Страница:
Ночь, очищенная от нечисти, стала гораздо светлее. Яркие южные звезды восторженной толпой обступили ослепительно белый лик ночного светила, слегка подпорченный темными впадинами глаз и беззубой усмешкой Лунного Демона.
Сан давно заметил, что над человеком, выполняющим внутреннюю работу, небо очищается. Когда восемь старших мастеров во главе с Настоятелем выполняли ритуальное Тао Пяти Превращений, даже тяжелые дождевые тучи покорно расступались, открывая высокое, зовущее неземным светом Небо.
«Тебе все-таки придется спуститься. Ведь не собираешься же ты торчать здесь до утра», — явилась вдруг непослушная мысль, и Сан наконец понял причину своей нерешительности. Внизу, рядом с драконом, была она. Приподняв краешек защитной сети, юноша уловил уважение и любопытство. Но, увы, оба этих чувства принадлежали коллеге по боевому искусству. Истинно женская половина девушки гораздо больше симпатизировала высокому эльфу, стоящему рядом с ней.
«Эльфы неслышно ступают и прыгают с большой высоты», — подсказала память.
Учитель вряд ли одобрил бы мальчишескую выходку любимого ученика. Но фигура в желтом одеянии, долгое время стоявшая неподвижно, вдруг вспорхнула с вершины каменного утеса высотой не менее пяти человеческих ростов. Приземление получилось не таким эффектным, как хотелось бы. Сану удалось погасить инерцию чудовищным усилием бедер, но под носок левой ноги подвернулся неустойчивый осколок базальта, и лишь учтиво подставленный драконий хвост позволил сохранить правильное положение.
— Я благодарю тебя, — Сан склонил голову, за последние несколько дней покрывшуюся жесткой щетиной волос.
Дракон утробно рыкнул, что долженствовало означать: «Не стоит! С кем не бывает!»
— Да пребудет с тобой Сатва! — Эльф поднял руки в ритуальном приветствии. — Меня зовут Делон. Мы с Эйбом и Леттой были свидетелями твоего боя. Круговая техника очень впечатляет!
— Я умею только то, чему меня научили наставники, — Сан слегка улыбнулся Делону. Было удивительно приятно чувствовать гордость за свою школу, за своих учителей и за себя, сделавшего то, что должно.
— «Я видел так далеко только потому, что стоял на плечах гигантов…» — сказала вдруг девушка каким-то особенным, отстраненным голосом.
Она некоторое время слушала отголоски своих слов, а затем, неуверенно переводя взгляд с монаха на эльфа, спросила:
— Это сказал кто-то из великих?
Видя, что они молчат, она пожала плечами и, как бы оправдываясь, заговорила:
— У меня иногда бывают внезапные озарения. Как будто кто-то вкладывает в голову чужие мысли. Иногда мне кажется, что я уже жила однажды. Где-то в другом, более благополучном мире…
Видя, что эльф задумался, Сан заговорил, тщательно взвешивая слова:
— Я тоже испытывал подобное чувство. Последователи Сатвы верят, что люди рождаются многократно в разных телах и под разными именами. Наше Рождение произошло не двадцать и даже не тысячу лет назад. Срок нашей истинной жизни не измерить солнечными часами. Для этого нужен иной, звездный инструмент. Да и что может сказать о вечности бабочка-однодневка?
Эйб, не совсем понимающий этого философского диспута на поле битвы, попытался деликатно кашлянуть. Сан и Летта одинаково резким движением повернули голову на звук. Увидев их мгновенно преобразившиеся фигуры, Делон рассмеялся радостно и совсем не обидно:
— Вот теперь я окончательно понял, что мне пора уходить из Пограничного Дозора. Глядя на вас, друзья, трудно считать себя опытным воином. Прежде чем мы расстанемся, я хотел бы попросить вас дать мне несколько уроков.
— Ты, конечно, шутишь? — Летта посмотрела на эльфа с легкой укоризной. — Чему могу научить тебя я, еще час назад ни на что не способная?
— Кроме того, — в свою очередь вступил Сан, — я слышал, что в поединке на мечах смертный всегда уступит эльфу, каким бы искусным он ни был.
— Так говорил твой Учитель? — спросил Делон, пристально глядя сатвисту в глаза.
— Нет! Он такого сказать не мог. Мысль о неминуемом поражении — это уже само поражение!
— Почему же тогда так говоришь ты?
Пауза повисла над Саном, как промежуток между молнией и громовым раскатом.
Медленно опустив взгляд, послушник склонился перед эльфом.
— Видишь, не ты, а я получил сегодня урок.
— Надеюсь, ты все же не откажешь мне в поединке? — Делон снова улыбался, озорно блестя золотистыми эльфийскими глазами. — Днем, когда мы все отдохнем, — быстро добавил он, видя напружинившиеся плечи Сана.
«Никто тебе не друг, никто тебе не враг, но каждый человек тебе Учитель…» — тихо сказала Летта, глядя вслед странному монаху, который, несмотря на свое несомненное мужество, боялся встречаться глазами с девушками.
Подмирье
Спецсектор Промежутка
— Да-а. Остроухий на драконе — это не шутка. Это, я тебе скажу, целая куча дерьма! Обоим нам с головкой да и рогами в придачу. Прямо Война назревает. Если нужно будет этого Стража кончать, то без пары рарругов и взвода троллей ни за что не справиться. Да и с ними в авангарде придется потеть кровавым потом. Через все дырки. И дырок к концу разборки сильно поприбавится. Че молчишь, Лупоглазый?
— Дык, я че? Я, как ты. Живот вот что-то барахлит. И поясницу ломит. Я так мыслю: Война — это не про нас. Это пущай сильники бодаются. Мы с тобой для других делов деланы! Как бы нам с етой лямбды соскочить, а, Струмчик?
— Тут ты, Твур, прав. Крыланы на Лысого дуром поперли. И где они теперь? Все скалы вокруг тушками усеяны! Слушай, а здорово он их! Хоть он и гад и на лысину его смотреть тошно, но ведь хорош был? Просто смерч какой-то, а не руконогий! Я бы хотел так выучиться! Я ведь в детстве о Спецкоманде мечтал… Но как он их! Красота, да и только!
— Ты, Ушастый, вовсе сбрендил. Он нас, можно сказать, опять заставил сопли жевать, а ты им восхищаешься! Слово-то какое противное выискал: «красота»! Это где ты слышал такую гадость? Сволочь твой Лысый, Распроклятый эйнджел и мразь руконогая! Он доиграется, наплюю на все приказы, сам наверх вылезу, подберусь ночью и шильцем в печень. И сдохнет, сдохнет, сдохнет!
