И в Риме же супруги столкнулись с проблемой, ставшей одинаково мучительной для них обоих: речь шла о замужестве их старшей дочери Ротруды.
Многочисленные и блестящие победы Карла привлекли внимание императрицы Ирины, регентствовавшей в Византии при малолетнем сыне, базилевсе Константине. Она обратила свой августейший взгляд на этого короля-воина, который пытался распространить свое влияние на всю Италию. Тем самым он вторгался в районы, традиционно подвластные Византии. Она подумала, что дочь этого короля была бы прекрасной партией для ее сына и что таким образом Византии была бы обеспечена драгоценная для нее поддержка Запада. Хотя она считала франков несносными варварами, но все же решила попытаться. В Рим к Карлу было отправлено такое блистательное посольство, какие умела организовывать только Византия. Пышнобородые люди в роскошных одеждах, обильно украшенных золотым шитьем, сопровождали длинный ряд повозок, прогибавшихся под тяжестью предназначенных в дар будущей невесте золота и драгоценных предметов.
Все это изобилие было брошено к ногам восьмилетней девчушки от имени молодого императора, которому тогда уже исполнилось одиннадцать. Говорили, что он чрезвычайно хорош собой и очень обаятелен… Все это повергло Карла и Хильдегарду в сильное волнение.
– Невозможно отвергнуть подобный союз, не превратив Ирину в своего непримиримого врага, – со слезами на глазах говорила Хильдегарда. – Но и принять эти дары мне тоже страшно. Византийцы – ужасные люди, они жестоки, коварны и безжалостны. Там часто происходят кровавые дворцовые перевороты, а Ротруда еще такая маленькая! Я не могу решиться отдать ее в руки этих людей, наводящих на меня ужас!..
Причина ужаса, охватившего Хильдегарду, вполне понятна. Обычаи той эпохи требовали, чтобы будущая императрица Византии оставила свою семью и немедленно прибыла ко двору базилевса. Это означало для родителей Ротруды неизбежную и скорую разлуку со своим ребенком, и сама мысль об этом была для них мучительной. Карл переживал необходимость расставания с дочерью так же тяжело, как и его супруга.
– Если мы откажемся, придется вести войну, – вздыхал он. – Но достаточно ли мы сильны, чтобы одолеть Византию?
– Ты не можешь требовать от меня, чтобы я безропотно отдала своего ребенка этой женщине… Я уверена, что Ротруда будет там очень несчастна!.. Она еще совсем малышка!
Никогда еще Карлу не доводилось видеть Хильдегарду плачущей. Ее слезы разволновали его, но он не мог себе позволить отказаться от предложенного союза. Король франков и базилевс Византии были величинами несравнимыми. Карл сухо ответил, что сам разберется в том, что следует, а чего не следует делать, и впервые в жизни оставил Хильдегарду на ночь одну. И всю эту мучительную ночь она рыдала и к утру пришла в полное отчаяние.
В своей спальне молодая женщина заливалась слезами. Вдруг в дверь тихонько постучали. Думая, что это вернулся Карл, она побежала открывать, но каково же было удивление королевы, когда она увидела на пороге горбуна Пипина, сына Гимильтруды.
– Что ты хочешь? – устало спросила она.
– Твои служанки сказали, что ты в отчаянии, Хильдегарда. Я хотел бы доказать тебе, что, заступившись за меня два месяца назад, ты приобрела благодарного друга. Возможно, я сумею помочь тебе.
– Помочь? Ты нашел решение?
– Да. Если ты станешь настаивать на том, чтобы оставить Ротруду дома, мой отец рассердится на тебя. Гнев его будет особенно силен именно потому, что ему не меньше тебя жаль расставаться с малышкой. Ты знаешь, как он любит своих дочерей… Может быть, даже больше, чем сыновей! Но он упрям. Нельзя заставлять его немедленно принять то решение, которое тебе кажется наилучшим…
– Но я и сама не знаю, что лучше! Если бы я была уверена в том, что мое дитя будет счастливо там…
– Навряд ли. А сделать надо вот что: пойди завтра же утром к отцу, скажи ему, что сожалеешь о произошедшем и готова отдать Ротруду замуж за молодого императора…
– Да разве это выход?!
– Послушай, что я говорю… Итак, ты скажешь ему, что готова отдать Ротруду замуж, но просишь отсрочки ее отъезда в Византию… ну, скажем, на несколько лет. Пусть Ирина пришлет девочке учителей, которые смогут научить ее всему, что ей положено знать, когда она станет императрицей. Сделай вид, что взываешь к материнским чувствам Ирины. А когда Ротруда войдет в возраст, годный для настоящего замужества, тогда ты пришлешь ее.
По мере того, как пасынок излагал свои планы, лицо Хильдегарды светлело.
– Ты возвращаешь мне жизнь, Пипин!.. Но почему ты так поступаешь? Ты ведь должен ненавидеть меня, хотя бы за то, что я подарила твоему отцу других сыновей!
Пипин печально покачал головой.
– Я уже сказал тебе. Я никогда не смогу тебя ненавидеть. Но пусть мой отец молит бога, чтобы он продлил твои дни. Потому что, если тебя не станет…
Хильдегарда отмахнулась от дурного предсказания. Она была слишком счастлива тем, что нашлось средство рассеять единственное облачко, которым впервые за долгие годы омрачились отношения с ее дорогим Карлом.
И все получилось чудесно. Итак, Карл дает согласие на брак дочери с юным императором Константином, но выставляет при этом одно условие: девочку пришлют к византийскому двору только тогда, когда она достаточно для этого повзрослеет. Хитрый план горбуна позволял выиграть время.
Как и предвидел Пипин, Ирина пошла на уступки. В конце концов, она была не так уж заинтересована в том, чтобы в ее изысканнейшем дворце немедленно поселилась целая орда этих франкских варваров. Вряд ли принцесса приедет без свиты. Вполне можно подождать, пока придет время заключить брак. Она направила в Рим самого образованного из своих евнухов с поручением обучить невесту греческому языку и обычаям, принятым в Византийской империи. Карл, во дворце которого в связи с этим появился всего лишь один лишний рот, принял византийца весьма радушно, после чего, считая дело полностью улаженным, отправился на берега Мёза, чтобы провести там зиму. Он спешил, потому что ему очень хотелось поскорее оказаться дома, у семейного очага, со своей возлюбленной женой, со всем своим привычным окружением.
