На мониторе были видны лишь пузыри и пена. Тэлли нажал запуск пленки, и изображение запрыгало.
— Вот приманка, — он указал на мелькание чего-то плотного и блестящего. На черно-белом экране это изображение было темно-серым. В следующем кадре приманка исчезла, затем появилась снова вверху экрана. Тэлли указал на низ экрана: — Теперь смотрите.
Снизу появился сероватый горб и в отрывистом пульсе движения кадров стал подниматься до тех пор, пока не заполнил весь экран. Кадры менялись, а сероватая тень продолжала ползти вверх. Затем низ экрана заполнился чем-то беловатым, закругленным сверху. Оно двигалось все выше и выше, как будто для того, чтобы заполнить весь экран.
Объект, наверно, удалился от камеры, потому что постепенно изображение расширилось и предмет предстал как совершенный круг беловатого оттенка, а в его центре располагался другой круг, чернее эбенового дерева.
— О господи, — выдохнул Шарп. — Это глаз?
Тэлли кивнул.
— Каковы его размеры? — спросил Дарлинг.
— Трудно сказать, — ответил Тэлли. — Там нет ничего, с чем его можно было бы сравнить. Но если фокусное расстояние камеры около шести футов и глаз заполняет весь кадр, значит, он должен быть... вот таким. — Он раздвинул руки на два фута и некоторое время смотрел на них, будто не в состоянии поверить размеру, который сам изобразил. А потом голосом, почти не отличающимся от шепота, продолжил: — Эта тварь, вероятно, длиной в девяносто футов, а то и больше. — Он взглянул на Дарлинга. — Она может быть длиной в сто футов...
— Мы на коленях возблагодарим Бога, что нам не пришлось столкнуться с этим ублюдком более близко, — покачал головой Дарлинг. Затем он повернулся и поднялся в рулевую рубку.
Начинался рассвет. Небо на востоке просветлело, став серо-голубым, и восходящее солнце провело розовую полосу над горизонтом.
Дарлинг нажал на кнопку стартера и ожидал услышать предупреждающий звонок из машинного отсека и урчащий кашель заработавшего двигателя.
Но он услышал лишь щелчок, и больше ничего.
Он вновь нажал на кнопку. На сей раз вообще никакого звука. Дарлинг несколько раз выругался про себя, а потом стукнул ладонью по штурвалу. Как только он понял, что двигатель не заводится, он сообразил почему. Отсутствовал шум генератора. Тишина давала понять, что в какой-то момент ночью генератор остался без горючего. Батареи автоматически включились, но, опустошаемые в течение многих часов освещением, холодильником, эхолотом и рыбоискателем, они постепенно иссякли. Они все еще давали некоторую энергию, но не могли выработать ее достаточно, чтобы завести большой дизельный двигатель.
Успокоившись, Дарлинг стал размышлять, какую из двух полностью заряженных батарей компрессора будет легче передвинуть к основному двигателю, выбрал одну из них и мысленно проследил всю процедуру демонтажа батареи с креплений, продвижения через путаницу механизмов в машинном отсеке и установки рядом с двигателем.
Это была изнурительная работа, но это — еще не конец света.
Когда он проходил по рулевой рубке, направляясь вниз, в машинное отделение, ему пришло в голову, что следует выключить все приборы в целях экономии энергии. Вся сила новой батареи должна быть направлена на зажигание двигателя. Он повернул рычаг эхолота, и самописец остановился. Выключатель рыбоискателя находился дальше. Когда Вип дотянулся до него, его взгляд задержался на экране.
Экран не был пуст. Мгновение Вип думал: это хорошо, жизнь возвращается. Но он всмотрелся более внимательно и понял, что никогда не видел на экране подобного изображения. Не было маленьких точек, свидетельствовавших о присутствии отдельных рыб, или пятен, которые показывали косяки более крупных существ. Изображение на экране было единой плотной массой, массой чего-то живого. Что-то всплывало к поверхности, и всплывало очень быстро.
49
50
51
52
53
54
— Вот приманка, — он указал на мелькание чего-то плотного и блестящего. На черно-белом экране это изображение было темно-серым. В следующем кадре приманка исчезла, затем появилась снова вверху экрана. Тэлли указал на низ экрана: — Теперь смотрите.
Снизу появился сероватый горб и в отрывистом пульсе движения кадров стал подниматься до тех пор, пока не заполнил весь экран. Кадры менялись, а сероватая тень продолжала ползти вверх. Затем низ экрана заполнился чем-то беловатым, закругленным сверху. Оно двигалось все выше и выше, как будто для того, чтобы заполнить весь экран.
Объект, наверно, удалился от камеры, потому что постепенно изображение расширилось и предмет предстал как совершенный круг беловатого оттенка, а в его центре располагался другой круг, чернее эбенового дерева.
— О господи, — выдохнул Шарп. — Это глаз?
Тэлли кивнул.
— Каковы его размеры? — спросил Дарлинг.
— Трудно сказать, — ответил Тэлли. — Там нет ничего, с чем его можно было бы сравнить. Но если фокусное расстояние камеры около шести футов и глаз заполняет весь кадр, значит, он должен быть... вот таким. — Он раздвинул руки на два фута и некоторое время смотрел на них, будто не в состоянии поверить размеру, который сам изобразил. А потом голосом, почти не отличающимся от шепота, продолжил: — Эта тварь, вероятно, длиной в девяносто футов, а то и больше. — Он взглянул на Дарлинга. — Она может быть длиной в сто футов...
— Мы на коленях возблагодарим Бога, что нам не пришлось столкнуться с этим ублюдком более близко, — покачал головой Дарлинг. Затем он повернулся и поднялся в рулевую рубку.
Начинался рассвет. Небо на востоке просветлело, став серо-голубым, и восходящее солнце провело розовую полосу над горизонтом.
Дарлинг нажал на кнопку стартера и ожидал услышать предупреждающий звонок из машинного отсека и урчащий кашель заработавшего двигателя.
Но он услышал лишь щелчок, и больше ничего.
Он вновь нажал на кнопку. На сей раз вообще никакого звука. Дарлинг несколько раз выругался про себя, а потом стукнул ладонью по штурвалу. Как только он понял, что двигатель не заводится, он сообразил почему. Отсутствовал шум генератора. Тишина давала понять, что в какой-то момент ночью генератор остался без горючего. Батареи автоматически включились, но, опустошаемые в течение многих часов освещением, холодильником, эхолотом и рыбоискателем, они постепенно иссякли. Они все еще давали некоторую энергию, но не могли выработать ее достаточно, чтобы завести большой дизельный двигатель.
Успокоившись, Дарлинг стал размышлять, какую из двух полностью заряженных батарей компрессора будет легче передвинуть к основному двигателю, выбрал одну из них и мысленно проследил всю процедуру демонтажа батареи с креплений, продвижения через путаницу механизмов в машинном отсеке и установки рядом с двигателем.