— Охолони, Лупоглазый! Забыл? В собственном теле нам наверх никак нельзя! А ну как он твою лапку с шильцем на полдороге перехватит? Он же тебя на медленном огне жарить начнет, и ты все стремительно вывизжишь. И про Заказ, и про Его Самость, и про Самого со товарищи. Тут уж тебе смертью не отделаться! Будешь по Дну на брюхе ползать. Вернее, на том, что у тебя там останется! Первейшее наше правило: наверх только в казенных телах!
— Да я секу, не боись, это я так, покипел малость… Но смыться из такой истории не мешало бы. Чую я, мы с тобой в этой игре вроде разменной монеты. Чуть что, от нас все откажутся — и тютьки, суши копыта! Может, нам наверх запроситься? Вроде на передовую, героев из себя покорчить, а там затеряться ненароком на времечко. Потом появимся после всего, соврем что-нито Шефу. Он, конечно, поорет, погромыхает и утихнет. И настанет у нас опять прежняя развеселая жизнь!
— Ты, Лупоглазый, после приступа страха начинаешь быстро соображать! Я эту мысль уже давно думаю! Уже и тельце себе новое заказал. Модель О-13. Помнишь?
— Как не помнить! А зычно мы тогда порезвились! Как щас перед глазами твоя чешуйчатая харя с клыками поперек губ. Орк в нашем положении — самое то. Бегает шустро — раз, прячется в скалах прехитро — два, жрет что попало — три, света не боится — четыре! Мне не додумался тельце заказать, а, прозорливец ты наш?
— С тебя магар, Лупоглазый! Заказал и тебе. Я воще-то без тебя наверху скучать начинаю. Дурь всякая в голову лезет. А ты под ухом болбочешь — и ладненько…
— Вот спасибочки, Струмчик! Всегда знал, что не кинешь кореша на произвол. Ты небось уже скумекал, как нам от наблюдения уйти? Ведь как только мы — наверх, так сюда к шару кого-нибудь из слухачки кинут. А то и сам Шеф сядет попялиться. Ему лямбда наша вроде Двора Зрелищ. Он небось и щас у себя в кабинете о нас думает. Слушай, а не может он нас слышать?
— Не! Спецсектор — вещь хитрая. Отсюда видно и слышно, а сюда — хрен! Иначе предсмертники нас уж точно засекли бы! Короче, сейчас галопом к Шефу! Кипим гневом, жаждем пометить и рвемся в бой!
Слог 15
Слог 16
Сан давно заметил, что над человеком, выполняющим внутреннюю работу, небо очищается. Когда восемь старших мастеров во главе с Настоятелем выполняли ритуальное Тао Пяти Превращений, даже тяжелые дождевые тучи покорно расступались, открывая высокое, зовущее неземным светом Небо.
«Тебе все-таки придется спуститься. Ведь не собираешься же ты торчать здесь до утра», — явилась вдруг непослушная мысль, и Сан наконец понял причину своей нерешительности. Внизу, рядом с драконом, была она. Приподняв краешек защитной сети, юноша уловил уважение и любопытство. Но, увы, оба этих чувства принадлежали коллеге по боевому искусству. Истинно женская половина девушки гораздо больше симпатизировала высокому эльфу, стоящему рядом с ней.
«Эльфы неслышно ступают и прыгают с большой высоты», — подсказала память.
Учитель вряд ли одобрил бы мальчишескую выходку любимого ученика. Но фигура в желтом одеянии, долгое время стоявшая неподвижно, вдруг вспорхнула с вершины каменного утеса высотой не менее пяти человеческих ростов. Приземление получилось не таким эффектным, как хотелось бы. Сану удалось погасить инерцию чудовищным усилием бедер, но под носок левой ноги подвернулся неустойчивый осколок базальта, и лишь учтиво подставленный драконий хвост позволил сохранить правильное положение.
— Я благодарю тебя, — Сан склонил голову, за последние несколько дней покрывшуюся жесткой щетиной волос.
Дракон утробно рыкнул, что долженствовало означать: «Не стоит! С кем не бывает!»
— Да пребудет с тобой Сатва! — Эльф поднял руки в ритуальном приветствии. — Меня зовут Делон. Мы с Эйбом и Леттой были свидетелями твоего боя. Круговая техника очень впечатляет!
— Я умею только то, чему меня научили наставники, — Сан слегка улыбнулся Делону. Было удивительно приятно чувствовать гордость за свою школу, за своих учителей и за себя, сделавшего то, что должно.
— «Я видел так далеко только потому, что стоял на плечах гигантов…» — сказала вдруг девушка каким-то особенным, отстраненным голосом.
Она некоторое время слушала отголоски своих слов, а затем, неуверенно переводя взгляд с монаха на эльфа, спросила:
— Это сказал кто-то из великих?
Видя, что они молчат, она пожала плечами и, как бы оправдываясь, заговорила:
— У меня иногда бывают внезапные озарения. Как будто кто-то вкладывает в голову чужие мысли. Иногда мне кажется, что я уже жила однажды. Где-то в другом, более благополучном мире…
Видя, что эльф задумался, Сан заговорил, тщательно взвешивая слова:
— Я тоже испытывал подобное чувство. Последователи Сатвы верят, что люди рождаются многократно в разных телах и под разными именами. Наше Рождение произошло не двадцать и даже не тысячу лет назад. Срок нашей истинной жизни не измерить солнечными часами. Для этого нужен иной, звездный инструмент. Да и что может сказать о вечности бабочка-однодневка?
Эйб, не совсем понимающий этого философского диспута на поле битвы, попытался деликатно кашлянуть. Сан и Летта одинаково резким движением повернули голову на звук. Увидев их мгновенно преобразившиеся фигуры, Делон рассмеялся радостно и совсем не обидно:
— Вот теперь я окончательно понял, что мне пора уходить из Пограничного Дозора. Глядя на вас, друзья, трудно считать себя опытным воином. Прежде чем мы расстанемся, я хотел бы попросить вас дать мне несколько уроков.
— Ты, конечно, шутишь? — Летта посмотрела на эльфа с легкой укоризной. — Чему могу научить тебя я, еще час назад ни на что не способная?
— Кроме того, — в свою очередь вступил Сан, — я слышал, что в поединке на мечах смертный всегда уступит эльфу, каким бы искусным он ни был.
— Так говорил твой Учитель? — спросил Делон, пристально глядя сатвисту в глаза.
— Нет! Он такого сказать не мог. Мысль о неминуемом поражении — это уже само поражение!
— Почему же тогда так говоришь ты?
Пауза повисла над Саном, как промежуток между молнией и громовым раскатом.
Медленно опустив взгляд, послушник склонился перед эльфом.
— Видишь, не ты, а я получил сегодня урок.
