Бедье Жозеф. Тристан и Изольда

клятвой.
- Когда?
- На десятый день.
- Срок очень близок, дорогая.
- Наоборот, он слишком далек. Но я прошу вас до его наступления
пригласить короля Артура с Говеном, Жирфлетом, сенешалом Кеем и ста
рыцарями; пусть явятся к границе вашей земли, на Белую Поляну, к берегу
реки, что разделяет ваши владения. Там, перед ними, хочу я произнести
клятву, а не перед одними вашими баронами, потому что иначе не успею я
поклясться, как они потребуют, чтобы вы наложили на меня еще новый искус, и
наши муки никогда не кончатся. Но они не решатся на это, если поручителями
за суд будут Артур и его рыцари.

Между тем как глашатаи, посланные Марком, спешили к королю Артуру,
Изольда тайком отправила к Тристану своего верного слугу Периниса
Белокурого.
Перинис бежал по лесу, избегая торных тропинок, пока не достиг хижины
лесника Орри, где давно дожидался его Тристан. Перинис сообщил ему о
случившемся, о новом коварстве, о назначенном сроке, часе и месте суда.
- Моя госпожа просит вас, чтобы вы были в назначенный день на Белой
Поляне, так искусно нарядившись паломником, чтобы никто не мог вас узнать, и
без оружия. Чтобы добраться до места суда, ей надо переправиться через реку
в челноке; ждите ее на противоположном берегу, где будут рыцари короля
Артура. Тогда, без сомнения, вы сможете оказать ей помощь. Моя госпожа
страшится дня суда, но полагается на милость Господа, сумевшего вырвать ее
из рук прокаженных.
- Возвратись к королеве, мой славный, дорогой друг Перинис, и скажи ей,
что я исполню ее волю.
Так вот, добрые люди, когда Перинис возвращался в Тинтагель, случилось
ему заметить в чаще того самого лесничего, который застал спавших любовников
и выдал их королю. Однажды во хмелю он похвастался своим предательством.
Вырыв в земле глубокую яму, он искусно прикрывал ее ветвями, чтобы ловить
волков и кабанов. Когда он увидел, что слуга королевы устремился на него, он
хотел бежать, но Перинис прижал его к краю ловушки:
- Зачем бежать тебе, доносчик, предатель королевы? Останься здесь, у
могилы, которую сам потрудился себе вырыть.
Его палка со свистом закружилась в воздухе. Палка и череп разбились
одновременно, и Перинис Белокурый, Верный, столкнул ногой тело лесничего в
прикрытую ветвями яму...

