Белов Руслан Альбертович. Клуб маньяков

   Разбудивший меня милиционер расстроился – от меня даже пивом не пахло. И ушел, огорченный, сказав, что поезд уйдет назад, в Москву, через полчаса с небольшим.
   Я посидел несколько минут, приходя в себя. Такого явственного сна мне никогда видеть не приходилось. Красно-синяя, висящая плетью рука Ларисы, бледно-серое лицо Виктора, бесподобный вкус утки, пропитанной яблочным ароматом, белоснежная шейка возбужденной Маргариты стояли у меня перед глазами.
   «Все это переживания последних дней, – подумал я, в конце концов. – Подсознание пытается успокоить меня, старается превратить происходящее в фарс...
   Однако, как все явственно виделось. До последней клеточки ощущал себя маньяком... Хотя какой из меня маньяк-мучитель? Я за всю свою жизнь никого не убивал. Только две руки сломал, ну, еще по физиономии десятку личностей от души надавал. Не нравиться мне в человеческом теле ковыряться... Куда лучше спокойного уравновешенного самодовольного мещанина взять за жабры, встряхнуть как следует, встряхнуть и выпустить наружу его жиденькую духовную материю. Чтобы почувствовал, что живет. Что не рыба он безмолвная, а существо высокоорганизованное, существо, предназначенное чувствовать не как рыба, а как человек, божественное создание... И думать, как человек...
   Пивка, что ли попить? Да билет до дома надо брать... Нет, до Валентиновки. Пройдусь пешочком – погодка отличная».
   Валентиновка – это следующая станция после нашей. Если считать от Москвы. От нее до нашего дома минут пятнадцать небыстрым шагом. Последняя треть пути проходит по уютной, железнодорожной лесополосе, по которой я частенько гуляю с Наташей. Сначала катал на коляске, сказки рассказывая, а теперь все больше на шее вожу.
   Доехав до Валентиновки без проблем и неожиданных сновидений, я пошел к дому, и только подойдя к нему, понял, что мне просто необходимо взять бутылочку вина на вечер. Чтобы много не думать. О своем сумасшедшем сне, о Вериной природе, о том, что при увольнении сказать товарищам по институту и вообще о своей непутевой жизни.
   И пошел по лесополосе до станции. И метров через десять увидел впереди в кустах крепкого молодого парня с закругленными ушами, очень напоминавшими кувшинки малинового цвета. И всем телом почувствовал, что он ждет меня. И попятился назад. А парень оглянулся волком, наткнулся на мои глаза и остолбенел. Ровно на секунду. Этой секунды мне хватило, чтобы дать деру. Петлями, не оглядываясь.
   И парень промахнулся. Трижды промахнулся. Вот что значит неопытный киллер. Опытному все равно, с какой стороны на него жертва выйдет, и секунды одной на раздумье ему не требуется. А этот не ждал меня со стороны Валентиновки и потому озадачился. И остался с носом. На сегодняшний день.
   Я вбежал в свой двор, постоял у куста сирени, приводя дыхание и мысли в порядок. На это ушла минута. Поправил растрепавшиеся волосы и пошел в дом, сожалея о не купленной бутылке вина.
   – Там что, стреляли в посадках? – взволнованно спросила Светлана Анатольевна.
   – Да нет, это пацаны хлопушками балуются, – ответил я, взяв дочь на руки и принявшись с удовольствием рассматривать ее симпатичное и волевое личико.
   – А что так поздно приехал?
   – Заснул в электричке и до Фрязева доехал.
   – Опять пили на работе!?
   – Нет, не пили. Просто вчера поздно лег. Да и весь день медкомиссию проходил, затормозился, в очередях дремля. На работе каждый божий день нервотрепка, а в поликлинике – одни пенсионеры. Тишь, как на кладбище, не с кем было язык ради бодрости почесать...
   Теща-пенсионерка обиделась, засобиралась домой.
