В гулкой пустоте цеха зазвенела сталь скрещенных клинков. Рыцарь в шлеме наседал, но все его невероятной силы удары встречал меч противника. Мощи соперника Серебряный рыцарь противопоставил ловкость и сноровку — он больше двигался и лучше владел своим оружием. С каждой секундой боя его превосходство становилось все очевидней.
   Вскоре инициатива полностью перешла к Серебряному рыцарю — теперь уже он теснил врага, обрушивая на него град мощных ударов. С трудом отбиваясь от них, Алый рыцарь пятился назад — к низкому парапету, ограждавшему глубокий бетонный котлован.
   И вот, наконец, удар кривого меча Серебряного рыцаря достиг цели — от этого удара похожий на кастрюлю шлем слетел с головы его противника, а сам Алый рыцарь, дыша как загнанный конь, пал на колени у самого парапета. Длинноволосый Серебряный рыцарь занес меч над головой поверженного врага.
   — Стоп! Замерли! Замена — быстро! — прогремел усиленный мегафоном голос режиссера.
   Фил, а в роли Алого рыцаря был именно он, тяжело поднялся с колен. На его место ассистенты быстро пристроили его двойника — точный муляж рыцаря с бутафорской головой Фила: сходство было поразительное.
   — Готово! — ассистенты отбежали в сторону.
   — Приготовились! — раздался голос режиссера. — Камера! Мотор!
   Александр Киншаков, а это именно он играл Серебряного рыцаря, еще раз занес над головой свой кривой меч и одним махом снес резиновую голову с ватных плеч двойника Фила. Она откатилась к краю бетонной плиты и упала в пропасть котлована.
   — Есть, снято! — радостно воскликнул режиссер. — Всем спасибо!
   К обезглавленному телу подошла Анна, загримированная средневековой принцессой. Приподняв подол длинного платья, она наступила остроносой туфелькой на грудь поверженного Алого рыцаря и капризно поджала губы.
   — Какие-то вы кровожадные, мальчики…
   Фил перегнулся через парапет и крикнул вниз:
   — Ну что, рыбаки, голову мою поймали?
   — Валер, а что это ты так вспотел? — подколол его Киншаков.
   — Вспотеешь тут! — усмехнулся Фил. — У тебя битуха, Иваныч… Ты ж бьешь, как конь копытом!
   — А ты учись, пацан! — Киншаков с шутливой назидательностью ткнул пальцем в латы на груди Фила.
   К ним подошла Анна и положила руки на плечи обоим.
   — О чем спорите, мальчики? Все равно по сценарию мое сердце принадлежит Черному рыцарю.
   — Выходит, мы зря бились! — подмигнул Филу Киншаков.
   Посмеиваясь и подначивая друг друга, мужчины отправились переодеваться. В импровизированной костюмерной, где грудой была свалена «гражданская» одежда актеров, верещал мобильник Фила. Он взял трубку — звонила Ольга. Ей надо было свозить сына в поликлинику, а верного Макса сегодня куда-то забрал Саша.
   — Да, Оль… А вы где? Да, я закончил, сейчас обедаю и еду, — Фил говорил по телефону, одновременно расстегивая на себе многочисленные застежки рыцарских доспехов. — Да не вопрос, я успею! Здесь до Рублевки двадцать минут. Да, а потом сразу к вам… Все, договорились!
   Он подхватил свой реквизит и направился к машине. Там его поджидал сюрприз. Какие-то остряки насадили муляж его отрубленной головы на торчавшую из стены арматурину. Во рту у резинового Фила торчала дымящаяся сигарета, а на переносице красовались его стильные черные очки.
   — Это кто тут над покойником глумится?! — Фил со смехом огляделся по сторонам.
   — Это же инсталляция, Валер! — с ехидцей крикнул ему кто-то из ассистентов.
   Глядя на своего бессловесного двойника, Фил с сочувствием покачал головой:
   — Что, Валерка, убили и обижают? — он снял с муляжа очки и нацепил их себе на нос.
   С видеокамерой в руках к нему подошла Анна.
