Страница:
О чем я хотела рассказать, однако, особо? Ах, да, о том, что придумал мой поэт, держа в одной руке ярко-желтый, как фонарик, презерватив производства моей славной, могучей Америки, а в другой - авторучку. Он (даром, что поэт, хотя его, как он признался, ещё не успел напечатать ни один журнал) принялся макать ручку в презерватив, то есть в миллиарды, возможно, ещё юрких, живехоньких сперматозоидов, и делать вид, что пишет на моем животе, восклицая:
Твои подмышки цветут и пахнут,
Как целый луг полевых цветов!
Я должен снова тебя трахнуть...
Прости за грубость последних слов.
Я уже похихикивала оттого, что его авторучка с цепляющимися за её кончик сперматозоидами, и по всей видимости дрожащими от нежданного холода и неординарной ситуации, щекотала кожу моего живота, ну а когда он кончил свой стих - расхохоталась в полный голос. И мы с ним и с полнили ещё раз то искрометкое, ритмически безупречное гимнастическое упражнение, когда и мужчина, и женщина особенно остро ощущают свое доподлинное равноправие и высочайшую степень своего законного присутствия в этом мире.
К сожалению, нашу безмятежную, веселую игру несколько омрачила одна деталь. Бросившись на меня, подобно экстраординарному льву, мой бедный поэт как-то запамятовал, что переполненный сперматозоидчиками презерватив, должно быть, благополучно дохленькими уже, надо было спустить в унитаз, а авторучку кинуть хотя бы на пол, - он же во всеоружии своего поэтического вдохновения и рокового азарта ринулся на меня как был... В результате на моей груди растекся этот самый мужской эликсир, слава Богу, оказавшийся ещё тепленьким, а авторучка ткнулась в подушку и пробуравила её до перьев... Но что за чудо возникло в итоге! Какие прелестные моменты выкрали мы с поэтом всего лишь из-за его неловкости у самой вечности! Как дивно скользил его живот по моему животу, размазывая сперму, и какие райские звуки слышали мы, когда его живот забавно, притягательно отчмокивался от моего живота... А потом мы чуть-чуть разодрали подушку, и чудный белый пух облепил нас с ног до головы, и мы отдались друг другу ещё раз в этом самом пуху. Недаром говорится: все, что ни делается, - к лучшему. С тех пор я изредка прошу очередного партнера попридержать сперматозоидчиков в презервативе, а потом мы на пару, в лад раздавливаем их своими животами, а попутно осыпаем себя нежнейшим пухом из разорванной подушки или перины.
Единственное, что потом несколько портит настроение, - это мое глупое воображение. Как представлю себе крохотных, извивающихся голеньким тельцем сперматозоидчиков, уже посиневших от холода частями, как представлю - и слезы наворачиваются на глаза...
Но ведь в жизни всегда так: если кому-то хорошо, - значит, кому-то плохо. Что поделаешь - уж так устроен мир... И не надо ханжить! Все равно все тайное рано или поздно становится явным. И мне лично нравится рассказывать о себе все-все, что другие женщины считают сугубо клановым, женским, интимнейшим. Так что, я убеждена - они меня уже ненавидят за все эти откровения зло, тяжело, неисправимо жестоко.
Прекрасно! Превосходно! Продолжайте в том же духе, бедные ханжи, если только это вам хоть чуть скрасит вашу пресную, тусклую жизнь!
Но, дорогие мои женщины, может быть, основополагающая доля нашей женской прелести как раз и окажется там, где мы особенно, горделиво и иронично откровенны? И не выглядим резиновыми куклами без мозгов и способности к отменной реакции хищницы? Надо же в конце концов время от времени давать возможность мужчинам, считающим себя царями природы, хоть отчасти усомниться в своем праве использовать нас, женщин, на манер бокала с шампанским или писсуара!
Пусть, пусть они знают - не они, а мы их берем, тонко разыграв убегание от охотника, или некую сверхробость, или несусветную, небывалую, полоумную невинность! "Ах, ах, а не слишком ли оскорбляет прикосновение вашего мужского указательного пальца к моему соску мое утонченное женское достоинство?" Вот смех-то... Когда вся природа, от серенькой мышки до распятого цветка лилии, только и жаждет, что трахаться, трахаться, трахаться... Если, конечно, у тебя нет проблем с сексом и тебе не надо бегать то к психотерапевту, то к сексопатологу.
И как же выглядит мой "новый русский" на фоне всех этих правильных, здравых суждений и убедительных практических действий? Что я могла думать о нем? Да и стоило ли? Ведь я могла продолжать выслушивать гимны в с вою честь от достойнейших представителей разных племен и народов... Чего же мне не хватило? И не стоило ли просто наплевать на этого самого "нового русского", хама с грязными пятками?
Нет, это оказалось свыше моих сил. Как только я оставалась одна тотчас, как большая, зубастая рыба, ко мне подплывала насмешливая, беспощадная мысль: "Ну почему, почему все эти фаллосоносители тебя хотели, тебя воспевали, а этот "новый русский" блондин пренебрег тобой так бесстыдно и откровенно? Чем ты, стопроцентная, высококачественная американка, его не устроила?"
Эта жестокая, неумолимая мысль все не давала и не давала мне покоя, и даже умелая, вычитанная в свое время в специзданиях мастурбация не помогла мне.
Можно было, конечно, вытащить из чемодана вибромассажер высочайшего класса, способный к самым разным изыскам и нюансам... Ведь там, там... все горит, горит, как ни странно... и жаждет - вот проклятие! божественно-необъятной плоти того самого плечистого русского блондина... Только его!..
Но не бежать же, не стучать снова в дверь его каюты в этот поздний час...
Но и не лежать же в полном бездействии, изнывая и истекая...
Я опять набросила на свое чудное, восхитительное тело жемчужно переливающийся розоватый пеньюар, вышла в коридор и, о счастье, тотчас увидела мужчину. Правда, со спины и в том конце коридора, где свет отчего-то не горел.
Но, в конце концов, какое это имело значение! Что мне, отменной велосипедистке между прочим, стоило пробежать каких-то двадцать метров! Я их и пробежала босиком с прелестно, обольстительно развевающемся пеньюаре и окликнула мужчину в черном, потому что он шел от меня, чуть покачиваясь, прочь.
