Страница:
Альберт Байкалов
Крестоповал. Зловещий детдом
Пролог
– Значит, не хотите подписывать отказ? – снова повторил свой вопрос Колган.
Сидевшие на диване старики переглянулись и в который раз покачали головами. Они чем-то напоминали Колгану китайских болванчиков. Сделанные из фарфора статуэтки символизируют равновесие между материальными благами и духовными достижениями. Считается, будто с каждым покачиванием ими головами в мире увеличивается богатство, счастье, здоровье и становится больше любви. Только вот для Колгана отрицательный ответ этих двух упрямцев означает все в точности до наоборот. Если престарелая чета продолжит упорствовать, не видать ему и его помощнице, а согласно юридическому определению, сообщнице, своих законных тридцати пяти штук зеленью. Ровно во столько обойдется российскому представителю американского агентства по усыновлению детей Ирине Васильевой в случае успеха их гонорар. Колган был уверен, что деньги он свои получит. Однако цель, скорее всего, будет достигнута иным, нежели уговоры, способом. Об этом ему сейчас хотелось думать меньше всего. Хотя именно для таких случаев он и отправлялся на подобные беседы. Убивать несговорчивых было его работой, и подходил он к ней творчески. Все его смерти смахивали на несчастные случаи или, на худой конец, на самоубийства. По-другому нельзя. Слишком пикантными были каждый раз причины, из-за которых они на пару с Лапшой отправляли на тот свет людей. Имея полтора десятка лет стажа работы в команде Васильевой, бывший сотрудник тогда еще милиции Колганов Герман Геннадиевич со временем стал относиться к этому процессу как к данности. Все равно подобные этой ситуации Колган считал для себя нестандартными. Одно дело – отправить на тот свет спившуюся мамашу, добавив в пойло отраву, или устроить смерть от передозировки сразу целой семье наркоманов. Совершенно другое – упокоить раньше времени вот таких вот благообразных мужчину и женщину, которые за свою жизнь мухи не обидели. Однако, пока до этого не дошло, он играл роль помощника Лапши, которая выдавала себя за работника департамента в сфере защиты детей, и все еще надеялся, что проблема разрешится другим способом.
– Вам сколько лет? – стоявшая в дверях Лапша уже поняла, что разговор предстоит долгий, и стала медленно расстегивать куртку. – Еще немного – и за самими уход понадобится, а вы хотите ребенка взять!
– Так не чужой он нам, – перевел на нее взгляд старик. – Родная кровь. Отчего же тогда он должен по чужим людям маяться?
– Почему маяться? – воскликнула Лапша и вопросительно уставилась на старика.
– Ну, как? – он переглянулся с женой и вновь посмотрел на Лапшу. – Не по-людски это.
– А по-людски в этой халупе жить? – вновь перехватил инициативу разговора Колган. – Каково парню будет, когда подрастет? В деревне людей раз-два и обчелся… Школу, сами сказали, скоро закроют. И будет он тут с вами коровам хвосты крутить…
– Школа в соседнем селе останется, – оживился старик. – Тут близко. А ежели что, так, – он посмотрел на старуху, – Анастасия Петровна учительница. Как раз в начальных классах преподавала.
– Да, – протянула Лапша, опускаясь на стул, – тяжелый случай!
Словно испугавшись, что его сейчас ударят, Михаил Юрьевич втянул голову в плечи.
– Чего же вы нас мучаете? – всхлипнула Анастасия Петровна, поправляя повязанный на голове платок. – Вам же сказано – нет!
Было видно, им изрядно поднадоели поздние гости, но воспитание не позволяло выставить этих двух городских за дверь. Молодой мужчина, представившийся Борисом Сергеевичем, и его спутница, со слегка раскосыми глазами, назвавшаяся Гавриловой Ларисой Петровной, заявились, когда супруги уже собирались ложиться спать. Ворвавшись словно фурия, женщина с ходу стала совать под нос какие-то документы, в которых требовалось старикам расписаться. Однако Суркины были людьми образованными, не чета остальной части небольшого поселка Кряжки, расположенного на границе Вологодской и Костромской областей. Михаил Юрьевич всю жизнь проработал в сельской больнице врачом, а супруга в школе. Да и жизнью обучены. Сколько раз пенсионеров в районе одурачивали? То лекарства копеечные продадут, то выплаты утраченных в девяностых вкладов пообещают за небольшую плату. Много чего. Поэтому Михаил Юрьевич вначале внимательно прочитал бумагу и понял, что темнят гости. Не нужно им разрешение на перевод из дома малютки в детский дом их Антона, а хотят они получить отказ от внука, на которого старики оформляют опекунство.
– А если мы вам заплатим? – неожиданно выпалила Лапша.
Даже Колган от такого предложения опешил. Интересно, что она имеет в виду? Может, правда решила поделиться с ними своей частью гонорара?
Сидевшие на диване Анастасия и Михаил Суркины как по команде повернули головы на Лапшу. При этом в глубине глаз стариков появился страх.
– Да что вы такое говорите? – едва слышно проговорила женщина. – Как вам не стыдно?
– Почему мне должно быть стыдно от того, что я хочу устроить будущее вашему внуку? – Лапша склонила голову набок и грустно улыбнулась.
Она светилась заботой и добротой. Казалось, от этой милой и еще молодой женщины нельзя ждать чего-то плохого, и она даже не может допустить какой-то дурной мысли. Колган не переставал удивляться талантам бывшей проститутки. Лапша без подготовки играла роли, которые с трудом бы дались именитым артистам. Напоминая то кроткую барышню из чеховской пьесы «Три сестры», то толстовскую Наташу Ростову, злодейка пускала в ход все свои чары. Она была очень красива, и в свои тридцать пять скорее походила на очень заботливую маму. Большие, добрые глаза, грудной, теплый голос, ровно уложенные каштановые волосы. Все в ней было идеально, без изъяна. Даже родинка над уголком губы. Глядя на нее, Колган всегда поражался тому, с какой точностью Васильева подобрала в команду человека.
– Да поймите вы, – между тем возмущенно сверкнул глазами старик и встал, – у нас одна дочь была… Как мы ее ребенка в чужие руки отдадим?
– Ты, папаша, сядь, – догадавшись, что все дипломатические способы достижения цели исчерпаны и настал его черед, Колган с шумом поднялся со стула.
– А почему вы командуете в моем доме? – вскинув подбородок, повысил голос старик.
– Что, решил права покачать? – разозлился Колган, размышляя, каким образом отправить хозяев на тот свет. – Давай! Мы вот сейчас твои бытовые условия проверим, акт накатаем, и не увидишь ты своего Антошечки до самого совершеннолетия.