— Надеюсь, ты все же не откажешь мне в поединке? — Делон снова улыбался, озорно блестя золотистыми эльфийскими глазами. — Днем, когда мы все отдохнем, — быстро добавил он, видя напружинившиеся плечи Сана.
«Никто тебе не друг, никто тебе не враг, но каждый человек тебе Учитель…» — тихо сказала Летта, глядя вслед странному монаху, который, несмотря на свое несомненное мужество, боялся встречаться глазами с девушками.
Подмирье
Спецсектор Промежутка
— Да-а. Остроухий на драконе — это не шутка. Это, я тебе скажу, целая куча дерьма! Обоим нам с головкой да и рогами в придачу. Прямо Война назревает. Если нужно будет этого Стража кончать, то без пары рарругов и взвода троллей ни за что не справиться. Да и с ними в авангарде придется потеть кровавым потом. Через все дырки. И дырок к концу разборки сильно поприбавится. Че молчишь, Лупоглазый?
— Дык, я че? Я, как ты. Живот вот что-то барахлит. И поясницу ломит. Я так мыслю: Война — это не про нас. Это пущай сильники бодаются. Мы с тобой для других делов деланы! Как бы нам с етой лямбды соскочить, а, Струмчик?
— Тут ты, Твур, прав. Крыланы на Лысого дуром поперли. И где они теперь? Все скалы вокруг тушками усеяны! Слушай, а здорово он их! Хоть он и гад и на лысину его смотреть тошно, но ведь хорош был? Просто смерч какой-то, а не руконогий! Я бы хотел так выучиться! Я ведь в детстве о Спецкоманде мечтал… Но как он их! Красота, да и только!
— Ты, Ушастый, вовсе сбрендил. Он нас, можно сказать, опять заставил сопли жевать, а ты им восхищаешься! Слово-то какое противное выискал: «красота»! Это где ты слышал такую гадость? Сволочь твой Лысый, Распроклятый эйнджел и мразь руконогая! Он доиграется, наплюю на все приказы, сам наверх вылезу, подберусь ночью и шильцем в печень. И сдохнет, сдохнет, сдохнет!
— Охолони, Лупоглазый! Забыл? В собственном теле нам наверх никак нельзя! А ну как он твою лапку с шильцем на полдороге перехватит? Он же тебя на медленном огне жарить начнет, и ты все стремительно вывизжишь. И про Заказ, и про Его Самость, и про Самого со товарищи. Тут уж тебе смертью не отделаться! Будешь по Дну на брюхе ползать. Вернее, на том, что у тебя там останется! Первейшее наше правило: наверх только в казенных телах!
— Да я секу, не боись, это я так, покипел малость… Но смыться из такой истории не мешало бы. Чую я, мы с тобой в этой игре вроде разменной монеты. Чуть что, от нас все откажутся — и тютьки, суши копыта! Может, нам наверх запроситься? Вроде на передовую, героев из себя покорчить, а там затеряться ненароком на времечко. Потом появимся после всего, соврем что-нито Шефу. Он, конечно, поорет, погромыхает и утихнет. И настанет у нас опять прежняя развеселая жизнь!
— Ты, Лупоглазый, после приступа страха начинаешь быстро соображать! Я эту мысль уже давно думаю! Уже и тельце себе новое заказал. Модель О-13. Помнишь?
— Как не помнить! А зычно мы тогда порезвились! Как щас перед глазами твоя чешуйчатая харя с клыками поперек губ. Орк в нашем положении — самое то. Бегает шустро — раз, прячется в скалах прехитро — два, жрет что попало — три, света не боится — четыре! Мне не додумался тельце заказать, а, прозорливец ты наш?
— С тебя магар, Лупоглазый! Заказал и тебе. Я воще-то без тебя наверху скучать начинаю. Дурь всякая в голову лезет. А ты под ухом болбочешь — и ладненько…
— Вот спасибочки, Струмчик! Всегда знал, что не кинешь кореша на произвол. Ты небось уже скумекал, как нам от наблюдения уйти? Ведь как только мы — наверх, так сюда к шару кого-нибудь из слухачки кинут. А то и сам Шеф сядет попялиться. Ему лямбда наша вроде Двора Зрелищ. Он небось и щас у себя в кабинете о нас думает. Слушай, а не может он нас слышать?
— Не! Спецсектор — вещь хитрая. Отсюда видно и слышно, а сюда — хрен! Иначе предсмертники нас уж точно засекли бы! Короче, сейчас галопом к Шефу! Кипим гневом, жаждем пометить и рвемся в бой!
Слог 15
ЛЕСНАЯ НИМФА
Лэйм
Северное Чернолесье
Утро
Туман невесомыми струями льнул к воде, пытаясь объясниться ей в своей вечной любви. Река в ответ молчала, с нежной улыбкой гладя его растрепанные космы. Она молчала о том, что любовные союзы между близкими родственниками невозможны, что нужно покориться судьбе и надеяться на почти невозможное стечение обстоятельств, когда любимые черты воплотятся в другом, далеком и совсем не родном человеке, которому суждено стать роднее, чем брат.
Виола сняла платье и, отбросив грустные мысли, осторожно спустилась к воде. Трава ласково щекотала кожу ног, пропитанный влагой воздух вливался в живот, растворяя тело, поднимая душу и гася грусть.
Привычный, но от этого ничуть не менее опьяняющий восторг разлился по коже, растекаясь по пояснице, бедрам и животу, покалывая пальцы, соски и губы. А потом вода приняла разгоряченное тело, лаская его прохладными ладонями, наполняя своей древней, могучей силой и еще более древней космической мудростью.
Встреча с рекой давно стала для Виолы необходимой. Неширокая и небыстрая, река плавно несла свои волны среди могучих дубов Чернолесья, даря душе покой и чистоту, а телу наслаждение и силу. Река любила Виолу.
Каждый раз, подходя к подвижному, живому зеркалу, девушка слышала ласковые образы, рождаемые большим и добрым существом, которое наполняло воду своей жизнью. Бабушка называла его Стихиалью Лесной Реки и радовалась, что Виола тоже слышит его. Бабушка говорила, что Стихиали заселили планету задолго до людей и что в Чернолесье их обитает не меньше двух десятков.
Кроме Лесной Реки Виоле удавалось услышать огромную и серьезную Стихиаль Леса — Мать всех деревьев — и небольшую и смешливую Стихиаль Трав и Цветов, зовущую поваляться на душистом ковре и всегда готовую одарить ягодами и грибами.
Кроме них слышались иногда ворчливые мыслеобразы Лесной Почвы, жалующейся на обилие червячков и личинок, древесных корней и звериных нор. Виола знала, что за этими жалобами Стихиаль Недр прячет свою миллионолетнюю любовь. Работая в огороде, девушка часто надолго останавливалась, погрузив руки в рыхлую, теплую почву, пахнущую прошлым посевом и будущим урожаем.
