Страница:
Виола уткнулась лицом в его плечо и обняла за широкую талию. Впервые за четыре года она почувствовала себя любимой и удивительно чистой.
– Да, да, пожалуйста, – воскликнула она с радостью, – но я не хочу покидать вас! – Она знала, что он неизлечимо болен.
Крупной рукой он похлопал ее по щеке и поцеловал в висок.
– Я уезжаю умирать в свое родовое загородное имение, – мягко сказал он, – там моя жена.
Горе, любовь, благодарность и счастье вызвали у нее поток слез, которые оросили его галстук и шейный платок.
Скрип сапог на дорожке вернул Виолу к действительности. Она сидела на скамье в садике «Соснового бора», сжимая в руках письмо Клер. Лорд Фердинанд направлялся к дому со стороны конюшни. В костюме для верховой езды он выглядел особенно возбуждающе.
Увидев ее, он на мгновение замедлил шаги и коснулся кнутом полей своей шляпы в знак приветствия. В ответ она подняла руку. Он не спустился по ступенькам, чтобы подойти к ней, и Виола облегченно вздохнула.
Клер угрожала страшная опасность. Смысл послания был предельно ясен. Дэниел Кирби хотел вернуть Виолу к прежней жизни. Хотя ей исполнилось двадцать пять, возраст, когда куртизанки уже не так ценились, она ушла со сцены в рассвете своей славы. Ее помнили до сих пор. Вне всякого сомнения, у ее дверей выстроится целый ряд знатных клиентов, по крайней мере на первых порах, если слух о ее возвращении распространится по городу, а уж об этом мистер Кирби позаботится сам. За год-два она сможет заработать для него гораздо больше денег, чем Клер, которая была бы новичком в этой профессии и даже после обучения не смогла бы сравниться с сестрой.
Виола собрала всю силу воли, чтобы ее не стошнило.
Сама мысль о том, что Клер… Если она не вернется, он использует Клер. Вот чем он угрожал ей. Он сохранил один из векселей. Она должна была оплатить его, вернувшись к прежнему занятию, если у нее не будет «Соснового бора».
Имение процветало. Правда, она планировала вложить большую часть дохода в усовершенствование хозяйства.
Пройдет много лет, прежде чем она сможет считать себя состоятельной женщиной – если это вообще когда-нибудь произойдет. Но инвестировать доходы было необязательно. Они принадлежали ей, и она могла распоряжаться ими, как ей заблагорассудится. Она может уплатить по долгу отчима. Безусловно, эти платежи будут бесконечны, но здесь она уже ничего не могла поделать.
Она могла…
Но «Сосновый бор» принадлежал не ей, а лорду Фердинанду.
Если только…
Виола зажмурилась и скомкала письмо.
Да, если только…
Конечно, она вела себя крайне глупо. Со дня их пари не было и намека на Лилиан Тэлбот. Здесь обитала только Виола Торнхилл. Как она надеялась подобным образом соблазнить его?
Фердинанд переоделся к обеду, сказывалась многолетняя привычка, хотя собирался обедать в одиночестве. Напевая, он вошел в столовую и внезапно застыл на месте.
Она стояла у буфета, разговаривая с Джарви, и стол был накрыт на двоих. На ней было шелковое золотистое платье без единого украшения. Сам туалет был настолько простого покроя, что Фердинанд с первого взгляда понял, что он стоит уйму денег. Платье блестело и переливалось на всех изгибах ее тела так, что делало любые украшения излишними. Темно-рыжие волосы были гладко причесаны, косы уложены на затылке и завитками спускались на шею. Она была воплощением красоты и элегантности.
Фердинанд чуть было не споткнулся, и у него перехватило дыхание. Она улыбнулась, и Фердинанд уже не мог понять, кто был перед ним – Виола Торнхилл или Лилиан Тэлбот. Он заподозрил, что платье принадлежало последней, но улыбка была милой и искренней.
– Я думал, вы сегодня обедаете с сестрами Мерриуэзер. – сказал он.
– Нет.
Ему не оставалось ничего другого, как усадить ее за стол, занять свое место и постараться разрядить обстановку. Во время обеда они вежливо беседовали. Виола рассказала ему, что организовала группу по рукоделию, чтобы женщины округи имели возможность встретиться и провести вместе несколько приятных часов, и с улыбкой добавила, что, даже когда они болтают о своем, они стараются быть полезными. Он, в свою очередь, рассказал ей о Таттерсолле и конных аукционах, проводимых там каждую неделю.
Они поговорили о погоде.
Виола рассказала, что, когда впервые приехала в «Сосновый бор», тропинка вдоль реки была совсем заросшей, и она подумала, что здесь необитаемые места. Когда же она обнаружила следы дорожки, то послала садовников расчистить ее и даже дала им в помощь рабочих с фермы.
Фердинанд рассказал ей об Оксфорде и удовольствии, которое получал, занимаясь в библиотеках, и о разговорах с бесспорными интеллектуалами.
– Удивительно, что вы не остались там, ведь вы могли стать преподавателем.
– О нет, – засмеялся он. – К тому времени как я окончил университет, я поклялся никогда больше не брать книги в руки. Я хотел жить.
Они снова поговорили о погоде.
Виола рассказала ему, что ее единственной экстравагантной привычкой с того времени, как она поселилась в Сомерсетшире, было приобретение книг. Она посылала за ними в Лондон и Бат. Среди книг, прибавившихся к библиотеке, был экземпляр романа «Гордость и предубеждение», который Фердинанд читал собравшимся в гостиной леди. Он начал разговор о книге, и они углубились в короткое, но заинтересованное обсуждение ее достоинств.
Потом они опять перешли к погоде.
Когда в конце обеда Виола поднялась и объявила, что оставляет его наедине с портвейном, у него вырвался вздох облегчения. Вот и еще один день позади. Она была невероятно красива. К тому же Виола оказалась очаровательной и умной собеседницей. В се компании было легко расслабиться и забыть, что через два дня он больше никогда ее не увидит.
И эта мысль его искренне огорчила.
Десять минут спустя Фердинанд покинул столовую, даже не притронувшись к портвейну, и направился в библиотеку. Его перехватил Джарви.
– Я отнес поднос с чаем по просьбе мисс Торнхилл в гостиную, – сказал он.
Она ожидала, что он присоединится к ней? Будет непростительной грубостью с его стороны не зайти туда.
– Она попросила меня сообщить вам об этом, – добавил дворецкий.
Когда Фердинанд вошел в комнату, Виола наливала себе чай. Она подняла глаза, улыбнулась ему и наполнила чашку для него.
