думая о Костылькове.
   – Я имел в виду летателей, – пояснил Мурад. И, подталкивая Костылькова в спину, как-то неуловимо предложив остальным ребятам к ним присоединиться, они направились в сторону летателя, который уже ушел от людей в степь километра на полтора, не меньше.
   – Теперь тобой займусь, – с тайным удовлетворением решила Сонечка, – я же здесь хозяйкой заделалась, сам понимаешь, гостя, особенно такого, как ты, мне обихаживать.
   Спустя пару часов все нормально устроилось. Ростик с Сонечкой, которая очень мало стеснялась того, что ей предстояло, спустились к заливчику, он искупался, пока она простирнула бакумурскую хламиду, чтобы вернуть ее пилотам, переоделся почти в нормальный, из тонкой брезентухи костюмчик, подобный тем, в которых студенты на Земле в стройотряды ездили, переобулся в действительно удобные полулапти-полусапоги из травы и кожи и расположился в палатке, в которой стояли грубоватые столы и лавки, как и полагалось в общей для строителей столовой.
   Когда туда же пришел и Мурад с какими-то ребятами, из которых Ростик не знал никого, Сонечка, исхлопотав на кухне пару здоровенных тарелок с какой-то лапшой и рыбой, предложила:
   – Рассказывай, майор.
   – Так это вы мне новости какие-нибудь расскажите, – удивился Рост. – К вам же каждый день грузовики приходят, вы все знаете. А я… и не вылезал за последние три месяца из гигантов, даже вашу лапшу есть разучился.
   – Не понравилось? – огорчилась Сонечка. – Ох, извини, Рост, я не подумала, тебя же, наверное, одним бульоном поить полагается.
   Рост в самом деле едва мог жевать, даже мускулы челюстей заболели с непривычки.
   – Ты не отнекивайся, поведай, что думаешь о летателях? – строго, немного хмуро, может быть, ревнуя, спросил Мурад. Вот он-то все на свете знал и почти все понимал.
   Ростик попробовал рассказать, что думает о смерти Астахова. Но вышло у него не очень, мало у него времени было, чтобы обдумать эту проблему, да и перебивать его стали все, кто в столовой оказался. Оказывается, у этих ребят имелись свои идеи, некоторые интересные, хотя чаще – не очень. Рост думал иначе и о многом уже судил с высоты своего опыта пребывания в летателе. Он замолчал, только жевал, да так старательно, что Сонечка – милая хозяйка – даже слегка морщилась, словно своими гримасками могла помочь ему в этом нелегком труде.
   Потом Мурад встрепенулся.
   – Слушай, Гринев, если хочешь сегодня же вылететь в Боловск, то один грузовик как раз уйдет перед выключением солнца. Можешь с ними.
   Сонечка удивленно повернулась к нему, потом отвела взгляд. Росту не составляло труда прочитать, что подумала она просто – они же завтра собирались, чтобы в световой день выйти… Но поняла, что Мурад настоял на этом отлете и по простой причине – не мог он спокойно видеть, как она с Ростиком возится, вот и нашел выход из положения.
   – Ладно, – согласился и Ростик, – только дайте мне в дорогу побольше чаю какого-нибудь.
   – Я тебе ухи в котелок насыплю, – тут же согласилась Сонечка. – Только сам пей, никому не давай. Уха наваристая получилась, не хуже мясного бульона будет, почти как для заливной рыбы, только вот ледника у нас нет… – И она умчалась на кухню готовить для Ростика специальный котелок.
   Так и получилось, что Ростик уже вечером того же дня летел в грузовике в Боловск, причем от неожиданной усталости даже не позаботился познакомиться с экипажем, чего с ним прежде, кажется, не случалось. Ребята, впрочем, тоже не горели желанием свести с ним знакомство покороче. Были они какие-то чужие, Рост даже забыл, что у людей бывает такая отчужденность. Недоумевая по этому поводу, он устроился в большом, гулком трюме грузовоза на не вполне очищенных шкурах бизонов, которые летчики волокли с собой в город.
   Его немного беспокоило, как летчики поведут грузовик в темноте, но тех, похоже, это не волновало. Они и весь следующий день продержались за рычаги, проделав почти треть пути, как мельком обмолвился кто-то из них, хотя Ростику казалось, что прошли они едва-едва четверть всего расстояния. Потом они присели на какой-то возвышенности за джунглями, где еще и Водный мир по-настоящему не начинался. Тут имелись следы многих других стоянок – кострище, запас относительно сухих дров, разный человеческий мусор и даже что-то похожее на большой шалаш, не очень умело сложенный из сухого тростника.
