Беляев Александр Романович. Взлетная полоса

   И опять наступила пауза. Руденко вернулся на свое место за столом. Сотрудники КБ, казалось, обдумывали формулы Кольцова. Многие переписывали их в свои тетради. Кольцов тоже молчал. Он сказал все, что намеревался сказать, написал все, что считал нужным. Теперь, по всем правилам, у присутствующих должны были возникнуть вопросы. Но они не возникли. Во всяком случае, их не задавали. И вообще было непонятно: согласились ли с его мнением сотрудники КБ или остались при своем? Не ясно было и то, доволен его разбором Ачкасов, или он ожидал от Кольцова чего-то другого? Он тоже молчал, лишь время от времени поглядывая на сидящих за столом.
   "А стоять тут у доски, однако, глупо", - подумал Кольцов и вернулся на свое место. И как только он сел, комната наполнилась шумом. Собравшиеся заговорили все сразу. Но то, что услышал Кольцов, немало его удивило.
   – Интересно получается, весьма, - громче всех прозвучал голос Зарубы, - от нас до Верховского полчаса езды, и мы не удосужились у него побывать. А капитан приехал за тысячу километров и быстрее нас обернулся.
   – А кому это было надо, чтобы мы к нему ездили? - встал со своего места майор-инженер с двумя ромбиками на кителе. - У нас вопрос с самого начала был решен просто: делать так! И не иначе! А почему именно "так"? В угоду чьему авторитету? Я писал в докладных записках: то, что мы делаем, -это всего лишь сегодняшний день. А надо думать о завтрашнем и послезавтрашнем! Так что мне на это ответили? Занимайся своим делом. Ну вот и дозанимались!
   – А кому вы писали? - спросил Ачкасов.
   – Руководителю работ подполковнику-инженеру Руденко. Писал и начальнику лаборатории, - ответил майор0инженер.
   – Когда писали?
   – На последней стадии разработки проекта.
   – Научно-технический совет разбирал ваши докладные?
   – Нет.
   – Почему?
   Из-за стола в который уже раз поднялся Руденко.
   – Разрешите, товарищ генерал? - обратился он к Ачкасову. - Я не видел необходимости передавать записки майора-инженера Окунева НТС…
   – Садитесь, Игорь Николаевич, - прервал его вдруг Кулешов. - Я сам объясню Владимиру Георгиевичу суть дела. - Да, были такие докладные. Я о них знал. Кстати, их было не две, а больше, и писал не только Окунев. Но дело в том, что поступать они начали тогда, когда аванпроект был уже одобрен, и с вашего ведома, - поклонился в сторону Ачкасова Кулешов. - К тому же нас поджимали сроки, установленные министерством.
   – И тем не менее, уважаемый Александр Петрович, наиболее перспективные из них надо было рассмотреть. Я со своей стороны неоднократно напоминал вам об этом, - с места бросил реплику Бочкарев.
   – А я их рассматривал, уважаемый Юрий Михайлович, - обернулся теперь уже в сторону Бочкарева Кулешов. - Рассматривал и отклонял. И утверждаю, что ни одного до конца обоснованного предложения в докладных не было.
   Кольцов, поначалу несколько ошарашенный этой так неожиданно возникшей перепалкой, теперь уже с интересом слушал то, о чем говорили сотрудники КБ. Слушал и понимал: разговор этот имеет самое непосредственное отношение не только к сделанному им разбору, но и к проблеме Совы в целом. И было пока не ясно лишь одно: воспользуется КБ его конкретным предложением или нет? Это, по мнению Кольцова, во многом должно было зависеть от Ачкасова. А он, оставаясь внешне совершенно спокойным, пока явно с повышенным вниманием прислушивался к каждой реплике, к каждому данному на нее ответу. И даже сделал несколько пометок в своей записной книжке.
