Страница:
Луиза Бэгшоу
Высокие маки
Глава 1
— Нет, прекрати! Нельзя!
Нина решительно отскочила. Она не поднимала глаз, желая скрыть предательский блеск расширившихся зрачков. Лицо пылало от желания, но все происходило слишком быстро.
— Ну давай, милая, помоги же мне, — требовал Джефф.
Голос его стал хриплым, по приподнявшимся спереди спортивным фланелевым штанам было ясно, что с ним творится. Нина пыталась хладнокровно относиться к происходящему, как это делали Джуди, Мелисса и другие девчонки, пользующиеся успехом в школе. Но она не могла не думать о боли, а боль возникнет, когда это окажется внутри ее. «Может, оно даже и не войдет», — встревоженно подумала Нина. Вчера ночью она осмотрела себя в ванной перед зеркалом. Все такое маленькое… Он может разорвать ее пополам.
— Ты просто сводишь меня с ума, — тяжело дыша, бормотал Джефф, засунув руку под ее школьный темно-красный, как бургундское вино, блейзер и нащупав пышные груди.
На ней был лифчик из грубой Ткани и шотландская юбка на размер больше — так она старалась скрыть тонкую талию и пышные округлости сзади. Но ничто на свете, никакие усилия Нины не могли в этом помочь.
Джефф самодовольно ухмыльнулся, почувствовав, как затвердели ее соски под его пальцами…
С баскетбольной площадки он направился в бассейн, поплавать. Там он и увидел Нину, которая отмахивала свои ежедневные двадцать кругов. Девушка думала, что она в бассейне одна, а Джефф спрятался в углу и наблюдал. Кто бы мог подумать! У Нины Рот, зубрилки, учившейся на благотворительную стипендию, фигура как у девушки месяца! Вот это да! Он не мог поверить своим глазам. Вода стекала с волос по дешевому черному купальнику, мокрая ткань облепила пышные тугие груди, тонкую талию и широкие бедра. А какие длинные и красивые ноги у этой Нины Рот! Он почувствовал, что желание стало нестерпимым, плоть забилась, готовая разорвать ткань штанов; Джеффу пришлось скользнуть в мужской туалет и дать выход своим чувствам… Это было три недели назад.
— Не здесь, — сказала она, посмотрев вдоль коридора и пытаясь отступить. — Кто-нибудь увидит…
— Ну и что? — мрачно спросил Джефф. Нина трудновато уламывалась для девчонки, за которой никогда никто не ухаживал. Иногда он даже сомневался, стоит ли она его стараний. За Джеффи гонялась целая стая стройных худощавых блондинок, которые отчаянно заигрывали с ним и готовы были на все, чтобы оказаться с ним в постели. — Я тебе что, безразличен?
— Ты же знаешь, что нет…
Зазвенел звонок, извещая о третьей перемене. Нина отскочила от Джеффа; ребята толпой вываливались из классных комнат.
— Мне надо идти, у меня физика. Встретимся позже…
К шкафчику Джеффа пробиралась Мелисса Патгон со стопкой розовых папок, разукрашенных бабочками. Мелисса была тоненькой блондинкой, быстрой, уверенной в себе, поимевшей дело с большинством парней в классе.
Она всегда говорила, что станет актрисой или моделью.
— Эй, Джеффи… Мы тут собираемся сходить посмотреть то самое кино, «Ярость». Не хочешь пойти с нами? — Она зазывно улыбнулась и отбросила светлый локон, упавший на глаза.
Джефф Глейзер покачал головой, но ему понравился оценивающий взгляд девушки, скользнувший по его мускулистой груди. Мисси1 и ее подружки никогда не пропускали футбольных тренировок.
— Я собираюсь прошвырнуться в парке.
— С Ниной Рот?
Наманикюренными ноготками Мелисса крутила золотое кольцо на пальце. Он чувствовал аромат «Шанель № 5», смешивающийся с запахом чисто вымытых волос. Его матери наверняка бы понравилась Мелисса. Джефф пожал плечами.
— Не знаю, что ты в ней нашел. Она интересуется одной математикой, — бросила Мелисса и, тряхнув светлыми кудрями, умчалась.
Правильно! Но в сравнении с Ниной Мелисса походила на макаронину…
Джефф Глейзер захлопнул дверцу шкафчика.
Оказавшись в тихом, тускло освещенном классе, Нина глубоко вздохнула. Она ощутила запах мела, политуры, дезинфекции и попыталась сосредоточиться на словах сестры Бернадетт. Вообще это был один из ее самых любимых уроков. Сестра Бернадетт занималась научной работой и была настоящим математиком. Здорово учиться у такой, как она. Но не сегодня. Ученики скучали за партами, ерзали, рисовали на полях, поглядывали украдкой на часы. Ряды аккуратных темно-красных блейзеров и крахмальных хлопчатобумажных рубашек были повернуты к учителю, но глаза, устремленные на доску, на которой сестра писала мелом уравнения, были стеклянными.
Колледж Святого Михаила Архангела был устроен по-старомодному. Большой, безликий, дорогой, он считался одним из самых престижных учебных заведений на Парковом склоне. Самые богатые родители Бруклина отправляли сюда своих чад, платили за монахинь, за форму, за католическое образование. Правда, большинству из тех, чье обучение оплачивали фонды, не важно было вероисповедание сестры Бернадетт, поскольку они были атеистами или принадлежали к англиканской епископальной церкви.
Некоторые приподнимались со скамеек и вытягивали шеи, чтобы посмотреть на Нину, эту скучную зубрилку в помятой форме. Ясное дело, она донашивала чужую.
Хотя Нина никогда не беспокоилась о том, как выглядит, с головой погруженная в свои дурацкие учебники…
— Итак, сумма углов будет…
Тишина.
— Нина?
Девушка вскочила, пытаясь вырваться из плена непривычных ощущений: она до сих пор чувствовала руки Джеффа на своей груди. Лицо у нее от смущения стало пунцовым.
— Извините, сестра.
Тонкие губы учительницы сложились в трубочку.
— Нина, о чем я спросила? Какой вопрос я задала?
— Я… я не знаю, сестра.
— Неудивительно. Ты мысленно унеслась за тысячу миль отсюда. Как же ты собираешься устроить свою жизнь? Мисс Рот, вы слишком небрежно относитесь к занятиям.
В классе раздались смешки. Нина вновь почувствовала себя униженной: все знали, что она единственная, кому приходится усердно трудиться, чтобы подняться наверх. Их родители — врачи, адвокаты, банкиры, а ее отец — полицейский, да к тому же на пенсии, лентяй и недотепа, который живет на свете ради кружки пива и дешевых сигарет.
Никчемный пьяница, в моменты просветления подторговывающий всякой ерундой.
