Бенцони Жюльетта. Пора свиданий

   — То есть как нет?
   — Я говорю правду: Морган исчезла, можете посмотреть сами.
   — Так где же она?
   — Откуда мне знать! Никто ничего не видел и не слышал… Скажу вам, что нет еще одной лошади, Ролана, которого нам дал аббат.
   — Это невероятно! Как две лошади могли выйти и их никто не заметил?
   — Несомненно, тот, кто их увел, имел возможность войти, не привлекая внимания… Он хорошо знает аббатство.
   — И к какому заключению ты пришел? — спросила Катрин, усаживаясь на охапку соломы.
   Готье ответил не сразу. Он думал. Потом неуверенно посмотрел на Катрин.
   — Получается, что Ролан, украденный вместе с Морган, это тот самый конь, которым обычно пользовался Фортюна, если ехал в Орияк или еще куда-нибудь.
   — А когда он отправился в Кальве?
   — Нет. Вы же знаете, что он никогда не соглашался ехать туда верхом, а ходил пешком… из-за мессира Арно.
   Теперь пришла очередь задуматься Катрин. Она выдернула соломинку и рассеянно жевала ее. Мысли роем носились в ее голове.
   — Спрашивается, действительно ли мне снился сон?.. А если это было предчувствием?
   — Что вы хотите этим сказать?
   — Ничего. Объясню потом. Седлай двух лошадей и предупреди, что мы уезжаем на целый день. Я пойду надену мужской костюм.
   — Куда мы поедем?
   — В Кальве, конечно. И как можно скорее.

Глава вторая. ДОЛИНА СМЕРТИ

   На развилке двух дорог всадники остановили лошадей, не зная, какую из них выбрать. Бедная деревня Кальве виднелась на горизонте. Отсюда Катрин могла видеть и базальтовый склон замка Карлат, ощетинившийся башнями и бастионами. Она смотрела в их сторону с понятным волнением. Там она пережила счастливые дни своей жизни, оттуда бежала в грозную минуту. Вид знакомого величественного замка придавал ей мужества.
   К развилке приближался возвращавшийся с полей крестьянин с мотыгой на плече. Готье, не слезая с лошади, спросил его:
   — Знаешь ли ты, добрый человек, где находится дом для прокаженных?
   Крестьянин поспешно перекрестился и показал на одну из дорог.
   — Спуститесь к реке… Увидите большой дом, огороженный стеной. Это там. Но после не заезжайте в деревню.
   И он удалился быстрым шагом в сторону деревни. Катрин повернула лошадь в указанном направлении.
   — Поехали, — сказала она.
   Дорога спускалась к Амбене, небольшой речке, огибавшей холм Карлат. Полоска ивовых кустарников обозначала ее русло. Катрин ехала впереди, молча покачиваясь в седле. В большом смятении она двигалась к тому месту, о котором часто думала, но к которому никогда не осмеливалась приблизиться. Скоро она будет рядом с Арно, в нескольких шагах от места, где он живет. Может быть, ей удастся увидеть его? От этой мысли сердце билось сильнее, и все равно она не могла избавиться от предчувствия, поселившегося в ней с самого утра…
   Дорога пролегала теперь через заросли кустарника. Вся в выбоинах, со следами старой колеи и глубокими ямами, она использовалась, видимо, редко. Катрин и Готье затратили гораздо больше времени, чем предполагали, и солнце начинало уже садиться за высокие кроны деревьев. Лес, словно естественный барьер, поднимался между людьми и этими отверженными из Кальве. Потом неожиданно в конце спуска всадники объехали островерхую скалу и очутились на берегу речки. Представшая перед ними долина, откуда доносилась монотонная песня реки, являла собой грустную, отталкивающую картину.
   Катрин резко остановила свою лошадь у опушки леса. Подъехал Готье, и они застыли, пораженные увиденным. На небольшом расстоянии поднималась каменная ограда… но только ограда, потому что внутри ее не было ничего, кроме обгоревших развалин и сохранившейся арки, служившей ранее входом в часовню. Сорванные створки ворот болтались на уцелевших петлях; внутренний двор лепрозория был завален обгоревшими обломками… Только зловещие стаи ворон, кружившиеся в небе, нарушали мертвую тишину.