В первое, ещё неосознанное мгновение он показался мне излишне волосатым, словно большая меховая шапка покрывала его голову, - так, было много этих нечесаных волос... Но когда он обернулся ко мне - я чуть не упала. Прежде всего от жуткого, непереносимого запаха, словно вместо человека передо мной находилась субстанция из нечистот. А на голове молодого, бледного мужчины и в самом деле торчала меховая шапка. В теплый летний вечер на теплоходе, идущем из Гонконга в Японию! Помереть можно было от одного удивления!
Но я не померла, а наконец-то догадалась, что передо мной обыкновенный еврей-ортодокс, которым по ритуалу предписано никогда ни за что не снимать с головы эту самую меховую шапку. В этой шапке им надлежит и спать. Рассказывали, что в результате их голова покрывается отвратительными мокрыми язвами. Хотя, возможно, это и преувеличение. Но вонь от этого господина шла на меня отчетливо тошнотворными волнами. Вероятно, согласно его верованиям, грязь и смрад, принадлежащие немытой плоти, особенно приятны их еврейскому Богу.
Я вообще-то человек терпимый и не приветствую экстраординарные поступки, способные уязвить чужое самолюбие. Но тут мне словно черт что-то нашептал. Когда я увидела бледное, сосредоточенное лицо с полными, вполне чувственными губами, с темными, с поволокой глазами, я вдруг прошептала, искушающе подмигнув:
- Дорогой! Отчего бы нам с тобой не заняться сексом? Хотя бы самым маленьким? Это очень освежает, поверь мне.
Бедный, он понял вмиг, о чем я, и, расширив свои довольно красивые глаза до невероятных размеров, подхватив полы своего черного лапсердака, помчался от меня изо всех сил. Я предполагаю, что в конце концов он, переполненный ужасом и вовсе очумевший, выскочил на палубу, бросился в море и потонул во славу собственного стоицизма. Но, убеждена, его тело долго оставалось нетронутым. Даже акулы не посягали не него - до того им бил в нос этот коктейль из разноцветной священной вони.
Я даже рассмеялась сама для себя, стоя в опустевшем коридоре, где слева и справа блестели полировкой негостеприимные, молчаливые двери кают. Вот тут мне почему-то и пришло на ум, что неплохо бы реабилитировать в собственных глазах еврейскую нацию и сыскать цивилизованного еврея для своего безумствующего, сокрушительного тела.
Хотите верьте, хотите нет, но мне повезло. Именно еврей шел по коридору мимо меня и деликатно почти прижался к стене, чтобы не задеть меня и не побеспокоить. Его голубая рубашка пахла отличными дорогими духами, а на запястье сверкали швейцарские дорогие часы. Я прочла смысл этого блеска так: "Готов! С радостью! Только позови!"
И я позвала:
- Не будете ли вы столь любезны... Я совершенно одна... и у меня никак не открывается чемодан...
Его типично еврейски выпуклые глаза типично по-еврейски сразу же не поверили мне, но, что самое замечательное, не показали этого нисколько, а только дружелюбно заискрились деликатным весельем. Для вида он подержал на весу один из моих чемоданов, действительно закрытый, потому что я сделала вид, будто ключ от него вот только что потеряла.
Кто-то из вас, возможно, изумлен, дорогие читатели? Нет, нет, я всегда позволяю мужчинам помогать мне; в том числе подносить чемоданы, открывать консервы и т.д. и т.п. Вероятно, потому, что я все-таки не стопроцентная американка, заквашенная на оголтелом феминизме, - все-таки сказалась кровь моей бабушки-француженки, Женевьевы де Картье.
Чем мне сразу понравился этот сорокалетний еврей спортивного кроя, хотя и уже с чуть заметным брюшком? Как ни странно, не своими какими-то выдающимися сексуальными возможностями, а общей интересностью и веселой, несколько зловещей агрессивностью. Он сразу представился, и я рада была узнать, что несмотря на то, что член у него столь незначительный, ну как гороховый стручок, сам-то он сексопатолог. Я собственно только тем и занималась в течение последующих двух часов, что поигрывала его отработавшим свое "стручком", как мягкой игрушкой, и с неподдельным интересом слушала его любопытную, широкоохватную лекцию.
Хотя, признаюсь, сначала он меня сильно разочаровал, вытащив на волю рукой в дорогом "Роллингсе" свой заветный "стручок". Но он тут же весело сообщил:
- Да, да, стоит только выйти в коридор в любой части света и сейчас же наткнешься на еврея. Вездесущая нация! Вот только японцы пока держатся и не позволяют нам у себя плодиться и размножаться! Умные! Понимают, чем им это грозит! Но уверен - мало-помалу мы внедримся и в их жизнь точно так, как я сейчас внедряю свой маленький, но, не сомневайтесь, отнюдь не бестолковый, захолустный, но опытный дирижаблик в вашу прелестную аппетитненькую плоть. И, будьте уверены, обеспечу ваши довольно романтизированные притязания серией вполне качественных, захватывающих, шикарных оргазмов.
И ведь не обманул, чародей! А пока копил силы для нового "восхождения на Фудзияму" (так он это обозначил словесно), рассказал мне кое-что любопытное из своей профессиональной практики.
- По статистике, моя очаровательная, пенис-гигант встречается у одного из ста мужчин. Как же живется остальным? Да ведь совсем неплохо, если обладатель маленького сокровища пользуется им как следует. И если знает, где самые эрогенные зоны у женщины. А они, эти зоны, вот, вот и вот...
И тут мы слились в единое целое как бы помимо воли. Далее мой сексопатолог отпил из бокала джина с тоником, понюхал мою подмышку, ароматизированную чудным жасминовым дезодорантом, и продолжал:
- В анатомическом атласе, который общепринят, сказано, что нормальная длина пениса в расслабленном состоянии равна в среднем девяти сантиметрам и четырем миллиметрам. При эрекции пенис увеличивается. Вот и вообразите себе. Половой гигант подчас не способен дать женщине то, что даст обладатель м аленького "орудия производства", потому что первый не знает, как любят женщины предварительные любовные игры. Он спешит удовлетворить свой инстинкт. Горе тому обладателю небольшого пениса, которого высмеяла неделикатная женщина. Вот таких я и лечу. Бывают настолько закомлексованные мужчины, что годами боятся подступиться к собственной жене. Кстати, для большинства женщин более важна не длина, а толщина пениса, иначе фаллоса... Кстати, на английском языке имеется около тысячи слов для обозначения сего бесценного сокровища...