— Мисс Уитни?
— Девяносто градусов, сестра, — самодовольно ответила Джоси Уитни, бросив на Нину торжествующий взгляд.
Но Нине было плевать. По крайней мере сегодня.
Потому что сегодня она идет на свидание с Джеффом Глейзером. Самым известным парнем в школе. Может, теперь все станет по-другому, подумала Нина, яростно чиркая что-то непонятное в тетрадке. Может быть, наконец ее судьба переменится.
Нина Рот была единственным ребенком в семье, ее родители не могли позволить себе второго. Судя по тому, как ее отец сопел и жаловался, выписывая чек, они с трудом могли наскрести денег и на одного.
Марк и Элен Рот жили в тесной грязноватой квартирке в доме без лифта на Южном склоне, и оба полностью разочаровались в жизни. О дочери, сколько себя помнила Нина, они вспоминали только во время бесконечных ссор. Отцу было уже под пятьдесят: толстый, неряшливый, он целыми днями сидел в кресле перед телевизором, разглагольствуя о правительстве, о янки, о погоде; ему было лень даже на минуту поднять свою толстую задницу и хоть что-нибудь сделать. Отец говорил, что сам ушел на пенсию, но Нина слышала, будто его выгнали, потому что из конфискованных денег и вещей он прикарманивал кое-что и начальство об этом узнало.
Она никогда не расспрашивала отца. Но верила — люди говорят не зря.
Еще у Нины была мать. Девочке казалось, она помнит, как та гуляла с ней в парке, покупала итальянское мороженое на Корт-стрит и водила летом на Кони-Айленд, где покупала ей сладости.
Но это было давно, в раннем детстве. До того, как отца уволили, а Элен начала пить.
Потом все быстро переменилось.
Мать обнимала Нину в приступе пьяной чувствительности, от нее несло виски, по впалым щекам текли слезы. Нина ненавидела мать. Уж лучше быть одной. Элен не любила дочь, и Нина чувствовала это. Мать находила успокоение лишь в бутылке. Мрачная женщина, окутавшая себя алкогольным туманом, пыталась укрыться в нем от несчастной жизни. Порой она по несколько дней проводила в таком состоянии. Она с трудом заставляла себя сидеть днем в отвратительной лавке, украшенной оборванной рекламой кока-колы, с заряженным пистолетом под стойкой — на всякий случай. Лавка была открыта с семи утра до одиннадцати вечера. Элен продавала сигареты, напитки, шоколадные батончики… Мэтью доставлял товар. А на Нину падала самая ответственная работа: она вела счета, выкладывала товары на полки.
Ей поручили это дело в тринадцать лет. Кто-то в семье. должен был зарабатывать на хлеб.
Нине исполнилось шестнадцать. Она была уверена, что богатые одноклассники относятся к ней с презрением. Кстати, она знала это, когда училась еще в начальной школе Бет Израэль. Нина отчаянно боролась за стипендию, желая поступить в колледж Святого Михаила. И ей плевать на отношение окружающих, у нее нет выбора. Всю свою жизнь она была охвачена одной страстью: вырваться с Южного склона, от наркотиков, грязи исцарапанных стен, банд и бездомных собак.
Подальше от грязи и отчаяния.
Подальше от дома.
Но все-таки обидно, когда ровесники тебя избегают. , Не предлагают погулять вместе, смеются над одеждой с чужого плеча, не приглашают за свой стол во время ленча, не зовут в спортивную команду. Ее считали букой-одиночкой, но никто никогда не пытался понять, какая она на самом деле.
Да, так Нина Рот жила еще три недели назад. Но в тот замечательный день Джефф Глейзер вразвалочку подошел к ее шкафчику после французского и осторожно спросил, не хочет ли она с ним прогуляться.
Нина подумала сначала, что это какая-то особенно жестокая шутка. Глейзеру было семнадцать, он играл защитником в школьной футбольной команде. Единственный сын очень богатых родителей, здоровый, мускулистый парень, высокий, с прямыми волосами, как у викинга, и с глазами цвета голубого льда. За ним бегала половина девчонок в школе. Он назначал им свидания, встречался, бросал, с самыми смазливенькими уже переспал. Его бывшие подружки клялись, что он настоящий жеребец. Но это никого не останавливало, ни одну из хихикающих красоток. Каждая пыталась занять место предшественницы. Нина Рот готова была улететь на Луну от счастья, когда Джефф Глейзер пригласил ее прогуляться. Все происходило как во сне.
— Это как бы на свидание? — заикаясь, спросила она.
Джефф безразлично пожал плечами.
— Ну конечно. Ты хочешь?
Еще бы! Это не слишком походит на «Ромео и Джульетту», но когда он сел рядом с ней за ленчем, Нина не могла не заметить завистливых взглядов Джуди Карлинг и ее подружек. Она не променяла бы эти взгляды на все розы мира!
Нина приложила транспортир к листу бумаги и механически вывела пару углов. Так не может продолжаться слишком долго. Она понимала, что Джефф хочет уложить ее в постель, а если она не позволит, он ее бросит. Даже когда Нина сказала ему, что еще слишком молода, он пожал плечами и заявил: все так делают. Она просто слишком зажата, пояснил Джефф, но если она его любит, то в чем дело?
Нина вспомнила, с какой насмешкой говорила сестра Бернадетт, что ей надо устраиваться в жизни. Всех этих снобов она просто ненавидит! Плевать, теперь у нее есть Джефф. Он выбрал ее, а не их. Некоторые ребята из футбольной команды и даже кое-кто из девчонок стали приглашать ее в свою компанию, с тех пор как она начала встречаться с Джеффом. Неужели она снова останется одна? Только из-за собственной трусости? «Он ведь любит меня, — думала Нина, — зачем бы он так ласкал, если бы не любил? Я тоже его люблю…» Нина глубоко вздохнула, пытаясь унять свое сердце, которое прыгало как сумасшедшее. Ему, должно быть, с ней так же хорошо, как с Мелиссой, Джуди или Джоси… Как со всеми этими богачками. Джефф ждет ее ответа сегодня в парке, Ответ, который она приготовила, — «да»…
Нина решительно отскочила. Она не поднимала глаз, желая скрыть предательский блеск расширившихся зрачков. Лицо пылало от желания, но все происходило слишком быстро.
— Ну давай, милая, помоги же мне, — требовал Джефф.
Голос его стал хриплым, по приподнявшимся спереди спортивным фланелевым штанам было ясно, что с ним творится. Нина пыталась хладнокровно относиться к происходящему, как это делали Джуди, Мелисса и другие девчонки, пользующиеся успехом в школе. Но она не могла не думать о боли, а боль возникнет, когда это окажется внутри ее. «Может, оно даже и не войдет», — встревоженно подумала Нина. Вчера ночью она осмотрела себя в ванной перед зеркалом. Все такое маленькое… Он может разорвать ее пополам.