   Катрин побледнела, закрыла глаза и едва не упала в обморок.
   — Арно погиб, — причитала она… — Это его призрак являлся ко мне ночью!
   Одним прыжком Готье очутился на земле. Его мощные руки сняли молодую женщину с лошади. Он положил ее, бледную, дрожащую, на траву у дороги и стал растирать похолодевшие руки.
   — Мадам Катрин! Ну, же… Придите в себя! Смелее! Прошу вас!
   Но сознание покидало ее, и она не могла избавиться от ощущения, что жизнь, словно вода, вытекает из ее тела. Тогда Готье осторожно пошлепал ее по щекам, стараясь не причинить сильной боли своими лапищами, способными снести голову с плеч. Побледневшие щеки стали пунцовыми. Катрин открыла глаза и посмотрела недоумевающе. Он смущенно улыбнулся ей.
   — Извините, у меня не было другого выбора. Подождите, я принесу свежей воды.
   Обойдя сгоревшее здание, он побежал вниз к речке, наполнил водой кружку, которую всегда носил на поясе, и, вернувшись, напоил Катрин, как заботливая мать. Реакция не замедлила последовать: молодая женщина разрыдалась. Стоя перед Катрин, он дал ей выплакаться, потому что верил в успокоительное действие слез.
   Готье не произнес ни одного слова, не сделал ни одного жеста, чтобы остановить рыдания. Постепенно Катрин успокоилась, подняла бледное лицо с покрасневшими глазами и бросила на нормандца взгляд, полный отчаяния.
   — Надо узнать, что тут произошло, — сказала она довольно твердым голосом.
   Готье протянул ей руку, помог подняться. Она не отпустила эту сильную руку, готовую поддержать ее в любой жизненной ситуации. Они дошли до разрушенного портала, в верхней части которого виднелся герб аббатства Сен-Жеро д'Орияк, в чьем ведении находился лепрозорий. Но ее сердце не могло не замереть, едва они переступили порог, некогда отделивший Арно от всего мира.
   Слезы снова текли по ее мокрым щекам, но Катрин не обращала на них внимания.
   Внутри двора все было разорено… Остались только почерневшие, жалкие руины, напоминавшие Катрин развалины Монсальви. Огонь сожрал все. Лишь толстые каменные стены сохранились нетронутыми. Не было видно ни одной крыши, ни одной двери, ничего, кроме обгоревших камней.
   Готье склонился к ним.
   — Пожар был недавно, — заметил он. — Камни еще теплые…
   — Боже мой, — стонала Катрин… — Неужели он остался лежать под ними… мой дорогой, любимый супруг… моя любовь.
   Она упала на колени перед развалинами и пыталась поднять камни дрожащими неловкими руками.
   — Уходите, мадам Катрин, пойдемте со мной.
   Но она стала вырываться от Готье с невесть откуда взявшейся силой.
   — Оставь меня… Я хочу остаться! Он здесь, я тебе говорю.
   — Я в это не верю и… вы тоже… Но если даже это и так, то зачем вам ранить руки о горячие камни.
   — А я тебе говорю, что он мертв, — кричала Катрин, выходя из себя. — Я тебе говорю, что я видела его призрак сегодня ночью! Он пришел в маске, вошел в комнату моей свекрови, склонился над ней, а потом исчез. — Но он не вошел в вашу комнату! А что, мадам Изабелла спала или бодрствовала?
   — Она спала и ничего не видела. Я вначале подумала, что вижу все это во сне, но теперь я знаю, это был не сон, я видела призрак Арно.
   И она снова стала всхлипывать. Готье взял ее за плечи, встряхнул и закричал:
   — А я вам говорю, что вы видели не призрак! Вы не спали и видели его не во сне! Призрак подошел бы к вам. А мессир Арно не мог знать о вашем возвращении и, следовательно, не искал вас.