- Как же вы утешаете бедолаг? - спросила я, продолжая поигрывать чужой мягкой драгоценностью. - Тех, у кого все такое... кукольное?
- Я прежде всего уверяю, что его пенис совсем не так уж мал, как кажется, - профессионально-отзывчиво отвечал сексопатолог, чуть прикусывая мой сосок. - Убеждаю, что есть ещё меньших размеров. И ничего - живут люди.
- А если не помогает такая аргументация, и человек продолжает комплексовать? - любопытствую я и попутно, для интереса, макаю его мягонькую "пушечку" в бокал с джином и тоником.
- Тогда я советую обратиться к хирургу, - слегка дрожа от удовольствия, отвечает сексопатолог и нажимает на мой сосок как на кнопку звонка, поочередно каждым из своих десяти довольно ухоженных пальцев.
Не знаю, на что он рассчитывал, действуя таким способом, но его маленький, задумчивый членик безмятежно и довольно долго кис в джине с тоником, ничуть не собираясь взбодриться и проявить столь полезные в заданных обстоятельствах бойцовские качества.
Зато я узнала далее, что в Чикаго есть Институт сексуальных расстройств, где проводят всякого рода опросы. И есть пациенты, которым хирургическим путем увеличили их пенисы. Опрошенные новоявленные "половые гиганты" в основном не жалеют о сделанном. Неплохие результаты китайского доктора Лун Даочоу. Так что...
Ничего не скажу, так или иначе, то ли от джина, то ли от тоника, но маленький еврейский членик вдруг вздрогнул, вскинул головку и возжаждал действовать...
Мы оба посмотрели на него почти одинаково любовно, словно родили его только что, и дали ему и волю, и надежду на долгое, стабильное процветание.
... И опять мне показалось, что на меня снизошло забвение, что я забыла этого грубого, жестокого русского блондина с грязными пятками...
И ошиблась. Едва еврей-сексопатолог, нежно, изощренно пошевелив локтем мой душисто-пушистый холмик и лизнув напоследок мой почему-то удивительно сексуальный затылок, закрыл за собой дверь, я опять ужасно, ну просто ужасно затосковала. Мое тело по-прежнему жаждало только блондина, от макушки до пят, и не было мне спасения в этот вечер, и все мои чувства были похожи на чувства рабыни времен рабовладельческого строя.
Ничего подобного я никогда не испытывала. Даже не предполагала, что способна опуститься столь низко! В конце концов, этот русский пароход буквально набит разнокалиберными мужчинами! Уж не заболела ли я? Ведь это словно бы и не мое тело, не моя голова, не моя тоска, а чье-то, выдаваемое за мое. Я же всегда ценила прежде всего свою независимость в наш страшненький век террора и опасного разрастания озоновых дыр. Независимость, лишь внешне похожую на легкомыслие. К тому же, как вам, конечно, уже ясно, я безумно боюсь старости.
Каждый в этой жизни выбирает свой способ приглушать тревогу. Не так ли? И каждый, думаю, боится старости. Но одни в результате послушно следуют окаменевшим традициям семьи, рода, государства, а другие проявляют строптивость и предпочитают жить по своим законам. А конец у всех один...
Ах, как мне не хватало в этот вечер тетушки Элизабет, главы фирмы декоративных тканей "Элизабет и К?"! Ведь это благодаря моей практичной, умной, веселой тете я имею возможность изображать из себя путешествующую художницу, а точнее, специалистку по декоративным тканям.
- Тетя Элизабет! - шепчу я, обтрагивая свои бедные, ноющие грудки. Если бы знала, что со мной происходит! Ты бы, конечно же, придумала, как мне быть с этим "новым русским" блондином, который грубо, совсем не по-джентльменски, отказался от меня! Посмотри, как я страдаю! За что мне это? За что?!
Как много бы я отдала за то, чтобы сейчас, в этой каюте на русском корабле, рядом со мной оказалась бы моя любимая тетя Элизабет, миниатюрная платиновая блондинка, пережившая шестерых мужей (что, кстати, не предел для моей великой Америки, потому что в ней живет некая пятидесятилетняя дама, у которой на сегодня уже одиннадцатый муж).
Мне очень-очень повезло с тетей Элизабет! В то время когда моя ученая мать, просыпавшаяся и засыпавшая со словарями в руках, требовала от меня в первую очередь содержать свое тело в чистоте, есть пищу, хорошенько её пережевывая, не перечить взрослым, не спать в трусиках, не есть немытых фруктов и любить Америку - тетя Элизабет, миниатюрная платиновая блондинка, ещё в мои четырнадцать лет отозвала меня как-то в сторонку, посадила под цветущие кусты жасмина и, промокнув кружевным платочком каплю росы в сгибе своего голубоватого локтя, сказала с очаровательной, манящей и одновременно лукавой улыбкой:
- Крошка Кэт, я должна признать, что ты достойно представляешь наш род, ибо вобрала в себя его лучшие генетические качества: ты обещаешь стать красавицей и умницей. Хотя ты можешь и обидеться на меня, я понимаю, так как ты уже сейчас считаешь себя достаточно умной и красивой. Но, верь слову преданной тетки, - тебе ещё предстоит настоящий расцвет. А теперь, дорогая моя, взгляни на этот жасминовый куст. Видишь, как он прекрасен? Чувствуешь, какой дивный аромат распространяет он вокруг? А теперь обрати внимание на этот белый, легкий лепесток, который упал с куста мне на платье... Что это значит? Это значит одно, о чем стоит всегда помнить, - жизнь не вечна, все мы расцветаем в свое время, дурманим кого-то своим прекрасным ароматом, а потом осыпаемся...