   А я не знал, что делать. А вдруг этот парень охотиться не только за мной? Я ведь не смогу проводить Светлану Анатольевну. Не оставлять же Наташу одну дома? Вот дела... Куда не кинь, везде клин...
   К моему счастью за Светланой Анатольевной заехал Юрий Борисович. Проводив их, я разогрел ужин и устроился с тарелкой борща перед телевизором.
   – Ну, давай, рассказывай, – сказала Наташа, расположившись напротив.
   – Что рассказывать? – удивился я, с трудом отрываясь от невеселых мыслей о парне, поджидавшем меня в лесочке... И о не купленной бутылочке вина.
   – Сказку, – удивленно посмотрела на меня дочь. – Ты ведь вчера обещал!
   – Да?
   – Обещал, обещал!
   – Ну, ладно... Какую-нибудь особенную рассказать или можно на вольную тему?
   – Про черепаху Леру! – придумала Наташа, краешком глаза увидев лежащую на полу надувную черепаху Лерку с бубенчиком внутри.
   – Ну, ладно, – вздохнул я и начал перебирать в голове все, что знал о черепахах. Получился набор слов. Жара, Солнце, Пустыня, Саксаул, Черепашьи яйца, Морские черепахи, Сухопутные черепахи.
   «Негусто», – подумал я и, доев борщ, начал рассказывать:
   – В пустыне Каракумы было жарко и черепаха Лера по прозвищу Дуреха решила отлежаться в развалинах старого глинобитного города. Город развалился давно, наверное, тысячу лет назад и от его домов остались одни лишь глиняные холмики. Но Лера знала, что в одном из них, со стороны высохшего от постоянных ветров саксаула, есть лисья нора, в которой всегда прохладно. Конечно, если бы хозяйка норы была дома или где-то поблизости, черепахе Лере и в голову бы не пришло идти к ней в гости. Но лиса Киса, съев в округе всех мышей и прочую мелкую живность, ушла из старого города куда-то на восток, к людям, вокруг которых всегда много всяческой еды в приятно пахнущих мусорных баках...
   На этом месте сказки я как-то неожиданно раздвоился: одна моя половина продолжила рассказывать о приключениях сухопутной черепахи, есть гречку с мясной подливой, поправлять прическу дочери и посматривать на часы, ожидая Веру с работы, а другая задумалась о текущей жизни.
   «Этот парень, вне всякого сомнения, дожидался именно меня. Узнал ведь сразу... – думала вторая моя половина. – Я его в глаза не видел, а это значит, что меня ему показывали. Либо показывали фотографии. Хотя по фотографиям меня не узнаешь, я таким страшным на них получаюсь. Значит, показывали живьем... Кто?
   ...Страшный вопрос... Страшный тем, что на него есть только один ответ... И ответ этот: Вера. Или Вера в единой колонне с активистами своего литературного, мягко выражаясь, клуба... А кто еще? Кто меня мог заказать? По дешевке дилетанту? Никто не мог. Кому я стал поперек горла? Никому. Я как неуловимый Джо, который неуловим, потому что на фиг никому не нужен. Последний месяц я даже не нагрубил никому. Хотя нет, нагрубил. Директору института Лебедеву, вчера утром. Не прямо, а через замдиректора Мартюшова, на весь институт славящегося коммуникабельностью. Намеренно нагрубил, чтобы выгнал... Выгонять он любит... Так, значит, Вера заказала... Интересно, за сколько? За сто баксов? Нет, за сто баксов сейчас даже кошку не повесят. Наверное, за тысячу... За эту тысячу я мог бы в Сидней или в Лас-Вегас на конференцию съездить...
   – Какую кошку повесят? В какой Сидней съездить? Ты что папочка? – вернул меня на землю удивленный голос дочери.
   – Кошку? Ах, кошку! Это я другую сказку вспомнил. Взрослую сказку... В ней кошку на тот свет, то есть в Сидней отправили, чтобы под ногами не путалась. Так на чем мы остановились?
