Страница:
Этим самым они, без сомнения, навлекли на себя гнев короля Франции, их постигла печальная участь: приступы, грабежи, казни именитых граждан, выселение жителей и разрушение целиком или частично деревень, замешанных в сопротивлении.
Это был уже не тот паук, терпеливо ткущий свою паутину в тиши кабинета, это был Аттила, отправившийся во главе своего войска за добычей.
— Вот каким образом, — заключил Коммин, — между королем и мною возникли разногласия. Я упрекнул его в величайших бесчинствах, которые так плохо сообразуются с его характером, а он в ответ бросил мне упрек в том, что во мне все еще жив фламандский дух и что я симпатизирую его врагам. Вот почему, как вы сами догадываетесь, я на пути в Пуатье. Единственным утешением мне служит то, что я смогу заехать в город Туар и повидаться с госпожой Элен, моей распрекрасной супругой.
— Это верно, вы видите ее не очень часто. Разве это в порядке вещей, когда жена, а вместе с нею и все домочадцы вынуждены жить взаперти в поместье, тогда как ее супруг постоянно находится при дворе своего государя? — в задумчивости произнесла Фьора. — Такое впечатление, что вы навещаете свою супругу только в тех случаях, когда просто не можете этого избежать? Вы кажетесь мне довольно странными людьми, вы все — и французы, и бургундцы! У нас не так, муж и жена живут вместе, пока смерть не разлучит их. И не говорите мне, что здесь так принято, что такова жизнь буржуа. Монсеньор Лоренцо и донна Кларисса, его супруга, разве они не живут всегда под одной крышей или, по крайней мере, в одном и том же городе. Но здесь все иначе, король обитает в Ле-Плесси, а королева в Амбуазе; ваша супруга находится в Туаре, а вы подле короля, и…
Во время разговора Фьора оживилась. Ее бледное, как слоновая кость, лицо слегка раскраснелось, а в огромных серых глазах заблестели слезы. Одновременно в голосе, которым она так страстно произносила эти речи, послышались какие-то надрывные нотки. Некоторое время Коммин созерцал ее, не произнося ни слова, наслаждаясь ее красотой, которая была близка к совершенству, напоминая полураспустившийся бутон розы.
Она сидела в резном, с высокой спинкой кресле из дубового дерева, уютно обложенном мягкими подушечками из серебристо-зеленой парчи, отблески которой, попадая на ее платье, создавали впечатление света, мерцающего в глубине речных вод.
Само платье из мягкой белой шерстяной ткани было вышито мелкими листиками ивы и светло — сиреневыми цветами фиалки, которые, сплетаясь между собой в гирлянды, украшали рукава, глубокое декольте, и низ юбки. Ее красивые волосы, переплетенные лентами, были уложены в толстую косу, которая скользила вдоль ее длинной изящной шейки, отчего Фьора казалась совсем юной.
В этом простом наряде она была еще более обворожительна, чем всегда. Однако от проницательного взора сира д'Аржантона не ускользнуло, что под мягкими просторными складками ее платья, которое выше талии было схвачено широким серебряным поясом, тело ее казалось слегка округлившимся. Все это заставило его взглянуть на нее совсем по-другому: он увидел в ней теперь не только чрезвычайно обольстительное и необыкновенно отважное существо, но также женщину, ставшую вдруг слабой и беззащитной ввиду ее приближающегося материнства, которая, вероятно, не знает ничего о своем любимом человеке; женщину, которая с превеликими трудностями, но приспособилась к этому раздельному существованию супругов, вызванному традициями придворной жизни и суровыми законами войны.
В Италии войной занимаются наемники: чем более многочисленной будет наемная армия принца, составленная из самых лучших воинов, тем больше у него будет шансов одержать победу.
Жители Флоренции и других городов платят им за свое право сидеть дома, освобождая себя тем самым от обязанности время от времени убивать друг друга, но если у крепостных стен возникает сколько-нибудь серьезная опасность, все население поднимается на борьбу: женщины бок о бок с мужчинами. Фьора никогда не понимала, почему служба ее мужа у сюзерена должна была обрекать ее на одинокое существование вдали от супруга.
Он мягко взял ее хорошенькую ручку, лежавшую у нее на коленях, и довершил фразу, которую молодая женщина оставил незаконченной:
— ..а участь вашей собственной супружеской жизни еще более неясна, поскольку супруг ваш служит герцогине Марии, в то время как вы привязаны к Франции.
— Всеми своими интересами и узами дружбы, потому что то немногое, что мне еще осталось от счастья, находится в этой стране. Наконец, потому, что у меня нет никаких причин воевать против короля Людовика, который был так добр ко мне.
— Однако вы ждете ребенка, и ваша дилемма становится от этого еще более мучительной. Чем я могу помочь вам, мой друг?
Фьора покраснела, и слезы, которых она больше не в силах была скрывать, блеснули у нее на щеках.
— Вы всегда все знаете, не можете ли вы мне сказать, где Филипп? Вот уже четыре месяца, как я покинула его и от него нет никаких вестей.
— Я бы очень хотел вам в этом помочь, но это трудно даже для меня. Мария Бургундская и вдовствующая герцогиня содержатся в их собственном дворце под бдительной охраной жителей Гента. Они скорее заложницы, нежели государыни. У наших шпионов нет никакой возможности узнать, что у них там происходит. Тем не менее я могу вам с уверенностью сказать, что если мессир де Селонже и оставался вместе с ними какое-то время, то совсем недавно он, кажется, исчез.
— Исчез?
— Не надо думать ничего плохого. Мне сообщили, что его нет больше в Генте, я подозреваю, что мадам Мария отправила его с каким-то важным поручением, вероятнее всего, в Бургундию, где известие о смерти Карла Смелого вызвало, по-видимому, не так уж много слез. Таким образом, он должен оживить этот угасающий энтузиазм.
— Другими словами, он в опасности! Бог мой!
— Успокойтесь, прошу вас. Это всего лишь предположение.
Герцогиня с таким же успехом могла послать его к своему жениху, просить его поторопиться. Повторяю: мы ничего не знаем.
Единственное, что я могу обещать, — это известить вас тотчас же, если что-нибудь станет известно.
— Вы полагаете, что, находясь в Пуату, можно многое узнать?