Это была изнурительная работа, но это — еще не конец света.
Когда он проходил по рулевой рубке, направляясь вниз, в машинное отделение, ему пришло в голову, что следует выключить все приборы в целях экономии энергии. Вся сила новой батареи должна быть направлена на зажигание двигателя. Он повернул рычаг эхолота, и самописец остановился. Выключатель рыбоискателя находился дальше. Когда Вип дотянулся до него, его взгляд задержался на экране.
Экран не был пуст. Мгновение Вип думал: это хорошо, жизнь возвращается. Но он всмотрелся более внимательно и понял, что никогда не видел на экране подобного изображения. Не было маленьких точек, свидетельствовавших о присутствии отдельных рыб, или пятен, которые показывали косяки более крупных существ. Изображение на экране было единой плотной массой, массой чего-то живого. Что-то всплывало к поверхности, и всплывало очень быстро.
49
Зверь, как торпеда, рванулся вверх. Случайный наблюдатель мог бы подумать, что это отступление, потому что существо двигалось спиной вперед, но это не было отступлением. Природа устроила гигантского кальмара так, что он с большей скоростью и умением двигался именно спиной вперед. Он нападал, и его треугольный хвост напоминал наконечник стрелы, летящей к цели. Зверь был более ста футов длиной от когтей на щупальцах до кончика хвоста и весил дюжину тонн. Но он не имел представления о своих размерах и о том, что является самым крупным животным в море.
Сейчас его щупальца были оттянуты назад, а руки сведены вместе. Волочащийся хвост для увеличения скорости принял обтекаемую форму.
Химические процессы в его организме оживились, и окраска зверя менялась много раз, по мере того как его чувства старались расшифровать противоречивые сигналы. Вначале появился неотразимый импульс к размножению, затем недоумение, когда животное пыталось спариться и не смогло осуществить это, затем замешательство, когда незнакомый предмет продолжал испускать призывный след, затем беспокойство, когда кальмар пытался отбросить от себя незнакомца и не мог этого сделать, потому что предмет прикрепился к нему как паразит, затем ярость, когда животное поняло угрозу, исходящую от этого предмета, и при помощи клюва и рук приступило к уничтожению угрозы.
Теперь осталась лишь ярость, и то была ярость иного характера. Тело зверя окрасилось в глубокий, зловещий красный цвет.
Раньше гигантский кальмар всегда реагировал на импульсы ярости мгновенными взрывами приступов разрушения, которые поглощали его гнев. Но на этот раз ярость не ослабевала, она становилась все сильнее и сильнее. И теперь она имела цель.
И поэтому в животном пробудился охотник, гонимый желанием принести не только разрушение, но и смерть.
Сейчас его щупальца были оттянуты назад, а руки сведены вместе. Волочащийся хвост для увеличения скорости принял обтекаемую форму.
Химические процессы в его организме оживились, и окраска зверя менялась много раз, по мере того как его чувства старались расшифровать противоречивые сигналы. Вначале появился неотразимый импульс к размножению, затем недоумение, когда животное пыталось спариться и не смогло осуществить это, затем замешательство, когда незнакомый предмет продолжал испускать призывный след, затем беспокойство, когда кальмар пытался отбросить от себя незнакомца и не мог этого сделать, потому что предмет прикрепился к нему как паразит, затем ярость, когда животное поняло угрозу, исходящую от этого предмета, и при помощи клюва и рук приступило к уничтожению угрозы.
Теперь осталась лишь ярость, и то была ярость иного характера. Тело зверя окрасилось в глубокий, зловещий красный цвет.
Раньше гигантский кальмар всегда реагировал на импульсы ярости мгновенными взрывами приступов разрушения, которые поглощали его гнев. Но на этот раз ярость не ослабевала, она становилась все сильнее и сильнее. И теперь она имела цель.
И поэтому в животном пробудился охотник, гонимый желанием принести не только разрушение, но и смерть.
50
Тысяча футов, сообразил Дарлинг, сверившись с рыбоискателем. Тварь находится на глубине тысячи футов и поднимается с быстротою пули. У них есть пять минут, не больше, а возможно, и меньше.
Вип спрыгнул вниз, в каюту.
— Приготовь багор, Маркус, — скомандовал он. — И проверь детонатор.
— Что случилось? — спросил Тэлли.
— Этот ублюдок опять идет на нас, — ответил Дарлинг. — А моя чертова батарея села.
Он скрылся в машинном отсеке.
Устройство казалось элементарным, но должно было сработать. Как только воздух попадет на фосфор, вещество воспламенится и вызовет мгновенную цепную реакцию. «Семтекс» взорвется. Все, что им нужно сделать, это добиться, чтобы зверь прокусил пузырек или раздавил его своими щупальцами.
Им нужно лишь подать взрывчатку стофутовому чудовищу и отпрыгнуть в сторону прежде, чем их разорвет в клочья.
Только и всего.
Шарп внезапно ощутил тошноту. Он взглянул на спокойное море, пятнистое от лучей восходящего солнца. Все было так мирно. Откуда Вип взял, что тварь поднимается? Как он мог быть уверен в этом? Может быть, он видел на экране кита?
«Перестань, — сказал себе Шарп. — Перестань фантазировать и будь готов».
Устройство сработает. Должно сработать.
Он задержался, только чтобы проверить, что присоединил кабели верно — положительный к положительному полюсу, а отрицательный к отрицательному, — и привинтил батарею.
Затем он поднялся на ноги и помчался вверх по трапу.
Вип спрыгнул вниз, в каюту.
— Приготовь багор, Маркус, — скомандовал он. — И проверь детонатор.
— Что случилось? — спросил Тэлли.
— Этот ублюдок опять идет на нас, — ответил Дарлинг. — А моя чертова батарея села.
Он скрылся в машинном отсеке.
* * *
Шарп поднялся на крыло ходового мостика, поднял багор и осмотрел бомбу. Паста из глицерина и газолина затвердела, но все еще была влажной, и он ровно размазал ее по верхнему концу взрывчатки. Затем вдавил пузырек поглубже в пасту так, чтобы он не смог выпасть, даже если придется размахивать багром.Устройство казалось элементарным, но должно было сработать. Как только воздух попадет на фосфор, вещество воспламенится и вызовет мгновенную цепную реакцию. «Семтекс» взорвется. Все, что им нужно сделать, это добиться, чтобы зверь прокусил пузырек или раздавил его своими щупальцами.
Им нужно лишь подать взрывчатку стофутовому чудовищу и отпрыгнуть в сторону прежде, чем их разорвет в клочья.
Только и всего.