– Вы недолго оставались в столовой, – констатировала она.
Виола взяла свою чашку с блюдцем и села в кресло по одну сторону камина. Она заранее велела разжечь его, хотя вечер не был холодным. За окном уже стемнело, и комнату освещали горящие свечи. Огонь придавал гостиной уют.
Фердинанд устроился в кресле по другую сторону камина.
Она молча отпивала чай и задумчиво смотрела на огонь.
Виола выглядела раскованной и в то же время строго элегантной.
– Почему вы стали куртизанкой? – неожиданно спросил Фердинанд и тут же готов был откусить себе язык.
Виола задумчиво смотрела на него, и лицо ее медленно меняло свое выражение, так медленно, что поначалу Фердинанд ничего не замечал. Он только чувствовал неловкость.
– Для чего еще человек работает? Конечно, ради денег, – ответила она.
Последние несколько дней Фердинанд много думал над этим вопросом. Он никогда прежде не задумывался над поступками проституток и их мотивами. Но когда мысль о них все же приходила ему в голову, он заключал, что они встают на этот путь по одной из двух причин – любовь или деньги. Что же толкнуло ее? Виола уже ответила на этот вопрос. Но она была самой известной лондонской куртизанкой и требовала целое состояние за свои услуги. Определенно через год Виола уже не нуждалась в деньгах. Она должна была заработать достаточно, чтобы удалиться от дел и хорошо устроиться.
– Зачем вам понадобились деньги? – поинтересовался он.
Ее улыбка, как он внезапно понял, не могла принадлежать Виоле Торнхилл.
– Вопрос задан подлинным представителем аристократии, – заметила она. – Я должна была есть, милорд.
Еда необходима, чтобы выжить. Вам это не понятно?
– Но вы должны были заработать целое состояние, – продолжал он.
– Да, – согласилась она, – это так.
– Вы получали удовольствие? Я имею в виду, от вашей профессии? – Сейчас Фердинанд понял, что разговаривает с Лилиан Тэлбот. В ее взгляде сквозила легкая насмешка. Ее голос стал более низким и бархатистым. Она тихо засмеялась и начала медленно водить пальцем по вырезу своего платья.
– И мужчины и женщины испытывают плотский голод, – заметила она. – Чем плоха профессия, связанная с мечтой заработать себе на жизнь, доставляя кому-то наслаждение? Это гораздо предпочтительнее, чем застилать постели и за гроши выносить ночные горшки.
Фердинанд был слегка шокирован. Он никогда не слышал, чтобы леди так откровенно говорили о потребностях плоти.
– Но со столькими разными мужчинами? – Он нахмурился.
– Это весьма притягательная часть работы, – пояснила Виола. – Вы же знаете – говорят, что нет двух одинаковых мужчин, каждый обладает собственным уникальным даром. Могу поклясться, что это так.
Ее палец замер у легкой тени, указывавшей на ложбинку между грудями. Виола опустила кончик пальца в вырез платья, и Фердинанд почувствовал, как у него все сжалось внутри, и ощутил неприятное стеснение в паху.
– И одним из неотъемлемых условий моей профессии было полное удовлетворение нужд и прихотей моих клиентов. Моей целью было доставить такое удовольствие каждому мужчине, чтобы ему хотелось бесконечного продолжения и он уже не мог забыть меня.
«Зачем весь этот разговор? – думал Фердинанд, откинувшись в кресле, словно пытаясь увеличить расстояние между ними. – И зачем, черт побери, кому-то понадобилось разжигать камин в такую теплую ночь?»
Похоже, ей пришла в голову та же мысль.
– Здесь слишком жарко, как вы думаете? – спросила Виола и опустила палец еще ниже в декольте, оттянула шелк платья от тела и опять провела им по вырезу к плечу.
Фердинанд был зачарован движением этого длинного пальца. Когда он заглянул ей в глаза, то увидел, что они понимающе подсмеиваются над ним.
– Горничной нужно было убрать волосы с шеи, – сказала она, поднимая вверх обе руки и скользя пальцами под лежащими на шее косами. Она на минуту закрыла глаза и откинула голову.
Потом он понял, что ее пальцы занялись прической, их движения были плавными и неторопливыми. Виола вынула из волос шпильки и аккуратно положила их на стол перед собой. Освобожденные косы упали ей на спину. Она перебросила одну на грудь и расплела ее. Густые вьющиеся волосы прикрыли грудь и достигли талии, затем она проделала то же самое с другой косой. Закончив расплетать их, Виола тряхнула головой, и волосы рассыпались беспорядочными волнами.
У Фердинанда пересохло во рту. Он не отрывал от нее глаз. В течение нескольких минут оба хранили молчание.
– Так лучше, – сказала она, глядя на него из-под тяжелых век. Острый насмешливый взгляд исчез. – А вам не жарко? Почему бы вам не снять шейный платок? Я ничего не имею против. Нас здесь только двое. Я сказала мистеру Джарви, чтобы нас не беспокоили.
Фердинанд не был ослеплен настолько, чтобы не догадаться, что происходит. Он понял, что наконец наступила ночь, когда Виола решила действовать. Она намеревалась затащить его на час в постель, а назавтра выгнать из имения. Несмотря на похотливость ее взгляда, Фердинанд заметил, что глаза ее были совершенно пустыми. Она работала.
И была опытной соблазнительницей.
Но он чувствовал себя замечательно. Как Виола и обещала, каждый момент был удивительно хорош и приятен.
А ведь она еще даже не прикоснулась к нему. Виола сидела на расстоянии от него и была полностью одета, как и он.
Но на нем были шелковые вечерние панталоны, глупо даже пытаться скрыть свое возбуждение: Да и как это сделать?
Схватить подушку и положить ее на колени? Но Фердинанд не попытался проделать это. Она и глазом не моргнула, но он не сомневался, что Виола отлично знала, какое воздействие ее голос и манеры оказывают на любого нормального мужчину.
Ему следовало обороняться. Он должен был встать и покинуть комнату, поняв, что предельно возбудился. Фердинанд всегда умел контролировать свои потребности. Возможно, часть ее мастерства, подумал он, развязывая и снимая шейный платок, состоит в том, что она способна соблазнить даже того, кто знает, что его соблазняют, и который поклялся, что этого никогда не произойдет.
Суть заключалась в том, что это, может быть, было бы наилучшим исходом. Фердинанд уже решил отдать ей «Сосновый бор» и исчезнуть – в прямом и переносном смысле.