Но жили в Чернолесье и другие. Обширная и недобрая Стихиаль Болот лелеяла гнилые трясины и вязкую, вонючую грязь. Она покровительствовала уркусам — существам в высшей степени неприятным и коварным, чья вечно грязная чешуйчатая кожа никогда не видела чистой воды, а покрытые болотной слизью души ничего не знали о Добре и Свете.
Суровый и отчужденный Дух Железной Гряды, отделяющей Чернолесье от Клеверной Пустоши, не вступал ни в какие разговоры, но мог неожиданно завалить своды пещеры или обрушить камнепад.
Были и другие, но их Виола не знала. Она лишь ощущала великое разнообразие Жизни, ее могучую и сладостную энергию, объединяющую Все и Вся в вечном круговороте Изменений.
Выходя из реки, девушка еще раз ополоснула лицо живительной влагой и всей кожей приняла приветствие Лесного Воздуха, который если и не был стихиалью, то все же, без сомнения, был дружелюбным и живым.
А потом Виола почувствовала взгляд.
Взгляд этот был пристальным и недобрым. И еще в этом взгляде постепенно проступала сытая и безудержная похоть. Поежившись, девушка подхватила платье и попятилась назад к реке. Кусты в десяти шагах затрещали, и на поляну ввалился высокий толстый мужчина в сапогах со шпорами и коротким охотничьим мечом у пояса.
— Ты куда?! — не тратя времени на приветствия и комплименты, гаркнул он. — А ну стой!
И сразу ринулся на Виолу умелым броском бывалого мародера.
Правда, до сих пор он, видимо, имел дело с другими жертвами.
В последний момент девушка скользнула под готовую схватить руку и, оказавшись за спиной мужчины, коротко пнула его пяткой в копчик. Не удержавшись на невысоком, но крутом берегу, охотник с громким всплеском рухнул в воду.
Одеваясь, Виола почувствовала, как Река вымывает из пришельца красную ярость и оранжевую страсть, вливая вместо них желтую деловитость и изумрудный юмор.
Мужчина, видимо сам удивленный своими эмоциями, грубо и раскатисто захохотал. Выбираясь на берег, он успел помянуть всех святых, а также егеря с его бочонком, из-за которого «проклятая девчонка» устроила ему купель. Остановившись перед Виолой, он подбоченился и выставил вперед обширное брюхо.
— Ну, девка, ты меня развеселила, — сказал он, но было видно, что веселье с каждой секундой улетучивается из его темной и грязной души.
«Максимум через минуту он примет свое естественное состояние», — уловила Виола чью-то мысль. Краем глаза она увидела чуть шевельнувшиеся кусты и поняла, что это Bay. С таким прикрытием бояться было решительно нечего. И Виола осталась на месте, откровенно разглядывая мокрого, покрытого ряской высокородного господина.
В том, что это «благородный», у нее не оставалось сомнений. Золото шпор, грубость речи и избыток веса явно свидетельствовали о высоком положении и немалом достатке.
Толстяк обтекал, с недоумением прислушиваясь к процессам, происходящим где-то внутри его не привыкшего к самосозерцанию тела.
По мере того как прохлада забиралась под мокрую одежду, происшествие казалось ему все менее забавным. До него постепенно дошло, что вместо того, чтобы бежать без оглядки от его мести, «проклятая девка» все еще стоит перед ним, бесстыдно выставив обтянутую мокрой тканью грудь и высоко подняв свое смазливое личико. Быть объектом изучения он не привык. Даже король никогда не выдерживал его взгляда и начинал нервно теребить бороду. А эта пигалица смеет стоять, выпрямив спину! И это после того, как посмела пнуть его ногой в…
— Ах ты тварь! — взревел он. — Ты сейчас узнаешь, что делает с такими шлюхами барон Амбруаз Ле Кампф!
Он успел сделать лишь один шаг. На втором, прямо в воздухе, перед его лицом возникла ощеренная волчья пасть. Зубы хищника клацнули в такой близости от баронского носа, что он непроизвольно отпрянул назад, заслонившись руками. Ноги при этом сделали третий шаг вперед, и грузное тело, поскользнувшись, рухнуло навзничь.
На этот раз Виола не стала дожидаться продолжения и обернулась только на краю поляны.
Барон пытался подняться, одновременно отмахиваясь от остервенело рычащего Bay. Трава и грязь летели клочьями, и Виола порадовалась, что негодяю опять придется спускаться к реке, чтобы не стать посмешищем в глазах своих холопов.
Bay, отпрыгнув, припал к земле. Барон, наконец, поднялся на ноги, вытащил меч и занял оборонительную позицию. Когда Bay прыгнул, барон вложил в удар весь свой вес. Он, конечно, не мог предвидеть, что серый хищник исчезнет за долю секунды до того, как холодная сталь согреется алой кровью, и, увлекаемый силой своего удара, упал на четвереньки.
Виола успела заметить свежую прореху на его обширном заду.
Звонкий девичий смех разбудил птиц, притихших от волчьего рыка, и лес вволю натешился над окончательно ошалевшим бароном.
Надмирье
Внешнее Санитарное Кольцо
Час Малинового Контральто
— Молодец, девчонка. Ну прямо вылитая ты! Нырок под руку и пинок в корму! Класс!
— Корма — это нижняя часть спины?
— Ага. Древние греки в Теллусе называли это место «афедрон». Классно звучит, правда?
— Спасибо, конечно, что пытаешься меня развеселить. Не волнуйся, я в порядке…
— Эт хорошо, эт здорово! Но мой интерес к проблеме афедрона не случаен. Восточные мудрецы утверждали, что по положению таза легко предугадать следующее движение противника в рукопашном бою. Я сейчас все мнемозаписи по боевым искусствам Лэйма из архива перечитал, пытаюсь подготовиться к неожиданностям. Хочешь, вместе потренируемся?
— Как ты это себе мыслишь? Здесь у нас ни веса, ни тяжести.
— А кто тебе сказал, что мы будем тренироваться здесь? Я зову тебя на тренировку там…
— Ты серьезно? А как отнесется к этому Учитель?
— Но должны же мы стремиться к Совершенству? Тренироваться, тренироваться и тренироваться, как учил Великий Не Помню Кто. Самовольный спуск вниз, конечно, проступок серьезный, но ведь молодежь то и дело туда шастает. Помнишь, где мы с тобой познакомились?
— Я-то помню. Но тут другой случай. Учитель ведь специально попросил нас во всем с ним советоваться. После этого то, что ты затеял, прямая ложь. Третья заповедь! Не лги! «Солжешь Учителю — солжешь кому угодно!»