- Конечно, - продолжала тетя, наклонив белую жасминовую ветку и разворошив её своим изящным маленьким носиком, - конечно, по правилам нашей американской, пуританской морали я должна была бы настроить тебя на семейную, упорядоченную, обыкновенную жизнь. Но я давно наблюдаю за тобой и вижу: ты не осилишь столь тяжких обязанностей, которые приходится взваливать на плечи обыкновенной женщине. Ты очень скоро вырвешься из-под семейной опеки. Заклинаю тебя - усмири свой нрав, не рассчитывай на какие-то необыкновенные подарки судьбы за порогом родительского дома. Возьми всю ответственность за себя на себя же. Тем более что твои прекрасные по-своему отец и мать всегда были чересчур влюблены в Шекспира и Достоевского и предоставляли тебе избыток свободы. Не отрывайся от земли, хочу я сказать. Не строй иллюзий относительно прочности и святости чего бы то ни было на земле. В том числе и семейных уз. Пусть будет мой пример тебе наука. Запомни: ты всегда одна против всех - и в горе, и в радости. Любой человек в сущности одинок. И не следует принимать близко к сердцу ни большую удачу, ни серьезное поражение. Надо уметь начинать всё с начала. Мой первый деловой совет - не спеши с выбором будущего мужа, не торопись зарегистрировать свой брак официально. Я ведь знаю нынешние достаточно легкомысленные нравы. Но ты постарайся избежать бесчисленных неудачных браков... А я, кажется, скоро умру - у меня обнаружили опухоль. Ты - моя любимая племянница, и все мое состояние я завещаю тебе. Попробуй, дорогая, не сразу его размотать.
К всеобщей радости, тетя Элизабет не умерла: опухоль оказалась не злокачественной и была выдворена из тетиного хрупкого тела с помощью хорошего хирурга, который стал её седьмым мужем, так что тетя продолжала, несмотря на свои шестьдесят лет, с утра до ночи заниматься делами фирмы, а меня зачислила к себе в штат. Я немножко училась рисовать. И когда у меня бывало настроение - я могла действительно сотворить для фирмы что-то полезное. По моим рисункам, которые я привезла из Бразилии от местных индейцев, была запущена в производство очень даже эффектная декоративная ткань. Не зря я слетала и в Сенегал, познакомилась с особенностями сочетания цветов в плетениях сенегальцев. За предложенный мной рисунок ткани тетя Элизабет даже расцеловала меня, привстав на цыпочки и приказав мне наклонить голову.
- Ах, чудо мое! - воскликнула моя трогательная, добросердечная, бездетная тетка и погрозила мне пальчиком с бриллиантовым и сапфировым кольцом. - Кэт, разбойница, своевольница, а не слишком ли затянула ты поиски мужа? Не поняла ли ты мою давнюю "предсмертную" проповедь в несколько извращенном виде?
- Милая моя тетечка, - ответила я ей, - вы же очень умная женщина и знаете, что молодость длится недолго, зачем же её захламлять кухонными проблемами? Соглашаться с общепринятым и уничтожать собственные искренние влечения? Разве я своим образом жизни наношу хоть кому-то урон? Напротив, я тот самый праздник, о котором многие мечтают, но получают лишь избранные. А праздник не может длиться вечно - иначе выродится в скучный, серый понедельник. Зачем?
- Ох, Кэт, Кэт, - только и сказала моя мудрая тетя, глядя на меня лучистыми, влюбленными глазами. - И куда же ты намерена податься теперь? Или предпочтешь мою виллу во Флориде?
- Необыкновенная моя тетя! - воскликнула я с искренними слезами и немножко надуманным отчаянием. - Я благодарю судьбу, что ты есть у меня, что мы с тобой на многие вещи смотрим одинаково, за то, что я хочу и могу посетить Гонконг и Японию. Ведь это же как-то даже и странно - до сих пор я не была в тех краях! Разве нет?
Моя тетя рассмеялась и, забыв про мою выдающуюся выносливость, попросила зайти к ней и взять специальные таблетки, которые регулируют в полете вестибулярный аппарат.
Знала ли, подозревала ли моя деловая маленькая тетя о том, что главная моя забота во всех путешествиях все-таки не чужестранные ткани, поделки и прочее в том же роде, а "коллекционирование" мужчин? Уверена - догадывалась по моему неизменно спокойному, "сытому" виду, по той немного самодовольной истоме в глазах, которая так украшает женщину-победительницу.
...Зато теперь... Ох, это отвратительнейшее чувство беспомощности и оскорбленного женского самолюбия! Я опять подсела к зеркалу и принялась рассматривать себя придирчиво и подробно. И что же? Все, абсолютно все было о'кей! Мои породистые грудки не имели ни малейшего намерения свешиваться стояли торчком, как свежие, полновесные плоды. Я перебросила взгляд на живот, на ноги... Но и там все отвечало стандартам хорошо сложённой американки. Что же ему было нужно еще, этому грубому русскому блондину? Почему он оттолкнул меня от себя? Ведь это же я по собственной воле избрала его, осмеянного палубными зеваками, себе в подарок! Я Пренебрегла зловредным мнением большинства и, как Жанна д'Арк, как бы взлетела на лихого коня и погнала его вперед бешеной рысью!
...В принципе я человек не мстительный. Возможно, потому, что судьба подарила мне не только конкурентоспособную внешность, но и кое-какие мозги. Опять же я - Водолей и не люблю напрягаться под давлением посторонней силы тех же традиций, привычек среды... Да, признаться, и не было у меня поводов мстить... Но вполне вероятно, что жажду мести во мне внезапно пробудили джинсы престижнейшей фирмы "Джордан", которые приходится не надевать, а с усилием натягивать, и они невольно пробуждают в тебе что-то ковбойское, упрямо-упругое, безудержное... Теперь самое время зажать в пальцах хороший "кольт"...
О, я, конечно, знала, сколь эффектно смотрюсь в джинсах, которые добросовестно обтягивают напоказ все мои женские прелести! И тайная мысль тут как тут: "Увидит - уж точно обомлеет..." Выходит, все мои желания сжались в одно-единственное - поразить грубого, загадочного "нового русского". Заставить, вынудить его пожалеть самого себя, не оценившего меня как подарок судьбы. И каплю дорогих духов, которые воздействуют на самую уязвимую, плотскую сущность мужчины, я преднамеренно растерла за ушком... и вблизи пупочка.
И вышла в коридор, и пружинистой ковбойской походочкой направилась на противоположный борт парохода, где находилась его каюта. И так как я была на данном этапе независимым, лихим ковбоем, готовым ко всяким неожиданностям, решительным и бесповоротным, то безо всякой робости сильно постучала в заветную дверь.
И как же, однако, заухало мое сердце! Словно мячик, который то ударится об пол, то подскочит к самому горлу.
Я ждала, ждала, но дверь не открывалась. Тогда я постучала ещё громче и прислушалась. Нет, никакого обнадеживающего движения. Но я не сдалась и на этот раз. Однако все было напрасно...