Он готов был приобрести для себя собственность где-нибудь еще. Он отдаст ей то, что по справедливости должно принадлежать ей. Старый граф никогда не нарушил бы данное им обещание. Джентльменам не пристало так поступать. Его беспокоило лишь то, что Виола могла отвергнуть его подарок.
Он не мог предсказать ее реакцию. Возможно, ему просто следует дать ей выиграть пари. И он страстно хотел ее. Желание уже причиняло боль.
– Расстегните рубашку, – предложила Виола, откинувшись в кресле и склонив голову так, что в свете свечей казалось, что она лежит на подушках, а ее волнистые волосы темно-рыжим облаком окутывают ее грудь и плечи. – Вам будет не так жарко.
Он сделал так, как она предложила, и провел рукой под рубашкой – грудь была влажной. Виола наблюдала за ним, облизывая губы, и кончик ее языка медленно двигался по верхней губе.
– Вам когда-нибудь говорили, что вы очень красивы? – спросила она Фердинанда.
Никто и никогда! Его охватило глубокое смущение. Какой мужчина испытает удовольствие от того, что его называют красивым? В то же время он чувствовал себя так, словно Джарви тайком проник в комнату и до предела раскалил камин.
– Вы красивы, невероятно красивы, даже в одежде.
Его словно выбросило из кресла, и он одним прыжком преодолел разделявшее их расстояние. Он протянул ей руку, она вложила в нее свою и позволила ему поднять себя на ноги и заключить в объятия.
– Ведьма! – воскликнул он, прижимаясь открытым ртом к ее обворожительным губам.
– Вы нетерпеливы, – заметила она, – я хотела любить вас словами час и даже дольше, но не способна делать это, когда вы прикасаетесь ко мне. Вы не любите прелюдий?
– Думаю, нам лучше лечь в постель, – проговорил Фердинанд. – Я хочу действий, а не слов. Видите, я признаю свое поражение. Вы выиграли. Я дорого заплачу за вас. «Сосновый бор» – в обмен на ночь в постели с вами. Вы обещали, что я никогда не пожалею об этом. Так что выполняйте свое обещание.
Он снова попытался поцеловать ее, но она заключила его лицо в ладони, отстранилась и заглянула ему в глаза. И тогда случилось что-то сверхъестественное. Лилиан Тэлбот постепенно растворилась в Виоле Торнхилл. Фердинанд снова попытался прижать ее к себе. Его отчаянно влекло к ней, но она неожиданно вырвалась из его объятий и неверными шагами устремилась к двери.
– Виола… – позвал он.
Но она выбежала из гостиной прежде, чем он смог что-либо добавить.
Глава 14
– Да, да, пожалуйста, – воскликнула она с радостью, – но я не хочу покидать вас! – Она знала, что он неизлечимо болен.
Крупной рукой он похлопал ее по щеке и поцеловал в висок.
– Я уезжаю умирать в свое родовое загородное имение, – мягко сказал он, – там моя жена.
Горе, любовь, благодарность и счастье вызвали у нее поток слез, которые оросили его галстук и шейный платок.
Скрип сапог на дорожке вернул Виолу к действительности. Она сидела на скамье в садике «Соснового бора», сжимая в руках письмо Клер. Лорд Фердинанд направлялся к дому со стороны конюшни. В костюме для верховой езды он выглядел особенно возбуждающе.
Увидев ее, он на мгновение замедлил шаги и коснулся кнутом полей своей шляпы в знак приветствия. В ответ она подняла руку. Он не спустился по ступенькам, чтобы подойти к ней, и Виола облегченно вздохнула.
Клер угрожала страшная опасность. Смысл послания был предельно ясен. Дэниел Кирби хотел вернуть Виолу к прежней жизни. Хотя ей исполнилось двадцать пять, возраст, когда куртизанки уже не так ценились, она ушла со сцены в рассвете своей славы. Ее помнили до сих пор. Вне всякого сомнения, у ее дверей выстроится целый ряд знатных клиентов, по крайней мере на первых порах, если слух о ее возвращении распространится по городу, а уж об этом мистер Кирби позаботится сам. За год-два она сможет заработать для него гораздо больше денег, чем Клер, которая была бы новичком в этой профессии и даже после обучения не смогла бы сравниться с сестрой.
Виола собрала всю силу воли, чтобы ее не стошнило.
Сама мысль о том, что Клер… Если она не вернется, он использует Клер. Вот чем он угрожал ей. Он сохранил один из векселей. Она должна была оплатить его, вернувшись к прежнему занятию, если у нее не будет «Соснового бора».
Имение процветало. Правда, она планировала вложить большую часть дохода в усовершенствование хозяйства.
Пройдет много лет, прежде чем она сможет считать себя состоятельной женщиной – если это вообще когда-нибудь произойдет. Но инвестировать доходы было необязательно. Они принадлежали ей, и она могла распоряжаться ими, как ей заблагорассудится. Она может уплатить по долгу отчима. Безусловно, эти платежи будут бесконечны, но здесь она уже ничего не могла поделать.
Она могла…
Но «Сосновый бор» принадлежал не ей, а лорду Фердинанду.
Если только…
Виола зажмурилась и скомкала письмо.
Да, если только…
* * *
Фердинанд намеревался пообедать в «Голове кабана», но передумал, когда ему сказали, что Виола Торнхилл проведет вечер с сестрами Мерриуэзер. Он отсчитывал дни до установленного срока. Оставалось всего два. Он был очень упрям и хорошо знал это. Он уже принял решение, но, несмотря на это, собирался терзать себя весь оставшийся срок случайными взглядами – как сегодня утром в садике – и мимолетными встречами с ней. Он жаждал обладать ею каждой клеточкой своего тела, но намеревался выиграть пари хотя бы для того, чтобы унизить ее.Конечно, она вела себя крайне глупо. Со дня их пари не было и намека на Лилиан Тэлбот. Здесь обитала только Виола Торнхилл. Как она надеялась подобным образом соблазнить его?
Фердинанд переоделся к обеду, сказывалась многолетняя привычка, хотя собирался обедать в одиночестве. Напевая, он вошел в столовую и внезапно застыл на месте.
Она стояла у буфета, разговаривая с Джарви, и стол был накрыт на двоих. На ней было шелковое золотистое платье без единого украшения. Сам туалет был настолько простого покроя, что Фердинанд с первого взгляда понял, что он стоит уйму денег. Платье блестело и переливалось на всех изгибах ее тела так, что делало любые украшения излишними. Темно-рыжие волосы были гладко причесаны, косы уложены на затылке и завитками спускались на шею. Она была воплощением красоты и элегантности.