— Ты просто сводишь меня с ума, — тяжело дыша, бормотал Джефф, засунув руку под ее школьный темно-красный, как бургундское вино, блейзер и нащупав пышные груди.
На ней был лифчик из грубой Ткани и шотландская юбка на размер больше — так она старалась скрыть тонкую талию и пышные округлости сзади. Но ничто на свете, никакие усилия Нины не могли в этом помочь.
Джефф самодовольно ухмыльнулся, почувствовав, как затвердели ее соски под его пальцами…
С баскетбольной площадки он направился в бассейн, поплавать. Там он и увидел Нину, которая отмахивала свои ежедневные двадцать кругов. Девушка думала, что она в бассейне одна, а Джефф спрятался в углу и наблюдал. Кто бы мог подумать! У Нины Рот, зубрилки, учившейся на благотворительную стипендию, фигура как у девушки месяца! Вот это да! Он не мог поверить своим глазам. Вода стекала с волос по дешевому черному купальнику, мокрая ткань облепила пышные тугие груди, тонкую талию и широкие бедра. А какие длинные и красивые ноги у этой Нины Рот! Он почувствовал, что желание стало нестерпимым, плоть забилась, готовая разорвать ткань штанов; Джеффу пришлось скользнуть в мужской туалет и дать выход своим чувствам… Это было три недели назад.
— Не здесь, — сказала она, посмотрев вдоль коридора и пытаясь отступить. — Кто-нибудь увидит…
— Ну и что? — мрачно спросил Джефф. Нина трудновато уламывалась для девчонки, за которой никогда никто не ухаживал. Иногда он даже сомневался, стоит ли она его стараний. За Джеффи гонялась целая стая стройных худощавых блондинок, которые отчаянно заигрывали с ним и готовы были на все, чтобы оказаться с ним в постели. — Я тебе что, безразличен?
— Ты же знаешь, что нет…
Зазвенел звонок, извещая о третьей перемене. Нина отскочила от Джеффа; ребята толпой вываливались из классных комнат.
— Мне надо идти, у меня физика. Встретимся позже…
К шкафчику Джеффа пробиралась Мелисса Патгон со стопкой розовых папок, разукрашенных бабочками. Мелисса была тоненькой блондинкой, быстрой, уверенной в себе, поимевшей дело с большинством парней в классе.
Она всегда говорила, что станет актрисой или моделью.
— Эй, Джеффи… Мы тут собираемся сходить посмотреть то самое кино, «Ярость». Не хочешь пойти с нами? — Она зазывно улыбнулась и отбросила светлый локон, упавший на глаза.
Джефф Глейзер покачал головой, но ему понравился оценивающий взгляд девушки, скользнувший по его мускулистой груди. Мисси1 и ее подружки никогда не пропускали футбольных тренировок.
— Я собираюсь прошвырнуться в парке.
— С Ниной Рот?
Наманикюренными ноготками Мелисса крутила золотое кольцо на пальце. Он чувствовал аромат «Шанель № 5», смешивающийся с запахом чисто вымытых волос. Его матери наверняка бы понравилась Мелисса. Джефф пожал плечами.
— Не знаю, что ты в ней нашел. Она интересуется одной математикой, — бросила Мелисса и, тряхнув светлыми кудрями, умчалась.
Правильно! Но в сравнении с Ниной Мелисса походила на макаронину…
Джефф Глейзер захлопнул дверцу шкафчика.
Оказавшись в тихом, тускло освещенном классе, Нина глубоко вздохнула. Она ощутила запах мела, политуры, дезинфекции и попыталась сосредоточиться на словах сестры Бернадетт. Вообще это был один из ее самых любимых уроков. Сестра Бернадетт занималась научной работой и была настоящим математиком. Здорово учиться у такой, как она. Но не сегодня. Ученики скучали за партами, ерзали, рисовали на полях, поглядывали украдкой на часы. Ряды аккуратных темно-красных блейзеров и крахмальных хлопчатобумажных рубашек были повернуты к учителю, но глаза, устремленные на доску, на которой сестра писала мелом уравнения, были стеклянными.
Колледж Святого Михаила Архангела был устроен по-старомодному. Большой, безликий, дорогой, он считался одним из самых престижных учебных заведений на Парковом склоне. Самые богатые родители Бруклина отправляли сюда своих чад, платили за монахинь, за форму, за католическое образование. Правда, большинству из тех, чье обучение оплачивали фонды, не важно было вероисповедание сестры Бернадетт, поскольку они были атеистами или принадлежали к англиканской епископальной церкви.
Некоторые приподнимались со скамеек и вытягивали шеи, чтобы посмотреть на Нину, эту скучную зубрилку в помятой форме. Ясное дело, она донашивала чужую.
Хотя Нина никогда не беспокоилась о том, как выглядит, с головой погруженная в свои дурацкие учебники…
— Итак, сумма углов будет…
Тишина.
— Нина?
Девушка вскочила, пытаясь вырваться из плена непривычных ощущений: она до сих пор чувствовала руки Джеффа на своей груди. Лицо у нее от смущения стало пунцовым.
— Извините, сестра.
Тонкие губы учительницы сложились в трубочку.
— Нина, о чем я спросила? Какой вопрос я задала?
— Я… я не знаю, сестра.
— Неудивительно. Ты мысленно унеслась за тысячу миль отсюда. Как же ты собираешься устроить свою жизнь? Мисс Рот, вы слишком небрежно относитесь к занятиям.
В классе раздались смешки. Нина вновь почувствовала себя униженной: все знали, что она единственная, кому приходится усердно трудиться, чтобы подняться наверх. Их родители — врачи, адвокаты, банкиры, а ее отец — полицейский, да к тому же на пенсии, лентяй и недотепа, который живет на свете ради кружки пива и дешевых сигарет.
Никчемный пьяница, в моменты просветления подторговывающий всякой ерундой.
— Мисс Уитни?
— Девяносто градусов, сестра, — самодовольно ответила Джоси Уитни, бросив на Нину торжествующий взгляд.
Но Нине было плевать. По крайней мере сегодня.
Потому что сегодня она идет на свидание с Джеффом Глейзером. Самым известным парнем в школе. Может, теперь все станет по-другому, подумала Нина, яростно чиркая что-то непонятное в тетрадке. Может быть, наконец ее судьба переменится.
Нина Рот была единственным ребенком в семье, ее родители не могли позволить себе второго. Судя по тому, как ее отец сопел и жаловался, выписывая чек, они с трудом могли наскрести денег и на одного.
