Признаюсь, поначалу я вовсе не собиралась становиться писательницей. Тем более при перелете из Токио в Нью-Йорк мне встретился французский дипломат с великолепными усами, и мы с ним, естественно, сразу как-то поняли друг друга и некоторое время провели, запершись в хвостовом отсеке, точнее, в туалете, где было поразительно тесно, но тем не менее... Это ведь только кажется, что я - женщина с характером и способна абсолютно все перетерпеть и не сломаться. Но в те часы мой организм, вероятно, продолжал по инерции жаждать тела "нового русского" и, выходит, перенапрягался уже совершенно впустую, а это ведь очень и очень вредно... Так что тот небольшой секс с французом в стесненных условиях самолетной уборной можно вполне отнести к манипуляциям, необходимым согласно медицинским показаниям.
А вот когда я очутилась на вилле своей тетушки Элизабет, она все-все поняла по моему лицу, отпила из сиреневого бокала джина с тоником и сказала:
- Действуй, детка!
Ну конечно, это она вывела меня из тягостного состояния невосполнимой потери... Она посоветовала мне написать роман и издать его в России.
- Русские женщины непременно тебя поймут. Они по природе отзывчивы и постараются тебе помочь отыскать этого твоего невероятного "нового русского". Если, конечно, его не расстреляли за тот самый криминал...
- О, нет, тетушка, милая! Не надо так! Ты лишаешь мою жизнь смысла! воскликнула я, крепко-крепко зажимая в руке золотую бахрому лилового шелкового шарфа.
- Шучу, - сказала моя очаровательная тетя, несколько легкомысленная в вечерние, расслабляющие часы. - Такой себя в обиду не даст. Ах, как мне запало в душу это необыкновенное - "разбрасывая огонь и сперму..." Никогда, ни с одним мужчиной у меня не было ничего подобного! А ты - счастливая... Вот тебе образцы - прочитай, поучись... и пиши...
Заботливая тетя вывалила на мой стол десяток маленьких книжечек с названиями поразительной, отважной красоты и нежной свирепости: "Не забудь про постель...", "Учись верить мужчине", "Твои волосы на моей подушке", "Большой секс с магараджей на вершине Тадж Махала", "Не отвергай мужские гениталии средь роз и азалий", "Возьми меня в полете на дельтаплане" и так далее. Я все их прочла, кое-что в них подчеркнула, а кое-что, особенно понравившееся, выписала, чтобы использовать в своем романе.
Не знаю, что на меня нашло, но писать я принялась без какого-либо страха. Сидела и писала под раскидистым американским кленом, и голубые изящные тени от его реющих надо мной листьев безмолвно и целомудренно скользили по моим золотистым волосам, листкам белой бумаги и вазе с авокадо... Я почему-то хотела пить в те минуты холодное молоко и пила его через соломинку, а оно так нежно, так чудесно холодило гортань...
Однако и холодное молоко не спасало меня в те моменты, когда я вспоминала, глядя вдаль ничего не видящими глазами, те яркие, неповторимые, удивительные сцены с "новым русским", когда он, отстреливаясь, не забывал при этом дарить мне радости полноценного, большого, грандиозного секса... Я переставала дышать от охватывающего волнения и даже писать, и тогда мне не оставалось ничего другого, как идти будто бы ленивой, рассеянной походкой в сторону реки. Там непременно встретится кто-то, только что вылезший из воды. А меня всегда, неизменно пленяет блеск мокрой, молодой, упругой кожи, под которой взбухают и переливаются настоящие мужские мускулы... А вокруг такая непролазная, девственная чаща! Столько уютных уголков с мягкой, свежей травкой, влекущей неудержимо!..
Вероятно, у меня уже выработался хороший вкус, и я как-то сразу нахожу того, у кого будет вполне приличный фаллос и способность понять мятущуюся женскую душу... В это лето как-то удачно невдалеке от тетиной виллы в старинном колледже, опустевшем в связи с каникулами, поселились какие-то туристы-скандинавы - вперемешку с голландцами... И, как выяснилось с течением времени, вопреки распространившимся слухам, отнюдь не все они были гомосеками... Отнюдь... Их крупные, невыразимо мощные, загорелые тела особенно восхитительно сверкали в лучах утреннего солнца, когда они на своей нудистской лужайке играли в мяч... Но какие все они оказались поразительно чуткие! Едва я покажусь - тотчас кто-то из них как бы случайно окажется рядом, и вот уже густые ветви деревьев, чарующие своим искренним гостеприимством, закрывают нас от посторонних , нескромных взоров...