– Как будто, если напишу отказ, лучше будет, – резонно заметил старик.
Однако Колган уже не слушал его. Окинув комнату изучающим взглядом, сунул руки в карманы куртки и направился в кухню. Дед засеменил следом.
– Вы, Анастасия Петровна, не видите всех преимуществ, которые вашему внуку дает этот отказ?! – заторопилась Лапша, заметив, что бабка собралась выйти за мужчинами следом. – Так ведь не отказ это вовсе!
– А что, по-вашему? – простонала женщина.
– Вы передаете полномочия по его воспитанию людям, которые могут и создадут для него более комфортные условия! – включила Лапша все свое красноречие. – Он, когда вырастет, вам только спасибо скажет!
– Не уговаривайте нас! – взмолилась женщина и шагнула к выходу из комнаты.
Однако Лапша преградила ей путь:
– Подумайте еще раз!
Вслушиваясь в доносившиеся из комнаты голоса, Колган прошел на кухню и огляделся:
– Показывай, чем хоть сами питаетесь?
– Это что, обыск? – нахохлился старик.
– Вы не согласны с нашим предложением и настаиваете на опекунстве, – напомнил Колган. – Поэтому должны убедить, что ребенок будет иметь все необходимое для нормального развития.
– Но при чем тут холодильник? – старик часто заморгал глазами. – Будет здесь жить внук, появятся в нем и молоко, и фрукты…
– Значит, сейчас там пусто? – Колган, не мигая, уставился старику в глаза.
– Совсем стыд потеряли, – сокрушенно вздохнул Суркин и, протиснувшись между ним и стенкой, открыл старенький холодильник, оказавшись к Колгану спиной.
– Гляди…
Колган левой рукой обхватил хозяина дома за шею и прижал к себе. Правой выхватил из кармана куртки электрошокер, с силой приставил к его животу, в район солнечного сплетения, и надавил на кнопку.
«Двадцать два, двадцать три», – стал мысленно отсчитывать Колган, не понаслышке зная, что для того, чтобы человек надежно отключился минут на пятнадцать, шокер нужно держать не менее пяти секунд.
– Ы-ых! – вырвалось из выгнувшегося дугой старика, который едва не выбил Колгану затылком зубы.
Неестественно вздрагивая, Сурков стал оседать.
«Двадцать шесть, двадцать семь», – продолжал Колган, наклоняясь вслед за дедом.
На напряженных уголках открытого рта Суркина появилась пена.
– Достаточно, – выдохнул Колган, убирая от старика электрошокер.
Старик нужен был живой. Иначе не устроить убедительную гибель от огня. Колган хорошо знал, какие в таких случаях проводятся экспертизы. Специалисты с легкостью устанавливают причину смерти человека. Если убить старика раньше, у него на слизистых дыхательных путях не обнаружится следов гари и не будет ожогов. Вместе с тем анализ крови из уцелевших сосудов покажет, что в ней отсутствует углекислый газ, которым сгоревший человек обязательно должен надышаться.
Подхватив деда под руки, Колган осторожно уложил его на бок. Прислушался. Из комнаты продолжал доноситься голос Лапши:
– Вас будут информировать, как идут дела у внука…
Колган приложил два пальца к шее старика. Он опасался, что сердце пожилого человека такого разряда может уже не выдержать. Тем более, Колган использовал в разы большую мощность, чем разрешено российским ГОСТом. Это устройство он купил год назад на черном рынке у одного умельца и еще ни разу не пожалел. Очень удобная во всех отношениях вещь. Еще бы, в корпусе российского «Удара-24» была спрятана начинка американского Taser M-26, разрешенного к применению даже в США только полицией. Но дед был жив. Значит, у Колгана есть в запасе как минимум пять минут.
– Вы прямо как маленькие, ей-богу! – возмущалась в комнате ничего не подозревавшая старуха.
– Что вы говорите?! – вопила Лапша. – Вот мне делать было нечего, и я прикатила к вам за столько километров! А ведь у меня семья, дети…
Колган улыбнулся ее вранью.
– Поймите, государству не безразлично, как будут расти и развиваться его граждане, – с назиданием отчитывала женщину Лапша. – А вы прямо как собственница какая. Может, рассчитываете на пособие, которое вам будет после усыновления положено?
– Побойтесь бога! – стыдила ее старуха.
Колган шагнул к печке. Присев на корточки, натянул на руку рукав свитера и открыл дверцу. В лицо ударил жар. Над алеющими углями играли язычки голубоватого пламени. Он знал, это угарный газ – невидимый убийца.
Колган едва успел выпрямиться, как голоса стали стремительно приближаться. Он протянул руку к трубе и вдавил до упора задвижку. Из щелей печи тут же закурился едва видимый глазу дымок, а в нос ударил запах гари. Колган бросился прочь из кухни, едва не столкнувшись с бабкой прямо в дверях комнаты.
Он не видел себя со стороны, но знал, что выглядит не лучшим образом. Однако реакция женщины была слишком бурной. Ее нижняя челюсть отвисла, а губы образовали окружность:
– Ох!
Отчего-то Колгану вдруг захотелось вставить туда большие пальцы рук, ухватить старуху за скользкие от слюны щеки и разорвать этот ненавистный рот. Но он пересилил себя. Нельзя. Внешние повреждения могут насторожить следствие. Конечно, труп по замыслу должен обгореть, а копаться в причинах пожара, который должен сжечь все улики, вряд ли кто-то захочет, но чем черт не шутит? Несмотря на то, что перед каждой подобной акцией Колган проводит тщательную проверку, он не может всего предусмотреть. И хотя достоверно установлено, что родственников после гибели дочери у стариков нет, а зять трагически погиб в армии, никто не может дать гарантии, что кого-то не пропустили.
– Что? – Колган уставился в перепуганное лицо, наслаждаясь таким знакомым, но постоянно новым чувством. Нездоровый восторг вмиг заполнил его до краев. По телу пробежал озноб, а воздуха стало не хватать.
– Где Миша? – одними губами спросила женщина.
В ее глазах появилась странная пустота, а предчувствие неизбежной смерти увеличило зрачки до размеров вселенной. Колган никогда не мог понять этот взгляд. Так смотрит человек один раз, в последние мгновенья жизни, и не каждому суждено испытать его на себе.
Колган бесцеремонно положил ладонь на плечо женщине. Оно было худым и сквозь одежду теплым.
– Что? – вконец растерялась она.
