Бедье Жозеф. Тристан и Изольда

Тогда четыре барона, ненавидевшие Тристана за его доблесть, схватили
его на постели, грозя королеве, издеваясь над ней, дразня ее, обещая ей
праведный суд. Они нашли кровоточившую рану.
- Тристан, - сказал король, - всякие оправдания бесполезны: завтра ты
умрешь!
- Смилуйся, государь! - воскликнул Тристан. - Во имя Бога, за нас
распятого, сжалься над нами!
- Отомсти за себя, государь! - сказали предатели.
- Дорогой дядя, - заговорил снова Тристан, - не за себя я молю: мне не
тяжело умирать! Конечно, если бы не боязнь тебя рассердить, я дорого
отплатил бы за это оскорбление трусам, которые без твоей защиты не
осмелились бы своими руками коснуться моего тела; но из уважения и из любви
к тебе я отдаюсь на твою волю: делай со мной, что хочешь, бери меня,
государь, но сжалься над королевой.
И Тристан униженно склонился к его ногам.
- Сжалься над королевой, ибо если есть в твоем доме человек, достаточно
отважный, чтобы утверждать ложно, будто я любил ее преступной любовью, я
готов сразиться с ним в поединке. Во имя Господа Бога смилуйся над нею,
государь!
Но четыре барона связали веревками его и королеву. Если бы он только
знал, что ему не дозволят доказать поединком свою невиновность, он дал бы
скорее разорвать себя на части, чем допустил бы позорным образом связать
себя.
Он надеялся на Бога и знал, что в поединке никто не посмеет поднять на
него оружие. И он по праву полагался на Бога. Когда он клялся, что никогда
не любил королеву преступной любовью, предатели смеялись наглому обману. Но
я обращаюсь к вам, добрые люди; вы знаете всю правду о любовном зелье,
выпитом на море, и можете решить, ложно ли он говорил. Не поступок
доказывает преступление, а истинный суд. Люди видят поступок, а Бог видит
сердца: Он один - праведный судья. Потому-то Он пожелал, чтобы всякий
обвиняемый имел возможность доказать свою правоту поединком, и Он сам
сражается на стороне невинного. Вот почему Тристан требовал суда и поединка,
остерегаясь в чем-либо оказать неуважение королю Марку. Но если бы он мог
предугадать, что потом произошло, он убил бы предателей. Боже, зачем не убил
он их!


^TГлава VIII^U
^TПрыжок из часовни^U

ПО ГОРОДУ темной ночью бежит молва: Тристан и королева схвачены, король
хочет их казнить. Богатые горожане и мелкий люд - все плачут. - Увы, как нам
не плакать! Тристан, смелый боец, неужели ты умрешь от такого подлого
предательства? А ты, благородная, почитаемая королева! В какой земле
народится когда-либо принцесса столь прекрасная, столь любимая? Это плод
твоего колдовства, горбун-карлик! Да не удостоится лицезреть Господа тот,
кто, встретив тебя, не вонзит в твое сердце копье! Тристан, милый друг,
дорогой! Когда Морольд, явившийся, чтобы захватить наших детей, высадился на
этом берегу, никто из баронов не посмел вооружиться против него: все
молчали, как немые, лишь ты, Тристан, вышел на поединок за всех нас, людей
Корнуэльса. Ты убил Морольда, он поразил тебя копьем, и от этой раны ты едва
не умер за нас. И нынче, памятуя обо всем этом, допустим ли мы твою смерть?
Жалобы и вопли разносятся по всему городу; все бегут во дворец. Но
таков гнев короля, что не найдется столь сильного и смелого барона, который
решился бы замолвить слово, чтобы смягчить его.
День близится, ночь уходит. Еще до восхода солнца Марк выехал за город
к месту, где он обыкновенно творил суд и расправу. Он велел вырыть в земле
яму и наполнить ее узловатыми колючими прутьями белого и черного терновника,
вырванного с корнем.