Но, конечно, сердцу не прикажешь, "новый русский" никак не шел у меня из головы, и я то и дело вспоминала его умопомрачительные возможности даже в те моменты, когда мой очередной распаленный партнер, полускрытый зеленой растительностью, изо всех сил старался доказать мне свою мужскую полноценность и даже подчас как бы случайно, как бы в качестве подарка на долгие времена вкладывал в мою руку свое самое бесценное сокровище.
Только раз я уловила что-то похожее на специфическое поведение "нового русского" в момент нашего совместного искрометного оргазма - это когда тётин садовник, молодой итальянец, брал меня в садовом домике на рулонах пленки для теплиц: у него точно так же, как у моего любимого, неповторимого, единственного "нового русского", семя таким фонтаном ударило в презерватив, что этот самый, как сейчас помню, голубенький в серебряных звездочках предмет безопасного секса отлетел, как снаряд, неизвестно куда...
Ну да что об этом... Всего-навсего одна маленькая схожая деталь. К тому же в садовом домике слишком пахло каким-то ядовитым раствором для борьбы с какими-то вредителями каких-то растений и стояли в ряд неподвижные, поразительно скучные лопаты.
...Помню, я дописывала уже последние страницы своего романа, когда моя несколько политизированная тетя Элизабет кинула мне на стол газету с сообщением, что русский президент Ельцин "проспал" Ирландию, не сошел с трапа самолета для встречи с ирландским президентом.
- Здесь пишут, что он был нетрезвый, - сказала тетя. - Его нельзя было в этом виде показывать ирландскому народу.
И здесь же, в газете, была фотография этого провинившегося перед всем миром русского президента... И это все мне так вдруг напомнило, как мой "новый русский" вылез из бассейна без своих миленьких белых трусов, абсолютно голым... И какой смех вокруг раздался... А когда я пристальнее всмотрелась в фото Бориса Ельцина - вдруг почувствовала, что знаю про этого самого главного русского очень-очень много... И потому чуть заносчиво сказала тете Элизабет:
- Возможно, он и был пьян. Но не в этом главное. Убеждена, в те часы, когда его ждал ирландский народ вместе со своим президентом, этот главный русский никак не мог покинуть самолет, потому что был с женщиной.
Моя, казалось бы, ко всему готовая тетя тем не менее округлила карие глаза в розовом ореоле макияжа:
- Откуда тебе это известно?!
Я пожала плечами, но стояла на своем, чуть вприщур, с блуждающей улыбкой глядя вдаль:
- Мне совершенно ясно - Борис Ельцин не смог оторваться от женщины, а её оторвать от себя. Так поступают настоящие мужчины. Они неизменно предпочитают сладкое безумие в трепетных женских объятиях всякой там политической болтовне.
И тут меня потянуло к телевизору. А вдруг именно в эту минуту там появился Борис Ельцин! И мне несказанно повезло - он как раз шел из правого угла экрана в левый, и все мое тело тотчас подхватил неурочный огненный смерч... Меня просто заворожила эта его тяжелая, вялотекущая поступь импозантного бронтозавра, налитая сокрушительной мужской силой. А эта хмурая, но явно многообещающая усмешка, неизъяснимо притягательно выламывающая его крупные губы... И сколько чисто мужского шарма в его неповторимом жесте, когда он то и дело, желая выразить недоумение по очередному поводу, разводит крупными, тяжелыми, настоящими мужскими руками! Подозреваю, когда он шел сквозь толпу женщин-избирательниц и выдыхал из своих крупных, могучих ноздрей волны невообразимой сексапильности, - травы и деревья вокруг пугливо и страстно шелестели, превращаясь в пепел... А уж женщины...
А как мне нравится его невольная, подсознательная тяга к сексапильным выражениям: мол, поднимем... подъем обеспечим... Все время, если прислушаться, он особенно как-то сосредоточен на этом своем упорном желании "поднять"...
Нет, недаром он время от времени и надолго исчезает с экранов телевизоров. Здесь явно замешана женщина. Иначе почему его взгляд то и дело как-то туманен, отрешен, блуждает где-то, а молодые парни помогают ему засовывать руку в рукав? О, конечно, женщина, даже одна, требует немало мужской силы! Но вот именно в эти моменты русский президент мне особенно симпатичен - во всем его облике выступают на первый план не всякие там политические обязательства и партийная принадлежность, а общечеловеческие ценности в их чистом виде...