Шарп внезапно ощутил тошноту. Он взглянул на спокойное море, пятнистое от лучей восходящего солнца. Все было так мирно. Откуда Вип взял, что тварь поднимается? Как он мог быть уверен в этом? Может быть, он видел на экране кита?
«Перестань, — сказал себе Шарп. — Перестань фантазировать и будь готов».
Устройство сработает. Должно сработать.
* * *
Дарлинг полз по машинному отделению и толкал перед собой тяжелую батарею. Костяшки на руках кровоточили, а ноги сводила судорога. Когда Вип счел, что батарея поставлена достаточно близко, чтобы кабели достали до нее, он отвинтил севшую батарею с ее основания. Ему было все равно, если новая батарея сорвется с места или перевернется, — как только он запустит двигатель, она больше не понадобится.Он задержался, только чтобы проверить, что присоединил кабели верно — положительный к положительному полюсу, а отрицательный к отрицательному, — и привинтил батарею.
Затем он поднялся на ноги и помчался вверх по трапу.
51
Добыча была прямо над ним.
Он видел ее своими глазами, чувствовал ее сенсорами своего тела. Он не задержался, чтобы разобраться в том, какая это добыча, не искал признаков жизни или запаха пищи.
Но добыча была незнакомой, поэтому инстинкт приказал зверю быть осторожным и вначале оценить ее. И подобно тому, как акула кружит около незнакомых объектов, как кит испускает звуковые импульсы и расшифровывает отраженные сигналы, Architeutis dux прошел один раз под добычей и осмотрел ее. Сила его движения послала вверх волны.
Но внезапно добыча над ним разразилась ревом и начала двигаться.
Зверь расценил шум и движение как признаки бегства. Он быстро распустил воронку в животе, сократил тело и бросился в атаку.
Он видел ее своими глазами, чувствовал ее сенсорами своего тела. Он не задержался, чтобы разобраться в том, какая это добыча, не искал признаков жизни или запаха пищи.
Но добыча была незнакомой, поэтому инстинкт приказал зверю быть осторожным и вначале оценить ее. И подобно тому, как акула кружит около незнакомых объектов, как кит испускает звуковые импульсы и расшифровывает отраженные сигналы, Architeutis dux прошел один раз под добычей и осмотрел ее. Сила его движения послала вверх волны.
Но внезапно добыча над ним разразилась ревом и начала двигаться.
Зверь расценил шум и движение как признаки бегства. Он быстро распустил воронку в животе, сократил тело и бросился в атаку.
52
Дарлинг почувствовал, как вздыбилось над водой судно. У него перехватило дыхание, он нажал кнопку и через секунду услышал урчание большого дизельного двигателя. Не собираясь ждать, пока двигатель прогреется, он двинул рычаг дроссельной заслонки и навалился на него.
Вначале судно рванулось вперед, а потом внезапно резко остановилось, будто удерживаемое кормовым якорем. Оно осело назад, нос поднялся, и Дарлинга швырнуло на переборку. Затем судно вновь подалось вперед и зарылось носом в воду. Но оно все еще оставалось на месте.
Высота звука двигателя изменилась, вместо рева он начал жалобно выть, потом сбиваться, дважды кашлянул и заглох; судно замерло.
«Бог ты мой, — подумал Дарлинг, — тварь сломала винт, или защемила его, или пригнула к валу». Внезапно его прошиб озноб.
Он зашел в каюту и через нее вышел на корму.
Тэлли стоял у среднего трюма, онемело уставившись в море.
— Где он? Я думал, вы сказали...
— Прямо под нами, — ответил Дарлинг. — Он основательно надул нас.
Вип прошел на корму и посмотрел через транец в воду. В нескольких футах под трапом для ныряния, вытягиваясь из-под судна как змея, выглядывал кончик щупальца.
Стоя рядом с Дарлингом, Тэлли предположил:
— Он, наверно, пытался схватить винт.
— А теперь потерял одну руку. Может быть, это его отпугнет.
— Нет, не отпугнет. Это только разъярит его, вот и все.
Дарлинг взглянул вверх, на крыло мостика, и увидел Шарпа, стоящего у перил с винтовкой Мэннинга в руках. Он начал подниматься по трапу, но услышал, что Тэлли позвал его:
— Капитан...
— Что?
— Я сожалею. Это все была моя...
— Забудьте об этом. Сожаление — это потеря времени, а у нас его мало. Наденьте спасательный жилет.
— Разве мы тонем?
— Пока еще нет.
Багор стоял вертикально в стойке для удилищ, и Дарлинг взял его и взвесил на руке.
— Я сделаю это, — заявил Шарп, указывая на бомбу на конце багра.
— Нет, Маркус, — возразил Дарлинг и попытался улыбнуться. — Это исключительное право капитана.
Тогда они оба посмотрели на воду. Солнце вышло из-за горизонта и поблекло из оранжевого до золотого; оттенок моря изменился, серые краски уступили место цвету голубой стали.
Он не лишился возможности действовать — он не чувствовал потери сил. Он понял одно: то, что он считал добычей, было больше чем добыча. Это был враг.
Тварь вновь поднялась к поверхности.
— Нет!
Они мгновенно повернулись, взглянули на корму и застыли.
Что-то взбиралось на судно через фальшборт. Мгновение казалось, что оно растекается по палубе, как гигантский пурпурный слизняк. Затем его передняя часть закрутилась назад, как губа, и оно начало подниматься и разворачиваться в стороны, как веер, пока не достигло четырех футов в ширину и восьми футов в высоту и не закрыло солнечные лучи. Оно было покрыто дрожащими кольцами, напоминавшими голодные рты, и в каждом кольце Дарлинг мог разглядеть сверкающий янтарный клинок.
— Стреляй в него, Маркус! — закричал Дарлинг. — Стреляй!
Но Шарп стоял с открытым ртом, загипнотизированный увиденным, винтовка бесполезно лежала в его руках. Тэлли услышал что-то, повернулся налево и завизжал. Посередине судна на борт скользило второе щупальце.
Визг вывел Шарпа из ступора, он круто повернулся и сделал три выстрела. Одна пуля пролетела слишком высоко; вторая попала в переборку и отскочила рикошетом прочь; третья попала точно в середину расширения на конце щупальца. Плоть не отреагировала, не начала кровоточить, дергаться или сворачиваться. Она просто поглотила пулю.
Щупальца все больше и больше взгромождались на борт судна, извиваясь змеями и падая кучей пурпурной плоти, каждый атом которой двигался, пульсировал и дрожал, словно у каждого атома была своя цель. Казалось, что они почуяли на борту судна движение и жизнь: расширения на концах щупалец наклонились и начали продвигаться на кольцах вперед, как рыскающие пауки.
Тэлли был будто парализован. Он не отстранялся, не двигался, он застыл на месте.
