Беляева Лилия. 'Новый русский' и американка

   Ну кто из моих американских знакомых мог поверить, что я, такая вся из себя красоточка, торчу перед тупой, запертой дверью русского грубого чудовища, криминального элемента? И готова - вообразить только! - клянчить у него хоть маленький-премаленький, в полминутки секс?
   Я приложила ухо к двери, и вдруг мне почудилось, будто за ней лязгнул затвор пистолета. Я отпрянула невольно. И тихонько, на цыпочках, отошла прочь...
   Хотя, возможно, этот щелчок мне просто почудился... А там кто знает... Заинтригованная ещё больше, я с обмирающим сердцем кое-как выбралась на палубу, встала, как люблю, лицом против ветра и потихоньку принялась приходить в себя.
   Тысячи вопросов завертелись в моей голове. И все они - о "новом русском", о его странном, даже, я бы сказала, немужском поведении. И этот щелчок затвора... Но, увы, никакой прохладный морской ветер, ни щелчок затвора не сумели загасить опять вспыхнувшее диким желанием бедное, неумолимое мое тело. Оно пылало, полыхало, кричало каждым своим кусочком, что жаждет немедленно, сейчас же отдаться "новому русскому"!
   Но где же его взять?! И вышло так, что на этот раз я отдалась негру. Этот крепенький, толстогубый черный парнишка с такой болью и обреченностью на неудачу вдруг глянул на мой задик, отменно аппетитно обтянутый джинсами, что мне стало его невыносимо жаль. К тому же в сексуальном плане я не расистка и успела попробовать на прочность, вкус и запах троих или пятерых цветных. И было бы глупо отказываться от пятого, если он сам идет в руки.
   Что такое любовь с цветным? О, тут есть о чем поговорить!
   Разумеется, моя профессорская семья не разделяла всякого рода расистские взгляды, мои ученые папа-мама, прочитавшие от корки до корки, кажется, все словари и всех классиков, как американской, так и европейской литературы, а значит, набитые под завязку гуманизмом и чувством справедливости, - не могли опуститься до желания хоть чуть поморщиться, если рядом с ними оказывался дурно пахнущий цветной, Они спешили тотчас извинить его, потому что у него, видите ли, судя по запаху, было тяжелое трущобное детство, а ныне длится столь же тяжелая третья молодость... Короче - я с детства признавала за цветными право на равные со мной возможности, в том числе и сексуальные.
   Но, признаться, довольно долго, лет до восемнадцати, не рисковала "откушать" какого-нибудь черненького милягу-симпатягу.
   Помог случай. Я вначале увидела на улице Нью-Йорка чудесного белого пуделька с алым бантиком на макушке, и этот смешной пуделек почему-то бросился ко мне, сияя ласковыми глазками. Только сильно разбежаться ему не позволил красный поводок. По поводку я и пошла взглядом вверх и обнаружила темный кулак, крепко державший этот самый - до сих пор помню - алый поводок. Черный кулак, белый пудель, алый поводок и - всё, и сама не знаю почему, но мое интимнейшее местечко взорвалось, как маленький, но грозный вулкан и обожгло как внутреннюю поверхность моих бедер, так и низ живота безумным испепеляющим нетерпением... О, дайте, дайте мне... и сейчас же, и немедленно...
   Вот ведь как оно бывает в этой жизни с юными девушками... А ведь, кроме темного крепкого кулака, сжимавшего красный пуделиный поводок, так оказалось и кое-что поинтереснее, а именно: высокий, баскетбольного роста негр с такой белозубой улыбкой, что я не помню, честное слово, не помню, как очутилась в его белоснежной постели. Но если бы вы только могли понять, милые читатели, только вообразить, какой это сверхвозбуждающий цветовой коктейль - темно-шоколадное, лоснящееся тело в белых простынях, белоснежная улыбка вблизи сизых, сливовых губ и этот белый пуделек, разлегшийся на груди моего великана... Ах, это незабываемо!
   Разумеется, белый пуделек имел право занимать грудь могучего парня только тогда, когда мы не трахались, и был, в сущности, изгоем, бесконечно ощущая свою отверженность, потому что ну пяти минут не проходило в качестве перерыва и кое-какого отдыха, и мы с моей могучей шоколадкой кидались друг к другу в объятия с новой, безумной, дерзновенной силой.