Привычным движением Колган развернул ее спиной к себе и с силой двинул основанием кулака по темени. Оглушенная женщина негромко вскрикнула и стала заваливаться на подкошенных ногах. Колган не дал ей упасть. Он зажал нижнюю часть лица ладонью левой руки и прижал голову несчастной к своей груди. Правой обхватил руки. Платок сполз на лицо. Однако женщина не потеряла сознания. А может, сразу пришла в себя? Колган почувствовал это по едва уловимым вибрациям вновь начавшего подчиняться ей тела. Однако пока она ничего не предпринимала. Женщина словно оцепенела. Так всегда. Какое-то время она будет бездействовать. Но еще немного, и до ее начавшего мутиться от кислородного голодания сознания дойдет, что произойдет совсем скоро. Тогда удерживать ее будет очень трудно. А у них совсем нет времени.
– Ноги! – зло крикнул Колган завороженно наблюдавшей за происходящим Лапше.
– Что? – вздрогнула молодая женщина и тут же кивнула: – Да! Сейчас.
Хрустнув суставами, Лапша присела, обхватила ноги старухи за щиколотки, легко оторвала от пола и прижала к себе. Женщина словно ждала этого момента и неожиданно выгнулась. Но от усилий лишь захрустели связки. Тогда она вцепилась руками в запястье и зажимавшие рот пальцы Колгана. Ногти больно впились в кожу. Колган вновь подумал про тех, кто будет осматривать трупы или то, что от них останется. Вдруг начнут копать? Тогда наверняка найдут под ногтями кожу. Нет, таких оплошностей больше допускать нельзя. Впредь надо будет работать чище.
– М-мм! – билось в конвульсиях старое тело.
По лбу Колгана потекли капельки пота.
Он подтащил ее к печке. Продолжая прижимать рот, присел на корточки и левой рукой открыл дверцу. В лицо ударил жар.
Старуха подтянула ноги и резко выпрямила, пытаясь отбросить Лапшу.
– Смирись, бабуля! – просипел Колган, отправляя ее голову в печь.
Как он ни старался, все же, убирая ладонь со рта, обжег запястье. Перебирая руками, они на пару с Лапшой до самых плеч всунули бабку в топку. Втянув полные легкие жара, несчастная забилась в конвульсиях. Как бы она ни старалась, но задержка дыхания была слишком длинной, чтобы не дышать. Бедняжка все чаще и сильнее вдыхала в себя раскаленный воздух, который выжигал ее нутро, странно, горбом напрягала спину. Глаза заслезились от зловония жженого мяса и горелых волос.
– Достаточно! – крикнул Колган и потянул бабку за мокрые бедра.
Обуглившаяся и дымящаяся голова со страшным, леденящим душу звуком ударилась об пол, рассыпая во все стороны искры и алые угли.
– Волоки ее в комнату! – крикнул Колган Лапше и бросился за стариком.
– Все?! – зачем-то крикнула Лапша.
Она продолжала держать старуху за ноги.
– Нет, – на полном серьезе ответил он.
– Как? – опешила она.
– Сейчас отдохну и додушу.
– Дурак! – Лапша потянула бабку за ноги, оттаскивая от печи.
Колган бросился за стариком. Он еще не пришел в себя.
Схватив его под руки, Колган подтащил его к печке.
– Что мне делать?! – провыла Лапша.
Колган усадил старика у печи и посмотрел на бабку:
– Раздевай ее!
– Как?! – ужаснулась Лапша.
– Молча! – зарычал он. – До половины. Будто спать собирались и заметили, что пожар.
Колган еще мог объяснить массу других причин сделать это. Так, полуодетые хозяева наведут на мысль, что у них наверняка не было никаких гостей. Ведь не станут же они впускать в дом посторонних без одежды.
– Ага, – догадалась Лапша и стала расстегивать на груди у женщины тлевшую кофточку.
– Погоди! – поморщился он. – Кровать расправь!
– Сейчас! – Лапша вскочила на ноги.
Колган обхватил старика за пояс, приподнял и отправил головой в топку.
Однако через мгновенье боль привела Суркина в чувство. Старик упер руки в печь и часто задышал. Из нутра печи раздался нечеловеческий, леденящий кровь в жилах вопль. Но он тут же стих. Старик дернулся так, что Колган с трудом удержал его. В какой-то момент ему вдруг показалось, что печь сейчас разлетится по кухне кусками раскаленных кирпичей. Из топки повалили сизые клубы раскаленной золы. Мужчина враз обмяк, а по полу растеклась лужа мочи.
– Ну, вот и умничка! – похвалил его вслух Колган. – Только вот обделался зря!
Мысленно досчитав до десяти, он вытянул тело наружу. Старик с шумом завалился на бок.
Дом наполнился едким дымом и невыносимым зловонием.
– Поторопись! – крикнул Колган в комнату и выпрямился.
– Не кричи! – раздался испуганный голос Лапши.
Отдышавшись, Колган встал, подошел к старомодному серванту. На полках стояли посуда и хрустальный сервиз. Утирая рукавом градом катившиеся из глаз слезы, он присел на корточки и открыл дверцы нижнего отсека. Полки оказались до отказа забитыми пустыми банками. Немудрено, в деревнях такая тара ценится. С осени закатывают в них помидоры, огурцы, маринуют грибы. Потом загружают ими изредка наведывающихся из города родственников. Хотя кто может к Суркиным приехать? Одни они, если не считать совсем еще маленького внука, оцененного Васильевой в пятьдесят тысяч долларов.
Из стоявшей у дверей дорожной сумки Колган достал специально прихваченную бутылку с керосином. Перелив его в банку, разлил у печки, плеснул на старика, облил лежащую в комнате женщину. Бутылку убрал в пластиковый пакет, который уложил обратно в сумку. Банку вложил в руку старика. Едва Колган закончил, как в дверях кухни возникла Лапша. В глазах нездоровые огоньки, на щеках румянец.
– Все? – то ли спросила, то ли констатировала она.
– Кажется, да, – оглядев результаты своего труда, кивнул Колган. – Выходи!
Дождавшись, когда Лапша закроет за собой двери, он достал из кармана зажигалку.