И все-таки меня нет-нет, да и охватит нечаянная, безутешная тоска. И мне вдруг подумается с глубокой, обоснованной печалью: "Ну, зачем, зачем было такому большому, внушительному, обжигающему женскую сущность мужику вообще идти в политику и впустую разбазаривать такие качественные мужские данные?"
Нет, я, кажется, окончательно свихнулась от этих русских! И в моей бедной голове почти совсем уже смешались в одно Ельцин и "новый русский". Может быть, потому, что я не догадалась щелкнуть "Кодаком" своего "нового русского", когда его уводили в наручниках, и теперь у меня нет его фотографии... Но так или иначе, с некоторых пор фотографии русского президента неизменно притягивают меня, а одну, вырезанную из "Лайфа", я даже повесила у себя над столом.
Но хватит об этом. Тем более что я хочу опубликовать этот мой роман в России, а у русских, как известно, не принято, чтобы народ слишком заострял свое внимание на проблемах сексуальных возможностей своих политиков и излишне пытливо задавал себе вопрос, какого именно пола тот или иной демократ или кто там у них еще...
Более того, в одной нашей американской газете промелькнуло сообщение, что буквально на днях российское правительство примет специальное постановление, предписывающее считать, что Б. Ельцин с раннего детства был уже озабочен спасанием всего народа от коммунистов и именно поэтому стал коммунистом, и дети у него, оказывается, вовсе не родные, а приемные, так как, борясь с коммунистами в конспиративном чине коммунистического вождя, он всего себя без остатка посвящал исключительно этой благородной, неутихающей борьбе и в результате не имел ни минуты свободного времени, чтобы снять представительский костюм и переспать с женой.
Я, конечно же, не понимаю этих загадочных русских. Не поняла их и когда приехала в Россию, чтобы издать этот роман на русском языке.
- Почему у вас в Москве столько нищих, грязных, убогих? - спросила я весьма приличного господина в зеленовато-желтоватом костюме от Пьера Кардена, с золотым радиотелефоном в правой руке. Он только что вылез из бирюзово-молочного "ролс-ройса", непринужденно почесывая промежность левой рукой.
- Потому, - ответил мне этот господин, - что в Москве... да и вообще в стране... ещё недостаточно много богатых развелось. Вот когда богатых разведется много-много - нищие поймут, наконец, что богатыми быть гораздо лучше, даже престижнее, чем нищими. Ведь наш особенный чубайсовско-гайдаровско-ельцинский капитализм рассчитан на самых сообразительных...
Я как-то не смогла сразу переварить всю эту обширную и очень любопытную информацию. "Ну, да это все русские, местные дела! - решила здраво. - Пусть они со своим капитализмом сами разбираются. В конце концов им всегда Бжезинский поможет или кто ещё из тех американцев, которые точно знают, как следует России идти или ехать в будущее. А у меня своя задача..."
О да! Моя задача отнюдь не выглядит глобальной, не претендует и на книгу рекордов Гиннеса; но тем не менее она мне исключительно дорога. Я жажду всем своим истомившимся, пылающим существом заполучить в свои заповедные глубины все мужское великолепие "нового русского", продолжающее сиять мне опалово и первозданно из тьмы неизвестности и надежды. В моих ушах звучат, не утихая, его последние неистовые, упоительные слова - это когда его уводили в наручниках: "Мне хочется продолжить наш с тобой уик-энд, красотка! Я, пожалуй, ещё не распробовал все блюда". И как он бессознательно сексапильно улыбнулся при этом, с какой чарующей, неистребимой непосредственностью...
Кстати, эта его улыбка местами напомнила мне улыбку моего президента Билла. Он примерно так улыбнулся, когда пообещал, что Ираку от Америки достанется... Или когда ещё кому-то пригрозил всей нашей огромной, выдающейся Америкой, исключительно передовой, непобедимой, необгоняемой ни справа-налево, ни слева-направо. Не помню точно... Но что было - то было.
Я, конечно, очень, очень большая патриотка Америки, до такой степени патриотка, что, признаюсь, одно время, закрыв глаза и занимаясь любовью с каким-нибудь даже совершенно случайным партнером, я вполне представляла себя на месте Хиллари, средь душисто-ароматных сугубо эксклюзивных президентских простыней и получала максимум удовольствия... Да, да, рыжеватый веселун Билл мне очень и очень импонировал, и даже его бело-синие кеды, в которых он бегал вокруг Белого Дома, способны были обнаружить в своих очертаниях такое свежее, невольно влекущее мужское обаяние, что я плавным, нечаянным, абсолютно девственным жестом прикладывала свою трепетную, душистую ладонь к своему самому сокровенному, неуемному местечку, которое - так мне чудилось - вот-вот и вспыхнет оранжевым, почти под цвет волос Билла пламенем, конечно, совершенно неуместным в публичных местах...
