– Объяснитесь, – произнес Мартиньи в замешательстве.
– Я же вам сказала, что мама знает все, – прошептала Клара, закрыв лицо руками.
– Да, – продолжала мадам Бриссо, – вы, виконт, как безжалостный кредитор, потребовали от этой неосторожной девушки обязательство, важность которого, она, может быть, недостаточно оценила. Поэтому я думала, что вы поторопитесь потребовать уплаты.
Мартиньи выглядел очень смущенным.
– Извините меня, – тихо сказал он. – В тот день, о котором вы говорите, я поступил недостойно. Но Клара очаровала меня, и я был способен...
– Вы были способны возбудить гнусные подозрения в сердце моей дочери против меня, – закончила мадам Бриссо.
Виконт потупился, между тем как Клара, снова бросившись на шею матери, осыпала ее поцелуями.
– Повторяю еще раз: все это должно быть забыто, – продолжала мадам Бриссо, освобождаясь из объятий Клары. – Поступки виконта де Мартиньи я извиняю от всего сердца, когда вспомню, как он их загладил. Но как бы то ни было, виконт, где же обязательство моей дочери?
Мартиньи пристально посмотрел на нее.
– А если я его потерял или у меня его украли? – спросил он странным тоном.
– Дочь моя и я, несмотря ни на что, будем считать себя обязанными добросовестно исполнить все условия.
Мартиньи пошарил в своей одежде, висевшей на стуле, и достал из потайного кармана бумажку, всю измятую и покрытую бурыми пятнами.
– Вот расписка, – сказал он. – Не бойтесь дотронуться до нее, несмотря на кровь, которой она покрыта; эта кровь была пролита, когда я защищал вашего мужа, мадам Бриссо, и вашего отца, мадемуазель Клара.
– Обещание, которое заключается в ней, тем не менее священно в моих глазах, – робко произнесла Клара, пока мадам Бриссо читала бумагу, которую виконт ей подал.
После минутного молчания мадам Бриссо сказала с улыбкой, несколько принужденной:
– Эта расписка составлена по всей форме, и та, которая подписала ее, должна исполнить все условия... Виконт, – продолжала она, – Клара обязалась возвратить вам сегодня ваш алмаз или его стоимость, то есть около шестидесяти тысяч франков, не правда ли?
– Да, но насколько я понял, этот алмаз потерялся или украден, словом, не был найден, и я благодарю за это небо. Итак, я имею право требовать... надеяться...
– Вы ошибаетесь, виконт, – перебила его мадам Бриссо. – Этот алмаз действительно был потерян вследствие необыкновенных обстоятельств, почти невероятных, но он теперь найден... Вот он!
Она положила небольшую вещицу, завернутую в бумагу, на стол перед Мартиньи. Тот, развернув ее, узнал драгоценный камень, отданный Кларе три месяца назад. Однако виконт, по-видимому, нисколько не обрадовался. Напротив, он швырнул алмаз на стол и сказал с печалью в голосе:
– Как это случилось? А я понял... я был уверен...
– Это странная история, – снова улыбнулась мадам Бриссо, – и если бы мне рассказали ее во Франции, я бы не поверила. Но мы живем в такой удивительной стране! Выслушайте меня...
Она рассказала ему, при каких обстоятельствах алмаз пропал три месяца назад, как Клара начала подозревать в этой краже хламид, прилетавших в сад, как, наконец, эти подозрения подтвердились, и Клара решилась отправиться в пустыню вместе с Рэчел Оинз, и как эта поездка чуть было не закончилась плачевно.
– Но их поиски не имели никакого успеха, – с нетерпением перебил Мартиньи, – Я знаю, что они не нашли алмаза в гнездах этих птиц.
– Только несколько часов назад алмаз возвращен мне, – ответила Клара. – Действительно, мы с Рэчел понапрасну подвергались опасностям. Но случилось так, что во время этого страшного пожара в лесу австралиец с сыном нашли новую беседку, откуда забрали несколько блестящих камешков, с намерением предложить их Рэчел и мне, думая, что мы питаем страсть к подобный редкостям. Они не успели отдать их нам, когда мы уезжали с фермы Уокера, и только сегодня утром эти добрые люди принесли к нам эти вещи. Судите о моем удивлении, о моей радости, когда я нашла среди безделушек эту драгоценную вещь, потеря которой заставила меня совершить столько ошибок и пролить столько слез!
– Он мог бы оставаться там, где был, – возразил Мартиньи шутливо. – За каким чертом вмешались эти австралийцы? Самая драгоценная моя надежда исчезла!
И он с унылым видом опустился на подушки.
– Как можете вы так говорить, – с удивлением спросила мадам Бриссо, – когда отыскался этот великолепный алмаз, который стоит целого состояния? Или вы забыли, что если бы он не был вам возвращен, мы теперь слишком бедны, чтобы заплатить вам за него деньгами?
– Какое мне дело до его ценности? – возразил Мартиньи. – Его единственная цена в моих глазах была та, что он мог доставить мне возможность... Возьмите его, мадам Бриссо, мне теперь противно на него смотреть. Оставьте его у себя, продайте, подарите... Мне он не нужен.
И он смахнул алмаз на пол. Мадам Бриссо поспешила поднять его и снова положила на стол.
– Все эти три месяца, – с жаром продолжал виконт, – я тешил себя мыслью, что очаровательная мадемуазель Клара будет принадлежать мне, и эта надежда сделала из меня другого человека, я будто переродился. Новые чувства или такие, которые я считал себя не способным испытывать, наполняли мое сердце. После пережитых приключений, опасностей я мечтал о жизни спокойной, исполненной привязанности и сладостных впечатлений, я сделался добрее, я считал себя способным внушить по крайней мере дружбу в ответ на искреннюю и глубокую любовь... Ах, зачем этот роковой алмаз нашелся!