— Док, — закричал Дарлинг, — бегите оттуда, черт вас подери!
Оба щупальца сгрудились на корме, на краткий миг замерли, как будто тварь задумалась, а затем внезапно растянулись; их мускулы напряглись, и корма была прижата вниз. Океан позади «Капера» поднялся вверх, будто в его недрах рождалась гора. Послышался всасывающий звук и рев.
— Господи Иисусе, — завопил Дарлинг, — он поднимается на борт! — и попятился, держа багор на уровне плеча, как копье.
Вначале они увидели руки, семь хлещущих рук, которые ухватились за корму и, как атлет, поднимающий свое тело на параллельные брусья, нажали на нее, чтобы поднять себя.
Затем Дарлинг и Шарп увидели глаз, беловато-желтый и невозможно огромный, как луна, поднимающаяся над солнцем; в его центре был зрачок бездонной черноты.
Корма осела так, что омывалась водой. Вода стала поступать на борт, потекла к носу, начала заливать кормовые трюмы.
«Он таки сделал это, — думал Дарлинг. — Этот ублюдок потопит „Капер“. А потом подберет по одному и нас».
Появился второй глаз: тварь повернула голову, и показалось, что она увидела свою жертву. Между глаз дрожали и извивались руки, а в месте соединения рук, как яблочко в мишени, ожидая пищи, рефлекторно щелкал двухфутовый острый и выступающий вперед клюв. Звук был похож на падение деревьев во время шторма, как будто огромные стволы ломались ревущим ветром.
Тэлли внезапно пришел в себя. Он повернулся, побежал к трапу и начал подниматься. Он был на полпути к крылу мостика, когда тварь увидела его.
Одно из щупалец разогнулось, поднялось в воздух и рванулось вперед, стараясь добраться до жертвы. Тэлли видел его приближение и попытался увернуться, но ноги сорвались с трапа, и он повис на руках на одной из ступенек. Щупальце обвилось вокруг трапа, вырвало его из переборки и подняло над крылом мостика вместе с Тэлли, раскачивающимся на нем, как марионетка.
— Прыгайте, док, — закричал Дарлинг, в то время как второе щупальце просвистело у него над головой и хлестнуло Тэлли.
Тэлли разжат руки и упал, ударившись ногами о забортный выступ крыла ходового мостика; секунду он висел на нем, пытаясь поймать руками поручни. Его глаза были широко распахнуты, а рот раскрыт. Затем, почти как при замедленных кадрах, он опрокинулся назад и упал в море. Щупальце раздавило трап и отбросило его.
Шарп стрелял из винтовки в зверя до тех пор, пока не кончилась обойма. Трассирующие пули устремлялись в переливающуюся плоть и исчезали в ней.
Хвост твари подталкивал тело вверх, на судно; корма опускалась все глубже и глубже. Нос поднялся над водой, снизу раздался звук разбивающихся о переборки приборов, стульев и посуды.
— Уходи, Маркус, — приказал Дарлинг.
— Уходи ты. Дай мне...
— Уходи, черт тебя подери!
Шарп взглянул на Дарлинга, хотел что-то сказать, но говорить было нечего.
Он прыгнул за борт.
Дарлинг повернулся к корме. Он с трудом удерживался на ногах, палуба выскальзывала из-под него, и он согнулся, упираясь одной ногой в поручни.
Тварь раздирала судно на куски. Щупальца били куда попало, хватая все, к чему прикасались: барабан троса, крышку люка, мачту антенны. Они раздробляли их и выбрасывали в море. Втягивая воздух в мантию и выбрасывая его из воронки, тварь издавала звуки, напоминающие хрюканье свиньи.
Но вдруг ее буйство прекратилось, будто она что-то внезапно вспомнила; громадная голова с мордой, похожей на гнездо гадюк, повернулась к Дарлингу. Щупальца хлестнули воздух, каждое ухватило по стальному пиллерсу крыла мостика. Дарлинг видел, как вздулась плоть животного, когда оно сократило мускулы. Щупальца подтянули тело наверх, и тварь бросилась вперед.
Дарлинг уперся одной ногой в поручни, а другой в палубу и поднял багор над головой, как гарпун. Он пытался определить, как далеко он находится от клюва кальмара.
Казалось, что тварь падает на него. Ее руки вытягивались вперед. Дарлинг сосредоточился только на скрежещущем клюве и нанес удар.
Багор был вырван из его рук, а сам он отброшен к железным поручням. Он видел, как одно из щупалец подняло багор и бросило его в воду.
Единственная мысль промелькнула в голове Дарлинга: «Вот теперь я умру».
Руки твари протянулись к нему. Он пригнулся, потерял равновесие, упал, скользнул через край крыла мостика и свалился на наклоненную кормовую палубу. И обнаружил, что стоит по пояс в воде. Он начал пробираться к поручням. Если бы ему удалось выпрыгнуть за борт, прочь от судна, возможно, он смог бы спрятаться среди обломков, может быть, тварь потеряет интерес, может быть...
Зверь появился из-за угла каюты, громоздясь над ней; его щупальца раскачивались из стороны в сторону, как танцующие кобры. Все семь рук, даже сочащаяся культя восьмой, протянулись к Випу, чтобы затолкать его в янтарный клюв.
Дарлинг повернулся и стал пробираться к другому борту. Одна из рук шлепнула по воде рядом с ним, он увернулся, споткнулся, но удержался на ногах. Сколько шагов нужно пройти? Пять? Десять? Он ни за что не доберется. Но Вип продолжал идти, потому что ему больше ничего не оставалось и потому что что-то в его душе отказывалось сдаваться.
Какой-то предмет загородил дорогу. Дарлинг пытался отодвинуть его, но тот оказался слишком тяжелым и не поддавался. Он посмотрел на предмет, раздумывая, нельзя ли нырнуть под него. Это оказалась оторванная крышка большого люка. На ней лежала цепная пила.
Дарлинг не колебался, не мешкал, не раздумывал. Он схватил пилу и дернул пусковой шнур. Пила включилась с первой попытки, и маленький мотор с угрожающим рычанием заработал на холостом ходу. Вип нажал на пусковой рычаг, и полотно пилы закружилось, разбрасывая капли смазки.
Дарлинг услышал свой собственный голос: «О'кей» — и повернулся лицом к врагу.
Тварь будто задержалась на мгновение, а затем, с хрюканьем выпустив воздух, рванулась на Випа.
Он вновь нажал на пусковой рычаг, и вой пилы перешел в пронзительный визг.
Одна из извивающихся рук мелькнула перед лицом Дарлинга, и он взмахнул пилой. Зубья инструмента вгрызлись в плоть, и Випа окатило вонью аммиака. Мотор работал напряженно и, казалось, замедлил темп, как будто при пилке дерева, но Дарлинг думал: «Нет, не сдавайся, только не теперь».