Фердинанд чуть было не споткнулся, и у него перехватило дыхание. Она улыбнулась, и Фердинанд уже не мог понять, кто был перед ним – Виола Торнхилл или Лилиан Тэлбот. Он заподозрил, что платье принадлежало последней, но улыбка была милой и искренней.
– Я думал, вы сегодня обедаете с сестрами Мерриуэзер. – сказал он.
– Нет.
Ему не оставалось ничего другого, как усадить ее за стол, занять свое место и постараться разрядить обстановку. Во время обеда они вежливо беседовали. Виола рассказала ему, что организовала группу по рукоделию, чтобы женщины округи имели возможность встретиться и провести вместе несколько приятных часов, и с улыбкой добавила, что, даже когда они болтают о своем, они стараются быть полезными. Он, в свою очередь, рассказал ей о Таттерсолле и конных аукционах, проводимых там каждую неделю.
Они поговорили о погоде.
Виола рассказала, что, когда впервые приехала в «Сосновый бор», тропинка вдоль реки была совсем заросшей, и она подумала, что здесь необитаемые места. Когда же она обнаружила следы дорожки, то послала садовников расчистить ее и даже дала им в помощь рабочих с фермы.
Фердинанд рассказал ей об Оксфорде и удовольствии, которое получал, занимаясь в библиотеках, и о разговорах с бесспорными интеллектуалами.
– Удивительно, что вы не остались там, ведь вы могли стать преподавателем.
– О нет, – засмеялся он. – К тому времени как я окончил университет, я поклялся никогда больше не брать книги в руки. Я хотел жить.
Они снова поговорили о погоде.
Виола рассказала ему, что ее единственной экстравагантной привычкой с того времени, как она поселилась в Сомерсетшире, было приобретение книг. Она посылала за ними в Лондон и Бат. Среди книг, прибавившихся к библиотеке, был экземпляр романа «Гордость и предубеждение», который Фердинанд читал собравшимся в гостиной леди. Он начал разговор о книге, и они углубились в короткое, но заинтересованное обсуждение ее достоинств.
Потом они опять перешли к погоде.
Когда в конце обеда Виола поднялась и объявила, что оставляет его наедине с портвейном, у него вырвался вздох облегчения. Вот и еще один день позади. Она была невероятно красива. К тому же Виола оказалась очаровательной и умной собеседницей. В се компании было легко расслабиться и забыть, что через два дня он больше никогда ее не увидит.
И эта мысль его искренне огорчила.
Десять минут спустя Фердинанд покинул столовую, даже не притронувшись к портвейну, и направился в библиотеку. Его перехватил Джарви.
– Я отнес поднос с чаем по просьбе мисс Торнхилл в гостиную, – сказал он.
Она ожидала, что он присоединится к ней? Будет непростительной грубостью с его стороны не зайти туда.
– Она попросила меня сообщить вам об этом, – добавил дворецкий.
Когда Фердинанд вошел в комнату, Виола наливала себе чай. Она подняла глаза, улыбнулась ему и наполнила чашку для него.
– Вы недолго оставались в столовой, – констатировала она.
Виола взяла свою чашку с блюдцем и села в кресло по одну сторону камина. Она заранее велела разжечь его, хотя вечер не был холодным. За окном уже стемнело, и комнату освещали горящие свечи. Огонь придавал гостиной уют.
Фердинанд устроился в кресле по другую сторону камина.
Она молча отпивала чай и задумчиво смотрела на огонь.
Виола выглядела раскованной и в то же время строго элегантной.
– Почему вы стали куртизанкой? – неожиданно спросил Фердинанд и тут же готов был откусить себе язык.
Виола задумчиво смотрела на него, и лицо ее медленно меняло свое выражение, так медленно, что поначалу Фердинанд ничего не замечал. Он только чувствовал неловкость.
– Для чего еще человек работает? Конечно, ради денег, – ответила она.
Последние несколько дней Фердинанд много думал над этим вопросом. Он никогда прежде не задумывался над поступками проституток и их мотивами. Но когда мысль о них все же приходила ему в голову, он заключал, что они встают на этот путь по одной из двух причин – любовь или деньги. Что же толкнуло ее? Виола уже ответила на этот вопрос. Но она была самой известной лондонской куртизанкой и требовала целое состояние за свои услуги. Определенно через год Виола уже не нуждалась в деньгах. Она должна была заработать достаточно, чтобы удалиться от дел и хорошо устроиться.
– Зачем вам понадобились деньги? – поинтересовался он.
Ее улыбка, как он внезапно понял, не могла принадлежать Виоле Торнхилл.
– Вопрос задан подлинным представителем аристократии, – заметила она. – Я должна была есть, милорд.
Еда необходима, чтобы выжить. Вам это не понятно?
– Но вы должны были заработать целое состояние, – продолжал он.
– Да, – согласилась она, – это так.
– Вы получали удовольствие? Я имею в виду, от вашей профессии? – Сейчас Фердинанд понял, что разговаривает с Лилиан Тэлбот. В ее взгляде сквозила легкая насмешка. Ее голос стал более низким и бархатистым. Она тихо засмеялась и начала медленно водить пальцем по вырезу своего платья.
– И мужчины и женщины испытывают плотский голод, – заметила она. – Чем плоха профессия, связанная с мечтой заработать себе на жизнь, доставляя кому-то наслаждение? Это гораздо предпочтительнее, чем застилать постели и за гроши выносить ночные горшки.
Фердинанд был слегка шокирован. Он никогда не слышал, чтобы леди так откровенно говорили о потребностях плоти.
– Но со столькими разными мужчинами? – Он нахмурился.
– Это весьма притягательная часть работы, – пояснила Виола. – Вы же знаете – говорят, что нет двух одинаковых мужчин, каждый обладает собственным уникальным даром. Могу поклясться, что это так.
Ее палец замер у легкой тени, указывавшей на ложбинку между грудями. Виола опустила кончик пальца в вырез платья, и Фердинанд почувствовал, как у него все сжалось внутри, и ощутил неприятное стеснение в паху.
– И одним из неотъемлемых условий моей профессии было полное удовлетворение нужд и прихотей моих клиентов. Моей целью было доставить такое удовольствие каждому мужчине, чтобы ему хотелось бесконечного продолжения и он уже не мог забыть меня.
«Зачем весь этот разговор? – думал Фердинанд, откинувшись в кресле, словно пытаясь увеличить расстояние между ними. – И зачем, черт побери, кому-то понадобилось разжигать камин в такую теплую ночь?»