– Но, виконт, когда вы предложили моей дочери то странное условие, на которое теперь намекаете, мы были богаты и думали разбогатеть еще больше, а теперь...
– Большая нужда мне до богатства! В первые минуты, признаюсь, такой искатель приключений, каким я был тогда, не мог оставаться равнодушным к подобным соображениям, но мое чувство к мадемуазель Кларе было искренним. Несмотря на заблуждения молодости, я никогда не изменял чести, я считал, что достоин прекрасной и благородной девушки, счастье которой было бы мне поручено... Вот тайна моей преданности, всех моих пожертвований! Я хотел добиться признательности мадемуазель Клары и ее родителей!
– Кто же вам говорит, виконт, что вам это не удалось? – спросила мадам Бриссо.
Виконт вздрогнул.
– Возможно ли, чтобы после возвращения этого алмаза я имел еще право...
Мадам Бриссо улыбнулась.
– Виконт де Мартиньи, и моей дочери, и мне известно, с каким мужеством защищали вы на приисках состояние и жизнь моего мужа, нам известно, как вы старались отвести от него опасность. Мы знаем, наконец, как тяжело раненный, вы спасли жизнь Бриссо при пожаре в магазине, вашим стараниям, вашей неустрашимости моя дочь и мадемуазель Рэчел тоже обязаны своим освобождением... Мы не забыли ничего, виконт, и не имели бы никаких средств, ни муж мой, ни я, отблагодарить вас за эти услуги, если бы Клара не согласилась нам помочь.
– Но соглашается ли она? – спросил виконт, побледнев еще больше.
Клара встала.
– Почему же нет? – произнесла она дрогнувшим голосом. – Виконт де Мартиньи, если моя рука – единственная награда, которую вы желаете принять, в ней не будет вам отказано.
Эти слова стоили, без сомнения, огромных усилий бедной девушке, потому что, произнеся их, она залилась слезами.
– Мадемуазель Клара, – обратился к ней виконт, – я боюсь, что вы меня не любите...
– Я чувствую к вам признательность...
– Признательность! – воскликнул Мартиньи с горечью. – Признательностью вы обязаны многим другим, кроме меня... Прежде всего этим бедным австралийцам, потом волонтерам, которые подвергались опасности, спасая вас, Ричарду Денисону, который, несмотря на свою внешнюю холодность, вел себя как настоящий француз. Он спас вам жизнь, так же, как и Бриссо, когда моя проклятая рана лишила меня сил помочь вам... Он спас меня самого – зачем мне в этом не сознаться? Когда, истощенный, задыхавшийся от дыма, я не был способен сделать и шага. Мсье Денисон не заслуживает ли вашей признательности, как и я?
Эти слова, в которых сквозила ирония, привели Клару в замешательство.
– Виконт, – прошептала она, не переставая плакать, – ничья преданность не была так велика, как ваша, и я думаю... Извините, – прибавила она, – вы понимаете, как затруднителен для меня подобный разговор... Мне больше нечего сказать.
И Клара поспешно вышла.
– Она меня не любит! – печально произнес виконт. – Это, наверное вы, мадам Бриссо, уговорили Клару согласиться, несмотря на ее очевидное отвращение ко мне.
– Нет, клянусь, вам, виконт де Мартиньи. Это ей самой пришла вдруг мысль отдать вам свою руку, если вы будете настаивать на этом.
– Однако я уверен, что прежде она любила Денисона.
– У девушек увлечения не бывают очень глубоки.
Мартиньи молчал. Только приход Бриссо вывел его из мрачных размышлений. Торговец держал в руках распечатанное письмо. Вид у него был весьма расстроенный. Жена посмотрела на него с беспокойством.
– Боже мой, друг мой, что с тобой? – спросила она. – Твоя расстроенная физиономия... Неужели наши беды еще не кончились? Какое неприятное известие ты получил?
– В этом письме не заключается никакого неприятного известия, душа моя, – рассеянно ответил Бриссо, опускаясь на стул. – Прочти сама.
Мадам Бриссо схватила письмо и начала читать, между тем как торговец с горестным выражением смотрел на Мартиньи.
– Боже мой! – взволнованно воскликнула мадам Бриссо. – Ты или не прочитал этого письма, или его не понял! Не огорчить тебя оно должно было, а обрадовать. Все наши беды позади. По решению колониального совета возмещены потери, причиненные мятежом на приисках, казной и страховым обществом.
– Это правда, душа моя, нам заплатят за все товары, уничтоженные пожаром в магазине. Известия, сообщаемые нашим мельбурнским корреспондентом, подтвердили мне многие дарлингские торговцы.
– И ты сообщаешь мне об этом таким зловещим тоном? Да что с тобой? Невероятно! Наконец-то мы сможем переехать в Мельбурн! Слышите, виконт? – обратилась она к раненому. – Ведь и вы примете участие в этом счастливом обороте дела?
Мартиньи вышел из своего оцепенения.
– Поздравляю вас, хозяин, – сказал он, приподнимаясь с усилием. – Это происшествие ускорит мое выздоровление, хотя, вероятно, переменит некоторые благоприятные распоряжения для меня.
– Почему оно переменит их, Мартиньи? – спросила мадам Бриссо, схватив его за руку, которая была влажной и холодной. – Неужели дочь моя казалась вам более привлекательной, когда была бедна? Друг мой, – обратилась она к мужу, – в твое отсутствие мы говорили о планах, которые, надеюсь, ты одобришь.