В шесть часов утра он велел кликнуть клич по всей стране, чтобы тотчас
же собрались корнуэльские люди. Они шумно сбегались; и не было никого, кто
бы не плакал, кроме карлика из Тинтагеля. Тогда король сказал так:
- Сеньоры, этот костер из терновника я велел сложить для Тристана и
королевы, ибо они преступили закон.
Все закричали:
- Требуем суда, государь, прежде всего суда, тяжбы и разбирательства!
Казнить их без суда - позор и преступление. Дай им отсрочку, окажи милость!
Марк ответил гневно:
- Не будет им ни отсрочки, ни милости, ни защиты, ни суда. Клянусь
Господом, Творцом мира, если кто посмеет просить меня об этом, его первого
сожгут на костре.
Он приказал развести огонь и привести из замка Тристана. Терновник
пылает, все молчат, король ждет.
Слуги добежали до покоя, где под крепкой стражей находились любящие.
Тристана схватили за руки, спутанные веревками. Клянусь Богом, что за
подлость была так связать его! Он плачет от обиды, но к чему эти слезы? Его
тащат позорным образом, а королева восклицает, почти обезумев от горя:
- Быть убитой для твоего спасения - вот что было бы мне великой
радостью!
Стража и Тристан выходят из города, направляясь к костру, но за ними
мчится всадник, догоняет их, соскакивает на ходу с боевого коня: это Динас,
славный сенешал. При вести о случившемся он выехал из своего замка Лидана;
пена, пот и кровь струились с боков его коня.
- Сын мой, я спешу на королевский суд! Господь, быть может, внушит мне
такой совет, который вам обоим будет пригоден; по крайней мере. Он и теперь
дозволит мне сослужить тебе малую службу. Друзья, - сказал он слугам, - я
желаю, чтобы вы вели его без пут.
Динас разрубил позорные веревки и прибавил:
- Если он попытается убежать, разве не при вас ваши мечи?
Он поцеловал Тристана в уста, снова сел на коня и умчался.
Послушайте же, каково милосердие Божие! Не желая смерти грешника,
Господь внял слезам и воплям бедных людей, которые молили Его за мучимых
любящих. У дороги, по которой проходил Тристан, на вершине скалы возвышалась
над морем обращенная к северу часовня. Стены задней ее стороны были
расположены на краю берега, высокого, каменистого, с острыми уступами; в ее
абсиде, над самой пропастью, было расписное окно искусной работы какого-то
святого человека. Тристан сказал тем, кто его вел:
- Видите ли вы эту часовню, добрые люди? Позвольте мне войти в нее.
Смерть моя близка, я помолюсь Богу, чтобы Он простил мне мои прегрешения. У
часовни всего один выход, а у каждого из вас есть по мечу; вы хорошо
понимаете, что я могу выйти только этой дверью и что, когда я помолюсь, мне
придется волей-неволей отдаться в ваши руки.
Один из стражей сказал:
- Разумеется! Отчего ему не позволить?
Они дали ему войти. Он кинулся внутрь часовни, пробежал мимо алтаря,
подскочил к окну в абсиде, схватился за него, открыл и прыгнул наружу...
Лучше это падение, чем смерть на костре, да еще перед таким сборищем!
Знайте, добрые люди, что Бог смиловался над ним: ветер надул его
одежду, подхватил его и опустил на большой камень у подножья скалы.
До сих пор еще корнуэльцы зовут этот камень "Прыжок Тристана".
А перед церковью все его ждали, но тщетно: Бог принял его теперь под
свою защиту. Он бежит, рыхлый песок осыпается под его ногами. Он падает,
оборачивается, видит вдали костер: пламя трещит, дым поднимается столбом...
Он бежит.
Схватив меч, опустив поводья, Горвенал вырвался из города: король сжег
бы его самого вместо его господина. На поляне он нагнал Тристана.
- Бог помиловал меня, наставник! - воскликнул Тристан. - Но к чему мне
это, несчастному? Если нет со мною Изольды, все утратило для меня цену. И
зачем не разбился я при моем падении! Я спасся, Изольда, а тебя убьют. Ее
сжигают из-за меня, из-за нее умру и я.
