Страница:
Светофор переключился, Родье снова перестроился за «датсуном», сохраняя дистанцию метров в пятьдесят, и как ни в чем не бывало закончил свой рассказ:
— К счастью, мужа признали виновным.
— К счастью для равноправия полов?
— Нет, для таких, как я, к ним валом повалили клиенты.
Блен, все еще под гипнозом зеркала заднего вида «датсуна», улыбнулся, чтобы доставить удовольствие Родье.
— Когда преследуете машину, постарайтесь попасть в мертвую зону, где-то на три четверти, если возможно. Если вы знаете, куда он направляется, есть смысл его обогнать.
«Датсун» выехал на набережную Сены по направлению к восточным пригородам.
— Пока он все еще едет в сторону дома, — отметил Родье. — Если он свернет на улицу Мирабо, значит, он ищет выезд на окружную, и на некоторое время мы сможем расслабиться. Хотя он сказал жене, что вернется только поздно вечером…
Боясь отвлечь сосредоточенного Родье, Блен не раскрывал рта, даже для того чтобы произнести банальность. Его юркая, незаметная машина не привлекала внимания. Лемаррек включил поворотник и свернул на мост Гарильяно в противоположную сторону от окружной.
— Это становится интересным. — Родье оставался спокойным, но казался заинтригованным.
Блен представил себе, как Лемаррек колесит по дорогам Франции в машине, под завязку набитой каталогами баллонов с горячей водой. Комнаты в дешевых мотелях, еда в забегаловках на заправках, вечно спешащие клиенты, усталые коллеги и иногда женщины среднего возраста, скучающие в углу бара в двухзвездочном отеле. Естественно, на пенсии ему всего этого не хватает, а жена, которая всегда была домоседкой, не в состоянии понять. В конце концов, он не так стар, он еще может нравиться.
— А если он едет к друзьям просадить свою пенсию в покер? — спросил Тьери.
— Почему нет? Мне лично все равно. Меня наняли узнать, что он делает, и я представлю отчет о том, что он делает.
«Датсун» свернул в лабиринт узеньких улочек спального района пятнадцатого округа, о том, чтобы ехать за ним на три четверти, не было и речи. Родье отпустил его на сотню метров с риском потерять на повороте.
— Если он транжирит деньги из семейного бюджета или если у него есть любовница, его жена может ссылаться на вашу информацию в суде?
— Теоретически нет. Но представьте себе судью, у которого это двадцать восьмой развод за день: он хочет есть, он хочет спать, ему надо позвонить. И если адвокат истца подсунет ему фотку, где муж целует взасос какую-то женщину, это может стать решающим аргументом.
«Датсун» неожиданно остановился, Лемарреку повезло, он нашел отличное место для парковки.
— Черт, черт, черт, черт, черт! — выругался Родье. Он забыл о присутствии Тьери и действовал, как будто был один. Выскочил из машины, которую оставил поперек выезда из гаража, не теряя Лемаррека из виду, метнулся к багажнику, достал оттуда фотоаппарат с уже привинченным телеобъективом, спрятался за джипом, чтобы щелкнуть человека, который, не подозревая ни о чем, шел своей дорогой.
— Зачем фотографировать его одного на улице?
— Доказательство того, что в 13.10 он был на улице Франсуа-Коппе, и я тоже по тому же случаю. Вы никогда не слышали об «обязательстве, объектом которого является деятельность»?
Лемаррек свернул за угол, и Родье бросился вдогонку, оставив своего стажера в одиночестве. Блен с бьющимся сердцем сунул фотоаппарат обратно в багажник и побежал за ними. Он увидел, как Лемаррек набрал код и скрылся за дверью, которую Родье в последнюю секунду успел ухватить, исчезнув в здании мгновением позже.
Тьери отер пот и отдышался. На секунду закрыл глаза и глубоко вздохнул, давая возможность рассеяться остаткам адреналина. Он на всю жизнь запомнит эту минуту, заряд, полученный на всю оставшуюся жизнь. Как долго после этого он сможет делать деревянные рамы, если одна минута была насыщенней, чем вся его жизнь за последние пять лет? У него было ощущение выполненного долга, чувство, что он превзошел сам себя, хотя он оставался всего лишь зрителем и испугался, как не привыкший хулиганить мальчишка. Его ли вина, что он испытал невиданную горячку, преследуя несчастного, который может делать со своей пенсией все, что ему заблагорассудится? Все это бессмысленно. И неожиданно. Родье наконец вернулся с блокнотом в руке и направился к машине.
— Возвращаемся.
Не в силах скрыть нетерпение, Тьери умолял его рассказать, что произошло.
— Он поднялся на третий этаж, я шел за ним по лестнице и остановился чуть ниже. Он позвонил в правую дверь на площадке, ему открыли.
— Дальше!
— А дальше я только слышал. Молодой женский голос с восточным акцентом. Мадемуазель Май Тран, третий этаж направо.
— Вероятно, любовница.
— Никаких сомнений. Она встретила его словами: «Зайчик, я прождала тебя вчера весь день!" Только любовница может открыть дверь с таким энтузиазмом.
Родье сел в машину. Возбужденный Тьери хлопнул дверцей — новое занятие пришлось ему по душе. Он никогда еще настолько не был собой.
— Не думайте, что так часто случается. Обычно мне нужно два-три дня, чтобы добиться такого результата. И самое невероятное во всем этом, что мадам Лемаррек узнает все всего за шесть сотен!
Надин спала в той же позе, как когда Тьери уходил. Так же доверчиво. Он присел на край постели.
— Ты спишь?..
— Конечно, я сплю, — пробормотала она, улыбаясь. Она положила голову ему на колени. С его стороны это было трусостью, но Блен не мог удержаться и не сказать ей немедленно, пока она еще в полусне.
— Я собираюсь взять годичный отпуск. — Что?
— Если я не сделаю этого сейчас, то только через двадцать лет, а это совсем не одно и то же.
Она молчала, удивленная и обеспокоенная.
— Ты уверен? Как ты собираешься это сделать?..
— Я отдам мастерскую в управление, Брижит объяснит мне, как это делается.
Тьери уже говорил с Брижит на этот счет, и ей эта идея показалась нелепой. Ей придется отказаться от тесной дружбы с Тьери, которая так много для нее значила.
— Я нашел молодого человека, который хочет освоить эту профессию. Брижит все рассчитала, у меня есть сбережения, так что не беспокойся.
— Да я не волнуюсь, но все это так…
— Спи-спи, поговорим об этом завтра.