Однако для Хильдегарды кое-что переменилось. У нее не выходили из головы слова, вылетевшие из уст Пипина и прозвучавшие для нее печальным предсказанием. Она была молода и здорова, несмотря на перенесенные ею многочисленные беременности и роды. С чего же он взял, будто она может скоро умереть? Королева грустила всю обратную дорогу. Тоска мучила ее, но она ни в коем случае не хотела никому показать свою печаль и озабоченность, в сущности, и сама не понимая их глубинных причин. Однако тревога не оставляла ее нигде. Сидя в уголке у огня с прялкой и мотками шерсти или льна и слушая, как дети повторяют свои уроки, она постоянно возвращалась к овладевшей ее умом навязчивой идее: она стала панически бояться смерти, бояться того, что ей придется оставить беззащитными этих дорогих ее сердцу малюток…
А Карл в это время предавался своим обычным занятиям. В течение всех зимних месяцев, одетый не пышнее, чем любой из его вассалов, он объезжал свои земли, наблюдал за крестьянами, запасался продовольствием и охотился, как самый простой из своих подданных. Дети подражали отцу во всем. Едва научившись держаться в седле, как мальчики, так и девочки ездили вслед за ним по горам по долам. Потихоньку Карл внушил им такую же страстную любовь к лошадям и верховой езде, какую испытывал сам.
По возвращении из этих дальних конных прогулок все детишки собирались в дворцовой школе в Ахене, которой руководил англичанин Алкуин, обладавший многочисленными талантами. Два итальянца, Паоло Варнефрид и Пьетро де Пиз, обучали их всем премудростям. Королевские дети получали здесь то же классическое и латинское образование, что и дети графов, и дети служащих дворца. Они ни в чем не должны были отличаться от своих сверстников, и плетка так же часто гуляла по их спинам, как и по спинам всех других ребятишек. Ротруда проходила дополнительный курс греческого языка и истории Византии, который преподавал ей присланный императрицей Ириной евнух.
Лучшими моментами в течение дня во дворце были совместные трапезы. Карл не садился за стол без жены и детей, и самые маленькие из них, едва только выходили из колыбели и могли усесться на стул, также принимали участие в обедах и ужинах. Пища была простой и грубой. Не больше четырех блюд, главным из которых неизменно становилось жаркое, приготовленное из добытой охотниками дичи. Пили мало, Карл вообще не терпел пьянства, отдавая предпочтение обучению. Пока господа ели, какой-нибудь грамотей читал им вслух, как это делалось в монастырях. Это позволяло одновременно ограничить болтовню и возвысить душу. Из книг чаще всего выбиралось сочинение Блаженного Августина «О граде Божием», в котором Карл находил бесконечное количество тем для размышления, а Хильдегарда – новые предсказания ее скорого конца. После еды вся семья отправлялась отдыхать.
Навязчивая ли идея, которая преследовала Хильдегарду, подорвала ее здоровье или сказывались тяготы, испытанные ею во время долгих и тяжелых походов, но чувствовала она себя все хуже и хуже. Зима 782 года оказалась особенно тяжелой для молодой женщины. Она снова была беременна и переносила эту беременность плохо. Семья отпраздновала Рождество в Тионвиле. Самочувствие королевы все ухудшалось. Карл никак не мог понять, что происходит. Никогда в жизни он не видел свою жену такой слабой, такой печальной. Он изо всех сил старался заставить себя поверить, что все дело только в тяжело протекающей беременности. Ему казалось, что Хильдегарда несокрушима. Вот кончится зима, Хильдегарда разрешится от бремени, и все пройдет…
Увы, произошло как раз наоборот. 30 апреля 783 года Хильдегарда скончалась, произведя на свет девочку, которая не смогла пережить мать. Карл отказывался понимать и принимать случившееся. Несчастье сразило его, как молния поражает одинокий дуб. Его отчаяние было столь велико, столь бурно и нескрываемо, что такое же отчаяние охватывало и всех вокруг.
Только горбатый Пипин наблюдал за отцом, пряча улыбку. Он тоже оплакивал смерть доброй королевы, которую искренне любил, но ее кончина избавляла его от данного им обещания. Теперь можно было начинать мстить. Сыновей Хильдегарды больше не защищала ее материнская любовь… А кроме всего прочего, Пипину доставляло какое-то горькое наслаждение отчаяние короля, он как бы смаковал его горе…
И тем не менее довольно скоро его мысли изменили направление. Он-то надеялся, что отец будет долго страдать. Но думать так означало плохо знать короля франков и недооценивать его неистощимую жизненную силу. Он не мог жить холостяком. И вот не прошло и шести месяцев после смерти столь горячо любимой и столь горестно оплакиваемой Хильдегарды, как осенью того же 783 года Карл женился на Фастраде, дочери пфальцского графа Рудольфа.
Новая жена короля ничуть не походила на Хильдегарду, и Пипин, вопреки собственной воле, встал на защиту осиротевших детей, которых когда-то сам же поклялся погубить. Впрочем, это не мешало ему оставаться смертельным врагом отца. Для Карла и его семьи наступили тяжелые времена…
Едва Фастрада, новая королева франков и четвертая жена Карла, обосновалась во дворце после безмятежного медового месяца, как весь двор принялся искать ответа на один-единственный вопрос: что могло понравиться Карлу в этой надменной, мстительной, завистливой и ревнивой девушке. Она была довольно красива, но не слишком здорова. Какой разительный контраст с Хильдегардой, всегда полной жизнелюбия, всегда доброжелательной и всегда радостной!
Фастрада была невысокой, темноволосой, у нее были прекрасные черные глаза, но ни нежность, ни терпимость отнюдь не входили в число ее добродетелей. Наверное, среди тех, кто сильнее других страдал от нового положения вещей, следует назвать графа Гардрада. Он был верным другом покойной Хильдегарды и старшего сына Карла, горбуна Пипина.
– Никогда жизнь уже не станет такой, какой была при Хильдегарде, – сказал однажды Гардрад принцу. – Боюсь, король заметит это слишком поздно. Непохоже, чтобы Фастрада согласилась повсюду ездить за ним, как делала наша королева. Она устраивается во дворце, словно вовсе не намерена покидать его.
– Она любит роскошь, – ответил Пипин, – любит наряды, лесть, угодничество. Если ты хочешь оказаться в числе ее любимчиков, достаточно сказать ей, что она прекраснейшая женщина на всем свете и притом самая любезная…
– Вот этого-то она никогда от меня не дождется! – возмутился Гардрад. – Прекраснейшей женщиной на всем свете была Хильдегарда. А это похожа на сушеную сливу…
– Мой отец этого не находит, – печально заметил Пипин. – Она вертит им, как захочет… Он просто не знает, что бы такое еще сделать, чтобы ей угодить… Мне кажется, она его очаровала…
– Он поддался чарам этой черномазой?