Похоже, ей пришла в голову та же мысль.
– Здесь слишком жарко, как вы думаете? – спросила Виола и опустила палец еще ниже в декольте, оттянула шелк платья от тела и опять провела им по вырезу к плечу.
Фердинанд был зачарован движением этого длинного пальца. Когда он заглянул ей в глаза, то увидел, что они понимающе подсмеиваются над ним.
– Горничной нужно было убрать волосы с шеи, – сказала она, поднимая вверх обе руки и скользя пальцами под лежащими на шее косами. Она на минуту закрыла глаза и откинула голову.
Потом он понял, что ее пальцы занялись прической, их движения были плавными и неторопливыми. Виола вынула из волос шпильки и аккуратно положила их на стол перед собой. Освобожденные косы упали ей на спину. Она перебросила одну на грудь и расплела ее. Густые вьющиеся волосы прикрыли грудь и достигли талии, затем она проделала то же самое с другой косой. Закончив расплетать их, Виола тряхнула головой, и волосы рассыпались беспорядочными волнами.
У Фердинанда пересохло во рту. Он не отрывал от нее глаз. В течение нескольких минут оба хранили молчание.
– Так лучше, – сказала она, глядя на него из-под тяжелых век. Острый насмешливый взгляд исчез. – А вам не жарко? Почему бы вам не снять шейный платок? Я ничего не имею против. Нас здесь только двое. Я сказала мистеру Джарви, чтобы нас не беспокоили.
Фердинанд не был ослеплен настолько, чтобы не догадаться, что происходит. Он понял, что наконец наступила ночь, когда Виола решила действовать. Она намеревалась затащить его на час в постель, а назавтра выгнать из имения. Несмотря на похотливость ее взгляда, Фердинанд заметил, что глаза ее были совершенно пустыми. Она работала.
И была опытной соблазнительницей.
Но он чувствовал себя замечательно. Как Виола и обещала, каждый момент был удивительно хорош и приятен.
А ведь она еще даже не прикоснулась к нему. Виола сидела на расстоянии от него и была полностью одета, как и он.
Но на нем были шелковые вечерние панталоны, глупо даже пытаться скрыть свое возбуждение: Да и как это сделать?
Схватить подушку и положить ее на колени? Но Фердинанд не попытался проделать это. Она и глазом не моргнула, но он не сомневался, что Виола отлично знала, какое воздействие ее голос и манеры оказывают на любого нормального мужчину.
Ему следовало обороняться. Он должен был встать и покинуть комнату, поняв, что предельно возбудился. Фердинанд всегда умел контролировать свои потребности. Возможно, часть ее мастерства, подумал он, развязывая и снимая шейный платок, состоит в том, что она способна соблазнить даже того, кто знает, что его соблазняют, и который поклялся, что этого никогда не произойдет.
Суть заключалась в том, что это, может быть, было бы наилучшим исходом. Фердинанд уже решил отдать ей «Сосновый бор» и исчезнуть – в прямом и переносном смысле.
Он готов был приобрести для себя собственность где-нибудь еще. Он отдаст ей то, что по справедливости должно принадлежать ей. Старый граф никогда не нарушил бы данное им обещание. Джентльменам не пристало так поступать. Его беспокоило лишь то, что Виола могла отвергнуть его подарок.
Он не мог предсказать ее реакцию. Возможно, ему просто следует дать ей выиграть пари. И он страстно хотел ее. Желание уже причиняло боль.
– Расстегните рубашку, – предложила Виола, откинувшись в кресле и склонив голову так, что в свете свечей казалось, что она лежит на подушках, а ее волнистые волосы темно-рыжим облаком окутывают ее грудь и плечи. – Вам будет не так жарко.
Он сделал так, как она предложила, и провел рукой под рубашкой – грудь была влажной. Виола наблюдала за ним, облизывая губы, и кончик ее языка медленно двигался по верхней губе.
– Вам когда-нибудь говорили, что вы очень красивы? – спросила она Фердинанда.
Никто и никогда! Его охватило глубокое смущение. Какой мужчина испытает удовольствие от того, что его называют красивым? В то же время он чувствовал себя так, словно Джарви тайком проник в комнату и до предела раскалил камин.
– Вы красивы, невероятно красивы, даже в одежде.
Его словно выбросило из кресла, и он одним прыжком преодолел разделявшее их расстояние. Он протянул ей руку, она вложила в нее свою и позволила ему поднять себя на ноги и заключить в объятия.
– Ведьма! – воскликнул он, прижимаясь открытым ртом к ее обворожительным губам.
– Вы нетерпеливы, – заметила она, – я хотела любить вас словами час и даже дольше, но не способна делать это, когда вы прикасаетесь ко мне. Вы не любите прелюдий?
– Думаю, нам лучше лечь в постель, – проговорил Фердинанд. – Я хочу действий, а не слов. Видите, я признаю свое поражение. Вы выиграли. Я дорого заплачу за вас. «Сосновый бор» – в обмен на ночь в постели с вами. Вы обещали, что я никогда не пожалею об этом. Так что выполняйте свое обещание.
Он снова попытался поцеловать ее, но она заключила его лицо в ладони, отстранилась и заглянула ему в глаза. И тогда случилось что-то сверхъестественное. Лилиан Тэлбот постепенно растворилась в Виоле Торнхилл. Фердинанд снова попытался прижать ее к себе. Его отчаянно влекло к ней, но она неожиданно вырвалась из его объятий и неверными шагами устремилась к двери.
– Виола… – позвал он.
Но она выбежала из гостиной прежде, чем он смог что-либо добавить.
Глава 14
Виола бежала, пока не оказалась в своей комнате. Задыхаясь, она прижалась спиной к захлопнувшейся двери.
За час она могла выиграть пари. На самом деле Фердинанд уже признал свое поражение. Он стал бы еще одним мужчиной; это была бы еще одна ночь ее работы. Но она не могла пойти на это.
Виола оттолкнулась от двери и пошла в гардеробную, сдирая на ходу шелковое золотистое платье. Она потянулась за ночной сорочкой, но ее рука застыла, не коснувшись ее. Было бы невыносимо лежать здесь, пытаясь уснуть, зная, что он неизбежно вернется в свою комнату рядом с ее. Виола торопливо надела одно из своих дневных платьев, накинула на плечи теплую шаль и, подумав, еще сдернула плед, который всегда лежал сложенным на гардеробе.
Труднее всего было покинуть комнату. Она приложила ухо к двери и прислушалась. Из-за нее не доносилось ни звука. Виола чуть приоткрыла дверь и выглянула в коридор.