   — Валер, встань к нему, я вас сниму, — предложила она.
   Улыбающийся Фил приосанился и положил руку на резиновый затылок своей копии.
   — Как смотримся, а?
   — Супер! Ну просто красавцы! Плешку только ему прикрой…
   Фил поправил вздыбленные волосы на темени муляжа и снова повернулся к камере. Вдруг его осенила неплохая идея — показать Оле и, главным образом, Ване только что отснятый бой.
   — Ань, слушай, а ты трюк сняла?
   — Конечно…
   — Дай камеру, я Ваньке покажу, — попросил он. — А завтра я верну.
   — Валер, пусть лучше Саша заедет… — негромко предложила Анна, отдавая ему камеру.
   — Угу, я поговорю, — без особого энтузиазма пообещал Фил и кивнул своей отрубленной голове: — Ну что, брателла, поехали?
   Он осторожно, с таким расчетом, чтобы не погасла сигарета, снял голову со штыря и шагнул к машине. В этот момент откуда-то сверху его окликнули:
   — Валер, привет!
   Фил обернулся — по лестнице спускался Андрей Кордон, продюсер фильма. На съемочной площадке он показывался крайне редко, поэтому Фил неподдельно удивился:
   — Ба! Какие люди! — с издевкой в голосе протянул Филатов.
   — Ань, сняли уже? — спросил Кордон подругу, пропуская колкость заимодавца мимо ушей.
   — Сняли, сняли! — небрежно ответила она продюсеру и с циничной ухмылочкой подмигнула Филу: — Давно уже сняли…
   — Ну и как трюк?
   — Нормально, — ответил Фил. — Иваныч мне башку с одного дубля снес! А ты что это вдруг на площадке?
   — Да вот, хочу посмотреть, как мои деньги тратятся… — с важным видом огляделся Кордон.
   Фильм наполовину финансировался Бригадой, и Фил не.преминул напомнить об этом Кордону.
   — Заметь, не только твои, да? — он поднял резиновую голову и сунул ее под нос продюсеру. — У-у-у!
   Кордон не ответил, только с невозмутимым видом прикурил от огонька сигареты, торчавшей из муляжа.
   Точить лясы с Кордоном у Фила не было ни малейшего желания, да и к Оле надо было поторапливаться. Он обогнул неподвижную фигуру продюсера и пошел к своему «мерсу». Муляж головы он убрал в сумку, а камеру положил на полку перед задним стеклом. После этого принялся стягивать с себя доспехи.
   К нему подбежал ассистент — помочь справиться с громоздкой и тяжелой амуницией.
   — Валер, ты обедать будешь? — спросил он, принимая сверкающую кольчугу.
   — А что там?
   — Рыба, как обычно… — скривился парень.
   — Ладно, Миш, давай. Только скорее — мне ехать надо! — Фил взглянул на часы и усмехнулся, увидев, как осторожно ассистент складывает кольчугу. — Да что ты с ней возишься — не бойся, не помнется!


XXXIX


   Если бы кто-нибудь из друзей застал Пчелу за этим занятием — насмешкам и издевкам не было бы числа.
   Витя Пчелкин сидел на диване в старой двухкомнатной хрущобе своих родителей и держал растянутый между выставленными ладонями моток пряжи, а его мать быстро и сноровисто сматывала шерсть в клубок. Судя по всему, это занятие было для Пчелы довольно привычным — он следил за движениями матери и плавно покачивал руками, чтобы нитка шла легко и не застревала.
   Это и в самом деле было так. Витя был поздним ребенком — он появился на свет, когда его родителям уже перевалило за сорок. К своему сыну они относились как к главному богатству в своей жизни. С раннего детства мальчик был окружен самой трепетной и нежной любовью. И такое же чувство — правда, тщательно скрываемое от чужих глаз — Витя испытывал к своим родителям. Он и сейчас старался не доставлять им огорчений, ни одна их просьба не оставалась невыполненной. Мать увлекалась вязанием и очень любила мотать шерсть с рук сына, и Пчела часто и не без удовольствия помогал ей в этом.