В назначенный для суда день король Марк, Изольда и корнуэльские бароны,
доехав до Белой Поляны, появились у реки в прекрасном строе, и собравшиеся
вдоль другого берега рыцари Артура приветствовали их своими блестящими
знаменами.
Перед ними, сидя на откосе, протягивал деревянную чашку для подаяний
жалкий паломник. Завернувшись в увешанный раковинами плащ {Возвращаясь из
Святой Земли, паломники украшали свои шляпы или плащи раковинами в знак
того, что переправлялись через море.}, он просил милостыню крикливым и
унылым голосом.
Люди корнуэльцев приближались на веслах. Когда они готовились пристать,
Изольда спросила рыцарей:
- Как мне, сеньоры, ступить на твердую почву, не замарав в грязи моей
длинной одежды? Надо бы, чтобы мне помог какой-нибудь перевозчик.
Один из рыцарей окликнул паломника.
- Друг, подбери свой плащ, сойди в воду да перенеси королеву, если не
боишься упасть на полпути: я вижу, ты очень немощен.
Тот взял королеву на руки. Она сказала ему тихо: "Милый!", а потом так
же тихо: "Упади на песок".
Достигнув берега, он споткнулся и упал, крепко обнимая королеву.
Конюшие и моряки, схватив весла и багры, хотели накинуться на бедняка.
- Оставьте его, - сказала королева, - он, видно, ослабел от долгого
паломничества.
Перед шатром Артура на зеленой траве постлана была богатая шелковая
ткань из Никеи, и на нее были положены мощи святых, извлеченные из ковчежцев
и рак. Их охраняли Говен, Жирфлет и сенешал Кей. Помолившись Богу, королева
сняла драгоценности с рук и шеи и раздала их бедным нищим, скинула свою
пурпурную мантию и тонкое покрывало и отдала их; отдала также сорочку, блио
и башмаки, усыпанные драгоценными каменьями. Она оставила на теле только
тунику без рукавов и с обнаженными руками и ногами предстала перед обоими
королями. Вокруг бароны смотрели на нее молча и плакали. Возле мощей горел
костер. Дрожа, протянула она правую руку к мощам святых и сказала:
- Короли Логрии и Корнуэльса, сеньоры Говен, Кей, Жирфлет и вы все,
будьте моими поручителями: я клянусь этими святыми мощами и всеми святыми
мощами на свете, что ни один человек, рожденный от женщины, не держал меня в
своих объятиях, кроме Марка, моего повелителя, да еще этого бедного
паломника, который только что упал на ваших глазах. Годится ли такая клятва,
король Марк?
- Да, королева. Пусть же Господь явит свой правый суд!
- Аминь! - сказала Изольда.
Она приблизилась к костру, бледная, шатаясь. Бее молчали. Железо было
накалено. Она погрузила свои голые руки в уголья, схватила железную полосу,
прошла десять шагов, неся ее, потом, отбросив ее, простерла крестообразно
руки, протянув ладони, и все увидели, что тело ее было здорово, как слива на
дереве. Тогда из всех грудей поднялся благодарственный клик Господу.


^TГлава ХIII^U
^TТрели соловья^U

КОГДА, ВОЙДЯ в хижину лесника Орри, Тристан отбросил свой посох и снял
паломнический плащ, он ясно понял в своем сердце, что настал день сдержать
данную королю Марку клятву и удалиться из корнуэльской земли. Чего он еще