Сидевшие на диване старики переглянулись и в который раз покачали головами. Они чем-то напоминали Колгану китайских болванчиков. Сделанные из фарфора статуэтки символизируют равновесие между материальными благами и духовными достижениями. Считается, будто с каждым покачиванием ими головами в мире увеличивается богатство, счастье, здоровье и становится больше любви. Только вот для Колгана отрицательный ответ этих двух упрямцев означает все в точности до наоборот. Если престарелая чета продолжит упорствовать, не видать ему и его помощнице, а согласно юридическому определению, сообщнице, своих законных тридцати пяти штук зеленью. Ровно во столько обойдется российскому представителю американского агентства по усыновлению детей Ирине Васильевой в случае успеха их гонорар. Колган был уверен, что деньги он свои получит. Однако цель, скорее всего, будет достигнута иным, нежели уговоры, способом. Об этом ему сейчас хотелось думать меньше всего. Хотя именно для таких случаев он и отправлялся на подобные беседы. Убивать несговорчивых было его работой, и подходил он к ней творчески. Все его смерти смахивали на несчастные случаи или, на худой конец, на самоубийства. По-другому нельзя. Слишком пикантными были каждый раз причины, из-за которых они на пару с Лапшой отправляли на тот свет людей. Имея полтора десятка лет стажа работы в команде Васильевой, бывший сотрудник тогда еще милиции Колганов Герман Геннадиевич со временем стал относиться к этому процессу как к данности. Все равно подобные этой ситуации Колган считал для себя нестандартными. Одно дело – отправить на тот свет спившуюся мамашу, добавив в пойло отраву, или устроить смерть от передозировки сразу целой семье наркоманов. Совершенно другое – упокоить раньше времени вот таких вот благообразных мужчину и женщину, которые за свою жизнь мухи не обидели. Однако, пока до этого не дошло, он играл роль помощника Лапши, которая выдавала себя за работника департамента в сфере защиты детей, и все еще надеялся, что проблема разрешится другим способом.
– Вам сколько лет? – стоявшая в дверях Лапша уже поняла, что разговор предстоит долгий, и стала медленно расстегивать куртку. – Еще немного – и за самими уход понадобится, а вы хотите ребенка взять!
– Так не чужой он нам, – перевел на нее взгляд старик. – Родная кровь. Отчего же тогда он должен по чужим людям маяться?
– Почему маяться? – воскликнула Лапша и вопросительно уставилась на старика.
– Ну, как? – он переглянулся с женой и вновь посмотрел на Лапшу. – Не по-людски это.
– А по-людски в этой халупе жить? – вновь перехватил инициативу разговора Колган. – Каково парню будет, когда подрастет? В деревне людей раз-два и обчелся… Школу, сами сказали, скоро закроют. И будет он тут с вами коровам хвосты крутить…
– Школа в соседнем селе останется, – оживился старик. – Тут близко. А ежели что, так, – он посмотрел на старуху, – Анастасия Петровна учительница. Как раз в начальных классах преподавала.
– Да, – протянула Лапша, опускаясь на стул, – тяжелый случай!
Словно испугавшись, что его сейчас ударят, Михаил Юрьевич втянул голову в плечи.
– Чего же вы нас мучаете? – всхлипнула Анастасия Петровна, поправляя повязанный на голове платок. – Вам же сказано – нет!
Было видно, им изрядно поднадоели поздние гости, но воспитание не позволяло выставить этих двух городских за дверь. Молодой мужчина, представившийся Борисом Сергеевичем, и его спутница, со слегка раскосыми глазами, назвавшаяся Гавриловой Ларисой Петровной, заявились, когда супруги уже собирались ложиться спать. Ворвавшись словно фурия, женщина с ходу стала совать под нос какие-то документы, в которых требовалось старикам расписаться. Однако Суркины были людьми образованными, не чета остальной части небольшого поселка Кряжки, расположенного на границе Вологодской и Костромской областей. Михаил Юрьевич всю жизнь проработал в сельской больнице врачом, а супруга в школе. Да и жизнью обучены. Сколько раз пенсионеров в районе одурачивали? То лекарства копеечные продадут, то выплаты утраченных в девяностых вкладов пообещают за небольшую плату. Много чего. Поэтому Михаил Юрьевич вначале внимательно прочитал бумагу и понял, что темнят гости. Не нужно им разрешение на перевод из дома малютки в детский дом их Антона, а хотят они получить отказ от внука, на которого старики оформляют опекунство.
– А если мы вам заплатим? – неожиданно выпалила Лапша.
Даже Колган от такого предложения опешил. Интересно, что она имеет в виду? Может, правда решила поделиться с ними своей частью гонорара?
Сидевшие на диване Анастасия и Михаил Суркины как по команде повернули головы на Лапшу. При этом в глубине глаз стариков появился страх.
– Да что вы такое говорите? – едва слышно проговорила женщина. – Как вам не стыдно?
– Почему мне должно быть стыдно от того, что я хочу устроить будущее вашему внуку? – Лапша склонила голову набок и грустно улыбнулась.
Она светилась заботой и добротой. Казалось, от этой милой и еще молодой женщины нельзя ждать чего-то плохого, и она даже не может допустить какой-то дурной мысли. Колган не переставал удивляться талантам бывшей проститутки. Лапша без подготовки играла роли, которые с трудом бы дались именитым артистам. Напоминая то кроткую барышню из чеховской пьесы «Три сестры», то толстовскую Наташу Ростову, злодейка пускала в ход все свои чары. Она была очень красива, и в свои тридцать пять скорее походила на очень заботливую маму. Большие, добрые глаза, грудной, теплый голос, ровно уложенные каштановые волосы. Все в ней было идеально, без изъяна. Даже родинка над уголком губы. Глядя на нее, Колган всегда поражался тому, с какой точностью Васильева подобрала в команду человека.
– Да поймите вы, – между тем возмущенно сверкнул глазами старик и встал, – у нас одна дочь была… Как мы ее ребенка в чужие руки отдадим?
– Ты, папаша, сядь, – догадавшись, что все дипломатические способы достижения цели исчерпаны и настал его черед, Колган с шумом поднялся со стула.
– А почему вы командуете в моем доме? – вскинув подбородок, повысил голос старик.
– Что, решил права покачать? – разозлился Колган, размышляя, каким образом отправить хозяев на тот свет. – Давай! Мы вот сейчас твои бытовые условия проверим, акт накатаем, и не увидишь ты своего Антошечки до самого совершеннолетия.
– Как будто, если напишу отказ, лучше будет, – резонно заметил старик.
Однако Колган уже не слушал его. Окинув комнату изучающим взглядом, сунул руки в карманы куртки и направился в кухню. Дед засеменил следом.
– Вы, Анастасия Петровна, не видите всех преимуществ, которые вашему внуку дает этот отказ?! – заторопилась Лапша, заметив, что бабка собралась выйти за мужчинами следом. – Так ведь не отказ это вовсе!
– А что, по-вашему? – простонала женщина.
– Вы передаете полномочия по его воспитанию людям, которые могут и создадут для него более комфортные условия! – включила Лапша все свое красноречие. – Он, когда вырастет, вам только спасибо скажет!
– Не уговаривайте нас! – взмолилась женщина и шагнула к выходу из комнаты.
Однако Лапша преградила ей путь:
– Подумайте еще раз!
Вслушиваясь в доносившиеся из комнаты голоса, Колган прошел на кухню и огляделся:
– Показывай, чем хоть сами питаетесь?