Марк и Элен Рот жили в тесной грязноватой квартирке в доме без лифта на Южном склоне, и оба полностью разочаровались в жизни. О дочери, сколько себя помнила Нина, они вспоминали только во время бесконечных ссор. Отцу было уже под пятьдесят: толстый, неряшливый, он целыми днями сидел в кресле перед телевизором, разглагольствуя о правительстве, о янки, о погоде; ему было лень даже на минуту поднять свою толстую задницу и хоть что-нибудь сделать. Отец говорил, что сам ушел на пенсию, но Нина слышала, будто его выгнали, потому что из конфискованных денег и вещей он прикарманивал кое-что и начальство об этом узнало.
Она никогда не расспрашивала отца. Но верила — люди говорят не зря.
Еще у Нины была мать. Девочке казалось, она помнит, как та гуляла с ней в парке, покупала итальянское мороженое на Корт-стрит и водила летом на Кони-Айленд, где покупала ей сладости.
Но это было давно, в раннем детстве. До того, как отца уволили, а Элен начала пить.
Потом все быстро переменилось.
Мать обнимала Нину в приступе пьяной чувствительности, от нее несло виски, по впалым щекам текли слезы. Нина ненавидела мать. Уж лучше быть одной. Элен не любила дочь, и Нина чувствовала это. Мать находила успокоение лишь в бутылке. Мрачная женщина, окутавшая себя алкогольным туманом, пыталась укрыться в нем от несчастной жизни. Порой она по несколько дней проводила в таком состоянии. Она с трудом заставляла себя сидеть днем в отвратительной лавке, украшенной оборванной рекламой кока-колы, с заряженным пистолетом под стойкой — на всякий случай. Лавка была открыта с семи утра до одиннадцати вечера. Элен продавала сигареты, напитки, шоколадные батончики… Мэтью доставлял товар. А на Нину падала самая ответственная работа: она вела счета, выкладывала товары на полки.
Ей поручили это дело в тринадцать лет. Кто-то в семье. должен был зарабатывать на хлеб.
Нине исполнилось шестнадцать. Она была уверена, что богатые одноклассники относятся к ней с презрением. Кстати, она знала это, когда училась еще в начальной школе Бет Израэль. Нина отчаянно боролась за стипендию, желая поступить в колледж Святого Михаила. И ей плевать на отношение окружающих, у нее нет выбора. Всю свою жизнь она была охвачена одной страстью: вырваться с Южного склона, от наркотиков, грязи исцарапанных стен, банд и бездомных собак.
Подальше от грязи и отчаяния.
Подальше от дома.
Но все-таки обидно, когда ровесники тебя избегают. , Не предлагают погулять вместе, смеются над одеждой с чужого плеча, не приглашают за свой стол во время ленча, не зовут в спортивную команду. Ее считали букой-одиночкой, но никто никогда не пытался понять, какая она на самом деле.
Да, так Нина Рот жила еще три недели назад. Но в тот замечательный день Джефф Глейзер вразвалочку подошел к ее шкафчику после французского и осторожно спросил, не хочет ли она с ним прогуляться.
Нина подумала сначала, что это какая-то особенно жестокая шутка. Глейзеру было семнадцать, он играл защитником в школьной футбольной команде. Единственный сын очень богатых родителей, здоровый, мускулистый парень, высокий, с прямыми волосами, как у викинга, и с глазами цвета голубого льда. За ним бегала половина девчонок в школе. Он назначал им свидания, встречался, бросал, с самыми смазливенькими уже переспал. Его бывшие подружки клялись, что он настоящий жеребец. Но это никого не останавливало, ни одну из хихикающих красоток. Каждая пыталась занять место предшественницы. Нина Рот готова была улететь на Луну от счастья, когда Джефф Глейзер пригласил ее прогуляться. Все происходило как во сне.
— Это как бы на свидание? — заикаясь, спросила она.
Джефф безразлично пожал плечами.
— Ну конечно. Ты хочешь?
Еще бы! Это не слишком походит на «Ромео и Джульетту», но когда он сел рядом с ней за ленчем, Нина не могла не заметить завистливых взглядов Джуди Карлинг и ее подружек. Она не променяла бы эти взгляды на все розы мира!
Нина приложила транспортир к листу бумаги и механически вывела пару углов. Так не может продолжаться слишком долго. Она понимала, что Джефф хочет уложить ее в постель, а если она не позволит, он ее бросит. Даже когда Нина сказала ему, что еще слишком молода, он пожал плечами и заявил: все так делают. Она просто слишком зажата, пояснил Джефф, но если она его любит, то в чем дело?
Нина вспомнила, с какой насмешкой говорила сестра Бернадетт, что ей надо устраиваться в жизни. Всех этих снобов она просто ненавидит! Плевать, теперь у нее есть Джефф. Он выбрал ее, а не их. Некоторые ребята из футбольной команды и даже кое-кто из девчонок стали приглашать ее в свою компанию, с тех пор как она начала встречаться с Джеффом. Неужели она снова останется одна? Только из-за собственной трусости? «Он ведь любит меня, — думала Нина, — зачем бы он так ласкал, если бы не любил? Я тоже его люблю…» Нина глубоко вздохнула, пытаясь унять свое сердце, которое прыгало как сумасшедшее. Ему, должно быть, с ней так же хорошо, как с Мелиссой, Джуди или Джоси… Как со всеми этими богачками. Джефф ждет ее ответа сегодня в парке, Ответ, который она приготовила, — «да»…
Глава 2
Башенки замка Кэрхейвен казались угольно-черными на фоне мрачного, затянутого тучами неба. Сильный шторм бушевал весь день, волны с яростью набрасывались на скалы. В саду возле замка уже вывернуло с корнем два грушевых дерева. Буря утихать не собиралась. Правда, сегодня вечером никто не обращал внимания на погоду. Свет струился из всех высоких средневековых окон, из прочно стоявшей палатки на лужайке для крокета, ослепительно бил из фар автомобилей — «бентли» и «роллс-ройсов», — въезжавших в ворота усадьбы, которые были украшены каменными драконами. Отсюда машинам предстояло одолеть еще две мили гравийной дороги, ведущей вверх.
Графиня Кэрхейвен давала бал.
— Черт возьми, Моника, где эта несносная девчонка?
Тони Сэвидж, тринадцатый граф Кэрхейвен, одернул безупречный фрак. Он терпеть не мог, когда ему бросали вызов. Он был не только обладателем одного из; древнейших титулов в Уэльсе, хозяином замка Кэрхейвен и семисот акров плодородной земли, но и главным исполнительным директором «Дракона», открытого акционерного общества. Компании, принадлежавшей семье. Основанная на кровавых деньгах, полученных от торговли рабами, корпорация «Дракон» была фармацевтическим гигантом с отделениями по всему миру. Тони Сэвиджу принадлежало одиннадцать процентов акций этой компании.