Высота звука мотора вновь изменилась, вновь поднялась, и зубья пилы вгрызлись глубже, бросая в лицо Дарлинга куски плоти.
Рука была отрезана и упала. У зверя вырвался звук, звук ярости и боли.
Другая рука схватила Дарлинга, потом еще одна, и он хлестал по ним пилой. При прикосновении пилы руки отдергивались и отступали, а затем, будто управляемые обезумевшим мозгом твари, вновь нападали. Град кусков плоти разразился вокруг Дарлинга, и он был залит зеленой слизью и черными чернилами.
Внезапно он почувствовал, как что-то коснулось его ноги под водой, начало ползти вверх и обхватило за пояс.
Одно из щупалец все-таки добралось до него. Вип повернулся, надеясь увидеть его и атаковать пилой раньше, чем оно прочно схватит его, но в массе сворачивающихся, извивающихся рук он не мог отличить это щупальце от других.
Обхватив человека, щупальце, как питон, начало сжимать его, и Дарлинг ощутил жгучую боль, когда крюки в каждой из круглых присосок впились в кожу. Он почувствовал, что его ноги оторвались от палубы, и понял, что, как только окажется в воздухе, его можно будет считать мертвым.
Дарлинг вывернулся так, чтобы быть лицом к щелкающему клюву. В то время как щупальце сжимало его тело и выталкивало воздух из легких, он, держа пилу перед собой, наклонился к клюву. Клюв открылся, и на секунду Дарлинг увидел дрожащий язык — розовый и похожий на терку.
— Вот тебе, — закричал Вип и вогнал пилу глубоко в разверстый клюв.
Пила захлебнулась и соскользнула; ее зубья не могли прорезаться сквозь костистый клюв. Дарлинг вновь поднял инструмент, но одна из рук мелькнула перед его лицом, обхватила его руки, вырвала пилу и отбросила ее в сторону.
«Теперь, — подумал Дарлинг, — теперь я действительно мертв».
Щупальце сжалось, и Дарлинг понял, что туман, который начал заволакивать его глаза, означает наступление забвения. Он почувствовал, как поднимается из воды, увидел клюв, тянущийся к нему, ощутил зловоние.
Он увидел один глаз твари, темный, пустой и безжалостный.
Но внезапно ему показалось, что сам зверь поднялся вверх, будто подталкиваемый снизу какой-то силой.
Разнесся звук, не похожий ни на что когда-либо слышанное Дарлингом, — какой-то внезапный рык, — и что-то огромное и сине-черное вырвалось из моря, держа кальмара во рту.
Щупальце, обхватившее Дарлинга, отчаянно искривилось, и Вип почувствовал, что летит в воздухе и падает в пустоту.
Вначале судно рванулось вперед, а потом внезапно резко остановилось, будто удерживаемое кормовым якорем. Оно осело назад, нос поднялся, и Дарлинга швырнуло на переборку. Затем судно вновь подалось вперед и зарылось носом в воду. Но оно все еще оставалось на месте.
Высота звука двигателя изменилась, вместо рева он начал жалобно выть, потом сбиваться, дважды кашлянул и заглох; судно замерло.
«Бог ты мой, — подумал Дарлинг, — тварь сломала винт, или защемила его, или пригнула к валу». Внезапно его прошиб озноб.
Он зашел в каюту и через нее вышел на корму.
Тэлли стоял у среднего трюма, онемело уставившись в море.
— Где он? Я думал, вы сказали...
— Прямо под нами, — ответил Дарлинг. — Он основательно надул нас.
Вип прошел на корму и посмотрел через транец в воду. В нескольких футах под трапом для ныряния, вытягиваясь из-под судна как змея, выглядывал кончик щупальца.
Стоя рядом с Дарлингом, Тэлли предположил:
— Он, наверно, пытался схватить винт.
— А теперь потерял одну руку. Может быть, это его отпугнет.
— Нет, не отпугнет. Это только разъярит его, вот и все.
Дарлинг взглянул вверх, на крыло мостика, и увидел Шарпа, стоящего у перил с винтовкой Мэннинга в руках. Он начал подниматься по трапу, но услышал, что Тэлли позвал его:
— Капитан...
— Что?
— Я сожалею. Это все была моя...
— Забудьте об этом. Сожаление — это потеря времени, а у нас его мало. Наденьте спасательный жилет.
— Разве мы тонем?
— Пока еще нет.
Багор стоял вертикально в стойке для удилищ, и Дарлинг взял его и взвесил на руке.
— Я сделаю это, — заявил Шарп, указывая на бомбу на конце багра.
— Нет, Маркус, — возразил Дарлинг и попытался улыбнуться. — Это исключительное право капитана.
Тогда они оба посмотрели на воду. Солнце вышло из-за горизонта и поблекло из оранжевого до золотого; оттенок моря изменился, серые краски уступили место цвету голубой стали.
* * *
Зверь корчился в темноте, обезумевший от боли и замешательства. Зеленая жидкость сочилась из культи оторванной руки.Он не лишился возможности действовать — он не чувствовал потери сил. Он понял одно: то, что он считал добычей, было больше чем добыча. Это был враг.
Тварь вновь поднялась к поверхности.
* * *
Дарлинг и Шарп осматривали море с носа судна, когда вдруг сзади раздался вопль Тэлли:— Нет!
Они мгновенно повернулись, взглянули на корму и застыли.
Что-то взбиралось на судно через фальшборт. Мгновение казалось, что оно растекается по палубе, как гигантский пурпурный слизняк. Затем его передняя часть закрутилась назад, как губа, и оно начало подниматься и разворачиваться в стороны, как веер, пока не достигло четырех футов в ширину и восьми футов в высоту и не закрыло солнечные лучи. Оно было покрыто дрожащими кольцами, напоминавшими голодные рты, и в каждом кольце Дарлинг мог разглядеть сверкающий янтарный клинок.
— Стреляй в него, Маркус! — закричал Дарлинг. — Стреляй!
Но Шарп стоял с открытым ртом, загипнотизированный увиденным, винтовка бесполезно лежала в его руках. Тэлли услышал что-то, повернулся налево и завизжал. Посередине судна на борт скользило второе щупальце.
Визг вывел Шарпа из ступора, он круто повернулся и сделал три выстрела. Одна пуля пролетела слишком высоко; вторая попала в переборку и отскочила рикошетом прочь; третья попала точно в середину расширения на конце щупальца. Плоть не отреагировала, не начала кровоточить, дергаться или сворачиваться. Она просто поглотила пулю.