– Это что, обыск? – нахохлился старик.
– Вы не согласны с нашим предложением и настаиваете на опекунстве, – напомнил Колган. – Поэтому должны убедить, что ребенок будет иметь все необходимое для нормального развития.
– Но при чем тут холодильник? – старик часто заморгал глазами. – Будет здесь жить внук, появятся в нем и молоко, и фрукты…
– Значит, сейчас там пусто? – Колган, не мигая, уставился старику в глаза.
– Совсем стыд потеряли, – сокрушенно вздохнул Суркин и, протиснувшись между ним и стенкой, открыл старенький холодильник, оказавшись к Колгану спиной.
– Гляди…
Колган левой рукой обхватил хозяина дома за шею и прижал к себе. Правой выхватил из кармана куртки электрошокер, с силой приставил к его животу, в район солнечного сплетения, и надавил на кнопку.
«Двадцать два, двадцать три», – стал мысленно отсчитывать Колган, не понаслышке зная, что для того, чтобы человек надежно отключился минут на пятнадцать, шокер нужно держать не менее пяти секунд.
– Ы-ых! – вырвалось из выгнувшегося дугой старика, который едва не выбил Колгану затылком зубы.
Неестественно вздрагивая, Сурков стал оседать.
«Двадцать шесть, двадцать семь», – продолжал Колган, наклоняясь вслед за дедом.
На напряженных уголках открытого рта Суркина появилась пена.
– Достаточно, – выдохнул Колган, убирая от старика электрошокер.
Старик нужен был живой. Иначе не устроить убедительную гибель от огня. Колган хорошо знал, какие в таких случаях проводятся экспертизы. Специалисты с легкостью устанавливают причину смерти человека. Если убить старика раньше, у него на слизистых дыхательных путях не обнаружится следов гари и не будет ожогов. Вместе с тем анализ крови из уцелевших сосудов покажет, что в ней отсутствует углекислый газ, которым сгоревший человек обязательно должен надышаться.
Подхватив деда под руки, Колган осторожно уложил его на бок. Прислушался. Из комнаты продолжал доноситься голос Лапши:
– Вас будут информировать, как идут дела у внука…
Колган приложил два пальца к шее старика. Он опасался, что сердце пожилого человека такого разряда может уже не выдержать. Тем более, Колган использовал в разы большую мощность, чем разрешено российским ГОСТом. Это устройство он купил год назад на черном рынке у одного умельца и еще ни разу не пожалел. Очень удобная во всех отношениях вещь. Еще бы, в корпусе российского «Удара-24» была спрятана начинка американского Taser M-26, разрешенного к применению даже в США только полицией. Но дед был жив. Значит, у Колгана есть в запасе как минимум пять минут.
– Вы прямо как маленькие, ей-богу! – возмущалась в комнате ничего не подозревавшая старуха.
– Что вы говорите?! – вопила Лапша. – Вот мне делать было нечего, и я прикатила к вам за столько километров! А ведь у меня семья, дети…
Колган улыбнулся ее вранью.
– Поймите, государству не безразлично, как будут расти и развиваться его граждане, – с назиданием отчитывала женщину Лапша. – А вы прямо как собственница какая. Может, рассчитываете на пособие, которое вам будет после усыновления положено?
– Побойтесь бога! – стыдила ее старуха.
Колган шагнул к печке. Присев на корточки, натянул на руку рукав свитера и открыл дверцу. В лицо ударил жар. Над алеющими углями играли язычки голубоватого пламени. Он знал, это угарный газ – невидимый убийца.
Колган едва успел выпрямиться, как голоса стали стремительно приближаться. Он протянул руку к трубе и вдавил до упора задвижку. Из щелей печи тут же закурился едва видимый глазу дымок, а в нос ударил запах гари. Колган бросился прочь из кухни, едва не столкнувшись с бабкой прямо в дверях комнаты.
Он не видел себя со стороны, но знал, что выглядит не лучшим образом. Однако реакция женщины была слишком бурной. Ее нижняя челюсть отвисла, а губы образовали окружность:
– Ох!
Отчего-то Колгану вдруг захотелось вставить туда большие пальцы рук, ухватить старуху за скользкие от слюны щеки и разорвать этот ненавистный рот. Но он пересилил себя. Нельзя. Внешние повреждения могут насторожить следствие. Конечно, труп по замыслу должен обгореть, а копаться в причинах пожара, который должен сжечь все улики, вряд ли кто-то захочет, но чем черт не шутит? Несмотря на то, что перед каждой подобной акцией Колган проводит тщательную проверку, он не может всего предусмотреть. И хотя достоверно установлено, что родственников после гибели дочери у стариков нет, а зять трагически погиб в армии, никто не может дать гарантии, что кого-то не пропустили.
– Что? – Колган уставился в перепуганное лицо, наслаждаясь таким знакомым, но постоянно новым чувством. Нездоровый восторг вмиг заполнил его до краев. По телу пробежал озноб, а воздуха стало не хватать.
– Где Миша? – одними губами спросила женщина.
В ее глазах появилась странная пустота, а предчувствие неизбежной смерти увеличило зрачки до размеров вселенной. Колган никогда не мог понять этот взгляд. Так смотрит человек один раз, в последние мгновенья жизни, и не каждому суждено испытать его на себе.
Колган бесцеремонно положил ладонь на плечо женщине. Оно было худым и сквозь одежду теплым.
– Что? – вконец растерялась она.
Привычным движением Колган развернул ее спиной к себе и с силой двинул основанием кулака по темени. Оглушенная женщина негромко вскрикнула и стала заваливаться на подкошенных ногах. Колган не дал ей упасть. Он зажал нижнюю часть лица ладонью левой руки и прижал голову несчастной к своей груди. Правой обхватил руки. Платок сполз на лицо. Однако женщина не потеряла сознания. А может, сразу пришла в себя? Колган почувствовал это по едва уловимым вибрациям вновь начавшего подчиняться ей тела. Однако пока она ничего не предпринимала. Женщина словно оцепенела. Так всегда. Какое-то время она будет бездействовать. Но еще немного, и до ее начавшего мутиться от кислородного голодания сознания дойдет, что произойдет совсем скоро. Тогда удерживать ее будет очень трудно. А у них совсем нет времени.
– Ноги! – зло крикнул Колган завороженно наблюдавшей за происходящим Лапше.
– Что? – вздрогнула молодая женщина и тут же кивнула: – Да! Сейчас.