Мадам Бриссо сообщила ему об объяснении Мартиньи с Кларой. Бриссо не выразил никакого удивления и лишь вздохнул.
Жена его продолжала веселым тоном:
– Поверишь ли, друг мой, что виконт, хотевший жениться на нашей дочери без приданого, несколько минут назад был богаче ее? Знаменитый алмаз наконец-то нашелся. Посмотри!
Несмотря на свою озабоченность, Бриссо не мог удержаться от восторженного восклицания при виде драгоценного камня, но через минуту опять нахмурился.
– Да, моя милая, это действительно самый красивый алмаз, какой когда-либо я видел, – сказал он, кладя камень на стол. – Однако все сокровища земли могут ли помешать...
Он замолчал и постарался скрыть свое волнение.
– Что с вами, Бриссо? – спросил виконт с беспокойством. – Разве план, о котором говорит ваша супруга, вам не нравится?
– Нет, нет, что вы! Выздоравливайте, дорогой Мартиньи, если и явятся препятствия к этому браку, то они будут исходить не от меня, клянусь вам.
Мартиньи хотел было расспросить его, но, чувствуя сильную слабость, закрыл глаза.
Мадам Бриссо, обманутая его внешним спокойствием, сказала мужу:
– Побудь около нашего больного, друг мой. Клара еще не знает важного известия, и я хочу сама сказать ей... Но дай мне это письмо, потому что милое дитя, пожалуй, мне не поверит.
Виконт и Бриссо, оставшись одни, некоторое время молчали. Бриссо украдкой поглядывал на Мартиньи, бледность которого внушала ему опасения.
Наконец виконт сделал знак своему бывшему хозяину приблизиться к нему.
– Бриссо, – сказал он слабым голосом, – у вас на сердце лежит какая-то тайна. Вы мне скажите правду... Счастливое известие, сообщенное вами жене, не соответствует действительности, не правда ли?
– Напротив! Неужели вы думаете, что я осмелился бы подать этим бедным созданиям надежду, не будучи уверен в счастливом разрешении дел?
– Чем же тогда объясняется ваша печаль?
– Я печален? Вы ошибаетесь, друг мой! С чего мне быть печальным?
– Вы сейчас беседовали с доктором, который перевязывал мою рану... Что он сказал вам обо мне?
– Ничего решительно... Ничего, уверяю вас.
– Послушайте, хотите, я вам повторю, что он вам сказал? Именно его словами объясняется ваше огорчение.
– Боже мой, виконт, как можете вы знать...
– Бриссо, – продолжал Мартиньи, – мое положение безнадежно. У меня началось заражение крови, и мне недолго осталось жить – не так ли?
– Друг мой, – прошептал торговец, – рана ваша, может быть, не так опасна... Я еще надеюсь...
И Бриссо залился слезами. Мартиньи пожал ему руку.
– Довольно! – сказал он твердо. – Я сумею покориться неизбежности... Сказать по правде, я подозревал это уже несколько дней, но себя хочется обмануть, знаете ли. Может быть, оно и лучше, если будет так. Я причинил бы несчастье вашей дочери, приняв ее жертву, потому что, я уверен... Ну, Бриссо, теперь, когда моя участь решена, обещайте, что вы сделаете все, о чем я вас попрошу. Не бойтесь, я не стану употреблять во зло ваше доверие... Обещаете ли вы мне выполнять мою волю до тех пор, пока я буду в состоянии изъявлять какие-либо желания?
Бриссо, сжав его руку, прошептал:
– Есть ли что-нибудь на свете, в чем я мог бы вам отказать?
В тот же день к вечеру все семейство Бриссо собралось около Мартиньи. У женщин были красные глаза, а торговец казался еще печальнее, чем утром. Впрочем, к горестному чувству, испытываемому ими, примешивалось нетерпеливое любопытство.
Виконт же был спокоен и весел. С улыбкой на губах он позволял ухаживать за собой и старался ободрить своих попечителей шуткой.
Женщины и сам Бриссо смотрели на него иногда с удивлением, не понимая причины этой лихорадочной веселости.
Когда начало темнеть, отдаленный звук колокольчика возвестил о прибытии гостя.
– Это не может быть он! – сказал Мартиньи, посмотрев на часы. – Он слишком аккуратен и не явится за десять минут до назначенного часа.
В эту минуту Семирамида ввела мисс Оинз.
– Что я говорил! – сказал виконт, смеясь.
Рэчел, по-видимому, уже оправилась от последствий своих приключений, и хотя лицо ее выражало сострадание, как требовало приличие в комнате больного, на выздоровление которого не было никакой надежды, она казалась свежей и счастливой.
Ее неожиданное появление смутило семейство Бриссо, но Мартиньи воскликнул:
– Как! Молодая девица приходит к мужчине, когда он лежит в постели! Какой ужас!
Рэчел улыбнулась и протянула руку виконту, который нежно ее пожал.
– Мадемуазель Оинз, без сомнения, посчитала, что бедняга в таком жалком положении не может компрометировать никого, – продолжал он шутливо.
– Я думаю, мсье де Мартиньи, – ответила Рэчел, – что вы находитесь в таком печальном положении из-за меня и моей подруги, мисс Бриссо, и потому пришла предложить вам мою помощь, как сестра.
– Благодарю, мадемуазель, – сказал виконт, тронутый этими словами. – Ну, надеюсь, – продолжал он, – после этой прогулки по пустыне вам опротивела биология?
– Почему же? – возразила Рэчел. – Биология не виновата в наших несчастьях. Зачем мне отказываться от занятий, столь приятных?