Она перевернулась на другой бок и перестала об этом думать, отдавшись в объятия Морфея.
Блену стало интересно, спит ли сейчас Лемаррек рядом со своей женой, грезя о таинственной Азии.
И что чувствует юный Тома, страх или радость, от того, что ночь проходит.
Родье, который ждал его назавтра в восемь, счел нужным предупредить, что день, вероятно, будет тяжелым.
— К счастью, мужа признали виновным.
— К счастью для равноправия полов?
— Нет, для таких, как я, к ним валом повалили клиенты.
Блен, все еще под гипнозом зеркала заднего вида «датсуна», улыбнулся, чтобы доставить удовольствие Родье.
— Когда преследуете машину, постарайтесь попасть в мертвую зону, где-то на три четверти, если возможно. Если вы знаете, куда он направляется, есть смысл его обогнать.
«Датсун» выехал на набережную Сены по направлению к восточным пригородам.
— Пока он все еще едет в сторону дома, — отметил Родье. — Если он свернет на улицу Мирабо, значит, он ищет выезд на окружную, и на некоторое время мы сможем расслабиться. Хотя он сказал жене, что вернется только поздно вечером…
Боясь отвлечь сосредоточенного Родье, Блен не раскрывал рта, даже для того чтобы произнести банальность. Его юркая, незаметная машина не привлекала внимания. Лемаррек включил поворотник и свернул на мост Гарильяно в противоположную сторону от окружной.
— Это становится интересным. — Родье оставался спокойным, но казался заинтригованным.
Блен представил себе, как Лемаррек колесит по дорогам Франции в машине, под завязку набитой каталогами баллонов с горячей водой. Комнаты в дешевых мотелях, еда в забегаловках на заправках, вечно спешащие клиенты, усталые коллеги и иногда женщины среднего возраста, скучающие в углу бара в двухзвездочном отеле. Естественно, на пенсии ему всего этого не хватает, а жена, которая всегда была домоседкой, не в состоянии понять. В конце концов, он не так стар, он еще может нравиться.
— А если он едет к друзьям просадить свою пенсию в покер? — спросил Тьери.
— Почему нет? Мне лично все равно. Меня наняли узнать, что он делает, и я представлю отчет о том, что он делает.
«Датсун» свернул в лабиринт узеньких улочек спального района пятнадцатого округа, о том, чтобы ехать за ним на три четверти, не было и речи. Родье отпустил его на сотню метров с риском потерять на повороте.
— Если он транжирит деньги из семейного бюджета или если у него есть любовница, его жена может ссылаться на вашу информацию в суде?
— Теоретически нет. Но представьте себе судью, у которого это двадцать восьмой развод за день: он хочет есть, он хочет спать, ему надо позвонить. И если адвокат истца подсунет ему фотку, где муж целует взасос какую-то женщину, это может стать решающим аргументом.
«Датсун» неожиданно остановился, Лемарреку повезло, он нашел отличное место для парковки.
— Черт, черт, черт, черт, черт! — выругался Родье. Он забыл о присутствии Тьери и действовал, как будто был один. Выскочил из машины, которую оставил поперек выезда из гаража, не теряя Лемаррека из виду, метнулся к багажнику, достал оттуда фотоаппарат с уже привинченным телеобъективом, спрятался за джипом, чтобы щелкнуть человека, который, не подозревая ни о чем, шел своей дорогой.
— Зачем фотографировать его одного на улице?
— Доказательство того, что в 13.10 он был на улице Франсуа-Коппе, и я тоже по тому же случаю. Вы никогда не слышали об «обязательстве, объектом которого является деятельность»?
Лемаррек свернул за угол, и Родье бросился вдогонку, оставив своего стажера в одиночестве. Блен с бьющимся сердцем сунул фотоаппарат обратно в багажник и побежал за ними. Он увидел, как Лемаррек набрал код и скрылся за дверью, которую Родье в последнюю секунду успел ухватить, исчезнув в здании мгновением позже.
Тьери отер пот и отдышался. На секунду закрыл глаза и глубоко вздохнул, давая возможность рассеяться остаткам адреналина. Он на всю жизнь запомнит эту минуту, заряд, полученный на всю оставшуюся жизнь. Как долго после этого он сможет делать деревянные рамы, если одна минута была насыщенней, чем вся его жизнь за последние пять лет? У него было ощущение выполненного долга, чувство, что он превзошел сам себя, хотя он оставался всего лишь зрителем и испугался, как не привыкший хулиганить мальчишка. Его ли вина, что он испытал невиданную горячку, преследуя несчастного, который может делать со своей пенсией все, что ему заблагорассудится? Все это бессмысленно. И неожиданно. Родье наконец вернулся с блокнотом в руке и направился к машине.
— Возвращаемся.
Не в силах скрыть нетерпение, Тьери умолял его рассказать, что произошло.
— Он поднялся на третий этаж, я шел за ним по лестнице и остановился чуть ниже. Он позвонил в правую дверь на площадке, ему открыли.
— Дальше!
— А дальше я только слышал. Молодой женский голос с восточным акцентом. Мадемуазель Май Тран, третий этаж направо.
— Вероятно, любовница.
— Никаких сомнений. Она встретила его словами: «Зайчик, я прождала тебя вчера весь день!" Только любовница может открыть дверь с таким энтузиазмом.
Родье сел в машину. Возбужденный Тьери хлопнул дверцей — новое занятие пришлось ему по душе. Он никогда еще настолько не был собой.
— Не думайте, что так часто случается. Обычно мне нужно два-три дня, чтобы добиться такого результата. И самое невероятное во всем этом, что мадам Лемаррек узнает все всего за шесть сотен!
Надин спала в той же позе, как когда Тьери уходил. Так же доверчиво. Он присел на край постели.
— Ты спишь?..
— Конечно, я сплю, — пробормотала она, улыбаясь. Она положила голову ему на колени. С его стороны это было трусостью, но Блен не мог удержаться и не сказать ей немедленно, пока она еще в полусне.
— Я собираюсь взять годичный отпуск. — Что?
— Если я не сделаю этого сейчас, то только через двадцать лет, а это совсем не одно и то же.
Она молчала, удивленная и обеспокоенная.
— Ты уверен? Как ты собираешься это сделать?..
— Я отдам мастерскую в управление, Брижит объяснит мне, как это делается.
Тьери уже говорил с Брижит на этот счет, и ей эта идея показалась нелепой. Ей придется отказаться от тесной дружбы с Тьери, которая так много для нее значила.
— Я нашел молодого человека, который хочет освоить эту профессию. Брижит все рассчитала, у меня есть сбережения, так что не беспокойся.