   Разговор между тем продолжался. Теперь уже встал Бочкарев. Он снял свои большие очки, зажал их в ладони и, подождав, когда шум в комнате немного умолк, заговорил:
   – У нас, правда, сегодня не собрание. Но уж раз такой разговор зашел, хочу сказать: я тоже не согласен ни с выводом, о котором нам только что сообщил главный конструктор, ни с установившейся практикой решать научные вопросы административным путем. Вы знаете, Александр Петрович, я всячески поддерживал предложение Окунева об изменении схемы "Совы". И потому в свое время настаивал на их рассмотрении советом, что знал: сами вы никогда не отступите от своего варианта проекта. Сейчас, конечно, можно ссылаться на то, что на нас давили сроки. Но разве в конечном счете мы их выиграли? Нет! И тысячу раз нет! Жизнь в конце концов рассудила, кто был прав. И я очень благодарен капитану Кольцову за его принципиальное, глубокое, если хотите, творческое исследование нашего проекта. Хоть теперь, на этапе второй модернизации, мы дадим себе отчет в т ом, что творим. Познакомившись с выводами Верховского, я припоминаю, что предложение Окунева тоже предусматривало параллельную установку усилителей. А разве не к этому же варианту пришел теперь в своих выводах Верховский? Я вас спрашиваю, Игорь Николаевич?
   Руденко снова быстро поднялся со своего места, будто только того и ждал, что его сейчас позовут.
   – А зачем гадать? Я тоже отлично помню, как выглядело предложение и на схеме, и в расчетах. И пожалуйста, могу записать выкладки Окунева сейчас же, - глядя больше на Ачкасова, чем на Бочкарева, предложил он и направился к доске. Но Бочкарев остановил его?
   – Теперь это уже не имеет смысла.
   – Почему?
   – Потому что на данном этапе оно уже не имеет практической ценности, потому что внедрять его во всех случаях можно было только на первое стадии разработки проекта. Потому, наконец, что наш разговор уже перешел из области технической в область, если хотите, морально-этическую.
   Руденко недоуменно пожал плечами, но спорить почему-то не стал и вернулся на свое место. А Бочкарев, проткнув воздух, как рапирой, указательным пальцем, продолжал:
   – Позвольте, Игорь Николаевич, напомнить вам: время гениальных одиночек безвозвратно ушло.
   – Что вы этим хотите сказать, Юрий Михайлович? - спросил Руденко.
   – То, что я уже сказал: я возражал и буду возражать против установившейся в бюро практики решать научные вопросы кем бы то ни было единолично.
   – Да, но с меня как с руководителя работ никто еще не снимал ответственности за ее успешное проведение! - запальчиво возразил Руденко.
   – И не только единолично, но и безапелляционно! - не обращая внимания на реплику Руденко, продолжал Бочкарев. - Я считаю совершенно недопустимым рассматривать научный спор как критику действий руководства. С каких это пор авторитет ученого стал поддерживаться в первую очередь его должностным положением? Почему Бутлеров, великий Бутлеров, мог, обращаясь к своим коллегам, призывать: разрушайте меня, опровергайте меня! Да потому, что он меньше всего беспокоился за свой личный авторитет и больше всего болел душой за истину! Она, и только она, должна быть ученому дороже всего. А мы забыли это. И вместе с этим забываем и о своем гражданском и партийном долге. Мы разглагольствуем об ответственности, а на деле озабочены лишь тем, чтобы оставить в науке, в технике, в жизни свой собственный след, не задумываясь при этом, во сколько он иногда обходится государству. Лишние опыты, промежуточные образцы, дополнительные исследования - и за всем этим подчас одно лишь неудовлетворенное тщеславие! Я заявляю с полной ответственностью, что все это имеет место и у нас!..
   Бочкарев хотел сказать что-то еще, но неожиданно из-за стола поднялся Кулешов и, негромко откашлявшись, проговорил:
   – Я думаю, что нам действительно надо поблагодарить товарища Кольцова.
   Кулешов подошел к Кольцову и пожал ему руку. Сотрудники КБ зааплодировали.
   – Вы проделали большую и весьма интересную работу. Благодарю вас от лица всего нашего коллектива, - улыбаясь, сказал Кулешов и обратился к Ачкасову: - Мне кажется, Владимир Георгиевич, что заключительную часть совещания мы проведем без нашего талантливого оппонента. Вряд ли ему интересны наши будничные дела…
   Ачкасов возражать не стал.
   – Конечно, Сергей Дмитриевич свое дело сделал. Он может и отдохнуть, - сказал он и встал, чтобы проводить Кольцова в приемную. Кольцов понял, что главный конструктор, мягко говоря, просто-напросто выставил его из комнаты ученого совета, и, не задерживаясь, направился к двери, как только Ачкасов шагнул ему навстречу. Он даже не взглянул на прощание на Юлю - так ему вдруг стало от всего этого неприятно. Но на Кулешова он не обиделся, ибо понимал, что сам совершенно невольно доставил ему сегодня куда больше неприятностей.