– Я вижу, что ваши коллекции ничего не потеряют от тяжелого испытания, которое вы недавно перенесли. Только я сомневаюсь, чтобы впредь мадемуазель Клара сопровождала вас в ваших прогулках. Кстати о коллекциях, мадемуазель Оинз. Говорят, что, по примеру ваших соотечественников, когда они избавятся от какой-нибудь большой опасности, вы составили коллекцию, которую мне очень хотелось бы видеть, если поправлюсь. Она состоит, как я слышал, из вещей, какие были на вас во время пожара. Там все есть, начиная от вашей шляпы, почти обгоревшей, до разорванных ботинок.
– Не смущайте меня, виконт, – перебила его англичанка, покраснев до ушей.
Мартиньи громко рассмеялся, превозмогая боль. В эту минуту пробили часы, и почти следом колокольчик возвестил о новом госте.
– Вот теперь это Ричард Денисон, – лукаво сказал Мартиньи.
В самом деле, Семирамида привела судью.
Денисон, спасенный волонтерами, прибежавшими на его крик, после всего случившегося отправился на прииски, и только утром вернулся в Дарлинг.
Потому он еще не знал, что происходило у Бриссо и не подозревал, по какой причине был приглашен в дом торговца.
– Мсье Денисон, я сразу приступлю к делу, потому что, несмотря на мое фанфаронство, я могу с минуты на минуту лишиться сил, – сказал Мартиньи. – Прошу вас, дайте мне вашу руку!
Судья протянул ему руку с удивленным видом.
– Мсье Денисон, – продолжал виконт, – когда я приехал в Дарлинг, вы любили мадемуазель Бриссо, и я имею причины полагать, что были любимы ею. В силу некоторых обстоятельств я чуть было не лишил вас счастья, на которое вы имели право. Но препятствие, явившееся между вами и прелестной мадемуазель Кларой, скоро исчезнет навсегда, и то, что было разъединено, соединится снова... Мадемуазель Клара, не угодно ли и вам также дать мне вашу хорошенькую ручку?
Клара в нерешительности смотрела на виконта.
– Отец ваш скажет вам, что вы должны повиноваться мне, – продолжал Мартиньи, улыбаясь. – Притом не сами ли вы дали мне право располагать вашей рукой?
Клара по знаку отца повиновалась. Виконт взял ее руку, и, запечатлев на ней поцелуй, вложил в руку Денисона.
– Вот! – сказал он, вздохнув. – Все кончилось, как мелодрама в парижском театре.
Все были изумлены, и особенно Денисон. Заметив, что руки Клары и судьи разъединились как бы с сожалением, Мартиньи прошептал:
– Бриссо, вспомните о вашем обещании... От вас зависит счастье вашей дочери.
Начались переговоры шепотом. Клара горячо поцеловала отца и мать, потом Рэчел, между тем как Денисон, приблизившись к виконту, взволнованно сказал ему:
– Благодарю, виконт де Мартиньи! В вашей груди бьется благородное сердце джентльмена.
– И я вас тоже благодарю, – ответил виконт. – Ведь я не забыл, что если не изжарился живьем в этих проклятых зарослях, то только благодаря вам. Поскольку я тогда был вашим соперником, то скажу, что не все способны на такой рыцарский поступок. Но теперь, когда вы жених мадемуазель Клары, позвольте сделать свадебный подарок... Вот он... Пусть он напоминает вам о несчастном французе, нарушившем на минуту спокойствие вашей жизни, но который, я надеюсь, не внушает вам отвращения.
И он протянул Денисону алмаз. Судья взял его, но посоветовавшись о чем-то шепотом с Кларой, возвратил Мартиньи.
– Пусть вас не оскорбляет наш отказ, виконт, – сказал он. – Мы и без того сохраним воспоминание о человеке, которому стольким обязаны. Вы должны понять, почему мисс Клара и я не можем принять этого подарка.
– Я понимаю, что вы ничего не хотите принять от меня, – с горечью произнес Мартиньи. – Надеюсь, однако, что мсье и мадам Бриссо не имеют тех же причин, чтобы отказаться от наследства соотечественника, которого они приняли так гостеприимно.
Мадам Бриссо покраснела от удовольствия и уже протянула руку, чтобы взять алмаз, когда Денисон поспешил сказать:
– Те же самые причины, которые заставляют нас отказываться от такого дорогого подарка, существуют, я думаю, и для моего будущего тестя и будущей тещи. Достоинство семейства, к которому я скоро буду принадлежать, не позволяет ему принять ваш подарок.
– Мсье Денисон прав, – вздохнул Бриссо. – Извините нас, дорогой Мартиньи, но эта драгоценная вещь должна перейти к вашим родным: лишить их этого было бы подло с нашей стороны.
– Еще раз повторяю вам: у меня родственников нет. А если и остались, то они так же мало думают обо мне, как и я о них.
– Но у вас должны быть друзья в Париже.
– Я вам говорил, что имел много друзей, когда был богат, но это было так давно... Да, я мог бы еще найти там каких-нибудь мнимых друзей, для которых, за недостатком богатого американского дядюшки, я создал бы новый тип «австралийского друга». Один, получив в наследство мой алмаз, был бы способен, из признательности, назвать моим именем первого породистого жеребца, родившегося в его конюшне. Другой непременно подарил бы его какой-нибудь танцовщице или водевильной актрисе... Но довольно, я полагаю, мне остается еще несколько часов, чтобы подумать, как лучше распорядиться этим алмазом... Теперь, пожалуйста, извините меня... я не могу больше говорить.