Щупальца все больше и больше взгромождались на борт судна, извиваясь змеями и падая кучей пурпурной плоти, каждый атом которой двигался, пульсировал и дрожал, словно у каждого атома была своя цель. Казалось, что они почуяли на борту судна движение и жизнь: расширения на концах щупалец наклонились и начали продвигаться на кольцах вперед, как рыскающие пауки.
Тэлли был будто парализован. Он не отстранялся, не двигался, он застыл на месте.
— Док, — закричал Дарлинг, — бегите оттуда, черт вас подери!
Оба щупальца сгрудились на корме, на краткий миг замерли, как будто тварь задумалась, а затем внезапно растянулись; их мускулы напряглись, и корма была прижата вниз. Океан позади «Капера» поднялся вверх, будто в его недрах рождалась гора. Послышался всасывающий звук и рев.
— Господи Иисусе, — завопил Дарлинг, — он поднимается на борт! — и попятился, держа багор на уровне плеча, как копье.
Вначале они увидели руки, семь хлещущих рук, которые ухватились за корму и, как атлет, поднимающий свое тело на параллельные брусья, нажали на нее, чтобы поднять себя.
Затем Дарлинг и Шарп увидели глаз, беловато-желтый и невозможно огромный, как луна, поднимающаяся над солнцем; в его центре был зрачок бездонной черноты.
Корма осела так, что омывалась водой. Вода стала поступать на борт, потекла к носу, начала заливать кормовые трюмы.
«Он таки сделал это, — думал Дарлинг. — Этот ублюдок потопит „Капер“. А потом подберет по одному и нас».
Появился второй глаз: тварь повернула голову, и показалось, что она увидела свою жертву. Между глаз дрожали и извивались руки, а в месте соединения рук, как яблочко в мишени, ожидая пищи, рефлекторно щелкал двухфутовый острый и выступающий вперед клюв. Звук был похож на падение деревьев во время шторма, как будто огромные стволы ломались ревущим ветром.
Тэлли внезапно пришел в себя. Он повернулся, побежал к трапу и начал подниматься. Он был на полпути к крылу мостика, когда тварь увидела его.
Одно из щупалец разогнулось, поднялось в воздух и рванулось вперед, стараясь добраться до жертвы. Тэлли видел его приближение и попытался увернуться, но ноги сорвались с трапа, и он повис на руках на одной из ступенек. Щупальце обвилось вокруг трапа, вырвало его из переборки и подняло над крылом мостика вместе с Тэлли, раскачивающимся на нем, как марионетка.
— Прыгайте, док, — закричал Дарлинг, в то время как второе щупальце просвистело у него над головой и хлестнуло Тэлли.
Тэлли разжат руки и упал, ударившись ногами о забортный выступ крыла ходового мостика; секунду он висел на нем, пытаясь поймать руками поручни. Его глаза были широко распахнуты, а рот раскрыт. Затем, почти как при замедленных кадрах, он опрокинулся назад и упал в море. Щупальце раздавило трап и отбросило его.
Шарп стрелял из винтовки в зверя до тех пор, пока не кончилась обойма. Трассирующие пули устремлялись в переливающуюся плоть и исчезали в ней.
Хвост твари подталкивал тело вверх, на судно; корма опускалась все глубже и глубже. Нос поднялся над водой, снизу раздался звук разбивающихся о переборки приборов, стульев и посуды.
— Уходи, Маркус, — приказал Дарлинг.
— Уходи ты. Дай мне...
— Уходи, черт тебя подери!
Шарп взглянул на Дарлинга, хотел что-то сказать, но говорить было нечего.
Он прыгнул за борт.
Дарлинг повернулся к корме. Он с трудом удерживался на ногах, палуба выскальзывала из-под него, и он согнулся, упираясь одной ногой в поручни.
Тварь раздирала судно на куски. Щупальца били куда попало, хватая все, к чему прикасались: барабан троса, крышку люка, мачту антенны. Они раздробляли их и выбрасывали в море. Втягивая воздух в мантию и выбрасывая его из воронки, тварь издавала звуки, напоминающие хрюканье свиньи.
Но вдруг ее буйство прекратилось, будто она что-то внезапно вспомнила; громадная голова с мордой, похожей на гнездо гадюк, повернулась к Дарлингу. Щупальца хлестнули воздух, каждое ухватило по стальному пиллерсу крыла мостика. Дарлинг видел, как вздулась плоть животного, когда оно сократило мускулы. Щупальца подтянули тело наверх, и тварь бросилась вперед.
Дарлинг уперся одной ногой в поручни, а другой в палубу и поднял багор над головой, как гарпун. Он пытался определить, как далеко он находится от клюва кальмара.
Казалось, что тварь падает на него. Ее руки вытягивались вперед. Дарлинг сосредоточился только на скрежещущем клюве и нанес удар.
Багор был вырван из его рук, а сам он отброшен к железным поручням. Он видел, как одно из щупалец подняло багор и бросило его в воду.
Единственная мысль промелькнула в голове Дарлинга: «Вот теперь я умру».
Руки твари протянулись к нему. Он пригнулся, потерял равновесие, упал, скользнул через край крыла мостика и свалился на наклоненную кормовую палубу. И обнаружил, что стоит по пояс в воде. Он начал пробираться к поручням. Если бы ему удалось выпрыгнуть за борт, прочь от судна, возможно, он смог бы спрятаться среди обломков, может быть, тварь потеряет интерес, может быть...
Зверь появился из-за угла каюты, громоздясь над ней; его щупальца раскачивались из стороны в сторону, как танцующие кобры. Все семь рук, даже сочащаяся культя восьмой, протянулись к Випу, чтобы затолкать его в янтарный клюв.
Дарлинг повернулся и стал пробираться к другому борту. Одна из рук шлепнула по воде рядом с ним, он увернулся, споткнулся, но удержался на ногах. Сколько шагов нужно пройти? Пять? Десять? Он ни за что не доберется. Но Вип продолжал идти, потому что ему больше ничего не оставалось и потому что что-то в его душе отказывалось сдаваться.
Какой-то предмет загородил дорогу. Дарлинг пытался отодвинуть его, но тот оказался слишком тяжелым и не поддавался. Он посмотрел на предмет, раздумывая, нельзя ли нырнуть под него. Это оказалась оторванная крышка большого люка. На ней лежала цепная пила.
Дарлинг не колебался, не мешкал, не раздумывал. Он схватил пилу и дернул пусковой шнур. Пила включилась с первой попытки, и маленький мотор с угрожающим рычанием заработал на холостом ходу. Вип нажал на пусковой рычаг, и полотно пилы закружилось, разбрасывая капли смазки.
Дарлинг услышал свой собственный голос: «О'кей» — и повернулся лицом к врагу.
Тварь будто задержалась на мгновение, а затем, с хрюканьем выпустив воздух, рванулась на Випа.
Он вновь нажал на пусковой рычаг, и вой пилы перешел в пронзительный визг.