   В приемной Ачкасов сразу закурил и, пока Ирина отмечала Кольцову пропуск, жадно втягивал в себя дым сигареты. Потом протянул, как старому приятелю, Кольцову руку и сказал:
   – Я вами, Сергей Дмитриевич, очень доволен. Отдыхайте. А завтра утром, пожалуйста, ко мне. Буду ждать.
   И еще раз крепко пожал ему руку.

Глава 20

   Сразу после отъезда Ачкасова Кулешов пригласил к себе Бочкарева и Руденко и засел с ними в своем кабинете. Ирине было приказано никого к нему не пускать. Даже все свои телефоны, кроме главного, он перевел на нее. Юля поняла, что настоящий разговор по итогам разбора начался только теперь, что скоро он наверняка не кончится, и поехала к матери. Во-первых, ей непременно хотелось увидеть сегодня отца. Во-вторых, она, хоть и не очень твердо, все же надеялась, что именно там найдет ее Кольцов. Ей не были известны дальнейшие планы Кольцова, а она хотела их знать.
   Дверь, как всегда, Юле открыла мать.
   – Ты одна? - удивилась она.
   – Пока да. У них там совещание, - ответила юля, имея в виду отца и мужа. Она разделась, прошла в комнату и спросила: - Мне никто не звонил?
   – А кто тебе может сюда звонить? - еще больше удивилась Маргарита Андреевна.
   – Ну, с работы…
   – С работы?..
   – Ну не все ли равно!
   – О господи! - уловив в голосе дочери раздражение, вздохнула Маргарита Андреевна. - Какие все стали нервные! Отец рычит, зять молчит, с дочерью тоже не поговори. И это называется интеллигентные люди! Нет, Юленька, никто не звонил.
   – Хорошо, - понимающе кивнула Юля. - Ну как ты тут?
   – Не жалуюсь..
   И словно нарочно раздался телефонный звонок. Юля быстро сняла трубку.
   – Да, я, - ответила она. - Маму давно не видела. Хорошо, скоро буду.
   Положила трубку на место, сказала матери:
   – Игорь звонил. Беспокоится.
   – Этого звонка ты и ждала?
   Юля прищурилась, посмотрела в окно.
   – Этого.
   – Ну вот и дождалась. Теперь пойдем, поговори с матерью, которую ты давно не видела.
   – Пойдем, - согласилась Юля. - Только, знаешь, разреши, я сначала покурю?
   – Покури, - добродушно улыбнулась Маргарита Андреевна и оставила дочку одну у телефона. То, что Юля была необычно нервозно настроена, она поняла. Как поняла и то, что звонок Игоря ее лишь разочаровал. Но отчего все это происходило, чем дочь последнее время озабочена - этого Маргарита Андреевна не знала. А спрашивать Юлю не хотела, да и не привыкла, так как всегда считала излишнее родительское любопытство самой настоящей неделикатностью и искренне верила: если дочери будет надо, она обо всем расскажет и сама. А Юля, хотя и чувствовала, что ведет себя с матерью не совсем учтиво, тем не менее осталась у телефона и действительно закурила. По тону мужа и по тому, что он не приехал сейчас за ней, она поняла - разговор в кабинете у отца был не из приятных. Она знала, что отец вспыльчив, хотя и отходчив, не очень разборчив в выражениях и, если уж вздумает отстаивать свою позицию, переубедить его почти невозможно. Правда, Юля не совсем четко представляла, о чем могли спорить в данном случае руководитель работ и главный конструктор - их позиции в процессе всей работы над "Совой" полностью совпадали. Но тем не менее было ясно: Игорю попало. Как, впрочем, и всем другим авторам "Совы". Победа Кольцова на разборе была убедительной. Юля давно уже поняла: Кольцов - личность незаурядная. Но его знания, логика, умение держать себя превзошли все ее представления о нем. Было больно, смешно и даже странно сознавать, что он оказался прозорливее всех их, вместе взятых. И может быть, поэтому было особенно неприятно вспоминать, как пытался сбить его репликами Игорь, как бестактно поступил отец, фактически выпроводив его за верь.