Ничего и никого. С бешено бьющимся сердцем она помчалась по коридору, готовая вернуться в свою спальню, если встретит его на лестнице. Но лестница была пуста, и она сбежала вниз, немного помедлив и бросив торопливый взгляд на закрытую дверь гостиной. Виола выбежала в холл, который, к счастью, оказался пустым, быстро и тихо открыла все задвижки на входной двери и выскользнула на улицу. Стараясь не шуметь, она закрыла за собой дверь.
Минуту спустя Виола помчалась вдоль террасы вниз по лужайке, пока деревья, затенявшие вьющуюся вдоль реки тропинку, не скрыли ее из виду. Только тогда она замедлила шаг. Это пришлось сделать, так как лунный свет не проникал сюда и надо было на ощупь пробираться по дорожке.
Сама тропа выглядела пугающе темной. Но она продолжала идти по ней, утешая себя тем, что привидения и домовые сегодня ночью предпочтут остаться в самом имении «Сосновый бор». Она достаточно быстро миновала деревья, и впереди забрезжил свет, так что можно было разобрать, где она находится. Свет луны даже отражался на поверхности реки.
Виола села как раз на том месте, где неделю назад плела венок из ромашек. Ночь не была холодной, но она вся дрожала, а потому завернулась в шаль и плед. Как только она уселась, на нее накатила черная волна отчаяния. Она согнула нога в коленях, обхватила их руками и положила на них голову.
Боевой задор покинул ее, и Виола даже не знала, найдет ли в себе силы подняться. Не много сил потребуется, чтобы дойти до берега реки, мелькнуло у нее в голове. Вода здесь была глубокой, а течение быстрым. Все, что ей нужно сделать… Но даже уход в небытие не решал ее проблем.
Если она умрет, Клер придется занять ее место.
Треснула ветка, и сердце у нее ушло в пятки.
– Не бойтесь, – произнес мужской голос – Это я.
Но даже привидение или домовой были куда предпочтительнее.
– Уходите, – слабым голосом попросила она, вновь опуская голову на колени.
Фердинанд ничего не ответил, но и не собирался уходить. Виола скорее почувствовала, чем услышала, как он сел рядом.
– Как вы догадались, что я здесь? – Спросила она.
– Увидел вас из окна гостиной, – ответил он.
И бросился преследовать ее, поняла Виола, так как его страстное желание осталось неудовлетворенным. Но ему не повезло. Лилиан Тэлбот умерла. Достаточно скоро ее придется оживить, но не сегодня ночью и не здесь. Для него она никогда не воскреснет.
Она сидела молча, погруженная в свои мысли. Вот сейчас он уйдет, подумала Виола, и она останется наедине со своим отчаянием. Это пугало ее. Даже в самые мрачные моменты своей жизни она никогда не поддавалась жалости к себе.
Затем каждый мускул в ее теле напрягся – Фердинанд опустил руку ей на голову. Однако его прикосновение было таким легким, что на минуту Виоле показалось, что ее взбудораженные чувства подшутили над ней. Но она тут же почувствовала, как кончиками пальцев, легкими как перышки, Фердинанд начал массировать ее голову.
– Ш-ш, – сказал он, хотя она не произнесла ни слова.
Виола не могла даже пошевелиться. Ей не хотелось двигаться. Его прикосновения были такими приятными, такими успокаивающими… Но ведь это она всегда дарила удовольствие своим клиентам. Никто из них никогда не заботился о том, чтобы доставить удовольствие ей. Да и с какой стати они должны были это делать? Ведь она работала. Отчаяние ушло, и Виола приняла короткий дар этой минуты. Все ее мускулы расслабились, когда его рука, перебиравшая волосы, откинула их в сторону. Она должна была испугаться – он придвинулся слишком близко, – но вместо этого чувствовала себя успокоенной.
– Я Виола Торнхилл, – прошептала она, не поднимая головы. Виола не собиралась ничего говорить, но решила предупредить его, если он пришел возобновить те отношения, которые она прервала в гостиной.
– Да, – прошептал он ей на ухо, – я знаю это, Виола.
И тотчас ее охватило столь же пронзительное и болезненное желание, как предшествовавшее ему отчаяние. Она подняла голову и повернулась к нему лицом. Он был здесь, рядом, но в темноте Виола не могла разобрать выражение его лица.
– Я знаю, – повторил Фердинанд, и она ощутила прикосновение его губ.
Сжав руками колени. Виола позволила поцеловать себя.
Она не участвовала в поцелуе, хотя у нее непроизвольно разжались губы и зубы. В ней проснулись разум и эмоции. Она чувствовала себя как в день праздника. Она приняла его поцелуи как подарок. Она чувствовала, что ее осыпают дарами.
Фердинанд не был таким нетерпеливым и настойчивым, как ранее в гостиной. Он целовал ее медленно и нежно, его язык обвел контур ее губ, затем медленно проник вглубь, исследуя, касаясь, дразня, посылая раскаленные стрелы в ее горло и даже грудь. Он, словно чашу, взял ее лицо в ладони, затем отвел с лица ее волосы. В прошлом Виола редко встречалась с нежностью и была беспомощна против нее.
– Виола, – прошептал Фердинанд, поднимая голову.
– Да.
Вопрос был задан, и она ответила на него. Однако Виола больше не была сторонней наблюдательницей происходящего. Она произнесла одно только слово – слово, предназначавшееся дорогому и нежному, задавшему вопрос, тому, кто не требовал, чтобы она играла роль.
Тогда он повернул ее лицом к себе, и они оказались на коленях друг против друга. Он снял с ее плеч шаль, и та упала на землю. Виола подняла обе руки, когда он начал стаскивать с нее платье через голову, но Фердинанд не спешил снять нижнюю рубашку. Он взял ее за талию, она заметила, что руки его дрожали, и опустил голову, чтобы поцеловать ее за ухом, в углубление на шее, затем в бугорок груди. Когда его рот сомкнулся на ее соске и он стал ласкать его, Виола откинула голову, закрыла глаза и запустила пальцы в его волосы. Она снова подняла руки вверх, когда он начал снимать с нее рубашку.
Физическое желание было незнакомо ей. Сейчас Виола впервые испытала его в почти болезненном сжатии грудей, острой пульсирующей боли в чреве и ниже, между бедрами. Она была прижата к нему от талии до колен и чувствовала его восставшую плоть.
Виола не сделает ничего по своей воле, только уступит.