— Да я не волнуюсь, но все это так…
— Спи-спи, поговорим об этом завтра.
Она перевернулась на другой бок и перестала об этом думать, отдавшись в объятия Морфея.
Блену стало интересно, спит ли сейчас Лемаррек рядом со своей женой, грезя о таинственной Азии.
И что чувствует юный Тома, страх или радость, от того, что ночь проходит.
Родье, который ждал его назавтра в восемь, счел нужным предупредить, что день, вероятно, будет тяжелым.
НИКОЛЯ ГРЕДЗИНСКИ
Если бы он только с ней переспал…
От прошлой ночи у него не осталось ничего, только волны слов, от которых в голове до сих пор штормило. Пьянство производит много шума, может, еще немного ярости, но редко оставляет память. Больше, чем разочарование от того, что ему не удалось даже обнять Лорен, была досада на себя за то, что он предложил ей провести вместе остаток ночи. Молекула этилового спирта воздействовала напрямую на его чувство смешного, и за несколько минут крепость, возводимая им столько лет из кирпичиков детских унижений и юношеских промахов, пошла трещинами. Он строил по старинке, вооружившись терпением, благодаря женщинам и — главное — против них. Его сознание было отточено на любую глупость, что наверняка лишило его многих приятных мгновений, но и защитило от известных поражений. И все рассыпалось вмиг, из-за неловкой фразы, обозначившей направление в сторону постели. Напрасно он убеждал себя, что отказ Лорен был всего лишь, «возможно», обещающим другие встречи, на самом деле он, как юный идиот, попался в древнюю как мир ловушку. «Как ужасно молодеть таким образом». Это была его первая мысль, когда прозвенел будильник, то есть через два часа после того, как он, не раздеваясь, рухнул в постель. Один. Почему никто не вышвырнул его из бара?
Он думал, что закон защитит его — знаменитое запрещение пьянства в общественных местах, так ведь нет, никто не мешал ему выпивать, болтать, снова пить, пока на рассвете у него достало сил только на то, чтобы поднять руку, подзывая такси, с трудом произнести свой адрес, нажать кнопки на домофоне, как будто он учится считать, и в заключение перевернуть торшер у входа — господи, что он делает тут, на пороге спальни! Из всего урагана слов, которые до сих пор кружились у него в голове, выделялось одно, короткое, которое навсегда останется в памяти: Лорен сказала «нет». Изящное «нет», которое тем не менее означало именно «нет», просто «нет», и все. Он задумался о том, не отшатнулась ли она, когда в пылу разговора он наклонился к ней, чтобы сказать что-то на ухо. Если между ними и пробежала искра, он загубил все атакой в лоб, единственным достоинством которой было то, что не приходилось размениваться на намеки и недомолвки. Что может быть более трогательного, чем надравшийся мужик, предлагающий красавице переспать? Тот же мужик на следующее утро.
На ощупь отыскивая рубашку, он едва не поддался соблазну опять лечь спать и променять «Группу» на немного сна и забвения. Ни о чем больше не думать, презреть смелость, забыть об угрызениях совести, остаться в тени, зарыться в вату, уехать в неизвестность и вернуться здоровым. А если этого окажется недостаточно, то заснуть последним сном и избавиться навсегда от этого насекомого, которое точит его изнутри с самого рождения.
Сегодня он не будет прибегать к пиву — кофе и аспирина должно хватить, как всем остальным, кто переживает похмелье как обратную сторону медали, просто цену, которую надо платить за беспричинную радость. Зачем прекращать эту муку? Он должен радоваться этому страданию, оно напоминает ему о том, кто он есть — сорокалетний человек, который размечтался о том, что ему не по чину, и который никогда не сможет восстановить силы для работы за два коротких часа.
Ему надо было посидеть в одиночестве, чтобы понять эту тоску по человеку, которым он был вчера. Откуда взялся этот незнакомец, который заигрывал с неизвестной, браво, по-гусарски заливая за воротник? Куда спрятался тот подлец, что смеялся над ним? Этим утром Николя платил по счетам этого другого, это было уже слишком, потому что он существовал не больше, чем эта женщина, шляющаяся по барам и разглагольствующая об эпохе Возрождения, как будто она только что оттуда.
У него в ушах все еще звучала проповедь Лорен о красоте, которая нас окружает, — достаточно уметь смотреть вокруг, и в конце концов красота проявится. Цвет бурбона в стакане для виски, воркование влюбленных голубков вокруг, черно-белые фотографии, представляющие сцены из мюзик-холлов, ночные бабочки у барной стойки и особенно она, Лорен, в эту минуту затмившая все вокруг.
На крестном пути от постели до работы ему виделось одно уродство. Мир действительно был грустным зрелищем, созданным трудами его предков и его самого. Все они были уверены, что поступают правильно, каждый следовал своей собственной и единственно верной логике. Николя вышел из лифта, собираясь хлопнуть дверью своего кабинета так, чтобы его было слышно всем. Все, что ему хотелось, это чтобы его оставили в покое. На полдороге его перехватила Мюриэль и, отклеив записку со своего компьютера, сообщила:
— Алиса хотела бы пообедать с вами сегодня, она извиняется, что предупредила в последний момент.
— Кто?
— Алиса, секретарша месье Броатье.
— Что ей от меня надо?
— Она мне не сказала.
— Куда она меня приглашает?
— В «Три короны».
Там обычно обсуждались ставки на самом верху, там Маркеши удавалось развести клиентов.
— Скажите ей, что я согласен.
— Еще звонил господин… Жанно, кажется…
— Жако?
— Я не разобрала его имени. Надо сказать, что голос у него совсем больной.
Жако снял трубку, как только услышал голос Николя на автоответчике. Он вышел из больницы «Кошен», курс химиотерапии, изначально назначенный на через месяц, перенесли на следующую неделю, и это только начало. Николя не очень хорошо понял, осознал только, что это срочно.
— Мюриэль, отмените обед с Алисой, — бросил он, исчезая в лифте.
— Но я только что подтвердила его!
Тем хуже. Он нетерпеливо переминался с ноги на ногу, пока лифт ехал вниз, бегом выскочил из здания и помчался к стоянке такси. Перед домом Жако он поколебался и попросил шофера остановиться у ближайшего кафе. Он никогда не сталкивался с настоящей болезнью, он был из тех, кто пугается малейшего прыщика, а чихнув, уже видит себя умирающим в туберкулезном санатории.
— Что вам налить?