   — Что ты хочешь этим сказать?
   Успокоившаяся, Катрин стояла, раскрыв рот, и смотрела на Готье, как на безумца.
   — Я хочу сказать, что призраки знают все о живых людях. Он бы подошел и к вам. И еще. Почему он был в маске?
   — Ты предполагаешь, что я видела Арно?.. Самого Арно?
   — Я ничего не знаю, но происходят какие-то странные вещи. Допустим, что Фортюна подошел к Арно и сообщил ему о том, что его мать умирает? На пороге смерти проказа не страшна… Может быть, он не подошел к вам, так как не знал о вашем возвращении. Фортюна ведь тоже не знал об этом.
   — Где же он, по-твоему, теперь? И что произошло здесь? Откуда эти руины, тишина, опустошение?
   — Я не знаю, — ответил Готье задумчиво, — но я попытаюсь узнать. Я думаю, где он и куда делись Морган и Ролан, может сказать Фортюна.
   Потихоньку он уводил ее от руин. Катрин вцепилась в великана, как испуганный ребенок, и смотрела на него с обожанием.
   — Ты действительно так думаешь?
   — Разве я говорил о чем-нибудь, не подумав? Особенно вам.
   Она улыбнулась и, вздрогнув, была готова снова заплакать. Нормандец почувствовал, как его сердце сжимается от жалости. Он любил ее, но подавлял свою любовь и хотел видеть ее радостной и счастливой! Увы! Судьба, кажется, отвернулась от нее за случившуюся минутную слабость, в которой она считала себя виновной, и сколько еще принесет ей страданий и слез в будущем!
   — Не оставляй мне слишком много надежд, — просила Катрин. — Знаешь, я могу от этого умереть.
   — Оставайтесь мужественной, какой были всегда. И постараемся узнать… Поехали отсюда. Надо найти кого-нибудь, кто знает, что произошло.
   Они сели на лошадей и покинули эту долину смерти, поднимаясь вверх к обжитым местам и чистому небу… Теперь впереди был Готье. Он искал признаки жизни в этом заброшенном месте. Катрин следовала за ним, опустив голову, пытаясь привести в порядок свои мысли, метавшиеся между надеждой и горем. Все, что до этого имело для нее значение, отступило на задний план. Самое главное сейчас узнать, жив Арно или нет. Она не успокоится, пока не получит ответа на этот вопрос.
   Когда выехали из темного леса, Готье приподнялся в стремени и показал рукой на юг.
   — Вот! Я вижу дымок над хижиной, там, на холме… Оттуда, сверху, должны быть видны крыши лепрозория… должны были быть видны раньше!
   Это оказалась маленькая скромная хижина, крытая соломой. Чтобы не пугать хозяев, Катрин и Готье привязали лошадей к дереву, и по тропинке поднялись к дому.
   На шум их шагов вышла старая крестьянка в желтом чепчике, державшая в руке плетенную из ивы корзиночку с пучком кудели. Свободной рукой она опиралась на сучковатую пялку. У старушки были живые голубые, словно незабудки, глаза, которые ярко выделялись на смуглом морщинистом лице.
   — Не бойтесь, матушка, — сказал Готье мягко, — мы вам не сделаем ничего плохого, мы только хотим спросить.
   — Входите, люди добрые, мой дом открыт.
   — Мы не хотели бы вас беспокоить, — сказала Катрин, в свою очередь, — и у нас мало времени.
   Она повернулась и посмотрела на местность, расстилавшуюся у ее ног. И правда, там, за черной полосой деревьев, были видны руины лепрозория. Показав на них рукой, Катрин спросила:
   — Знаете ли вы, что там произошло? Ужас появился на лице старушки, которая, не переставая креститься, бормотала какие-то слова, а потом ответила:
   — Это место проклято… Не следует о нем говорить, а то может произойти несчастье.
   — Несчастье, — подхватила Катрин, вынимая золотую монету и вкладывая это блестящее солнышко в скрюченную руку старушки. — Рассказывайте, матушка, и получите еще.