— Но он же разрешил нам Наблюдение! Представь: смотрим мы с тобой, смотрим и видим, что Темные вконец обнаглели и ребятам без нас не справиться. Мы подчиняемся минутному порыву и ввязываемся в потасовку. А чтобы избежать Золотой Волны, используем тела из личного запасника…
— Вот-вот. Случайно в кустах оказался рояль, белый, концертный, настроенный в ля-миноре. Тебе не стыдно?
— Ты, конечно, права, как всегда… Ну не могу я больше сверху взирать. Меня вниз тянет со страшной силой! Три четверти меня уже там. Ну что мне, осьмушке неприкаянной, здесь на облаках делать-то? В Патруль не берут. К практиканткам, опять же, не пускают. Вроде инвалида-пенсионера. Прозябание какое-то!
— Единственный путь — убедить Учителя в необходимости нашего участия в событиях внизу. Я тоже чувствую, что мы там понадобимся. И тело эльфки-лучницы у меня уже готово… Давай ищи аргументы, да повесомее. Не афедроном думанные.
— Слушаю и повинуюсь, госпожа эльфка! Но позволь заметить, что по части доводов и аргументов мы, гномы, не так уж сильны. Нам бы чего попроще. В рыло там кому или по шее…
— Как в той песне: «кроме мордобития — никаких чудес»
— Вот-вот, клянусь бородой Дьюрина!
Северное Чернолесье
Утро
Туман невесомыми струями льнул к воде, пытаясь объясниться ей в своей вечной любви. Река в ответ молчала, с нежной улыбкой гладя его растрепанные космы. Она молчала о том, что любовные союзы между близкими родственниками невозможны, что нужно покориться судьбе и надеяться на почти невозможное стечение обстоятельств, когда любимые черты воплотятся в другом, далеком и совсем не родном человеке, которому суждено стать роднее, чем брат.
Виола сняла платье и, отбросив грустные мысли, осторожно спустилась к воде. Трава ласково щекотала кожу ног, пропитанный влагой воздух вливался в живот, растворяя тело, поднимая душу и гася грусть.
Привычный, но от этого ничуть не менее опьяняющий восторг разлился по коже, растекаясь по пояснице, бедрам и животу, покалывая пальцы, соски и губы. А потом вода приняла разгоряченное тело, лаская его прохладными ладонями, наполняя своей древней, могучей силой и еще более древней космической мудростью.
Встреча с рекой давно стала для Виолы необходимой. Неширокая и небыстрая, река плавно несла свои волны среди могучих дубов Чернолесья, даря душе покой и чистоту, а телу наслаждение и силу. Река любила Виолу.
Каждый раз, подходя к подвижному, живому зеркалу, девушка слышала ласковые образы, рождаемые большим и добрым существом, которое наполняло воду своей жизнью. Бабушка называла его Стихиалью Лесной Реки и радовалась, что Виола тоже слышит его. Бабушка говорила, что Стихиали заселили планету задолго до людей и что в Чернолесье их обитает не меньше двух десятков.
Кроме Лесной Реки Виоле удавалось услышать огромную и серьезную Стихиаль Леса — Мать всех деревьев — и небольшую и смешливую Стихиаль Трав и Цветов, зовущую поваляться на душистом ковре и всегда готовую одарить ягодами и грибами.
Кроме них слышались иногда ворчливые мыслеобразы Лесной Почвы, жалующейся на обилие червячков и личинок, древесных корней и звериных нор. Виола знала, что за этими жалобами Стихиаль Недр прячет свою миллионолетнюю любовь. Работая в огороде, девушка часто надолго останавливалась, погрузив руки в рыхлую, теплую почву, пахнущую прошлым посевом и будущим урожаем.
Но жили в Чернолесье и другие. Обширная и недобрая Стихиаль Болот лелеяла гнилые трясины и вязкую, вонючую грязь. Она покровительствовала уркусам — существам в высшей степени неприятным и коварным, чья вечно грязная чешуйчатая кожа никогда не видела чистой воды, а покрытые болотной слизью души ничего не знали о Добре и Свете.
Суровый и отчужденный Дух Железной Гряды, отделяющей Чернолесье от Клеверной Пустоши, не вступал ни в какие разговоры, но мог неожиданно завалить своды пещеры или обрушить камнепад.
Были и другие, но их Виола не знала. Она лишь ощущала великое разнообразие Жизни, ее могучую и сладостную энергию, объединяющую Все и Вся в вечном круговороте Изменений.
Выходя из реки, девушка еще раз ополоснула лицо живительной влагой и всей кожей приняла приветствие Лесного Воздуха, который если и не был стихиалью, то все же, без сомнения, был дружелюбным и живым.
А потом Виола почувствовала взгляд.
Взгляд этот был пристальным и недобрым. И еще в этом взгляде постепенно проступала сытая и безудержная похоть. Поежившись, девушка подхватила платье и попятилась назад к реке. Кусты в десяти шагах затрещали, и на поляну ввалился высокий толстый мужчина в сапогах со шпорами и коротким охотничьим мечом у пояса.
— Ты куда?! — не тратя времени на приветствия и комплименты, гаркнул он. — А ну стой!
И сразу ринулся на Виолу умелым броском бывалого мародера.
Правда, до сих пор он, видимо, имел дело с другими жертвами.
В последний момент девушка скользнула под готовую схватить руку и, оказавшись за спиной мужчины, коротко пнула его пяткой в копчик. Не удержавшись на невысоком, но крутом берегу, охотник с громким всплеском рухнул в воду.
Одеваясь, Виола почувствовала, как Река вымывает из пришельца красную ярость и оранжевую страсть, вливая вместо них желтую деловитость и изумрудный юмор.
Мужчина, видимо сам удивленный своими эмоциями, грубо и раскатисто захохотал. Выбираясь на берег, он успел помянуть всех святых, а также егеря с его бочонком, из-за которого «проклятая девчонка» устроила ему купель. Остановившись перед Виолой, он подбоченился и выставил вперед обширное брюхо.
— Ну, девка, ты меня развеселила, — сказал он, но было видно, что веселье с каждой секундой улетучивается из его темной и грязной души.
«Максимум через минуту он примет свое естественное состояние», — уловила Виола чью-то мысль. Краем глаза она увидела чуть шевельнувшиеся кусты и поняла, что это Bay. С таким прикрытием бояться было решительно нечего. И Виола осталась на месте, откровенно разглядывая мокрого, покрытого ряской высокородного господина.
В том, что это «благородный», у нее не оставалось сомнений. Золото шпор, грубость речи и избыток веса явно свидетельствовали о высоком положении и немалом достатке.
Толстяк обтекал, с недоумением прислушиваясь к процессам, происходящим где-то внутри его не привыкшего к самосозерцанию тела.