Пипин пожал плечами.
– Она считает его варваром и требует по отношению к себе необыкновенной изысканности и утонченности. Посмотри, как мы теперь живем: каждый день надо наряжаться в шелка и обвешиваться золотом, а во дворце все провоняло духами. Прощай, доброе старое время кожаных туник и домотканых одежд! Фастрада утверждает, что от всего этого несет дикими зверями и оружейным маслом. Что до детей, то им лучше держаться подальше от нее. Вчера Фастрада хотела отдать приказ высечь Ротруду, потому что та якобы помяла одну из ее вуалей! Мне пришлось вмешаться. Я пригрозил пожаловаться отцу. Ты же знаешь, он всегда запрещал сечь девочек.
– А что тебе на это сказала Фастрада?
– Ничего… Она улыбнулась, но по взгляду, которым она при этом меня наградила, я сразу понял, что нажил себе смертельного врага. Впрочем, мне на это наплевать!
– Но все-таки тебе лучше поберечься. Если она вобьет себе в голову настроить против тебя отца…
– Куда уж больше? – гневно отозвался Пипин. – Я и так безразличен моему отцу. Ты же отлично знаешь, он лишил меня права наследования престола… Моя жизнь никому не нужна, она ничего не стоит. Если Фастрада будет продолжать вести себя так же, начнется война, война, в которой мне нечего терять…
Граф, желая успокоить друга, положил руку на его искривленное плечо.
– И тем не менее наберись терпения, Пипин!.. Когда наступит весна, неизбежно встанет вопрос о том, что Фастрада должна отправиться в поход вместе с мужем. Тебе, как и мне, известно, что он не может обходиться без женщины. И с ее стороны будет очень глупо отпустить его одного, даже если ей так нравится жить во дворце. На дорогах подворачивается столько удобных случаев…
Гардрад, похоже, как в воду глядел. Наступила весна. Фастрада не только сама наотрез отказалась куда-либо ехать, но потребовала, чтобы королевские дети тоже оставались дома.
– Здесь, во дворце, жизнь так приятна и удобна! Зачем мне мотаться по дорогам, как маркитантке? Королева франков должна иметь возможность постоянно управлять своим двором.
– Значит, для тебя не имеет значения то, что нам придется расстаться? – спросил весьма разочарованный король.
– Конечно, имеет. Мое сердце будет обливаться кровью. Но королева должна уметь подчинять свои чувства голосу рассудка. А здравый смысл требует, чтобы она продолжала вести хозяйство, пока ее муж воюет далеко от дома. Тебе – слава, мне – забота о твоих интересах. Ты совершенно не представляешь себе, что происходит, когда ты находишься далеко отсюда. Тебя обворовывают, тебя бессовестно грабят, причем в открытую! И я наведу здесь порядок!
Гордый тем, что заполучил супругу, способную пожертвовать собой ради их общего хозяйства, Карл отправился в очередной поход, оставив Фастраду командовать во дворце как ей будет угодно. В результате очень скоро все единодушно возненавидели ее. Дела пошли еще хуже, когда Карл возвратился. Градом посыпались обвинения. Не нашлось ни одного человека из тех, кто любил Хильдегарду или хотя бы просто был у нее в услужении, кого не коснулась бы враждебность Фастрады. И первыми жертвами, естественно, оказались граф Гардрад и кое-кто из его друзей.
С дьявольской ловкостью Фастрада сумела убедить Карла в том, что Гардрад, будучи лучшим другом Пипина Горбатого, старается сделать все, чтобы другим сыновьям короля не достался престол. Карл страшно разгневался и хотел немедленно отправить на эшафот тех, кого посчитал предателями и изменниками. Но Фастрада лишний раз доказала, насколько она коварна и лицемерна.
– Зачем казнить их вот так, сразу, – сказала она, – когда можно придумать наказание более жестокое и справедливое?
Ей пришло в голову устроить для неугодных ей людей чудовищную ловушку. Она посоветовала Карлу притвориться, будто он простил виновных. Пусть теперь пойдут помолиться в церкви, чтобы «очиститься от дурных намерений, направленных против него». Посылая их туда, он добавил:
– Клянусь, что, когда вы помолитесь, вы никогда больше не увидите меня в гневе…
Гардрад и его друзья охотно отправились возблагодарить господа за то, что он наконец помог Карлу понять, насколько лжива Фастрада, наставил его на путь истинный. Но, увы, они были слишком доверчивы. Как только граф и его друзья вышли из церкви, на них напали воины короля. Им выкололи глаза и – ослепленных – бросили в сырую темницу. Да, действительно, им не суждено уже было увидеть Карла во гневе… как, впрочем, и в любом другом состоянии души!
Пипин Горбатый, взбешенный всем, что происходило вокруг него, решил, что настала пора и ему перейти к действиям. Его прежняя ненависть к отцу вспыхнула с новой силой. Он поклялся погубить и короля, и его ненавистную супругу, объединив вокруг себя готовых к мятежу сеньоров, родственников несчастного Гардрада.
– Ни для кого не будет ни мира, ни спасения души, пока живет на земле эта мегера! А поскольку с помощью короля она имеет возможность безнаказанно возводить напраслину на всякого и ее лживые обвинения даже не подвергаются сомнению, король должен умереть вместе с ней!
Решено было покончить с королевской четой, когда она отправится в кафедральный собор Вормса на крещение дочери, которую Фастрада только что подарила своему мужу. Все было тщательно рассчитано, чтобы супруги не смогли избежать возмездия. Но все выплыло наружу из-за нелепой случайности. Заговорщикам не удалось даже встретить рассвет того дня, который был ими избран для осуществления своей мести. Ночью они были арестованы и казнены без лишнего шума. Единственный, кому удалось избежать смерти, был Пипин. Как бы он ни был виновен в глазах Карла, тот не решился пролить кровь родного сына. Молодого принца постригли и заперли до конца жизни в монастыре Прюма.
Сестра Пипина Альпаида не побоялась открыто, на людях, обвинить Фастраду в лицемерии и предательстве.
– Ты не сможешь прожить достаточно долго, Фастрада, чтобы насладиться всем тем злом, которое совершила!..
Разумеется, Фастрада тут же потребовала казнить дерзкую принцессу. Но Карл устал наносить удары. К тому же непомерная злоба супруги уже начинала тяготить его. Он выдал Альпаиду замуж за графа Тулузского, надеясь уберечь ее от несчастного случая, которые все чаще происходили с теми, кто чем-либо стеснял Фастраду.