— Вот как вы умеете бередить чужие раны! — произнес со смехом Коммин. — Но не сомневайтесь, я оставил несколько хороших осведомителей, и потом, в любом случае долго в Пуату я не задержусь. Очень скоро я начну сильно скучать по нашему государю… надеюсь, он соскучится еще больше!
Леонарда, вошедшая с известием, что собираются подавать на стол, несколько приободрилась, увидев их смеющимися. Коммин, хотя и был по духу совсем француз, все-таки сохранял в самой глубине своего сердца нечто от бургундца. Это нечто всегда вызывало в ней смутное беспокойство. Однако за ужином, который не заставил себя долго ждать, все шло так хорошо, что ей не пришлось вспоминать об этом.
Коммин всегда был приятным гостем, веселым и общительным. А в тот день он находился в особенно приподнятом настроении, заражая всех своей жизнерадостностью. Вероятно, этому немало способствовало и то, что потчевали его восхитительной, выловленной в Луаре лососиной в лимонном соусе, за ней следовали кровяные колбаски из мяса каплуна и сочное фрикасе из рябчиков и куропаток с шампиньонами а вся трапеза сопровождалась прекрасными местными винами, которые Этьен Ле Пюэлье благоговейно поднял из подвалов замка. Фьора много смеялась, и Леонарда от радости, что слышит ее смех, окружила гостя своими заботами и вниманием.
На следующий день Коммин продолжил свой путь в ссылку, оставив в уютном замке Фьору вместе с переполнявшими ее надеждами. И в самом деле, не желая служить германской империи, высшая бургундская знать, смягчившись, стала обращать свои взоры в сторону расщедрившегося короля Людовика, который стремился всячески ее задобрить. Одна за другой начали присоединяться земли, в то время как король уплатил герцогу Лотарингскому часть тех денег, которые должны были внести за себя знатные узники, попавшие в плен при последней битве.
Прощаясь с Фьорой, Коммин тихо произнес:
— Сам Антуан Бургундский, возлюбленный брат и лучший капитан покойного герцога, и тот намеревается повернуться к нам лицом. Ваш супруг ведь тоже не сможет без конца играть роль непримиримого. В один прекрасный день он поступит так же, как все: он выберет Францию.
Пожалуй, это было самым ободряющим из всего того, что он ей сказал. Если даже сводный брат Карла Смелого считает, что Бургундия должна вернуться в лоно Франции, вспомнив о том, что на его гербе изображена лилия, то за ним уж непременно потянутся его друзья, а также те, кто, безусловно, ценит и уважает его. А Филипп был как раз из тех, последних.
Возможно, он будет сердиться еще какое-то время. Самое главное, чтобы он не совершил чего-нибудь непоправимого. Фьора живо вспомнила, как ей удалось в самый последний момент спасти его о г эшафота, куда он попал за попытку убить короля Людовика. Конечно, если он решил последовать за герцогиней Марией в Германию, тогда он, вероятно, долго не возвратится.
Фьора всячески отгоняла от себя эту мысль. Она должна сохранить ясность ума и не терять надежды. Это необходимо для ее ребенка, чтобы он унаследовал от нее эту радость и доброе расположение духа. После его рождения можно будет что-то предпринять и разыскать Филиппа. Король, наверно, скоро возвратится из похода, и можно будет обратиться к нему за помощью. Ребенок довершит все остальное.
Некоторое время спустя после визита де Коммина в ворота замка снова постучался путник. Это был прибывший из Парижа совсем еще молодой человек по имени Флоран, подручный банкира Агноло Нарди. Он появился дождливым вечером, весь промокший до нитки, хотя и был укутан в широкий с капюшоном плащ, ниспадавший на круп его лошади. Несмотря на это, глаза юноши и все его лицо светились неподдельной радостью.
Вместе с пространным письмом от Агноло, заполненным подробностями финансового характера и заверениями в его нежной привязанности, Флоран привез для Фьоры дружеские приветствия от обитателей улицы Ломбар и тяжелый кошелек, содержавший проценты от прибылей Фьоры в делах торгового дома Бельтрами.
Фьора удивилась, что такую сумму доверили совсем еще молодому человеку, подверженному на больших дорогах всяким случайностям, но он только посмеивался над ее запоздалыми страхами. Хвала господу, полиция короля Людовика хорошо справляется со своими обязанностями, и дороги Франции теперь практически безопасны для гонцов королевской почты.
— В таком случае почему бы не передать все этой почтой? — лукаво спросила Фьора, давно сознающая истинный характер чувств, которые питал к ней молодой человек. — Мне неловко, что вы так себя утруждали, Флоран. Это ведь длинная дорога, а в такую погоду…
— Тем более, — подхватила как эхо Леонарда, — что погода наладится еще не скоро. Местные жители предсказали довольно долгий период дождей. Возвращение будет не из приятных.
Стараясь не обжечься горячим, настоянным на травах вином, которое ему поднесла Перонелла, в то время как плащ его сушился возле огня в кухне, Флоран героически осушил всю кружку. Щеки его при этом зарделись, словно наливное яблоко, а взгляд его глаз стал точь-в — точь как у влюбленного спаниеля.
— С вашего позволения, донна Фьора… я не вернусь обратно. Я приехал для того, чтобы остаться, и мэтр Нарди об этом знает!
— Вы хотите остаться здесь? Но, Флоран, что вы собираетесь здесь делать? Я не нуждаюсь в секретаре!
— Я буду вашим садовником. Вы ведь знаете, что я никогда не питал пристрастия к делопроизводству и у мэтра Нарди занимался не столько счетами и векселями, сколько цветами и овощами.
— А ваш отец? Он хотел, чтобы вы стали банкиром. Должно быть, он рассердился.
— Да, так оно и случилось, — весело сказал Флоран, тряхнув своими длинными светлыми волосами, которые, просохнув, напоминали небольшую соломенную крышу, — но моя мать встала на мою защиту. Она сказала отцу, что я буду ухаживать за садом знатной дамы, и это его совершенно убедило. Тем более что мой младший брат, которому нравится иметь дело с финансами, уже поспешил занять мое место. Таким образом, я вполне свободен и могу поступить к вам в услужение.
— Вам не откажешь в дерзости, мой мальчик, — вмешалась Леонарда, которой стоило больших усилий сохранить суровый вид. — Вам не приходило в голову, что мы в вас вовсе не нуждаемся?