По мере того как прохлада забиралась под мокрую одежду, происшествие казалось ему все менее забавным. До него постепенно дошло, что вместо того, чтобы бежать без оглядки от его мести, «проклятая девка» все еще стоит перед ним, бесстыдно выставив обтянутую мокрой тканью грудь и высоко подняв свое смазливое личико. Быть объектом изучения он не привык. Даже король никогда не выдерживал его взгляда и начинал нервно теребить бороду. А эта пигалица смеет стоять, выпрямив спину! И это после того, как посмела пнуть его ногой в…
— Ах ты тварь! — взревел он. — Ты сейчас узнаешь, что делает с такими шлюхами барон Амбруаз Ле Кампф!
Он успел сделать лишь один шаг. На втором, прямо в воздухе, перед его лицом возникла ощеренная волчья пасть. Зубы хищника клацнули в такой близости от баронского носа, что он непроизвольно отпрянул назад, заслонившись руками. Ноги при этом сделали третий шаг вперед, и грузное тело, поскользнувшись, рухнуло навзничь.
На этот раз Виола не стала дожидаться продолжения и обернулась только на краю поляны.
Барон пытался подняться, одновременно отмахиваясь от остервенело рычащего Bay. Трава и грязь летели клочьями, и Виола порадовалась, что негодяю опять придется спускаться к реке, чтобы не стать посмешищем в глазах своих холопов.
Bay, отпрыгнув, припал к земле. Барон, наконец, поднялся на ноги, вытащил меч и занял оборонительную позицию. Когда Bay прыгнул, барон вложил в удар весь свой вес. Он, конечно, не мог предвидеть, что серый хищник исчезнет за долю секунды до того, как холодная сталь согреется алой кровью, и, увлекаемый силой своего удара, упал на четвереньки.
Виола успела заметить свежую прореху на его обширном заду.
Звонкий девичий смех разбудил птиц, притихших от волчьего рыка, и лес вволю натешился над окончательно ошалевшим бароном.
Надмирье
Внешнее Санитарное Кольцо
Час Малинового Контральто
— Молодец, девчонка. Ну прямо вылитая ты! Нырок под руку и пинок в корму! Класс!
— Корма — это нижняя часть спины?
— Ага. Древние греки в Теллусе называли это место «афедрон». Классно звучит, правда?
— Спасибо, конечно, что пытаешься меня развеселить. Не волнуйся, я в порядке…
— Эт хорошо, эт здорово! Но мой интерес к проблеме афедрона не случаен. Восточные мудрецы утверждали, что по положению таза легко предугадать следующее движение противника в рукопашном бою. Я сейчас все мнемозаписи по боевым искусствам Лэйма из архива перечитал, пытаюсь подготовиться к неожиданностям. Хочешь, вместе потренируемся?
— Как ты это себе мыслишь? Здесь у нас ни веса, ни тяжести.
— А кто тебе сказал, что мы будем тренироваться здесь? Я зову тебя на тренировку там…
— Ты серьезно? А как отнесется к этому Учитель?
— Но должны же мы стремиться к Совершенству? Тренироваться, тренироваться и тренироваться, как учил Великий Не Помню Кто. Самовольный спуск вниз, конечно, проступок серьезный, но ведь молодежь то и дело туда шастает. Помнишь, где мы с тобой познакомились?
— Я-то помню. Но тут другой случай. Учитель ведь специально попросил нас во всем с ним советоваться. После этого то, что ты затеял, прямая ложь. Третья заповедь! Не лги! «Солжешь Учителю — солжешь кому угодно!»
— Но он же разрешил нам Наблюдение! Представь: смотрим мы с тобой, смотрим и видим, что Темные вконец обнаглели и ребятам без нас не справиться. Мы подчиняемся минутному порыву и ввязываемся в потасовку. А чтобы избежать Золотой Волны, используем тела из личного запасника…
— Вот-вот. Случайно в кустах оказался рояль, белый, концертный, настроенный в ля-миноре. Тебе не стыдно?
— Ты, конечно, права, как всегда… Ну не могу я больше сверху взирать. Меня вниз тянет со страшной силой! Три четверти меня уже там. Ну что мне, осьмушке неприкаянной, здесь на облаках делать-то? В Патруль не берут. К практиканткам, опять же, не пускают. Вроде инвалида-пенсионера. Прозябание какое-то!
— Единственный путь — убедить Учителя в необходимости нашего участия в событиях внизу. Я тоже чувствую, что мы там понадобимся. И тело эльфки-лучницы у меня уже готово… Давай ищи аргументы, да повесомее. Не афедроном думанные.
— Слушаю и повинуюсь, госпожа эльфка! Но позволь заметить, что по части доводов и аргументов мы, гномы, не так уж сильны. Нам бы чего попроще. В рыло там кому или по шее…
— Как в той песне: «кроме мордобития — никаких чудес»
— Вот-вот, клянусь бородой Дьюрина!
Слог 16
ВЗАИМОПРОНИКНОВЕНИЕ
Лэйм
Великие Древние Горы
Вечер
Летта чувствовала, что нравится Сану. Молчаливый и внимательный, сатвист двигался неслышным пружинистым шагом, зорко следя за стенами ущелья.
В трудных местах, где приходилось перебираться через завалы или перепрыгивать трещины, он оказывался рядом и был готов в любой момент оказать помощь.
В том, что эта помощь может быть действенной, Летта не сомневалась. Еще позавчера ночью, когда черные тени нетопырей метались в неровном свете факелов, молодую амазонку поразил смертельный танец на вершине утеса. В тот миг ей показалось, что у незнакомого мастера, крошащего нетопырей, не две, не четыре, а по меньшей мере восемь рук, вооруженных сверкающими лепестками.
И потом, когда сатвийский послушник фехтовал с Делоном, Летта невольно залюбовалась его мгновенными и одновременно плавными движениями. Его техника была не просто очень хороша. Она блистала той восхитительной свободой творческой мысли, которую не могут воспитать ни пять, ни даже десять лет тренировки, а дают только врожденный талант и наитие свыше.
«Кто сам идет, а кого Бог ведет», — послушно выдала память неизвестно где и кем сказанную фразу.
Одно было плохо: за все это время Сан ни разу не заговорил с ней. Он вежливо и немногословно отвечал на вопросы, но по-прежнему избегал ее взгляда.
Сначала это слегка раздражало осторожную амазонку. Но потом, когда Делон безуспешно пытался нащупать брешь в ее веерной защите, Летта увидела в глазах Сана такое восхищение, что оступилась и пропустила безобидный прямой выпад. И хотя молодой воин снова спрятался за маской монаха, отказавшегося от всего земного, многое стало видеться девушке в ином свете.