Сказал ему Горвенал:
- Дорогой мой господин, успокойся, не слушайся голоса гнева! Видишь ты
этот частый кустарник, окруженный широким рвом? Спрячемся там: много людей
проходит по этой дороге, они нас оповестят, и если, сын мой, Изольду сожгут,
клянусь Богом, Сыном Марин, никогда не ночевать мне под кровлей до того дня,
когда мы за нее отомстим.
- Но у меня нет меча, дорогой наставник!
- Вот он, я его привез тебе.
- Хорошо, милый наставник: теперь я не боюсь ничего, кроме Бога.
- Да еще, сын мой, есть у меня под платьем такая вещь, которая тебя
порадует, - панцирь, крепкий и легкий, он может тебе сослужить службу.
- Дай его сюда, дорогой наставник; клянусь Богом, в которого верую, что
теперь я освобожу мою милую.
- Не торопись! - сказал Горвенал. - Господь, без сомнения, уготовил
тебе какое-нибудь более надежное отмщение. Подумай, что приблизиться к
костру не в твоей власти: горожане окружают его, а они короля боятся. Может
быть, тот или другой и желает твоего освобождения, но он первый же тебя и
ударит. Ведь правильно говорят, сын мой: отчаянность - не храбрость.
Погоди...

Случилось, что когда Тристан бросился со скалы, какой-то бедный человек
из мелкого люда увидел, как он поднялся и побежал. Он поспешил в Тинтагель,
прокрался в комнату Изольды и сказал ей:
- Не плачьте, государыня, ваш друг спасся.
- Да будет благословен Господь! - промолвила она. - Пусть теперь меня
вяжут или развязывают, щадят или казнят, мне нет заботы.
Предатели так скрутили веревками кисти ее рук, что потекла кровь, и она
сказала, улыбаясь:
- Если бы я заплакала от этого мучения теперь, когда Господь в
милосердии своем только что вырвал моего милого из рук предателей, чего бы я
стоила?
Когда до короля дошла весть, что Тристан бежал через окно часовни, он
побледнел от гнева и приказал своим людям привести Изольду.
Ее влекут. Она появляется на пороге залы, протягивая свои нежные руки,
из которых сочится кровь. Крик несется по всей улице: "Боже, смилуйся над
ней! Благородная, достойная королева, в какую печаль ввергли нашу страну те,
что предали тебя! Будь они прокляты!"
Королеву приволокли к костру из пылающего терновника. Тогда Динас из
Лидана пал к ногам короля:
- Внемли мне, государь! Я служил тебе долго, честно, и верно, и не ради
выгоды: нет такого бедняка, сироты, старухи, которые дали бы мне денежку за
сенешальство, которое я держал от тебя в течение всей моей жизни. В награду
за это помилуй королеву. Ты хочешь сжечь ее без суда - это преступление, ибо
она не признается в том, в чем ты ее обвиняешь. К тому же размысли: если ты
сожжешь ее, не будет больше мира в твоей стране. Тристан убежал, ему хорошо
известны равнины, леса, переправы и проходы, а он смел. Конечно, ты его
дядя, он не нападет на тебя самого, но он перебьет всех баронов, твоих
вассалов, какие ему попадутся.
Слышали это четыре предателя и побледнели; им уже виделся Тристан,
поджидающий их в засаде.
- Государь! - сказал сенешал. - Если правда то, что я верно тебе служил
всю жизнь, отдай мне Изольду: я тебе отвечаю за нее как ее страж и
поручитель.
Но король взял Динаса за руку и поклялся именем всех святых, что он
тотчас свершит суд.
Тогда Динас поднялся и сказал:
- Я возвращаюсь в Лидан, государь, и бросаю вашу службу.
Грустно улыбнулась ему Изольда. Он сел на своего боевого коня и
удалился, печальный и угрюмый, потупив голову.
Изольда стоит перед костром. Окружающая ее толпа кричит, проклиная
короля, проклиная предателей. По лицу
Изольды текут слезы. Она одета в узкое платье серого цвета с тонкой по
нему золотой полоской; золотая нить вплетена в ее волосы, спадающие до ног.