   Юля курила одну сигарету за другой, не отводя глаз от темного окна столовой. На улице давно уже сгустились сумерки, в окнах домов ярко горели огни. Желтоватые, голубоватые, розовые, они успокаивающе действовали на Юлю. Глядя на них, ни о чем не хотелось думать. Мать, очевидно, тоже не случайно оставила ее одну, и Юля была ей бесконечно благодарна за эту паузу, за то, что она дала ей возможность остаться наедине со своими мыслями…
   Очередной телефонный звонок, как ей показалось, прозвучал тише обычного. И Юля подумала: кто-то, вероятно, ошибся номером. Поэтому трубку она сняла не торопясь. И вздрогнула, услышав голос Кольцова.
   – Наконец-то я вас нашел, - сказал он.
   – Да, да! - обрадовалась Юля.
   – Вот и все. Мавр сделал свое дело, - сказал он. - А вы даже не предупредили меня о том, что предвидится такой цирк на колесах. Я-то ведь совершенно не собирался заваривать эту кашу.
   – Ничего страшного. Все хорошо, - постаралась успокоить его Юля.
   Но Кольцов, оказалось, был взволнован случившимся не меньше ее.
   – Да чего уж. Наверно, и у вас теперь будут неприятности. Долго после меня спорили?
   – Кое-кто и сейчас еще не закончил.
   – И Ачкасов там?
   – Нет, он уехал.
   – Я не знаю, о чем он завтра будет со мной говорить, но, наверно, послезавтра я отчалю. Загляну на денек к старикам. А от них - уже к себе.
   Юля ничего не ответила.
   – Молчите? - с укором продолжал Кольцов. - А я хочу вас видеть.
   – Это невозможно…
   – А завтра?
   – Боюсь, что тоже.
   – Хоть на десять минут! Юлия Александровна, родная! - взмолился Кольцов.
   – Не могу, сказала Юля, чувствуя, что голос у нее дрожит.
   – Я сам приеду к вам. Вы только выйдите.
   – Не надо приезжать, - остановила его Юля.
   – Жаль. Очень жаль! - искренне проговорил Кольцов. - Мне так вас не хватает. Вы все время подгоняли меня: готовься, готовься. Скажите хоть сейчас, то ли я сделал?
   – Абсолютно то.
   – А зачем вам это было надо?
   – Это вам было надо.
   – Не пойму зачем. Впрочем, наверно, не только это. А всего, что связано с вами. Я-то думал, вы ко мне лучше относитесь, теплее. Я-то вас люблю. Я вас очень люблю! И мне ни до кого и ни до чего, кроме вас, нет дела. И это надолго. Навсегда. Я себя знаю. Только не говорите "нет". Можно, я буду вам писать?
   – Во сколько отходит ваш поезд? - задала встречный вопрос Юля.
   – Можно? - настойчиво повторил Кольцов. - Нечасто. До востребования. На главный почтамт?
   – Конечно.
   – Спасибо. Спасибо, милая. Поезд отходит в восемнадцать ноль-ноль. Не сердитесь, если все же я что-нибудь сделал не так. В конце концов, "Сова" -она и ваша и наша. И еще неизвестно, кому из нас она больше нужна.
   Сказал и повесил трубку. И только когда Юля услыхала частые прерывистые гудки, она вдруг подумала: "А почему, собственно, я не могла с ним встретиться? Он просил всего на десять минут". Она поспешно позвонила на квартиру, где он остановился, но ей никто не ответил. Юля еще раз набрала номер, решив, что, возможно, ошиблась. Но ей опять никто не ответил. Юля достала из пачки новую сигарету. Она не знала, что Кольцов разговаривал с ней из автомата ближайшей станции метро.
   "Глупо… - подумала Юля. - Глупо обманывать себя. Ведь я же ждала его звонка. Я хотела слышать его голос. Все глупо…" Она почувствовала, что ей уже не хочется курить, потушила сигарету и пошла к матери. Маргарита Андреевна резала на кухне вафельный торт.
   – Мам, выпить есть? - спросила Юля.
   – Есть, - не отрываясь от своего занятия, кивнула Маргарита Андреевна.
   – Дай.
   – Ты же за рулем.
   – Женщин не останавливают, - сказала Юля и сама открыла дверцу шкафа, в котором хранились все запасы спиртного. Она достала бутылку, высокий стакан с толстым, словно ледяной нарост, дном, налила в него коньяку, медленно выпила и заела шоколадной конфетой, снятой с торта. В прихожей стукнула дверь.
   – Ну вот и отец пришел, - обрадовалась Маргарита Андреевна.
   Кулешов снял китель, переобулся в мягкие тапочки, вымыл руки и заглянул на кухню.