И я, конечно, ужасно обиделась на Монику Левински! Ужасно-преужасно! Ей ли, этой мымре, предательнице, олицетворять любимую женщину президента Америки!
Но подумавши, поразмышлявши, я вдруг препреужасно пожалела эту самую пресловутую Монику. Я даже решила написать ей письмо и написала черновичок. Вот оно:
Письмо к Монике Левински в связи с её платьем, испачканным спермой Билла Клинтона.
"Милая Моника!
Что же доказал твой роман с Биллом, на мой взгляд? Только то, что американские мужчины до бровей набиты политикой, карьеризмом и словоблудием, а потому грош им цена!
Подумать только! Даже президент Америки не способен заниматься сексом самоотверженно, основательно, напрочь отвлекаясь от нелепых подробностей текущей политики, а только, стыд-то какой! - урывками, на ходу, набегу!
Бедная, бедная Моника! А ты, я уверена вопреки всяким газетно-журнальным сплетням, так хотела увидеть в Билле образец истинного гурмана по отношению к твоим девичьим прелестям! Ты так жаждала ощутить всем своим пылающим организмом его могучее любовное безрассудство, способное затмить в его памяти мысль, что он - президент Америки!
Ах, Моника, Моника! Не там, не у нас в Америке, водятся нынче настоящие, стопроцентные мужчины, а совсем в другом месте.
Увы! Наши славные мужчины перешли на кнопки, а без кнопок у них ничего не получается. Они, эти убогие импотенты, почему бомбили Югославию? Да потому что с помощью компьютерных кнопок, таким вот, истинно извращенным способом, пытались добиться от своих вялых, тряпичных членов хотя бы намека на оргазм!
Так где надо искать в наше полубезумное время истинных, высокосортных мужчин? Ты, может быть, думаешь, что где-нибудь в диких прериях, в Мозамбике или Японии? Нет и нет, наивная Моника! Путем многих проб и ошибок я обнаружила, что ни француз, ни индус не способны воспламенить в женщине женское, возжечь в клетках её тела неугасимый огонь желаний и мчаться за избранником сломя голову и забыв всякую осмотрительность и стыд .
Ты вся в нетерпении? Ты ждешь, когда я, наконец, скажу тебе, кто же, кто самый из самых? Крутой, необузданный, брутальный, неистовый?
Русский, Моника! Только русский!
И мой тебе бескорыстный совет - тотчас садись в самолет и лети в Россию, в Москву, где русские попадаются почти на каждом шагу. Верь мне, ты найдешь здесь и только здесь того, кто заставит тебя по-хорошему, по-женски обезуметь.
Поверь мне, русскому нужна одна секунда, в крайнем случае, две, чтобы ты, взглянув на него, тотчас ощутила - секс ударил тебе в голову как тугая струя из брансбойта.
А что, скажи, нужно ещё нам, женщинам?! Да, Моника, да! после того, как я узнала, на что способен этот невероятный "новый русский", когда я как-то сумела забыть, что, в сущности, пятки у него оставались грязными, мой живой, интригующий женский интерес к Биллу пропал... Билл стал для меня похож только на большого, упитанного ребенка с саксофоном вместо соски, и не более того... Вообще внутри меня произошла резкая переоценка ценностей... Даже Саддам Хусейн в своем лихо надвинутом на черную, изысканно сексапильную бровь берете перестал возбуждать в той мере, в какой возбуждал прежде даже вопреки каким-то там сложноватым отношениям между нашими двумя странами. Хотя время от времени, признаюсь, его типично мужское тело, притягательно грозно затянутое в военную форму с погончиками, невольно воздействует на всегда трепетные нервные окончания во всех типично женских, пронзительно отзывчивых местечках моего сложно-сочиненного и одновременно сложно-подчиненного организма.
Никто, никто не может выдержать хоть какое-то сравнение с моим невероятным, блистательным, незабвенным "новым русским" - ни президенты, ни короли, ни шварцнеггеры, ни тем более простые смертные, - я убеждена в этом, потому хотя бы, что никто из них не способен сочетать яростную стрельбу с не менее яростным оргазмом...