Они отдыхали целый день. Бывшие рабы были сильно истощены, и Эйбу с Делоном пришлось слетать за продуктами к сторожевой башне Пограничного Дозора. Летту звали с собой, но она отказалась. Ей пока нечего было сказать своим родичам — эльфам, в существование которых она еще три дня назад не очень-то верила.
Нетопыри панически боялись дракона и не рискнули повторить нападение. Утром следующего дня, попрощавшись со всеми, Сан и Летта двинулись в путь. Несколько раз во время коротких привалов девушка затылком чувствовала мощную волну нежности и преклонения, исходящую от молодого воина. Чувства, рождавшиеся в эти мгновения в груди Летты, были настолько ярки и незнакомы, что маленькая воительница начала сомневаться в своей готовности вступить в Обитель Пяти Стихий.
Нечто, разбуженное светловолосым менестрелем два года назад, окончательно проснулось и заявляло о себе пунцовым румянцем и сладкой истомой, разливающейся в крови от осознания простой истины, что любая девушка должна быть любима.
Они остановились у источника, маленьким водопадом сбегавшего по стене и питающего небольшое озерцо. Сан наполнил чашу, расписанную голубыми драконами, и подал Летте. Их руки и глаза на секунду встретились, и эта секунда вдруг превратилась в вечность.
Медленно-медленно Летта поднесла чашу к губам. Мягко и ласково, глоток за глотком, вода стекала в живот, наполняя его щемящим чувством зарождающегося желания. Все это время они не отрываясь смотрели друг на друга, и пространство, разделяющее их тела, беспокойно задвигалось, как будто понимая всю неэтичность своего присутствия.
Неожиданно открывшимся астральным зрением Летта видела сверкающие всеми цветами радуги ауральные ореолы, окружающие их головы. Она видела, как медленно и неотвратимо раскрывается голубой цветок бодхител, сливая два ореола в один, бесконечно прекрасный и щемяще неповторимый Храм Любви.
Завороженная чудесным зрелищем, она протянула недопитую чашу Сану. С почти священным трепетом он принял волшебный напиток и осторожно прижался губами в том же месте, где и она минуту назад.
При этом он не отрывал глаз от лица Летты и сделал это интуитивно, безошибочно чувствуя тепло и сладость девичьих губ. Сердце Летты наполнилось ликованием. Ей казалось, что она уже много лет знает этого черноглазого сильного юношу с упрямо сжатым ртом и четким, будто из камня высеченным подбородком. Она дышала его воздухом, чувствовала его рецепторами, смотрела его глазами. Не в силах выдержать лавину чувств и мыслей, прорвавшуюся к ней из его ауры, Летта начала медленно оседать и сразу же почувствовала его руки, крепкие и нежные, и в первый раз в жизни позволила себе потерять сознание…
Она очнулась на ложе из мелкой каменной крошки. Сан сидел рядом в позе, живо напомнившей Летте статую Сатвы в часовне на краю Горелой Пустоши. Его глаза были закрыты, а в уголках губ пряталась спокойная и ласковая улыбка. Летта хотела задать вопрос, но не успела. Ответ вошел в сознание мгновенно, но вежливо, как все, что делал Сан.
«Когда мы прощались с Делоном, он рассказал мне про суггеста и предупредил, что ты можешь неожиданно терять сознание».
«А он не сказал, как долго это будет продолжаться?»
«Он удивлялся твоей силе. Девять из десяти смертных не пережили бы такой встряски. Он просил передать тебе вот это».
И в сознании Летты возник проникнутый весельем и радостью голос Делона:
«Маленькая воительница! Я рад, что случай дал мне возможность узнать тебя. Думаю, ты и раньше догадывалась, что мы родственники. В твоих жилах струится эльфийская кровь. Я хорошо знаю твоего отца. Он сейчас далеко, на Южном Архипелаге.
Если ты правильно спросишь, твоя кровь сама назовет тебе его имя. Может быть, ты даже увидишь его. Упражняйся в Боевом Искусстве, и Путь откроется перед тобой во всем своем великолепии. Способности, скрытые в тебе, глубоки и разнообразны. Не все они от эльфов. Что-то изменилось в Междуречье. Все чаще мне встречаются талантливые смертные с раскрытыми глазами и чакрами. Боюсь загадывать, но, может быть, Демиурги нашли наконец средство Спасения. Наш друг Сан ничем не уступает мне, эльфу, ведущему свой род от Перворожденных, а ведь в нем нет ни капли эльфийской крови! Он поклялся сопровождать тебя до полного выздоровления. Прошу тебя, прими его помощь. Да помогут тебе небо и твой волшебный клинок! Дорогу осилит идущий!»
Летта открыла глаза. Солнце уже скрылось за гребнем стены, но небо еще сияло глубокой и яркой голубизной. Небо Великих Древних Гор. Небо Лучезарной Долины. Небо Родины.
Конечно, она догадывалась. Догадывалась, что Врана не просто ее учитель, но и мать. Тайна рождения, жестко соблюдавшаяся в племени, запрещала колдунье сказать Летте об этом прямо. Но, пользуясь своим привилегированным положением, Врана могла позволить себе мимолетную ласку или заботливое слово. Все это происходило наедине, но именно в силу своей необычности запоминалось надолго.
Амазонки не вскармливали своих детей. Для этого в ихних пещерах существовали специальные кормилицы. Им, захваченным при набегах, была дарована жизнь.
Пока не иссякнет молоко.
Некоторые из них жили в пещерах десятки лет, но никогда не видели выкормленных ими девочек. С двухгодовалого возраста юные Девви воспитывались в специальных группах и представлялись племени лишь через шесть лет после рождения. За это время матери пытались забыть беременность и роды, как кошмарный сон.
Конечно, внешнее сходство оставалось, но говорить о нем было строжайше запрещено. Все Девви были дочерьми Великой Матери и никаких других матерей не знали и не хотели. По крайней мере по официальной версии.
Великие Древние Горы
Вечер
Летта чувствовала, что нравится Сану. Молчаливый и внимательный, сатвист двигался неслышным пружинистым шагом, зорко следя за стенами ущелья.
В трудных местах, где приходилось перебираться через завалы или перепрыгивать трещины, он оказывался рядом и был готов в любой момент оказать помощь.
В том, что эта помощь может быть действенной, Летта не сомневалась. Еще позавчера ночью, когда черные тени нетопырей метались в неровном свете факелов, молодую амазонку поразил смертельный танец на вершине утеса. В тот миг ей показалось, что у незнакомого мастера, крошащего нетопырей, не две, не четыре, а по меньшей мере восемь рук, вооруженных сверкающими лепестками.