медлит? Королева оправдалась, король ее боготворит и почитает; Артур, если
бы она была в нужде, взял бы ее под свою защиту, и отныне ни одна клевета не
восторжествовала бы над нею. К чему дольше блуждать по окрестностям
Тинтагеля? Он этим тщетно подверг бы опасности свою жизнь, жизнь лесника и
спокойствие Изольды. Разумеется, надо уехать. В одежде паломника на Белой
Поляне он в последний раз ощутил прекрасное тело Изольды в своих объятиях.
Три дня еще он медлил, не будучи в состоянии оторваться от края, где жила
королева. Но когда наступил четвертый день, он попрощался с лесничим,
приютившим его, и сказал Горвеналу:
- Дорогой мой наставник, наступил час отправиться в далекий путь; мы
поедем в Уэльс.
Ночью, печальные, они пустились в путь. Дорога пролегала мимо сада,
окруженного частоколом, где когда-то Тристан поджидал свою возлюбленную.
Ночь сияла ясная. На повороте дороги недалеко от изгороди он увидел могучий
ствол высокой сосны, выделявшейся на светлом небе.
- Обожди меня у ближайшего леса, дорогой наставник, я скоро вернусь.
- Куда идешь ты? Безумец, ты без устали ищешь смерти!
Но Тристан уверенным прыжком уже перескочил частокол. Он подошел к
высокой сосне близ водоема из белого мрамор. К чему бросать теперь в воду
искусно нарезанные стружки? Изольда больше не придет! Легкими, осторожными
шагами отважился он приблизиться к замку по тропинке, по которой некогда
приходила к нему королева.
В опочивальне в объятиях уснувшего Марка бодрствовала Изольда. Внезапно
в открытое окно, где играли лучи месяца, влетели трели соловья. Изольда
слушала звонкий голос, зачаровывавший ночь; она встала, такая печальная, что
не нашлось бы на свете столь жестокого сердца, сердца убийцы, которое не
сжалилось бы над ней. Королева задумалась: откуда этот напев?
Вдруг она поняла: "О, это Тристан! Так в лесу Моруа подражал он певчим
птицам, чтобы повеселить меня. Он уезжает, и это его последнее прости! Как
он печалуется! Таков соловей, когда на исходе лета он прощается с ним в
великой печали. Никогда более, дорогой, не услышу я твоего голоса!"
Трель зазвучала еще более страстная.
- О, чего требуешь ты? Чтобы я пришла? Нет, вспомни об отшельнике
Огрине и о данной нами клятве. Умолкни, нас сторожит смерть! Но что смерть?!
Ты меня зовешь, ты меня хочешь - я иду!
Она высвободилась из объятий короля, накинула на почти обнаженное тело
плащ, подбитый серым мехом. Ей надо было пройти соседнюю залу, где каждую
ночь десять рыцарей сторожили поочередно; в то время как пятеро спали,
другие пятеро, вооруженные, стояли у дверей и окон, высматривая, нет ли чего
снаружи. Но случилось так, что все они заснули, - пятеро на постелях, пятеро
на полу. Изольда перешагнула через их раскинувшиеся тела, подняла засов
двери, кольцо зазвенело, не разбудив никого из дозорщиков. Она переступила
порог, и певец умолк.
Безмолвно под деревьями прижал он ее к своей груди, руки их плотно
сомкнулись вокруг тел, и до зари они не разнимали объятий, точно их связали.
Забыв о короле и о дозорщиках, любовники радуются и осыпают друг друга
ласками.

