Страница:
Вот это уже, кажется, больше зависело не от Михайлова, а от Левиафана.
Когда стемнело, Рост подошел к берегу как можно ближе и попросил Лео раскрыть полог, чтобы выбраться из гиганта и обрести человеческое тело. Касатка, вот ведь лукавое существо, поинтересовалась, а не выбросит ли он при этом свой нож, который так раздражал ее мантию, но Ростик оставил эти ее соображения без отзвука. Его занимала более насущная проблема – как на берегу его встретят неизвестные обитатели? То, что они определенно были не табирами, он знал, прикинув на глаз высоту и ширину пристани. Вот только задача, которую он должен был решить, легче от этого не стала.
Глава 22
Глава 23
Когда стемнело, Рост подошел к берегу как можно ближе и попросил Лео раскрыть полог, чтобы выбраться из гиганта и обрести человеческое тело. Касатка, вот ведь лукавое существо, поинтересовалась, а не выбросит ли он при этом свой нож, который так раздражал ее мантию, но Ростик оставил эти ее соображения без отзвука. Его занимала более насущная проблема – как на берегу его встретят неизвестные обитатели? То, что они определенно были не табирами, он знал, прикинув на глаз высоту и ширину пристани. Вот только задача, которую он должен был решить, легче от этого не стала.
Глава 22
Берег, на котором Ростик оказался, не заслуживал того, чтобы ради него переплывать море между Россой и Новой Гвинеей. Он был скользким, заросшим какими-то жуткими зарослями, по сравнению с которыми земная осока могла сойти за шелковую муравушку, и набит таким количеством кровососущих насекомых, что иногда хотелось все бросить и поискать что-нибудь более приемлемое.
Еще хорошо бы тут водились только комары, но тут же оказалось и полно пиявок, причем многие из них были вполне земноводными, по ночам перебирались на берег и нападали на Ростика с таким жаром, что поспать больше десяти-пятнадцати минут не удавалось, потом приходилось просыпаться и отдирать этих гадов от своей кожи. Впрочем, у них не было такого слабого строения челюстей, как у земных пиявок, поэтому они, если как следует сдавить им хвосты, расщелкивали свои зубы и отпадали, то есть можно было не опасаться заразы, воспаления или слишком уж большой раны.
Впрочем, крови они действительно выпивали немало, однажды, когда Рост проспал слишком долго, он даже встал с изрядно шумевшей от слабости головой. Пришлось убеждать себя, что эта беда случилась от недосыпа, а не то было бы совсем противно – все-таки в пиявках мало хорошего, какими бы целебными или другими свойствами они там ни обладали.
Перебегая с одного участка берега до другого, Рост не забывал и немного поохотиться. Как-то он убил змею и довольно успешно испек ее на камнях, другой раз разорил почему-то показавшееся ему очень опасным гнездовье птиц. Впрочем, понятно, почему… Яйца лежали в таких простеньких гнездах, что сожрать их ничего не стоило даже не самому отважному зверьку, а вот ведь – почему-то не жрали.
Впрочем, не испытывая судьбу, Рост убрался из подозрительного места еще до того, как стая птиц напала на него. Как и почему он так состорожничал, было непонятно ему самому, но когда он уже отошел от места пиршества на километр или чуть дальше, он сам же себя и поздравил – птиц собралось несметное количество, они бы растерзали его, если бы он промедлил. Кроме того, от этих яиц у него дико разболелся живот, и молочко, которым Лефиафан кормил его, вспоминалось теперь как нектар.
Попутно решая проблемы самостоятельного существования, Ростик пытался разведать берег. И вот тут у него случилась, пожалуй, самая главная неудача. Он даже не очень-то и понял, почему так вышло. Скорее всего потому, что в Лео у него как-то слишком уж изощренно работали мозги, а может, как раз наоборот – совсем не изощренно и даже глуповато… с точки зрения обитателей суши.
Оказалось, что, несмотря на все признаки близкой цивилизации и даже некоторые следы дорог, которые с трех сторон подходили к пристани, никаких поселений поблизости не имелось. То, что Рост принял за пирамидообразный город, высовывающийся над деревьями, оказалось… В общем, это была, конечно, пирамида, ступенчатая, сложенная из блоков каменного литья, но она выглядела древней, и главное – была совершенно пустой. В ней не было ни стражи, ни наблюдателей, не было даже близкого жилья. Она просто стояла в паре километров от реки и старела себе понемногу.
Ростик даже решил, что этот знак больше нужен тем самым кваликам в караване кораблей, но не местным жителям, обитающим на берегу.
Чтобы перед ними, если у него все-таки случится такая встреча, не выглядеть совсем уж дикарем, он сделал себе из травы длинную, до колен, юбку и сплел простенький, в виде косицы ремень, который удерживал ее на бедрах, а потом, от неспособности придумать ничего лучше, сплел еще один, на который привесил прямо через плечо свой нож. Таким образом Ростика было и видно сразу, что выдавало в нем представителя все-таки разумной расы, и он легко контролировался любым представителем Широв, потому что висел на виду… Если бы эти самые Ширы хоть где-нибудь ему встретились.
На третий день, осмелев от полной безнадеги своего пребывания на этом берегу, Ростик двинулся вглубь, хотя и очень не хотел этого делать. Все-таки быть поближе к воде, к реке, к Левиафану и Михайлову во втором гиганте, представлялось со всех сторон безопасней. Он прошагал уже километров десять по довольно сложным дугам, иногда возвращаясь к воде, иногда уходя от нее, когда вышел на нормальную тропу. И, в отличие от тех дорог, которые подходили к пристани, она выглядела часто используемой. Ростик даже порадовался ей немного. Ровно до того момента, пока не набрел на высокий каменный столб, на верхушке которого разместился чей-то чудовищный рогатый череп.
Вот тогда-то Рост задумался не на шутку – а стоило ли бродить тут? Существа, изобретающие такие вот дорожные указатели, явно не относились к мирному, как казалось Ростику ранее, племени Шир Гошодов, более того, они намекали на свою жестокость и опасность для такого беззащитного путешественника, каким Ростик сейчас являлся. Но вот что его заинтересовало более всего – стоя рядом с этим столбом, или стелой, Рост определенно чувствовал, что на него каким-то образом падает, словно свет несильной лампы, чье-то внимание. Тогда он решился.