Одна из извивающихся рук мелькнула перед лицом Дарлинга, и он взмахнул пилой. Зубья инструмента вгрызлись в плоть, и Випа окатило вонью аммиака. Мотор работал напряженно и, казалось, замедлил темп, как будто при пилке дерева, но Дарлинг думал: «Нет, не сдавайся, только не теперь».
Высота звука мотора вновь изменилась, вновь поднялась, и зубья пилы вгрызлись глубже, бросая в лицо Дарлинга куски плоти.
Рука была отрезана и упала. У зверя вырвался звук, звук ярости и боли.
Другая рука схватила Дарлинга, потом еще одна, и он хлестал по ним пилой. При прикосновении пилы руки отдергивались и отступали, а затем, будто управляемые обезумевшим мозгом твари, вновь нападали. Град кусков плоти разразился вокруг Дарлинга, и он был залит зеленой слизью и черными чернилами.
Внезапно он почувствовал, как что-то коснулось его ноги под водой, начало ползти вверх и обхватило за пояс.
Одно из щупалец все-таки добралось до него. Вип повернулся, надеясь увидеть его и атаковать пилой раньше, чем оно прочно схватит его, но в массе сворачивающихся, извивающихся рук он не мог отличить это щупальце от других.
Обхватив человека, щупальце, как питон, начало сжимать его, и Дарлинг ощутил жгучую боль, когда крюки в каждой из круглых присосок впились в кожу. Он почувствовал, что его ноги оторвались от палубы, и понял, что, как только окажется в воздухе, его можно будет считать мертвым.
Дарлинг вывернулся так, чтобы быть лицом к щелкающему клюву. В то время как щупальце сжимало его тело и выталкивало воздух из легких, он, держа пилу перед собой, наклонился к клюву. Клюв открылся, и на секунду Дарлинг увидел дрожащий язык — розовый и похожий на терку.
— Вот тебе, — закричал Вип и вогнал пилу глубоко в разверстый клюв.
Пила захлебнулась и соскользнула; ее зубья не могли прорезаться сквозь костистый клюв. Дарлинг вновь поднял инструмент, но одна из рук мелькнула перед его лицом, обхватила его руки, вырвала пилу и отбросила ее в сторону.
«Теперь, — подумал Дарлинг, — теперь я действительно мертв».
Щупальце сжалось, и Дарлинг понял, что туман, который начал заволакивать его глаза, означает наступление забвения. Он почувствовал, как поднимается из воды, увидел клюв, тянущийся к нему, ощутил зловоние.
Он увидел один глаз твари, темный, пустой и безжалостный.
Но внезапно ему показалось, что сам зверь поднялся вверх, будто подталкиваемый снизу какой-то силой.
Разнесся звук, не похожий ни на что когда-либо слышанное Дарлингом, — какой-то внезапный рык, — и что-то огромное и сине-черное вырвалось из моря, держа кальмара во рту.
Щупальце, обхватившее Дарлинга, отчаянно искривилось, и Вип почувствовал, что летит в воздухе и падает в пустоту.
53
— Тащи! — закричал Шарп.
Тэлли опустил руку в воду, отыскивая ремень Дарлинга. Нащупав его, он потянул и с помощью Шарпа, поддерживающего Дарлинга за руки, вытащил его на перевернутую крышку люка. Крышку заливало водой, но дерево, из которого ее сделали, было толстым и прочным, а сама она — достаточно большой, чтобы на ней поместились трое мужчин.
Рубашка Випа была разодрана в клочья, кровавые царапины пересекали грудь и живот в тех местах, где крюки твари разорвали кожу.
Шарп пощупал артерию на шее Дарлинга: биение пульса было сильным и ровным.
— Если ничего не оборвалось внутри, с ним должно быть все о'кей.
В темном тумане Дарлинг расслышал слово «о'кей» и почувствовал себя плывущим вверх, к свету. Он открыл глаза.
— Как себя чувствуешь, Вип?
— Как будто по мне проехал грузовик. Грузовик, полный ножей.
Шарп приподнял Дарлинга и поддерживал под спину.
— Посмотри, — указал он.
Дарлинг оглянулся. Покачивание крышки люка на волнах вызывало у него тошноту, и он потряс головой, чтобы прояснить ее.
Судно исчезло. Исчезло и животное.
— Что это было? — спросил Дарлинг. — Что сделало все это?
— Один из кашалотов, — ответил Шарп. — Он схватил этого проклятого кальмара. Откусил прямо за головой.
Внезапно в воде произошло движение, и Дарлинг вздрогнул.
— Все в порядке, — успокоил Тэлли. — Просто жизнь. Просто природа.
Поверхность моря была усыпана плотью кальмара, и на каждый кусок шло нападение. Суматоха вокруг судна была подобна звонку на обед, призывающему существ и с мелководья, и из глубин. Спинной плавник акулы прорезал обломки «Капера». Черепаха высунула из воды голову, осмотрелась кругом и вновь ушла в глубину. Бонито взбивали волны, набрасываясь толпой на свежую и не оказывающую сопротивления добычу. Спинороги, окуни и щучки игнорировали друг друга, носясь среди питательного бульона.
— Прекрасно, — проговорил Дарлинг, откидываясь назад. — Мне нравится вот такая жизнь.
— Я не знаю, где мы и куда направляемся, — сказал Шарп. — Я не вижу берега. Я вообще ничего не вижу.
Дарлинг намочил и поднял палец.
— Северо-западный ветер, — объявил он. — Мы идем домой.
Тэлли опустил руку в воду, отыскивая ремень Дарлинга. Нащупав его, он потянул и с помощью Шарпа, поддерживающего Дарлинга за руки, вытащил его на перевернутую крышку люка. Крышку заливало водой, но дерево, из которого ее сделали, было толстым и прочным, а сама она — достаточно большой, чтобы на ней поместились трое мужчин.
Рубашка Випа была разодрана в клочья, кровавые царапины пересекали грудь и живот в тех местах, где крюки твари разорвали кожу.
Шарп пощупал артерию на шее Дарлинга: биение пульса было сильным и ровным.
— Если ничего не оборвалось внутри, с ним должно быть все о'кей.
В темном тумане Дарлинг расслышал слово «о'кей» и почувствовал себя плывущим вверх, к свету. Он открыл глаза.
— Как себя чувствуешь, Вип?
— Как будто по мне проехал грузовик. Грузовик, полный ножей.
Шарп приподнял Дарлинга и поддерживал под спину.
— Посмотри, — указал он.
Дарлинг оглянулся. Покачивание крышки люка на волнах вызывало у него тошноту, и он потряс головой, чтобы прояснить ее.
Судно исчезло. Исчезло и животное.
— Что это было? — спросил Дарлинг. — Что сделало все это?