Эта ночь их опьянила, и в последующие дни, когда король покинул
Тинтагель, чтобы вершить суд в Сен-Любене, Тристан, вернувшийся к Орри,
отваживался каждое утро, при свете солнца, прокрадываться по саду до женских
покоев.
Один слуга застал его и пошел сказать Андрету, Деноалену и Гондоину:
- Зверь, которого вы считаете прогнанным, вернулся в свою берлогу.
- Кто это?
- Тристан.
- Когда ты его видел?
- Сегодня утром, и я хорошо разглядел его. Бы также можете увидеть его
завтра на заре, когда он придет, опоясанный мечом, в одной руке - лук, в
другой - две стрелы.
- Как же мы увидим его?
- Из одного окна, которое я знаю. Если я покажу вам его, что вы мне
дадите?
- Марку серебра: ты станешь зажиточным крестьянином.
- Так слушайте, - сказал слуга. - Можно видеть покой королевы сверху
через узенькое окошко, которое пробито очень высоко в стене; но большой
полог, протянутый по комнате, закрывает это отверстие. Пусть завтра
кто-нибудь из вас тихонько заберется в сад, срежет там длинную ветвь
терновника, обточит ее конец, затем поднимется до этого окошка и воткнет
ветку, как спицу, в ткань полога; таким образом он сможет слегка отодвинуть
его в сторону. И сожгите меня. сеньоры, если он тогда не увидит за
занавеской того, о ком я говорил.
Андрет, Говдоин и Деноален стали обсуждать, кому первому дать
возможность насладиться этим зрелищем, и решили, наконец, предоставить это
Гондоину. Они разошлись... Завтра на заре они встретятся, завтра на заре
бойтесь Тристана, высокие сеньоры!
На другой день было еще темно, когда Тристан, оставив хижину лесника
Орри, пополз к замку среди густых кустов терновника. Выходя из чащи, он
глянул на лужайку и увидел Гондоина, который шел из своего замка. Тристан
кинулся назад в терновник и притаился в засаде.
- Боже, - сказал он, - устрой, чтобы человек, что подходит, не заметил
меня раньше времени!
Схватив меч, он поджидал его. Но случилось так, что Говдоин направился
в другую сторону и удалился. Тристан вышел из чащи, обманутый в ожиданиях,
натянул лук и прицелился... Увы, тот человек был уже недосягаем для его
стрелы.
Как раз в это время показался вдали и Деноален: тихо по тропинке он
спускался на маленьком вороном иноходце в сопровождении двух огромных
борзых. Спрятавшись за яблоней, Тристан следил за ним. Он видел, как тот
науськивал собак на кабана в перелеске. Но раньше, чем борзые успеют выгнать
его из берлоги, их хозяин получит такую рану, какой ни один лекарь не умеет
вылечить. Когда Деноален поравнялся с ним, Тристан сбросил свой плащ,
прыгнул и очутился перед своим врагом. Предатель хотел бежать. Но тщетно! Он
не успел даже крикнуть: "Ты ранил меня!" Он свалился с лошади. Тристан
отрубил ему голову, обрезал волосы, обрамлявшие его лицо, и спрятал их за
пазухой: он хотел показать их Изольде, чтобы обрадовать сердце своей милой.
"Увы, - думал он, - куда делся Гондоин? Он спасся. Жаль, что мне не удалось
с ним расплатиться".
Он обтер свои меч, вложил его в ножны, навалил на труп ствол дерева и,
оставив окровавленное тело, направился, накинув капюшон, к своей милой.
В замок Тинтагель Гондоин явился раньше его: он уже взобрался на
высокое окно, воткнул терновый прут в занавеску, раздвинул два полотнища и
мог оглядеть прекрасно устланную тростниками комнату. Сперва он не увидел
никого, кроме Периниса, потом пришла Бранжьена, еще держа в руках гребень,
которым она расчесывала золотые волосы королевы.
Но вот вошла Изольда, и за ней Тристан. В одной руке у него лук из
заболони и стрелы, в другой - две длинные пряди волос. Он сбросил капюшон,
обнаружив свои прекрасный стан. Белокурая Изольда поклонилась, приветствуя
его; но в ту минуту, когда она встала и подняла к нему голову, она заметила
на пологе тень головы Гондоина.
Тристан сказал ей:
- Видишь ли эти прекрасные кудри? Они - с головы Деноалена. Я ему
отомстил за тебя. Никогда более не придется ему покупать и продавать ни
щита, ни копья.
- Это хорошо, господин мой, но натяни-ка лук, прошу тебя: хочется мне
узнать, хорошо ли он натягивается.
Тристан натянул лук, удивленный, недоумевая. Взяв одну из двух стрел,
Изольда вправила ее в тетиву, посмотрела, крепка ли она, и сказала скорым
шепотом:
- Я вижу нечто, что мне не нравится. Целься получше, Тристан.
Он приготовился, поднял голову и увидел на вершине полога тень головы
Гондоина.
- Господь да направит эту стрелу, - прошептал он.
Обернулся он к стене и выстрелил. Длинная стрела просвистела в воздухе,
- кобчик и ласточки не летят быстрее, - вонзилась в глаз предателя, пробила
мозг, как сердцевину яблока, и застряла, дрожа, в черепе.
Тогда Изольда сказала Тристану:
- Теперь беги, милый! Ты видишь, предатели знают о твоем убежище.
Андрет еще жив, он все расскажет королю; тебе более небезопасно в хижине
лесника. Беги, дорогой! Верный Перинис скроет это тело в лесу так надежно,
что король никаких вестей о нем никогда не получит. Ты же беги из этой
страны ради твоего спасения, ради моего!
- Как мне жить? - говорит Тристан.
- Да, милый Тристан, жизни наши связаны и вплетены одна в другую. А мне
как жить? Тело мое здесь, а сердце мое у тебя.
- Изольда, милая, я уезжаю, не знаю куда. Но если когда-либо ты увидишь
перстень из зеленой яшмы, исполнишь ли ты то, о чем через него я тебя
попрошу?
- Да, ты это знаешь: если я увижу перстень из зеленой яшмы, ни башня,
ни крепкий замок, ни королевский запрет не помешают мне исполнить волю моего
друга, будь то безумно или мудро.
- Да воздаст тебе Господь, рожденный в Вифлееме, дорогая!
- Да сохранит тебя Господь, дорогой!