   Он смотрел, как морщинистые, покрытые сеткой вен руки матери сматывают шерсть в клубок и думал о своем.
   Чеченские друзья Пчелы предложили Бригаде новое дело. Мало того, что оно сулило солидную прибыль, причем не только Бригаде, но и Пчеле лично. В случае его реализации Витя рассчитывал встать во главе крупного проекта, вырваться из-под надоевшей опеки Белова и зажить, наконец, своим умом. Но даст ли этому делу ход Саша? Сегодня должно произойти главное — будет принято окончательное решение.
   Рядом за столом сидел отец Пчелы. Перед ним была расстелена старая немецкая карта Берлина. Карта давно дышала на ладан — протертая до дыр на сгибах, местами прожженная и надорванная, она выглядела настоящим музейным экспонатом. Василий Викторович, низко склонившись над столом, самым тщательным образом перерисовывал фрагмент карты на вырванный из тетрадки в клеточку листок.
   — Бать, ты скоро? — поторопил его Пчела. — У меня времени впритык.
   — Успеешь, — не отрываясь от своего занятия, пробурчал отец. — Мне семьдесят, и то не тороплюсь. Вот смотри.
   Пчела, покачивая руками, вполоборота повернулся к отцу.
   Василий Викторович показал ему свой рисунок и немецкую карту. Поочередно тыкая пальцем в обе бумажки, он объяснял сыну, где на них что.
   — Это — Рейхстаг. А вот это, — вот, видишь? — та самая улица, где меня осколком жахнуло. Вот она… Ну, теперь там все по-другому, конечно. Но ты, Витя, все равно разыщи эту улицу и положи там цветок. Красную гвоздику.
   — Может, розу? — предложил Пчела.
   — Ну зачем розу? — отец терпеливо улыбнулся ему, словно неразумному малолетке. — Я же сказал — гвоздику. Только купи ее в Москве, да смотри, импортную не бери, бери нашу, подмосковную… Сделаешь?
   Пчела кивнул. Шерстяная нитка описала последний виток, и его руки словно освободились от пут. Валентина Степановна опустила клубок в картонную коробку и робко предложила:
   — Витюш, может, еще моточек?
   — Мам, времени нет, серьезно… — покачав головой, Пчела приложил руку к груди и встал с дивана. — У меня ведь до самолета две встречи еще. Список лекарств где?
   — В серванте, внизу, — показала мать. Пчела открыл створку серванта и взял еще один тетрадный листок, исписанный круглым материнским почерком. Он повернулся к родителям и улыбнулся:
   — Ну все, давайте прощаться…
   Ему и в самом деле нужно было спешить — до решающего разговора с Белым предстояло еще встретиться с Вахой и Асланом, чтобы обсудить все нюансы нового проекта. К тому же Пчела оказался без машины, поскольку Фила, доставившего его к родителям, срочно вызвали на съемки. К Аслану ему предстояло добираться самостоятельно.
   Да, разговор с Сашей обещал быть трудным, при этом Пчела мог рассчитывать только на себя. Филу большинство коммерческих предприятий Бригады были, в общем-то, по барабану, ну а Кос — как это случалось в последнее время постоянно — наверняка встретит любое предложение Пчелы в штыки.
   Так что убеждать Белого в перспективности нового дела, предложенного чеченцами, предстояло ему одному.


XXXX


   После нескольких дней почти непрекращающегося снегопада наконец-то выглянуло солнце. Оно отражалось тысячами искорок в свежевыпавшем снеге, в широких окнах и на блестящих оцинкованных крышах окрестных домов.
   Оля вышла на крыльцо их загородного дома на Рублевке и зажмурилась — после затянутого в шторы и занавески помещения неудержимый водопад солнца ее буквально ослепил.
   С тех пор, как она вернулась из Америки, Оля почти постоянно находилась в подавленном состоянии. Виной тому был ее муж — Белов совсем перестал таиться и практически в открытую крутил роман с наглой и развратной актриской. То, что до отъезда во Флориду было для Оли лишь смутным подозрением, по возвращении в Москву оказалось отвратительным, гнусным и очевидным для всех без исключения фактом.