Стоявшая рядом Моника протянула руку новым гостям:
— Джоанна, я так рада, что ты смогла прийти. Ричард, как приятно снова тебя видеть…
Вторая леди Кэрхейвен была одета в платье голубовато-зеленоватого шелка, тяжелая жемчужная петля обвивала шею, на мочках ушей сверкали сапфировые клипсы. Она ослепительно улыбалась каждому: представителю кабинета министров, промышленнику, банкиру, инвестору… Все они были людьми Общества. И леди Кэрхейвен держалась очаровательно со всеми гостями, столь важными для бизнеса Тони.
Граф одобрительно кивнул. Моника выглядела замечательно, вела себя безупречно. Она никогда не доставляла ему неприятностей и знала свое место — рядом с ним. Никакая феминистская чепуха не занимала ее голову. Она просто любила тратить его деньги, выступать хозяйкой на приемах, ослепляя гостей своим великолепием. Женщины завидовали Монике, мужчины мечтали о ней. Она была идеальной женой.
Моника Сэвидж исполнила свои обязанности жены во всех смыслах. Был Чарлз, лорд Холуин, был лорд Ричард — наследники, их общие дети. Она больше не приглашала мужа к себе в постель, и это тоже было хорошо, потому что Тони Сэвидж мог иметь любых женщин и в любом количестве. Моника притворялась, будто не обращает на это внимания, за что получала безделушки от Тиффани или Гаррарда.
Тони ухмыльнулся. Если бы он сразу выбрал досточтимую Монику Флетчер, у него бы не возникло никаких проблем. Но проблема была. Ее звали Элизабет.
Тони бросил взгляд на сыновей. Чарлз, лорд Холуин, тринадцать лет. Смуглый, напряженный, скорее всего он будет похож на отца. Чарлз — красивый мальчик, но холодный. Очень расчетливый, в мать, безжалостный, как сам Тони. Уже сейчас, в отрочестве, он дерзок и самолюбив. Ну конечно, ему легко быть таким самоуверенным. Чарлз наследовал титул, замок, собственность в Лондоне и огромные богатства. Одиннадцатилетний Ричард тоже кое-что получит, но, разумеется, не так много.
Ричард мог бы обижаться, но у него добрый характер, к тому же он ленив. Чарлз всегда властвовал над младшим братом, с пеленок. Но Ричард никогда не жаловался. Он нравился девочкам: еще бы — такой красавчик. В школе учился средне, но был джентльменом, хорошо воспитанным, легким и приятным в общении, умел и любил развлекаться. Ему всего одиннадцать, но Тони уже видел:
Ричард похож на его мать.
Если бы у них не было Элизабет!
Граф взглянул на часы и почувствовал, как в нем закипает гнев. Элизабет опаздывала на собственный бал.
Элизабет. Дочь Луизы. Графини Кэрхейвен. Первой жены и единственной женщины, осмелившейся выставить его дураком. До сих пор Тони ненавидел эту дрянь. Луиза работала, хотя он просил ее не работать. Она отказывалась играть роль хозяйки дома. Она наставляла ему рога с Джеем де Фризом, его бывшим лучшим другом. Не обращая внимания на то, что их могли увидеть на публике, Луиза делала Тони предметом насмешек, а потом вообще с ним развелась — до того, как он успел предложить ей расстаться. Он ненавидел все с ней связанное, даже собственную дочь. Луиза радовалась, что родилась девочка, а малышка росла точной копией матери. С русыми волосами, темными глазами и длинным гибким телом, ничуть не похожим на отцовское. Тони вообще сомневался, его ли это дочь, но признать, что жена могла родить ребенка от другого, было бы слишком стыдно.
Луиза умерла в двадцать семь лет от рака груди, и Элизабет вернули отцу. Она росла в его доме, зеленоглазая, воинственная ведьмочка, и день ото дня ее мать расцветала в ней, как цветок. Девочка была почти точной копией Луизы, которая таким образом словно продолжала смеяться над Тони. Даже после смерти.
Тони погубил Джея де Фриза. «Дракон» была настолько мощной компанией, что сделать это было парой пустяков. Он подделал документы, натравил на соперника инспекцию, и бизнесу де Фриза пришел конец. Его лучший друг должен был исчезнуть на восемь лет, полным банкротом. Де Фриз повесился в тюрьме.
«Дракон» расширялся, слухи стихали. Вскоре никто уже не осмеливался упоминать имен Луизы или Джея.
Тони Сэвидж, этакая зубастая акула с Уолл-стрит, ничего больше не слышал в своей адрес, кроме лести.
Молодая Элизабет росла неукротимой, флиртовала с мальчишками налево и направо, неприлично одевалась и день ото дня становилась все красивее. Она была у него перед глазами каждый проклятый день. Она никак не вписывалась в компанию братьев или мачехи. Дитя своей собственной матери. Кукушонок в его золотом гнезде.
— Понятия не имею, — сказала Моника и наклонилась к Чарлзу. — Дорогой, пойди поищи сестру. Скажи, чтобы она немедленно спустилась вниз. Это ее шестнадцатилетие. Дэвид Фэйрфакс ждет ее весь вечер.
Тони Сэвидж бросил взгляд через большой зал из серого камня, освещенный факелами, сверкавшими в железных подсвечниках. Яростный огонь бушевал за каминными решетками, бросая отблески на бурный водоворот шелка, кружев, бархата. Пухлую фигуру молодого человека с бокалом пузырящегося шампанского, который он вертел в руке, окружала толпа подхалимов. Его светлость герцог Фэйрфакс, один из самых выгодных женихов Англии. Но он домогался только руки его дочери.
— Не могу понять, что он в ней нашел, — проговорил Тони.
В своей спальне в восточном крыле замка леди Элизабет Сэвидж прислонилась к холодному камню башенного окошка и смотрела в ночь. Глаза ее привыкли к темноте, и она различала крыши конюшен, черную полоску леса за стенами замка и совсем далеко — пологие склоны холмов. Она не обращала внимания на доносящиеся снизу веселые звуки бала, она слушала нескончаемый шум моря. Холодный воздух, казалось, был пропитан солью.
Бабушка умерла. Всего два дня назад они сидели в ее комнате в восточном крыле, болтали о бизнесе, о политике, о бурных двадцатых. Бабушка никогда не отказывалась поговорить с ней, она охотно удовлетворяла ее любопытство, никогда не осуждала за тщеславие. Два дня без нее показались девочке целой вечностью.
Несмотря на ее слова: «Не смеши, детка, все тебя любят», — Элизабет понимала, что отцу и Монике нет до нее никакого дела. И видела причину в одном: она не мальчик.