И потом, когда сатвийский послушник фехтовал с Делоном, Летта невольно залюбовалась его мгновенными и одновременно плавными движениями. Его техника была не просто очень хороша. Она блистала той восхитительной свободой творческой мысли, которую не могут воспитать ни пять, ни даже десять лет тренировки, а дают только врожденный талант и наитие свыше.
«Кто сам идет, а кого Бог ведет», — послушно выдала память неизвестно где и кем сказанную фразу.
Одно было плохо: за все это время Сан ни разу не заговорил с ней. Он вежливо и немногословно отвечал на вопросы, но по-прежнему избегал ее взгляда.
Сначала это слегка раздражало осторожную амазонку. Но потом, когда Делон безуспешно пытался нащупать брешь в ее веерной защите, Летта увидела в глазах Сана такое восхищение, что оступилась и пропустила безобидный прямой выпад. И хотя молодой воин снова спрятался за маской монаха, отказавшегося от всего земного, многое стало видеться девушке в ином свете.
Они отдыхали целый день. Бывшие рабы были сильно истощены, и Эйбу с Делоном пришлось слетать за продуктами к сторожевой башне Пограничного Дозора. Летту звали с собой, но она отказалась. Ей пока нечего было сказать своим родичам — эльфам, в существование которых она еще три дня назад не очень-то верила.
Нетопыри панически боялись дракона и не рискнули повторить нападение. Утром следующего дня, попрощавшись со всеми, Сан и Летта двинулись в путь. Несколько раз во время коротких привалов девушка затылком чувствовала мощную волну нежности и преклонения, исходящую от молодого воина. Чувства, рождавшиеся в эти мгновения в груди Летты, были настолько ярки и незнакомы, что маленькая воительница начала сомневаться в своей готовности вступить в Обитель Пяти Стихий.
Нечто, разбуженное светловолосым менестрелем два года назад, окончательно проснулось и заявляло о себе пунцовым румянцем и сладкой истомой, разливающейся в крови от осознания простой истины, что любая девушка должна быть любима.
Они остановились у источника, маленьким водопадом сбегавшего по стене и питающего небольшое озерцо. Сан наполнил чашу, расписанную голубыми драконами, и подал Летте. Их руки и глаза на секунду встретились, и эта секунда вдруг превратилась в вечность.
Медленно-медленно Летта поднесла чашу к губам. Мягко и ласково, глоток за глотком, вода стекала в живот, наполняя его щемящим чувством зарождающегося желания. Все это время они не отрываясь смотрели друг на друга, и пространство, разделяющее их тела, беспокойно задвигалось, как будто понимая всю неэтичность своего присутствия.
Неожиданно открывшимся астральным зрением Летта видела сверкающие всеми цветами радуги ауральные ореолы, окружающие их головы. Она видела, как медленно и неотвратимо раскрывается голубой цветок бодхител, сливая два ореола в один, бесконечно прекрасный и щемяще неповторимый Храм Любви.
Завороженная чудесным зрелищем, она протянула недопитую чашу Сану. С почти священным трепетом он принял волшебный напиток и осторожно прижался губами в том же месте, где и она минуту назад.
При этом он не отрывал глаз от лица Летты и сделал это интуитивно, безошибочно чувствуя тепло и сладость девичьих губ. Сердце Летты наполнилось ликованием. Ей казалось, что она уже много лет знает этого черноглазого сильного юношу с упрямо сжатым ртом и четким, будто из камня высеченным подбородком. Она дышала его воздухом, чувствовала его рецепторами, смотрела его глазами. Не в силах выдержать лавину чувств и мыслей, прорвавшуюся к ней из его ауры, Летта начала медленно оседать и сразу же почувствовала его руки, крепкие и нежные, и в первый раз в жизни позволила себе потерять сознание…
Она очнулась на ложе из мелкой каменной крошки. Сан сидел рядом в позе, живо напомнившей Летте статую Сатвы в часовне на краю Горелой Пустоши. Его глаза были закрыты, а в уголках губ пряталась спокойная и ласковая улыбка. Летта хотела задать вопрос, но не успела. Ответ вошел в сознание мгновенно, но вежливо, как все, что делал Сан.
«Когда мы прощались с Делоном, он рассказал мне про суггеста и предупредил, что ты можешь неожиданно терять сознание».
«А он не сказал, как долго это будет продолжаться?»
«Он удивлялся твоей силе. Девять из десяти смертных не пережили бы такой встряски. Он просил передать тебе вот это».
И в сознании Летты возник проникнутый весельем и радостью голос Делона:
«Маленькая воительница! Я рад, что случай дал мне возможность узнать тебя. Думаю, ты и раньше догадывалась, что мы родственники. В твоих жилах струится эльфийская кровь. Я хорошо знаю твоего отца. Он сейчас далеко, на Южном Архипелаге.
Если ты правильно спросишь, твоя кровь сама назовет тебе его имя. Может быть, ты даже увидишь его. Упражняйся в Боевом Искусстве, и Путь откроется перед тобой во всем своем великолепии. Способности, скрытые в тебе, глубоки и разнообразны. Не все они от эльфов. Что-то изменилось в Междуречье. Все чаще мне встречаются талантливые смертные с раскрытыми глазами и чакрами. Боюсь загадывать, но, может быть, Демиурги нашли наконец средство Спасения. Наш друг Сан ничем не уступает мне, эльфу, ведущему свой род от Перворожденных, а ведь в нем нет ни капли эльфийской крови! Он поклялся сопровождать тебя до полного выздоровления. Прошу тебя, прими его помощь. Да помогут тебе небо и твой волшебный клинок! Дорогу осилит идущий!»
Летта открыла глаза. Солнце уже скрылось за гребнем стены, но небо еще сияло глубокой и яркой голубизной. Небо Великих Древних Гор. Небо Лучезарной Долины. Небо Родины.
Конечно, она догадывалась. Догадывалась, что Врана не просто ее учитель, но и мать. Тайна рождения, жестко соблюдавшаяся в племени, запрещала колдунье сказать Летте об этом прямо. Но, пользуясь своим привилегированным положением, Врана могла позволить себе мимолетную ласку или заботливое слово. Все это происходило наедине, но именно в силу своей необычности запоминалось надолго.
Амазонки не вскармливали своих детей. Для этого в ихних пещерах существовали специальные кормилицы. Им, захваченным при набегах, была дарована жизнь.
Пока не иссякнет молоко.
Некоторые из них жили в пещерах десятки лет, но никогда не видели выкормленных ими девочек. С двухгодовалого возраста юные Девви воспитывались в специальных группах и представлялись племени лишь через шесть лет после рождения. За это время матери пытались забыть беременность и роды, как кошмарный сон.
Конечно, внешнее сходство оставалось, но говорить о нем было строжайше запрещено. Все Девви были дочерьми Великой Матери и никаких других матерей не знали и не хотели. По крайней мере по официальной версии.