   Старуха недоверчиво взглянула на монету и попробовала ее на зуб.
   — Золото! — обрадовалась она. — Настоящее золото! Давно я не видела такого. Так что вы хотите знать, молодой человек?
   — Когда сожгли приют для прокаженных? Даже за золото старуха не хотела рассказывать и отвернулась. Она колебалась, сжимая монету в руке, потом все-таки решилась.
   — В ночь на четверг прокаженные взбесились. Надо сказать… монах, который охранял и заботился о них… святой человек… умер накануне от укуса змеи. Так какой переполох они там устроили! Целый день были слышны плач, стоны… ну, просто как черти! Горы тряслись от этого! Как будто вдруг разверзся ад. Люди в деревне переполошились. Они решили, что прокаженные нападут на них. Побежали за подмогой в Карлат. Ну, тогда пришли солдаты…
   Она остановилась, посмотрела в сторону руин беспокойным взглядом и снова перекрестилась.
   — Дальше, — нетерпеливо потребовала Катрин.
   — Солдаты пришли ночью. Прокаженные все еще плакали от горя… Было страшно. Но потом-еще страшнее!
   Катрин почувствовала слабость. Она села на каменную скамейку у дома и вытерла со лба пот рукавом.
   Солдаты вели себя как настоящие головорезы, просто варвары, — вдруг выпалила старушка с ненавистью.
   — Они забаррикадировали вход в лепрозорий… а потом подожгли его.
   Жутким криком ответила ей Катрин. Ей стало плохо, и она прислонилась к стене дома.
   — Арно! — стонала она. — Боже мой! Но старуха уже не могла остановиться:
   — Солдаты были пьяны. Их напоили крестьяне из деревни… Для храбрости… Они кричали, что нужно уничтожить это гнездо отверженных… что долину нужно очистить от скверны… Всю ночь пылал костер. Но к полуночи крики стихли и ничего не было слышно, кроме завывания пламени.
   Она умолкла — и вовремя, потому что Катрин пвтеряла сознание.
   Готье поспешил к ней, наклонился и взял под руку.
   — Пойдемте, — сказал он тихо. — Нам надо ехать. Но она почти ничего не чувствовала и была ко всему безразлична. Старушка смотрела на нее с любопытством.
   — Молодой сеньор, кажется, страдает? Он знал кого-то из этих несчастных?
   — Молодой сеньор — женщина, — коротко ответил Готье. — Да, она действительно знала одного из них.
   Катрин ничего не слышала. Ее тело окаменело, голова опустилась, и только одна мысль билась в ней, как язык колокола: «Он мертв! Они его убили!»
   Она забыла все, о чем говорил с ней Готье. Перед ее невидящими глазами стоял огромный ночной костер, болело сердце, словно его ухватили железными клещами и пытались вырвать из груди.
   Старушка молча вернулась в дом и вышла оттуда с кружкой в руке.
   — Возьмите, несчастная женщина, выпейте. Это настой трав на вине. Вам будет лучше.
   Катрин выпила, почувствовала себя немного лучше и хотела встать, но старая женщина остановила ее.
   — Нет, оставайтесь. Скоро ночь, а на дорогах опасно. Если вас никто не ждет, оставайтесь до утра… Мне нечего вам особенно предложить, но чем богаты, тем и рады.
   Готье посмотрел на бледное лицо Катрин, которая едва держалась на ногах: она не могла в таком состоянии возвращаться ночью в Монсальви.:
   — Мы остаемся, — сказал он. — Спасибо вам.
   Всю ночь Готье провел у изголовья Катрин, безуспешно пытавшейся заснуть на соломенном тюфяке. Всю ночь он старался доказать ей правоту своих рассуждений. Он снова и снова терпеливо повторял уже сказанное: Катрин видела не призрак. Она видела самого Арно, избежавшего погрома с помощью Фортюна… и они скрылись, забрав лошадей. Но она не хотела ему верить. Арно, по ее мнению, незачем было бежать из Монсальви. Там он, по крайней мере, мог искать пристанища у Сатурнена, который, несмотря на боязнь, принял бы его.