Кто бы увидел ее столь прекрасной и не пожалел, у того сердце предателя.
Боже, как крепко связали ей руки!
Случилось, что сто прокаженных, обезображенных, с источенным
белесоватым телом, приковыляли на костылях под звуки своих трещоток и
столпились у костра; и из-под распухших век их налитые кровью глаза
любовались зрелищем.
Ивен, самый отвратительный из больных, закричал королю пронзительным
голосом:
- Ты хочешь, государь, предать огню свою жену? Наказание справедливое,
но слишком скорое. Быстро сожжет ее это сильное пламя, быстро рассеет буйный
ветер ее пепел; и когда пламя потухнет, муки ее прекратятся. Хочешь ли, я
научу тебя худшему наказанию, такому, что она будет жить, но с великим
позором, вечно желая себе смерти? Хочешь ли того?
Король ответил:
- Пусть живет, но с позором, что хуже смерти. Кто научит меня такой
казни, того я особо возлюблю.
- Итак, скажу коротко свою мысль, государь. Видишь ли, у меня сто
товарищей. Отдай нам Изольду - пусть она будет наша. Недуг разжигает наши
страсти. Дай ее твоим прокаженным. Никогда женщина не будет иметь худшего
конца. Посмотри, как лохмотья
липнут к нашим сочащимся ранам... А она, которой были по сердцу, пока
она была с тобой, дорогие ткани, подбитые пестрым мехом, драгоценности,
покои, изукрашенные мрамором, она, которая наслаждалась хорошими винами,
почетом, весельем, - когда она увидит двор твоих прокаженных и ей придется
войти в наши низкие лачуги и спать с нами, тогда красавица белокурая Изольда
познает свой грех и пожалеет о прекрасном костре из терновника!
Выслушав его, король поднялся с места и долго стоял неподвижно. Наконец
он подбежал к королеве и схватил ее за руку. Она воскликнула:
- Сжалься надо мной, государь! Сожгите, сожгите меня скорей!
Король молчал. Ивен и сто больных теснились вокруг нее. Слушая, как они
кричат и вопят, все сердца сжались от жалости; а Ивен доволен. Изольда
уходит, Ивен ее ведет. Ужасный сонм вышел из города. Они направились по
дороге, где Тристан сидел в засаде.
- Что ты намерен делать, сын мой? - крикнул Горвенал. - Вот твоя милая!
Тристан выехал на коне из чащи.
- Ивен, довольно тебе провожать ее, оставь ее, коли жизнь тебе мила! Но
Ивен сбросил свой плащ.
- Смелей, друзья! Примитесь-ка за палки, за костыли! Настало время
показать нашу доблесть.
Любо было видеть, как, скинув свои плащи, прокаженные поднялись на
больных ногах, отдувались, кричали, потрясая костылями; тот грозит, этот
ворчит. Но противно было Тристану бить их. Сказители утверждают, что он убил
Ивена. Так говорить непристойно. Нет, он слишком доблестен, чтобы убивать
такое отродье. Не он, а Горвенал, отломив крепкий дубовый сук, ударил им по
черепу Ивена; черная кровь брызнула и потекла по всему телу, вплоть до
искривленных ног.
Тристан отбил королеву, впредь ей больше никакого зла не будет. Он
разрезал веревки, связывавшие ее руки; и, покинув равнину, они углубились в
лес Моруа. Там, в густой чаще, Тристан почувствовал себя в безопасности, как
за стеной крепкого замка.
Когда солнце склонилось, они остановились, все трое, у подножия горы.
Страх утомил королеву; она опустила свою голову на грудь Тристана и заснула.
Наутро Горвенал похитил у одного лесничего лук и две хорошо оперенные
зубчатые стрелы и отдал Тристану - хорошему стрелку, который подстерег
косулю и убил ее. Горвенал набрал груду сухих сучьев, достал огнивом искру и
зажег большой костер, чтобы изжарить дичь, а Тристан нарубил ветвей, устроил
шалаш и покрыл его листвой; Изольда густо устлала его травой. Тогда в
глубине дикого леса началась для беглецов жизнь суровая, но милая им.