Этот вопрос вызывал массу других. Неужели Николя настолько наивен и полагает, что достаточно выпить чего-нибудь крепкого и тут же произойдут чудеса? Он научится говорить с женщинами, противостоять назойливым, успокаивать больных? Может, ему дарована высшая сила, которая раскрывается от одной капли алкоголя?
— Что-нибудь достаточно крепкое, что пьют в это время?
— Попробуйте кофе с кальвадосом или коньяк.
— Тогда коньяк.
— Большой или маленький?
— Большой.
Почему в тяжелую минуту Жако позвонил именно ему, а не какому-нибудь родственнику? Про рак не рассказывают первому встречному, на помощь зовут человека, который вызывает абсолютное доверие. «Больные шестым чувством определяют хорошего слушателя. Господи, ну почему именно я?»
Кофе разбудил вкусовые сосочки, они тут же потребовали коньяка, которого Николя еще никогда не пробовал. Ему понравилась форма бокала, и он покрутил его в ладони, как — он видел — делают другие, завороженно глядя на янтарные волны.
У Жако был страшный беспорядок, за что хозяин рассеянно извинился. Он предложил Николя выпить, надеясь на отрицательный ответ. Николя рассматривал берлогу старого холостяка — всюду громоздились документы, на которые Жако уже давно не обращал внимания.
— До сегодняшнего дня лечение шло, как планировалось.
— Мне будут делать переливание крови.
— А врач что говорит?
— Он говорит, что надо бороться, не опускать руки и все будет хорошо.
— А почему ты считаешь, что он не прав?
— Потому что когда у тебя рак, ты знаешь.
То, чего Николя так опасался, не случилось, все произошло совершенно по-другому.
Смутная волна коньячного тепла успокоила его в самый неожиданный момент. Избавившись от своих страхов, он смог сосредоточиться на словах собеседника. До него дошел неискаженный, ясный смысл сообщения. Он слышал не только каждое слово, но ритм фразы, тон и даже пунктуацию — запятые, многоточия, не говоря уже о паузах, молчании и вздохах, которые были красноречивее всего остального. И никакого желания сбежать.
Наконец-то он может кого-то выслушать. До последнего слова. Большего от него и не требовалось.
В половине первого Николя уже вернулся в офис, его переполняло то, что он только что услышал. Теперь у него был ответ на вопрос: «Почему я?» Родственник не смог бы этого вынести.
Жако выбрал Николя, чтобы объявить ему, что он складывает оружие. Больше он не будет сопротивляться смерти, если она решит прийти за ним, даже если она заявится раньше назначенного срока. Впервые Жако говорил об этом как о само собой разумеющемся — срочно вызвал кого-то, чтобы официально сообщить о своей капитуляции. Николя совершенно не пытался ему противоречить, боясь сбиться на нравоучения о надежде, которые бы только усугубили проблему.
Теперь он стал хранителем его покорности судьбе, его уныния, и это неожиданно вытеснило его собственную старую подругу тревогу, отложило ее на будущее. Николя вымотался, к тому же действие алкоголя давало себя знать, и он решил, что имеет полное право провести пару часов в тиши своего кабинета.
— Когда я хотела отменить обед, Алиса уже ушла, а по мобильному она не отвечает.
— И что мне теперь делать? — спросил Николя, подавляя зевоту.
— Она, должно быть, ждет вас в ресторане, она назначила на час. Если вы пойдете туда прямо сейчас, есть вероятность, что ей не придется вас ждать.
Он снова пересек холл по направлению к выходу, преследуемый взглядом Жако. За последние несколько часов Николя Гредзински перестал быть бессмертным. Неожиданно он задумался, не была ли его вечная тревога непреодолимым страхом смерти или, наоборот, извращенным способом забыть о смерти.
— Столик мадам… Я не знаю ее фамилии… Секретарша господина Броатье.
— Я вас провожу.
Она уже была там — свежая, сияющая улыбкой, с миндалевидными глазами и с совсем коротко остриженными волосами. Высокая, стройная, загорелая — прямо спичка.
— Я очень рада, что вам удалось вырваться.
— Люблю неожиданные приглашения. А тут неплохо после нашей столовой.
— Я никак не соберусь туда зайти, слишком много встреч вне офиса. Давайте закажем сразу, у меня всего час.
Она подозвала официанта и заказала жареное мясо без соуса, Николя едва хватило времени разглядеть в меню филе трески с белыми грибами.
— Что вы будете пить?
— Красное вино, несмотря на рыбу, — произнес он как нечто само собой разумеющееся.
Наверное, он должен был выбрать бутылку, но Алиса, не задумываясь, взяла карту вин, что его вполне устроило — он ничего в этом не понимал, а сейчас ему предстоит узнать, что предпочитают высшие эшелоны власти.
— Тальбо 82.
Она протянула сомелье винную карту и без паузы перешла к разговору о том, что в отделе связей с общественностью не хватает общения. Николя улыбался, чтобы сделать ей приятное, и расслабился — ее голос растворялся в легком гуле, а смысл сообщения, которое должно было последовать за расплывчатым вступлением, не слишком его интересовал. Снова появился сомелье с дорогой бутылкой в руке и церемонно нацедил несколько капель в бокал Алисы, которая великолепно игнорировала его присутствие, поднося бокал к губам. Но и сейчас Николя смотрел на нее слегка отстраненно. Последний раз, когда он пробовал вино, сидя напротив женщины, именно дама потом указала ему на то, что оно отдает пробкой.
— Хорошее, — на секунду прервалась она и тут же перешла к сложностям в художественном отделе.
Он поднес бокал к губам, сделал глоток тальбо 82 и слегка задержал во рту, перед тем как проглотить.
— Скажите, Николя… Ведь я могу называть вас Николя?
— Что, простите?
— Я только спросила, могу ли называть вас Николя.
— Вы сказали, что это хорошее вино?
— Что-то не так?.. — забеспокоилась она, снова отпивая из бокала.
Он сделал еще глоток, потом другой, попытался удержать их на мгновение, но потом они утекли в горло, и ему пришлось допить бокал. Он не разбирался в вине, в том, какие ощущения оно должно вызывать. Он не отличил бы платья вина от его ножек, нашел бы танин во фруктовом вине, перепутал бы сорт с миллезимом. Но при этом он не сомневался, что сейчас исключительный момент. Он закрыл глаза и снова открыл, уставившись на свой бокал — вновь полный, как по мановению волшебной палочки.