Усевшись поудобнее, он принялся медитировать – сильно, без ограничений, как бывало с ним, когда он пробовал о чем-либо договориться с Фопом. Он сидел подле этой стелы и вызывал к себе кого-нибудь, кто сумеет с ним договориться. Просидев с полдня, с трудом освободившись потом от слишком глубокого погружения в этот мир, так в нем ничего и не разобрав, словно он пробовал разгадать головоломку, детали которой были разбросаны на десятки окрестных километров, он поднялся, размял ноги и… вернулся к реке. Решение он принял простое – если до утра следующего дня никто в этих краях не появится, он просто отсюда уйдет и попробует найти других обитателей Гвинеи.
А под утро к нему пришли. Он понял это сразу и тогда, еще в темноте, чтобы не волновать посетителей, разжег костер. Это был знак – если ты друг, тогда обозначишь себя, а если нет… Тогда приходилось думать о том, чтобы побыстрее удрать в воду, к Левиафану и под защиту Михайлова. Тот, кто прочитал Ростика в его медитации, это неплохо понимал и, пожалуй, немного напряженно ждал.
Далее незнакомцы повели себя вежливо, неожиданно они тоже запалили костер, довольно большой, настолько, что его свет отлично пробивался сквозь листву. А Ростик, еще раз внутренне порадовавшись, что он взял именно этот нож, в навершье рукояти которого было встроено кресало, и пожалев, что в Лео нельзя было взять такую необходимую штуку, как плащ, решил, что уж эту ночь он выдержит, благо, скорее всего, она должна была оказаться последней.
Поутру, когда и солнышко уже пригрело, хотя Росту это тепло после ледяной ночи показалось не самым пылким, к его бивуаку вышли сразу пятеро… Он внутренне дрогнул и даже приготовился бежать к реке. Как он удержался, он и сам объяснить потом не мог. Наверное, все-таки решил, раз они не напали ночью, значит, днем это будет не самым разумным…
К нему вышли пятеро вас-смеров. Они были не просто лоснящиеся, как всегда, тошнотворно-студенистые, они были еще и с какими-то заранее растопыренными пальцами, словно приготовились стрелять в любой момент, пускать свои смертельные, сводящие дикой болью с ума лучи. А Рост, что он мог?
Он стиснул зубы, подумал, что вполне может так оказаться, что совершает последние шаги по земле, и двинулся вперед. Разумеется, выставив руки, хотя что у него было кроме ножа? Зато он еще издали произнес слово мира.
– Л-ру, – звучало оно как-то не слишком обнадеживающе, тем более следовало продолжать. – Л-ру, ребята. Мне нужно поговорить…
– Ш-то теб н’жно… люд.
– Ого, так вы знаете, какие бывают люди? Уже неплохо.
Первый из вас-смеров, а это в их иерархии много значило, повернулся назад и издал такой высокий свист, что Рост краем глаза заметил, как в воде за ним задергались обе касатки разом.
И тогда он понял, что он бродил по берегу этой реки не просто так, никем не замеченный, а его изучали. И справлялись, где-то вызнавали про него сведения. Хотя это все равно выглядело не слишком дружелюбно.
Вот тогда-то из кустов, в окружении уже привычных, почти родных Широв, вышел Докай. Он был хмурым, не очень гладким, какими Ростик привык видеть представителей этой расы, и очень сосредоточенным. Причина его сосредоточенности стала ясна сразу, как он заговорил:
– Ты д’вно тут, зачем?
Говорил на едином он еще хуже, чем Винторук, например, стал за последние годы говорить по-русски. Это был какой-то не такой Докай, к какому можно было быстро привыкнуть. Это был… да, это был какой-то деревенский шаман, но никак не служитель высокого культа, с отточенным сознанием и колоссальными ментальными возможностями. От этой неудачи, давшейся такой дорогой ценой, как поход на Гвинею, со всеми попутными рисками, впору было завыть.
– Мне хотелось бы рассказать вам, что…
А вот дальше он продолжить не сумел. Этот деревенский без малейшего уважения или простой вежливости перед представителем неизвестной, в общем-то, тут расы, вломился в его сознание и принялся шуровать там, как голодная мышь в амбаре. Рост согнулся пополам, потом понял, что его сейчас вырвет, такого острого приступа боли, смешанной с отвращением, он не испытывал уже давно, даже чегетазуры, кажется, действовали осторожнее, чтобы не сломать его сознание… К тому же больше, чем даже от физической боли, он мучился от забытого ощущения собственного бессилия, от неспособности оказать достойное сопротивление давлению со стороны этого… Это был враг, может быть, куда хуже, чем просто враг. Это был Докай, который творил невозможную вещь – он вызнавал все, даже то, чего Ростик не хотел бы ему ни при каких условиях показать, перемалывая его волю, вызывая реакцию, ответом на которую могла быть только пальба из любого оружия… Если бы у Ростика, разумеется, было хоть какое-то подходящее оружие.
Он и не знал, что такое может быть у этих самых Докай, он и не подозревал, что существует у этой интеллигентной и достаточно продвинутой в морали расы такое презрение ко всем, кто… не укладывается в их представление о… да, о господстве. Это было действие рабовладельца, который не относится к другому существу, которое было слабее его, иначе, чем к рабу.
Рост выпрямился, по его лицу текла кровь пополам с потом, он удивился этой крови и тогда понял, что он прикусил язык, пробуя бороться с этим… людоедом. Он смотрел теперь на Докай с ненавистью, с ужасом и с пониманием, что как бы ни были сильны его человеческие возможности, если этот тип захочет, Рост быстро и безоговорочно умрет. Или с ним сделают тут что-то, что еще хуже смерти. Он смотрел на этого Докай, а тот и не пытался проявить никакого внимания к чувствам и настроениям человека.
Какими-то боковыми уже, не главными своими мыслями он пытался обдумать то, что выкачал из сознания человека, и это его немного удивляло. Он спросил:
– Разве представитель господствующей расы может прибыть к нам в таком виде?
Речь его показалась почти чистой, и тогда Рост понял, что, внедрившись к нему в мысли, этот Докай гонит образы, как у Роста иногда получалось под воздействием Нуаколы. Или в разговорах с кесен-анд’фами. Он потряс головой, он был взбешен. И он знал, что главное – это уйти.