Да что говорить, мне нет другого выхода, как только искать своего восхитительного, уникального "нового русского", а пока вспоминать с невыразимой тоской и невольными, разрывающими душу стонами, как он, безо всякого видимого напряжения, умел разом разбрызгивать огонь и сперму, сперму и огонь... О! Это что-то!
Где ты, единственный мой? Где? Отзовись! Отзовись, умоляю тебя! Я вся, вся - твоя!"
Вся ваша, ваша, ваша Кэтрин Китс
А вот когда я очутилась на вилле своей тетушки Элизабет, она все-все поняла по моему лицу, отпила из сиреневого бокала джина с тоником и сказала:
- Действуй, детка!
Ну конечно, это она вывела меня из тягостного состояния невосполнимой потери... Она посоветовала мне написать роман и издать его в России.
- Русские женщины непременно тебя поймут. Они по природе отзывчивы и постараются тебе помочь отыскать этого твоего невероятного "нового русского". Если, конечно, его не расстреляли за тот самый криминал...
- О, нет, тетушка, милая! Не надо так! Ты лишаешь мою жизнь смысла! воскликнула я, крепко-крепко зажимая в руке золотую бахрому лилового шелкового шарфа.
- Шучу, - сказала моя очаровательная тетя, несколько легкомысленная в вечерние, расслабляющие часы. - Такой себя в обиду не даст. Ах, как мне запало в душу это необыкновенное - "разбрасывая огонь и сперму..." Никогда, ни с одним мужчиной у меня не было ничего подобного! А ты - счастливая... Вот тебе образцы - прочитай, поучись... и пиши...
Заботливая тетя вывалила на мой стол десяток маленьких книжечек с названиями поразительной, отважной красоты и нежной свирепости: "Не забудь про постель...", "Учись верить мужчине", "Твои волосы на моей подушке", "Большой секс с магараджей на вершине Тадж Махала", "Не отвергай мужские гениталии средь роз и азалий", "Возьми меня в полете на дельтаплане" и так далее. Я все их прочла, кое-что в них подчеркнула, а кое-что, особенно понравившееся, выписала, чтобы использовать в своем романе.
Не знаю, что на меня нашло, но писать я принялась без какого-либо страха. Сидела и писала под раскидистым американским кленом, и голубые изящные тени от его реющих надо мной листьев безмолвно и целомудренно скользили по моим золотистым волосам, листкам белой бумаги и вазе с авокадо... Я почему-то хотела пить в те минуты холодное молоко и пила его через соломинку, а оно так нежно, так чудесно холодило гортань...
Однако и холодное молоко не спасало меня в те моменты, когда я вспоминала, глядя вдаль ничего не видящими глазами, те яркие, неповторимые, удивительные сцены с "новым русским", когда он, отстреливаясь, не забывал при этом дарить мне радости полноценного, большого, грандиозного секса... Я переставала дышать от охватывающего волнения и даже писать, и тогда мне не оставалось ничего другого, как идти будто бы ленивой, рассеянной походкой в сторону реки. Там непременно встретится кто-то, только что вылезший из воды. А меня всегда, неизменно пленяет блеск мокрой, молодой, упругой кожи, под которой взбухают и переливаются настоящие мужские мускулы... А вокруг такая непролазная, девственная чаща! Столько уютных уголков с мягкой, свежей травкой, влекущей неудержимо!..
Вероятно, у меня уже выработался хороший вкус, и я как-то сразу нахожу того, у кого будет вполне приличный фаллос и способность понять мятущуюся женскую душу... В это лето как-то удачно невдалеке от тетиной виллы в старинном колледже, опустевшем в связи с каникулами, поселились какие-то туристы-скандинавы - вперемешку с голландцами... И, как выяснилось с течением времени, вопреки распространившимся слухам, отнюдь не все они были гомосеками... Отнюдь... Их крупные, невыразимо мощные, загорелые тела особенно восхитительно сверкали в лучах утреннего солнца, когда они на своей нудистской лужайке играли в мяч... Но какие все они оказались поразительно чуткие! Едва я покажусь - тотчас кто-то из них как бы случайно окажется рядом, и вот уже густые ветви деревьев, чарующие своим искренним гостеприимством, закрывают нас от посторонних , нескромных взоров...
Но, конечно, сердцу не прикажешь, "новый русский" никак не шел у меня из головы, и я то и дело вспоминала его умопомрачительные возможности даже в те моменты, когда мой очередной распаленный партнер, полускрытый зеленой растительностью, изо всех сил старался доказать мне свою мужскую полноценность и даже подчас как бы случайно, как бы в качестве подарка на долгие времена вкладывал в мою руку свое самое бесценное сокровище.