^TГлава IX^U
^TЛес Моруа^U

ГЛУБИ ГЛУХОГО ЛЕСА с великим трудом, словно преследуемые звери, они
бродят и редко осмеливаются к вечеру возвратиться на вчерашний ночлег.
Питаются они только мясом диких зверей, вспоминая с сожалением о вкусе соли
и хлеба. Их изможденные лица побледнели; одежда, раздираемая шипами,
превращается в лохмотья. Они любят друг друга - и не страдают.
Однажды, когда они скитались по большим лесам, никогда не знавшим
топора, случайно они набрели на хижину отшельника Огрина. На солнце в
кленовой роще, вблизи своей часовни, прогуливался тихими шагами старик,
опираясь на посох.
- Сеньор Тристан! - воскликнул он. - Узнай, какой великой клятвой
поклялись жители Корнуэльса. Король велел объявить во всех приходах: кто
тебя поймает, получит в награду сто марок золотом. И все бароны поклялись
выдать тебя живым или мертвым. Покайся, Тристан! Бог прощает грешников.
- Раскаяться мне, друг Огрин? В каком преступлении? Ты, который нас
судишь, знаешь ли ты, какое зелье мы испили на море? Да, славный напиток нас
опьянил, и я предпочел бы скорее нищенствовать всю мою жизнь по дорогам и
питаться травами и корнями вместе с Изольдой, чем без нее быть королем
славного государства.
- Да поможет тебе Господь, сеньор! ибо ты погиб и для этого света, и
для будущего. Изменника своему господину следует разорвать на части двумя
конями, сжечь на костре, и там, где пал его пепел, трава больше не растет, и
пахота на том месте без пользы, там гибнут и деревья, и злаки. Тристан,
отдай королеву тому, кто сочетался с ней браком по римскому закону!
- Она более не принадлежит ему: он отдал ее своим прокаженным; у
прокаженных я ее и отнял. Теперь она навсегда моя; расстаться с ней я не
могу, как и она со мной.
Огрин присел, у его ног Изольда плакала, склонив голову на колени
человека, принявшего на себя страду во имя Божие.
Отшельник повторял ей святые слова Евангелия, но, обливаясь слезами,
она качала головой и не хотела ему верить.
- Увы, - сказал Огрин, - как утешить мертвых? Покайся, Тристан, ибо
человек, живущий в грехе без раскаяния, мертв.
- Нет, я живу и не раскаиваюсь. Мы вернемся в лес, который дает нам
приют и нас охраняет. Пойдем, Изольда, дорогая!
Изольда поднялась. Они взялись за руки и вступили в высокие травы;
вереск, деревья сомкнули за ними свои ветви, и они исчезли за листвой.

Послушайте, добрые люди, о славном приключении. Тристан воспитал
собаку-ищейку, красивую, живую, легкую на бегу; ни у одного графа, ни у
одного короля нет ей равной для охоты с луком. Звали ее Хюсден. Пришлось
запереть собаку в башне, навязав ей на шею чурку. С того дня, как она не
видела более своего хозяина, она отказывалась от всякой пищи, рыла лапами
землю, в глазах ее были слезы, она выла. Многим стало ее жалко.
- Хюсден, - говорили они, - ни одно животное не умело так преданно
любить, как ты. Да, мудро изрек Соломон: "Преданный мне друг - это моя
борзая".
И король Марк, вспоминая о прошлых днях, думал в своем сердце: "Большой
ум у этой собаки, что она так плачет по своем хозяине; есть ли кто в
Корнуэльсе, кто бы стоил Тристана?"
Три барона пришли к королю:
- Белите, государь, отвязать Хюсдена: мы узнаем, от тоски ли по своем
хозяине собака так скучает. Если нет, то, когда ее отвяжут, вы увидите, как
она будет бросаться, с раскрытой пастью и высуня язык, на людей и животных,
стараясь укусить их.