Он посмотрел на нее с мольбой.
— Хороший садовник всегда необходим в поместье, а ваше мне кажется просто замечательным. О, я молю вас, донна Фьора, не отсылайте меня обратно! Позвольте мне остаться здесь, подле вас. Я буду делать все, что вы пожелаете… даже самую черную, самую трудную работу. Я не обременю вас: немного соломы в конюшне и капельку супа. Это вам ничего не будет стоить.
— Дело не в этом, — сказала Фьора. — Хуже всего то, что я не смогу предложить вам что — либо в будущем.
— Будущее без вас не представляет для меня никакого интереса. В любом случае, — упрямо добавил Флоран, — я не уеду отсюда далеко. Даже если вам не понадобятся мои услуги, я останусь в этом крае. Я сумею найти себе занятие. Я молод и полон сил.
Пока Фьора молчаливым взглядом вопрошала Леонарду, Этьен, сидевший возле камина и сушивший свои башмаки, откашлявшись, как он делал обычно в тех редких случаях, когда собирался выступить с речью, заявил:
— Работы здесь хватит. Я сильно загружен делами на ферме, и мне очень кстати была бы помощь… особенно в саду, он слишком велик!
Произнеся это, он замолчал и принялся доедать свою сосиску, предоставив женщинам самим решать ту проблему, о которой он только что им поведал. Между тем для Перонеллы вопрос уже был решен. Раз ее господин и повелитель высказался за то, чтобы мальчик остался, значит, она тоже принимает это без дальнейших обсуждений.
— А что, если поместить его в комнате под лестницей? — высказалась она. — Это не так уж плохо для домашней прислуги. Этьен, например, расположился в службах рядом с собаками, чтобы лучше охранять дом от бродяг и разбойников.
После этих слов Флоран сразу же проникся к ней сыновними чувствами, тем более что за разговорами она приготовила ему поесть, выложив на длинный кухонный стол краюху свежеиспеченного хлеба, початый окорок, миску супа с большим куском свинины, объемистый горшок жареной гусятины, козий сыр, горшочек клубничного джема, небольшой кусок масла и кувшин свежего вина. После чего она обернулась к Фьоре и спросила:
— Итак, моя госпожа, что же мы будем делать? Принять его или выбросить за ворота на дождь?
— По правде сказать, мне не подобает препятствовать вам, если вы собираетесь взять его под свою опеку, — сказала Фьора, смеясь. — Стало быть, добро пожаловать, Флоран!
Надеюсь, вы обретете здесь свое счастье и никогда не пожалеете о том, что покинули мэтра Нарди.
— О, будьте уверены! — ответил молодой человек, светясь от радости. — Большое спасибо, донна Фьора. Вы никогда не раскаетесь в том, что взяли меня к себе на службу.
— Ко мне на службу — это слишком громко сказано. Предположим лучше, что отныне вы станете одним из обитателей этого дома и вместе со всеми постараетесь превратить его в средоточие тепла, нежности и уюта, в надежное убежище для малютки, который скоро появится на свет.
— Вы ждете?..
Ложка застыла над тарелкой. Флоран, взглянув мельком на талию молодой женщины, ужасно покраснел и сидел теперь, открыв рот, не зная, что сказать.
— Ну да! — сказала Фьора с улыбкой. — В сентябре я стану матерью. Это меняет ваши намерения? Не знаю, когда я увижу моего супруга, графа де Селонже… и увижу ли его вообще когда-нибудь, боюсь, как бы он не попал в беду, но я — его жена, только его жена, и ни один мужчина никогда не сможет занять его место в моем сердце, — уже серьезно добавила она. — Здесь все об этом знают. Итак, вы все еще горите желанием остаться с нами?
Опустив ложку в тарелку, Флоран поднялся и посмотрел молодой женщине прямо в глаза.
— Хоть я и решил посвятить вам свою жизнь, донна Фьора, тем не менее я никогда не смел надеяться на что-либо большее, кроме вашей улыбки и дружеского слова. Я желал бы заботиться о вас, но будьте уверены, что я стану заботиться о ребенке с таким же старанием и преданностью, как и о его матери.
Леонарда, растрогавшись словами юноши, нажала ему на плечи и заставила усесться за стол.
— Этим сказано все, и сказано отлично! — произнесла она. — А теперь, мой друг, ешьте. Вы заслужили хорошее угощение, и потом, холодный суп — это же никуда не годится.
Жир застынет!
— А что, если мы поужинаем вместе с ним? — предложила Фьора. — Я немного проголодалась, а ему столько нужно нам рассказать!
Мгновение спустя присутствовавшие на кухне уже сидели за столом, разместившись вокруг Флорана, и с оживлением ели и пили, пока вновь прибывший, продолжая свой ужин, попутно сообщал им обо всех событиях, имевших место в Париже, и новостях от Нарди. Ему самому тоже не терпелось удовлетворить свое любопытство, ведь с тех пор, как его вместе с Дугласом Мортимером выпроводили в Нанси и ему пришлось покинуть Фьору и Леонарду, которых герцог Бургундский оставил в качестве заложниц, прошло уже больше года. Фьора предоставила возможность отвечать на его вопросы Леонарде, хорошо зная, что, всегда такая сдержанная и осторожная, она скажет только то, что можно слышать всем присутствующим, и ничего более.
— Если я вас правильно понял, — сказал Флоран, когда она кончила свой рассказ, — то в течение всего этого года вы находились на воюющей территории?
— Ну да! Если бы мне во Флоренции, где я управляла домом мессира Франческо, когда — нибудь сказали, что я целый день посвящу воспоминаниям на военную тему, я бы рассмеялась. И тем не менее, как вы сами видите, мы выбрались оттуда живыми!
На этой оптимистичной ноте все разошлись. Флоран после долгой дороги верхом свалился на постель в маленькой комнатке, приготовленной для него Перонеллой и с благодарностью им принятой, и тотчас уснул. Дождь на какое-то время прекратился, и Этьен, прежде чем лечь спать, обошел с собаками замок и парк, в то время как его жена пересыпала золой раскаленные угли в камине, чтобы к утру они снова разгорелись. И весь дом был словно одна дружеская и крепкая рука, протянутая этому новому гостю в знак всеобщего признания.