Только раз я уловила что-то похожее на специфическое поведение "нового русского" в момент нашего совместного искрометного оргазма - это когда тётин садовник, молодой итальянец, брал меня в садовом домике на рулонах пленки для теплиц: у него точно так же, как у моего любимого, неповторимого, единственного "нового русского", семя таким фонтаном ударило в презерватив, что этот самый, как сейчас помню, голубенький в серебряных звездочках предмет безопасного секса отлетел, как снаряд, неизвестно куда...
Ну да что об этом... Всего-навсего одна маленькая схожая деталь. К тому же в садовом домике слишком пахло каким-то ядовитым раствором для борьбы с какими-то вредителями каких-то растений и стояли в ряд неподвижные, поразительно скучные лопаты.
...Помню, я дописывала уже последние страницы своего романа, когда моя несколько политизированная тетя Элизабет кинула мне на стол газету с сообщением, что русский президент Ельцин "проспал" Ирландию, не сошел с трапа самолета для встречи с ирландским президентом.
- Здесь пишут, что он был нетрезвый, - сказала тетя. - Его нельзя было в этом виде показывать ирландскому народу.
И здесь же, в газете, была фотография этого провинившегося перед всем миром русского президента... И это все мне так вдруг напомнило, как мой "новый русский" вылез из бассейна без своих миленьких белых трусов, абсолютно голым... И какой смех вокруг раздался... А когда я пристальнее всмотрелась в фото Бориса Ельцина - вдруг почувствовала, что знаю про этого самого главного русского очень-очень много... И потому чуть заносчиво сказала тете Элизабет:
- Возможно, он и был пьян. Но не в этом главное. Убеждена, в те часы, когда его ждал ирландский народ вместе со своим президентом, этот главный русский никак не мог покинуть самолет, потому что был с женщиной.
Моя, казалось бы, ко всему готовая тетя тем не менее округлила карие глаза в розовом ореоле макияжа:
- Откуда тебе это известно?!
Я пожала плечами, но стояла на своем, чуть вприщур, с блуждающей улыбкой глядя вдаль:
- Мне совершенно ясно - Борис Ельцин не смог оторваться от женщины, а её оторвать от себя. Так поступают настоящие мужчины. Они неизменно предпочитают сладкое безумие в трепетных женских объятиях всякой там политической болтовне.
И тут меня потянуло к телевизору. А вдруг именно в эту минуту там появился Борис Ельцин! И мне несказанно повезло - он как раз шел из правого угла экрана в левый, и все мое тело тотчас подхватил неурочный огненный смерч... Меня просто заворожила эта его тяжелая, вялотекущая поступь импозантного бронтозавра, налитая сокрушительной мужской силой. А эта хмурая, но явно многообещающая усмешка, неизъяснимо притягательно выламывающая его крупные губы... И сколько чисто мужского шарма в его неповторимом жесте, когда он то и дело, желая выразить недоумение по очередному поводу, разводит крупными, тяжелыми, настоящими мужскими руками! Подозреваю, когда он шел сквозь толпу женщин-избирательниц и выдыхал из своих крупных, могучих ноздрей волны невообразимой сексапильности, - травы и деревья вокруг пугливо и страстно шелестели, превращаясь в пепел... А уж женщины...
А как мне нравится его невольная, подсознательная тяга к сексапильным выражениям: мол, поднимем... подъем обеспечим... Все время, если прислушаться, он особенно как-то сосредоточен на этом своем упорном желании "поднять"...
Нет, недаром он время от времени и надолго исчезает с экранов телевизоров. Здесь явно замешана женщина. Иначе почему его взгляд то и дело как-то туманен, отрешен, блуждает где-то, а молодые парни помогают ему засовывать руку в рукав? О, конечно, женщина, даже одна, требует немало мужской силы! Но вот именно в эти моменты русский президент мне особенно симпатичен - во всем его облике выступают на первый план не всякие там политические обязательства и партийная принадлежность, а общечеловеческие ценности в их чистом виде...
И все-таки меня нет-нет, да и охватит нечаянная, безутешная тоска. И мне вдруг подумается с глубокой, обоснованной печалью: "Ну, зачем, зачем было такому большому, внушительному, обжигающему женскую сущность мужику вообще идти в политику и впустую разбазаривать такие качественные мужские данные?"