И все было ужасно, потому что сама дверь, которая в какой-то мере принадлежала ему и, значит, была как бы отчасти им самим, возбудила меня необычайно, и сила желания таким жгучим, обнаженным, радужным огнем прожгла мое бедное, исстрадавшееся, пылкое тело, что я невольно осмотрела свои джинсы - не сгорели ли они ненароком в самых пожароопасных местах?
Твои подмышки цветут и пахнут,
Как целый луг полевых цветов!
Я должен снова тебя трахнуть...
Прости за грубость последних слов.
Я уже похихикивала оттого, что его авторучка с цепляющимися за её кончик сперматозоидами, и по всей видимости дрожащими от нежданного холода и неординарной ситуации, щекотала кожу моего живота, ну а когда он кончил свой стих - расхохоталась в полный голос. И мы с ним и с полнили ещё раз то искрометкое, ритмически безупречное гимнастическое упражнение, когда и мужчина, и женщина особенно остро ощущают свое доподлинное равноправие и высочайшую степень своего законного присутствия в этом мире.
К сожалению, нашу безмятежную, веселую игру несколько омрачила одна деталь. Бросившись на меня, подобно экстраординарному льву, мой бедный поэт как-то запамятовал, что переполненный сперматозоидчиками презерватив, должно быть, благополучно дохленькими уже, надо было спустить в унитаз, а авторучку кинуть хотя бы на пол, - он же во всеоружии своего поэтического вдохновения и рокового азарта ринулся на меня как был... В результате на моей груди растекся этот самый мужской эликсир, слава Богу, оказавшийся ещё тепленьким, а авторучка ткнулась в подушку и пробуравила её до перьев... Но что за чудо возникло в итоге! Какие прелестные моменты выкрали мы с поэтом всего лишь из-за его неловкости у самой вечности! Как дивно скользил его живот по моему животу, размазывая сперму, и какие райские звуки слышали мы, когда его живот забавно, притягательно отчмокивался от моего живота... А потом мы чуть-чуть разодрали подушку, и чудный белый пух облепил нас с ног до головы, и мы отдались друг другу ещё раз в этом самом пуху. Недаром говорится: все, что ни делается, - к лучшему. С тех пор я изредка прошу очередного партнера попридержать сперматозоидчиков в презервативе, а потом мы на пару, в лад раздавливаем их своими животами, а попутно осыпаем себя нежнейшим пухом из разорванной подушки или перины.
Единственное, что потом несколько портит настроение, - это мое глупое воображение. Как представлю себе крохотных, извивающихся голеньким тельцем сперматозоидчиков, уже посиневших от холода частями, как представлю - и слезы наворачиваются на глаза...
Но ведь в жизни всегда так: если кому-то хорошо, - значит, кому-то плохо. Что поделаешь - уж так устроен мир... И не надо ханжить! Все равно все тайное рано или поздно становится явным. И мне лично нравится рассказывать о себе все-все, что другие женщины считают сугубо клановым, женским, интимнейшим. Так что, я убеждена - они меня уже ненавидят за все эти откровения зло, тяжело, неисправимо жестоко.
Прекрасно! Превосходно! Продолжайте в том же духе, бедные ханжи, если только это вам хоть чуть скрасит вашу пресную, тусклую жизнь!
Но, дорогие мои женщины, может быть, основополагающая доля нашей женской прелести как раз и окажется там, где мы особенно, горделиво и иронично откровенны? И не выглядим резиновыми куклами без мозгов и способности к отменной реакции хищницы? Надо же в конце концов время от времени давать возможность мужчинам, считающим себя царями природы, хоть отчасти усомниться в своем праве использовать нас, женщин, на манер бокала с шампанским или писсуара!
Пусть, пусть они знают - не они, а мы их берем, тонко разыграв убегание от охотника, или некую сверхробость, или несусветную, небывалую, полоумную невинность! "Ах, ах, а не слишком ли оскорбляет прикосновение вашего мужского указательного пальца к моему соску мое утонченное женское достоинство?" Вот смех-то... Когда вся природа, от серенькой мышки до распятого цветка лилии, только и жаждет, что трахаться, трахаться, трахаться... Если, конечно, у тебя нет проблем с сексом и тебе не надо бегать то к психотерапевту, то к сексопатологу.
И как же выглядит мой "новый русский" на фоне всех этих правильных, здравых суждений и убедительных практических действий? Что я могла думать о нем? Да и стоило ли? Ведь я могла продолжать выслушивать гимны в с вою честь от достойнейших представителей разных племен и народов... Чего же мне не хватило? И не стоило ли просто наплевать на этого самого "нового русского", хама с грязными пятками?
Нет, это оказалось свыше моих сил. Как только я оставалась одна тотчас, как большая, зубастая рыба, ко мне подплывала насмешливая, беспощадная мысль: "Ну почему, почему все эти фаллосоносители тебя хотели, тебя воспевали, а этот "новый русский" блондин пренебрег тобой так бесстыдно и откровенно? Чем ты, стопроцентная, высококачественная американка, его не устроила?"
Эта жестокая, неумолимая мысль все не давала и не давала мне покоя, и даже умелая, вычитанная в свое время в специзданиях мастурбация не помогла мне.
Можно было, конечно, вытащить из чемодана вибромассажер высочайшего класса, способный к самым разным изыскам и нюансам... Ведь там, там... все горит, горит, как ни странно... и жаждет - вот проклятие! божественно-необъятной плоти того самого плечистого русского блондина... Только его!..
Но не бежать же, не стучать снова в дверь его каюты в этот поздний час...
Но и не лежать же в полном бездействии, изнывая и истекая...
Я опять набросила на свое чудное, восхитительное тело жемчужно переливающийся розоватый пеньюар, вышла в коридор и, о счастье, тотчас увидела мужчину. Правда, со спины и в том конце коридора, где свет отчего-то не горел.
Но, в конце концов, какое это имело значение! Что мне, отменной велосипедистке между прочим, стоило пробежать каких-то двадцать метров! Я их и пробежала босиком с прелестно, обольстительно развевающемся пеньюаре и окликнула мужчину в черном, потому что он шел от меня, чуть покачиваясь, прочь.
В первое, ещё неосознанное мгновение он показался мне излишне волосатым, словно большая меховая шапка покрывала его голову, - так, было много этих нечесаных волос... Но когда он обернулся ко мне - я чуть не упала. Прежде всего от жуткого, непереносимого запаха, словно вместо человека передо мной находилась субстанция из нечистот. А на голове молодого, бледного мужчины и в самом деле торчала меховая шапка. В теплый летний вечер на теплоходе, идущем из Гонконга в Японию! Помереть можно было от одного удивления!