Он повернулся к реке, чтобы уйти, он был оскорблен, хотя понял это не сразу, а сделав несколько шагов. Он проделал этот путь не для того, чтобы какой-то деревенский Докай демонстрировал свое превосходство над ним. И хотя это был по всем статьям провал, он решил уйти и никогда больше не иметь с ними дела.
Он шел, отлично понимая, что вот-вот может раздаться шипенье выстрела вас-смера, и тогда он умрет. Может быть, умрет даже раньше, чем упадет на землю. Но на это ему было как раз наплевать. Он шел и на постэффекте от ментальной агрессии Докай видел только свои искусанные пиявками, исцарапанные, голые ноги. Кстати, довольно некрасивые, к тому же еще и слабые. Вся его человеческая слабость вот сейчас предстала перед ним в виде этих самых чертовых ног…
Он плюхнулся в воду, быстро выплыл на середину. Тут уже были обе касатки. Его Лео кружил на месте, словно у него вдруг разболелись зубы и он не мог иначе унять эту боль, кроме как бессмысленным кружением в воде, поднимая столбы брызг. Тогда Рост понял, что гигант, как это ни покажется кому-то странным, следил за тем, что Ростик делал на берегу, и удар Докай, его нападение пришлись в значительной мере и на касатку. Вот Лео немного и помешался.
Это заставило Роста, прежде чем взбираться в его полог, протискиваться между двумя гостеприимно распахнутыми кожаными створками, привести себя в чувство. Потому что, если касатка увидит, что с ним произошло, если он заберется в нее в таком виде… Возможно, Лео больше никогда не станет ему подчиняться. Это было вполне возможно. И что же тогда он будет за наездник?
И все-таки, поплавав, он понял, что, если не заберется в гиганта, возможно, станет еще хуже. Пришлось забиться в Лео, разделить с ним боль от унижения и бессилия, которые по-прежнему переполняли его.
Правда, касатка приняла это лучше, чем он ожидал. Ее не оскорбили слишком человеческие реакции, зато… Да, Лео приготовился драться, приготовился умереть, если потребуется. Хотя, к счастью, все опасности уже миновали. И чертов Докай, и его вас-смеры куда-то испарились.
Вот и хорошо, подумал Ростик, направляя огромное тело касатки по течению и постепенно приучая себя правильно ощущать его движения, его мысли, его неторопливое восприятие мира в целом. Вот и хорошо, решил Рост, иначе, если бы была его воля и у него имелись возможности, скорее всего, он бы натворил тут такого, что… возможность сотрудничества с Докай была бы раз и навсегда перечеркнута.
Но главное, не исключено, что после этого ответного удара, который мог быть нанесен при нынешнем состоянии Роста, всей мощью оружия, которое только имелось в распоряжении людей, ему вряд ли стало бы легче. Может быть, стало бы только хуже.
Зато он знал твердо, больше никогда, ни за какие коврижки, ни под каким приказом он не будет переговорщиком. Он просто не позволит никому еще раз сделать что-то подобное с собой. И он знал это почти так же твердо, как то, что почему-то не выбросил нож. Просто забыл о нем, а теперь было, в общем-то, поздно об этом вспоминать. Он был не в состоянии выбираться из Лео и выбрасывать его. Ему нужно было элементарно прийти в себя. Хотя сейчас он и думал, что никогда уже по-настоящему по-дружески настроиться к Докай не сумеет. Эту страницу полагалось перевернуть и по возможности забыть ее. Другого пути у него не осталось.
Еще хорошо бы тут водились только комары, но тут же оказалось и полно пиявок, причем многие из них были вполне земноводными, по ночам перебирались на берег и нападали на Ростика с таким жаром, что поспать больше десяти-пятнадцати минут не удавалось, потом приходилось просыпаться и отдирать этих гадов от своей кожи. Впрочем, у них не было такого слабого строения челюстей, как у земных пиявок, поэтому они, если как следует сдавить им хвосты, расщелкивали свои зубы и отпадали, то есть можно было не опасаться заразы, воспаления или слишком уж большой раны.
Впрочем, крови они действительно выпивали немало, однажды, когда Рост проспал слишком долго, он даже встал с изрядно шумевшей от слабости головой. Пришлось убеждать себя, что эта беда случилась от недосыпа, а не то было бы совсем противно – все-таки в пиявках мало хорошего, какими бы целебными или другими свойствами они там ни обладали.
Перебегая с одного участка берега до другого, Рост не забывал и немного поохотиться. Как-то он убил змею и довольно успешно испек ее на камнях, другой раз разорил почему-то показавшееся ему очень опасным гнездовье птиц. Впрочем, понятно, почему… Яйца лежали в таких простеньких гнездах, что сожрать их ничего не стоило даже не самому отважному зверьку, а вот ведь – почему-то не жрали.
Впрочем, не испытывая судьбу, Рост убрался из подозрительного места еще до того, как стая птиц напала на него. Как и почему он так состорожничал, было непонятно ему самому, но когда он уже отошел от места пиршества на километр или чуть дальше, он сам же себя и поздравил – птиц собралось несметное количество, они бы растерзали его, если бы он промедлил. Кроме того, от этих яиц у него дико разболелся живот, и молочко, которым Лефиафан кормил его, вспоминалось теперь как нектар.
Попутно решая проблемы самостоятельного существования, Ростик пытался разведать берег. И вот тут у него случилась, пожалуй, самая главная неудача. Он даже не очень-то и понял, почему так вышло. Скорее всего потому, что в Лео у него как-то слишком уж изощренно работали мозги, а может, как раз наоборот – совсем не изощренно и даже глуповато… с точки зрения обитателей суши.
Оказалось, что, несмотря на все признаки близкой цивилизации и даже некоторые следы дорог, которые с трех сторон подходили к пристани, никаких поселений поблизости не имелось. То, что Рост принял за пирамидообразный город, высовывающийся над деревьями, оказалось… В общем, это была, конечно, пирамида, ступенчатая, сложенная из блоков каменного литья, но она выглядела древней, и главное – была совершенно пустой. В ней не было ни стражи, ни наблюдателей, не было даже близкого жилья. Она просто стояла в паре километров от реки и старела себе понемногу.
Ростик даже решил, что этот знак больше нужен тем самым кваликам в караване кораблей, но не местным жителям, обитающим на берегу.