Все почтительно удалились, чтобы дать виконту возможность отдохнуть. Он долго оставался неподвижен, лежа с закрытыми глазами и шепча прерывистым голосом:
– Столько усилий и пожертвований для того, чтобы увенчать желания этого Денисона... англичанина... Этот честный человек, однако, и составит счастье очаровательной Клары!
Через несколько дней Мартиньи скончался, окруженный заботами семейства Бриссо. Вопреки своим ожиданиям, несчастный искатель приключений не был съеден дикими зверями, не был погребен в волнах океана... Алмаз его был продан за одиннадцать тысяч долларов, и эти деньги были посланы одному скромному парижскому чиновнику, имевшему много детей, и следовательно, очень бедному, с которым виконт когда-то был знаком.
Вскоре после его кончины Ричард Денисон женился на Кларе Бриссо, отец и мать которой, разбогатев, переехали жить в Мельбурн. Теперь Денисон занимает важное положение в штате Виктория, и нет такой почести, на которую он не имел бы прав.
– Я же вам сказала, что мама знает все, – прошептала Клара, закрыв лицо руками.
– Да, – продолжала мадам Бриссо, – вы, виконт, как безжалостный кредитор, потребовали от этой неосторожной девушки обязательство, важность которого, она, может быть, недостаточно оценила. Поэтому я думала, что вы поторопитесь потребовать уплаты.
Мартиньи выглядел очень смущенным.
– Извините меня, – тихо сказал он. – В тот день, о котором вы говорите, я поступил недостойно. Но Клара очаровала меня, и я был способен...
– Вы были способны возбудить гнусные подозрения в сердце моей дочери против меня, – закончила мадам Бриссо.
Виконт потупился, между тем как Клара, снова бросившись на шею матери, осыпала ее поцелуями.
– Повторяю еще раз: все это должно быть забыто, – продолжала мадам Бриссо, освобождаясь из объятий Клары. – Поступки виконта де Мартиньи я извиняю от всего сердца, когда вспомню, как он их загладил. Но как бы то ни было, виконт, где же обязательство моей дочери?
Мартиньи пристально посмотрел на нее.
– А если я его потерял или у меня его украли? – спросил он странным тоном.
– Дочь моя и я, несмотря ни на что, будем считать себя обязанными добросовестно исполнить все условия.
Мартиньи пошарил в своей одежде, висевшей на стуле, и достал из потайного кармана бумажку, всю измятую и покрытую бурыми пятнами.
– Вот расписка, – сказал он. – Не бойтесь дотронуться до нее, несмотря на кровь, которой она покрыта; эта кровь была пролита, когда я защищал вашего мужа, мадам Бриссо, и вашего отца, мадемуазель Клара.
– Обещание, которое заключается в ней, тем не менее священно в моих глазах, – робко произнесла Клара, пока мадам Бриссо читала бумагу, которую виконт ей подал.
После минутного молчания мадам Бриссо сказала с улыбкой, несколько принужденной:
– Эта расписка составлена по всей форме, и та, которая подписала ее, должна исполнить все условия... Виконт, – продолжала она, – Клара обязалась возвратить вам сегодня ваш алмаз или его стоимость, то есть около шестидесяти тысяч франков, не правда ли?
– Да, но насколько я понял, этот алмаз потерялся или украден, словом, не был найден, и я благодарю за это небо. Итак, я имею право требовать... надеяться...
– Вы ошибаетесь, виконт, – перебила его мадам Бриссо. – Этот алмаз действительно был потерян вследствие необыкновенных обстоятельств, почти невероятных, но он теперь найден... Вот он!
Она положила небольшую вещицу, завернутую в бумагу, на стол перед Мартиньи. Тот, развернув ее, узнал драгоценный камень, отданный Кларе три месяца назад. Однако виконт, по-видимому, нисколько не обрадовался. Напротив, он швырнул алмаз на стол и сказал с печалью в голосе:
– Как это случилось? А я понял... я был уверен...
– Это странная история, – снова улыбнулась мадам Бриссо, – и если бы мне рассказали ее во Франции, я бы не поверила. Но мы живем в такой удивительной стране! Выслушайте меня...
Она рассказала ему, при каких обстоятельствах алмаз пропал три месяца назад, как Клара начала подозревать в этой краже хламид, прилетавших в сад, как, наконец, эти подозрения подтвердились, и Клара решилась отправиться в пустыню вместе с Рэчел Оинз, и как эта поездка чуть было не закончилась плачевно.
– Но их поиски не имели никакого успеха, – с нетерпением перебил Мартиньи, – Я знаю, что они не нашли алмаза в гнездах этих птиц.
– Только несколько часов назад алмаз возвращен мне, – ответила Клара. – Действительно, мы с Рэчел понапрасну подвергались опасностям. Но случилось так, что во время этого страшного пожара в лесу австралиец с сыном нашли новую беседку, откуда забрали несколько блестящих камешков, с намерением предложить их Рэчел и мне, думая, что мы питаем страсть к подобный редкостям. Они не успели отдать их нам, когда мы уезжали с фермы Уокера, и только сегодня утром эти добрые люди принесли к нам эти вещи. Судите о моем удивлении, о моей радости, когда я нашла среди безделушек эту драгоценную вещь, потеря которой заставила меня совершить столько ошибок и пролить столько слез!
– Он мог бы оставаться там, где был, – возразил Мартиньи шутливо. – За каким чертом вмешались эти австралийцы? Самая драгоценная моя надежда исчезла!
И он с унылым видом опустился на подушки.
– Как можете вы так говорить, – с удивлением спросила мадам Бриссо, – когда отыскался этот великолепный алмаз, который стоит целого состояния? Или вы забыли, что если бы он не был вам возвращен, мы теперь слишком бедны, чтобы заплатить вам за него деньгами?