Элизабет росла живой порывистой девочкой. С возмутительной беззаботностью она относилась к своему высокому положению, водила дружбу с детьми слуг, лазила на яблони в жилетке и спортивных тапочках; четыре раза ее отстраняли от уроков в Челтенхэме за курение и дважды за скандал с учителями. Графине было прислано холодное письмо с угрозой вообще исключить Элизабет из школы Она не слишком любила читать, но была просто влюблена в бизнес. Кстати, только бизнес и примирял ее с отцом. Но в тот день, когда Тони обнаружил, что дочь затребовала отчеты компании «Дракон», в доме вспыхнула ужасная ссора.
— Что это за глупости, юная леди? — зашипел он.
Элизабет поспешила объяснить:
— Мне просто интересно, папа. Я подумала, может, я смогу понять, каким образом в «Драконе» занимаются маркетингом. Мне очень интересно, как можно продавать товар.
— Как люди могут продавать? Ты что — торговка?
— Я хочу работать в «Драконе», — упрямо заявила Элизабет.
— Ты понятия не имеешь, чего хочешь.
— Имею. Мне уже пятнадцать лет. Я хочу работать в рекламном отделе «Дракона»…
— Только через мой труп, — рассмеялся Тони. — Компания отойдет твоему брату, так что веди себя как полагается леди.
С побелевшим лицом Элизабет повернулась и умчалась по каменной лестнице к бабушке. Пылая от гнева, отец Элизабет глубоко вздохнул и медленно направился к себе в офис. День ото дня он все больше убеждался, что Элизабет будет позорить его не меньше, чем Луиза.
Но нет. Он не позволит такому случиться.
Элспет, вдовствующая графиня, занимала восточное крыло замка уже двадцать лет, со дня смерти мужа. Она любила Элизабет, хотя была убеждена, что это дочка Джея де Фриза.
Сердце Элспет вздрагивало всякий раз, когда она замечала в очередной раз, как сильно Элизабет походит на Луизу в молодости, только девочка еще красивей матери. Она понимала, Тони никогда не даст девочке шанса.
Когда Элизабет с рыданиями выложила бабушке слова отца насчет «Дракона», старая леди откашлялась и обняла ее.
— Не обращай внимания, Лиззи. Он передумает.
— Нет, не передумает. — Элизабет уткнулась лицом в тугие накрахмаленные юбки бабушки. — Он не хочет, чтобы я вообще что-то делала. Он сказал: леди так себя не ведут… И еще — если меня выгонят из школы, он утопит Долфина. — Она говорила про щенка-лабрадора, который спал с ней в постели. Элизабет страстно любила его.
— Он так сказал? — Бабушка нахмурилась. — Меня тоже исключали, дорогая.
— Тебя? Когда? За что?
Лицо Элизабет покраснело и опухло от слез.
Да, подумала старая дама, похоже, сын намерен испортить девочке жизнь, если его не остановить вовремя.
Лиз такая веселая малышка. Она не даст ее в обиду Тони.
— За год до того, как я вышла замуж за твоего дедушку. Из школы в Швейцарии. Там я должна была пройти последнюю шлифовку перед выходом в большой мир. — Бабушка хихикнула. — А за что выгнали? Я покрасила ногти в ярко-красный цвет.
— Только за это?
— О, в те дни это был ужасный проступок. — Бабушка улыбнулась, погладив морщинистой рукой гладкую руку внучки. — Так ты хочешь работать? Если хочешь, дорогая, значит, будешь.
Элизабет покачала головой.
— Папа сказал, компания принадлежит Чарли и он не подпустит меня к ней.
— Но это не только его компания. У меня пятнадцать процентов акций… Это был мой свадебный подарок. Он даст тебе право получить место в правлении.
Если хочешь, я позвоню адвокату и изменю завещание.
Ты получишь акции в день своего восемнадцатилетия. — От хитрой улыбки морщинистое лицо бабушки сморщилось еще больше. — Мне нечего больше разыгрывать из себя магната.
Элизабет уставилась на бабушку.
— Правда? А что скажет папа?
— Это его дело Обрадуется он или разозлится, — проговорила она. — Но не беспокойся, детка. Завтра я сама поговорю с твоим отцом. Он, конечно, может поднять настоящую бурю, но это меня никогда не пугало.
Элизабет знала, что отец побывал у своей матери в тот же день.
Когда Тони Сэвидж утром снова поднялся к графине, он нашел ее сидящей в кресле в странной, напряженной позе. Как потом сказал семейный доктор, смерть наступила от закупорки сосудов.
Элизабет ненавидела всех этих улыбающихся идиотов, собравшихся на бал. Ей хотелось побыть одной и поплакать. Бабушка умерла, и надежда работать в «Драконе» рассыпалась в прах. Элизабет моргала, слезы капали из глаз.
Раздался тяжелый скрип, дубовая дверь в ее спальню открылась.
— Я так и знал, что ты прячешься где-то здесь, — заявил Чарлз. В его тихом голосе звучало обвинение. — Все ждут тебя. Это ведь твой вечер, Лиззи!
— Никто меня не спросил, хочу ли я этот вечер.
— Ты снова все портишь, как всегда. Мама поверить не может, что ты такая эгоистка. Неужели не знаешь, что Дэвид Фэйрфакс тебя заждался?
— Меньше всего меня волнует Дэвид.
— А что за платье на тебе? Это не то, которое тебе купила мама.
Он был раздражен. Элизабет посмотрела на блеклое зеленое платье от Лауры Эшли с огромным бантом сзади, лежавшее в кресле. Она отвергла его. Прекрасно понимая, что ей не удастся избежать отвратительного бала, Элизабет прокралась ночью в бабушкину комнату и тихонько вынула из ее сундука платье, завернутое в белую хрустящую бумагу. Оно пролежало почти шестьдесят лет.
Вот это настоящий бальный наряд — облако бледно-золотистого шелка, украшенное кремовыми кружевами, с корсетом из китового уса, с нижними юбками, отделанными кружевами цвета слоновой кости. Еле заметная золотая нить заткана в ткань юбки, а по лифу рассыпаны крошечные, как пыльца, жемчужинки Оно было сшито будто бы для Элизабет — так прекрасно подошло ей, высокой и гибкой; маленькие груди приподнялись и округлились, а юбки элегантно колыхались при ходьбе.
Она забрала кверху рыжеватые волосы, украсила себя топазовыми удлиненными серьгами и надела атласные туфельки абрикосового цвета на каблуках.
Графиня Кэрхейвен давала бал.
— Черт возьми, Моника, где эта несносная девчонка?