^TГлава XIV^U
^TВолшебная погремушка^U

ТРИСТАН удалился в Уэльс, в страну благородного герцога Жилена. Герцог
был молод, могуществен, добр; он принял Тристана как желанного гостя. Чтобы
почтить и развеселить его, он не жалел никакого труда; но ни подвиги, ни
празднества не могли утолить тоску Тристана.
Однажды, когда он сидел возле молодого герцога, сердце его так
заболело, что, сам того не замечая, он начал вздыхать. Желая смягчить его
горе, герцог велел принести в свои покои свою любимую забаву, которая в
печальные минуты чаровала его глаза и сердце. На стол, покрытый благородной
роскошной пурпурной скатертью, посадили его собачку Пти-Крю {Имя собачки
значат "коротышка", "малышка".}. Это была заколдованная собачка; досталась
она герцогу с острова Авалона {Авалон - волшебный остров кельтских сказаний,
населенный эльфами, феями и избранными героями, попавшими туда после смерти
или еще при жизни.}; ему послала ее фея в знак любви. Никто не был бы в
состоянии достаточно искусными словами описать свойства и красоту собачки.
Шерсть ее отливала столь чудесно расположенными цветами, что нельзя было
назвать ее масти: сначала ее шея казалась белее снега, круп зеленее
клеверного листа, один бок - красный, точно пурпурный, другой - желтый, как
шафран, живот - голубой, как лазурь, спина - розоватая; но, если посмотреть
на нее подольше, все эти цвета начинали плясать в глазах, сливаясь в
какой-то один оттенок, то белый, то зеленый, желтый, голубой, пурпурный, -
то более темный, то посветлее. На шее у нее подвязана была на золотой
цепочке погремушка такого веселого, ясного и нежного звона, что от звуков ее
сердце Тристана умилилось, успокоилось, и горе его растаяло. Исчезли из
памяти все беды, вынесенные ради королевы, - такова была волшебная сила
погремушки; сердце, слыша ее звон, такой нежный, веселый и ясный, забывало
всякое горе.
И в то время как Тристан в обаянии волшебства ласкал маленькое
заколдованное животное, которое рассеивало все его горе и шерсть которого
казалась на ощупь мягче бархата, он подумал, что это был бы хороший подарок
для Изольды. Но что было делать? Герцог Жилен любит Пти-Крю более всего на
свете, и никто не был бы в состоянии получить ее от него ни хитростью, ни
просьбами.
Однажды Тристан сказал ему:
- Что бы вы дали, государь, тому, кто освободил бы вашу страну от
косматого великана Ургана, который требует от вас тяжелой дани?
- Сказать по правде, я предложил бы его победителю выбрать из моих
богатств то, что он сочтет наиболее ценным; только никто не отважится
напасть на великана.
- Вот удивительные слова! - возразил Тристан. - Но ведь благополучие
страны достигается только подвигами, а я за все золото Милана не откажусь от
желания сразиться с великаном.
- В таком случае да поможет тебе Господь, рожденный от Девы в Вифлееме,
и да защитит Он тебя от смерти, - сказал герцог Жилен.
Тристан настиг косматого Ургана в его логовище. Долго и яростно бились
они; наконец доблесть восторжествовала над силой, ловкий меч - над тяжелой
палицей, и Тристан, отрубив правую руку великана, отнес ее герцогу.
- В награду, государь, согласно вашему обещанию дайте мне Пти-Крю, вашу
очарованную собачку.
- О чем просишь ты, друг мой! Оставь ее мне, возьми лучше мою сестру и
с ней половину моей страны.
- Прекрасна ваша сестра, государь, прекрасна и ваша страна, но я для
того только и бился с косматым Урганом, чтобы получить вашу очарованную
собачку. Вспомните о вашем обещании!
- Возьми же ее, но знай, что ты отнимаешь у меня радость моих глаз и
веселье моего сердца.