– Какое мне дело до его ценности? – возразил Мартиньи. – Его единственная цена в моих глазах была та, что он мог доставить мне возможность... Возьмите его, мадам Бриссо, мне теперь противно на него смотреть. Оставьте его у себя, продайте, подарите... Мне он не нужен.
И он смахнул алмаз на пол. Мадам Бриссо поспешила поднять его и снова положила на стол.
– Все эти три месяца, – с жаром продолжал виконт, – я тешил себя мыслью, что очаровательная мадемуазель Клара будет принадлежать мне, и эта надежда сделала из меня другого человека, я будто переродился. Новые чувства или такие, которые я считал себя не способным испытывать, наполняли мое сердце. После пережитых приключений, опасностей я мечтал о жизни спокойной, исполненной привязанности и сладостных впечатлений, я сделался добрее, я считал себя способным внушить по крайней мере дружбу в ответ на искреннюю и глубокую любовь... Ах, зачем этот роковой алмаз нашелся!
– Но, виконт, когда вы предложили моей дочери то странное условие, на которое теперь намекаете, мы были богаты и думали разбогатеть еще больше, а теперь...
– Большая нужда мне до богатства! В первые минуты, признаюсь, такой искатель приключений, каким я был тогда, не мог оставаться равнодушным к подобным соображениям, но мое чувство к мадемуазель Кларе было искренним. Несмотря на заблуждения молодости, я никогда не изменял чести, я считал, что достоин прекрасной и благородной девушки, счастье которой было бы мне поручено... Вот тайна моей преданности, всех моих пожертвований! Я хотел добиться признательности мадемуазель Клары и ее родителей!
– Кто же вам говорит, виконт, что вам это не удалось? – спросила мадам Бриссо.
Виконт вздрогнул.
– Возможно ли, чтобы после возвращения этого алмаза я имел еще право...
Мадам Бриссо улыбнулась.
– Виконт де Мартиньи, и моей дочери, и мне известно, с каким мужеством защищали вы на приисках состояние и жизнь моего мужа, нам известно, как вы старались отвести от него опасность. Мы знаем, наконец, как тяжело раненный, вы спасли жизнь Бриссо при пожаре в магазине, вашим стараниям, вашей неустрашимости моя дочь и мадемуазель Рэчел тоже обязаны своим освобождением... Мы не забыли ничего, виконт, и не имели бы никаких средств, ни муж мой, ни я, отблагодарить вас за эти услуги, если бы Клара не согласилась нам помочь.
– Но соглашается ли она? – спросил виконт, побледнев еще больше.
Клара встала.
– Почему же нет? – произнесла она дрогнувшим голосом. – Виконт де Мартиньи, если моя рука – единственная награда, которую вы желаете принять, в ней не будет вам отказано.
Эти слова стоили, без сомнения, огромных усилий бедной девушке, потому что, произнеся их, она залилась слезами.
– Мадемуазель Клара, – обратился к ней виконт, – я боюсь, что вы меня не любите...
– Я чувствую к вам признательность...
– Признательность! – воскликнул Мартиньи с горечью. – Признательностью вы обязаны многим другим, кроме меня... Прежде всего этим бедным австралийцам, потом волонтерам, которые подвергались опасности, спасая вас, Ричарду Денисону, который, несмотря на свою внешнюю холодность, вел себя как настоящий француз. Он спас вам жизнь, так же, как и Бриссо, когда моя проклятая рана лишила меня сил помочь вам... Он спас меня самого – зачем мне в этом не сознаться? Когда, истощенный, задыхавшийся от дыма, я не был способен сделать и шага. Мсье Денисон не заслуживает ли вашей признательности, как и я?
Эти слова, в которых сквозила ирония, привели Клару в замешательство.
– Виконт, – прошептала она, не переставая плакать, – ничья преданность не была так велика, как ваша, и я думаю... Извините, – прибавила она, – вы понимаете, как затруднителен для меня подобный разговор... Мне больше нечего сказать.
И Клара поспешно вышла.
– Она меня не любит! – печально произнес виконт. – Это, наверное вы, мадам Бриссо, уговорили Клару согласиться, несмотря на ее очевидное отвращение ко мне.
– Нет, клянусь, вам, виконт де Мартиньи. Это ей самой пришла вдруг мысль отдать вам свою руку, если вы будете настаивать на этом.
– Однако я уверен, что прежде она любила Денисона.
– У девушек увлечения не бывают очень глубоки.
Мартиньи молчал. Только приход Бриссо вывел его из мрачных размышлений. Торговец держал в руках распечатанное письмо. Вид у него был весьма расстроенный. Жена посмотрела на него с беспокойством.
– Боже мой, друг мой, что с тобой? – спросила она. – Твоя расстроенная физиономия... Неужели наши беды еще не кончились? Какое неприятное известие ты получил?
– В этом письме не заключается никакого неприятного известия, душа моя, – рассеянно ответил Бриссо, опускаясь на стул. – Прочти сама.
Мадам Бриссо схватила письмо и начала читать, между тем как торговец с горестным выражением смотрел на Мартиньи.
– Боже мой! – взволнованно воскликнула мадам Бриссо. – Ты или не прочитал этого письма, или его не понял! Не огорчить тебя оно должно было, а обрадовать. Все наши беды позади. По решению колониального совета возмещены потери, причиненные мятежом на приисках, казной и страховым обществом.
– Это правда, душа моя, нам заплатят за все товары, уничтоженные пожаром в магазине. Известия, сообщаемые нашим мельбурнским корреспондентом, подтвердили мне многие дарлингские торговцы.