— Мне немного стыдно, — сказала Фьора Леонарде, когда та помогала ей перед сном раздеться, — оттого, что я согласилась, чтобы этот мальчик Флоран посвятил мне таким образом свою жизнь. Он был бы более счастлив и богат, если бы не встретил меня.
— Счастлив за стойкой конторы? Вспомните-ка, разве он не проводил все свое свободное время в саду госпожи Анели.
Ничто не заставит его расстаться с садом. И признаюсь вам, его появление под этой крышей подействовало на меня самым ободряющим образом. Ничто не ценится в жизни так, как искренняя преданность.
В этот вечер Фьора, убаюканная монотонным постукиванием в окна ее комнаты дождя, принесенного западным ветром, засыпала уже совсем в ином, чем прежде, настроении: теперь она чувствовала себя более уверенной и счастливой. Приезд Флорана показался ей добрым предзнаменованием.
Руки молодой женщины лежали на животе, это вошло у нее в привычку — так она ощущала себя еще ближе к этой новой жизни, которая в ней трепетала. Ей казалось, что таким образом она сможет лучше защитить ее от опасностей, которые могли бы ее подстерегать. В этот весенний вечер, когда они неожиданно обрели нового друга, все было так чудесно…
Наутро Флоран поднялся рано. Он огляделся и сам определил себе круг своих каждодневных обязанностей в сложившемся укладе жизни этого поместья. В ожидании, пока Этьен покажет ему владения, он натаскал воды для Перонеллы и пополнил во всем доме запас дров. Между ним и этой славной женщиной сразу установилось взаимопонимание. По прошествии нескольких дней той было угодно вообразить, что это ее сын, хотя, возможно, и несколько великовозрастный для нее, которого ей подарило небо. Что до Этьена, то молчаливость молодого парижанина, его увлеченность работой, его любовь к земле, растениям и животным вскоре завоевали его признание. Ему было приятно, что у него отныне появился товарищ.
Фьора виделась с Флораном редко. С первого же дня он выказал по отношению к молодой хозяйке необычайную сдержанность, довольствуясь тем, что мог изредка, когда она обходила свои владения, видеть ее или обменяться с ней парой слов, когда она спускалась в сад погулять. Леонарда, которая вначале опасалась, что она будет беспрестанно натыкаться на его восторженное, пылающее любовью лицо, была благодарна ему за такое тактичное поведение.
К тому же надо признать, что бывший ученик банкира проявил недюжинные способности и даже своего рода талант в садоводческом искусстве. Он так щедро оделял своей заботой цветочные грядки в саду, что вскоре запахи и краски, источаемые цветами, стали буквально переливаться через края клумб. Ни у кого еще не было таких душистых и крупных левкоев, таких красивых ирисов и пионов. В поисках новых растений Флоран обошел все окрестные сады и даже подружился с садовником из замка Ле-Плесси. Тот с поистине королевской щедростью снабдил его множеством клубней и черенков.
И вот однажды, когда наступили длинные теплые вечера, которые обычно бывают в самом начале лета, Флоран, завидев Фьору и Леонарду, которые, наслаждаясь благоуханием «его» роз, «его» жимолости и «его» жасмина, засиделись на старинной каменной скамье, почувствовал себя сполна вознагражденным за все свои труды. И от всего сердца возблагодарил бога, позволившего ему украсить жизнь той, которая навсегда стала его прекрасной, но недосягаемой звездой…
Так, тихо и спокойно, протекала жизнь в доме, увитом цветами барвинка, которого, казалось, не коснулись грохот и ужасы войны. И никто из его обитателей не мог себе даже представить, что в это самое время в другом месте разыгрывается одна из тех драм, которые могут свести с ума. Фьора с нежностью и любовью донашивала ребенка Филиппа, совершенно не догадываясь о том, что в Дижоне Филипп вскоре взойдет на тот самый эшафот на площади Моримон, где приняли свою смерть Жан и Мари де Бревай. Волны Луары, расцвеченные всеми цветами радуги, и густая прохлада лесов окружили этот маленький замок магической преградой, о которую разбивались отдаленно рокочущие отголоски событий этого века.
Глава 3. ПЛЕННИК
Это был уже не тот паук, терпеливо ткущий свою паутину в тиши кабинета, это был Аттила, отправившийся во главе своего войска за добычей.
— Вот каким образом, — заключил Коммин, — между королем и мною возникли разногласия. Я упрекнул его в величайших бесчинствах, которые так плохо сообразуются с его характером, а он в ответ бросил мне упрек в том, что во мне все еще жив фламандский дух и что я симпатизирую его врагам. Вот почему, как вы сами догадываетесь, я на пути в Пуатье. Единственным утешением мне служит то, что я смогу заехать в город Туар и повидаться с госпожой Элен, моей распрекрасной супругой.
— Это верно, вы видите ее не очень часто. Разве это в порядке вещей, когда жена, а вместе с нею и все домочадцы вынуждены жить взаперти в поместье, тогда как ее супруг постоянно находится при дворе своего государя? — в задумчивости произнесла Фьора. — Такое впечатление, что вы навещаете свою супругу только в тех случаях, когда просто не можете этого избежать? Вы кажетесь мне довольно странными людьми, вы все — и французы, и бургундцы! У нас не так, муж и жена живут вместе, пока смерть не разлучит их. И не говорите мне, что здесь так принято, что такова жизнь буржуа. Монсеньор Лоренцо и донна Кларисса, его супруга, разве они не живут всегда под одной крышей или, по крайней мере, в одном и том же городе. Но здесь все иначе, король обитает в Ле-Плесси, а королева в Амбуазе; ваша супруга находится в Туаре, а вы подле короля, и…
Во время разговора Фьора оживилась. Ее бледное, как слоновая кость, лицо слегка раскраснелось, а в огромных серых глазах заблестели слезы. Одновременно в голосе, которым она так страстно произносила эти речи, послышались какие-то надрывные нотки. Некоторое время Коммин созерцал ее, не произнося ни слова, наслаждаясь ее красотой, которая была близка к совершенству, напоминая полураспустившийся бутон розы.
Она сидела в резном, с высокой спинкой кресле из дубового дерева, уютно обложенном мягкими подушечками из серебристо-зеленой парчи, отблески которой, попадая на ее платье, создавали впечатление света, мерцающего в глубине речных вод.