— Тарелка спагетти с базиликом летним вечером после бассейна — это хорошо. Горячее полотенце к щекам после бритья — это хорошо. Выиграть обводку на тай-брейке — это хорошо. Но вино, которое вы выбрали, выходит за рамки этой категории, мы приближаемся к чуду. Это волшебная сказка с замком, принцессой и драконом, все это есть в одном бокале. Самое худшее — я даже не могу сказать, доставляет ли мне это удовольствие. Наоборот, если бы меня заставили описать, что я чувствую именно в эту минуту, я бы сказал, что грусть.
— ?..
— Когда невеста идет под венец, хочется рыдать. Всеобщее ликование затуманивает взгляд. Грустно, потому что мне понадобилось сорок лет, чтобы дожить до этого дня, грустно, потому что до сих пор мне не встречалось бутылок из этой категории, грустно, когда я представляю всех, кто пьет это каждый день, не понимая, что они держат в руках. Грустно, наконец, потому, что теперь я буду знать, что это существует и придется с этим жить, то есть без.
— Возвращаясь к тому, что вы сказали насчет художественного отдела, если там проблемы, то деньгами их не решить. Наймите человека, который найдет общий язык с директором типографии, который знает, как устроена ротационная машина, и таким образом вы сэкономите. У вас есть люди, которые работают, найдите тех, кто будет заставлять их работать.
И тут же пожалел о том, что произнес последнюю фразу. Не хватало еще, чтобы Алиса услышала в этом:
— Вам не кажется, что собрание было каким-то тяжелым? Это сведение счетов… Я хорошо отношусь к Бардану, но иногда он идет на принцип по таким мелочам. Дело чести, совсем как в Средние века.
По венам Николя уже бежало вино, он чувствовал уверенность в себе, был готов на любую вольность.
— Бардан решил быть высокомерным, так обычно поступают посредственности. Подчеркивать свою власть перед подчиненными — значит иметь раболепство в крови. Мне не кажется, что он некомпетентен, просто если бы он был чуть-чуть уверенней в себе, он смог бы нормально руководить всей командой.
— Вы бы хотели его сменить?
— ?..
— …
— Вам нужен не я, вам просто не нужен он.
— На его месте должен быть энергичный человек.
— Это идея Броатье?
— Да.
— Проблема в том, что я не амбициозен.
— Но вам нравится тальбо 82.
— Еще больше мне нравится душевное спокойствие, впрочем, для меня это пока в новинку.
Алиса торопливо встала — ничто больше не удерживало ее за этим столом. Николя обещал ей позвонить до конца недели и дать ответ. Он заказал сыр, только для того, чтобы прикончить полупустую бутылку. Не могло быть и речи о том, чтобы оставить хоть каплю. Он переживал самое изысканное опьянение и пил один, не нуждаясь ни в чем, — этого чувства безнаказанности не хватало ему всю жизнь. Никакого Мерго в поле зрения, ни коллег из столовой с их плоскими шуточками — он больше не чувствовал себя виноватым. В памяти всплыли слова Лорен: «Что бы вы ни делали, не выставляйте это напоказ. Не потому, что стыдно, а просто чтобы не доставлять им удовольствия». Обычная фраза, соединившись с ценной молекулой алкоголя, приняла неожиданные размеры. В голове роились туманные идеи, и все умственные построения закружились в бешеном танце. Он вышел из ресторана в приподнятом настроении, добравшись до «Группы», купил в кафе по банке кока-колы и Heineken, зашел в кабинет Жозе, у которого хранились инструменты технической службы. Там Николя одолжил ножницы для тонкого металла и «шкурку», клятвенно пообещав вернуть все до вечера.
Через полчаса, надежно укрывшись в своем кабинете, Николя приступил к операции над банкой из-под кока-колы, предварительно вылитой в раковину. Ножницами он проделал дырку в днище, аккуратно отрезал низ, потом верх, стараясь не оставлять заусенцев. Под конец рассек цилиндр сверху вниз и открыл его, как ракушку. Не считая нескольких зазубрин, ему удалось не поцарапать банку. Приближался момент истины, Николя аж разволновался, как давно он не делал ничего своими руками! А эта штука уж точно была самым прекрасным предметом, который он когда-либо видел. В этот разверстый цилиндр он вставил полную банку «хайнекен», и произошло чудо — красное платье колы пришлось впору зеленому «хайнекену». Осталось только сжать створки ракушки, и полная банка исчезла в пустой. Так Николя Гредзински изобрел ловушку для пива. Чтобы отпраздновать это событие, он сорвал чеку с кока-колы, и в награду она одарила его прохладной хмельной горечью.
В кабинет заглянула Мюриэль:
— Везет вам, вы можете пить настоящую колу, а я вынуждена глотать колу-лайт, иначе у меня все калории откладываются в бедра.
Осталось завоевать мир.
— Двойной пастис и много льда.
С приближением лета этот напиток стал нормой, его заказывал не только Николя, Жозе потягивал уже второй стакан. Маркеши и Арно остались верны ежевечернему пиву, Режина и Сандрин — киру.
— Что вы делаете в выходные? — спросила Режина.
— Ты уже думаешь о выходных?
— Как обычно, иначе не дотяну до конца недели.
— Я в субботу еду за город с детьми, — сообщил Арно.
— А ты, Николя?
— Вся неделя слишком странная, поэтому я пока не строю никаких планов.
— А ты, Сандрин?
— Иду на ярмарку со своим возлюбленным.
— Я бы с удовольствием пошла с вами, — заметила Режина.
Николя рассеянно их слушал — горячая волна поднималась по венам и заполняла сосуды головного мозга. Опьянение надо будить нежно и сладострастно.
— В выходные — просто отдых, — объявил Жозе. — Я взял в прокате пять видеокассет, все для смены обстановки. Буду перемежать их сиестами до воскресного вечера. Когда у меня страшный недосып, это очень помогает.
Недосып? Зачем вообще спать, задумался Николя. Интересно, Лорен когда-нибудь спит? Этой ночью она откланялась, как только бар закрылся, не предложив ему продолжить. В глазах у Николя все плыло, и он еле ворочал языком — какое уж тут продолжение? Он нашел номер мобильного, который она положила ему в карман пиджака, до того как погрузить его в такси.
— А вы, месье Маркеши, что делаете в выходные? Его единственного никто не называл на «ты» и по имени — сам того не замечая, он создал дистанцию. Мысль о том, что какой-нибудь такой Маркеши может познакомиться с Лорен, не дрогнув, предложить ей выпить и затащить в постель, просто бесила Николя. Все эти Маркеши выводили его из себя. Он представлял собой механизм, который ничто не остановит — он не утонет в стакане воды, ничто не испортит его прекрасного настроения, его предпринимательские таланты служили ему броней, защищали его от сомнений и всех мелких смешных горестей. Николя решил не давать ему спуску — Маркеши довольствовался их обществом только для того, чтобы покрасоваться перед публикой, одержать еще одну победу и задешево заставить восхищаться собой.