Хрустнув суставами, Лапша присела, обхватила ноги старухи за щиколотки, легко оторвала от пола и прижала к себе. Женщина словно ждала этого момента и неожиданно выгнулась. Но от усилий лишь захрустели связки. Тогда она вцепилась руками в запястье и зажимавшие рот пальцы Колгана. Ногти больно впились в кожу. Колган вновь подумал про тех, кто будет осматривать трупы или то, что от них останется. Вдруг начнут копать? Тогда наверняка найдут под ногтями кожу. Нет, таких оплошностей больше допускать нельзя. Впредь надо будет работать чище.
– М-мм! – билось в конвульсиях старое тело.
По лбу Колгана потекли капельки пота.
Он подтащил ее к печке. Продолжая прижимать рот, присел на корточки и левой рукой открыл дверцу. В лицо ударил жар.
Старуха подтянула ноги и резко выпрямила, пытаясь отбросить Лапшу.
– Смирись, бабуля! – просипел Колган, отправляя ее голову в печь.
Как он ни старался, все же, убирая ладонь со рта, обжег запястье. Перебирая руками, они на пару с Лапшой до самых плеч всунули бабку в топку. Втянув полные легкие жара, несчастная забилась в конвульсиях. Как бы она ни старалась, но задержка дыхания была слишком длинной, чтобы не дышать. Бедняжка все чаще и сильнее вдыхала в себя раскаленный воздух, который выжигал ее нутро, странно, горбом напрягала спину. Глаза заслезились от зловония жженого мяса и горелых волос.
– Достаточно! – крикнул Колган и потянул бабку за мокрые бедра.
Обуглившаяся и дымящаяся голова со страшным, леденящим душу звуком ударилась об пол, рассыпая во все стороны искры и алые угли.
– Волоки ее в комнату! – крикнул Колган Лапше и бросился за стариком.
– Все?! – зачем-то крикнула Лапша.
Она продолжала держать старуху за ноги.
– Нет, – на полном серьезе ответил он.
– Как? – опешила она.
– Сейчас отдохну и додушу.
– Дурак! – Лапша потянула бабку за ноги, оттаскивая от печи.
Колган бросился за стариком. Он еще не пришел в себя.
Схватив его под руки, Колган подтащил его к печке.
– Что мне делать?! – провыла Лапша.
Колган усадил старика у печи и посмотрел на бабку:
– Раздевай ее!
– Как?! – ужаснулась Лапша.
– Молча! – зарычал он. – До половины. Будто спать собирались и заметили, что пожар.
Колган еще мог объяснить массу других причин сделать это. Так, полуодетые хозяева наведут на мысль, что у них наверняка не было никаких гостей. Ведь не станут же они впускать в дом посторонних без одежды.
– Ага, – догадалась Лапша и стала расстегивать на груди у женщины тлевшую кофточку.
– Погоди! – поморщился он. – Кровать расправь!
– Сейчас! – Лапша вскочила на ноги.
Колган обхватил старика за пояс, приподнял и отправил головой в топку.
Однако через мгновенье боль привела Суркина в чувство. Старик упер руки в печь и часто задышал. Из нутра печи раздался нечеловеческий, леденящий кровь в жилах вопль. Но он тут же стих. Старик дернулся так, что Колган с трудом удержал его. В какой-то момент ему вдруг показалось, что печь сейчас разлетится по кухне кусками раскаленных кирпичей. Из топки повалили сизые клубы раскаленной золы. Мужчина враз обмяк, а по полу растеклась лужа мочи.
– Ну, вот и умничка! – похвалил его вслух Колган. – Только вот обделался зря!
Мысленно досчитав до десяти, он вытянул тело наружу. Старик с шумом завалился на бок.
Дом наполнился едким дымом и невыносимым зловонием.
– Поторопись! – крикнул Колган в комнату и выпрямился.
– Не кричи! – раздался испуганный голос Лапши.
Отдышавшись, Колган встал, подошел к старомодному серванту. На полках стояли посуда и хрустальный сервиз. Утирая рукавом градом катившиеся из глаз слезы, он присел на корточки и открыл дверцы нижнего отсека. Полки оказались до отказа забитыми пустыми банками. Немудрено, в деревнях такая тара ценится. С осени закатывают в них помидоры, огурцы, маринуют грибы. Потом загружают ими изредка наведывающихся из города родственников. Хотя кто может к Суркиным приехать? Одни они, если не считать совсем еще маленького внука, оцененного Васильевой в пятьдесят тысяч долларов.
Из стоявшей у дверей дорожной сумки Колган достал специально прихваченную бутылку с керосином. Перелив его в банку, разлил у печки, плеснул на старика, облил лежащую в комнате женщину. Бутылку убрал в пластиковый пакет, который уложил обратно в сумку. Банку вложил в руку старика. Едва Колган закончил, как в дверях кухни возникла Лапша. В глазах нездоровые огоньки, на щеках румянец.
– Все? – то ли спросила, то ли констатировала она.
– Кажется, да, – оглядев результаты своего труда, кивнул Колган. – Выходи!
Дождавшись, когда Лапша закроет за собой двери, он достал из кармана зажигалку.
Глава 1
Синоптики не ошиблись: последний месяц года был морозным. Прошедший в Москве и области ледяной дождь преобразил лес, и он теперь казался сделанным из хрусталя. Покрытый похожим на тонкое стекло настом снег блестел на солнце и заставлял щуриться.
Выкатившись с лыжни на раскатанный детворой склон, Матвей Кораблев оттолкнулся одновременно двумя палками, присел и понесся к дороге. Встречный ветер выбил слезу. Съехав с горы, он прокатился по инерции немного вдоль проселка и встал. Приводя дыхание в порядок, воткнул в снег палки, запрокинул голову назад и мечтательно посмотрел в бездонную синеву зимнего неба.
Сидевшая в ветвях сосны синица, склонив голову, с интересом наблюдала за молодым мужчиной. Он был среднего роста, но для маленькой птички казался, конечно, громадным. Однако она его не боялась. Ее успокаивал взгляд добрых, серых глаз этого светловолосого исполина. Она знала, живет он в красивом кирпичном доме, построенном недалеко от окраины поселка, который возник на месте деревни. Да и как ей его не знать? Ведь летает к нему во двор синица каждое утро, чтоб полакомиться салом, кусочек которого он на пару с такой же доброй и молодой женщиной привязывает к ветке недавно посаженной у входа яблони. Может, и сейчас узнает, сунет руку в карман да и даст чего?
Матвей по-дружески подмигнул синице, присел, отстегнул крепления, забросил лыжи на плечо и двинул в направлении поселка.