— Один из кашалотов, — ответил Шарп. — Он схватил этого проклятого кальмара. Откусил прямо за головой.
Внезапно в воде произошло движение, и Дарлинг вздрогнул.
— Все в порядке, — успокоил Тэлли. — Просто жизнь. Просто природа.
Поверхность моря была усыпана плотью кальмара, и на каждый кусок шло нападение. Суматоха вокруг судна была подобна звонку на обед, призывающему существ и с мелководья, и из глубин. Спинной плавник акулы прорезал обломки «Капера». Черепаха высунула из воды голову, осмотрелась кругом и вновь ушла в глубину. Бонито взбивали волны, набрасываясь толпой на свежую и не оказывающую сопротивления добычу. Спинороги, окуни и щучки игнорировали друг друга, носясь среди питательного бульона.
— Прекрасно, — проговорил Дарлинг, откидываясь назад. — Мне нравится вот такая жизнь.
— Я не знаю, где мы и куда направляемся, — сказал Шарп. — Я не вижу берега. Я вообще ничего не вижу.
Дарлинг намочил и поднял палец.
— Северо-западный ветер, — объявил он. — Мы идем домой.
54
Его породили в бездне, и он пребывал там многие недели, прикрепленный к выступу горного склона. Затем он оторвался, как и было запланировано для него природой, и, поднимаемый концентрацией ионов аммиака, начал медленно дрейфовать к поверхности. В далекие времена его могли бы сожрать по пути наверх — ведь он был питательной пищей.
Но ничто не напало на него; никто не нарушил его целостности и не вызвал наплыв морской воды, которая убила бы крошечных существ, находящихся внутри его. Итак, он благополучно достиг поверхности и купался в солнечном свете, необходимом для выживания.
Он плавал на поверхности спокойного моря, не замечая ветра и погоды, такой тонкий, почти прозрачный. Но его студенистая оболочка была удивительно прочной.
Он имел форму овала с отверстием в центре. Он поворачивал все свои стороны к солнцу, подставляя всего себя питательным веществам, посылаемым с расстояния почти ста миллионов миль.
Однако он был уязвим. Черепаха могла полакомиться им, акула, проплывающая мимо, могла распороть его. Природа предопределила так, что многие существа должны погибнуть, став пищей для других и поддерживая тем самым равновесие в цепи питания.
Но в самой природе произошло нарушение равновесия, и поэтому желеобразный овал вращался на поверхности воды дни и ночи до тех пор, пока не закончился его цикл. Созрев, он распался на части и выбросил в море тысячи маленьких мешочков, в каждом из которых находилась полностью развившаяся тварь. Когда каждая тварь почувствовала, что ее время пришло и она живет своей жизнью, она высвободилась из мешочка и сразу же начала поиски пищи.
Они были каннибалами, эти существа, и те, что были посильнее, набросились на своих собратьев и пожрали их. Но существ было так много и они рассеялись в воде так быстро, что большинство выжило и опустилось в приятные для них холодные струи пучины.
Почти все они должны были бы оказаться съеденными на пути ко дну или к укрытию в трещинах подводных вулканических склонов. В лучшем случае только одна тварь из сотни должна была бы выжить.
Но хищники исчезли, и, хотя одиночные охотники все еще встречались и собирали свою жатву, уже не существовало больших стай, которые когда-то выполняли роль естественных регуляторов. Огромные косяки бонито и макрели, стаи мелких белых кальмаров, морских щучек, тунцов, прожорливых ваху, барракуд — все исчезли.
И поэтому к тому времени, когда твари опустились на три тысячи футов и укрылись в скалах, почти десять процентов — а это примерно сто отдельных особей, а может быть, и двести или триста — остались живы.
Они парили в воде, каждая сама по себе, ведь каждая из них была вполне самостоятельна; они втягивали воду в свои мантии и выталкивали ее через воронки в животе. С каждым вдохом росла их уверенность. Их тела развивались медленно, и в течение года или чуть дольше они опасались хищников. Но настанет время, когда они осознают свою уникальность, свое превосходство. Тогда они отважатся выйти на простор океана.
Они парили в толще воды и ждали своего часа.
Но ничто не напало на него; никто не нарушил его целостности и не вызвал наплыв морской воды, которая убила бы крошечных существ, находящихся внутри его. Итак, он благополучно достиг поверхности и купался в солнечном свете, необходимом для выживания.
Он плавал на поверхности спокойного моря, не замечая ветра и погоды, такой тонкий, почти прозрачный. Но его студенистая оболочка была удивительно прочной.
Он имел форму овала с отверстием в центре. Он поворачивал все свои стороны к солнцу, подставляя всего себя питательным веществам, посылаемым с расстояния почти ста миллионов миль.
Однако он был уязвим. Черепаха могла полакомиться им, акула, проплывающая мимо, могла распороть его. Природа предопределила так, что многие существа должны погибнуть, став пищей для других и поддерживая тем самым равновесие в цепи питания.
Но в самой природе произошло нарушение равновесия, и поэтому желеобразный овал вращался на поверхности воды дни и ночи до тех пор, пока не закончился его цикл. Созрев, он распался на части и выбросил в море тысячи маленьких мешочков, в каждом из которых находилась полностью развившаяся тварь. Когда каждая тварь почувствовала, что ее время пришло и она живет своей жизнью, она высвободилась из мешочка и сразу же начала поиски пищи.
Они были каннибалами, эти существа, и те, что были посильнее, набросились на своих собратьев и пожрали их. Но существ было так много и они рассеялись в воде так быстро, что большинство выжило и опустилось в приятные для них холодные струи пучины.
Почти все они должны были бы оказаться съеденными на пути ко дну или к укрытию в трещинах подводных вулканических склонов. В лучшем случае только одна тварь из сотни должна была бы выжить.
Но хищники исчезли, и, хотя одиночные охотники все еще встречались и собирали свою жатву, уже не существовало больших стай, которые когда-то выполняли роль естественных регуляторов. Огромные косяки бонито и макрели, стаи мелких белых кальмаров, морских щучек, тунцов, прожорливых ваху, барракуд — все исчезли.
И поэтому к тому времени, когда твари опустились на три тысячи футов и укрылись в скалах, почти десять процентов — а это примерно сто отдельных особей, а может быть, и двести или триста — остались живы.
Они парили в воде, каждая сама по себе, ведь каждая из них была вполне самостоятельна; они втягивали воду в свои мантии и выталкивали ее через воронки в животе. С каждым вдохом росла их уверенность. Их тела развивались медленно, и в течение года или чуть дольше они опасались хищников. Но настанет время, когда они осознают свою уникальность, свое превосходство. Тогда они отважатся выйти на простор океана.
Они парили в толще воды и ждали своего часа.