Чтобы перед ними, если у него все-таки случится такая встреча, не выглядеть совсем уж дикарем, он сделал себе из травы длинную, до колен, юбку и сплел простенький, в виде косицы ремень, который удерживал ее на бедрах, а потом, от неспособности придумать ничего лучше, сплел еще один, на который привесил прямо через плечо свой нож. Таким образом Ростика было и видно сразу, что выдавало в нем представителя все-таки разумной расы, и он легко контролировался любым представителем Широв, потому что висел на виду… Если бы эти самые Ширы хоть где-нибудь ему встретились.
На третий день, осмелев от полной безнадеги своего пребывания на этом берегу, Ростик двинулся вглубь, хотя и очень не хотел этого делать. Все-таки быть поближе к воде, к реке, к Левиафану и Михайлову во втором гиганте, представлялось со всех сторон безопасней. Он прошагал уже километров десять по довольно сложным дугам, иногда возвращаясь к воде, иногда уходя от нее, когда вышел на нормальную тропу. И, в отличие от тех дорог, которые подходили к пристани, она выглядела часто используемой. Ростик даже порадовался ей немного. Ровно до того момента, пока не набрел на высокий каменный столб, на верхушке которого разместился чей-то чудовищный рогатый череп.
Вот тогда-то Рост задумался не на шутку – а стоило ли бродить тут? Существа, изобретающие такие вот дорожные указатели, явно не относились к мирному, как казалось Ростику ранее, племени Шир Гошодов, более того, они намекали на свою жестокость и опасность для такого беззащитного путешественника, каким Ростик сейчас являлся. Но вот что его заинтересовало более всего – стоя рядом с этим столбом, или стелой, Рост определенно чувствовал, что на него каким-то образом падает, словно свет несильной лампы, чье-то внимание. Тогда он решился.
Усевшись поудобнее, он принялся медитировать – сильно, без ограничений, как бывало с ним, когда он пробовал о чем-либо договориться с Фопом. Он сидел подле этой стелы и вызывал к себе кого-нибудь, кто сумеет с ним договориться. Просидев с полдня, с трудом освободившись потом от слишком глубокого погружения в этот мир, так в нем ничего и не разобрав, словно он пробовал разгадать головоломку, детали которой были разбросаны на десятки окрестных километров, он поднялся, размял ноги и… вернулся к реке. Решение он принял простое – если до утра следующего дня никто в этих краях не появится, он просто отсюда уйдет и попробует найти других обитателей Гвинеи.
А под утро к нему пришли. Он понял это сразу и тогда, еще в темноте, чтобы не волновать посетителей, разжег костер. Это был знак – если ты друг, тогда обозначишь себя, а если нет… Тогда приходилось думать о том, чтобы побыстрее удрать в воду, к Левиафану и под защиту Михайлова. Тот, кто прочитал Ростика в его медитации, это неплохо понимал и, пожалуй, немного напряженно ждал.
Далее незнакомцы повели себя вежливо, неожиданно они тоже запалили костер, довольно большой, настолько, что его свет отлично пробивался сквозь листву. А Ростик, еще раз внутренне порадовавшись, что он взял именно этот нож, в навершье рукояти которого было встроено кресало, и пожалев, что в Лео нельзя было взять такую необходимую штуку, как плащ, решил, что уж эту ночь он выдержит, благо, скорее всего, она должна была оказаться последней.
Поутру, когда и солнышко уже пригрело, хотя Росту это тепло после ледяной ночи показалось не самым пылким, к его бивуаку вышли сразу пятеро… Он внутренне дрогнул и даже приготовился бежать к реке. Как он удержался, он и сам объяснить потом не мог. Наверное, все-таки решил, раз они не напали ночью, значит, днем это будет не самым разумным…
К нему вышли пятеро вас-смеров. Они были не просто лоснящиеся, как всегда, тошнотворно-студенистые, они были еще и с какими-то заранее растопыренными пальцами, словно приготовились стрелять в любой момент, пускать свои смертельные, сводящие дикой болью с ума лучи. А Рост, что он мог?
Он стиснул зубы, подумал, что вполне может так оказаться, что совершает последние шаги по земле, и двинулся вперед. Разумеется, выставив руки, хотя что у него было кроме ножа? Зато он еще издали произнес слово мира.
– Л-ру, – звучало оно как-то не слишком обнадеживающе, тем более следовало продолжать. – Л-ру, ребята. Мне нужно поговорить…
– Ш-то теб н’жно… люд.
– Ого, так вы знаете, какие бывают люди? Уже неплохо.
Первый из вас-смеров, а это в их иерархии много значило, повернулся назад и издал такой высокий свист, что Рост краем глаза заметил, как в воде за ним задергались обе касатки разом.
И тогда он понял, что он бродил по берегу этой реки не просто так, никем не замеченный, а его изучали. И справлялись, где-то вызнавали про него сведения. Хотя это все равно выглядело не слишком дружелюбно.
Вот тогда-то из кустов, в окружении уже привычных, почти родных Широв, вышел Докай. Он был хмурым, не очень гладким, какими Ростик привык видеть представителей этой расы, и очень сосредоточенным. Причина его сосредоточенности стала ясна сразу, как он заговорил:
– Ты д’вно тут, зачем?
Говорил на едином он еще хуже, чем Винторук, например, стал за последние годы говорить по-русски. Это был какой-то не такой Докай, к какому можно было быстро привыкнуть. Это был… да, это был какой-то деревенский шаман, но никак не служитель высокого культа, с отточенным сознанием и колоссальными ментальными возможностями. От этой неудачи, давшейся такой дорогой ценой, как поход на Гвинею, со всеми попутными рисками, впору было завыть.
– Мне хотелось бы рассказать вам, что…
А вот дальше он продолжить не сумел. Этот деревенский без малейшего уважения или простой вежливости перед представителем неизвестной, в общем-то, тут расы, вломился в его сознание и принялся шуровать там, как голодная мышь в амбаре. Рост согнулся пополам, потом понял, что его сейчас вырвет, такого острого приступа боли, смешанной с отвращением, он не испытывал уже давно, даже чегетазуры, кажется, действовали осторожнее, чтобы не сломать его сознание… К тому же больше, чем даже от физической боли, он мучился от забытого ощущения собственного бессилия, от неспособности оказать достойное сопротивление давлению со стороны этого… Это был враг, может быть, куда хуже, чем просто враг. Это был Докай, который творил невозможную вещь – он вызнавал все, даже то, чего Ростик не хотел бы ему ни при каких условиях показать, перемалывая его волю, вызывая реакцию, ответом на которую могла быть только пальба из любого оружия… Если бы у Ростика, разумеется, было хоть какое-то подходящее оружие.