Нет, лыжи не для него. Ходить-то он на них умеет, и иной раз может дать фору даже заядлому любителю. Но не нравились они ему, и все. Купил сразу, как переехал за город. Парка, как по соседству с домом в Москве, здесь не было. Вернее, окружавший поселок лес ни в какое сравнение не входил с теми островками природы, что в столице. Но прелести дальнего Подмосковья вдруг как-то враз ограничили его возможности занятия спортом. В лесу не было дорожек, а по колено в снегу долго не набегаешь. Хотя пробовал, и поначалу даже казалось, что в этом есть какой-то плюс. Нагрузки на ноги увеличивались в разы. Однако на третий день отказался от этой затеи. И дело не только в том, что со стороны это диковато смотрится. Укрытые толщей снега и невидимые глазу коряги, пни и просто упавшие ветки создавали массу неудобств и были опасны. Бегать по тропинке скользко. В то же время и бассейна нет, где можно было вдоволь поплавать. Вернее, на первом этаже своего дома он построил небольшой, как выразилась Марта, «лягушатник», но он скорее для отдыха в жару, нежели для поддержания тела в спортивной форме. Много ли наплаваешь, когда от одной стенки до другой и десяти метров нет? К тому же зимой, как выяснилось, из-за него в квартире сыро. И вообще, Матвей не хотел признаваться, но построил он его больше для своих будущих детей. Не будут же они с Мартой вот так вот всю жизнь вдвоем?
За размышлениями Матвей свернул на свою улицу, образованную десятком коттеджей, первые этажи которых прятались за высоченными заборами. Не нравилась ему эта дань традициям. Лихие девяностые увеличили их высоту. Словно эти кирпичные преграды могли остановить злодея. То ли дело в Европе. Забор лишь указывает на то, что за ним частная собственность. Невысокие декоративные оградки вынуждают хозяев усадеб поддерживать во дворах порядок. Лужайки и деревья подстригаются, дорожки метутся, повсюду цветы… Идешь, и глаз радуется. А у нас, разбери что за забором творится, может, тюрьма частная или пушка в клумбе?
Матвей уже почти дошел до середины улицы, где располагался и его дом, как рядом скрипнул тормозами «Рено». Каково же было его удивление, когда за рулем он увидел улыбающегося во весь рот Рыкунова Валеру.
– Здорово, Матрос! – толкнув дверцу, воскликнул Рык.
– Каким ветром? – Матвей воткнул лыжи в сугроб слева от дорожки и вытянул руки навстречу выбравшемуся из-за руля другу.
Они обнялись.
– Ну, ты и забрался! – отстранившись от Матвея, с восхищением выдохнул Рык.
Матвей показал рукой на ворота:
– Подъезжай, сейчас открою.
– Не стоит! – запротестовал Рык. – Я ненадолго.
– Чего? – не поверил своим ушам Матвей. – Хочешь сказать, что ты в такую даль на полчаса перся?
– Так и есть, – на полном серьезе сказал Рык и забрался обратно за руль.
Поставив машину напротив калитки, друзья вошли во двор.
Заливаясь звонким лаем, навстречу выбежал Пират. Щенку было всего лишь пара месяцев, но он уже выполнял некоторые команды.
– Ты успел хозяйством обзавестись? – Рык присел на корточки и протянул к щенку руку.
Тот радостно вильнул хвостом и потянулся носом, однако тут же схлопотал затрещину и, взвизгнув, отскочил.
– Фу, чужой! – подыграл Матвей Рыку.
Правильно сделал. Попутно проучил собаку. В следующий раз не станет ластиться, а уже отнесется как к постороннему.
Матвей не преследовал цели вырастить из него монстра. Но злость воспитать рассчитывал. Мало ли?
– Я бы так не смог жить, – признался Рык, плюхнувшись на диван в гостиной.
– Знаю, – помрачнел Матвей. – Я тоже такой.
– Немного не так выразился, – спохватился Рык. – От безделья сдох бы.
– Но мне скучать не приходится, – возразил ему Матвей. – Неделю назад из Папуа – Новой Гвинеи прикатил.
– Отдыхал?
– Ага, – Матвей уселся напротив. – Попутно закреплял ранее полученные навыки выживания в сложных условиях субтропиков, вождении вертолета…
– Да ты что? – оживился Рык. – Это что же, снова мир спасал?
– Скорее, престиж российской авиационной промышленности, – уклончиво ответил Матвей. Ему не хотелось вспоминать историю с «Сарсаром». Новейший российский самолет рухнул при проведении демонстрационного полета, а Матвей волею случая оказался в эпицентре интриг, развернувшихся вокруг этого события.
– А мы завтра опять в командировку, – задумчиво проговорил Рык.
– Везет, – с тоской вздохнул Матвей. – Все живы?
Рык шутливо сплюнул через левое плечо и постучал костяшками пальцев по стоящему между ними деревянному столику:
– С лета ни у кого ни одной царапины.
– Выкладывай, зачем приехал? – напрямую спросил Матвей.
– Ты Ткача помнишь? – глядя в глаза, спросил Рык.
Матвея обдало жаром:
– Ты что, хочешь сказать, я друга мог забыть?
– Это я для вступления, – стушевался Рык. – Дело в том, что летом разбилась его жена.
– На машине? – уточнил Матвей.
Рык кивнул.
– Так, – протянул Матвей, силясь вспомнить, как звали светловолосую, с озорным взглядом девушку, которую он видел лишь мельком: – Ольга!
– Да, – облегченно вздохнул Рык.
– И что? – чувствуя, что это лишь прелюдия к разговору, поторопил его Матвей.
– А теперь – самое интересное, – Рык наклонился вперед. – Вчера меня разыскал брат Ткача.
– Так, – протянул Матвей. – Он у него программист?
– Угадал, – кивнул Рык. – Я с ним на похоронах познакомился и телефон оставил. Мало ли. Парень не чета, конечно, Ткачу, – он поморщился. – Не боец. Как говорится, природа на нем отдохнула. Я даже поначалу не поверил, что они родные. Сморчок такой, – он втянул щеки и усмехнулся. – Компьютерный гений. Зовут Лева. Так вот, несколько дней назад они с женой приехали в Кряжки, чтобы узнать, как у Ольги дела.
Выкатившись с лыжни на раскатанный детворой склон, Матвей Кораблев оттолкнулся одновременно двумя палками, присел и понесся к дороге. Встречный ветер выбил слезу. Съехав с горы, он прокатился по инерции немного вдоль проселка и встал. Приводя дыхание в порядок, воткнул в снег палки, запрокинул голову назад и мечтательно посмотрел в бездонную синеву зимнего неба.
Сидевшая в ветвях сосны синица, склонив голову, с интересом наблюдала за молодым мужчиной. Он был среднего роста, но для маленькой птички казался, конечно, громадным. Однако она его не боялась. Ее успокаивал взгляд добрых, серых глаз этого светловолосого исполина. Она знала, живет он в красивом кирпичном доме, построенном недалеко от окраины поселка, который возник на месте деревни. Да и как ей его не знать? Ведь летает к нему во двор синица каждое утро, чтоб полакомиться салом, кусочек которого он на пару с такой же доброй и молодой женщиной привязывает к ветке недавно посаженной у входа яблони. Может, и сейчас узнает, сунет руку в карман да и даст чего?