   Ее душила обида и злость, поэтому первым ее порывом было — немедленно уйти. Но по зрелому размышлению Оля пришла к выводу, что открытый разрыв с Беловым — не в ее интересах. Во-первых, Саша был ей по-прежнему дорог, и терять его навсегда она не хотела. Зная крутой характер мужа, Оля вполне резонно опасалась, что стоит ей громко хлопнуть дверью — и Белов запросто может закрыть для нее эту дверь навсегда. А во-вторых, к своему удивлению и даже некоторому стыду, Оля поняла, что ей совсем не хочется жить прежней жизнью — в крохотной бабушкиной квартирке или на старой даче, без охраны, без прислуги, но зато с постоянной заботой о хлебе насущном. Оказалось, что она настолько от этого отвыкла, что сама мысль о ежедневной работе (где? кем?) оказалась пугающе недопустимой.
   После мучительных колебаний Оля поделилась своей бедой с бабушкой. Совершенно неожиданно для Оли бабушка не возмутилась, не стала призывать на голову изменника все кары небесные. Ее реакция на слова внучки оказалась куда более спокойной и взвешенной. Тихим, бесцветным голосом бабушка выложила серию избитых советов, смысл которых сводился к одному: «Терпи, Оленька, перебесится — снова твой будет».
   И Оля решила терпеть. Она старалась гнать прочь мрачные мысли, но проходили день за днем, а настроение у нее оставалось неизменно плохим. Вот и сегодня с утра она ходила как в воду опущенная — до той минуты, когда окатило ее с ног до головы светом не по-зимнему яркое, щедрое и праздничное солнце.
   Мгновенно вспомнилось пушкинское «мороз и солнце — день чудесный!», невесть откуда на ее губах появилась чистая, радостная улыбка, и Оле с кристальной ясностью стало понятно, что все ее беды преходящи, и в конце концов все непременно будет хорошо.
   — Ванечка! — обернувшись назад, позвала она сына. — Иди скорей, посмотри, какая прелесть!
   Мальчик колобком выкатился на крыльцо и, тоже зажмурившись, спросил:
   — Где плелесть?
   Оля рассмеялась:
   — Да вот же, везде…
   Ваня разлепил глаза, сбежал по ступенькам и начал прыгать по квадратам плитки, которой был вымощен внутренний двор их усадьбы.
   — Тили-тили, тлали-вали… — восторженно горланил он.
   Оле тоже было и радостно и легко, и она тихонько подтянула сыну:
   — Это мы не проходили, это нам не задавали! Парам-пам-пам!
   Они весело пропели припев раза три (других слов песни не знали ни мать, ни сын), не обращая внимания на искоса поглядывавшего на них громилу-охранника. Вдруг створки ворот, погромыхивая, поползли в стороны, и во двор с неторопливой грацией гиппопотама въехал черный «Мерседес» Фила.
   Он выскочил из машины и, раскинув руки в стороны, вразвалочку направился к ним навстречу.
   — Здравствуй, Валерочка! — Оля с улыбкой чмокнула Фила в щеку. — А Макса где потерял?
   — Привет, Оль. У него дела там какие-то. Я вас до больницы подкину, а он уже заберет, хорошо? — Фил присел на корточки перед мальчиком и сделал ему козу. — Привет, Вано, как делищи?
   — Во! — Ваня с лукавой улыбкой показал большой палец.
   — Молоток, пацан! — Фил с хохотом подхватил парнишку на руки, подбросил высоко вверх и, подхватив подмышку, потащил к машине.
   Они быстро расселись по местам, «Мерседес» так же неторопливо вырулил на улицу. До шоссе дорога шла сосновым лесом, и Ольга невольно залюбовалась величественной красотой наряженных в снежные шапки деревьев. Ваня, встав на коленки, рассматривал, как вьется, закручиваясь в бурунчики, снежок вслед за автомобилем.