Само платье из мягкой белой шерстяной ткани было вышито мелкими листиками ивы и светло — сиреневыми цветами фиалки, которые, сплетаясь между собой в гирлянды, украшали рукава, глубокое декольте, и низ юбки. Ее красивые волосы, переплетенные лентами, были уложены в толстую косу, которая скользила вдоль ее длинной изящной шейки, отчего Фьора казалась совсем юной.
В этом простом наряде она была еще более обворожительна, чем всегда. Однако от проницательного взора сира д'Аржантона не ускользнуло, что под мягкими просторными складками ее платья, которое выше талии было схвачено широким серебряным поясом, тело ее казалось слегка округлившимся. Все это заставило его взглянуть на нее совсем по-другому: он увидел в ней теперь не только чрезвычайно обольстительное и необыкновенно отважное существо, но также женщину, ставшую вдруг слабой и беззащитной ввиду ее приближающегося материнства, которая, вероятно, не знает ничего о своем любимом человеке; женщину, которая с превеликими трудностями, но приспособилась к этому раздельному существованию супругов, вызванному традициями придворной жизни и суровыми законами войны.
В Италии войной занимаются наемники: чем более многочисленной будет наемная армия принца, составленная из самых лучших воинов, тем больше у него будет шансов одержать победу.
Жители Флоренции и других городов платят им за свое право сидеть дома, освобождая себя тем самым от обязанности время от времени убивать друг друга, но если у крепостных стен возникает сколько-нибудь серьезная опасность, все население поднимается на борьбу: женщины бок о бок с мужчинами. Фьора никогда не понимала, почему служба ее мужа у сюзерена должна была обрекать ее на одинокое существование вдали от супруга.
Он мягко взял ее хорошенькую ручку, лежавшую у нее на коленях, и довершил фразу, которую молодая женщина оставил незаконченной:
— ..а участь вашей собственной супружеской жизни еще более неясна, поскольку супруг ваш служит герцогине Марии, в то время как вы привязаны к Франции.
— Всеми своими интересами и узами дружбы, потому что то немногое, что мне еще осталось от счастья, находится в этой стране. Наконец, потому, что у меня нет никаких причин воевать против короля Людовика, который был так добр ко мне.
— Однако вы ждете ребенка, и ваша дилемма становится от этого еще более мучительной. Чем я могу помочь вам, мой друг?
Фьора покраснела, и слезы, которых она больше не в силах была скрывать, блеснули у нее на щеках.
— Вы всегда все знаете, не можете ли вы мне сказать, где Филипп? Вот уже четыре месяца, как я покинула его и от него нет никаких вестей.
— Я бы очень хотел вам в этом помочь, но это трудно даже для меня. Мария Бургундская и вдовствующая герцогиня содержатся в их собственном дворце под бдительной охраной жителей Гента. Они скорее заложницы, нежели государыни. У наших шпионов нет никакой возможности узнать, что у них там происходит. Тем не менее я могу вам с уверенностью сказать, что если мессир де Селонже и оставался вместе с ними какое-то время, то совсем недавно он, кажется, исчез.
— Исчез?
— Не надо думать ничего плохого. Мне сообщили, что его нет больше в Генте, я подозреваю, что мадам Мария отправила его с каким-то важным поручением, вероятнее всего, в Бургундию, где известие о смерти Карла Смелого вызвало, по-видимому, не так уж много слез. Таким образом, он должен оживить этот угасающий энтузиазм.
— Другими словами, он в опасности! Бог мой!
— Успокойтесь, прошу вас. Это всего лишь предположение.
Герцогиня с таким же успехом могла послать его к своему жениху, просить его поторопиться. Повторяю: мы ничего не знаем.
Единственное, что я могу обещать, — это известить вас тотчас же, если что-нибудь станет известно.
— Вы полагаете, что, находясь в Пуату, можно многое узнать?
— Вот как вы умеете бередить чужие раны! — произнес со смехом Коммин. — Но не сомневайтесь, я оставил несколько хороших осведомителей, и потом, в любом случае долго в Пуату я не задержусь. Очень скоро я начну сильно скучать по нашему государю… надеюсь, он соскучится еще больше!
Леонарда, вошедшая с известием, что собираются подавать на стол, несколько приободрилась, увидев их смеющимися. Коммин, хотя и был по духу совсем француз, все-таки сохранял в самой глубине своего сердца нечто от бургундца. Это нечто всегда вызывало в ней смутное беспокойство. Однако за ужином, который не заставил себя долго ждать, все шло так хорошо, что ей не пришлось вспоминать об этом.
Коммин всегда был приятным гостем, веселым и общительным. А в тот день он находился в особенно приподнятом настроении, заражая всех своей жизнерадостностью. Вероятно, этому немало способствовало и то, что потчевали его восхитительной, выловленной в Луаре лососиной в лимонном соусе, за ней следовали кровяные колбаски из мяса каплуна и сочное фрикасе из рябчиков и куропаток с шампиньонами а вся трапеза сопровождалась прекрасными местными винами, которые Этьен Ле Пюэлье благоговейно поднял из подвалов замка. Фьора много смеялась, и Леонарда от радости, что слышит ее смех, окружила гостя своими заботами и вниманием.
На следующий день Коммин продолжил свой путь в ссылку, оставив в уютном замке Фьору вместе с переполнявшими ее надеждами. И в самом деле, не желая служить германской империи, высшая бургундская знать, смягчившись, стала обращать свои взоры в сторону расщедрившегося короля Людовика, который стремился всячески ее задобрить. Одна за другой начали присоединяться земли, в то время как король уплатил герцогу Лотарингскому часть тех денег, которые должны были внести за себя знатные узники, попавшие в плен при последней битве.
Прощаясь с Фьорой, Коммин тихо произнес:
— Сам Антуан Бургундский, возлюбленный брат и лучший капитан покойного герцога, и тот намеревается повернуться к нам лицом. Ваш супруг ведь тоже не сможет без конца играть роль непримиримого. В один прекрасный день он поступит так же, как все: он выберет Францию.