   – На том, что подруги-черепахи не зря называли Леру Дурехой.
   – Так вот, подруги-черепахи не зря называли Леру Дурехой, – продолжил я рассказывать. – Голова у нее и в самом деле была забита всякими ненужными для черепах глупостями. Она любила сидеть на закате на каком-нибудь высоком пустынном холмике и любоваться заходом солнца. Кругом был песок, а на горизонте было чудо. Солнце равнодушно-горячее над пустыней, добравшись к горизонту, становилось совсем другим. И все вокруг него – небо, облака, пустыня – становилось совсем другим... Красочным, живым, умудренным, радостным...
   «Там, на закате, наверное, совсем другая жизнь... – думала черепаха Лера, зачарованная красотой. – Наверное, все, что туда добирается, становиться лучше, добрее, богаче...»
   Если бы я съездил в Сидней на конференцию, каким бы я был добрым. Всю жизнь хотел в Австралию. Не в сытые Штаты, не в зажравшуюся Европу, а в Австралию...
   – Пап, ты чего задумался?
   – Ты что, думаешь, сказки просто так получаются? Даже если их из головы выдумывают? Я же должен в черепаху превратиться, чтобы правильно получилось.
   – Ты уже в нее превратился, рассказываешь еле-еле. Просыпайся, давай!
   – Все, проснулся. Значит, однажды черепаха Лера проснулась раньше обычного времени и увидела рассвет. Увидела и поняла, что он такой же красивый, как и закат. И хотя рассвет был прекрасным и очень живым, ей стало грустно. «Почему прекрасное только за горизонтом? – думала она, наблюдая, как солнце, поднимаясь по небосводу, становиться все ярче и жарче. – Через несколько часов оно, сейчас ласковое и румяное, повиснет над пустыней и станет совсем белым и бездушным...»
   В общем, дуреха – она и есть дуреха. У черепах основное житейское правило было точно таким же, как у людей: не пускай никого в свою нору, не делись конфетами, не отдавай свои игрушки – и все будут считать тебя умной и взрослой.
   Но черепаха Лера не могла так жить. Она всегда помогала своим подругам, охраняла отложенные ими яички, никого не обижала и любила рассказывать маленьким черепашкам сказки о далеких странах, странах, оказавшись в которых солнце начинает добреть и показывать окружающим чудесные закаты...
   ...Так, значит, Вера, меня заказала... В кооперации со своим клубом. Емельян тысчонку подбросил. Вера другую...
   Вот, блин, со всех сторон обложили... Что же делать? Смыться? От дочки я не уйду... И в милицию не пойду... Опять таки из-за Наташи. Да и что я там расскажу? Про клуб маньяков? На смех подымут. Да нет, не подымут. Засадят в психушку... Вера с матерью напоют им про мои причуды. И будет мне «Полет над гнездом кукушки»... Неделю назад я говорил Вере, что я по натуре точно такой же, как главный герой этого романа... Макмерфи, кажется. А она сказала:
   – Да, в психушке ты был бы хорош. Тебя бы там понимали.
   Так что же делать? Поселок наш далеко не город, тут в толпе не потеряешься... В прошлом месяце следователя прокуратуры пырнули ножом, когда он на станции из электрички выходил. Огородами придется на работу ходить. А на рынке? Когда сторожем буду работать? Или просто за покупками пойду? В толпе выстрелят в живот из пистолета с глушителем и досвидайкин, как говорит мой дядя Эдгар...
   – Ты, пап, опять заговариваешься, – услышал я голос Наташи. – Дядя Эдгар сейчас в своем санатории водку пьет. Так что же прочитала Лерка в найденных книжках?