Матвей по-дружески подмигнул синице, присел, отстегнул крепления, забросил лыжи на плечо и двинул в направлении поселка.
Нет, лыжи не для него. Ходить-то он на них умеет, и иной раз может дать фору даже заядлому любителю. Но не нравились они ему, и все. Купил сразу, как переехал за город. Парка, как по соседству с домом в Москве, здесь не было. Вернее, окружавший поселок лес ни в какое сравнение не входил с теми островками природы, что в столице. Но прелести дальнего Подмосковья вдруг как-то враз ограничили его возможности занятия спортом. В лесу не было дорожек, а по колено в снегу долго не набегаешь. Хотя пробовал, и поначалу даже казалось, что в этом есть какой-то плюс. Нагрузки на ноги увеличивались в разы. Однако на третий день отказался от этой затеи. И дело не только в том, что со стороны это диковато смотрится. Укрытые толщей снега и невидимые глазу коряги, пни и просто упавшие ветки создавали массу неудобств и были опасны. Бегать по тропинке скользко. В то же время и бассейна нет, где можно было вдоволь поплавать. Вернее, на первом этаже своего дома он построил небольшой, как выразилась Марта, «лягушатник», но он скорее для отдыха в жару, нежели для поддержания тела в спортивной форме. Много ли наплаваешь, когда от одной стенки до другой и десяти метров нет? К тому же зимой, как выяснилось, из-за него в квартире сыро. И вообще, Матвей не хотел признаваться, но построил он его больше для своих будущих детей. Не будут же они с Мартой вот так вот всю жизнь вдвоем?
За размышлениями Матвей свернул на свою улицу, образованную десятком коттеджей, первые этажи которых прятались за высоченными заборами. Не нравилась ему эта дань традициям. Лихие девяностые увеличили их высоту. Словно эти кирпичные преграды могли остановить злодея. То ли дело в Европе. Забор лишь указывает на то, что за ним частная собственность. Невысокие декоративные оградки вынуждают хозяев усадеб поддерживать во дворах порядок. Лужайки и деревья подстригаются, дорожки метутся, повсюду цветы… Идешь, и глаз радуется. А у нас, разбери что за забором творится, может, тюрьма частная или пушка в клумбе?
Матвей уже почти дошел до середины улицы, где располагался и его дом, как рядом скрипнул тормозами «Рено». Каково же было его удивление, когда за рулем он увидел улыбающегося во весь рот Рыкунова Валеру.
– Здорово, Матрос! – толкнув дверцу, воскликнул Рык.
– Каким ветром? – Матвей воткнул лыжи в сугроб слева от дорожки и вытянул руки навстречу выбравшемуся из-за руля другу.
Они обнялись.
– Ну, ты и забрался! – отстранившись от Матвея, с восхищением выдохнул Рык.
Матвей показал рукой на ворота:
– Подъезжай, сейчас открою.
– Не стоит! – запротестовал Рык. – Я ненадолго.
– Чего? – не поверил своим ушам Матвей. – Хочешь сказать, что ты в такую даль на полчаса перся?
– Так и есть, – на полном серьезе сказал Рык и забрался обратно за руль.
Поставив машину напротив калитки, друзья вошли во двор.
Заливаясь звонким лаем, навстречу выбежал Пират. Щенку было всего лишь пара месяцев, но он уже выполнял некоторые команды.
– Ты успел хозяйством обзавестись? – Рык присел на корточки и протянул к щенку руку.
Тот радостно вильнул хвостом и потянулся носом, однако тут же схлопотал затрещину и, взвизгнув, отскочил.
– Фу, чужой! – подыграл Матвей Рыку.
Правильно сделал. Попутно проучил собаку. В следующий раз не станет ластиться, а уже отнесется как к постороннему.
Матвей не преследовал цели вырастить из него монстра. Но злость воспитать рассчитывал. Мало ли?
– Я бы так не смог жить, – признался Рык, плюхнувшись на диван в гостиной.
– Знаю, – помрачнел Матвей. – Я тоже такой.
– Немного не так выразился, – спохватился Рык. – От безделья сдох бы.
– Но мне скучать не приходится, – возразил ему Матвей. – Неделю назад из Папуа – Новой Гвинеи прикатил.
– Отдыхал?
– Ага, – Матвей уселся напротив. – Попутно закреплял ранее полученные навыки выживания в сложных условиях субтропиков, вождении вертолета…
– Да ты что? – оживился Рык. – Это что же, снова мир спасал?
– Скорее, престиж российской авиационной промышленности, – уклончиво ответил Матвей. Ему не хотелось вспоминать историю с «Сарсаром». Новейший российский самолет рухнул при проведении демонстрационного полета, а Матвей волею случая оказался в эпицентре интриг, развернувшихся вокруг этого события.
– А мы завтра опять в командировку, – задумчиво проговорил Рык.
– Везет, – с тоской вздохнул Матвей. – Все живы?
Рык шутливо сплюнул через левое плечо и постучал костяшками пальцев по стоящему между ними деревянному столику:
– С лета ни у кого ни одной царапины.
– Выкладывай, зачем приехал? – напрямую спросил Матвей.
– Ты Ткача помнишь? – глядя в глаза, спросил Рык.
Матвея обдало жаром:
– Ты что, хочешь сказать, я друга мог забыть?
– Это я для вступления, – стушевался Рык. – Дело в том, что летом разбилась его жена.
– На машине? – уточнил Матвей.
Рык кивнул.
– Так, – протянул Матвей, силясь вспомнить, как звали светловолосую, с озорным взглядом девушку, которую он видел лишь мельком: – Ольга!
– Да, – облегченно вздохнул Рык.
– И что? – чувствуя, что это лишь прелюдия к разговору, поторопил его Матвей.
– А теперь – самое интересное, – Рык наклонился вперед. – Вчера меня разыскал брат Ткача.
– Так, – протянул Матвей. – Он у него программист?
– Угадал, – кивнул Рык. – Я с ним на похоронах познакомился и телефон оставил. Мало ли. Парень не чета, конечно, Ткачу, – он поморщился. – Не боец. Как говорится, природа на нем отдохнула. Я даже поначалу не поверил, что они родные. Сморчок такой, – он втянул щеки и усмехнулся. – Компьютерный гений. Зовут Лева. Так вот, несколько дней назад они с женой приехали в Кряжки, чтобы узнать, как у Ольги дела.