Тони Сэвидж, тринадцатый граф Кэрхейвен, одернул безупречный фрак. Он терпеть не мог, когда ему бросали вызов. Он был не только обладателем одного из; древнейших титулов в Уэльсе, хозяином замка Кэрхейвен и семисот акров плодородной земли, но и главным исполнительным директором «Дракона», открытого акционерного общества. Компании, принадлежавшей семье. Основанная на кровавых деньгах, полученных от торговли рабами, корпорация «Дракон» была фармацевтическим гигантом с отделениями по всему миру. Тони Сэвиджу принадлежало одиннадцать процентов акций этой компании.
Стоявшая рядом Моника протянула руку новым гостям:
— Джоанна, я так рада, что ты смогла прийти. Ричард, как приятно снова тебя видеть…
Вторая леди Кэрхейвен была одета в платье голубовато-зеленоватого шелка, тяжелая жемчужная петля обвивала шею, на мочках ушей сверкали сапфировые клипсы. Она ослепительно улыбалась каждому: представителю кабинета министров, промышленнику, банкиру, инвестору… Все они были людьми Общества. И леди Кэрхейвен держалась очаровательно со всеми гостями, столь важными для бизнеса Тони.
Граф одобрительно кивнул. Моника выглядела замечательно, вела себя безупречно. Она никогда не доставляла ему неприятностей и знала свое место — рядом с ним. Никакая феминистская чепуха не занимала ее голову. Она просто любила тратить его деньги, выступать хозяйкой на приемах, ослепляя гостей своим великолепием. Женщины завидовали Монике, мужчины мечтали о ней. Она была идеальной женой.
Моника Сэвидж исполнила свои обязанности жены во всех смыслах. Был Чарлз, лорд Холуин, был лорд Ричард — наследники, их общие дети. Она больше не приглашала мужа к себе в постель, и это тоже было хорошо, потому что Тони Сэвидж мог иметь любых женщин и в любом количестве. Моника притворялась, будто не обращает на это внимания, за что получала безделушки от Тиффани или Гаррарда.
Тони ухмыльнулся. Если бы он сразу выбрал досточтимую Монику Флетчер, у него бы не возникло никаких проблем. Но проблема была. Ее звали Элизабет.
Тони бросил взгляд на сыновей. Чарлз, лорд Холуин, тринадцать лет. Смуглый, напряженный, скорее всего он будет похож на отца. Чарлз — красивый мальчик, но холодный. Очень расчетливый, в мать, безжалостный, как сам Тони. Уже сейчас, в отрочестве, он дерзок и самолюбив. Ну конечно, ему легко быть таким самоуверенным. Чарлз наследовал титул, замок, собственность в Лондоне и огромные богатства. Одиннадцатилетний Ричард тоже кое-что получит, но, разумеется, не так много.
Ричард мог бы обижаться, но у него добрый характер, к тому же он ленив. Чарлз всегда властвовал над младшим братом, с пеленок. Но Ричард никогда не жаловался. Он нравился девочкам: еще бы — такой красавчик. В школе учился средне, но был джентльменом, хорошо воспитанным, легким и приятным в общении, умел и любил развлекаться. Ему всего одиннадцать, но Тони уже видел:
Ричард похож на его мать.
Если бы у них не было Элизабет!
Граф взглянул на часы и почувствовал, как в нем закипает гнев. Элизабет опаздывала на собственный бал.
Элизабет. Дочь Луизы. Графини Кэрхейвен. Первой жены и единственной женщины, осмелившейся выставить его дураком. До сих пор Тони ненавидел эту дрянь. Луиза работала, хотя он просил ее не работать. Она отказывалась играть роль хозяйки дома. Она наставляла ему рога с Джеем де Фризом, его бывшим лучшим другом. Не обращая внимания на то, что их могли увидеть на публике, Луиза делала Тони предметом насмешек, а потом вообще с ним развелась — до того, как он успел предложить ей расстаться. Он ненавидел все с ней связанное, даже собственную дочь. Луиза радовалась, что родилась девочка, а малышка росла точной копией матери. С русыми волосами, темными глазами и длинным гибким телом, ничуть не похожим на отцовское. Тони вообще сомневался, его ли это дочь, но признать, что жена могла родить ребенка от другого, было бы слишком стыдно.
Луиза умерла в двадцать семь лет от рака груди, и Элизабет вернули отцу. Она росла в его доме, зеленоглазая, воинственная ведьмочка, и день ото дня ее мать расцветала в ней, как цветок. Девочка была почти точной копией Луизы, которая таким образом словно продолжала смеяться над Тони. Даже после смерти.
Тони погубил Джея де Фриза. «Дракон» была настолько мощной компанией, что сделать это было парой пустяков. Он подделал документы, натравил на соперника инспекцию, и бизнесу де Фриза пришел конец. Его лучший друг должен был исчезнуть на восемь лет, полным банкротом. Де Фриз повесился в тюрьме.
«Дракон» расширялся, слухи стихали. Вскоре никто уже не осмеливался упоминать имен Луизы или Джея.
Тони Сэвидж, этакая зубастая акула с Уолл-стрит, ничего больше не слышал в своей адрес, кроме лести.
Молодая Элизабет росла неукротимой, флиртовала с мальчишками налево и направо, неприлично одевалась и день ото дня становилась все красивее. Она была у него перед глазами каждый проклятый день. Она никак не вписывалась в компанию братьев или мачехи. Дитя своей собственной матери. Кукушонок в его золотом гнезде.
— Понятия не имею, — сказала Моника и наклонилась к Чарлзу. — Дорогой, пойди поищи сестру. Скажи, чтобы она немедленно спустилась вниз. Это ее шестнадцатилетие. Дэвид Фэйрфакс ждет ее весь вечер.
Тони Сэвидж бросил взгляд через большой зал из серого камня, освещенный факелами, сверкавшими в железных подсвечниках. Яростный огонь бушевал за каминными решетками, бросая отблески на бурный водоворот шелка, кружев, бархата. Пухлую фигуру молодого человека с бокалом пузырящегося шампанского, который он вертел в руке, окружала толпа подхалимов. Его светлость герцог Фэйрфакс, один из самых выгодных женихов Англии. Но он домогался только руки его дочери.
— Не могу понять, что он в ней нашел, — проговорил Тони.
В своей спальне в восточном крыле замка леди Элизабет Сэвидж прислонилась к холодному камню башенного окошка и смотрела в ночь. Глаза ее привыкли к темноте, и она различала крыши конюшен, черную полоску леса за стенами замка и совсем далеко — пологие склоны холмов. Она не обращала внимания на доносящиеся снизу веселые звуки бала, она слушала нескончаемый шум моря. Холодный воздух, казалось, был пропитан солью.
Бабушка умерла. Всего два дня назад они сидели в ее комнате в восточном крыле, болтали о бизнесе, о политике, о бурных двадцатых. Бабушка никогда не отказывалась поговорить с ней, она охотно удовлетворяла ее любопытство, никогда не осуждала за тщеславие. Два дня без нее показались девочке целой вечностью.