   Следующие два дня Ростик провел в полудреме, изредка выглядывая в иллюминатор, чтобы оценить землю, над которой они летели. И хотя называть эту поверхность «землей» было неправильно, но с этой неправильностью оставалось только мириться, спорить с этим термином было бы глупо. Он даже попробовал пристроиться к иллюминатору, чтобы смотреть вниз все время, как, бывало, в поезде на Земле еще, едешь и бездумно смотришь на расстилающиеся перед тобой пейзажи с верхней полки, лежа на животе… Но удобно устроиться не сумел, и потом все-таки слишком уж часто он засыпал. Должно быть, от слабости. И все равно, лететь было очень приятно, давно Рост не чувствовал такой безмятежности, спокойствия и бездумья.
   Вот только с желудком творилось что-то несусветное, Сонечкина уха оказалась очень кстати, хотя Ростик заметил мельком, когда пил совсем уже остывшее варево, как неодобрительно на нее косился кто-то из пурпурных загребных на заднем котле. Лишь волосатики, практически всеядные, иногда оглядывались без неодобрения, привлеченные запахом очень уж пикантных для них корешков, истолченных в настоящую приправу.
   Грузовик долетел без привалов до Перекопской крепости, и так как Рост только спал, чувствуя, как к нему возвращается энергия, он попробовал было тут пересесть на какой-нибудь другой гравилет, чтобы быть в Боловске скорее, но Ада Бабурина, хотя так и не вышла к нему, когда всех кормили в общей столовой, передала, что других гравилетов не будет. Поэтому Росту пришлось ждать, пока летчики выспятся, а потому он оказался в городе только на пятый день после их отлета из Порт-Артура, за несколько часов до вечера. Первым делом он отправился на Октябрьскую, чтобы привести себя в порядок, но вымыться в горячей воде с помощью бакумуров, которые постоянно обитали в их доме и заведовали хозяйством, не успел.
   Он едва поплескался в мамином душе, нагретом на солнце, с неожиданным удовольствием растираясь чем-то, очень похожим почти на настоящее мыло, и стал примерять одну из своих прежних рубашек, ожидая ужина, как к нему пришла Рая Кошеварова и почти официально предложила:
   – Ростик, тебя в Белый дом вызывают, срочно.
   – Ты у них теперь адъютантские функции выполняешь? – с улыбкой спросил он, соображая, стоит ли пытаться влезть в старую отцовскую штормовку или остаться в курточке, которую ему ссудила Сонечка.
   Но на этот невинный вопрос Рая почему-то обиделась, видимо, полагала, что под адъютантскими функциями Ростик подразумевал какое-то не совсем достойное ее поведение. Поэтому она быстро ушла, даже не стала расспрашивать, как обычно поступала при встречах. Ничего не оставалось делать, как отужинать в одиночестве и отправляться пред светлые очи начальства по темным, но таким знакомым улицам.

17

   Хотя, как Ростику казалось, он уже привык к скудному освещению, которое воцарилось в Боловске, он не ожидал, что недостаток света так ему не понравится. Света на улицах действительно было очень мало, лишь изредка светилось какое-нибудь дальнее окошко, да еще на задних двориках домов посолиднее других иногда отбрасывал свое зарево редкий факел. К тому же старые фонарные столбы куда-то исчезли, вероятно, их сожрал Зевс, потому что они были сделаны из чистого чугуна, и что характерно, вместе с проводами, а может, их убрали люди, когда собирали весь металл на вагоноремонтный завод для хранения… Как им казалось. Потому что и тот металл тоже вобрал в себя странный, малопостижимый с человеческой точки зрения металлолабиринт, находящийся за две с лишним сотни километров отсюда.
   Впрочем, перед Белым домом факелы горели, а по его крыльцу из гранитных плит одиноко расхаживал постовой с ружьем под мышкой, словно старый сторож, который не знает, как следует обращаться с оружием. Рост даже хотел было сделать ему замечание, но передумал, почему-то это стало казаться неоправданной дерзостью.
   В холле его задержал еще один постовой, он сидел за древним столом, у которого одна тумбочка была почти дочиста источена, по-видимому, борымом. Рост не помнил, чтобы летающие крысята, которые исправно наведывались каждую зиму, прорывались сюда, в главную резиденцию боловской власти, но он вообще так мало знал, как тут живут люди, что не стоило ничему очень-то удивляться. На главной лестнице, ведущей наверх, в главные кабинеты, его встретил Герундий, вот он обрадовался Росту, даже слегка приобнял за плечи, провожая в кабинет Председателя. А тот был еще любезней.