Но я не померла, а наконец-то догадалась, что передо мной обыкновенный еврей-ортодокс, которым по ритуалу предписано никогда ни за что не снимать с головы эту самую меховую шапку. В этой шапке им надлежит и спать. Рассказывали, что в результате их голова покрывается отвратительными мокрыми язвами. Хотя, возможно, это и преувеличение. Но вонь от этого господина шла на меня отчетливо тошнотворными волнами. Вероятно, согласно его верованиям, грязь и смрад, принадлежащие немытой плоти, особенно приятны их еврейскому Богу.
Я вообще-то человек терпимый и не приветствую экстраординарные поступки, способные уязвить чужое самолюбие. Но тут мне словно черт что-то нашептал. Когда я увидела бледное, сосредоточенное лицо с полными, вполне чувственными губами, с темными, с поволокой глазами, я вдруг прошептала, искушающе подмигнув:
- Дорогой! Отчего бы нам с тобой не заняться сексом? Хотя бы самым маленьким? Это очень освежает, поверь мне.
Бедный, он понял вмиг, о чем я, и, расширив свои довольно красивые глаза до невероятных размеров, подхватив полы своего черного лапсердака, помчался от меня изо всех сил. Я предполагаю, что в конце концов он, переполненный ужасом и вовсе очумевший, выскочил на палубу, бросился в море и потонул во славу собственного стоицизма. Но, убеждена, его тело долго оставалось нетронутым. Даже акулы не посягали не него - до того им бил в нос этот коктейль из разноцветной священной вони.
Я даже рассмеялась сама для себя, стоя в опустевшем коридоре, где слева и справа блестели полировкой негостеприимные, молчаливые двери кают. Вот тут мне почему-то и пришло на ум, что неплохо бы реабилитировать в собственных глазах еврейскую нацию и сыскать цивилизованного еврея для своего безумствующего, сокрушительного тела.
Хотите верьте, хотите нет, но мне повезло. Именно еврей шел по коридору мимо меня и деликатно почти прижался к стене, чтобы не задеть меня и не побеспокоить. Его голубая рубашка пахла отличными дорогими духами, а на запястье сверкали швейцарские дорогие часы. Я прочла смысл этого блеска так: "Готов! С радостью! Только позови!"
И я позвала:
- Не будете ли вы столь любезны... Я совершенно одна... и у меня никак не открывается чемодан...
Его типично еврейски выпуклые глаза типично по-еврейски сразу же не поверили мне, но, что самое замечательное, не показали этого нисколько, а только дружелюбно заискрились деликатным весельем. Для вида он подержал на весу один из моих чемоданов, действительно закрытый, потому что я сделала вид, будто ключ от него вот только что потеряла.
Кто-то из вас, возможно, изумлен, дорогие читатели? Нет, нет, я всегда позволяю мужчинам помогать мне; в том числе подносить чемоданы, открывать консервы и т.д. и т.п. Вероятно, потому, что я все-таки не стопроцентная американка, заквашенная на оголтелом феминизме, - все-таки сказалась кровь моей бабушки-француженки, Женевьевы де Картье.
Чем мне сразу понравился этот сорокалетний еврей спортивного кроя, хотя и уже с чуть заметным брюшком? Как ни странно, не своими какими-то выдающимися сексуальными возможностями, а общей интересностью и веселой, несколько зловещей агрессивностью. Он сразу представился, и я рада была узнать, что несмотря на то, что член у него столь незначительный, ну как гороховый стручок, сам-то он сексопатолог. Я собственно только тем и занималась в течение последующих двух часов, что поигрывала его отработавшим свое "стручком", как мягкой игрушкой, и с неподдельным интересом слушала его любопытную, широкоохватную лекцию.
Хотя, признаюсь, сначала он меня сильно разочаровал, вытащив на волю рукой в дорогом "Роллингсе" свой заветный "стручок". Но он тут же весело сообщил:
- Да, да, стоит только выйти в коридор в любой части света и сейчас же наткнешься на еврея. Вездесущая нация! Вот только японцы пока держатся и не позволяют нам у себя плодиться и размножаться! Умные! Понимают, чем им это грозит! Но уверен - мало-помалу мы внедримся и в их жизнь точно так, как я сейчас внедряю свой маленький, но, не сомневайтесь, отнюдь не бестолковый, захолустный, но опытный дирижаблик в вашу прелестную аппетитненькую плоть. И, будьте уверены, обеспечу ваши довольно романтизированные притязания серией вполне качественных, захватывающих, шикарных оргазмов.
И ведь не обманул, чародей! А пока копил силы для нового "восхождения на Фудзияму" (так он это обозначил словесно), рассказал мне кое-что любопытное из своей профессиональной практики.
- По статистике, моя очаровательная, пенис-гигант встречается у одного из ста мужчин. Как же живется остальным? Да ведь совсем неплохо, если обладатель маленького сокровища пользуется им как следует. И если знает, где самые эрогенные зоны у женщины. А они, эти зоны, вот, вот и вот...
И тут мы слились в единое целое как бы помимо воли. Далее мой сексопатолог отпил из бокала джина с тоником, понюхал мою подмышку, ароматизированную чудным жасминовым дезодорантом, и продолжал:
- В анатомическом атласе, который общепринят, сказано, что нормальная длина пениса в расслабленном состоянии равна в среднем девяти сантиметрам и четырем миллиметрам. При эрекции пенис увеличивается. Вот и вообразите себе. Половой гигант подчас не способен дать женщине то, что даст обладатель м аленького "орудия производства", потому что первый не знает, как любят женщины предварительные любовные игры. Он спешит удовлетворить свой инстинкт. Горе тому обладателю небольшого пениса, которого высмеяла неделикатная женщина. Вот таких я и лечу. Бывают настолько закомлексованные мужчины, что годами боятся подступиться к собственной жене. Кстати, для большинства женщин более важна не длина, а толщина пениса, иначе фаллоса... Кстати, на английском языке имеется около тысячи слов для обозначения сего бесценного сокровища...
- Как же вы утешаете бедолаг? - спросила я, продолжая поигрывать чужой мягкой драгоценностью. - Тех, у кого все такое... кукольное?