– И ты сообщаешь мне об этом таким зловещим тоном? Да что с тобой? Невероятно! Наконец-то мы сможем переехать в Мельбурн! Слышите, виконт? – обратилась она к раненому. – Ведь и вы примете участие в этом счастливом обороте дела?
Мартиньи вышел из своего оцепенения.
– Поздравляю вас, хозяин, – сказал он, приподнимаясь с усилием. – Это происшествие ускорит мое выздоровление, хотя, вероятно, переменит некоторые благоприятные распоряжения для меня.
– Почему оно переменит их, Мартиньи? – спросила мадам Бриссо, схватив его за руку, которая была влажной и холодной. – Неужели дочь моя казалась вам более привлекательной, когда была бедна? Друг мой, – обратилась она к мужу, – в твое отсутствие мы говорили о планах, которые, надеюсь, ты одобришь.
Мадам Бриссо сообщила ему об объяснении Мартиньи с Кларой. Бриссо не выразил никакого удивления и лишь вздохнул.
Жена его продолжала веселым тоном:
– Поверишь ли, друг мой, что виконт, хотевший жениться на нашей дочери без приданого, несколько минут назад был богаче ее? Знаменитый алмаз наконец-то нашелся. Посмотри!
Несмотря на свою озабоченность, Бриссо не мог удержаться от восторженного восклицания при виде драгоценного камня, но через минуту опять нахмурился.
– Да, моя милая, это действительно самый красивый алмаз, какой когда-либо я видел, – сказал он, кладя камень на стол. – Однако все сокровища земли могут ли помешать...
Он замолчал и постарался скрыть свое волнение.
– Что с вами, Бриссо? – спросил виконт с беспокойством. – Разве план, о котором говорит ваша супруга, вам не нравится?
– Нет, нет, что вы! Выздоравливайте, дорогой Мартиньи, если и явятся препятствия к этому браку, то они будут исходить не от меня, клянусь вам.
Мартиньи хотел было расспросить его, но, чувствуя сильную слабость, закрыл глаза.
Мадам Бриссо, обманутая его внешним спокойствием, сказала мужу:
– Побудь около нашего больного, друг мой. Клара еще не знает важного известия, и я хочу сама сказать ей... Но дай мне это письмо, потому что милое дитя, пожалуй, мне не поверит.
Виконт и Бриссо, оставшись одни, некоторое время молчали. Бриссо украдкой поглядывал на Мартиньи, бледность которого внушала ему опасения.
Наконец виконт сделал знак своему бывшему хозяину приблизиться к нему.
– Бриссо, – сказал он слабым голосом, – у вас на сердце лежит какая-то тайна. Вы мне скажите правду... Счастливое известие, сообщенное вами жене, не соответствует действительности, не правда ли?
– Напротив! Неужели вы думаете, что я осмелился бы подать этим бедным созданиям надежду, не будучи уверен в счастливом разрешении дел?
– Чем же тогда объясняется ваша печаль?
– Я печален? Вы ошибаетесь, друг мой! С чего мне быть печальным?
– Вы сейчас беседовали с доктором, который перевязывал мою рану... Что он сказал вам обо мне?
– Ничего решительно... Ничего, уверяю вас.
– Послушайте, хотите, я вам повторю, что он вам сказал? Именно его словами объясняется ваше огорчение.
– Боже мой, виконт, как можете вы знать...
– Бриссо, – продолжал Мартиньи, – мое положение безнадежно. У меня началось заражение крови, и мне недолго осталось жить – не так ли?
– Друг мой, – прошептал торговец, – рана ваша, может быть, не так опасна... Я еще надеюсь...
И Бриссо залился слезами. Мартиньи пожал ему руку.
– Довольно! – сказал он твердо. – Я сумею покориться неизбежности... Сказать по правде, я подозревал это уже несколько дней, но себя хочется обмануть, знаете ли. Может быть, оно и лучше, если будет так. Я причинил бы несчастье вашей дочери, приняв ее жертву, потому что, я уверен... Ну, Бриссо, теперь, когда моя участь решена, обещайте, что вы сделаете все, о чем я вас попрошу. Не бойтесь, я не стану употреблять во зло ваше доверие... Обещаете ли вы мне выполнять мою волю до тех пор, пока я буду в состоянии изъявлять какие-либо желания?
Бриссо, сжав его руку, прошептал:
– Есть ли что-нибудь на свете, в чем я мог бы вам отказать?
В тот же день к вечеру все семейство Бриссо собралось около Мартиньи. У женщин были красные глаза, а торговец казался еще печальнее, чем утром. Впрочем, к горестному чувству, испытываемому ими, примешивалось нетерпеливое любопытство.
Виконт же был спокоен и весел. С улыбкой на губах он позволял ухаживать за собой и старался ободрить своих попечителей шуткой.
Женщины и сам Бриссо смотрели на него иногда с удивлением, не понимая причины этой лихорадочной веселости.
Когда начало темнеть, отдаленный звук колокольчика возвестил о прибытии гостя.
– Это не может быть он! – сказал Мартиньи, посмотрев на часы. – Он слишком аккуратен и не явится за десять минут до назначенного часа.
В эту минуту Семирамида ввела мисс Оинз.
– Что я говорил! – сказал виконт, смеясь.
Рэчел, по-видимому, уже оправилась от последствий своих приключений, и хотя лицо ее выражало сострадание, как требовало приличие в комнате больного, на выздоровление которого не было никакой надежды, она казалась свежей и счастливой.
Ее неожиданное появление смутило семейство Бриссо, но Мартиньи воскликнул:
– Как! Молодая девица приходит к мужчине, когда он лежит в постели! Какой ужас!