   – Гринев, – Дондик вышел из-за стола, протягивая руку, – рад тебя видеть. Л-ру, как у вас, полудиких разведчиков, принято теперь здороваться. Садись, майор, рассказывай.
   Рост уселся, огляделся. Как всегда с ним бывало, попадая в этот кабинет, он замечал произошедшие изменения. На этот раз оказалось, что те самые картинки разных существ, встреченных Ростом в плену, которые когда-то рисовала Баяпошка по его, Ростиковой памяти, оправленные в простые, но естественные для этих рисунков рамки, были теперь развешаны по стенам словно в галерее.
   Ростик вздохнул. Этот разговор был необходим, но он опасался, что проведет его на высоте, хотя теперь, в отличие от сумбурных толков в Порт-Артуре, знал, что следует говорить, было у него время подумать, пока он бесполезным пассажиром валялся в грузовозе.
   – Значит, так, Астахов умер потому, что… – и тогда он понял, что без пояснений ему не обойтись. – Был такой корабль, на Земле еще, назывался «Медуза», кажется. Когда он перевозил семьи британских офицеров, с детьми и женами, из Индии в метрополию, он затонул. Экипаж…
   – Ты что нам рассказываешь? – подозрительно спросил Герундий.
   Даже Председатель его поддержал:
   – Это имеет отношение к делу?
   – Экипаж сделал что мог, спустили шлюпки, высадили пассажиров, сгрузили необходимый запас пищи, воды и даже одежду. Их подобрали через несколько дней, при том, что с их запасами они могли продержаться несколько недель. То есть у них было все – вода, еда, одежда, даже средства сигнализации, чтобы обратить внимание любого проходящего корабля. Повторяю, положение их было далеко не безнадежным, фактически у них не было причин чрезмерно волноваться… К тому же их и нашли через несколько дней, как я сказал, подобрали и обеспечили доставку в Британию.
   – И что? – спросил подозрительный Герундий.
   – А то, что все люди в лодках старше какого-то возраста, кажется, лет двенадцати, были мертвы. Они умерли, хотя внешних причин для этого не было, им даже погода благоприятствовала, шторм довольно быстро улегся, после того как корабль погиб. – Рост и сам не знал, откуда он знал эту историю, но сейчас, как ему показалось, именно так следовало рассказать то, что он придумал, иначе ему бы не поверили. – Но дети, все дети – были живы, даже не особенно испугались, по крайней мере, не успели сообразить, что им следует бояться. Конечно, по умершим родителям кое-кто из них горевал, но тоже по-детски, не осознавая, что родители умерли.
   – Не понимаю, – мерно уронил Председатель.
   – Они умерли от неподготовленности к выпавшему им испытанию. Умерли от страха, с которым не сумели справиться. Было время, мне отец рассказывал, чуть не на половине железнодорожных станций и в комнатах для пассжиров в портах всей Британской империи висела картина под названием «Плот с «Медузы», сейчас я забыл автора, но суть не в этом, конечно. А в том, что художник, чтобы хоть как-то объяснить эту массовую гибель людей, приврал, как водится – нарисовал необыкновенно крутые волны, шквалы… Которые в действительности выдержали даже все спасательные лодки.
   – Какое отношение эта история… с «Медузой» имеет к нам?
   – Самое прямое. Мы тоже, в каком-то смысле, оказались в таких же лодках. Перенос, фигурально выражаясь, был нашим крушением. И вот что мне как-то сказала мама.
   – Таисия Васильевна, – уточнил Герундий, Ростик кивнул, словно имя его мамы нуждалось в подтверждении.
   – Она сказала, что Перенос должен был очень здорово отозваться на психике людей, по ее мнению, многие должны были помешаться или утратить все социальные правила поведения, например стать бандитами… Потому что основные связи с привычным миром, социальные корни жителей Боловска оказались обрублены слишком резко. Но, – он слегка перевел дыхание, – вот ведь какая штука – этого не произошло. У нее сложилось впечатление, что та сила, которая нас сюда перенесла, позаботилась о том, чтобы выжили практически все, даже не самые стойкие. Иначе… нет, не эксперимент, но что-то с этим понятием сходное, что с нами и произошло, стало бы бессмысленным.
   – Дальше, – очень мягко предложил Председатель.
   – А дальше все просто. У Астахова был очень маленький запас этой вот адаптационной способности к Полдневью. Когда он истек, закончился, Леша умер. Как те взрослые, которые оказались в море на плотах и лодках с «Медузы».
   Герундий улыбнулся.