Эта семейная драма раскрыла королю глаза. Душой он стал склоняться к дочерям, которые с каждым днем становились все красивее и за безопасностью которых он теперь особенно внимательно следил. О сыновьях он беспокоился меньше. Пипин-Карломан отныне жил в Италии, где готовился к коронации, а Людовик воспитывался в своем королевстве, в Аквитании. Таким образом, они оба оказывались вдалеке от злобы мачехи.
Шло время. Дочери становились все ближе и дороже королю. Он все чаще и чаще с ужасом думал о предстоящем расставании с ними. Действительно, приближался момент, когда, по крайней мере с одной, старшей и самой любимой Ротрудой, придется разлучиться. Ее жених, юный император Византии, вот-вот должен был потребовать, чтобы невеста приехала к нему.
Карл тщетно придумывал способ удержать дочку при себе, когда совершенно неожиданно, словно по волшебству, все уладилось само собой. Византийцы в политике были самыми хитрыми, самыми изворотливыми и самыми непостоянными партнерами, какие только встречались на земле. А дела в Византии приняли в это время довольно дурной оборот.
Устав от назойливой опеки своей матери Ирины, молодой император вспомнил о своем далеком будущем тесте и подумал, что тот мог бы помочь ему хоть как-то облегчить бремя. Они обменялись несколькими письмами, и, конечно, Ирине это страшно не понравилось. Переписки оказалось достаточно, чтобы надменная государыня пересмотрела отношение к предполагавшейся свадьбе. Она усмотрела в браке своего сына с франкской принцессой угрозу трону, которым слишком дорожила. В 788 году она разорвала помолвку Константина с Ротрудой, и Карл вздохнул с облегчением.
Но этого нельзя было сказать о юной Ротруде. Она-то рассчитывала, уехав в Византию, избавиться от мелочных придирок и строгого надзора Фастрады и теперь плакала день и ночь. Расстроенный состоянием дочери, неспособный видеть, как она горюет, Карл решил, что лучшим средством ее утешить будет найти для нее любовника. Как раз в это время красавец Рогрон, граф Манский, изо всех сил старался показать, как ему приглянулась девушка. Карл поддержал молодого человека. Не прошло и месяца, как Рогрон стал любовником Ротруды, которая, конечно, сразу же перестала плакать.
Кое-кто из несведущих ожидал, что Карл возмутится сложившимся положением вещей. Но ожидания эти были напрасны. Карл прислушивался к голосу природы, к тому же страстно желал удержать близ себя своих дочерей, а потому ничего не замечал. Он не желал видеть ничего дурного ни в том, что Ротруда сожительствовала с Рогроном, ни в том, что Бертрада вступила во внебрачную связь с блестящим Ангильбертом. А другие девочки были еще слишком малы, чтобы мечтать о любви…
…Жизнь семьи короля франков стала тоскливой. Из Вормса и вовсе перестали выезжать. Даже сам Карл проводил месяц за месяцем в городе, покидая его разве что затем, чтобы чуть-чуть подняться вверх по реке на корабле. Для того чтобы хоть немного развеять скуку и избавиться от монотонности бытия, королевскому дворцу пришлось вспыхнуть и сгореть до основания… Да и это не могло помочь, пока рядом с королем была Фастрада, отравлявшая своей злобой все вокруг.
В конце концов и без того хрупкое здоровье Фастрады совсем ухудшилось, и это положило конец самому мрачному периоду жизни Карла. На Пасху 794 года, к великому облегчению всех чад и домочадцев, она умерла во Франкфурте (пришлось же все-таки хоть раз покинуть Вормс!). Карл, такой же счастливый, как и все остальные, поторопился захоронить тело в Сент-Альбан-де-Майнц. Фастрада оставила королю трех дочерей: Теодраду, которая впоследствии станет аббатисой в Аржантейле, Гильтруду – тоже будущую аббатису, но уже в Фармутье, и, наконец, Ротаиду, у которой не будет времени стать кем бы то ни было.
Поскольку славный король франков не сохранил ни малейшего приятного воспоминания от своего последнего брака, он не спешил найти Фастраде заместительницу. Прошло целых два года, прежде чем он нашел себе новую жену. На этот раз выбор пал на Лиутгарду, красивую белокурую немку, которая внешне немного походила на драгоценную Хильдегарду и была такой же, как она, веселой, нежной и обожающей любовь. Тогда начался самый блестящий в жизни Карла период. Он окончательно победил саксов, подчинил себе Европу вплоть до Эльбы, завоевал Италию, часть Испании, с помощью армии своего сына Пипина-Карломана покорил аваров, укрепил свою власть над множеством народов. Королевство франков выросло до размеров империи. Слава его гремела далеко за пределами его владений. Она донеслась до Востока, и сам известный нам по сказкам «Тысячи и одной ночи» калиф Гарун-аль-Рашид искал дружбы с ним. Папа Лев III прислал ему ключи от Рима вместе с церковной хоругвью. Физически Карл, несмотря на возраст, оставался все таким же энергичным и неутомимым.
Возобновились прекрасные поездки верхом – такие, как в прежние времена. Красавицы-принцессы, как когда-то Хильдегарда, следовали за отцом в повозке. Масштабы, какие приняла теперь его слава, и особое расположение, которое питал Карл к горячим источникам Экса-ла-Шапель, подтолкнули короля к тому, чтобы окончательно выбрать место для столицы своего государства. Строительство великолепных зданий тешило короля. Везли изумительный мрамор из Рима и Равенны. Комнаты, естественным продолжением которых были террасы, выходили на долину Рейна. Но самым любимым местом во дворце для самого Карла был бассейн. Он всегда фанатически увлекался плаванием и нередко приглашал приближенных к нему людей окунуться вместе с ним. Часто бывало, что в королевском бассейне одновременно плескались в чем мать родила до ста человек.
Такую жизнь вполне можно было бы назвать абсолютно счастливой. Но, увы, белокурая красавица Лиутгарда оказалась не здоровее Фастрады. 4 июня 800 года она скончалась в Туре, по дороге в Рим, где Карла ожидал апофеоз его славы. Она не увидела, как под сводами собора Святого Петра папа Лев III возлагает на голову короля императорскую корону, не услышала ни торжественного перезвона рождественских колоколов, ни восторженных восклицаний всех присутствовавших на церемонии франков. А Карл, только что родившийся для бессмертия как император Запада, с этих пор стал естественным противовесом для императрицы Востока.