   Нет, возражал Готье, хозяин очень боялся заразить своих. Если он подошел к матери, то знал, что она при смерти… Фортюна наверняка повез его в другой лепрозорий. Говорят, что около Канка существует такой…
   — Не отчаивайтесь, мадам Катрин. Мы вернемся в Монсальви, и вы увидите, что Фортюна тоже возвратится через несколько дней. Поверьте мне.
   — Я очень хотела бы тебе поверить, — вздыхала Катрин, — но я не решаюсь. Сколько раз в жизни я обманывалась.
   — Я знаю. Но, набравшись мужества и терпения, можно победить любое злосчастье. Придет день, мадам Катрин, и вы тоже…
   — Нет, не говори ничего. Я постараюсь быть разумной… Я постараюсь поверить тебе.
   Но это ей никак не удавалось. Близился рассвет, а она оставалась такой же подавленной и отчаявшейся.
   Мадам де Монсальви щедро отблагодарила старушку за гостеприимство, и с восходом солнца они пустились в путь. Она не замечала чудесных пейзажей долины реки Трюйер с ее зелеными холмистыми берегами.
   Согнувшись, с прикрытыми глазами и истерзанным сердцем Катрин тряслась в седле. Видение прошлой ночи убеждало ее в гибели Арно, и весь мир потерял для нее интерес. Она не восхищалась ни пышной зеленью деревьев, ни цветами в лугах, ни живописными изгородями, ни сиянием солнца… В ней будто что-то умерло. Ее сознание не подсказывало ни одной молитвы. Едва не богохульствуя, Катрин думала, что Бог несправедлив. Какую цену он заставлял ее платить за любую благосклонность, которыми награждал не так уж и щедро?
   Она открыла, что никогда не считала Арно по-настоящему потерянным для себя, пока не наступил этот день. Его отсекли от живых, но он жил, дышал, и она, Катрин, сохраняла надежду соединиться с ним, исполнив свой долг. А что ей осталось теперь? Пустота и вкус пепла на губах…
   Готье ехал рядом и заговаривал с ней, пытаясь вырвать из лап разрушающей грусти. Она отвечала односложно, а потом, пришпорив коня, отдалялась от него. Катрин искала одиночества…
   Однако когда Катрин въехала во двор Монсальви, ее ожидало радостное. событие. На пороге гостиницы их встречала Сара с Мишелем на руках! Она стояла неподвижно, прижимая Мишеля к сердцу, словно деревенская мадонна. По мере того как путники приближались, зоркие глаза цыганки не преминули отметить расстроенное лицо Катрин, ее отсутствующий взгляд. Это смягчило Сару. Она по матерински любила Катрин. Не спуская с нее глаз, Сара протянула ребенка Донасьене, выбежавшей на цоканье подков, и пошла навстречу всадникам.
   Все произошло молча. Когда Сара подошла к лошади, Катрин соскользнула на землю и упала, рыдая, в ее объятия. Как было прекрасно в эту минуту отчаяния вновь найти надежное прибежище!
   Молодая женщина выглядела так жалко, что и Сара, в свою очередь, ударилась в слезы. Обняв друг друга, обливаясь слезами, они возвратились в дом. Катрин сумела взять себя в руки и, посмотрев на Сару, воскликнула:
   — Сара! Моя добрая Сара! Если ты вернулась, значит, я еще не до конца проклята.
   — Ты? Проклята? Бедняжка… Кто в тебя вбил эту мысль?
   — Она уверена, что мессир Арно погиб в пожаре, опустошившем лепрозорий Кальве, — обронил сзади нее Готье. — Она не хочет слышать никаких возражений.
   — Вот еще! — бросила Сара, к которой вернулась ее воинственность при виде бывшего врага. — Расскажите мне подробнее.