Он и не знал, что такое может быть у этих самых Докай, он и не подозревал, что существует у этой интеллигентной и достаточно продвинутой в морали расы такое презрение ко всем, кто… не укладывается в их представление о… да, о господстве. Это было действие рабовладельца, который не относится к другому существу, которое было слабее его, иначе, чем к рабу.
Рост выпрямился, по его лицу текла кровь пополам с потом, он удивился этой крови и тогда понял, что он прикусил язык, пробуя бороться с этим… людоедом. Он смотрел теперь на Докай с ненавистью, с ужасом и с пониманием, что как бы ни были сильны его человеческие возможности, если этот тип захочет, Рост быстро и безоговорочно умрет. Или с ним сделают тут что-то, что еще хуже смерти. Он смотрел на этого Докай, а тот и не пытался проявить никакого внимания к чувствам и настроениям человека.
Какими-то боковыми уже, не главными своими мыслями он пытался обдумать то, что выкачал из сознания человека, и это его немного удивляло. Он спросил:
– Разве представитель господствующей расы может прибыть к нам в таком виде?
Речь его показалась почти чистой, и тогда Рост понял, что, внедрившись к нему в мысли, этот Докай гонит образы, как у Роста иногда получалось под воздействием Нуаколы. Или в разговорах с кесен-анд’фами. Он потряс головой, он был взбешен. И он знал, что главное – это уйти.
Он повернулся к реке, чтобы уйти, он был оскорблен, хотя понял это не сразу, а сделав несколько шагов. Он проделал этот путь не для того, чтобы какой-то деревенский Докай демонстрировал свое превосходство над ним. И хотя это был по всем статьям провал, он решил уйти и никогда больше не иметь с ними дела.
Он шел, отлично понимая, что вот-вот может раздаться шипенье выстрела вас-смера, и тогда он умрет. Может быть, умрет даже раньше, чем упадет на землю. Но на это ему было как раз наплевать. Он шел и на постэффекте от ментальной агрессии Докай видел только свои искусанные пиявками, исцарапанные, голые ноги. Кстати, довольно некрасивые, к тому же еще и слабые. Вся его человеческая слабость вот сейчас предстала перед ним в виде этих самых чертовых ног…
Он плюхнулся в воду, быстро выплыл на середину. Тут уже были обе касатки. Его Лео кружил на месте, словно у него вдруг разболелись зубы и он не мог иначе унять эту боль, кроме как бессмысленным кружением в воде, поднимая столбы брызг. Тогда Рост понял, что гигант, как это ни покажется кому-то странным, следил за тем, что Ростик делал на берегу, и удар Докай, его нападение пришлись в значительной мере и на касатку. Вот Лео немного и помешался.
Это заставило Роста, прежде чем взбираться в его полог, протискиваться между двумя гостеприимно распахнутыми кожаными створками, привести себя в чувство. Потому что, если касатка увидит, что с ним произошло, если он заберется в нее в таком виде… Возможно, Лео больше никогда не станет ему подчиняться. Это было вполне возможно. И что же тогда он будет за наездник?
И все-таки, поплавав, он понял, что, если не заберется в гиганта, возможно, станет еще хуже. Пришлось забиться в Лео, разделить с ним боль от унижения и бессилия, которые по-прежнему переполняли его.
Правда, касатка приняла это лучше, чем он ожидал. Ее не оскорбили слишком человеческие реакции, зато… Да, Лео приготовился драться, приготовился умереть, если потребуется. Хотя, к счастью, все опасности уже миновали. И чертов Докай, и его вас-смеры куда-то испарились.
Вот и хорошо, подумал Ростик, направляя огромное тело касатки по течению и постепенно приучая себя правильно ощущать его движения, его мысли, его неторопливое восприятие мира в целом. Вот и хорошо, решил Рост, иначе, если бы была его воля и у него имелись возможности, скорее всего, он бы натворил тут такого, что… возможность сотрудничества с Докай была бы раз и навсегда перечеркнута.
Но главное, не исключено, что после этого ответного удара, который мог быть нанесен при нынешнем состоянии Роста, всей мощью оружия, которое только имелось в распоряжении людей, ему вряд ли стало бы легче. Может быть, стало бы только хуже.
Зато он знал твердо, больше никогда, ни за какие коврижки, ни под каким приказом он не будет переговорщиком. Он просто не позволит никому еще раз сделать что-то подобное с собой. И он знал это почти так же твердо, как то, что почему-то не выбросил нож. Просто забыл о нем, а теперь было, в общем-то, поздно об этом вспоминать. Он был не в состоянии выбираться из Лео и выбрасывать его. Ему нужно было элементарно прийти в себя. Хотя сейчас он и думал, что никогда уже по-настоящему по-дружески настроиться к Докай не сумеет. Эту страницу полагалось перевернуть и по возможности забыть ее. Другого пути у него не осталось.
Глава 23
Назад плыть было приятно, Ростик откровенно радовался этой вновь обретенной свободе, тем более что у него после атаки, которую провел Докай, почему-то очень заметно очистилось сознание, и куда больше, чем обычно бывает, когда оказываешься в гиганте, и он отлично ощущал, как радуется, ко всему прочему, еще и Михайлов. Тот попросту плескался, хотя в этой мелководной речке, в этих берегах и над камнями, которые грозили тяжелыми ранами, плескаться, конечно, было не слишком заманчиво.
Поглядывая в небо, переворачиваясь то на бок, то на спину, Рост плыл, и ему приходили в голову странные мысли. Почему-то настойчивей всего он вспоминал Антона, как того низвел почти до состояния бессловесного ребенка Фоп-фалла, тогда еще незнакомый и ужасно мощный в ментальном плане зверь, оказавшийся со временем мирным соглядатаем и едва ли не ручным одомашненным питомцем. Теперь-то Фоп не вызывал злости за тогдашнюю свою, как казалось, жестокость, и в этом было что-то важное. Вот только что именно, Рост никак не мог уразуметь. Он даже попробовал было вспомнить, как все было, но мысли, исходящие от человека, мешали Левиафану, и пришлось не думать.