   – А, ты тут… - обрадовался он, увидев дочь. - Очень кстати. Пошли за стол. Неси-ка, мать, нам ужинать.
   Юля, еще совсем недавно с нетерпением ожидавшая отца, сейчас пошла к столу безо всякой охоты. Но Александр Петрович был настроен куда воинственнее. В нем еще не улеглись волнения пережитого дня, и он, едва Юля села напротив него, заговорил так решительно, будто продолжал только что прерванный в кабинете разговор.
   – Быть руководителем работ и вести себя как мальчишка! Как это можно?! - с возмущением потряс он руками, обращаясь к Юле. - Это я говорю о твоем муже! Черт бы побрал таких помощников! Тоже мне мушкетер! Устроил дуэль на мелках! Совался с какими-то дурацкими репликами! Зачем-то вздумал иронизировать! Выболтал планы о новом преобразователе! Как будто и без него в КБ некому совать проекту палки в колеса!
   – Я тебя предупреждала: Кольцов серьезный оппонент, - напомнила Юля.
   – При чем тут Кольцов? - так и взорвался Кулешов. - Неужели не понятно, что меня специально столкнули лбом с Бочкаревым и Окуневым?
   – Теперь понятно, - спокойно ответила Юля.
   – А понятно, тогда что о нем говорить, - сразу вдруг успокоился Александр Петрович. - У Кольцова светлая голова. Это верно. И если бы мы только начинали работы над проектом, к его замечаниям непременно стоило бы прислушаться. А теперь, когда уже затрачено столько сил и средств, коренная перестройка схемы совершенно нерентабельна, и надо идти до конца уже выбранным путем. И поймите, никогда не было и не будет абсолютно законченных изобретений. Даже то, что уже сделано и надежно служит нам веками, можно доделывать и переделывать десятки раз. И почему я должен это всем объяснять? Вы что, с луны свалились? - снова начал закипать Кулешов.

Глава 21

   Временный пропуск Кольцова еще действовал, и Сергей в назначенное время появился в приемной генерала. Ачкасов встретил его доброй, приветливой улыбкой. Он, как и при первой встрече в этом кабинете, усадил Кольцова за стол, сел рядом с ним и, потирая руки, что у него служило выражением хорошего настроения, проговорил:
   – Не могу не поблагодарить вас, дорогой Сергей Дмитриевич, еще раз. Держались молодцом и отлично выдержали экзамен на аттестат ученой зрелости. Вы даже не подозреваете, какую большую работу проделали мы с вами! Волновались?
   – Было, - признался Кольцов. - А больше злился.
   Ачкасов добродушно рассмеялся.
   Кольцов чувствовал себя с генералом очень свободно, во всяком случае, куда свободнее, чем, допустим, с Фоминым или даже Семиным. И потому сейчас откровенно спросил:
   – Примут они мои поправки?
   – По всему видно - придется. Хотя не берусь предсказывать, в какой мере.
   – Мера одна! - даже оторопел Кольцов. - Всю схему надо строить на "дельте". Это же ясно!
   – Кому?
   – Мне. Вам. Разве вам не ясно?
   – Сергей Дмитриевич, чтобы дать обратный ход, даже автомобиль хоть на минуту надо остановить. А в данном случае возвращать почти на исходные позиции придется целый коллектив солидных людей, с их учеными званиями, с их характерами, самолюбием, упрямством, с их правами на авторский приоритет.
   – Но при чем все это? Ведь нужна "Сова", а не амбиции, не дипломы и не премии! - горячо заспорил Кольцов.
   – И они говорят, что нужна "Сова". И искренне стараются ее сделать. И я не могу, не имею морального права им не верить! - возразил Ачкасов.
   – Но ведь вы видите, что они топчутся на месте. Они зашли в тупик. Вы же сами говорили, что и этот образец "Совы" следует рассматривать лишь как промежуточный.
   – Согласен.
   – Значит, все надо переделывать. Решительно! Смело!
   – А вот в этом, повторяю, я не уверен, - вздохнул Ачкасов. - Вы доказали, что у них плохо. Но вы еще не доказали, что у нас хорошо. Вы хотите, чтобы я незамедлительно принял вашу сторону. Но ведь это не делается нажатием кнопки. Можно в космос послать одним пальцем то, что сто КБ делали десять лет. Но можно десять лет давить на сто кнопок и ни из одного КБ не выдавить ни одной дельной мысли. За тем, Сергей Дмитриевич, что мы включаем в план разработок и на что выделяем средства, стоит огромная предварительная исследовательская работа. У них, время сказать, она проделана. И они уже дали прибор с широким, почти панорамным обзором. Вы же, не обижайтесь на меня, сделали лишь заявку. А заявка, как утверждают люди творческие, всего лишь предчувствие сюжета. Пред-чув-стви-е! - повторил он по слогам. -Так-то.