Нет, я, кажется, окончательно свихнулась от этих русских! И в моей бедной голове почти совсем уже смешались в одно Ельцин и "новый русский". Может быть, потому, что я не догадалась щелкнуть "Кодаком" своего "нового русского", когда его уводили в наручниках, и теперь у меня нет его фотографии... Но так или иначе, с некоторых пор фотографии русского президента неизменно притягивают меня, а одну, вырезанную из "Лайфа", я даже повесила у себя над столом.
Но хватит об этом. Тем более что я хочу опубликовать этот мой роман в России, а у русских, как известно, не принято, чтобы народ слишком заострял свое внимание на проблемах сексуальных возможностей своих политиков и излишне пытливо задавал себе вопрос, какого именно пола тот или иной демократ или кто там у них еще...
Более того, в одной нашей американской газете промелькнуло сообщение, что буквально на днях российское правительство примет специальное постановление, предписывающее считать, что Б. Ельцин с раннего детства был уже озабочен спасанием всего народа от коммунистов и именно поэтому стал коммунистом, и дети у него, оказывается, вовсе не родные, а приемные, так как, борясь с коммунистами в конспиративном чине коммунистического вождя, он всего себя без остатка посвящал исключительно этой благородной, неутихающей борьбе и в результате не имел ни минуты свободного времени, чтобы снять представительский костюм и переспать с женой.
Я, конечно же, не понимаю этих загадочных русских. Не поняла их и когда приехала в Россию, чтобы издать этот роман на русском языке.
- Почему у вас в Москве столько нищих, грязных, убогих? - спросила я весьма приличного господина в зеленовато-желтоватом костюме от Пьера Кардена, с золотым радиотелефоном в правой руке. Он только что вылез из бирюзово-молочного "ролс-ройса", непринужденно почесывая промежность левой рукой.
- Потому, - ответил мне этот господин, - что в Москве... да и вообще в стране... ещё недостаточно много богатых развелось. Вот когда богатых разведется много-много - нищие поймут, наконец, что богатыми быть гораздо лучше, даже престижнее, чем нищими. Ведь наш особенный чубайсовско-гайдаровско-ельцинский капитализм рассчитан на самых сообразительных...
Я как-то не смогла сразу переварить всю эту обширную и очень любопытную информацию. "Ну, да это все русские, местные дела! - решила здраво. - Пусть они со своим капитализмом сами разбираются. В конце концов им всегда Бжезинский поможет или кто ещё из тех американцев, которые точно знают, как следует России идти или ехать в будущее. А у меня своя задача..."
О да! Моя задача отнюдь не выглядит глобальной, не претендует и на книгу рекордов Гиннеса; но тем не менее она мне исключительно дорога. Я жажду всем своим истомившимся, пылающим существом заполучить в свои заповедные глубины все мужское великолепие "нового русского", продолжающее сиять мне опалово и первозданно из тьмы неизвестности и надежды. В моих ушах звучат, не утихая, его последние неистовые, упоительные слова - это когда его уводили в наручниках: "Мне хочется продолжить наш с тобой уик-энд, красотка! Я, пожалуй, ещё не распробовал все блюда". И как он бессознательно сексапильно улыбнулся при этом, с какой чарующей, неистребимой непосредственностью...
Кстати, эта его улыбка местами напомнила мне улыбку моего президента Билла. Он примерно так улыбнулся, когда пообещал, что Ираку от Америки достанется... Или когда ещё кому-то пригрозил всей нашей огромной, выдающейся Америкой, исключительно передовой, непобедимой, необгоняемой ни справа-налево, ни слева-направо. Не помню точно... Но что было - то было.
Я, конечно, очень, очень большая патриотка Америки, до такой степени патриотка, что, признаюсь, одно время, закрыв глаза и занимаясь любовью с каким-нибудь даже совершенно случайным партнером, я вполне представляла себя на месте Хиллари, средь душисто-ароматных сугубо эксклюзивных президентских простыней и получала максимум удовольствия... Да, да, рыжеватый веселун Билл мне очень и очень импонировал, и даже его бело-синие кеды, в которых он бегал вокруг Белого Дома, способны были обнаружить в своих очертаниях такое свежее, невольно влекущее мужское обаяние, что я плавным, нечаянным, абсолютно девственным жестом прикладывала свою трепетную, душистую ладонь к своему самому сокровенному, неуемному местечку, которое - так мне чудилось - вот-вот и вспыхнет оранжевым, почти под цвет волос Билла пламенем, конечно, совершенно неуместным в публичных местах...
И я, конечно, ужасно обиделась на Монику Левински! Ужасно-преужасно! Ей ли, этой мымре, предательнице, олицетворять любимую женщину президента Америки!