Тристан передал собачку уэльскому жонглеру, умному и хитрому, а тот
доставил ее в Корнуэльс. Прибыв в Тинтагель, он тайно отдал ее Бранжьене.
Сильно обрадовалась королева, наградила жонглера десятью марками золота, а
королю сказала, что этот драгоценный подарок прислала ей мать, королева
Ирландии. Она приказала мастеру сделать для собачки домик, изукрашенный
золотом и драгоценными камнями; куда бы она ни шла, она носила собачку с
собой, как память о своем милом, и всякий раз, как она смотрела на нее,
печаль, тоска и сожаление изглаживались из ее сердца.
Вначале она не понимала этого чуда: если она ощущала такую сладость,
когда глядела на собачку, то это, думала она, происходило от того, что она
подарена Тристаном; видно, мысль о ее друге так усыпляла ее тоску. Но
однажды она узнала, что это было дело волшебства и что один лишь звук
погремушки чаровал ее сердце.
"О, - подумала она, - хорошо ли, что я нахожу утешение, тогда как
Тристан несчастен? Он мог бы удержать у себя эту заколдованную собачку и
таким образом забыть свою печаль. По великому своему благородству он
предпочел послать ее мне, отдать мне свою радость, чтобы самому терпеть
по-прежнему горе. Но тому не бывать! Тристан, я хочу страдать, пока ты
страдаешь".
Она взяла волшебную погремушку, позвенела ею в последний раз, тихо
отвязала ее, потом бросила через открытое окно в море.


^TГлава XV^U
^TБелорукая Изольда^U

ЛЮБОВНИКИ не могли ни жить, ни умереть друг без друга. Жить им в
разлуке было ни жизнь, ни смерть, но то и другое вместе. Тристан хотел
бежать от своего горя, носясь по морям, островам и странам. Снова увидел он
свою страну Лоонуа, где Роальд Твердое Слово встретил своего сына со слезами
нежности. Но, не будучи в состоянии спокойно жить в его земле, Тристан
отправился по герцогствам и королевствам, ища приключений: из Лоонуа - к
фризам, от фризов - в Гавуа, из Германии - в Испанию. Служил он многим
государям и совершил много подвигов, но в течение двух лет не было ему
никакой вести из Корнуэльса - ни друга, ни послания.
Тогда он подумал, что Изольда разлюбила его и забыла.