От прошлой ночи у него не осталось ничего, только волны слов, от которых в голове до сих пор штормило. Пьянство производит много шума, может, еще немного ярости, но редко оставляет память. Больше, чем разочарование от того, что ему не удалось даже обнять Лорен, была досада на себя за то, что он предложил ей провести вместе остаток ночи. Молекула этилового спирта воздействовала напрямую на его чувство смешного, и за несколько минут крепость, возводимая им столько лет из кирпичиков детских унижений и юношеских промахов, пошла трещинами. Он строил по старинке, вооружившись терпением, благодаря женщинам и — главное — против них. Его сознание было отточено на любую глупость, что наверняка лишило его многих приятных мгновений, но и защитило от известных поражений. И все рассыпалось вмиг, из-за неловкой фразы, обозначившей направление в сторону постели. Напрасно он убеждал себя, что отказ Лорен был всего лишь, «возможно», обещающим другие встречи, на самом деле он, как юный идиот, попался в древнюю как мир ловушку. «Как ужасно молодеть таким образом». Это была его первая мысль, когда прозвенел будильник, то есть через два часа после того, как он, не раздеваясь, рухнул в постель. Один. Почему никто не вышвырнул его из бара?
Он думал, что закон защитит его — знаменитое запрещение пьянства в общественных местах, так ведь нет, никто не мешал ему выпивать, болтать, снова пить, пока на рассвете у него достало сил только на то, чтобы поднять руку, подзывая такси, с трудом произнести свой адрес, нажать кнопки на домофоне, как будто он учится считать, и в заключение перевернуть торшер у входа — господи, что он делает тут, на пороге спальни! Из всего урагана слов, которые до сих пор кружились у него в голове, выделялось одно, короткое, которое навсегда останется в памяти: Лорен сказала «нет». Изящное «нет», которое тем не менее означало именно «нет», просто «нет», и все. Он задумался о том, не отшатнулась ли она, когда в пылу разговора он наклонился к ней, чтобы сказать что-то на ухо. Если между ними и пробежала искра, он загубил все атакой в лоб, единственным достоинством которой было то, что не приходилось размениваться на намеки и недомолвки. Что может быть более трогательного, чем надравшийся мужик, предлагающий красавице переспать? Тот же мужик на следующее утро.
На ощупь отыскивая рубашку, он едва не поддался соблазну опять лечь спать и променять «Группу» на немного сна и забвения. Ни о чем больше не думать, презреть смелость, забыть об угрызениях совести, остаться в тени, зарыться в вату, уехать в неизвестность и вернуться здоровым. А если этого окажется недостаточно, то заснуть последним сном и избавиться навсегда от этого насекомого, которое точит его изнутри с самого рождения.
Сегодня он не будет прибегать к пиву — кофе и аспирина должно хватить, как всем остальным, кто переживает похмелье как обратную сторону медали, просто цену, которую надо платить за беспричинную радость. Зачем прекращать эту муку? Он должен радоваться этому страданию, оно напоминает ему о том, кто он есть — сорокалетний человек, который размечтался о том, что ему не по чину, и который никогда не сможет восстановить силы для работы за два коротких часа.
Ему надо было посидеть в одиночестве, чтобы понять эту тоску по человеку, которым он был вчера. Откуда взялся этот незнакомец, который заигрывал с неизвестной, браво, по-гусарски заливая за воротник? Куда спрятался тот подлец, что смеялся над ним? Этим утром Николя платил по счетам этого другого, это было уже слишком, потому что он существовал не больше, чем эта женщина, шляющаяся по барам и разглагольствующая об эпохе Возрождения, как будто она только что оттуда.
У него в ушах все еще звучала проповедь Лорен о красоте, которая нас окружает, — достаточно уметь смотреть вокруг, и в конце концов красота проявится. Цвет бурбона в стакане для виски, воркование влюбленных голубков вокруг, черно-белые фотографии, представляющие сцены из мюзик-холлов, ночные бабочки у барной стойки и особенно она, Лорен, в эту минуту затмившая все вокруг.
На крестном пути от постели до работы ему виделось одно уродство. Мир действительно был грустным зрелищем, созданным трудами его предков и его самого. Все они были уверены, что поступают правильно, каждый следовал своей собственной и единственно верной логике. Николя вышел из лифта, собираясь хлопнуть дверью своего кабинета так, чтобы его было слышно всем. Все, что ему хотелось, это чтобы его оставили в покое. На полдороге его перехватила Мюриэль и, отклеив записку со своего компьютера, сообщила:
— Алиса хотела бы пообедать с вами сегодня, она извиняется, что предупредила в последний момент.
— Кто?
— Алиса, секретарша месье Броатье.
— Что ей от меня надо?
— Она мне не сказала.
— Куда она меня приглашает?
— В «Три короны».
Там обычно обсуждались ставки на самом верху, там Маркеши удавалось развести клиентов.
— Скажите ей, что я согласен.
— Еще звонил господин… Жанно, кажется…
— Жако?
— Я не разобрала его имени. Надо сказать, что голос у него совсем больной.
Жако снял трубку, как только услышал голос Николя на автоответчике. Он вышел из больницы «Кошен», курс химиотерапии, изначально назначенный на через месяц, перенесли на следующую неделю, и это только начало. Николя не очень хорошо понял, осознал только, что это срочно.
— Мюриэль, отмените обед с Алисой, — бросил он, исчезая в лифте.
— Но я только что подтвердила его!
Тем хуже. Он нетерпеливо переминался с ноги на ногу, пока лифт ехал вниз, бегом выскочил из здания и помчался к стоянке такси. Перед домом Жако он поколебался и попросил шофера остановиться у ближайшего кафе. Он никогда не сталкивался с настоящей болезнью, он был из тех, кто пугается малейшего прыщика, а чихнув, уже видит себя умирающим в туберкулезном санатории.
— Что вам налить?
Этот вопрос вызывал массу других. Неужели Николя настолько наивен и полагает, что достаточно выпить чего-нибудь крепкого и тут же произойдут чудеса? Он научится говорить с женщинами, противостоять назойливым, успокаивать больных? Может, ему дарована высшая сила, которая раскрывается от одной капли алкоголя?
— Что-нибудь достаточно крепкое, что пьют в это время?