Многочисленные и блестящие победы Карла привлекли внимание императрицы Ирины, регентствовавшей в Византии при малолетнем сыне, базилевсе Константине. Она обратила свой августейший взгляд на этого короля-воина, который пытался распространить свое влияние на всю Италию. Тем самым он вторгался в районы, традиционно подвластные Византии. Она подумала, что дочь этого короля была бы прекрасной партией для ее сына и что таким образом Византии была бы обеспечена драгоценная для нее поддержка Запада. Хотя она считала франков несносными варварами, но все же решила попытаться. В Рим к Карлу было отправлено такое блистательное посольство, какие умела организовывать только Византия. Пышнобородые люди в роскошных одеждах, обильно украшенных золотым шитьем, сопровождали длинный ряд повозок, прогибавшихся под тяжестью предназначенных в дар будущей невесте золота и драгоценных предметов.
Все это изобилие было брошено к ногам восьмилетней девчушки от имени молодого императора, которому тогда уже исполнилось одиннадцать. Говорили, что он чрезвычайно хорош собой и очень обаятелен… Все это повергло Карла и Хильдегарду в сильное волнение.
– Невозможно отвергнуть подобный союз, не превратив Ирину в своего непримиримого врага, – со слезами на глазах говорила Хильдегарда. – Но и принять эти дары мне тоже страшно. Византийцы – ужасные люди, они жестоки, коварны и безжалостны. Там часто происходят кровавые дворцовые перевороты, а Ротруда еще такая маленькая! Я не могу решиться отдать ее в руки этих людей, наводящих на меня ужас!..
Причина ужаса, охватившего Хильдегарду, вполне понятна. Обычаи той эпохи требовали, чтобы будущая императрица Византии оставила свою семью и немедленно прибыла ко двору базилевса. Это означало для родителей Ротруды неизбежную и скорую разлуку со своим ребенком, и сама мысль об этом была для них мучительной. Карл переживал необходимость расставания с дочерью так же тяжело, как и его супруга.
– Если мы откажемся, придется вести войну, – вздыхал он. – Но достаточно ли мы сильны, чтобы одолеть Византию?
– Ты не можешь требовать от меня, чтобы я безропотно отдала своего ребенка этой женщине… Я уверена, что Ротруда будет там очень несчастна!.. Она еще совсем малышка!
Никогда еще Карлу не доводилось видеть Хильдегарду плачущей. Ее слезы разволновали его, но он не мог себе позволить отказаться от предложенного союза. Король франков и базилевс Византии были величинами несравнимыми. Карл сухо ответил, что сам разберется в том, что следует, а чего не следует делать, и впервые в жизни оставил Хильдегарду на ночь одну. И всю эту мучительную ночь она рыдала и к утру пришла в полное отчаяние.
В своей спальне молодая женщина заливалась слезами. Вдруг в дверь тихонько постучали. Думая, что это вернулся Карл, она побежала открывать, но каково же было удивление королевы, когда она увидела на пороге горбуна Пипина, сына Гимильтруды.
– Что ты хочешь? – устало спросила она.
– Твои служанки сказали, что ты в отчаянии, Хильдегарда. Я хотел бы доказать тебе, что, заступившись за меня два месяца назад, ты приобрела благодарного друга. Возможно, я сумею помочь тебе.
– Помочь? Ты нашел решение?
– Да. Если ты станешь настаивать на том, чтобы оставить Ротруду дома, мой отец рассердится на тебя. Гнев его будет особенно силен именно потому, что ему не меньше тебя жаль расставаться с малышкой. Ты знаешь, как он любит своих дочерей… Может быть, даже больше, чем сыновей! Но он упрям. Нельзя заставлять его немедленно принять то решение, которое тебе кажется наилучшим…
– Но я и сама не знаю, что лучше! Если бы я была уверена в том, что мое дитя будет счастливо там…
– Навряд ли. А сделать надо вот что: пойди завтра же утром к отцу, скажи ему, что сожалеешь о произошедшем и готова отдать Ротруду замуж за молодого императора…
– Да разве это выход?!
– Послушай, что я говорю… Итак, ты скажешь ему, что готова отдать Ротруду замуж, но просишь отсрочки ее отъезда в Византию… ну, скажем, на несколько лет. Пусть Ирина пришлет девочке учителей, которые смогут научить ее всему, что ей положено знать, когда она станет императрицей. Сделай вид, что взываешь к материнским чувствам Ирины. А когда Ротруда войдет в возраст, годный для настоящего замужества, тогда ты пришлешь ее.
По мере того, как пасынок излагал свои планы, лицо Хильдегарды светлело.
– Ты возвращаешь мне жизнь, Пипин!.. Но почему ты так поступаешь? Ты ведь должен ненавидеть меня, хотя бы за то, что я подарила твоему отцу других сыновей!
Пипин печально покачал головой.
– Я уже сказал тебе. Я никогда не смогу тебя ненавидеть. Но пусть мой отец молит бога, чтобы он продлил твои дни. Потому что, если тебя не станет…
Хильдегарда отмахнулась от дурного предсказания. Она была слишком счастлива тем, что нашлось средство рассеять единственное облачко, которым впервые за долгие годы омрачились отношения с ее дорогим Карлом.
И все получилось чудесно. Итак, Карл дает согласие на брак дочери с юным императором Константином, но выставляет при этом одно условие: девочку пришлют к византийскому двору только тогда, когда она достаточно для этого повзрослеет. Хитрый план горбуна позволял выиграть время.
Как и предвидел Пипин, Ирина пошла на уступки. В конце концов, она была не так уж заинтересована в том, чтобы в ее изысканнейшем дворце немедленно поселилась целая орда этих франкских варваров. Вряд ли принцесса приедет без свиты. Вполне можно подождать, пока придет время заключить брак. Она направила в Рим самого образованного из своих евнухов с поручением обучить невесту греческому языку и обычаям, принятым в Византийской империи. Карл, во дворце которого в связи с этим появился всего лишь один лишний рот, принял византийца весьма радушно, после чего, считая дело полностью улаженным, отправился на берега Мёза, чтобы провести там зиму. Он спешил, потому что ему очень хотелось поскорее оказаться дома, у семейного очага, со своей возлюбленной женой, со всем своим привычным окружением.