   – В одной из потрепанных книг было написано, что морские черепахи всю жизнь живут в море, а на сушу выползают только для того, чтобы отложить яйца. Отложат в ямку, присыплют горячим песком и тут же скоренько в море уползают. Потому, что они морские и могут привольно дышать только в воде. А в воздухе дышать у них плохо получается. И еще там было написано, что некоторые противные чайки только этого и ждут. А некоторые даже не ждут, пока черепахи уползут в море, и прямо у них перед носом начинают выкапывать и съедать яйца... А на одном острове, его так и звали – Черепаший, чайки эти так расплодились, что начали поедать все яйца... И скоро деток черепашьих совсем не стало... И черепашьи мамы...
   – Плохая сказка... – перебила меня занервничавшая Наташа. – Не надо ее больше рассказывать.
   И, встав из-за стола, подняла с пола надувную черепаху Лерку и принялась ее успокаивать:
   – Ты, Лерунь, не бойся! Какие-нибудь яички все равно останутся. И из них появятся маленькие умные черепашки... И тут же сунув пластиковую черепаху на ее место в шкафу для игрушек, потребовала продолжать рассказ о настоящих черепахах. И я продолжил:
   – После этой книги о морских черепахах наша сухопутная Лерка надолго перестала читать. Перед глазами у нее стояла одна картинка – жадные чайки, отталкивая одна другую, расклевывают черепашьи яички, а черепахи-мамы – огромные, неповоротливые на суше – ничего не могут сделать. И, роняя огромные черепашьи слезы, уползают в воду...
   – А конец сказки будет хорошим? – перебила сжавшаяся от сопереживания Наташа. – Мне опять страшно...
   – У всех сказок хорошие концы, ты же знаешь...
   – Ну, рассказывай тогда.
   – И тогда черепаха Лерка решила добраться до этого морского острова, добраться, чтобы защитить черепашьи кладки от жадных чаек. После принятия этого мужественного решения ее бы надо было с уважением называть по имени-отчеству, но, к сожалению, у черепах не бывает отчества. И все потому, что отчество у черепах ничего не значит – они уважают друг друга не по длине имени и его благозвучию, а по благородным поступкам, доброте и знаниям...
   Моя любимая жена меня заказала... Странно-то как. Тебя хочет убить женщина, которую ты любишь больше всего на свете... А что странного? Меня всегда убивали женщины, которых я любил больше всего на свете... А этот клуб? Тоже странен. Как не крути, маньяки ведь большие индивидуумы. Единоличники. Чтобы они в колхоз скопом собирались? Нет, такого я не слышал. Толпа – это толпа. В толпе нет личностей. Личности над ней... Нет, все-таки странно...
   – Ты чего, папуль, замолчал? Опять не знаешь, что дальше рассказывать?
   – Знаю... Просто вспомнил, как бабушка с дедушкой требовали, чтобы я тебя Наташкой не называл...
   – Рассказывай! Я знаю, что ты им ответил...
   – И начала Лера Батьковна снова книжки читать. Она уже знала, что из этих листатых кирпичиков можно узнать все, даже то, как добраться до этого затерянного в океане Черепашьего острова. На это ей понадобилось почти десять лет...
   – Почему десять лет? – испугалась Наташа.
   – А представь, каково черепахе страницы переворачивать? Книги из кучи доставать, к свету придвигать?
   – Ой-ой-ой...
   – Что «ой-ой-ой»?
   – Представляю, сколько яичек чайки за это время съели...
   – Не переживай, я же все это выдумываю. Ты же знаешь, что все сказки выдумывают для детского воспитания...
   – Это ты выдумываешь! А я слушаю, и все вижу, как было... Дальше рассказывай...
   – В общем, через десять лет она знала наизусть, как попасть на этот остров – куда идти, на какие поезда садиться, на какие пароходы...
   – Послушай, пап, – ехидно улыбнулась Наташа, – ты же говорил, что этот город, в котором черепаха Лера книжки нашла, тысячу лет назад развалился?
   – Да... – ответил я, напрягшись в ожидании каверзы.
   – А тысячу лет назад никаких поездов и пароходов не было! Ты сам говорил. И, значит, в тех книжках про них ничего не могло быть написано. Придумывай, давай, по другому!