— Попробуйте кофе с кальвадосом или коньяк.
— Тогда коньяк.
— Большой или маленький?
— Большой.
Почему в тяжелую минуту Жако позвонил именно ему, а не какому-нибудь родственнику? Про рак не рассказывают первому встречному, на помощь зовут человека, который вызывает абсолютное доверие. «Больные шестым чувством определяют хорошего слушателя. Господи, ну почему именно я?»
Кофе разбудил вкусовые сосочки, они тут же потребовали коньяка, которого Николя еще никогда не пробовал. Ему понравилась форма бокала, и он покрутил его в ладони, как — он видел — делают другие, завороженно глядя на янтарные волны.
У Жако был страшный беспорядок, за что хозяин рассеянно извинился. Он предложил Николя выпить, надеясь на отрицательный ответ. Николя рассматривал берлогу старого холостяка — всюду громоздились документы, на которые Жако уже давно не обращал внимания.
— До сегодняшнего дня лечение шло, как планировалось.
— Мне будут делать переливание крови.
— А врач что говорит?
— Он говорит, что надо бороться, не опускать руки и все будет хорошо.
— А почему ты считаешь, что он не прав?
— Потому что когда у тебя рак, ты знаешь.
То, чего Николя так опасался, не случилось, все произошло совершенно по-другому.
Смутная волна коньячного тепла успокоила его в самый неожиданный момент. Избавившись от своих страхов, он смог сосредоточиться на словах собеседника. До него дошел неискаженный, ясный смысл сообщения. Он слышал не только каждое слово, но ритм фразы, тон и даже пунктуацию — запятые, многоточия, не говоря уже о паузах, молчании и вздохах, которые были красноречивее всего остального. И никакого желания сбежать.
Наконец-то он может кого-то выслушать. До последнего слова. Большего от него и не требовалось.
В половине первого Николя уже вернулся в офис, его переполняло то, что он только что услышал. Теперь у него был ответ на вопрос: «Почему я?» Родственник не смог бы этого вынести.
Жако выбрал Николя, чтобы объявить ему, что он складывает оружие. Больше он не будет сопротивляться смерти, если она решит прийти за ним, даже если она заявится раньше назначенного срока. Впервые Жако говорил об этом как о само собой разумеющемся — срочно вызвал кого-то, чтобы официально сообщить о своей капитуляции. Николя совершенно не пытался ему противоречить, боясь сбиться на нравоучения о надежде, которые бы только усугубили проблему.
Теперь он стал хранителем его покорности судьбе, его уныния, и это неожиданно вытеснило его собственную старую подругу тревогу, отложило ее на будущее. Николя вымотался, к тому же действие алкоголя давало себя знать, и он решил, что имеет полное право провести пару часов в тиши своего кабинета.
— Когда я хотела отменить обед, Алиса уже ушла, а по мобильному она не отвечает.
— И что мне теперь делать? — спросил Николя, подавляя зевоту.
— Она, должно быть, ждет вас в ресторане, она назначила на час. Если вы пойдете туда прямо сейчас, есть вероятность, что ей не придется вас ждать.
Он снова пересек холл по направлению к выходу, преследуемый взглядом Жако. За последние несколько часов Николя Гредзински перестал быть бессмертным. Неожиданно он задумался, не была ли его вечная тревога непреодолимым страхом смерти или, наоборот, извращенным способом забыть о смерти.
— Столик мадам… Я не знаю ее фамилии… Секретарша господина Броатье.
— Я вас провожу.
Она уже была там — свежая, сияющая улыбкой, с миндалевидными глазами и с совсем коротко остриженными волосами. Высокая, стройная, загорелая — прямо спичка.
— Я очень рада, что вам удалось вырваться.
— Люблю неожиданные приглашения. А тут неплохо после нашей столовой.
— Я никак не соберусь туда зайти, слишком много встреч вне офиса. Давайте закажем сразу, у меня всего час.
Она подозвала официанта и заказала жареное мясо без соуса, Николя едва хватило времени разглядеть в меню филе трески с белыми грибами.
— Что вы будете пить?
— Красное вино, несмотря на рыбу, — произнес он как нечто само собой разумеющееся.
Наверное, он должен был выбрать бутылку, но Алиса, не задумываясь, взяла карту вин, что его вполне устроило — он ничего в этом не понимал, а сейчас ему предстоит узнать, что предпочитают высшие эшелоны власти.
— Тальбо 82.
Она протянула сомелье винную карту и без паузы перешла к разговору о том, что в отделе связей с общественностью не хватает общения. Николя улыбался, чтобы сделать ей приятное, и расслабился — ее голос растворялся в легком гуле, а смысл сообщения, которое должно было последовать за расплывчатым вступлением, не слишком его интересовал. Снова появился сомелье с дорогой бутылкой в руке и церемонно нацедил несколько капель в бокал Алисы, которая великолепно игнорировала его присутствие, поднося бокал к губам. Но и сейчас Николя смотрел на нее слегка отстраненно. Последний раз, когда он пробовал вино, сидя напротив женщины, именно дама потом указала ему на то, что оно отдает пробкой.
— Хорошее, — на секунду прервалась она и тут же перешла к сложностям в художественном отделе.
Он поднес бокал к губам, сделал глоток тальбо 82 и слегка задержал во рту, перед тем как проглотить.
— Скажите, Николя… Ведь я могу называть вас Николя?
— Что, простите?
— Я только спросила, могу ли называть вас Николя.
— Вы сказали, что это хорошее вино?
— Что-то не так?.. — забеспокоилась она, снова отпивая из бокала.
Он сделал еще глоток, потом другой, попытался удержать их на мгновение, но потом они утекли в горло, и ему пришлось допить бокал. Он не разбирался в вине, в том, какие ощущения оно должно вызывать. Он не отличил бы платья вина от его ножек, нашел бы танин во фруктовом вине, перепутал бы сорт с миллезимом. Но при этом он не сомневался, что сейчас исключительный момент. Он закрыл глаза и снова открыл, уставившись на свой бокал — вновь полный, как по мановению волшебной палочки.
— Тарелка спагетти с базиликом летним вечером после бассейна — это хорошо. Горячее полотенце к щекам после бритья — это хорошо. Выиграть обводку на тай-брейке — это хорошо. Но вино, которое вы выбрали, выходит за рамки этой категории, мы приближаемся к чуду. Это волшебная сказка с замком, принцессой и драконом, все это есть в одном бокале. Самое худшее — я даже не могу сказать, доставляет ли мне это удовольствие. Наоборот, если бы меня заставили описать, что я чувствую именно в эту минуту, я бы сказал, что грусть.