   – Значит, практическая польза от всей этой затеи равна нулю? -понурившись, спросил Кольцов.
   – Ни в коем случае, - откинулся на спинку стула Ачкасов. Но прежде чем начать объяснять пристально посмотрел куда-то в окно. Заговорил он медленно, с раздумьем и начал издалека: - Поймите меня, Сергей Дмитриевич, правильно. В данном случае мы провели с вами такую реакцию, в результате которой побочные продукты оказались важнее главного. Больше того, если хотите, мы с вами с самого начала стремились получить эти продукты разными. Вас, естественно, интересовало то, о чем вы и спросили меня: будет ли схема "Совы" преобразована по принципу, предложенному вами? Меня же, буду с вами совершенно откровенным, больше всего интересовали те споры и разговоры, которые возникли после разбора. Да! В работе над прибором явно началось топтание на месте. А это значит, что то направление, в котором эти работы велись и которое до сих пор считалось главным, на самом деле оказалось ошибочным или частично ошибочным. Но доказать это людям, свято в него верящим, по сути дела открывшим его, не так-то просто. Тем более когда у этих людей в руках вся власть. Но доказывать надо. Этого требуют интересы дела. И мы доказали. Мы организовали спор. И в нем родилась нужная делу истина. Конечно, я мог бы сделать все иначе: обсудить, скажем, вопрос на служебном совещании. Или поставить его на повестку дня партийного собрания. Не сомневаюсь, что коммунисты КБ дали бы сложившейся ситуации принципиальную оценку. Но мы с вами нашли, как мне кажется, более удачный метод завязать полемику - устроили разбор. Причем на высоком научном уровне. И вот результат: в конце концов в полный голос высказались те люди, с мнением которых в свое время руководство КБ не посчиталось. А именно они, их предложения помогут сдвинуть дело с мертвой точки. Одним словом, мы бросили камень в огород Кулешова. И он это понял. При всем уважении к Александру Петровичу как-то надо было несколько унять его администраторский пыл, который явно стал вредить делу.
   Кольцов вспомнил, как Ачкасов внимательно прислушивался к каждому слову Окунева и Бочкарева. Он даже что-то записывал. Как сердито встречал взглядом каждого поднимавшегося из-за стола Кулешов. И как бесстрастно смотрела на все это Юля. Будто ей было совершенно безразлично все, что происходило в комнате технического совета. Вспомнилось все это Кольцову очень четко. Но думал он сейчас совсем о другом. Откровенность Ачкасова была ему приятна. Он даже в какой-то мере был удивлен ею. И в то же время, Кольцов это почувствовал, о чем-то главном генерал ему не сказал. Все, что казалось Кольцову ясным как божий день, простым и само собой разумеющимся, в словах Ачкасова почему-то обретало неопределенность. Генерал явно чего-то не договаривал. Он не отрицал, что предложенные Кольцовым поправки будут приняты. И вместе с тем не высказывался по этому поводу с твердой уверенностью. Кольцову, бесспорно, было бы приятно знать, что предложенный Верховским и исследованный им, пусть неполно, пусть лишь в основном направлении, вариант "дельты" КБ берет на вооружение. Но, в общем-то, для него это было не так уж важно. И волновало его совсем другое. А именно то дело, та работа, которую он начал в части и вел самостоятельно уже более двух лет. Во время их первой беседы Ачкасов высказал о ней совершенно определенное мнение. Ему все это показалось очень и очень интересным. Он просил никому об этой работе не говорить. Обещал позднее обязательно вернуться к этой теме и уже тогда обсудить все подробности. Но время шло. Кольцов проработал в Москве больше месяца. С Ачкасовым они встречались несколько раз. Но генерал как будто забыл и о тетрадке, которую, кстати, так до сих пор и держал у себя, и о своем намерении все обсудить и обо всем поговорить. Забыл? Или не хотел? Забыл - вряд ли. Не таким он был человеком. Значит, не хотел. Но почему? Что изменилось в его намерениях? Настроение у Кольцова сразу упало.