Она хорошо знала, как доставить ему непередаваемое наслаждение, но не будет ничего демонстрировать из своего прошлого опыта. Сегодня ночью она будет Виолой Торнхилл, а не той, другой женщиной. Но она не знала, как быть со своим собственным желанием.
– Пожалуйста…
Он ласкал губами ее грудь, но при звуке ее голоса поднял голову и заглянул ей в глаза.
– Да, – прошептал он, – позволь мне расстелить твой плед на траве и свернуть мое пальто вместо подушки.
Фердинанд говорил и одновременно занимался делом.
Он устроил им ложе, пока Виола наблюдала, стоя на коленях. Затем он встал, чтобы раздеться, а она легла, ожидая его. Без одежды Фердинанд был еще прекраснее. Вот его жилет и рубашка, а затем носки и бриджи были брошены на траву. Но она ничего не сказала и не сделала попытки дотронуться до него. Она вытянула руки вдоль своего обнаженного тела. Фердинанд опустился на колени рядом с ней. Его мужская гордость была велика.
Виола видела это даже в темноте. Между ног бился его пульс. Ей не хотелось больше ждать. Она уже не хотела предварительных игр.
– Виола, – он нагнулся над ней, – я хочу войти в тебя, прямо сейчас.
– Да. – Лежа на пледе. Виола раздвинула ноги, и он устроился между ними. Она почувствовала его тяжесть. Ей было трудно дышать под его весом. Спине было жестко на земле. Она никогда не занималась любовью нигде, кроме постели, но радовалась, что все произойдет по-другому, не так, как раньше. Виола радовалась звездам над головой и шуму бегущей реки.
Фердинанд просунул руки под ее тело, а она подняла колени и уперлась ногами в землю. Он вошел в нее одним глубоким, жестким движением. Несколько мгновений он очень тихо находился в ней, потом освободил руки и перенес часть своего веса на локти. Фердинанд взглянул сверху в ее глаза и прижался губами к ее рту.
Виола чувствовала боль, пульсирующую от бедер до горла. Ей хотелось переплестись с ним ногами, напрячь мускулы, приспособиться к его плоти, обнять его за спину так, чтобы можно было выгнуться вверх и дотронуться до его груди затвердевшими сосками. Но она расслабилась и лежала спокойно и отрешенно.
– Скажи мне, что это приятно, – прошептал он.
– Это приятно.
– Я хочу войти глубже, – сказал он напряженным голосом, почти не дыша, – но я хочу, чтобы тебе тоже было приятно.
– Мне будет приятно, – она подняла с пледа руки и положила их ему на ягодицы, – это уже приятно.
Тогда он начал быстро двигаться в ней. Через несколько мгновений все было закончено. Но это не имело значения.
– Ее боль достигла предела, за которым ее уже невозможно было выносить. Она закричала, и звезды над головой разбились на миллион ярких огоньков. В тот же момент она услышала его крик, означавший его собственное освобождение.
За час она могла выиграть пари. На самом деле Фердинанд уже признал свое поражение. Он стал бы еще одним мужчиной; это была бы еще одна ночь ее работы. Но она не могла пойти на это.
Виола оттолкнулась от двери и пошла в гардеробную, сдирая на ходу шелковое золотистое платье. Она потянулась за ночной сорочкой, но ее рука застыла, не коснувшись ее. Было бы невыносимо лежать здесь, пытаясь уснуть, зная, что он неизбежно вернется в свою комнату рядом с ее. Виола торопливо надела одно из своих дневных платьев, накинула на плечи теплую шаль и, подумав, еще сдернула плед, который всегда лежал сложенным на гардеробе.
Труднее всего было покинуть комнату. Она приложила ухо к двери и прислушалась. Из-за нее не доносилось ни звука. Виола чуть приоткрыла дверь и выглянула в коридор.
Ничего и никого. С бешено бьющимся сердцем она помчалась по коридору, готовая вернуться в свою спальню, если встретит его на лестнице. Но лестница была пуста, и она сбежала вниз, немного помедлив и бросив торопливый взгляд на закрытую дверь гостиной. Виола выбежала в холл, который, к счастью, оказался пустым, быстро и тихо открыла все задвижки на входной двери и выскользнула на улицу. Стараясь не шуметь, она закрыла за собой дверь.
Минуту спустя Виола помчалась вдоль террасы вниз по лужайке, пока деревья, затенявшие вьющуюся вдоль реки тропинку, не скрыли ее из виду. Только тогда она замедлила шаг. Это пришлось сделать, так как лунный свет не проникал сюда и надо было на ощупь пробираться по дорожке.
Сама тропа выглядела пугающе темной. Но она продолжала идти по ней, утешая себя тем, что привидения и домовые сегодня ночью предпочтут остаться в самом имении «Сосновый бор». Она достаточно быстро миновала деревья, и впереди забрезжил свет, так что можно было разобрать, где она находится. Свет луны даже отражался на поверхности реки.
Виола села как раз на том месте, где неделю назад плела венок из ромашек. Ночь не была холодной, но она вся дрожала, а потому завернулась в шаль и плед. Как только она уселась, на нее накатила черная волна отчаяния. Она согнула нога в коленях, обхватила их руками и положила на них голову.
Боевой задор покинул ее, и Виола даже не знала, найдет ли в себе силы подняться. Не много сил потребуется, чтобы дойти до берега реки, мелькнуло у нее в голове. Вода здесь была глубокой, а течение быстрым. Все, что ей нужно сделать… Но даже уход в небытие не решал ее проблем.
Если она умрет, Клер придется занять ее место.
Треснула ветка, и сердце у нее ушло в пятки.
– Не бойтесь, – произнес мужской голос – Это я.
Но даже привидение или домовой были куда предпочтительнее.
– Уходите, – слабым голосом попросила она, вновь опуская голову на колени.
Фердинанд ничего не ответил, но и не собирался уходить. Виола скорее почувствовала, чем услышала, как он сел рядом.
– Как вы догадались, что я здесь? – Спросила она.
– Увидел вас из окна гостиной, – ответил он.
И бросился преследовать ее, поняла Виола, так как его страстное желание осталось неудовлетворенным. Но ему не повезло. Лилиан Тэлбот умерла. Достаточно скоро ее придется оживить, но не сегодня ночью и не здесь. Для него она никогда не воскреснет.
Она сидела молча, погруженная в свои мысли. Вот сейчас он уйдет, подумала Виола, и она останется наедине со своим отчаянием. Это пугало ее. Даже в самые мрачные моменты своей жизни она никогда не поддавалась жалости к себе.