Но как это частенько с ним в последнее время случалось, только Рост приводил себя в относительную ментальную пустоту, возникали совсем уж странные представления, и тогда он решил, что и это обдумывать не будет, по крайней мере сейчас, потому что поневоле сворачивал к мысли о цели, которую должен был преследовать Докай, устроив ему это… испытание?
Что, если это была просто проверка, а браться ли им, Докай, вообще за обучение людей тому, что они хотели от них получить? И выходило, что на это здорово смахивало, что Рост, чего уж греха таить, не слишком понравился «шаману», а значит, люди Докай не показались. И следовательно, Росту просто дали понять, что отказываются иметь с человечеством дело. Даже такое, в общем-то, ни к чему их не обязывающее, как подкачка людей, подгонка их возможностей к гигантам, которых по человеческому же шаблону вздумал готовить Зевс.
Еще раз решил Ростик проверить свои логические построения, пробуя не отставать от Михайлова. Он был в Нуаколе. Там для возни с ним, человеком, которого Нуакола вздумал использовать, предварительно обучив кое-чему, хотя и не совсем понятно до сих пор, чему же именно, он выделил друга – Докай. И тот отлично справился с заданием, он не только привел Ростика в чувство полного владения мышлением, что было после плена у пурпурных и всего, что с ним произошло, совсем не так просто, как могло показаться, но и вернул ему недостающую полноту жизни, а главное – подготовил каким-то таинственным образом к появлению гигантов, научил его действовать в этой ситуации, пользоваться гигантами, когда они появились.
Значит, думал Ростик, можно было бы предположить, что нормальному, цивилизованному и дружественному к людям Докай это снова не будет стоить особого труда. Просто в силу их природных особенностей, так Рост и думал, когда предлагал этот поход…
Он ошибся лишь в том, что полагал, что все Докай – дружественны, что они автоматически по каким-то им одним ведомым причинам принимают людей за существа, которым можно оказывать помощь. Тем более что первый поход на Новую Гвинею также окончился удачей, луковицы травки ихны им выделили и цену за это заломили не чрезмерную. Всего-то и взяли, что книгу Ростика о его плене на русском, кстати, языке, да попросили, если Фоп будет согласен, пригнать им кусочек, чтобы вырастить из этого кусочка полноценную особь «думающего мускула»… Или тут было что-то еще?
Ведь возможно, что Ростик что-то просмотрел, пропустил в своих оценках, чего-то не только недоучел, но даже не понял, что заблудился и его предположения неверны? Вот только такой оборот дела существенно не стыковался с тем простым фактом, что прежде Ростик ни разу не ошибался по-крупному. По мелочам – да, случалось, но в важных вещах… Неужели это с ним случилось, как и многое другое должно случаться с каждым – впервые?
Они прошли какую-то груду камней, которые Ростик не очень-то и помнил, расцарапались, зато здорово поохотились на рыбную мелочь в тишайшей заводи, правда Михайлов, сколько ни нырял, больше сомов не отыскал. Или те научились каким-то образом прятаться. Но вполне возможно, что Михайлов сам не слишком стремился быть удачливым охотником, все-таки домой направлялись, не вверх по течению шли в неизведанной реке.
На следующий день, немного подлечившись, как лечатся все гиганты, относительным спокойствием и раздумьями, тронулись дальше. Рост почему-то во время этого нежданного привала решил, что остановку эту Артем устроил для него, а не для того, чтобы привести в порядок касаток. Скверное состояние и гложущие мысли Ростика передавались и ему, в том состоянии включенности в сознание касаток это невозможно было скрыть, вот напарник и решил… По-своему, не слишком даже тактично, зато, как выяснилось, вполне добившись своих тайных целей. А они были таковы, что в слишком уж напряженном состоянии Ростик, по его мнению, мог наделать ошибок, и тогда берега родного залива они вряд ли когда-нибудь увидят. В общем, Михайлов готовился к переходу мимо опасных, уже вполне цивилизованных берегов, мимо городов, мимо возможных новых караванов, которые непременно бы их атаковали.
И разумеется, по трудному, уже вполне ноябрьскому, едва ли не более опасному, чем река, морю. Он готовился, собирался, как всякий солдат, который знает, что впереди его ждут испытания, в которых он предпочел бы иметь подготовленного, а не оскорбленного и чрезмерно эмоционального командира.
Рост немного подумал о нем. И сам себе удивился, зачем же он вообще взял с собой Михайлова. Пока так все получалось, что он мог бы проделать этот поход и самостоятельно, в одиночку, без поддержки второй касатки. Вот только с викрамами, конечно, труднее было бы справляться, и сбивать их с тела, вцепившихся своими неимоверно сильными руками, а так… Вот тогда Ростик и решил, что может и тут ошибаться. Такая уж у него возникла болезнь – он начал этого опасаться. А раз так, тогда…
Тогда следовало вот какое соображение. Если все-таки допустить, что Докай сделал все исключительно по-дружески, даже напал на Роста именно как друг… Все-таки не попытавшись его закабалить, обратить в немыслящего раба, не выжигая ему сознание, как когда-то попытались сделать пурпурные, тогда… Из этого могло следовать много разного.
Например, он действительно пробовал помешать людям слишком уж активно пользоваться гигантами. Возможно, что симбиотические контакты с ними грозили обернуться чем-то гораздо более скверным, чем войны за территории или даже за исполнение взятых обещаний, например, по поводу завоевания юго-восточных шхер для заливных викрамов. Или опять же война для доставки сюда, на Гвинею, спор или икринок Фопа…
Нет, так можно было додуматься до такого, что оставалось бы только сидеть в Боловске, как когда-то решил сидеть первосекретарь Борщагов, и не высовывать за некий очерченный уже, сложившийся периметр носа. Даже разведки производить лишь для того, чтобы убедиться, что маток насекомых, например, не стало слишком много и новая война с насекомыми им не грозит.
Вот тогда Рост понял, что он незаметно для себя подводит какие-то итоги своей службы, производит реестрацию достижений человечества и в целом готовится к чему-то, что могло оказаться хуже всего, хотя что это могло быть, при всем своем воображении он придумать не сумел.