Пожалуй, это было самым ободряющим из всего того, что он ей сказал. Если даже сводный брат Карла Смелого считает, что Бургундия должна вернуться в лоно Франции, вспомнив о том, что на его гербе изображена лилия, то за ним уж непременно потянутся его друзья, а также те, кто, безусловно, ценит и уважает его. А Филипп был как раз из тех, последних.
Возможно, он будет сердиться еще какое-то время. Самое главное, чтобы он не совершил чего-нибудь непоправимого. Фьора живо вспомнила, как ей удалось в самый последний момент спасти его о г эшафота, куда он попал за попытку убить короля Людовика. Конечно, если он решил последовать за герцогиней Марией в Германию, тогда он, вероятно, долго не возвратится.
Фьора всячески отгоняла от себя эту мысль. Она должна сохранить ясность ума и не терять надежды. Это необходимо для ее ребенка, чтобы он унаследовал от нее эту радость и доброе расположение духа. После его рождения можно будет что-то предпринять и разыскать Филиппа. Король, наверно, скоро возвратится из похода, и можно будет обратиться к нему за помощью. Ребенок довершит все остальное.
Некоторое время спустя после визита де Коммина в ворота замка снова постучался путник. Это был прибывший из Парижа совсем еще молодой человек по имени Флоран, подручный банкира Агноло Нарди. Он появился дождливым вечером, весь промокший до нитки, хотя и был укутан в широкий с капюшоном плащ, ниспадавший на круп его лошади. Несмотря на это, глаза юноши и все его лицо светились неподдельной радостью.
Вместе с пространным письмом от Агноло, заполненным подробностями финансового характера и заверениями в его нежной привязанности, Флоран привез для Фьоры дружеские приветствия от обитателей улицы Ломбар и тяжелый кошелек, содержавший проценты от прибылей Фьоры в делах торгового дома Бельтрами.
Фьора удивилась, что такую сумму доверили совсем еще молодому человеку, подверженному на больших дорогах всяким случайностям, но он только посмеивался над ее запоздалыми страхами. Хвала господу, полиция короля Людовика хорошо справляется со своими обязанностями, и дороги Франции теперь практически безопасны для гонцов королевской почты.
— В таком случае почему бы не передать все этой почтой? — лукаво спросила Фьора, давно сознающая истинный характер чувств, которые питал к ней молодой человек. — Мне неловко, что вы так себя утруждали, Флоран. Это ведь длинная дорога, а в такую погоду…
— Тем более, — подхватила как эхо Леонарда, — что погода наладится еще не скоро. Местные жители предсказали довольно долгий период дождей. Возвращение будет не из приятных.
Стараясь не обжечься горячим, настоянным на травах вином, которое ему поднесла Перонелла, в то время как плащ его сушился возле огня в кухне, Флоран героически осушил всю кружку. Щеки его при этом зарделись, словно наливное яблоко, а взгляд его глаз стал точь-в — точь как у влюбленного спаниеля.
— С вашего позволения, донна Фьора… я не вернусь обратно. Я приехал для того, чтобы остаться, и мэтр Нарди об этом знает!
— Вы хотите остаться здесь? Но, Флоран, что вы собираетесь здесь делать? Я не нуждаюсь в секретаре!
— Я буду вашим садовником. Вы ведь знаете, что я никогда не питал пристрастия к делопроизводству и у мэтра Нарди занимался не столько счетами и векселями, сколько цветами и овощами.
— А ваш отец? Он хотел, чтобы вы стали банкиром. Должно быть, он рассердился.
— Да, так оно и случилось, — весело сказал Флоран, тряхнув своими длинными светлыми волосами, которые, просохнув, напоминали небольшую соломенную крышу, — но моя мать встала на мою защиту. Она сказала отцу, что я буду ухаживать за садом знатной дамы, и это его совершенно убедило. Тем более что мой младший брат, которому нравится иметь дело с финансами, уже поспешил занять мое место. Таким образом, я вполне свободен и могу поступить к вам в услужение.
— Вам не откажешь в дерзости, мой мальчик, — вмешалась Леонарда, которой стоило больших усилий сохранить суровый вид. — Вам не приходило в голову, что мы в вас вовсе не нуждаемся?
Он посмотрел на нее с мольбой.
— Хороший садовник всегда необходим в поместье, а ваше мне кажется просто замечательным. О, я молю вас, донна Фьора, не отсылайте меня обратно! Позвольте мне остаться здесь, подле вас. Я буду делать все, что вы пожелаете… даже самую черную, самую трудную работу. Я не обременю вас: немного соломы в конюшне и капельку супа. Это вам ничего не будет стоить.
— Дело не в этом, — сказала Фьора. — Хуже всего то, что я не смогу предложить вам что — либо в будущем.
— Будущее без вас не представляет для меня никакого интереса. В любом случае, — упрямо добавил Флоран, — я не уеду отсюда далеко. Даже если вам не понадобятся мои услуги, я останусь в этом крае. Я сумею найти себе занятие. Я молод и полон сил.
Пока Фьора молчаливым взглядом вопрошала Леонарду, Этьен, сидевший возле камина и сушивший свои башмаки, откашлявшись, как он делал обычно в тех редких случаях, когда собирался выступить с речью, заявил:
— Работы здесь хватит. Я сильно загружен делами на ферме, и мне очень кстати была бы помощь… особенно в саду, он слишком велик!
Произнеся это, он замолчал и принялся доедать свою сосиску, предоставив женщинам самим решать ту проблему, о которой он только что им поведал. Между тем для Перонеллы вопрос уже был решен. Раз ее господин и повелитель высказался за то, чтобы мальчик остался, значит, она тоже принимает это без дальнейших обсуждений.
— А что, если поместить его в комнате под лестницей? — высказалась она. — Это не так уж плохо для домашней прислуги. Этьен, например, расположился в службах рядом с собаками, чтобы лучше охранять дом от бродяг и разбойников.
После этих слов Флоран сразу же проникся к ней сыновними чувствами, тем более что за разговорами она приготовила ему поесть, выложив на длинный кухонный стол краюху свежеиспеченного хлеба, початый окорок, миску супа с большим куском свинины, объемистый горшок жареной гусятины, козий сыр, горшочек клубничного джема, небольшой кусок масла и кувшин свежего вина. После чего она обернулась к Фьоре и спросила:
— Итак, моя госпожа, что же мы будем делать? Принять его или выбросить за ворота на дождь?