Однако для Хильдегарды кое-что переменилось. У нее не выходили из головы слова, вылетевшие из уст Пипина и прозвучавшие для нее печальным предсказанием. Она была молода и здорова, несмотря на перенесенные ею многочисленные беременности и роды. С чего же он взял, будто она может скоро умереть? Королева грустила всю обратную дорогу. Тоска мучила ее, но она ни в коем случае не хотела никому показать свою печаль и озабоченность, в сущности, и сама не понимая их глубинных причин. Однако тревога не оставляла ее нигде. Сидя в уголке у огня с прялкой и мотками шерсти или льна и слушая, как дети повторяют свои уроки, она постоянно возвращалась к овладевшей ее умом навязчивой идее: она стала панически бояться смерти, бояться того, что ей придется оставить беззащитными этих дорогих ее сердцу малюток…
А Карл в это время предавался своим обычным занятиям. В течение всех зимних месяцев, одетый не пышнее, чем любой из его вассалов, он объезжал свои земли, наблюдал за крестьянами, запасался продовольствием и охотился, как самый простой из своих подданных. Дети подражали отцу во всем. Едва научившись держаться в седле, как мальчики, так и девочки ездили вслед за ним по горам по долам. Потихоньку Карл внушил им такую же страстную любовь к лошадям и верховой езде, какую испытывал сам.
По возвращении из этих дальних конных прогулок все детишки собирались в дворцовой школе в Ахене, которой руководил англичанин Алкуин, обладавший многочисленными талантами. Два итальянца, Паоло Варнефрид и Пьетро де Пиз, обучали их всем премудростям. Королевские дети получали здесь то же классическое и латинское образование, что и дети графов, и дети служащих дворца. Они ни в чем не должны были отличаться от своих сверстников, и плетка так же часто гуляла по их спинам, как и по спинам всех других ребятишек. Ротруда проходила дополнительный курс греческого языка и истории Византии, который преподавал ей присланный императрицей Ириной евнух.
Лучшими моментами в течение дня во дворце были совместные трапезы. Карл не садился за стол без жены и детей, и самые маленькие из них, едва только выходили из колыбели и могли усесться на стул, также принимали участие в обедах и ужинах. Пища была простой и грубой. Не больше четырех блюд, главным из которых неизменно становилось жаркое, приготовленное из добытой охотниками дичи. Пили мало, Карл вообще не терпел пьянства, отдавая предпочтение обучению. Пока господа ели, какой-нибудь грамотей читал им вслух, как это делалось в монастырях. Это позволяло одновременно ограничить болтовню и возвысить душу. Из книг чаще всего выбиралось сочинение Блаженного Августина «О граде Божием», в котором Карл находил бесконечное количество тем для размышления, а Хильдегарда – новые предсказания ее скорого конца. После еды вся семья отправлялась отдыхать.
Навязчивая ли идея, которая преследовала Хильдегарду, подорвала ее здоровье или сказывались тяготы, испытанные ею во время долгих и тяжелых походов, но чувствовала она себя все хуже и хуже. Зима 782 года оказалась особенно тяжелой для молодой женщины. Она снова была беременна и переносила эту беременность плохо. Семья отпраздновала Рождество в Тионвиле. Самочувствие королевы все ухудшалось. Карл никак не мог понять, что происходит. Никогда в жизни он не видел свою жену такой слабой, такой печальной. Он изо всех сил старался заставить себя поверить, что все дело только в тяжело протекающей беременности. Ему казалось, что Хильдегарда несокрушима. Вот кончится зима, Хильдегарда разрешится от бремени, и все пройдет…
Увы, произошло как раз наоборот. 30 апреля 783 года Хильдегарда скончалась, произведя на свет девочку, которая не смогла пережить мать. Карл отказывался понимать и принимать случившееся. Несчастье сразило его, как молния поражает одинокий дуб. Его отчаяние было столь велико, столь бурно и нескрываемо, что такое же отчаяние охватывало и всех вокруг.
Только горбатый Пипин наблюдал за отцом, пряча улыбку. Он тоже оплакивал смерть доброй королевы, которую искренне любил, но ее кончина избавляла его от данного им обещания. Теперь можно было начинать мстить. Сыновей Хильдегарды больше не защищала ее материнская любовь… А кроме всего прочего, Пипину доставляло какое-то горькое наслаждение отчаяние короля, он как бы смаковал его горе…
И тем не менее довольно скоро его мысли изменили направление. Он-то надеялся, что отец будет долго страдать. Но думать так означало плохо знать короля франков и недооценивать его неистощимую жизненную силу. Он не мог жить холостяком. И вот не прошло и шести месяцев после смерти столь горячо любимой и столь горестно оплакиваемой Хильдегарды, как осенью того же 783 года Карл женился на Фастраде, дочери пфальцского графа Рудольфа.
Новая жена короля ничуть не походила на Хильдегарду, и Пипин, вопреки собственной воле, встал на защиту осиротевших детей, которых когда-то сам же поклялся погубить. Впрочем, это не мешало ему оставаться смертельным врагом отца. Для Карла и его семьи наступили тяжелые времена…
Едва Фастрада, новая королева франков и четвертая жена Карла, обосновалась во дворце после безмятежного медового месяца, как весь двор принялся искать ответа на один-единственный вопрос: что могло понравиться Карлу в этой надменной, мстительной, завистливой и ревнивой девушке. Она была довольно красива, но не слишком здорова. Какой разительный контраст с Хильдегардой, всегда полной жизнелюбия, всегда доброжелательной и всегда радостной!
Фастрада была невысокой, темноволосой, у нее были прекрасные черные глаза, но ни нежность, ни терпимость отнюдь не входили в число ее добродетелей. Наверное, среди тех, кто сильнее других страдал от нового положения вещей, следует назвать графа Гардрада. Он был верным другом покойной Хильдегарды и старшего сына Карла, горбуна Пипина.
– Никогда жизнь уже не станет такой, какой была при Хильдегарде, – сказал однажды Гардрад принцу. – Боюсь, король заметит это слишком поздно. Непохоже, чтобы Фастрада согласилась повсюду ездить за ним, как делала наша королева. Она устраивается во дворце, словно вовсе не намерена покидать его.
– Она любит роскошь, – ответил Пипин, – любит наряды, лесть, угодничество. Если ты хочешь оказаться в числе ее любимчиков, достаточно сказать ей, что она прекраснейшая женщина на всем свете и притом самая любезная…
– Вот этого-то она никогда от меня не дождется! – возмутился Гардрад. – Прекраснейшей женщиной на всем свете была Хильдегарда. А это похожа на сушеную сливу…
– Мой отец этого не находит, – печально заметил Пипин. – Она вертит им, как захочет… Он просто не знает, что бы такое еще сделать, чтобы ей угодить… Мне кажется, она его очаровала…
– Он поддался чарам этой черномазой?