И вдруг все изменилось. Разом, неожиданно и очень сильно.
Просто Ростик почувствовал, как его хвост, вернее, конечно, хвост его Левиафана бьется об камни. Но… И это было самое чудовищное, он не проталкивал его вперед. Левиафан просто потерял равновесие, все многотонное тело касатки билось, потому что его как-то мгновенно связали, да так, что невозможно было вырваться.
Он завис примерно в трех метрах под водой, не в силах вырваться, и от этих ударов и скачков тела еще больше запутывался… в сети! Рост приказал Лео застыть, это было трудно. Такая мощная и совершенная машина мускулов, костей, чувств и превосходного сознания не желала мириться с потерей свободы действия, движения и могущества. И жизни. Это было бы почти страшно, если бы у Роста с его гигантом оставалось хоть немного времени на то, чтобы бояться.
– Артем, назад, помогай по обстановке, но сейчас… Осмотрись!
Он не понял, что кричит, может быть, больно вгрызаясь в дыхательно-питательный сосок, который накладывал на его лицо Лео. Но главного он достиг, Михайлов откатился назад, правда не понимая еще ничего, не в силах даже оглядеться, чтобы помочь Росту понять, что же вокруг происходило.
Так, думал Ростик, мы не двигаемся, кислород на движение почти не тратим, у нас есть минуты три, может быть, пять. За это время…
И тогда понял, что такого времени ему никто не даст. Потому что краем сознания, именно мышлением, а не глазами, он увидел, как с обоих берегов речки из кустов, из зарослей похожей на камыш травы выходят сразу несколько лодок. И на носу каждой стояло по два-три квалика, те же, что составляли команды кораблей недружелюбного каравана, который касатки встретили, поднимаясь по реке.
Да, у Ростика имелось гораздо меньше пресловутых трех минут, на которые он рассчитывал. Вот тогда, уже срывая с себя маску, выдергивая руки, ноги и все тело из чересчур плотной, зажавшей его в спазмическом усилии мантии, он прокричал Михайлову:
– Не подпускай ко мне лодки… Делай что хочешь!
Он вырывался из полога с такой силой, что даже пузырьки воздуха вокруг пошли. Но его касатка, его Лео-друг вдруг снова запаниковал и стал биться, нимало не подумав о том, что теперь своими рывками не просто тормозит Ростика, а может запросто раздавить его, сломать кости, выбить суставы.
К тому же он опять тратил на эти рывки кислород, а от поверхности, где можно было сделать вдох, его отделяли три метра воды… Рост оттолкнулся от тела касатки, ощущая, что правая его нога не действует. Она была или сломана, или вывихнута в колене, но одной ногой он все-таки оттолкнулся, удивляясь про себя, отчего вокруг установилась такая темень. И лишь вынырнув, набрав воздуха в кипящую от боли грудь, понял, что это была не темень, просто его человеческие глаза не были способны видеть в воде.
Поглядывая в небо, переворачиваясь то на бок, то на спину, Рост плыл, и ему приходили в голову странные мысли. Почему-то настойчивей всего он вспоминал Антона, как того низвел почти до состояния бессловесного ребенка Фоп-фалла, тогда еще незнакомый и ужасно мощный в ментальном плане зверь, оказавшийся со временем мирным соглядатаем и едва ли не ручным одомашненным питомцем. Теперь-то Фоп не вызывал злости за тогдашнюю свою, как казалось, жестокость, и в этом было что-то важное. Вот только что именно, Рост никак не мог уразуметь. Он даже попробовал было вспомнить, как все было, но мысли, исходящие от человека, мешали Левиафану, и пришлось не думать.
Но как это частенько с ним в последнее время случалось, только Рост приводил себя в относительную ментальную пустоту, возникали совсем уж странные представления, и тогда он решил, что и это обдумывать не будет, по крайней мере сейчас, потому что поневоле сворачивал к мысли о цели, которую должен был преследовать Докай, устроив ему это… испытание?
Что, если это была просто проверка, а браться ли им, Докай, вообще за обучение людей тому, что они хотели от них получить? И выходило, что на это здорово смахивало, что Рост, чего уж греха таить, не слишком понравился «шаману», а значит, люди Докай не показались. И следовательно, Росту просто дали понять, что отказываются иметь с человечеством дело. Даже такое, в общем-то, ни к чему их не обязывающее, как подкачка людей, подгонка их возможностей к гигантам, которых по человеческому же шаблону вздумал готовить Зевс.
Еще раз решил Ростик проверить свои логические построения, пробуя не отставать от Михайлова. Он был в Нуаколе. Там для возни с ним, человеком, которого Нуакола вздумал использовать, предварительно обучив кое-чему, хотя и не совсем понятно до сих пор, чему же именно, он выделил друга – Докай. И тот отлично справился с заданием, он не только привел Ростика в чувство полного владения мышлением, что было после плена у пурпурных и всего, что с ним произошло, совсем не так просто, как могло показаться, но и вернул ему недостающую полноту жизни, а главное – подготовил каким-то таинственным образом к появлению гигантов, научил его действовать в этой ситуации, пользоваться гигантами, когда они появились.
Значит, думал Ростик, можно было бы предположить, что нормальному, цивилизованному и дружественному к людям Докай это снова не будет стоить особого труда. Просто в силу их природных особенностей, так Рост и думал, когда предлагал этот поход…
Он ошибся лишь в том, что полагал, что все Докай – дружественны, что они автоматически по каким-то им одним ведомым причинам принимают людей за существа, которым можно оказывать помощь. Тем более что первый поход на Новую Гвинею также окончился удачей, луковицы травки ихны им выделили и цену за это заломили не чрезмерную. Всего-то и взяли, что книгу Ростика о его плене на русском, кстати, языке, да попросили, если Фоп будет согласен, пригнать им кусочек, чтобы вырастить из этого кусочка полноценную особь «думающего мускула»… Или тут было что-то еще?
Ведь возможно, что Ростик что-то просмотрел, пропустил в своих оценках, чего-то не только недоучел, но даже не понял, что заблудился и его предположения неверны? Вот только такой оборот дела существенно не стыковался с тем простым фактом, что прежде Ростик ни разу не ошибался по-крупному. По мелочам – да, случалось, но в важных вещах… Неужели это с ним случилось, как и многое другое должно случаться с каждым – впервые?