   Тишину нарушил Фил:
   — Как, Оль, после Америки проклятой, трудно здесь?
   — Да ты знаешь, я как будто и не уезжала, — улыбнулась Ольга. — Первую неделю, правда, чудила — проснусь и никак не въеду: где я, что я…
   А потом ничего, привыкла…
   — А мы после выборов вроде спокойно зажили, так пацаны меж собой перегрызлись, — пожаловался Фил. — Ты, наверное, в курсе?
   — Ну я так, больше догадываюсь, Сашка же не говорит ничего… — пожала плечами Оля. — Это Витя с Космосом, да?
   — Не только. Они ж упрямые все, как ослы египетские! — Фил расстроенно махнул рукой. — Все основными быть хотят…
   «Мерседес» вылетел на Рублевское шоссе и, резво набирая скорость, полетел к столице.
   Снежные круговерти за машиной исчезли, и Ваня стал искать себе новое занятие. Передергав все ручки на двери машины, он полез в лежащую рядом с ним сумку Фила. Ольга привычным жестом одернула сына:
   — Ваня, нельзя! Это чужая сумка, ясно? Ваня! Я что сказала?! Ну-у, папочка родимый!
   — Папоська лодимый… — заулыбался мальчик. — Папоська Сяся…
   Фил с улыбкой следил в зеркало заднего вида за маленьким непоседой.
   — И на фига ему, Оль, в больницу? Он же здоровее всех нас вместе взятых. Правильно, Вано?
   — Сплюнь, — махнула на него рукой Оля. — А прививки?
   Фил послушно поплевал через левое плечо и легонько постучал по иконке у лобового стекла.
   А маленький Ваня, воспользовавшись, что о нем на минутку забыли, снова полез в сумку Фила. Он откинул незастегнутый клапан баула и запустил руку вовнутрь.
   — Ваня! — снова одернула его мать. — Нельзя, ты же слышал! Это что за безобразие, а?!
   Она потянула сумку из рук сына, клапан откинулся, и глазам Оли открылось содержимое Фи-ловой сумы. Она вскрикнула и рывком пересадила Ваню к себе на колени.
   — Валера! — в ужасе прошептала Ольга. — Там голова!
   Фил глянул на перепуганную Олю в зеркало и прыснул:
   — Да это муляж, для кино. Я ж со съемок еду.
   Глянув на дорогу, он быстро дотянулся до сумки и за волосы выдернул из сумки резиновую голову, один в один повторяющую его черты.
   — Похож красавчик? — не без гордости спросил он. — А ты чего подумала?
   Ваня потянул ручки к муляжу, но его одернула еще не отделавшаяся от шока Оля.
   — Ой, Валер, убери эту гадость! — ее передернуло от отвращения.
   Еще раз хохотнув, Фил сунул голову обратно в баул и переставил его вперед. Оля, наконец, пришла в себя и с улыбкой покачала головой:
   — Ну, ребята, с вами не соскучишься!
   Мальчик, похныкивая, все еще тянулся к сумке, и Фил тут же пришел Ольге на помощь:
   — Вано, хочешь поглядеть, как дядя Валера в кино снимается? Оль, на задней полке камера, там бой на мечах — как раз сегодня снимали. Покажи Ваньке, только перемотай назад.
   Оля занялась камерой, а Фил принялся рассказывать о фильме.
   — Картина будет типа «Горца». Видела? Ну, с Ламбертом…
   — Французы говорят — Ламбёр, — заметила Оля.
   — Да какая разница! — отмахнулся Фил. — Так вот, там типа бессмертные пацаны действуют, а убить их можно, только если башку отрубишь…
   Едва удерживая ерзавшего сына на коленях, Оля умело управилась с камерой: откинула портативный монитор и включила воспроизведение. На маленьком цветном экранчике появилась картинка.