   Оставив Катрин, которая обнимала сына, изливая на него всю любовь своего сердца, она отвела нормандца поближе к камину. В нескольких словах Готье рассказал все:
   И о возвращении Катрин, и о болезни мадам Изабеллы, и о странном ночном видении, и об исчезновении двух лошадей, и, наконец, о драме в Кальве. Сара слушала, не перебивая, нахмурив брови и не пропуская ни малейшей подробности рассказа. Когда он закончил, Сара, скрестив руки и подперев подбородок кулаком, молча смотрела на черный очаг камина, где был сложен хворост. Потом вернулась к Катрин, сидевшей на табурете и укачивающей Мишеля.
   — Что вы думаете? — спросил Готье.
   — А то, что вы правы, мой милый. Хозяин не погиб. Это невозможно.
   — А как он мог убежать? — спросила Катрин.
   — Не знаю. Но ты видела не призрак. Призраки не носят масок. Я их знаю.
   — Хотела бы тебе верить, — вздохнула Катрин. — Но скажи, что мне теперь делать?
   — Надо подождать несколько дней, как говорит Готье, чтобы дать Фортюна время вернуться. Иначе…
   — Иначе?
   — Вернемся в Кальве вместе с Сатурненом и несколькими сильными мужчинами. Обшарим все руины, пока не будет полной ясности. Но мне и сейчас ясно: в Кальве трупа нет.
   На этот раз к Катрин вернулась уверенность. Нити, связывающие ее с Сарой, были настолько прочны, что она видела в ней оракула или, по крайней мере, духа, который никогда не ошибается и иногда является провидцем… Ничего не говоря, она взяла руку старой подруги и приложила к своей щеке, как ребенок, просящий прощения. В глазах Сары светилась нежность, которую она изливала на белокурую голову, склонившуюся к ней.
   В вечернем воздухе раздавался звон колокола, оповещавший о завершении дня.
   — Монахи идут в церковь, — сказала Сара. — Ты той должна пойти помолиться.
   Катрин покачала головой.
   — У меня больше нет желания, Сара. Зачем молиться? Бог вспоминает обо мне, когда меня надо наказать.
   — Ты несправедлива. Это он подарил тем двоим горькие плоды отмщения и тебе — сладкие плоды триумфа. Ты вернула Монсальви право на существование.
   — Но какой ценой!
   — Цена эта тебе пока еще неизвестна… если только ты не сожалеешь, что оставила «его» в Шиноне, — ввернула Сара.
   Ей хотелось посмотреть, что ответит Катрин на это воспоминание о человеке, из-за которого они расстались. Но она могла успокоиться на этот счет.
   Катрин пожала плечами.
   — Как я могу о чем-то сожалеть, если я не знаю, что случилось с Арно?
   К этому нечего было добавить.
   Жар, так долго мучивший Изабеллу де Монсальви, немного спал. Старая дама больше не бредила, меньше кашляла, но она потихоньку слабела, как пламя затухающей свечи.
   — Мы ее не спасем, — сказала Сара, дежурившая по очереди с Катрин у ее постели: нужно было дать возможность Донасьене отдохнуть и заняться Сатурненом, заброшенным ею с того времени, как заболела графиня.
   — Такое впечатление, — заметила, в свою очередь, Катрин, — что у нее кончаются жизненные силы.
   Ни лекарства, имевшиеся в монастыре, ни знания доктора из Орияка, приезжавшего к ней, не приносили действенной помощи. Изабелла медленно, угасала. Теперь часами, вытянувшись на своей кровати, она держала в руках четки или молитвенник, который не читала. Только двигавшиеся губы свидетельствовали о том, что она молилась.
   Вечером на третий день после возвращения Катрин и Готье из Кальве, старая дама посмотрела на Катрин, сидевшую рядом на скамеечке.
   — Дитя мое, я молюсь за вас, — сказала она тихо, — за Мишеля… и за него, моего сына. Не бросайте его в беде, Катрин. Когда меня не будет, проявляйте о нем заботу, даже издалека. У него такая страшная болезнь.