Они прошли какую-то груду камней, которые Ростик не очень-то и помнил, расцарапались, зато здорово поохотились на рыбную мелочь в тишайшей заводи, правда Михайлов, сколько ни нырял, больше сомов не отыскал. Или те научились каким-то образом прятаться. Но вполне возможно, что Михайлов сам не слишком стремился быть удачливым охотником, все-таки домой направлялись, не вверх по течению шли в неизведанной реке.
На следующий день, немного подлечившись, как лечатся все гиганты, относительным спокойствием и раздумьями, тронулись дальше. Рост почему-то во время этого нежданного привала решил, что остановку эту Артем устроил для него, а не для того, чтобы привести в порядок касаток. Скверное состояние и гложущие мысли Ростика передавались и ему, в том состоянии включенности в сознание касаток это невозможно было скрыть, вот напарник и решил… По-своему, не слишком даже тактично, зато, как выяснилось, вполне добившись своих тайных целей. А они были таковы, что в слишком уж напряженном состоянии Ростик, по его мнению, мог наделать ошибок, и тогда берега родного залива они вряд ли когда-нибудь увидят. В общем, Михайлов готовился к переходу мимо опасных, уже вполне цивилизованных берегов, мимо городов, мимо возможных новых караванов, которые непременно бы их атаковали.
И разумеется, по трудному, уже вполне ноябрьскому, едва ли не более опасному, чем река, морю. Он готовился, собирался, как всякий солдат, который знает, что впереди его ждут испытания, в которых он предпочел бы иметь подготовленного, а не оскорбленного и чрезмерно эмоционального командира.
Рост немного подумал о нем. И сам себе удивился, зачем же он вообще взял с собой Михайлова. Пока так все получалось, что он мог бы проделать этот поход и самостоятельно, в одиночку, без поддержки второй касатки. Вот только с викрамами, конечно, труднее было бы справляться, и сбивать их с тела, вцепившихся своими неимоверно сильными руками, а так… Вот тогда Ростик и решил, что может и тут ошибаться. Такая уж у него возникла болезнь – он начал этого опасаться. А раз так, тогда…
Тогда следовало вот какое соображение. Если все-таки допустить, что Докай сделал все исключительно по-дружески, даже напал на Роста именно как друг… Все-таки не попытавшись его закабалить, обратить в немыслящего раба, не выжигая ему сознание, как когда-то попытались сделать пурпурные, тогда… Из этого могло следовать много разного.
Например, он действительно пробовал помешать людям слишком уж активно пользоваться гигантами. Возможно, что симбиотические контакты с ними грозили обернуться чем-то гораздо более скверным, чем войны за территории или даже за исполнение взятых обещаний, например, по поводу завоевания юго-восточных шхер для заливных викрамов. Или опять же война для доставки сюда, на Гвинею, спор или икринок Фопа…
Нет, так можно было додуматься до такого, что оставалось бы только сидеть в Боловске, как когда-то решил сидеть первосекретарь Борщагов, и не высовывать за некий очерченный уже, сложившийся периметр носа. Даже разведки производить лишь для того, чтобы убедиться, что маток насекомых, например, не стало слишком много и новая война с насекомыми им не грозит.
Вот тогда Рост понял, что он незаметно для себя подводит какие-то итоги своей службы, производит реестрацию достижений человечества и в целом готовится к чему-то, что могло оказаться хуже всего, хотя что это могло быть, при всем своем воображении он придумать не сумел.
И вдруг все изменилось. Разом, неожиданно и очень сильно.
Просто Ростик почувствовал, как его хвост, вернее, конечно, хвост его Левиафана бьется об камни. Но… И это было самое чудовищное, он не проталкивал его вперед. Левиафан просто потерял равновесие, все многотонное тело касатки билось, потому что его как-то мгновенно связали, да так, что невозможно было вырваться.
Он завис примерно в трех метрах под водой, не в силах вырваться, и от этих ударов и скачков тела еще больше запутывался… в сети! Рост приказал Лео застыть, это было трудно. Такая мощная и совершенная машина мускулов, костей, чувств и превосходного сознания не желала мириться с потерей свободы действия, движения и могущества. И жизни. Это было бы почти страшно, если бы у Роста с его гигантом оставалось хоть немного времени на то, чтобы бояться.
– Артем, назад, помогай по обстановке, но сейчас… Осмотрись!
Он не понял, что кричит, может быть, больно вгрызаясь в дыхательно-питательный сосок, который накладывал на его лицо Лео. Но главного он достиг, Михайлов откатился назад, правда не понимая еще ничего, не в силах даже оглядеться, чтобы помочь Росту понять, что же вокруг происходило.
Так, думал Ростик, мы не двигаемся, кислород на движение почти не тратим, у нас есть минуты три, может быть, пять. За это время…
И тогда понял, что такого времени ему никто не даст. Потому что краем сознания, именно мышлением, а не глазами, он увидел, как с обоих берегов речки из кустов, из зарослей похожей на камыш травы выходят сразу несколько лодок. И на носу каждой стояло по два-три квалика, те же, что составляли команды кораблей недружелюбного каравана, который касатки встретили, поднимаясь по реке.
Да, у Ростика имелось гораздо меньше пресловутых трех минут, на которые он рассчитывал. Вот тогда, уже срывая с себя маску, выдергивая руки, ноги и все тело из чересчур плотной, зажавшей его в спазмическом усилии мантии, он прокричал Михайлову:
– Не подпускай ко мне лодки… Делай что хочешь!
Он вырывался из полога с такой силой, что даже пузырьки воздуха вокруг пошли. Но его касатка, его Лео-друг вдруг снова запаниковал и стал биться, нимало не подумав о том, что теперь своими рывками не просто тормозит Ростика, а может запросто раздавить его, сломать кости, выбить суставы.
К тому же он опять тратил на эти рывки кислород, а от поверхности, где можно было сделать вдох, его отделяли три метра воды… Рост оттолкнулся от тела касатки, ощущая, что правая его нога не действует. Она была или сломана, или вывихнута в колене, но одной ногой он все-таки оттолкнулся, удивляясь про себя, отчего вокруг установилась такая темень. И лишь вынырнув, набрав воздуха в кипящую от боли грудь, понял, что это была не темень, просто его человеческие глаза не были способны видеть в воде.