   Пахнут ли негры и как в момент совокупления? Этот вопрос, я знаю, очень волнует цивилизованную часть женского общества. И я предполагаю, что многие из дам заранее поморщились, представив, как я там с этим цветным... А кое-кто готов при удобном случае и подстрелить меня... Разумеется, в самых добропорядочных целях - чтоб другим неповадно было трахаться с "ниггерами".
   О, да! Мой первый негр-великан пах! И ещё как! Словно разгоряченный долгой ездой под палящим калифорнийским солнцем джип "Чарокки". Я бы сказала даже так: его кожа излучала изумительный, неповторимый аромат могучего железно-стального мужчины, который знает себе цену. От него пахло тропиками, саванной, пастью леопарда и Бермудским треугольником.
   А как он умел целовать все мои, ну абсолютно все ямочки, дырочки, выпуклости, вогнутости! А потом хватал меня за загривок, как голодный лев, и кидал под себя и словно бы насиловал вопреки моей воле. А потом так кротко лизал мое бедро, почему-то только левое, то есть на левой ноге, а следом за ним - вот ведь как мило! - это же бедро принимался лизать его белый пуделек с алым бантиком на пушистой макушке. И почему-то именно этот бантик меня опять возбуждал, и я вся вспыхивала, как горсть тончайшей бумаги, и жаждала, жаждала... И было несказанно прекрасно ощущать дивный, густой, как мед, пот моего шоколадного партнера. Я с удовольствием вымазалась этим потом, а чтобы ещё острее ощутить оргазм и почувствовать всю несказанную, захватывающую прелесть момента - засунула свою белокурую голову под мышку партнеру, в самое пекло, можно сказать, в эту влажно-душистую, изумительно сексапильную пещеру, и едва не задохнулась там, но момент был все равно изумительный... А когда выбралась наружу, когда взглянула на ямку между ключицами моего "ниггера" и увидела, что она полна до краев как бы янтарной влаги, - восторгу моему не было предела. Я тотчас, вздрогнув от нового, абсолютно свежего желания трахнуться, повозилась носом в этой чудесной чаше, полной крепчайшего аромата нехоженых, густых джунглей, где все стерегут и едят друг друга, даже цветы умудряются высасывать кровь, и задохнулась от восторга, и закричала:
   - Еще! Еще! Еще!
   И этот воинственно-кроткий крик женщин всех времен и народов почему-то рассмешил моего могучего баскетболиста, он пожал мощными плечами и сказал покладисто:
   - Чего кричать! Сделаем вброс.
   Ах, да, почему-то в этот раз не говорю о том, какое впечатление произвел на меня "инструмент" моего первого цветного и на что он был похож из фруктово-овощного репертуара. А вам ведь, читатель, сознайтесь, это очень и очень хочется узнать?
   Ну так вот - ни на один известный мне плод или овощ его фаллос не походил. Правда, немножко от сильно заматеревшего кабачка что-то было у него... Но как-то неприятно в данном конкретном случае сравнивать "это" с кабачком... Я не осмеливаюсь... Убогое сравнение... Вот! Это был могучий пылающий факел поразительной длины! Он свешивался почти до пола и производил ошеломляющее, грандиозное впечатление!
   Мой "ниггер" только расхохотался, заметив мое изумление:
   - О! У меня это всегда так, когда не играю в баскет! Вот завтра уже приступлю к тренировкам, и тренер запретит мне трахаться с девочками.
   Как только он это произнес, я, сознаюсь, даже всплакнула и спросила его не без душевного надрыва:
   - Ну неужели, неужели мы только сегодня и всё?
   - Ничего не поделать, - улыбнулся он своими безмятежными белоснежными, ужасно сексапильными зубами. - Спортивная дисциплина требует, чтобы я взял себя в руки. Иначе меня выгонят из клуба, останусь без баксов...
   А я все ещё не верила, что эти часы наши с ним в одной постели вместе с белым пудельком и его алым бантиком - последние.
   - Но может быть...
   - Нет! - отрезал и встал, сбросив с себя и меня, и собачонку и расплескав безжалостно вокруг ту чудную, ароматную жидкость, что набралась у него в ямке между ключицами.
   И мы расстались. А так как я тогда была более сентиментальна, чем сейчас, - взяла на память, предварительно скомкав, ту простыню, на которой мы делали этот свой большой, большой секс... Конечно, если бы был выбор, я бы оставила простыню в покое, а отрезала бы от этого невероятно какого волевого баскетболиста это самое его невообразимое, заносчивое, знойное мужское достоинство...