   – Глубоко копаешь, – это был у него такой юмор, немного грубоватый даже для милицейского офицера. Впрочем, по его лицу было видно, что он врабатывается, пытается понять, что говорит Ростик. – Давай дальше.
   – Я предлагаю, чтобы впредь Докай учитывал адаптационные возможности людей к Полдневью, Переносу и всему, что с нами случилось. Особенно это важно для тех, кто помнит, и хорошо помнит, какой была жизнь на Земле.
   – Та-ак, – протянул Дондик. – Не зря тебя, видно, Докай своей философией, как ты однажды выразился, пичкал. Продолжай, ведь это еще не конец, верно?
   – Понимаете, все прочие расы живут тут много поколений. Им эти проблемы невдомек. Они просто забыли, каково это – оказаться сразу после Переноса. Они не умеют учитывать эту особенность. Или, приглядываясь к тому, как мы тут осваиваемся, решили, что мы, ну скажем так… безразмерные. Очень выносливые. – Ростик вздохнул. – Даже Зевс, кажется, на этом прокололся. Но только на этом, и ни на чем больше.
   – А что, вполне возможная вещь, – вдруг согласился Дондик и внимательно посмотрел на Ростика. – Знаешь, Гринев, я бы и спорил, но ведь все равно, то, что ты высказал, почему-то так и останется, войдет в фольклор… Виноват, в расхожее мнение, поэтому, – он повернулся к Герундию, словно спорил с ним, – проще согласиться, и дело с концом.
   Что-то в такой податливости обычно суховатого и даже жесткого в своих мнених Председателя было необычным, но Рост не захотел сейчас разбираться. Ему важно было продолжать.
   – К тому же этот летатель, в который Астахову не повезло попасть, какой-то необычный. То ли Зевс с каждым из них по-особенному обращается, то ли напрямую экспериментирует, не знаю. Но он… В общем, он пытался есть траву, – подвел итог Ростик. Или ему так показалось – что можно подвести итог своим объяснениям.
   – Они же для этого не приспособлены, – высказался Председатель Дондик. – Они же хищники от природы, по замыслу и по конструкции.
   – Удивительно, правда? – согласился Ростик. – Это и навело меня на мысль, что Астахов в чем-то своего гиганта испортил. А потом я понял, во всем каким-то образом замешан сам летатель, он необычный, у него… Возможно, у него немного другая задача, чем просто долбить пауков, как мы предполагаем.
   – То есть каждый гигант – личность? – спросил Герундий, нахмурившись. – Может, он просто рылся в куче отбросов, а тебе так из-за высокой травы показалось? – Была у него такая милицейская манера проверять чужое мнение на прочность.
   Председатель отмахнулся от него и спросил в упор:
   – Так что же, остальным летунам ничего в их-то птерозаврах не грозит?
   – Ну, как сказать, если не считать того, что наездники… Как вам, вероятно, уже не раз докладывали и без меня, работают до изнеможения, потом даже есть нормальную пищу не могут… Есть еще одна штука. Но пока я прошу обратить внимание, чтобы друг-Докай к каждому из гигантов внимательнее присматривался и подбирал наездников в соответствии с их… неожиданными особенностями, возможно даже – предпочтениями. И объезжать каждого из них следует очень внимательно, и лучше, если этим займется очень опытный летун, с большим запасом адаптивности.
   – Та-ак, – протянул Дондик, – это хорошая новость. А что ты подразумевал под еще какой-то штукой?
   Он не знал, как ему следует теперь говорить то, что он передумал за эти последние спокойные дни, но это тоже следовало назвать своими именами, поэтому он начал напрямую:
   – Я сейчас буду говорить не очень приятные вещи, но иначе нельзя. Для меня, по крайней мере. Нам следует после этого случая очень точно осознать, что у нас, вероятно, возникает какая-то другая степень неадаптированности. Я имею в виду неспособности чинуш выбрать правильную систему отношений с этим миром, нашим Полдневьем. Тем более что власть уже проявляла свою дезадаптацию в полной мере. Нет, не сейчас, но было же, было, к сожалению.
   – Ага, – уронил Герундий, – недаром этот… – кажется, он выругался про себя, – Борщагов хотел у пурпурных гауляйтером сделаться, сучий потрох.
   – Я имел в виду не Борщагова, – грустно сказал Ростик, – а то, что произошло с Рымоловым, с Мурадом… – Он помолчал. – К сожалению. – Снова выждал паузу, именно выждал, хотя ему-то было все ясно. – Они покорились нашей русской привычке чиновничества к безответственности, оказались слишком слабы, чтобы противостоять этому… обычаю наших земных предводителей.