Пипин пожал плечами.
– Она считает его варваром и требует по отношению к себе необыкновенной изысканности и утонченности. Посмотри, как мы теперь живем: каждый день надо наряжаться в шелка и обвешиваться золотом, а во дворце все провоняло духами. Прощай, доброе старое время кожаных туник и домотканых одежд! Фастрада утверждает, что от всего этого несет дикими зверями и оружейным маслом. Что до детей, то им лучше держаться подальше от нее. Вчера Фастрада хотела отдать приказ высечь Ротруду, потому что та якобы помяла одну из ее вуалей! Мне пришлось вмешаться. Я пригрозил пожаловаться отцу. Ты же знаешь, он всегда запрещал сечь девочек.
– А что тебе на это сказала Фастрада?
– Ничего… Она улыбнулась, но по взгляду, которым она при этом меня наградила, я сразу понял, что нажил себе смертельного врага. Впрочем, мне на это наплевать!
– Но все-таки тебе лучше поберечься. Если она вобьет себе в голову настроить против тебя отца…
– Куда уж больше? – гневно отозвался Пипин. – Я и так безразличен моему отцу. Ты же отлично знаешь, он лишил меня права наследования престола… Моя жизнь никому не нужна, она ничего не стоит. Если Фастрада будет продолжать вести себя так же, начнется война, война, в которой мне нечего терять…
Граф, желая успокоить друга, положил руку на его искривленное плечо.
– И тем не менее наберись терпения, Пипин!.. Когда наступит весна, неизбежно встанет вопрос о том, что Фастрада должна отправиться в поход вместе с мужем. Тебе, как и мне, известно, что он не может обходиться без женщины. И с ее стороны будет очень глупо отпустить его одного, даже если ей так нравится жить во дворце. На дорогах подворачивается столько удобных случаев…
Гардрад, похоже, как в воду глядел. Наступила весна. Фастрада не только сама наотрез отказалась куда-либо ехать, но потребовала, чтобы королевские дети тоже оставались дома.
– Здесь, во дворце, жизнь так приятна и удобна! Зачем мне мотаться по дорогам, как маркитантке? Королева франков должна иметь возможность постоянно управлять своим двором.
– Значит, для тебя не имеет значения то, что нам придется расстаться? – спросил весьма разочарованный король.
– Конечно, имеет. Мое сердце будет обливаться кровью. Но королева должна уметь подчинять свои чувства голосу рассудка. А здравый смысл требует, чтобы она продолжала вести хозяйство, пока ее муж воюет далеко от дома. Тебе – слава, мне – забота о твоих интересах. Ты совершенно не представляешь себе, что происходит, когда ты находишься далеко отсюда. Тебя обворовывают, тебя бессовестно грабят, причем в открытую! И я наведу здесь порядок!
Гордый тем, что заполучил супругу, способную пожертвовать собой ради их общего хозяйства, Карл отправился в очередной поход, оставив Фастраду командовать во дворце как ей будет угодно. В результате очень скоро все единодушно возненавидели ее. Дела пошли еще хуже, когда Карл возвратился. Градом посыпались обвинения. Не нашлось ни одного человека из тех, кто любил Хильдегарду или хотя бы просто был у нее в услужении, кого не коснулась бы враждебность Фастрады. И первыми жертвами, естественно, оказались граф Гардрад и кое-кто из его друзей.
С дьявольской ловкостью Фастрада сумела убедить Карла в том, что Гардрад, будучи лучшим другом Пипина Горбатого, старается сделать все, чтобы другим сыновьям короля не достался престол. Карл страшно разгневался и хотел немедленно отправить на эшафот тех, кого посчитал предателями и изменниками. Но Фастрада лишний раз доказала, насколько она коварна и лицемерна.
– Зачем казнить их вот так, сразу, – сказала она, – когда можно придумать наказание более жестокое и справедливое?
Ей пришло в голову устроить для неугодных ей людей чудовищную ловушку. Она посоветовала Карлу притвориться, будто он простил виновных. Пусть теперь пойдут помолиться в церкви, чтобы «очиститься от дурных намерений, направленных против него». Посылая их туда, он добавил:
– Клянусь, что, когда вы помолитесь, вы никогда больше не увидите меня в гневе…
Гардрад и его друзья охотно отправились возблагодарить господа за то, что он наконец помог Карлу понять, насколько лжива Фастрада, наставил его на путь истинный. Но, увы, они были слишком доверчивы. Как только граф и его друзья вышли из церкви, на них напали воины короля. Им выкололи глаза и – ослепленных – бросили в сырую темницу. Да, действительно, им не суждено уже было увидеть Карла во гневе… как, впрочем, и в любом другом состоянии души!
Пипин Горбатый, взбешенный всем, что происходило вокруг него, решил, что настала пора и ему перейти к действиям. Его прежняя ненависть к отцу вспыхнула с новой силой. Он поклялся погубить и короля, и его ненавистную супругу, объединив вокруг себя готовых к мятежу сеньоров, родственников несчастного Гардрада.
– Ни для кого не будет ни мира, ни спасения души, пока живет на земле эта мегера! А поскольку с помощью короля она имеет возможность безнаказанно возводить напраслину на всякого и ее лживые обвинения даже не подвергаются сомнению, король должен умереть вместе с ней!
Решено было покончить с королевской четой, когда она отправится в кафедральный собор Вормса на крещение дочери, которую Фастрада только что подарила своему мужу. Все было тщательно рассчитано, чтобы супруги не смогли избежать возмездия. Но все выплыло наружу из-за нелепой случайности. Заговорщикам не удалось даже встретить рассвет того дня, который был ими избран для осуществления своей мести. Ночью они были арестованы и казнены без лишнего шума. Единственный, кому удалось избежать смерти, был Пипин. Как бы он ни был виновен в глазах Карла, тот не решился пролить кровь родного сына. Молодого принца постригли и заперли до конца жизни в монастыре Прюма.
Сестра Пипина Альпаида не побоялась открыто, на людях, обвинить Фастраду в лицемерии и предательстве.
– Ты не сможешь прожить достаточно долго, Фастрада, чтобы насладиться всем тем злом, которое совершила!..
Разумеется, Фастрада тут же потребовала казнить дерзкую принцессу. Но Карл устал наносить удары. К тому же непомерная злоба супруги уже начинала тяготить его. Он выдал Альпаиду замуж за графа Тулузского, надеясь уберечь ее от несчастного случая, которые все чаще происходили с теми, кто чем-либо стеснял Фастраду.