И вот случилось однажды, что, странствуя вдвоем с Горвеналом, прибыли
они в Бретань. Они проехали опустошенную равнину; повсюду обрушившиеся
стены, деревни без жителей, поля, выжженные огнем; их кони шли по пеплу и
углям на пустынной поляне.
Тристан задумался: "Я истомлен и устал. К чему мне эти приключения?
Госпожа моя далеко, никогда я ее не увижу. Почему в течение двух лет не
послала она искать меня повсюду? Ни одной весточки от нее! В Тинтагеле
король ее почитает, ей служит, живется ей радостно; конечно, погремушка
волшебной собачки оказала свое действие. Изольда меня забыла, и ей мало дела
до прежних печалей и радостей, мало дела до несчастного, который скитается
по этой опустелой стране. Неужели никогда не забуду я ту, которая меня
забыла? Неужели не найду никого, кто бы уврачевал мое горе?"
В течение двух дней Тристан и Горвенал проезжали по полям и селениям,
не встречая ни человека, ни петуха, ни одной собачки.
На третий день, около полудня, они подъехали к холму, на котором
возвышалась старая часовня и рядом с ней жилище отшельника. На отшельнике не
было тканой одежды, он носил козлиную шкуру с лоскутьями шерсти на спине.
Простершись на земле, с обнаженными коленями и локтями, он молился Марии
Магдалине о ниспослании ему спасительных молитв. Он приветствовал
подъехавших и, в то время как Горвенал разнуздывал коней, снял с Тристана
доспехи и приготовил еду. Он не предложил им тонких блюд, а только хлеб из
ячменя, смешанного с пеплом, ключевую воду. После ужина, когда смерклось и
они уселись около огня, Тристан спросил, что это за разоренная страна.
- Почтенный сеньор, - сказал отшельник, - эта страна - Бретань, и
владеет ею герцог Хоэль. Страна эта была некогда богата пастбищами и
пашнями: здесь были мельницы, там яблони, фермы. Но граф Риоль Нантский
произвел это опустошение: его фуражиры все предали огню и разграбили. Люди
его надолго разбогатели. УЖ такова война.
- Брат, - сказал Тристан, - почему же граф Риоль так разорил вашего
государя Хоэля?
- Я вам поведаю, сеньор, причину войны. Надо вам знать, что Риоль был
вассалом герцога Хоэля, а у герцога есть дочь, прекраснейшая из всех
принцесс; ее-то и захотел взять в жены граф Риоль, но отец отказался отдать
ее вассалу, и граф Риоль попытался захватить ее силой. Много людей погибло
из-за этой ссоры.
- Может ли герцог Хоэль еще продолжать войну? - спросил Тристан.
- С великим трудом, сеньор. Однако его последний замок Карэ еще
держится, ибо стены его крепки, мужественно и сердце сына герцога Хоэля,
славного рыцаря Каэрдина. Но враг теснит их и морит голодом. Долго ли будут
они в состоянии сопротивляться!
Тристан спросил, на каком расстоянии находится замок Карэ.
- Всего в двух милях, сеньор. Они разошлись и заснули. Наутро, когда
отшельник помолился и они подкрепились ячменным хлебом с пеплом, Тристан
попрощался с почтенным мужем и направился в Карэ.
Остановившись у плотных стен, он увидел толпу людей, стоявших дозором
на дороге, и спросил, где герцог. Хоэль был среди них с сыном своим
Каэрдином. Он сказал, кто он такой, и Тристан обратился к нему:
- Я - Тристан, король Лоонуа: Марк, король Корнуэльса, мне дядя. Я
узнал, сеньор, что ваши вассалы притесняют вас, и пришел предложить вам свои
услуги.
- Увы, сеньор Тристан, ступайте своей дорогой, и да воздаст вам
Господь! Как принять вас здесь? у нас нет более припасов, нет совсем ржи,
чтобы поддержать существование, остались только ячмень да бобы.
- Что ж, - отвечал Тристан, - я два года прожил в лесу, питаясь
травами, кореньями и дичиной. И поверьте, я находил такую жизнь прекрасной.
Прикажите отворить мне ворота.
Тогда Каэрдин сказал:
- Прими его, отец, если он так мужествен, пусть возьмет свою долю в
нашем счастье и нашем горе.
Они приняли его с почетом. Каэрдин показал своему гостю крепкие стены и
главную башню, вокруг нее другие, деревянные, хорошо защищенные частоколом;
в них скрывались в засаде стрелки. С зубчатых стен он показал ему на
равнине, вдали, палатки и шатры графа Риоля. Когда они возвратились к порогу
замка, Каэрдин сказал Тристану:
- Теперь, дорогой друг мой, поднимемся в заду, где находятся моя мать и
сестра.
Взявшись за руки, оба вошли в женский покой. Мать и дочь, сидя на
ковре, вышивали золотом по английской ткани и пели песню про то, как
красавица Дозта, сидя под белым терновником, ждет не дождется своего
возлюбленного Доона, который так медлит прийти. Тристан поклонился им, они
ему. Затем оба рыцаря уселись возле них. Каэрдин показал на епитрахиль,
которую вышивала его мать, и сказал:
- Смотри, дорогой друг Тристан, какая искусница моя мать, как она умеет
украшать епитрахили и ризы, чтобы потом принести их в дар бедным монастырям!
Как быстро руки моей сестры продевают золотые нити в эту ткань! Тебя,
сестрица, по праву прозвали Изольдой Белорукой.
Услышав, что ее зовут Изольдой, Тристан улыбнулся и посмотрел на нее
нежнее.

Граф Риоль разбил свой стан в трех милях от Карэ, и уже много дней люди
герцога Хоэля не решались делать против него вылазки.
На следующий же день Тристан, Каэрдин и двенадцать юных рыцарей
выступили из Карэ в панцирях, привязав шлемы, и проехали сосновой рощей до
рвов неприятельского лагеря; затем, выскочив из засады, они силой отбили
подводу графа Риоля с провиантом.
С этого доя, меняя на разные лады военные хитрости и приемы, они
разоряли его плохо охраняемые шатры, нападали на его обоз, ранили и убивали
его людей и никогда не возвращались в Карэ без какой-нибудь добычи.