   – Ты что предлагаешь-то? – спросил Председатель настороженно.
   – Я предлагаю обрести этот мир для себя, – сказал Ростик просто. – Прежде всего потому, что мы как-то так жили, особенно тут, в Боловске, словно в одно прекрасное утро можем проснуться и оказаться снова на Земле. Это важно, это подтачивает наши силы, лишает нас какого-то шанса действовать правильно. И важнее всего именно здесь, в центре, где принимаются наши самые серьезные решения. И тогда… только тогда наши пилоты, столкнувшись с неведомым, перестанут действовать по шаблону, не будут разрываться между заложенными в них личностными режимами адаптации и привезенными с Земли схемами косного начальствования.
   – Ты хочешь сказать, Астахова подвело то, что он был опытным пилотом? – спросил Герундий недоверчиво.
   – Помимо пилотского прошлого он слишком долго пробыл распорядителем в Перекопской крепости. И слишком привык работать не на конкретную ситуацию, а для отчета перед начальством, как я полагаю. А нужно понимать, что прежние наши «грехи», увезенные еще с Земли, способны убивать, особенно сейчас, когда искусственная, может быть, внушенная способность к адаптации заканчивается. Как невозможность принять существующую реальность убила взрослых людей в лодках с «Медузы».
   – А практически? – было даже не очень понятно, кто это спросил, кажется, все-таки Председатель.
   – Детей, как однажды мне предложил кто-то из аглоров, мы сажать в гигантов не будем. Хотя они, возможно, и справятся, но пусть уж лучше…
   Он не знал, что еще следует говорить, а потому умолк.
   – Хорошо, что ты сказал – «наши грехи», – проговорил Дондик после изрядного размышления. – А то я уже подумал, что ты – совсем… оттуда.
   – Я – отсюда, и вы это знаете.
   – Теперь – уверен. – Дондик с силой потер лицо. – И теперь гораздо лучше понимаю, например, почему ты просил не разбивать пауков до конца, а попытаться включить их в наше… сообщество.
   Ростик насторожился, что-то в тоне Председателя ему опять не понравилось.
   – Не вижу тут никакой связи пока, – полувопросительно сказал он. – При чем тут наша внутренняя организация и… пауки?
   – Понимаешь, кто-то отдал приказ Бабурину отбомбиться по новой башне пауков. Ну, теми бомбами, которые растворяют их псевдобетон в желе. И он это сделал, сегодня утром получили его донесение… Он еще упомянул, что приказ получил письменный, только не понял подписи.
   – Что? – Рост даже не поверил сначала, просто не знал, что такое возможно. – Как это? Подпись не разобрал, отбомбился… Да я неделю назад был там, в летателе, башню комши строили вполне усердно, и ничего с ней не случилось.
   – Говорят же тебе, только сегодня получил доклад. Совершенно неожиданно для себя. И для всех наших… – Дондик сделал неопределенный жест в сторону двери, за которой была приемная. – Значит, это произошло как раз в эту прошедшую неделю.
   – Так ведь – «если враг не сдается…» – вставил Герундий. Он, кажется, не все теперь понимал. – Да мы же с ними воюем, трава эта, которая должна была их вытеснить, – твоя идея.
   – Или война за шхеры, – добавил Дондик. – Знаешь, как сложно строить эту крепость на том конце континента?
   – А если пауки сдались? – спросил Рост, вдруг разозлившись так, что едва мог раздвинуть зубы, чтобы это проговорить. – К тому же я предлагал не прямые действия, в лоб, а косвенные, которые не загоняли их в угол, а оставляли возможность… Если хотите, оставляли возможность сосуществовать с нами.
   – Ты заметил, как он вежливо нас пропесочил, Герман? – Дондик повернулся к главному милиционеру Боловской цивилизации, усмехнулся.
   – Нет, подождите, что же теперь? – Ростик говорил почти шепотом, но в его голосе звучало… Да, звучала обреченность.
   Дондик посмотрел на него чуть смущенно.
   – Мне и самому это не нравится. Но что сделано, то сделано. Возможно, ты был прав, идти на пауков в лоб, как ты выразился, не следовало, может, вообще нужно было даже летателей отозвать, глядишь, они бы и успокоились. А мы бы траву продолжали сажать, присматривались… Но кого-то очень испугали доклады о том, что они гораздо лучше вооружены теперь. И у кого-то, возможно, не выдержали нервы. Вот и вышло… Меня гораздо больше во всей этой истории злит, что я не знаю, кто же у нас такой инициативный, что приказы Бабурину отдает. Да и сам Бабурин… Не переспросил.