   С тех пор, признаюсь, возненавидела не только баскетбол, но и всякое упоминание о спорте, потому что окончательно поняла, что этот проклятый спорт крадет у нас, женщин, лучших, наиболее полноценных мужчин, черт бы его побрал!
   Что я делала с той простыней, пропахшей могучим шоколадным баскетболистом? Я расстилала её на своей постели в те моменты, когда хотелось поностальгировать, а заодно и помастурбировать. Клянусь, изысканнейшее удовольствие, если вынужденное одиночество начинает несколько угнетать...
   ...Второй мой цветной был почти мальчишкой, но с таким гибким телом и такими горячими смышлеными глазами и... фаллосом. Он прямо на улице, на потеху своей компании классно танцевал брейк, вытворяя со своими ногами что-то просто невероятное. Это происходило как раз перед светофором в момент дикой пробки - впереди, говорили, врезались друг в друга сразу десять машин.
   Солнце палило. Черный паренек так и сверкал, словно полированный. Я отпивала из пакета минералку и смотрела, смотрела, пока вдруг не обратила внимания на то, что вся моя машина дрожит как в лихорадке и даже ключи зажигания, вставленные в щель, трясутся и звякают...
   На несколько мгновений эти ключи отвлекли мое внимание от танцующего, извивающегося, крутящегося волчком цветного мальчика. Почему-то какая-то жаркая, даже душная волна стала накатывать на меня при взгляде на эти ключи в щели... И я вдруг, к некоторому своему искреннему изумлению, обнаружила какую-то таинственную, жгучую, неистребимую по сути связь этих ключей, щели и моего самого заветного, самого укромного местечка, где, оказывается, всё разгорался, разгорался уголек. И это от уголька, от его призывно-зазывного огня и жара так трясло, оказывается, и меня, и машину, и ключи зажигания, вставленные в эту, как я вдруг поняла, ужасно, потрясающе сексапильную щель.
   И что же мне оставалось делать? Как поступить? Правильно, мне не оставалось ничего другого, как действовать решительно и быстро. Я тотчас опустила боковое стекло и крикнула громко, требовательно, с трудом зажимая бедрами уже разбушевавшееся пламя в дырочке моего личного, неугомонного чисто по-женски, кратера:
   - Эй! Парень! Иди сюда! Скорее!
   Он услыхал и только взглянул на меня - сразу все понял, что меня, признаться, приятно удивило, все-таки он был не слишком-то взрослый, ну от силы лет восемнадцати, и сейчас же махнул друзьям, и немного вихляющейся, как у многих танцоров, и безумно сексапильной походкой направился к моей машине.
   А дальше все произошло тихо, без слов, но так классно! Он сел в мою машину и первое, что сделал, - намотал на свой шоколадный палец мой белокурый локон, и дикий оргазм в ту же секунду так всколыхнул мое отзывчивое тело, что затряслось не только сиденье подо мной, не только зазвякали ключи зажигания, но сам собой, каким-то непостижимым образом завелся мотор...
   А уж когда мы очутились в тихом зеленом уголке нашей фамильной виллы, - тут такое началось, такое... Во-первых, это молодое, очаровательно бешеное животное всю меня обкусало. А я лежала перед ним на клумбе из роз, испытывая дополнительное, неимоверное ощущение своей избранности от того, что колючки впивались в мое нежное, жаждущее тело, и трепетала, трепетала, как... как праздничный флаг на ветру...
   Не могу не посетовать на одно неудобство - презерватив мне пришлось натягивать самой этому просто дрожавшему в экстазе малышу. Он едва-едва не кинулся на меня без этого столь необходимого обмундирования. Но я погрозила ему пальчиком, а его членику сказала наставительно с высоты собственного жизненного опыта:
   - Не спеши заражаться! В наше время вполне можно подхватить сифилис или, что особенно страшно, СПИД. Вот я, например...
   Он, глупенький, так и дернулся:
   - У вас... у вас СПИД?
   Черные глаза его сделались круглыми, как у совенка. Его изготовившийся было к атаке членик распустился и свял резиновым шариком, наколовшимся на острие.
   - Да нет же, очаровательный мой звереныш, - сказала я. - Просто считаю своим долгом немножко повоспитывать тебя... И будь мне благодарен за пусть маленькую, но бесплатную лекцию.
   Он припал с поцелуем к моей открытой груди, и его мужское достоинство встало в строй в ту же секунду.