   Катрин стиснула пальцы, потом откашлялась, чтобы не выдавать своего волнения. Изабелла ничего не знала о драме в Кальве — от нее это тщательно скрывали, но как трудно было продолжать эту игру, изображать душевное равновесие и спокойствие в то время, когда душа находится в смятении! Все три последних дня Катрин провела в мучениях и не находила себе места. Доверившись утверждениям Сары, она ждала возвращения Фортюна, но его все не было… И все же она смогла ласково улыбнуться обеспокоенной свекрови.
   — Успокойтесь, матушка. Я всегда буду возле него. Я хотела бы выстроить для него дом недалеко отсюда, где он мог бы жить в стороне от людей, но жить достойно, соответственно его вкусам и положению. Я так мечтала вырвать Арно из этого ужасного лепрозория.
   Глаза больной засияли от радости. Она торопливо положила свою исхудавшую руку на руку Катрин.
   — Да, да! Сделайте так, уберите его из этого жалкого места. Мы ведь теперь богаты.
   — Даже очень богаты, мама, — улыбнулась Катрин, сдерживая слезы. — Монсальви возродится и будет более красивым и прочным, чем был раньше… Брат Себастьян, архитектор монастыря, начал готовить чертежи нового замка, а Сатурнен вместе с послушником Пласидом ищут карьер рядом с Трюйером. Как только подготовка будет закончена, работы найдется для всей деревни. Скоро и вы получите достойные покои…
   Грустно улыбнувшись. Изабелла покачала головой. Ее взгляд остановился на руке Катрин, где изумруд королевы Иоланды сверкал, словно зеленый глаз. С тех пор как Катрин получила его, она не снимала кольцо с руки. Поймав взгляд старой дамы, она сняла перстень с пальца и передала его в исхудавшие, но еще такие красивые руки, по форме напоминавшие руки Мишеля.
   — Это залог дружеского расположения королевы Иоланды к семье Монсальви. Видите этот герб, вырезанный на камне? Оставьте перстень себе, мама, он вам очень идет.
   Изабелла с радостной, почти детской улыбкой рассматривала украшение и, обратив признательный взгляд к Катрин, сказала:
   — Я беру его взаймы, скоро я вам, дочь моя, его верну. Да, да… Не возражайте. Я это знаю и к этому готова. Смерть не пугает меня, наоборот… Она отведет меня к тем, кого я оплакивала всю жизнь: моего дорогого супруга и Мишеля, которого вы пытались спасти. И там мне будет хорошо.
   Она молча рассматривала изумруд, переливающийся, словно морская вода, потом спросила:
   — А знаменитый черный бриллиант? Что стало с ним? Катрин слегка нахмурилась.
   — Я его потеряла, а потом нашла. Но он успел причинить немало зла. И я поклялась, что он перестанет делать зло.
   — Как же?
   — Через несколько дней я подарю этот бриллиант той, которая не боится его дьявольской силы.
   — Он действительно так злосчастен?
   Катрин встала, ее глаза больше не видели маленькой комнаты. Как и в прошлую ночь, на нее навалилось видение пожара, испепелившего Кальве. Она крепко сжала рот, боясь закричать, и проговорила с ненавистью и трепетом:
   — Даже больше, чем вы можете предположить. Он не перестает делать зло, делает это почти ежедневно, но я сумею лишить его этой силы. Я свяжу Сатану и брошу к ногам той, которая однажды раздавит гадюку голыми ногами. Нашитый на одеяние Черной Девственницы из Пюи, черный бриллиант станет бессильным.
   Слезы заблестели на глазах старой Изабеллы.
   — Самой судьбой вы предназначены нам, Катрин. Инстинктивно вы обнаружили старый обычай хозяев Монсальви, которые в дни войны и опасности обращались за святой помощью в Пюи и относили туда свои лучшие украшения. Вперед, дочь моя, вы рассуждаете, как настоящая Монсальви.
   Катрин не ответила. Они и без слов понимали друг друга. Им достаточно было и молчания: отныне они понимали друг друга. К тому же аббат Бернар зашел к больной, как он это делал каждый вечер. И Катрин, поцеловав его руку, ушла, оставив их одних. Она хотела пойти на кухню к Саре, которая купала Мишеля, но когда проходила через общий зал, к ней подбежал портье.