Но подумавши, поразмышлявши, я вдруг препреужасно пожалела эту самую пресловутую Монику. Я даже решила написать ей письмо и написала черновичок. Вот оно:
Письмо к Монике Левински в связи с её платьем, испачканным спермой Билла Клинтона.
"Милая Моника!
Что же доказал твой роман с Биллом, на мой взгляд? Только то, что американские мужчины до бровей набиты политикой, карьеризмом и словоблудием, а потому грош им цена!
Подумать только! Даже президент Америки не способен заниматься сексом самоотверженно, основательно, напрочь отвлекаясь от нелепых подробностей текущей политики, а только, стыд-то какой! - урывками, на ходу, набегу!
Бедная, бедная Моника! А ты, я уверена вопреки всяким газетно-журнальным сплетням, так хотела увидеть в Билле образец истинного гурмана по отношению к твоим девичьим прелестям! Ты так жаждала ощутить всем своим пылающим организмом его могучее любовное безрассудство, способное затмить в его памяти мысль, что он - президент Америки!
Ах, Моника, Моника! Не там, не у нас в Америке, водятся нынче настоящие, стопроцентные мужчины, а совсем в другом месте.
Увы! Наши славные мужчины перешли на кнопки, а без кнопок у них ничего не получается. Они, эти убогие импотенты, почему бомбили Югославию? Да потому что с помощью компьютерных кнопок, таким вот, истинно извращенным способом, пытались добиться от своих вялых, тряпичных членов хотя бы намека на оргазм!
Так где надо искать в наше полубезумное время истинных, высокосортных мужчин? Ты, может быть, думаешь, что где-нибудь в диких прериях, в Мозамбике или Японии? Нет и нет, наивная Моника! Путем многих проб и ошибок я обнаружила, что ни француз, ни индус не способны воспламенить в женщине женское, возжечь в клетках её тела неугасимый огонь желаний и мчаться за избранником сломя голову и забыв всякую осмотрительность и стыд .
Ты вся в нетерпении? Ты ждешь, когда я, наконец, скажу тебе, кто же, кто самый из самых? Крутой, необузданный, брутальный, неистовый?
Русский, Моника! Только русский!
И мой тебе бескорыстный совет - тотчас садись в самолет и лети в Россию, в Москву, где русские попадаются почти на каждом шагу. Верь мне, ты найдешь здесь и только здесь того, кто заставит тебя по-хорошему, по-женски обезуметь.
Поверь мне, русскому нужна одна секунда, в крайнем случае, две, чтобы ты, взглянув на него, тотчас ощутила - секс ударил тебе в голову как тугая струя из брансбойта.
А что, скажи, нужно ещё нам, женщинам?! Да, Моника, да! после того, как я узнала, на что способен этот невероятный "новый русский", когда я как-то сумела забыть, что, в сущности, пятки у него оставались грязными, мой живой, интригующий женский интерес к Биллу пропал... Билл стал для меня похож только на большого, упитанного ребенка с саксофоном вместо соски, и не более того... Вообще внутри меня произошла резкая переоценка ценностей... Даже Саддам Хусейн в своем лихо надвинутом на черную, изысканно сексапильную бровь берете перестал возбуждать в той мере, в какой возбуждал прежде даже вопреки каким-то там сложноватым отношениям между нашими двумя странами. Хотя время от времени, признаюсь, его типично мужское тело, притягательно грозно затянутое в военную форму с погончиками, невольно воздействует на всегда трепетные нервные окончания во всех типично женских, пронзительно отзывчивых местечках моего сложно-сочиненного и одновременно сложно-подчиненного организма.
Никто, никто не может выдержать хоть какое-то сравнение с моим невероятным, блистательным, незабвенным "новым русским" - ни президенты, ни короли, ни шварцнеггеры, ни тем более простые смертные, - я убеждена в этом, потому хотя бы, что никто из них не способен сочетать яростную стрельбу с не менее яростным оргазмом...
Да что говорить, мне нет другого выхода, как только искать своего восхитительного, уникального "нового русского", а пока вспоминать с невыразимой тоской и невольными, разрывающими душу стонами, как он, безо всякого видимого напряжения, умел разом разбрызгивать огонь и сперму, сперму и огонь... О! Это что-то!
Где ты, единственный мой? Где? Отзовись! Отзовись, умоляю тебя! Я вся, вся - твоя!"
Вся ваша, ваша, ваша Кэтрин Китс