— ?..
— Когда невеста идет под венец, хочется рыдать. Всеобщее ликование затуманивает взгляд. Грустно, потому что мне понадобилось сорок лет, чтобы дожить до этого дня, грустно, потому что до сих пор мне не встречалось бутылок из этой категории, грустно, когда я представляю всех, кто пьет это каждый день, не понимая, что они держат в руках. Грустно, наконец, потому, что теперь я буду знать, что это существует и придется с этим жить, то есть без.
— Возвращаясь к тому, что вы сказали насчет художественного отдела, если там проблемы, то деньгами их не решить. Наймите человека, который найдет общий язык с директором типографии, который знает, как устроена ротационная машина, и таким образом вы сэкономите. У вас есть люди, которые работают, найдите тех, кто будет заставлять их работать.
И тут же пожалел о том, что произнес последнюю фразу. Не хватало еще, чтобы Алиса услышала в этом:
— Вам не кажется, что собрание было каким-то тяжелым? Это сведение счетов… Я хорошо отношусь к Бардану, но иногда он идет на принцип по таким мелочам. Дело чести, совсем как в Средние века.
По венам Николя уже бежало вино, он чувствовал уверенность в себе, был готов на любую вольность.
— Бардан решил быть высокомерным, так обычно поступают посредственности. Подчеркивать свою власть перед подчиненными — значит иметь раболепство в крови. Мне не кажется, что он некомпетентен, просто если бы он был чуть-чуть уверенней в себе, он смог бы нормально руководить всей командой.
— Вы бы хотели его сменить?
— ?..
— …
— Вам нужен не я, вам просто не нужен он.
— На его месте должен быть энергичный человек.
— Это идея Броатье?
— Да.
— Проблема в том, что я не амбициозен.
— Но вам нравится тальбо 82.
— Еще больше мне нравится душевное спокойствие, впрочем, для меня это пока в новинку.
Алиса торопливо встала — ничто больше не удерживало ее за этим столом. Николя обещал ей позвонить до конца недели и дать ответ. Он заказал сыр, только для того, чтобы прикончить полупустую бутылку. Не могло быть и речи о том, чтобы оставить хоть каплю. Он переживал самое изысканное опьянение и пил один, не нуждаясь ни в чем, — этого чувства безнаказанности не хватало ему всю жизнь. Никакого Мерго в поле зрения, ни коллег из столовой с их плоскими шуточками — он больше не чувствовал себя виноватым. В памяти всплыли слова Лорен: «Что бы вы ни делали, не выставляйте это напоказ. Не потому, что стыдно, а просто чтобы не доставлять им удовольствия». Обычная фраза, соединившись с ценной молекулой алкоголя, приняла неожиданные размеры. В голове роились туманные идеи, и все умственные построения закружились в бешеном танце. Он вышел из ресторана в приподнятом настроении, добравшись до «Группы», купил в кафе по банке кока-колы и Heineken, зашел в кабинет Жозе, у которого хранились инструменты технической службы. Там Николя одолжил ножницы для тонкого металла и «шкурку», клятвенно пообещав вернуть все до вечера.
Через полчаса, надежно укрывшись в своем кабинете, Николя приступил к операции над банкой из-под кока-колы, предварительно вылитой в раковину. Ножницами он проделал дырку в днище, аккуратно отрезал низ, потом верх, стараясь не оставлять заусенцев. Под конец рассек цилиндр сверху вниз и открыл его, как ракушку. Не считая нескольких зазубрин, ему удалось не поцарапать банку. Приближался момент истины, Николя аж разволновался, как давно он не делал ничего своими руками! А эта штука уж точно была самым прекрасным предметом, который он когда-либо видел. В этот разверстый цилиндр он вставил полную банку «хайнекен», и произошло чудо — красное платье колы пришлось впору зеленому «хайнекену». Осталось только сжать створки ракушки, и полная банка исчезла в пустой. Так Николя Гредзински изобрел ловушку для пива. Чтобы отпраздновать это событие, он сорвал чеку с кока-колы, и в награду она одарила его прохладной хмельной горечью.
В кабинет заглянула Мюриэль:
— Везет вам, вы можете пить настоящую колу, а я вынуждена глотать колу-лайт, иначе у меня все калории откладываются в бедра.
Осталось завоевать мир.
— Двойной пастис и много льда.
С приближением лета этот напиток стал нормой, его заказывал не только Николя, Жозе потягивал уже второй стакан. Маркеши и Арно остались верны ежевечернему пиву, Режина и Сандрин — киру.
— Что вы делаете в выходные? — спросила Режина.
— Ты уже думаешь о выходных?
— Как обычно, иначе не дотяну до конца недели.
— Я в субботу еду за город с детьми, — сообщил Арно.
— А ты, Николя?
— Вся неделя слишком странная, поэтому я пока не строю никаких планов.
— А ты, Сандрин?
— Иду на ярмарку со своим возлюбленным.
— Я бы с удовольствием пошла с вами, — заметила Режина.
Николя рассеянно их слушал — горячая волна поднималась по венам и заполняла сосуды головного мозга. Опьянение надо будить нежно и сладострастно.
— В выходные — просто отдых, — объявил Жозе. — Я взял в прокате пять видеокассет, все для смены обстановки. Буду перемежать их сиестами до воскресного вечера. Когда у меня страшный недосып, это очень помогает.
Недосып? Зачем вообще спать, задумался Николя. Интересно, Лорен когда-нибудь спит? Этой ночью она откланялась, как только бар закрылся, не предложив ему продолжить. В глазах у Николя все плыло, и он еле ворочал языком — какое уж тут продолжение? Он нашел номер мобильного, который она положила ему в карман пиджака, до того как погрузить его в такси.
— А вы, месье Маркеши, что делаете в выходные? Его единственного никто не называл на «ты» и по имени — сам того не замечая, он создал дистанцию. Мысль о том, что какой-нибудь такой Маркеши может познакомиться с Лорен, не дрогнув, предложить ей выпить и затащить в постель, просто бесила Николя. Все эти Маркеши выводили его из себя. Он представлял собой механизм, который ничто не остановит — он не утонет в стакане воды, ничто не испортит его прекрасного настроения, его предпринимательские таланты служили ему броней, защищали его от сомнений и всех мелких смешных горестей. Николя решил не давать ему спуску — Маркеши довольствовался их обществом только для того, чтобы покрасоваться перед публикой, одержать еще одну победу и задешево заставить восхищаться собой.