— По правде сказать, мне не подобает препятствовать вам, если вы собираетесь взять его под свою опеку, — сказала Фьора, смеясь. — Стало быть, добро пожаловать, Флоран!
Надеюсь, вы обретете здесь свое счастье и никогда не пожалеете о том, что покинули мэтра Нарди.
— О, будьте уверены! — ответил молодой человек, светясь от радости. — Большое спасибо, донна Фьора. Вы никогда не раскаетесь в том, что взяли меня к себе на службу.
— Ко мне на службу — это слишком громко сказано. Предположим лучше, что отныне вы станете одним из обитателей этого дома и вместе со всеми постараетесь превратить его в средоточие тепла, нежности и уюта, в надежное убежище для малютки, который скоро появится на свет.
— Вы ждете?..
Ложка застыла над тарелкой. Флоран, взглянув мельком на талию молодой женщины, ужасно покраснел и сидел теперь, открыв рот, не зная, что сказать.
— Ну да! — сказала Фьора с улыбкой. — В сентябре я стану матерью. Это меняет ваши намерения? Не знаю, когда я увижу моего супруга, графа де Селонже… и увижу ли его вообще когда-нибудь, боюсь, как бы он не попал в беду, но я — его жена, только его жена, и ни один мужчина никогда не сможет занять его место в моем сердце, — уже серьезно добавила она. — Здесь все об этом знают. Итак, вы все еще горите желанием остаться с нами?
Опустив ложку в тарелку, Флоран поднялся и посмотрел молодой женщине прямо в глаза.
— Хоть я и решил посвятить вам свою жизнь, донна Фьора, тем не менее я никогда не смел надеяться на что-либо большее, кроме вашей улыбки и дружеского слова. Я желал бы заботиться о вас, но будьте уверены, что я стану заботиться о ребенке с таким же старанием и преданностью, как и о его матери.
Леонарда, растрогавшись словами юноши, нажала ему на плечи и заставила усесться за стол.
— Этим сказано все, и сказано отлично! — произнесла она. — А теперь, мой друг, ешьте. Вы заслужили хорошее угощение, и потом, холодный суп — это же никуда не годится.
Жир застынет!
— А что, если мы поужинаем вместе с ним? — предложила Фьора. — Я немного проголодалась, а ему столько нужно нам рассказать!
Мгновение спустя присутствовавшие на кухне уже сидели за столом, разместившись вокруг Флорана, и с оживлением ели и пили, пока вновь прибывший, продолжая свой ужин, попутно сообщал им обо всех событиях, имевших место в Париже, и новостях от Нарди. Ему самому тоже не терпелось удовлетворить свое любопытство, ведь с тех пор, как его вместе с Дугласом Мортимером выпроводили в Нанси и ему пришлось покинуть Фьору и Леонарду, которых герцог Бургундский оставил в качестве заложниц, прошло уже больше года. Фьора предоставила возможность отвечать на его вопросы Леонарде, хорошо зная, что, всегда такая сдержанная и осторожная, она скажет только то, что можно слышать всем присутствующим, и ничего более.
— Если я вас правильно понял, — сказал Флоран, когда она кончила свой рассказ, — то в течение всего этого года вы находились на воюющей территории?
— Ну да! Если бы мне во Флоренции, где я управляла домом мессира Франческо, когда — нибудь сказали, что я целый день посвящу воспоминаниям на военную тему, я бы рассмеялась. И тем не менее, как вы сами видите, мы выбрались оттуда живыми!
На этой оптимистичной ноте все разошлись. Флоран после долгой дороги верхом свалился на постель в маленькой комнатке, приготовленной для него Перонеллой и с благодарностью им принятой, и тотчас уснул. Дождь на какое-то время прекратился, и Этьен, прежде чем лечь спать, обошел с собаками замок и парк, в то время как его жена пересыпала золой раскаленные угли в камине, чтобы к утру они снова разгорелись. И весь дом был словно одна дружеская и крепкая рука, протянутая этому новому гостю в знак всеобщего признания.
— Мне немного стыдно, — сказала Фьора Леонарде, когда та помогала ей перед сном раздеться, — оттого, что я согласилась, чтобы этот мальчик Флоран посвятил мне таким образом свою жизнь. Он был бы более счастлив и богат, если бы не встретил меня.
— Счастлив за стойкой конторы? Вспомните-ка, разве он не проводил все свое свободное время в саду госпожи Анели.
Ничто не заставит его расстаться с садом. И признаюсь вам, его появление под этой крышей подействовало на меня самым ободряющим образом. Ничто не ценится в жизни так, как искренняя преданность.
В этот вечер Фьора, убаюканная монотонным постукиванием в окна ее комнаты дождя, принесенного западным ветром, засыпала уже совсем в ином, чем прежде, настроении: теперь она чувствовала себя более уверенной и счастливой. Приезд Флорана показался ей добрым предзнаменованием.
Руки молодой женщины лежали на животе, это вошло у нее в привычку — так она ощущала себя еще ближе к этой новой жизни, которая в ней трепетала. Ей казалось, что таким образом она сможет лучше защитить ее от опасностей, которые могли бы ее подстерегать. В этот весенний вечер, когда они неожиданно обрели нового друга, все было так чудесно…
Наутро Флоран поднялся рано. Он огляделся и сам определил себе круг своих каждодневных обязанностей в сложившемся укладе жизни этого поместья. В ожидании, пока Этьен покажет ему владения, он натаскал воды для Перонеллы и пополнил во всем доме запас дров. Между ним и этой славной женщиной сразу установилось взаимопонимание. По прошествии нескольких дней той было угодно вообразить, что это ее сын, хотя, возможно, и несколько великовозрастный для нее, которого ей подарило небо. Что до Этьена, то молчаливость молодого парижанина, его увлеченность работой, его любовь к земле, растениям и животным вскоре завоевали его признание. Ему было приятно, что у него отныне появился товарищ.
Фьора виделась с Флораном редко. С первого же дня он выказал по отношению к молодой хозяйке необычайную сдержанность, довольствуясь тем, что мог изредка, когда она обходила свои владения, видеть ее или обменяться с ней парой слов, когда она спускалась в сад погулять. Леонарда, которая вначале опасалась, что она будет беспрестанно натыкаться на его восторженное, пылающее любовью лицо, была благодарна ему за такое тактичное поведение.