Эта семейная драма раскрыла королю глаза. Душой он стал склоняться к дочерям, которые с каждым днем становились все красивее и за безопасностью которых он теперь особенно внимательно следил. О сыновьях он беспокоился меньше. Пипин-Карломан отныне жил в Италии, где готовился к коронации, а Людовик воспитывался в своем королевстве, в Аквитании. Таким образом, они оба оказывались вдалеке от злобы мачехи.
Шло время. Дочери становились все ближе и дороже королю. Он все чаще и чаще с ужасом думал о предстоящем расставании с ними. Действительно, приближался момент, когда, по крайней мере с одной, старшей и самой любимой Ротрудой, придется разлучиться. Ее жених, юный император Византии, вот-вот должен был потребовать, чтобы невеста приехала к нему.
Карл тщетно придумывал способ удержать дочку при себе, когда совершенно неожиданно, словно по волшебству, все уладилось само собой. Византийцы в политике были самыми хитрыми, самыми изворотливыми и самыми непостоянными партнерами, какие только встречались на земле. А дела в Византии приняли в это время довольно дурной оборот.
Устав от назойливой опеки своей матери Ирины, молодой император вспомнил о своем далеком будущем тесте и подумал, что тот мог бы помочь ему хоть как-то облегчить бремя. Они обменялись несколькими письмами, и, конечно, Ирине это страшно не понравилось. Переписки оказалось достаточно, чтобы надменная государыня пересмотрела отношение к предполагавшейся свадьбе. Она усмотрела в браке своего сына с франкской принцессой угрозу трону, которым слишком дорожила. В 788 году она разорвала помолвку Константина с Ротрудой, и Карл вздохнул с облегчением.
Но этого нельзя было сказать о юной Ротруде. Она-то рассчитывала, уехав в Византию, избавиться от мелочных придирок и строгого надзора Фастрады и теперь плакала день и ночь. Расстроенный состоянием дочери, неспособный видеть, как она горюет, Карл решил, что лучшим средством ее утешить будет найти для нее любовника. Как раз в это время красавец Рогрон, граф Манский, изо всех сил старался показать, как ему приглянулась девушка. Карл поддержал молодого человека. Не прошло и месяца, как Рогрон стал любовником Ротруды, которая, конечно, сразу же перестала плакать.
Кое-кто из несведущих ожидал, что Карл возмутится сложившимся положением вещей. Но ожидания эти были напрасны. Карл прислушивался к голосу природы, к тому же страстно желал удержать близ себя своих дочерей, а потому ничего не замечал. Он не желал видеть ничего дурного ни в том, что Ротруда сожительствовала с Рогроном, ни в том, что Бертрада вступила во внебрачную связь с блестящим Ангильбертом. А другие девочки были еще слишком малы, чтобы мечтать о любви…
…Жизнь семьи короля франков стала тоскливой. Из Вормса и вовсе перестали выезжать. Даже сам Карл проводил месяц за месяцем в городе, покидая его разве что затем, чтобы чуть-чуть подняться вверх по реке на корабле. Для того чтобы хоть немного развеять скуку и избавиться от монотонности бытия, королевскому дворцу пришлось вспыхнуть и сгореть до основания… Да и это не могло помочь, пока рядом с королем была Фастрада, отравлявшая своей злобой все вокруг.
В конце концов и без того хрупкое здоровье Фастрады совсем ухудшилось, и это положило конец самому мрачному периоду жизни Карла. На Пасху 794 года, к великому облегчению всех чад и домочадцев, она умерла во Франкфурте (пришлось же все-таки хоть раз покинуть Вормс!). Карл, такой же счастливый, как и все остальные, поторопился захоронить тело в Сент-Альбан-де-Майнц. Фастрада оставила королю трех дочерей: Теодраду, которая впоследствии станет аббатисой в Аржантейле, Гильтруду – тоже будущую аббатису, но уже в Фармутье, и, наконец, Ротаиду, у которой не будет времени стать кем бы то ни было.
Поскольку славный король франков не сохранил ни малейшего приятного воспоминания от своего последнего брака, он не спешил найти Фастраде заместительницу. Прошло целых два года, прежде чем он нашел себе новую жену. На этот раз выбор пал на Лиутгарду, красивую белокурую немку, которая внешне немного походила на драгоценную Хильдегарду и была такой же, как она, веселой, нежной и обожающей любовь. Тогда начался самый блестящий в жизни Карла период. Он окончательно победил саксов, подчинил себе Европу вплоть до Эльбы, завоевал Италию, часть Испании, с помощью армии своего сына Пипина-Карломана покорил аваров, укрепил свою власть над множеством народов. Королевство франков выросло до размеров империи. Слава его гремела далеко за пределами его владений. Она донеслась до Востока, и сам известный нам по сказкам «Тысячи и одной ночи» калиф Гарун-аль-Рашид искал дружбы с ним. Папа Лев III прислал ему ключи от Рима вместе с церковной хоругвью. Физически Карл, несмотря на возраст, оставался все таким же энергичным и неутомимым.
Возобновились прекрасные поездки верхом – такие, как в прежние времена. Красавицы-принцессы, как когда-то Хильдегарда, следовали за отцом в повозке. Масштабы, какие приняла теперь его слава, и особое расположение, которое питал Карл к горячим источникам Экса-ла-Шапель, подтолкнули короля к тому, чтобы окончательно выбрать место для столицы своего государства. Строительство великолепных зданий тешило короля. Везли изумительный мрамор из Рима и Равенны. Комнаты, естественным продолжением которых были террасы, выходили на долину Рейна. Но самым любимым местом во дворце для самого Карла был бассейн. Он всегда фанатически увлекался плаванием и нередко приглашал приближенных к нему людей окунуться вместе с ним. Часто бывало, что в королевском бассейне одновременно плескались в чем мать родила до ста человек.
Такую жизнь вполне можно было бы назвать абсолютно счастливой. Но, увы, белокурая красавица Лиутгарда оказалась не здоровее Фастрады. 4 июня 800 года она скончалась в Туре, по дороге в Рим, где Карла ожидал апофеоз его славы. Она не увидела, как под сводами собора Святого Петра папа Лев III возлагает на голову короля императорскую корону, не услышала ни торжественного перезвона рождественских колоколов, ни восторженных восклицаний всех присутствовавших на церемонии франков. А Карл, только что родившийся для бессмертия как император Запада, с этих пор стал естественным противовесом для императрицы Востока.