   На что это было похоже? Скорее всего на слегка пупырчатый огурчик, но со своеобразным запахом недоспелого манго, и отчасти изнанкой уха годовалого щенка породы буль-терьер. Да, да, могу подтвердить ещё раз - у каждого моего секс-партнера наблюдался своеобразный запах, отчего так и хотелось коллекционировать, коллекционировать...
   С молоденьким специалистом по брейку мы закончили сеанс очень и очень славно. Мне почему-то ужасно захотелось, чтобы он станцевал свой брейк у меня на животе, пока я возлежу на кустах алых и белых роз. И он это мое желание выполнил. И пока он танцевал на моем животе и отчасти лобке, я вот ведь нежданная радость! - девять раз испытала оргазм! Даже с половиной. Это ли не восторг! И стоило ли после этого переживать оттого, что спина и ягодицы у меня оказались достаточно исколоты шипами! После всего я насыпала марганцовки и окунулась в эту целительную воду, продезинфицировав таким образом все свое тело, и с тихой, благодарной нежностью вспоминая великолепный танец исключительно неутомимого и потрясающе виртуозного малыша на моем животе и как бился, вился, и метался надо мной его очаровательный, свежий, как цветок лотоса, членик... а у меня - оргазм за оргазмом, оргазм за оргазмом...
   Но все-таки потом мне пришлось прибегнуть к хирургической помощи и вытащить три колючки из задика и четыре из спины, пониже лопаток, Вытерпела, разумеется. Но разве момент любви не стоит того?!
   А вот третий мой цветной... Даже не знаю, с чего начать... Он играл в оркестре у одной небольшой белой "звездочки". На бас-гитаре. И при этом так ломался, изгибался на сцене, так гимнастически элегантно поджимал-разжимал свои длинные ноги, кренился из стороны в сторону, шевелил плечами и кадыком, и его бас-гитара кидала в зал такие призывно-страстные, мрачноватые аккорды, что мое чуткое интимное местечко никак не стерпело... И поддалось на провокацию... И уж я прямо не знаю, почему так получается, но и в этот раз мы с этим гитаристом едва взглянули друг на друга (я ему преподнесла ветку сирени) - и все... Не сговариваясь, прошли в его зеркальную уборную, и в первый раз он взял меня прямо на гримерном столике, как раз напротив большого зеркала, и предупредил, что такая у него особенность - брать женщин только на твердых поверхностях, так как его исключительно возбуждает сочетание несочетаемого - твердого основания и мягкого женского тела поверх... И чтоб при этом в ярком электрическом свете хорошо просматривались отдельные пупырышки на моем соске и он мог, кроме того, насладиться переливчатым блеском моего "одуванчика" там, внизу...
   - Какого одуванчика? - спросила я, немного заикаясь, потому что он все это произнес между делом, то есть трахая меня и, кстати, периодически разглядывая меня и себя в зеркале.
   - Это что ж ты такая несообразительная? - игриво укорил он меня. Сейчас точно укажу. Вот он, твой рыженький одуванчик! - и он, я не могла не удивиться такому повороту событий, на несколько секунд вынул из меня свою "флейту" и ею провел по моему кудрявому лобочку. Но вскоре вернулся к своему основному занятию с прежним, отнюдь не угасшим энтузиазмом.
   С моей стороны было бы большой неправдой сказать, что это очень удобно - лежать на гримерном столике. Тем более что мои длинные ноги свешивались с него не слишком-то ловко. Однако тело его, голое, неутомимое, - кстати, почему-то в красном галстуке - говорило мне красноречиво и долго-долго: "Не цепляйся к мелочам, у каждого свой вкус, приноровись и лови кайф". И я его ловила. Сладкие волны наслаждения так и захлестывали меня. Жажда получить свое росла во мне, как огненный ком, посылая частые, могучие импульсы во все нервные окончания моего разгоряченного тела. А его толстые, крепкие, варварские губы тем временем пробирались все напористее, чувственно-беспощаднее, в глубь моего рта, а потом их сменил его горячий, мокроватый, жестковатый язык, который полизал мои десны, потом зубы, потом достал даже до маленького язычка, отчего я немножко поперхнулась, а на ресницах у меня тотчас выступили слезы оглушительного, полноценного женского счастья.
   Его красный галстук между тем, свисая с плотной шоколадной шеи, изредка задевал за кончики моих отзывчивых, трепещущих грудей, и они млели и таяли, и я поняла, наконец, почему моя "бас-гитара" голая, но в галстуке, какой это божественный кайф!
   Вскоре, однако, ему поднадоело трахать меня на гримерном столике, и он хрипло, просительно, властно проговорил:
   - Спустимся ниже!