Затем каждый мускул в ее теле напрягся – Фердинанд опустил руку ей на голову. Однако его прикосновение было таким легким, что на минуту Виоле показалось, что ее взбудораженные чувства подшутили над ней. Но она тут же почувствовала, как кончиками пальцев, легкими как перышки, Фердинанд начал массировать ее голову.
– Ш-ш, – сказал он, хотя она не произнесла ни слова.
Виола не могла даже пошевелиться. Ей не хотелось двигаться. Его прикосновения были такими приятными, такими успокаивающими… Но ведь это она всегда дарила удовольствие своим клиентам. Никто из них никогда не заботился о том, чтобы доставить удовольствие ей. Да и с какой стати они должны были это делать? Ведь она работала. Отчаяние ушло, и Виола приняла короткий дар этой минуты. Все ее мускулы расслабились, когда его рука, перебиравшая волосы, откинула их в сторону. Она должна была испугаться – он придвинулся слишком близко, – но вместо этого чувствовала себя успокоенной.
– Я Виола Торнхилл, – прошептала она, не поднимая головы. Виола не собиралась ничего говорить, но решила предупредить его, если он пришел возобновить те отношения, которые она прервала в гостиной.
– Да, – прошептал он ей на ухо, – я знаю это, Виола.
И тотчас ее охватило столь же пронзительное и болезненное желание, как предшествовавшее ему отчаяние. Она подняла голову и повернулась к нему лицом. Он был здесь, рядом, но в темноте Виола не могла разобрать выражение его лица.
– Я знаю, – повторил Фердинанд, и она ощутила прикосновение его губ.
Сжав руками колени. Виола позволила поцеловать себя.
Она не участвовала в поцелуе, хотя у нее непроизвольно разжались губы и зубы. В ней проснулись разум и эмоции. Она чувствовала себя как в день праздника. Она приняла его поцелуи как подарок. Она чувствовала, что ее осыпают дарами.
Фердинанд не был таким нетерпеливым и настойчивым, как ранее в гостиной. Он целовал ее медленно и нежно, его язык обвел контур ее губ, затем медленно проник вглубь, исследуя, касаясь, дразня, посылая раскаленные стрелы в ее горло и даже грудь. Он, словно чашу, взял ее лицо в ладони, затем отвел с лица ее волосы. В прошлом Виола редко встречалась с нежностью и была беспомощна против нее.
– Виола, – прошептал Фердинанд, поднимая голову.
– Да.
Вопрос был задан, и она ответила на него. Однако Виола больше не была сторонней наблюдательницей происходящего. Она произнесла одно только слово – слово, предназначавшееся дорогому и нежному, задавшему вопрос, тому, кто не требовал, чтобы она играла роль.
Тогда он повернул ее лицом к себе, и они оказались на коленях друг против друга. Он снял с ее плеч шаль, и та упала на землю. Виола подняла обе руки, когда он начал стаскивать с нее платье через голову, но Фердинанд не спешил снять нижнюю рубашку. Он взял ее за талию, она заметила, что руки его дрожали, и опустил голову, чтобы поцеловать ее за ухом, в углубление на шее, затем в бугорок груди. Когда его рот сомкнулся на ее соске и он стал ласкать его, Виола откинула голову, закрыла глаза и запустила пальцы в его волосы. Она снова подняла руки вверх, когда он начал снимать с нее рубашку.
Физическое желание было незнакомо ей. Сейчас Виола впервые испытала его в почти болезненном сжатии грудей, острой пульсирующей боли в чреве и ниже, между бедрами. Она была прижата к нему от талии до колен и чувствовала его восставшую плоть.
Виола не сделает ничего по своей воле, только уступит.
Она хорошо знала, как доставить ему непередаваемое наслаждение, но не будет ничего демонстрировать из своего прошлого опыта. Сегодня ночью она будет Виолой Торнхилл, а не той, другой женщиной. Но она не знала, как быть со своим собственным желанием.
– Пожалуйста…
Он ласкал губами ее грудь, но при звуке ее голоса поднял голову и заглянул ей в глаза.
– Да, – прошептал он, – позволь мне расстелить твой плед на траве и свернуть мое пальто вместо подушки.
Фердинанд говорил и одновременно занимался делом.
Он устроил им ложе, пока Виола наблюдала, стоя на коленях. Затем он встал, чтобы раздеться, а она легла, ожидая его. Без одежды Фердинанд был еще прекраснее. Вот его жилет и рубашка, а затем носки и бриджи были брошены на траву. Но она ничего не сказала и не сделала попытки дотронуться до него. Она вытянула руки вдоль своего обнаженного тела. Фердинанд опустился на колени рядом с ней. Его мужская гордость была велика.
Виола видела это даже в темноте. Между ног бился его пульс. Ей не хотелось больше ждать. Она уже не хотела предварительных игр.
– Виола, – он нагнулся над ней, – я хочу войти в тебя, прямо сейчас.
– Да. – Лежа на пледе. Виола раздвинула ноги, и он устроился между ними. Она почувствовала его тяжесть. Ей было трудно дышать под его весом. Спине было жестко на земле. Она никогда не занималась любовью нигде, кроме постели, но радовалась, что все произойдет по-другому, не так, как раньше. Виола радовалась звездам над головой и шуму бегущей реки.
Фердинанд просунул руки под ее тело, а она подняла колени и уперлась ногами в землю. Он вошел в нее одним глубоким, жестким движением. Несколько мгновений он очень тихо находился в ней, потом освободил руки и перенес часть своего веса на локти. Фердинанд взглянул сверху в ее глаза и прижался губами к ее рту.
Виола чувствовала боль, пульсирующую от бедер до горла. Ей хотелось переплестись с ним ногами, напрячь мускулы, приспособиться к его плоти, обнять его за спину так, чтобы можно было выгнуться вверх и дотронуться до его груди затвердевшими сосками. Но она расслабилась и лежала спокойно и отрешенно.
– Скажи мне, что это приятно, – прошептал он.
– Это приятно.
– Я хочу войти глубже, – сказал он напряженным голосом, почти не дыша, – но я хочу, чтобы тебе тоже было приятно.
– Мне будет приятно, – она подняла с пледа руки и положила их ему на ягодицы, – это уже приятно.
Тогда он начал быстро двигаться в ней. Через несколько мгновений все было закончено. Но это не имело значения.
– Ее боль достигла предела, за которым ее уже невозможно было выносить. Она закричала, и звезды над головой разбились на миллион ярких огоньков. В тот же момент она услышала его крик, означавший его собственное освобождение.