   – Не получиться... Если не привирать, никакой сказки не получится. Как, впрочем, и правды. Ты ведь поверила, что черепаха Лера сначала любовалась закатами, а потом научилась читать?
   – Поверила, поверила, как же. Ладно, обманщик, давай, дальше рассказывай!
   – Расскажу, вот только посуду помою.
   – Я сама помою, – неожиданно для себя предложила Наташа. – А ты пока придумывай дальше.
   И потащила тарелки на кухню, наверняка, соображая по пути, стоит ли так баловать отца. А я опять провалился в свои невеселые мысли:
   «А может быть, это обычная паранойя? Может быть, я все выдумываю? Бред преследования? И этот парень ждал вовсе не меня? Сумасшедший какой-нибудь? Кто-то говорил, что сейчас повсюду сумасшедших на лето выпускают. В отпуск до зимы... А зимой опять собирают, чтобы не замерзли... Все может быть. И потому не надо делать лишних телодвижений... А если убьют, значит, заслужил...»
   – Все, помыла! – вошла в комнату дочь. – Что там дальше у Леры было?
   – И поползла Леруня к ближайшей железнодорожной станции. – Продолжил я, усадив девочку на колени. – И пока шла, думала, как на поезд попасть. И придумала. Она была грамотная, начитанная черепаха и потому знала, что в руки взрослым лучше не попадаться – некоторые из них могут запросто ароматный черепаховый суп сообразить...
   – Ты соображал?
   – Да, вот, приходилось... – виновато вздохнул я.
   – Правда? – отодвинулась от меня Наташа.
   – Да... Кушать очень хотелось... Однажды, когда я пустыне потерялся, и сам чуть не умер...
   Наташа знала, что я много лет проработал геологом в диких горах и пустынях и мне иногда (когда кончались продукты) приходилось есть птиц, сурков и даже ядовитых змей. И потому простила меня и потребовала рассказывать дальше.
   – И потому черепаха Лера решила найтись какому-нибудь маленькому мальчику или девочке. Она знала, что все маленькие дети очень добрые и почти никогда никого не обижают.
   – Ну-ну, – чуть не покраснела Наташа. – Не обижают...
   – На железнодорожную станцию черепаха Лера выдвинулась ночью, – продолжил я рассказ. – Побродив туда-сюда, нашла себе наблюдательный пункт в вокзальном здании, а точнее, в его подполье, из вентиляционного окошка которого перрон был как на ладони. Она была холоднокровная черепаха, потому что все черепахи холоднокровные. И посему не спешила, действовала наверняка. Подбирая себе временного хозяина, она просидела у окошка много дней, пропустила много поездов. Однажды ночью, когда она вылезла из своего убежища пощипать травки, ее чуть не съел забежавший на станцию шакал...
   Шакал... Джакол по-английски... А, может быть, он? – опять распался я надвое.
   Шакал – это явление в моей семейной жизни. Когда моя любимая женушка сидела в послеродовом декрете, он приходил к ней раз в неделю... С букетом цветов и коробкой цветов. И уходил аккурат перед моим приходом. Специально уходил так, чтобы встретиться со мной по дороге на станцию, встретиться, чтобы одарить меня откровенно неприязненно-ехидным взглядом исподлобья. Хотя, какого исподлобья – лба у Шакала не существовало вовсе. Скошен был начисто. Его отец, двоюродный брат Светланы Анатольевны, был препротивнейшим алкоголиком. Не тихим, вдумчивым и по-своему интеллигентным, как большинство русских алкоголиков, а именно препротивнейшим. Выпив, он начинал ко всем приставать как банный лист, крайне одобрительно хлопать по плечам, скандалить, целоваться, сквернословить, и, в конечном счете, нарывался рожей сначала на чей-нибудь кулак, а потом и на повсеместный асфальт. Из-за него отец Светланы Анатольевны, боевой летчик, не стал генералом: ценой лампасов он вытащил этого неприятного типа из тюрьмы, в которую тот попал, будучи курсантом летного училища. Умер тип в Севастополе. Жена время от времени интернировала его на балкончике, откуда он благополучно слетел на цветочную грядку.