   И тотчас его сильные руки с чуткими пальцами музыканта опрокинули меня на пол, и эти чуткие, гибкие пальцы принялись так умело наигрывать что-то свое, достаточно причудливое на моих грудях, бедрах, между бедер, а потом как-то разом скакнули к моему заветному плоду, бутону, дырочке...
   Правда, какое-то время эти его длинные, уверенные пальцы замерли в некотором недоумении у меня на лобке, потому что запутались в моем густом, светло-каштановом руне... А когда, когда они отыскали то, что хотели, и двинулись... двинулись внутрь - вглубь, в мои заветнейшие закоулочки-переулочки, из моей груди вырвался непроизвольный крик восторга.
   А далее... далее... Он. Эта моя шоколадная, удивительная, неординарная "бас-гитара", на этот раз стал играть на собственной "флейте"... Он так внезапно и резко... отдал её моему телу... пробив ею вздрагивающий, торжествующий бутон моей онемевшей от восторга плоти, что слезы неподдельного, глубокого, беспредельного счастья тотчас оросили все мое лицо.
   - Ах, какая прелесть... - стону, и благодарю, и, конечно же, прошу: Еще... еще...
   И мой отзывчивый дикарь тотчас всаживает свою "флейту-копье" точно в мою жаждущую, изнемогающую дырочку, и мне невероятно сладко ощущать себя бабочкой, приколотой к полу и не имеющей права на какой-то самостоятельный, мелодичный полет.
   О, этот протяжный, дикий, сумасшедший стон осчастливленной плоти, какой исторгла я и следом исторг мой неукротимый партнер, проливая свое горячее, изобильное семя аккуратно в презерватив, согласно всем правилам безопасного секса...
   А потом он немного смущенно спросил меня:
   - Я не сделал тебе больно, дорогая моя козочка?
   - О нет, нет! - ответила я ему совершенно искренне. - Совсем даже наоборот.
   - Тогда пора сыграть ещё одну вариацию на тему... но уже там, где все наоборот, - произнес мой музыкант что-то загадочное и оттого ужасно волнующее взял меня за руку и абсолютно голый, в красном галстуке на шее, провел по закулисным, мрачноватым без света лабиринтам и вывел на сцену, утонувшую в каком-то вовсе безысходном, космическом мраке.
   - Не бойся, - сказал он тихо и, как мне показалось, торжественно. Никого уже нет. Ушли все - артисты и работники концертного зала, и здесь все принадлежит только нам двоим. Приступим к увертюре...
   Я, конечно же, и предположить не могла, что собирается делать с моим телом эта изобретательная и, конечно же, изысканная "бас-гитара"... Но то, что произошло потом, - звучит и звенит во мне до сих пор как самая могучая, бесподобная, оригинальнейшая симфония...
   Внезапно, с яростью пантеры, он схватил меня за плечи, за талию, за бедра и бросил поверх полированной поверхности черного концертного рояля и прорычал сладострастно, упоительно и жутко:
   - Я люблю трахать розовое женское тело на черном рояле! Тебе это подходит или нет?
   И это было столь непохоже ни на что другое, столь феерически, столь небанально, что я задохнулась от восторга и вместо ответных слов тотчас в невольном порыве протянула свою чуткую руку и нежно-нежно прикоснулась к его достаточно длинной и уж, конечно же, по-мужски крепкой "флейте"... А он сейчас же, вероятно, под глубоким впечатлением от этого моего королевски-женского жеста, принялся всасывать в себя мой сосок, попутно постанывая и рыча от удовольствия. Но так как, видимо. Действовал в пылу страсти не слишком расчетливо, вдруг стал задыхаться - ну никак, никак у него не получалось сделать необходимый вдох-выдох - ведь грудь у меня большая, полновесная, ничего не скажешь, и когда он по неосмотрительности всосал её в себя всю, она, естественно, забила ему и рот, и горло, и гортань...
   Но я тотчас поняла размер нависшей над ним опасности и, выйдя из сладкого сексуального забытья, помогла ему освободиться от моей груди...
   Наконец он вздохнул с облегчением и сказал:
   - Нам с тобой, детка, не хватает осмотрительности. Мы с тобой слишком горячи.