- Я прежде всего уверяю, что его пенис совсем не так уж мал, как кажется, - профессионально-отзывчиво отвечал сексопатолог, чуть прикусывая мой сосок. - Убеждаю, что есть ещё меньших размеров. И ничего - живут люди.
- А если не помогает такая аргументация, и человек продолжает комплексовать? - любопытствую я и попутно, для интереса, макаю его мягонькую "пушечку" в бокал с джином и тоником.
- Тогда я советую обратиться к хирургу, - слегка дрожа от удовольствия, отвечает сексопатолог и нажимает на мой сосок как на кнопку звонка, поочередно каждым из своих десяти довольно ухоженных пальцев.
Не знаю, на что он рассчитывал, действуя таким способом, но его маленький, задумчивый членик безмятежно и довольно долго кис в джине с тоником, ничуть не собираясь взбодриться и проявить столь полезные в заданных обстоятельствах бойцовские качества.
Зато я узнала далее, что в Чикаго есть Институт сексуальных расстройств, где проводят всякого рода опросы. И есть пациенты, которым хирургическим путем увеличили их пенисы. Опрошенные новоявленные "половые гиганты" в основном не жалеют о сделанном. Неплохие результаты китайского доктора Лун Даочоу. Так что...
Ничего не скажу, так или иначе, то ли от джина, то ли от тоника, но маленький еврейский членик вдруг вздрогнул, вскинул головку и возжаждал действовать...
Мы оба посмотрели на него почти одинаково любовно, словно родили его только что, и дали ему и волю, и надежду на долгое, стабильное процветание.
... И опять мне показалось, что на меня снизошло забвение, что я забыла этого грубого, жестокого русского блондина с грязными пятками...
И ошиблась. Едва еврей-сексопатолог, нежно, изощренно пошевелив локтем мой душисто-пушистый холмик и лизнув напоследок мой почему-то удивительно сексуальный затылок, закрыл за собой дверь, я опять ужасно, ну просто ужасно затосковала. Мое тело по-прежнему жаждало только блондина, от макушки до пят, и не было мне спасения в этот вечер, и все мои чувства были похожи на чувства рабыни времен рабовладельческого строя.
Ничего подобного я никогда не испытывала. Даже не предполагала, что способна опуститься столь низко! В конце концов, этот русский пароход буквально набит разнокалиберными мужчинами! Уж не заболела ли я? Ведь это словно бы и не мое тело, не моя голова, не моя тоска, а чье-то, выдаваемое за мое. Я же всегда ценила прежде всего свою независимость в наш страшненький век террора и опасного разрастания озоновых дыр. Независимость, лишь внешне похожую на легкомыслие. К тому же, как вам, конечно, уже ясно, я безумно боюсь старости.
Каждый в этой жизни выбирает свой способ приглушать тревогу. Не так ли? И каждый, думаю, боится старости. Но одни в результате послушно следуют окаменевшим традициям семьи, рода, государства, а другие проявляют строптивость и предпочитают жить по своим законам. А конец у всех один...
Ах, как мне не хватало в этот вечер тетушки Элизабет, главы фирмы декоративных тканей "Элизабет и К?"! Ведь это благодаря моей практичной, умной, веселой тете я имею возможность изображать из себя путешествующую художницу, а точнее, специалистку по декоративным тканям.
- Тетя Элизабет! - шепчу я, обтрагивая свои бедные, ноющие грудки. Если бы знала, что со мной происходит! Ты бы, конечно же, придумала, как мне быть с этим "новым русским" блондином, который грубо, совсем не по-джентльменски, отказался от меня! Посмотри, как я страдаю! За что мне это? За что?!
Как много бы я отдала за то, чтобы сейчас, в этой каюте на русском корабле, рядом со мной оказалась бы моя любимая тетя Элизабет, миниатюрная платиновая блондинка, пережившая шестерых мужей (что, кстати, не предел для моей великой Америки, потому что в ней живет некая пятидесятилетняя дама, у которой на сегодня уже одиннадцатый муж).
Мне очень-очень повезло с тетей Элизабет! В то время когда моя ученая мать, просыпавшаяся и засыпавшая со словарями в руках, требовала от меня в первую очередь содержать свое тело в чистоте, есть пищу, хорошенько её пережевывая, не перечить взрослым, не спать в трусиках, не есть немытых фруктов и любить Америку - тетя Элизабет, миниатюрная платиновая блондинка, ещё в мои четырнадцать лет отозвала меня как-то в сторонку, посадила под цветущие кусты жасмина и, промокнув кружевным платочком каплю росы в сгибе своего голубоватого локтя, сказала с очаровательной, манящей и одновременно лукавой улыбкой:
- Крошка Кэт, я должна признать, что ты достойно представляешь наш род, ибо вобрала в себя его лучшие генетические качества: ты обещаешь стать красавицей и умницей. Хотя ты можешь и обидеться на меня, я понимаю, так как ты уже сейчас считаешь себя достаточно умной и красивой. Но, верь слову преданной тетки, - тебе ещё предстоит настоящий расцвет. А теперь, дорогая моя, взгляни на этот жасминовый куст. Видишь, как он прекрасен? Чувствуешь, какой дивный аромат распространяет он вокруг? А теперь обрати внимание на этот белый, легкий лепесток, который упал с куста мне на платье... Что это значит? Это значит одно, о чем стоит всегда помнить, - жизнь не вечна, все мы расцветаем в свое время, дурманим кого-то своим прекрасным ароматом, а потом осыпаемся...
- Конечно, - продолжала тетя, наклонив белую жасминовую ветку и разворошив её своим изящным маленьким носиком, - конечно, по правилам нашей американской, пуританской морали я должна была бы настроить тебя на семейную, упорядоченную, обыкновенную жизнь. Но я давно наблюдаю за тобой и вижу: ты не осилишь столь тяжких обязанностей, которые приходится взваливать на плечи обыкновенной женщине. Ты очень скоро вырвешься из-под семейной опеки. Заклинаю тебя - усмири свой нрав, не рассчитывай на какие-то необыкновенные подарки судьбы за порогом родительского дома. Возьми всю ответственность за себя на себя же. Тем более что твои прекрасные по-своему отец и мать всегда были чересчур влюблены в Шекспира и Достоевского и предоставляли тебе избыток свободы. Не отрывайся от земли, хочу я сказать. Не строй иллюзий относительно прочности и святости чего бы то ни было на земле. В том числе и семейных уз. Пусть будет мой пример тебе наука. Запомни: ты всегда одна против всех - и в горе, и в радости. Любой человек в сущности одинок. И не следует принимать близко к сердцу ни большую удачу, ни серьезное поражение. Надо уметь начинать всё с начала. Мой первый деловой совет - не спеши с выбором будущего мужа, не торопись зарегистрировать свой брак официально. Я ведь знаю нынешние достаточно легкомысленные нравы. Но ты постарайся избежать бесчисленных неудачных браков... А я, кажется, скоро умру - у меня обнаружили опухоль. Ты - моя любимая племянница, и все мое состояние я завещаю тебе. Попробуй, дорогая, не сразу его размотать.