   А Шакал был тихий и настойчивый, он делал карьеру в Российском космическом агентстве, пару раз бывал в Хьюстоне. Я нередко раздумывал о нем... Совершенно плоский, ничем не интересный, ничем не одержимый... Всегда добивается своего. И к пятидесяти годам, без всякого сомнения, станет влиятельным человеком, и будет влиять, непременно будет. Он не может выразиться словами, он будет выражаться приказами. И отрежет у подчиненных все то, чего у него нет...
   – Чего там она отрежет? Ты опять, папа, задумался?
   – Чуть-чуть. Жду маму с работы, понимаешь? В это время ее уже привозили. На чем мы там остановились?
   – Черепаха Лерка добралась до Сантьяго.
   – А... ну, конечно... В Сантьяго, чилийской столице, Лера уползла от матроса, который уже стал ей почти родным. Но долг – есть долг, цель – есть цель и черепаха Лера, пролив несколько горсточек слез, покинула своего товарища. Она уже знала, что делать. Найдя укромный безлюдный берег, она... она... она... начала строить плот.
   – Замечательно! – улыбнулась Наташа. – Черепаха строит плот! Тюк-тюк топором и готово.
   – Ну, не строить... Ты была когда-нибудь на морском берегу? Там столько всякого мусора со всего света и найти что-нибудь похожее на черепаший плот – пара пустяков. И она нашла прекрасный пенопластовый, совсем черепаший плот, проделала в нем пять дырочек для надежного закрепления ног и хвоста, дождалась прилива с попутным ветром и поплыла...
   Ты вот скептически на меня смотришь... – опередил я Наташу, приготовившуюся высказать свое «фи!» по поводу целенаправленных путешествий на плотах. – Ты думаешь, плот в океане, что щепка – не знаешь, куда поплывет? А наша Лера еще в своей родной пустыне вычитала, что точно от этого места близ Сантьяго до Черепашьего острова протягивается замечательное своей быстротой морское течение... И она поплыла.
   ...Хотя мне и казалось, что происходит что-то не то, я не мог ревновать Веру к Шакалу – родственники, все-таки. Однако несколько месяцев назад Светлана Анатольевна рассказала мне, вернее, зачем-то допустила утечку информации, и я узнал, что Шакал жил у них в Королеве. В то время, когда учился на первом-втором курсах своего института. Вера в этот период училась в девятом-десятом классах.
   Потом я еще кое-что узнал. Это было противно. Узнал и воочию представил, как этот узколобый механизм добивается своего... Целых два года добивается, день за днем, слово за словом. Добившись, поставил родителей Веры в известность. Но ему отказали. Родственник, мол.
   А Шакал лишь усмехнулся. Ему было все равно. Он получил свое. И вообще ему нравятся высокие дородные женщины. Я видел его жену. Она смотрела на меня с ироничной жалостью. Значит, он и ей рассказывал, что Вера вешалась ему на шею, и он едва от нее избавился...
   Он способен на все. Я знаю таких людей. «Ты думаешь, я тупица со скошенным лбом? – говорят они беззвучно очередному сопернику. – Думай, думай, умник, а я с тобой посоревнуюсь. Нет, это соревнование не будет дракой или спором. Оно будет длиться долго. Я буду выковыривать у тебя из-под ног песчинку за песчинкой, я слово за словом буду разрушать твою репутацию. Мне не нравятся скоротечные драки и диспуты, я в них теряюсь. Месяцы, годы – вот моя стихия. Кто, кроме меня может добиваться своего годами? Вы привыкли наскакивать и бежать дальше, если не получилось. А я – это та капля, которая точит камень».