   Но вот что поразительно - его "флейта" ничуть при этом не надломилась, не издала ни одного фальшивого звука... Проникнул в мои заповедные, жаждущие, трепетные глубины, она так заиграла, так заиграла... А как модно гремел при этом белый концертный рояль! Потому что от него, в ритм нашей поглощающей, неукротимой, невероятной страсти в отточенном ритме бились мои голени и частично пятки, в свою очередь находившиеся под патетическими ударами моего великолепного священнодействующего партнера. Что может быть чудеснее, необычайнее, восхитительнее! Мы словно бы играли своими телами осязаемо-кипучую оду к радости! Мы наполнили гулом-звоном весь пустующий ночной концерт-зал! И никогда, пожалуй, я больше не испытала такого сладостного, воистину романтичного чувства первородного греха, как упираясь затылком, лопатками и задиком в твердь белого полированного концертного рояля!
   Единственное, что мне чуть испортило настроение, - это внезапный голос из темного зала:
   - Эй, "бас-гитара", не забудь унести с собой грязный "скафандр"! А не как в прошлый раз...
   Так мы и ушли со сцены: "бас-гитара" шагал впереди, держа перед собой переполненный собственный варевом "скафандр", а меня вел за руку следом.
   - Не обращай внимания, киска, - говорил мне при этом. - Это сторож. Всегда суется в чужие дела. Потому что ему всего сорок пять, а уже импотент.
   Я было хотела сильно обидеться на эту, оказывается, чересчур неутомимую "бас-гитару". Но вспомнила его надежную в работе "флейту", и от сердца отлегло. А ещё меня умилил этот красный галстук - он до того промок от трудового пота, до того отчетливо свидетельствовал о невероятной добросовестности "бас-гитары", что я подобрела и сказала:
   - Хорошо бы поесть.
   - О, конечно! - улыбнулся он и вытащил откуда-то горячие колбаски с кислой капустой, полил все это чудо кетчупом, выбив его из бутылки...
   И, увы, в горячем виде это блюдо нам съесть оказалось не суждено. Все испортил этот самый красный, наперченный кетчуп. Даже не самый кетчуп, а то, как "бас-гитара" ударил по донышку бутылки, чтоб скорее выплеснуть кетчуп наружу.
   - Послушай, - бессильно пробормотала я...
   И он все понял. Поставил кетчуп на пол, а следом туда же и наши тарелки с горячими колбасками и тотчас бросил меня на этот низенький столик и опять сыграл глубоко-глубоко в моих заповедных глубинах на своей безотказной, мастерской "флейте"...
   ...Пришлось довольствоваться уже еле теплыми колбасками... Но и в этом вполне приличном виде нам их съесть не довелось... Я вдруг как-то иначе, чем до сих пор, посмотрела на эти колбаски, и...
   - Послушай, - шепчу "бас-гитаре" совсем удивленно и расслабленно... А он все понимает тотчас, как опытнейший оркестрант полунамек своего дирижера, и, схватив меня прямо с колбаской на вилке, кидает на подоконник, и опять его изумительная, божественная "флейта" исполняет в моих самых заповедных глубинах необыкновенно, потрясающе долгую, хотя и не слишком, я бы сказала, виртуозную партию.
   Сползая с подоконника, я искренне порадовалась вслух:
   - Хорошо хоть стекло не разбили... А то бы нас пришлось отправлять в больницу...
   - Но я проявлял осторожность, - похвалил сам себя мой в сущности гениальный музыкант. - После того случая, когда мы с одной красоткой в момент экстаза и стекло пробили, и вывалились наружу. Хорошо, что это случилось на первом этаже, а внизу росла густая трава...
   И внезапно, неизвестно почему, меня опять охватил испепеляющий огонь. Вдохнув волнующий аромат, исходивший, казалось, от алого, мокрого галстука и от длинных, артистично-гибких, пальцев "бас-гитары", испачканных красным кетчупом, я одними губами произнесла:
   - Послушай...
   Хотя до сих пор не могу понять, ну почему на меня именно в ту минуту напало такое дикое желание, но кровь бешено застучала в висках, а он тотчас все понял, и его "флейта" тоже все поняла, и жуткое первобытное рычание вырвалось из его горла, а мои отчего-то почему-то хриплые, словно предсмертные, стоны летят ввысь и во все стороны, обещая нам ещё несколько минут упоительного, райского, безбрежного восторга.
   Вот как у меня было с цветными. Если я не успела сказать, что "бас-гитара" был на редкость строен, длинноног, гибок, то говорю это сейчас. И готова повторять и повторять: любовные игры с хорошо сложёнными цветными - приемлемое блюдо для женщины, которая лишена консерватизма и предрассудков.