Несмотря на ее слова: «Не смеши, детка, все тебя любят», — Элизабет понимала, что отцу и Монике нет до нее никакого дела. И видела причину в одном: она не мальчик.
Элизабет росла живой порывистой девочкой. С возмутительной беззаботностью она относилась к своему высокому положению, водила дружбу с детьми слуг, лазила на яблони в жилетке и спортивных тапочках; четыре раза ее отстраняли от уроков в Челтенхэме за курение и дважды за скандал с учителями. Графине было прислано холодное письмо с угрозой вообще исключить Элизабет из школы Она не слишком любила читать, но была просто влюблена в бизнес. Кстати, только бизнес и примирял ее с отцом. Но в тот день, когда Тони обнаружил, что дочь затребовала отчеты компании «Дракон», в доме вспыхнула ужасная ссора.
— Что это за глупости, юная леди? — зашипел он.
Элизабет поспешила объяснить:
— Мне просто интересно, папа. Я подумала, может, я смогу понять, каким образом в «Драконе» занимаются маркетингом. Мне очень интересно, как можно продавать товар.
— Как люди могут продавать? Ты что — торговка?
— Я хочу работать в «Драконе», — упрямо заявила Элизабет.
— Ты понятия не имеешь, чего хочешь.
— Имею. Мне уже пятнадцать лет. Я хочу работать в рекламном отделе «Дракона»…
— Только через мой труп, — рассмеялся Тони. — Компания отойдет твоему брату, так что веди себя как полагается леди.
С побелевшим лицом Элизабет повернулась и умчалась по каменной лестнице к бабушке. Пылая от гнева, отец Элизабет глубоко вздохнул и медленно направился к себе в офис. День ото дня он все больше убеждался, что Элизабет будет позорить его не меньше, чем Луиза.
Но нет. Он не позволит такому случиться.
Элспет, вдовствующая графиня, занимала восточное крыло замка уже двадцать лет, со дня смерти мужа. Она любила Элизабет, хотя была убеждена, что это дочка Джея де Фриза.
Сердце Элспет вздрагивало всякий раз, когда она замечала в очередной раз, как сильно Элизабет походит на Луизу в молодости, только девочка еще красивей матери. Она понимала, Тони никогда не даст девочке шанса.
Когда Элизабет с рыданиями выложила бабушке слова отца насчет «Дракона», старая леди откашлялась и обняла ее.
— Не обращай внимания, Лиззи. Он передумает.
— Нет, не передумает. — Элизабет уткнулась лицом в тугие накрахмаленные юбки бабушки. — Он не хочет, чтобы я вообще что-то делала. Он сказал: леди так себя не ведут… И еще — если меня выгонят из школы, он утопит Долфина. — Она говорила про щенка-лабрадора, который спал с ней в постели. Элизабет страстно любила его.
— Он так сказал? — Бабушка нахмурилась. — Меня тоже исключали, дорогая.
— Тебя? Когда? За что?
Лицо Элизабет покраснело и опухло от слез.
Да, подумала старая дама, похоже, сын намерен испортить девочке жизнь, если его не остановить вовремя.
Лиз такая веселая малышка. Она не даст ее в обиду Тони.
— За год до того, как я вышла замуж за твоего дедушку. Из школы в Швейцарии. Там я должна была пройти последнюю шлифовку перед выходом в большой мир. — Бабушка хихикнула. — А за что выгнали? Я покрасила ногти в ярко-красный цвет.
— Только за это?
— О, в те дни это был ужасный проступок. — Бабушка улыбнулась, погладив морщинистой рукой гладкую руку внучки. — Так ты хочешь работать? Если хочешь, дорогая, значит, будешь.
Элизабет покачала головой.
— Папа сказал, компания принадлежит Чарли и он не подпустит меня к ней.
— Но это не только его компания. У меня пятнадцать процентов акций… Это был мой свадебный подарок. Он даст тебе право получить место в правлении.
Если хочешь, я позвоню адвокату и изменю завещание.
Ты получишь акции в день своего восемнадцатилетия. — От хитрой улыбки морщинистое лицо бабушки сморщилось еще больше. — Мне нечего больше разыгрывать из себя магната.
Элизабет уставилась на бабушку.
— Правда? А что скажет папа?
— Это его дело Обрадуется он или разозлится, — проговорила она. — Но не беспокойся, детка. Завтра я сама поговорю с твоим отцом. Он, конечно, может поднять настоящую бурю, но это меня никогда не пугало.
Элизабет знала, что отец побывал у своей матери в тот же день.
Когда Тони Сэвидж утром снова поднялся к графине, он нашел ее сидящей в кресле в странной, напряженной позе. Как потом сказал семейный доктор, смерть наступила от закупорки сосудов.
Элизабет ненавидела всех этих улыбающихся идиотов, собравшихся на бал. Ей хотелось побыть одной и поплакать. Бабушка умерла, и надежда работать в «Драконе» рассыпалась в прах. Элизабет моргала, слезы капали из глаз.
Раздался тяжелый скрип, дубовая дверь в ее спальню открылась.
— Я так и знал, что ты прячешься где-то здесь, — заявил Чарлз. В его тихом голосе звучало обвинение. — Все ждут тебя. Это ведь твой вечер, Лиззи!
— Никто меня не спросил, хочу ли я этот вечер.
— Ты снова все портишь, как всегда. Мама поверить не может, что ты такая эгоистка. Неужели не знаешь, что Дэвид Фэйрфакс тебя заждался?
— Меньше всего меня волнует Дэвид.
— А что за платье на тебе? Это не то, которое тебе купила мама.
Он был раздражен. Элизабет посмотрела на блеклое зеленое платье от Лауры Эшли с огромным бантом сзади, лежавшее в кресле. Она отвергла его. Прекрасно понимая, что ей не удастся избежать отвратительного бала, Элизабет прокралась ночью в бабушкину комнату и тихонько вынула из ее сундука платье, завернутое в белую хрустящую бумагу. Оно пролежало почти шестьдесят лет.
Вот это настоящий бальный наряд — облако бледно-золотистого шелка, украшенное кремовыми кружевами, с корсетом из китового уса, с нижними юбками, отделанными кружевами цвета слоновой кости. Еле заметная золотая нить заткана в ткань юбки, а по лифу рассыпаны крошечные, как пыльца, жемчужинки Оно было сшито будто бы для Элизабет — так прекрасно подошло ей, высокой и гибкой; маленькие груди приподнялись и округлились, а юбки элегантно колыхались при ходьбе.
Она забрала кверху рыжеватые волосы, украсила себя топазовыми удлиненными серьгами и надела атласные туфельки абрикосового цвета на каблуках.