   — Вот, а действие на Урале происходит, на военных заводах, прикинь? — продолжал свой рассказ Фил. — В общем, ерунда полная! Но трюки — класс! А в красном плаще — я…
   Ваня, словно завороженный, следил, как на мониторе сражались средневековые рыцари. Бой близился к концу, и вот уже отрубленная голова Фила полетела в котлован. Муляж упал на расстеленный мат и подкатился к ногам оператора видеокамеры. За кадром кто-то громко крикнул «Стоп!».
   Вдруг Ольга напряглась — голову Фила подобрала хохочущая Анна, любовница Саши. С отвратительной смесью стыда и гадливости Оля смотрела, как артистка небрежно подбросила резиновую голову, ловко поймала ее и впилась в губы муляжа наигранно-чувственным поцелуем. За кадром послышался голос оператора: «Аня, твоя камера? Забирай, материальчик дикий…» Анна, протянув руку к оператору, двинулась к камере. Она кокетливо улыбалась, и эта улыбка показалась Ольге издевательской.
   Сдвинув брови и закусив губу, Оля остановила камеру и отвернулась к окну. В висках тут же отдалось тяжелой и тупой болью. От превосходного настроения не осталось и следа.
   — Ну как? Сила? — спросил ничего не замечавший Фил. — Ты перемотай дальше назад, там еще круче есть!
   Тут у него зазвонил мобильник.
   — Алле, кто это? Да, я… Камера? Со мной. А при чем здесь Кордон и камера? — Фил нахмурился. — Слушай, а сразу нельзя было сказать, что это его камера? Я бы тогда и брать не стал! Ну давай тогда минут через пятнадцать. Я сейчас еду на Пресню, как раз на Кутузовском пересечемся… Все, давай…
   Оля догадалась, с кем разговаривал Фил. И оттого, что соперница опять напомнила о себе, влезла и сюда, к ним в машину, ей стало и вовсе паршиво. Она перевела камеру на перемотку и невидящим взглядом следила за мельтешащими на экране лицами и событиями.
   Отчего-то Ольге ярко и отчетливо вспомнилась первая и пока единственная ее встреча с пассией мужа — в модном боулинг-клубе неделю назад…
* * * * *
   О том, что Саша будет днем в боулинге, она узнала совершенно случайно — из услышанного краем уха телефонного разговора Макса с мужем. По некоторым репликам охранника — и, главным образом, по его двусмысленному и несколько игривому тону она догадалась, что Белов, по всей видимости, будет там не один.
   Ольге давно уже не терпелось взглянуть на свою соперницу. Вдобавок ее вдруг охватило мстительное желание поставить в неловкое положение мужа и посмотреть, как он станет из него выкручиваться.
   С Максом, понятное дело, своими намерениями она делиться не стала. Просто попросила отвезти ее в косметический салон по соседству с боулинг-клубом, а когда машина проезжала мимо него, приказала остановиться. Для Макса это оказалось полной неожиданностью, он растерялся, замешкался, и Ольга, воспользовавшись этим, первой устремилась к дверям клуба.
   Влетев в игровой зал, она остановилась и быстро окинула его цепким, внимательным взглядом. За ее спиной Макс предупреждающе сигналил Белову, но Ольге все-таки удалось увидеть Сашу раньше, чем муж заметил ее.
   Белов сидел за столиком с высокой крашеной блондинкой, лица ее видно не было — она сидела к входу спиной. Ольга двинулась к ним. Саша, наконец, увидел жену, легкомысленная улыбочка сползла с его лица. Он что-то коротко сказал своей спутнице, та недоуменно оглянулась и удивленно округлила губы.
   Взгляды женщин скрестились. Мрачный и решительный — Ольги и вызывающий, нагловатый — Анны. Подчеркнуто неторопливо артистка поднялась с кресла и, послав напоследок Ольге снисходительно-торжествующую улыбку победительницы, направилась к стойке бара.
   От игровой дорожки к Белову метнулся Пчела. Он склонился к нему и зашептал что-то — горячо и торопливо.
   Ольга шла как на дуэль, как на главный в жизни поединок — собранная, решительная, напряженная, как натянутая струна. Все ее чувства были обострены до предела, и поэтому она сумела расслышать, как прошипел мужу сердитый Витя Пчелкин:
   — Развяжись с этой сукой, Саша! Что ты делаешь? Жена вернулась!