К всеобщей радости, тетя Элизабет не умерла: опухоль оказалась не злокачественной и была выдворена из тетиного хрупкого тела с помощью хорошего хирурга, который стал её седьмым мужем, так что тетя продолжала, несмотря на свои шестьдесят лет, с утра до ночи заниматься делами фирмы, а меня зачислила к себе в штат. Я немножко училась рисовать. И когда у меня бывало настроение - я могла действительно сотворить для фирмы что-то полезное. По моим рисункам, которые я привезла из Бразилии от местных индейцев, была запущена в производство очень даже эффектная декоративная ткань. Не зря я слетала и в Сенегал, познакомилась с особенностями сочетания цветов в плетениях сенегальцев. За предложенный мной рисунок ткани тетя Элизабет даже расцеловала меня, привстав на цыпочки и приказав мне наклонить голову.
- Ах, чудо мое! - воскликнула моя трогательная, добросердечная, бездетная тетка и погрозила мне пальчиком с бриллиантовым и сапфировым кольцом. - Кэт, разбойница, своевольница, а не слишком ли затянула ты поиски мужа? Не поняла ли ты мою давнюю "предсмертную" проповедь в несколько извращенном виде?
- Милая моя тетечка, - ответила я ей, - вы же очень умная женщина и знаете, что молодость длится недолго, зачем же её захламлять кухонными проблемами? Соглашаться с общепринятым и уничтожать собственные искренние влечения? Разве я своим образом жизни наношу хоть кому-то урон? Напротив, я тот самый праздник, о котором многие мечтают, но получают лишь избранные. А праздник не может длиться вечно - иначе выродится в скучный, серый понедельник. Зачем?
- Ох, Кэт, Кэт, - только и сказала моя мудрая тетя, глядя на меня лучистыми, влюбленными глазами. - И куда же ты намерена податься теперь? Или предпочтешь мою виллу во Флориде?
- Необыкновенная моя тетя! - воскликнула я с искренними слезами и немножко надуманным отчаянием. - Я благодарю судьбу, что ты есть у меня, что мы с тобой на многие вещи смотрим одинаково, за то, что я хочу и могу посетить Гонконг и Японию. Ведь это же как-то даже и странно - до сих пор я не была в тех краях! Разве нет?
Моя тетя рассмеялась и, забыв про мою выдающуюся выносливость, попросила зайти к ней и взять специальные таблетки, которые регулируют в полете вестибулярный аппарат.
Знала ли, подозревала ли моя деловая маленькая тетя о том, что главная моя забота во всех путешествиях все-таки не чужестранные ткани, поделки и прочее в том же роде, а "коллекционирование" мужчин? Уверена - догадывалась по моему неизменно спокойному, "сытому" виду, по той немного самодовольной истоме в глазах, которая так украшает женщину-победительницу.
...Зато теперь... Ох, это отвратительнейшее чувство беспомощности и оскорбленного женского самолюбия! Я опять подсела к зеркалу и принялась рассматривать себя придирчиво и подробно. И что же? Все, абсолютно все было о'кей! Мои породистые грудки не имели ни малейшего намерения свешиваться стояли торчком, как свежие, полновесные плоды. Я перебросила взгляд на живот, на ноги... Но и там все отвечало стандартам хорошо сложённой американки. Что же ему было нужно еще, этому грубому русскому блондину? Почему он оттолкнул меня от себя? Ведь это же я по собственной воле избрала его, осмеянного палубными зеваками, себе в подарок! Я Пренебрегла зловредным мнением большинства и, как Жанна д'Арк, как бы взлетела на лихого коня и погнала его вперед бешеной рысью!
...В принципе я человек не мстительный. Возможно, потому, что судьба подарила мне не только конкурентоспособную внешность, но и кое-какие мозги. Опять же я - Водолей и не люблю напрягаться под давлением посторонней силы тех же традиций, привычек среды... Да, признаться, и не было у меня поводов мстить... Но вполне вероятно, что жажду мести во мне внезапно пробудили джинсы престижнейшей фирмы "Джордан", которые приходится не надевать, а с усилием натягивать, и они невольно пробуждают в тебе что-то ковбойское, упрямо-упругое, безудержное... Теперь самое время зажать в пальцах хороший "кольт"...
О, я, конечно, знала, сколь эффектно смотрюсь в джинсах, которые добросовестно обтягивают напоказ все мои женские прелести! И тайная мысль тут как тут: "Увидит - уж точно обомлеет..." Выходит, все мои желания сжались в одно-единственное - поразить грубого, загадочного "нового русского". Заставить, вынудить его пожалеть самого себя, не оценившего меня как подарок судьбы. И каплю дорогих духов, которые воздействуют на самую уязвимую, плотскую сущность мужчины, я преднамеренно растерла за ушком... и вблизи пупочка.
И вышла в коридор, и пружинистой ковбойской походочкой направилась на противоположный борт парохода, где находилась его каюта. И так как я была на данном этапе независимым, лихим ковбоем, готовым ко всяким неожиданностям, решительным и бесповоротным, то безо всякой робости сильно постучала в заветную дверь.
И как же, однако, заухало мое сердце! Словно мячик, который то ударится об пол, то подскочит к самому горлу.
Я ждала, ждала, но дверь не открывалась. Тогда я постучала ещё громче и прислушалась. Нет, никакого обнадеживающего движения. Но я не сдалась и на этот раз. Однако все было напрасно...
И все было ужасно, потому что сама дверь, которая в какой-то мере принадлежала ему и, значит, была как бы отчасти им самим, возбудила меня необычайно, и сила желания таким жгучим, обнаженным, радужным огнем прожгла мое бедное, исстрадавшееся, пылкое тело, что я невольно осмотрела свои джинсы - не сгорели ли они ненароком в самых пожароопасных местах?