Ее отвязали. Она выскочила из двери и побежала в комнату, где прежде
находила Тристана. Она рычит. воет, ищет - напала, наконец, на след своего
хозяина. Шаг за шагом пробегает она по дороге, которой Тристан шел к костру.
Все следуют за ней. Громко тявкая, она лезет на утес. Вот она в часовне,
вскочила на алтарь, внезапно прыгает из окна, падает у подошвы скалы, снова
находит след на берегу, останавливается на мгновение в цветущей роще, где
прятался в засаде Тристан, затем направляется к лесу. Нет никого, кто бы,
видя это, ее не пожалел.
- Государь, - сказали тогда рыцари, - не надо следовать за нею: она,
пожалуй, заведет нас в такое место, откуда трудно будет и выбраться.
Они оставили ее и вернулись. Достигнув леса, собака огласила его своим
лаем. Издалека услышали его Тристан, королева и Горвенал: "Это Хюсден!" Они
испугались: наверно, король их преследует; он, должно быть, напустил на них
ищеек, как на диких зверей. Они углубились в чащу. На опушке, с натянутым
пуком, стал Тристан, но когда Хюсден увидел и признал своего хозяина, он
прыгнул прямо к нему, вертя головой и хвостом, выгибая спину, свиваясь
кольцом. Затем он подбежал к белокурой Изольде, к Горвеналу, приласкался и к
коню.
Тристан сильно опечалился:
- Увы! Какое горе, что он нас нашел! Что может поделать с собакой,
которая не умеет быть спокойной, преследуемый человек? По равнинам и лесам,
по всей своей земле ищет нас король; Хюсден выдаст нас своим лаем. Увы, ведь
из любви и по природному благородству пришла моя собака искать смерти! Нам
следует, однако, остерегаться. Что делать!? Посоветуйте мне. Погладив
Хюсдена, Изольда сказала:
- Пощади его! Мне пришлось слышать об одном уэльском леснике, который
приучил свою собаку бегать без лая по кровяному следу раненых оленей. Вот
была бы радость, дорогой Тристан, если бы удалось, потрудившись, выучить
тому и Хюсдена.
Он задумался на мгновение, меж тем как собака лизала руки Изольде.
Сжалился Тристан и говорит:
- Попытаюсь, уж слишком тяжело мне убивать его.
Вскоре Тристан пошел на охоту, выгнал лань и ранил ее стрелой. Собака
хочет броситься по следам лани и лает так громко, что оглашается лес.
Тристан ударом заставляет ее замолчать; Хюсден поднимает глаза на своего
господина; он удивлен, не смеет больше лаять и не идет по следу. Тогда
Тристан кладет его у своих ног, затем бьет себя по сапогу каштановым прутом,
как то делают охотники, чтобы науськать собаку. Видя это, Хюсден хочет снова
залаять, и Тристан наказывает его. Не прошло и месяца, как, школя собаку
таким образом, он научил ее охотиться молча: когда, бывало, он ранит стрелой
косулю или лань, Хюсден, никогда не подавая голоса, выслеживает ее по снегу,
льду или траве. Если он настигал зверя в лесу, то отмечал то место,
притаскивая туда ветви; если заставал его на лугу, то покрывал травой тушу и
возвращался без лая за своим хозяином. Прошло лето, наступила зима. Любящие
жили, приютясь в пещере, и на земле, отвердевшей от мороза, ледышки щетинили
их ложе из опавших листьев. Ни он, ни она не чувствовали горя - такова была
сила любви. Но когда вернулось светлое время года, они построили под
большими деревьями шалаш из зазеленевших ветвей. Тристан с детства умел
искусно подражать пению лесных птиц, он подражал то иволге, то синице, то
соловью или другому пернатому, и порой на ветвях шалаша множество птиц,
прилетевших на его призыв, распевали, назобившись, свои песни в сиянии дня.
Любящие не бродили более по лесу и не скитались беспрестанно, ибо ни один
барон не отваживался их преследовать, зная, что Тристан повесил бы его на
ветвях дерева.