К тому же надо признать, что бывший ученик банкира проявил недюжинные способности и даже своего рода талант в садоводческом искусстве. Он так щедро оделял своей заботой цветочные грядки в саду, что вскоре запахи и краски, источаемые цветами, стали буквально переливаться через края клумб. Ни у кого еще не было таких душистых и крупных левкоев, таких красивых ирисов и пионов. В поисках новых растений Флоран обошел все окрестные сады и даже подружился с садовником из замка Ле-Плесси. Тот с поистине королевской щедростью снабдил его множеством клубней и черенков.
И вот однажды, когда наступили длинные теплые вечера, которые обычно бывают в самом начале лета, Флоран, завидев Фьору и Леонарду, которые, наслаждаясь благоуханием «его» роз, «его» жимолости и «его» жасмина, засиделись на старинной каменной скамье, почувствовал себя сполна вознагражденным за все свои труды. И от всего сердца возблагодарил бога, позволившего ему украсить жизнь той, которая навсегда стала его прекрасной, но недосягаемой звездой…
Так, тихо и спокойно, протекала жизнь в доме, увитом цветами барвинка, которого, казалось, не коснулись грохот и ужасы войны. И никто из его обитателей не мог себе даже представить, что в это самое время в другом месте разыгрывается одна из тех драм, которые могут свести с ума. Фьора с нежностью и любовью донашивала ребенка Филиппа, совершенно не догадываясь о том, что в Дижоне Филипп вскоре взойдет на тот самый эшафот на площади Моримон, где приняли свою смерть Жан и Мари де Бревай. Волны Луары, расцвеченные всеми цветами радуги, и густая прохлада лесов окружили этот маленький замок магической преградой, о которую разбивались отдаленно рокочущие отголоски событий этого века.
Глава 3. ПЛЕННИК
Приближался срок, когда Фьора должна была разрешиться от бремени. Несмотря на это, она старалась как можно меньше нежиться на мягких подушках, наслаждаясь покоем, а проявляла все больше активности. К вящему ужасу Леонарды и Перонеллы, которые пугались и ожидали какого — нибудь несчастного случая каждый раз, когда видели, как она гуляет по саду или в лесу, взбирается на мула, отправляясь на молебен в аббатство Сен-Ком, или собирает на ферме яйца, — ей никак не сиделось на месте. Вперед и вперед толкало ее какое-то переполнявшее ее ликование. Ей казалось, что чем более крепкой будет она, тем более сильным и здоровым будет ее ребенок.
Именно поэтому 25 августа, в день святого Людовика, в престольный праздник короля Франции, она решила вместе с Леонардой отправиться в Тур посмотреть во всем блеске город и помолиться напоследок на могиле величайшего святого Мартена.
Она ездила туда уже много раз, и это всегда очень помогало и успокаивало ее, так что Фьоре захотелось снова наведаться туда и набраться сил для предстоящего ей испытания.
Леонарда решительно возражала против этой поездки. Через неделю-другую настанет время появиться ребенку, и было бы слишком неосторожно с ее стороны подвергать себя опасностям, которые могут подстерегать в переполненном людьми праздничном городе. Но Фьора твердо стояла на своем, и невозможно было ее переубедить. Между тем Флоран быстро разрешил этот спор. Он сказал, что можно оседлать для Фьоры самого спокойного из их мулов, укрепив на его спине мягкую женскую скамеечку2, и что он непременно будет сопровождать дам, чтобы обеспечить им безопасность.
В тот день выдалась чудесная погода, мягкая и чрезвычайно приятная после двух недель изнуряющей жары, когда Флорану пришлось приложить немало усилий, чтобы уберечь от засухи свой сад. Небо было ярко-синее и усеяно маленькими белыми барашками облаков. Природа, умытая проливным дождем, последовавшим за сильной грозой, сияла почти по-весеннему зеленой листвой и яркими красками цветов.
Помогая Фьоре усесться на маленькую скамеечку, прикрепленную к седлу на спине мула, Флоран подумал, что она еще прекраснее, чем прежде, несмотря на свою располневшую талию.
Ее платье из тонкого полотна и вуаль, приколотая к высокой, в форме полумесяца прическе, были нежно-голубого, как лепестки льна, цвета, который, отражаясь в ее глазах, подчеркивал их красоту. Ничто не могло испортить ее лица, даже легкие тени под глазами придавали ей еще больше очарования.
Именно поэтому 25 августа, в день святого Людовика, в престольный праздник короля Франции, она решила вместе с Леонардой отправиться в Тур посмотреть во всем блеске город и помолиться напоследок на могиле величайшего святого Мартена.
Она ездила туда уже много раз, и это всегда очень помогало и успокаивало ее, так что Фьоре захотелось снова наведаться туда и набраться сил для предстоящего ей испытания.
Леонарда решительно возражала против этой поездки. Через неделю-другую настанет время появиться ребенку, и было бы слишком неосторожно с ее стороны подвергать себя опасностям, которые могут подстерегать в переполненном людьми праздничном городе. Но Фьора твердо стояла на своем, и невозможно было ее переубедить. Между тем Флоран быстро разрешил этот спор. Он сказал, что можно оседлать для Фьоры самого спокойного из их мулов, укрепив на его спине мягкую женскую скамеечку2, и что он непременно будет сопровождать дам, чтобы обеспечить им безопасность.
В тот день выдалась чудесная погода, мягкая и чрезвычайно приятная после двух недель изнуряющей жары, когда Флорану пришлось приложить немало усилий, чтобы уберечь от засухи свой сад. Небо было ярко-синее и усеяно маленькими белыми барашками облаков. Природа, умытая проливным дождем, последовавшим за сильной грозой, сияла почти по-весеннему зеленой листвой и яркими красками цветов.
Помогая Фьоре усесться на маленькую скамеечку, прикрепленную к седлу на спине мула, Флоран подумал, что она еще прекраснее, чем прежде, несмотря на свою располневшую талию.
Ее платье из тонкого полотна и вуаль, приколотая к высокой, в форме полумесяца прическе, были нежно-голубого, как лепестки льна, цвета, который, отражаясь в ее глазах, подчеркивал их красоту. Ничто не могло испортить ее лица, даже легкие тени под глазами придавали ей еще больше очарования.