   А уже через секунду он проворно развернулся ей навстречу и с преувеличенной радостью воскликнул:
   — Привет, Оль! Какими судьбами?!
   Белов с некоторым удивлением посмотрел на друга.
   — Здравствуй, Витя, — улыбнулась ему — и только ему — Ольга и мельком чмокнула его в щеку. — Так, ехала мимо…
   Она опустилась в кресло, где только что сидела Анна. Кожа спинки еще хранила тепло ее тела. Пчела, помявшись у столика, виновато развел руками:
   — Пойду поиграю…
   Белов проводил его долгим взглядом и нехотя повернулся к жене.
   — Что случилось? — хмуро спросил он.
   — Ничего, — покачала головой Ольга. — Пока меня не было, у тебя появились новые увлечения… Боулинг, что еще?
   Белый поморщился словно от зубной боли и снова отвернулся к дорожкам боулинга.
   — Оль, ты знаешь поговорку: «Не буди спящую собаку»? Ну на черта обострять?
   — Не говори мне о собаках.
   — Ты же понимаешь, о чем я. — Белов коротко, исподлобья взглянул на жену.
   — Понимаю… — с горечью кивнула Ольга.
   Она взяла со стола бокал с недопитым шампанским — его края были испачканы яркой губной помадой. Повертев бокал в руках, Оля поставила его на место.
   — Странно жизнь оборачивается, правда? — задумчиво и печально сказала она. — Я ведь так по тебе скучала! И Ванька год без отца прожил… Если не считать твоего единственного приезда.
   Белов ничего не отвечал. А Ольга словно ждала чего-то от него, каких-то простых и ясных слов, которые разрядили бы эту тягостную тишину, не дали бы разразиться грозе и вернули бы спокойствие в их маленький мир.
   Но Саша, свесив голову, упрямо молчал. Все, что слышала Оля — это бешеный галоп своего загнанного сердца и дробный перестук сбитых шарами кеглей.
   Она подавила рвущийся из груди тяжкий вздох и постаралась улыбнуться:
   — Ладно, Саш, не бери в голову. Я действительно просто ехала мимо…
   Белов и на этот раз ничего не ответил. Оля встала.
   — Ты будешь сегодня? — тихо спросила она. В последнее время Белов ночевал дома нечасто, и этот странноватый вопрос вовсе не был риторическим.
   По-прежнему не поднимая глаз, Саша утвердительно кивнул. Помедлив у столика еще секунду, Оля развернулась и быстро направилась к выходу.
   — Макс! — крикнула она на ходу. — Поехали! Но раньше Макса к ней подскочил Пчела.
   — Оль, подожди!
   Он поднял на нее виноватые глаза и замялся. Вите было больно за ее унижение — это Оля видела ясно. Он осторожно коснулся ее плеча ладонью.
   — Ты это… не парься, — наконец, выдавил он и постарался улыбнуться, — все будет нормально!
   — Угу… — кивнула Оля. — Пока…
   — Пока.
   Поверх плеча Пчелы Оля бросила последний взгляд на свою соперницу. Рядом с артисткой, положив руку ей на талию, отирался Фил. Он приветственно помахал Ольге, всем своим видом демонстрируя ей, что девушка рядом — его. Даже на секунду прижался щекой к ее крашеным волосам. Анна вызывающе улыбалась, держа в руке тяжелый шар для боулинга.
   Оля постаралась взглянуть на нее беспристрастно — нет, не получалось, артистка напоминала ей отвратительную скользкую ящерицу, ощерившую в наглой ухмылке свой безгубый рот.
   Ольге страшно захотелось поставить на место эту игуану: проходя мимо Анны, она мягким, но сильным движением выбила шар из руки соперницы. Маленькая, но бесполезная победа!
   Переступая порог, она заметила, как Витя Пчелкин обернулся к Саше и в ярости постучал себя кулаком по лбу.