Случилось, однако, что один из четырех предателей, Генелон, - да будет
проклят он Богом! - увлеченный охотой, осмелился забрести в лес Моруа. В то
утро на опушке леса, в глубоким овраге, Горвенал, расседлав своего коня,
пустил его пастись на молодой траве; поблизости, под навесом из ветвей, на
груде цветов и зелени покоился Тристан, крепко обняв королеву, и оба спали.
Внезапно Горвенал заслышал лай своры: собаки мчались, выгоняя оленя,
который бросился в овраг. Вдали на лугу показался охотник. Горвенал признал
его: это был Генедон-барон, которого больше всего ненавидел его господин. Он
скакал один, без конюшего, вонзив шпоры в окровавленные бока своего коня и
нахлестывая его шею. Спрятавшись за деревом, Горвенал подстерегал его;
быстро подъезжает он, медленнее будет возвращаться.
Бот он проезжает. Выскочив из засады, Горвенал хватает его коня под
уздцы. Я в одно мгновение припомнив все то зло, какое сделал этот человек,
он валит его с коня, кромсает мечом и удаляется, унося с собой отрубленную
голову. Там, под навесом из листьев цветущей зелени, спали, крепко
обнявшись, Тристан и королева. Горвенал тихо подошел к ним, в руке у него
мертвая голова.
Когда охотники нашли под деревом обезглавленный труп, они так
перепугались, как если бы Тристан уже гнался за ними по пятам; они бросились
бежать, убоявшись смерти. С тех пор никто уже больше в этом лесу не
охотился.
Чтобы порадовать сердце своего господина, когда он проснется, Горвенал
привязал голову за волосы к шесту шалаша; густая листва ее обрамляла.
Тристан проснулся и увидел полускрытую ветвями голову, которая глядела
на него. Он узнал Генелона и вскочил в испуге. Но его наставник крикнул ему:
- Успокойся, он мертв! Я убил его вот этим мечом. Сын мой, это был твой
враг.
И Тристан обрадовался: человек, которого он ненавидел, Генелон, убит.
С тех пор никто не решался проникнуть в дикий лес. Ужас охранял вход в
него; любящие - в нем хозяева. Тогда-то смастерил Тристан лук "Без промаха",
всегда попадавший в цель, в человека или зверя, в намеченное место.

То было летним даем, добрые люди, в пору жатвы, вскоре после Троицына
дня. Птицы пели по росе навстречу утренней заре. Тристан вышел из шалаша,
опоясался мечом, снарядил лук "Без промаха" и один отправился в лес на
охоту. Прежде чем настанет вечер, великое горе его постигнет. Нет, никогда
любящие не любили так сильно и не искупили этого так жестоко!
Когда Тристан вернулся с охоты, утомленный изнуряющим зноем, он обнял
королеву.
- Где был ты, дорогой?
- Ходил за оленем, он вконец истомил меня. Смотри, пот с меня течет.
Хочу лечь и поспать.
На ложе из зеленых ветвей, устланном свежей травой, первая легла
Изольда. Тристан лег возле нее, положив между нею и собой обнаженный меч. На
их счастье, они были одеты. У королевы на пальце был золотой перстень с
чудным изумрудом, который подарил ей Марк в день их свадьбы. Так спали они,
крепко обнявшись, одна рука Тристана была просунута под шею его милой,
другою он обнял ее прекрасное тело, но уста их не соприкасались. Ни
малейшего дуновения ветерка, ни один листок не шелохнется. Сквозь ветвяную
крышу падал луч солнца на лицо Изольды, и оно сияло, как льдинка.
Случилось, что лесник набрел в лесу на место, где трава была помята:
накануне там покоились любящие. Он не признал следа их тел, но направился по
следу шагов и пришел к их жилищу. Он увидел их спящими, узнал и пустился
бежать, боясь грозного пробуждения Тристана. Пробежав две мили, отделявшие
лес от Тинтагеля, он поднялся по ступеням в залу, где застал короля,
творившего суд среди созванных им вассалов.
- По какому делу явился ты сюда, друг мой? Ты, вижу я, запыхался, точно