   А может, Вера не причем? Может, это Шакал убил бабу Фросю? Так, чтобы подозрение пало на меня... Он ведь знает, что перед уходом на работу я обязательно посмотрю, насколько подросла за ночь редиска? И проклюнулись ли бобы?
   Зачем ему было убивать? Так, подумаем... После того, как Вера вышла за меня замуж, он заревновал. Вера, наверное, рассказывала ему обо мне. Какой я весь из себя мужественный. В лавинах и селях тертый. И Шакал решил вернуть себе свое имущество. То есть Веру. Начал наговаривать на меня, усугублять мои семейные промахи и так далее. С усмешечкой, походя.
   У него ничего не получилось... И он не смог признать свое поражение. И ввел в бой тяжелую артиллерию... Нож и пресс для чеснока.
   А окровавленный Верин платок? А сережка с александритом?
   Он их подложил. Чтобы одним преступлением повязать и меня и Веру. Но не вышло, я не сказал Вере ни о платке, ни о сережке. И к тому же у меня нашлось неожиданное алиби...
   Неубедительная версия. Есть другая? Есть! Они убили вдвоем! Убили, чтобы меня подставить...
   Нет, ты параноик, Чернов.
   ...Вера опять задерживается. И так каждый день... Понятно, там, в ее Экономической школе, умненькие симпатичные мальчики, микроволновка, хороший кофе и бисквиты, а здесь что? Сплошные заботы... Заботы? А если это ее аномальное опоздание как-то связано с сегодняшним на меня покушением? Решила опоздать, чтобы случайно не оказаться в гуще событий? Или этот тип с малиновыми ушами...
   – Пап! Ты опять заговариваешься! – дернула меня за волосы дочь. – Какие малиновые уши? Какой тип.
   – Да мысли все время на маму перескакивают, – невпопад ответил я. – Уже девятый час, а ее все нет. Машина, может быть, испортилась?
   – Ничего с ней не случиться! Давай, рассказывай.
   – В общем, Лерка, ознакомившись с ситуацией на Черепашьем острове, чуть не расплакалась. «Столько книг прочитала, сколько мыслей продумала, а не сообразила, что с летучими чайками мне не справиться! – думала она, роняя горючие слезы в песок. – Дуреха, я дуреха!»
   – А я тоже об этом не подумала... – вздохнула Наташа и пристально посмотрела на меня: Придумаю я что-нибудь или не придумаю?»
   – Да редко так бывает, что с самого начала все идет, как по маслу, – улыбнулся я. – И потому всегда надо быть готовым к тому, что дела пойдут не так, как хотелось бы. И никогда не сдаваться. Выход можно найти всегда и чаще всего он там, где ты и не чаешь его встретить...
   – И что же придумала Лерка?
   – Она взяла себя в руки, подкрепилась, чем бог послал, и принялась размышлять. И, в конце концов, подумала: «Среди хорошего всегда есть плохое, а среди плохого – хорошее». И решила найти среди чаек хороших. А хорошее всегда хорошо видно, это плохое прячется и выдает себя за что угодно, только не за плохое.
   И стала черепаха Лерка присматриваться к чайкам. Жадных было видно сразу: они раскапывали яичные кладки одну за другой и жадно-жадно ели. Не доев одно яичко, начинали есть следующее. Были и совсем противные чайки – насытившись, они продолжали раскапывать яйца, только затем, чтобы их уничтожить. Больше всего, конечно, было обычных чаек – поев немного, они улетали к скалам отдохнуть в их тени. Или резвились над приятно голубым прохладным океаном.
   Но имелись среди всего этого пернатого населения и особенные чайки. Их было немного – три-четыре, не больше. Они тоже разрывали черепашьи кладки, но если все яйца в них были здоровыми – не очень маленькими, не деформированными, и не побитыми, то они аккуратно засыпали ямку и шли проверять следующую. Черепаха Лерка поняла, что эти чайки – добрые чайки, что они едят только негодные яйца. И она решила познакомиться с ними поближе...