Рэчел улыбнулась и протянула руку виконту, который нежно ее пожал.
– Мадемуазель Оинз, без сомнения, посчитала, что бедняга в таком жалком положении не может компрометировать никого, – продолжал он шутливо.
– Я думаю, мсье де Мартиньи, – ответила Рэчел, – что вы находитесь в таком печальном положении из-за меня и моей подруги, мисс Бриссо, и потому пришла предложить вам мою помощь, как сестра.
– Благодарю, мадемуазель, – сказал виконт, тронутый этими словами. – Ну, надеюсь, – продолжал он, – после этой прогулки по пустыне вам опротивела биология?
– Почему же? – возразила Рэчел. – Биология не виновата в наших несчастьях. Зачем мне отказываться от занятий, столь приятных?
– Я вижу, что ваши коллекции ничего не потеряют от тяжелого испытания, которое вы недавно перенесли. Только я сомневаюсь, чтобы впредь мадемуазель Клара сопровождала вас в ваших прогулках. Кстати о коллекциях, мадемуазель Оинз. Говорят, что, по примеру ваших соотечественников, когда они избавятся от какой-нибудь большой опасности, вы составили коллекцию, которую мне очень хотелось бы видеть, если поправлюсь. Она состоит, как я слышал, из вещей, какие были на вас во время пожара. Там все есть, начиная от вашей шляпы, почти обгоревшей, до разорванных ботинок.
– Не смущайте меня, виконт, – перебила его англичанка, покраснев до ушей.
Мартиньи громко рассмеялся, превозмогая боль. В эту минуту пробили часы, и почти следом колокольчик возвестил о новом госте.
– Вот теперь это Ричард Денисон, – лукаво сказал Мартиньи.
В самом деле, Семирамида привела судью.
Денисон, спасенный волонтерами, прибежавшими на его крик, после всего случившегося отправился на прииски, и только утром вернулся в Дарлинг.
Потому он еще не знал, что происходило у Бриссо и не подозревал, по какой причине был приглашен в дом торговца.
– Мсье Денисон, я сразу приступлю к делу, потому что, несмотря на мое фанфаронство, я могу с минуты на минуту лишиться сил, – сказал Мартиньи. – Прошу вас, дайте мне вашу руку!
Судья протянул ему руку с удивленным видом.
– Мсье Денисон, – продолжал виконт, – когда я приехал в Дарлинг, вы любили мадемуазель Бриссо, и я имею причины полагать, что были любимы ею. В силу некоторых обстоятельств я чуть было не лишил вас счастья, на которое вы имели право. Но препятствие, явившееся между вами и прелестной мадемуазель Кларой, скоро исчезнет навсегда, и то, что было разъединено, соединится снова... Мадемуазель Клара, не угодно ли и вам также дать мне вашу хорошенькую ручку?
Клара в нерешительности смотрела на виконта.
– Отец ваш скажет вам, что вы должны повиноваться мне, – продолжал Мартиньи, улыбаясь. – Притом не сами ли вы дали мне право располагать вашей рукой?
Клара по знаку отца повиновалась. Виконт взял ее руку, и, запечатлев на ней поцелуй, вложил в руку Денисона.
– Вот! – сказал он, вздохнув. – Все кончилось, как мелодрама в парижском театре.
Все были изумлены, и особенно Денисон. Заметив, что руки Клары и судьи разъединились как бы с сожалением, Мартиньи прошептал:
– Бриссо, вспомните о вашем обещании... От вас зависит счастье вашей дочери.
Начались переговоры шепотом. Клара горячо поцеловала отца и мать, потом Рэчел, между тем как Денисон, приблизившись к виконту, взволнованно сказал ему:
– Благодарю, виконт де Мартиньи! В вашей груди бьется благородное сердце джентльмена.
– И я вас тоже благодарю, – ответил виконт. – Ведь я не забыл, что если не изжарился живьем в этих проклятых зарослях, то только благодаря вам. Поскольку я тогда был вашим соперником, то скажу, что не все способны на такой рыцарский поступок. Но теперь, когда вы жених мадемуазель Клары, позвольте сделать свадебный подарок... Вот он... Пусть он напоминает вам о несчастном французе, нарушившем на минуту спокойствие вашей жизни, но который, я надеюсь, не внушает вам отвращения.
И он протянул Денисону алмаз. Судья взял его, но посоветовавшись о чем-то шепотом с Кларой, возвратил Мартиньи.
– Пусть вас не оскорбляет наш отказ, виконт, – сказал он. – Мы и без того сохраним воспоминание о человеке, которому стольким обязаны. Вы должны понять, почему мисс Клара и я не можем принять этого подарка.
– Я понимаю, что вы ничего не хотите принять от меня, – с горечью произнес Мартиньи. – Надеюсь, однако, что мсье и мадам Бриссо не имеют тех же причин, чтобы отказаться от наследства соотечественника, которого они приняли так гостеприимно.
Мадам Бриссо покраснела от удовольствия и уже протянула руку, чтобы взять алмаз, когда Денисон поспешил сказать:
– Те же самые причины, которые заставляют нас отказываться от такого дорогого подарка, существуют, я думаю, и для моего будущего тестя и будущей тещи. Достоинство семейства, к которому я скоро буду принадлежать, не позволяет ему принять ваш подарок.
– Мсье Денисон прав, – вздохнул Бриссо. – Извините нас, дорогой Мартиньи, но эта драгоценная вещь должна перейти к вашим родным: лишить их этого было бы подло с нашей стороны.
– Еще раз повторяю вам: у меня родственников нет. А если и остались, то они так же мало думают обо мне, как и я о них.
– Но у вас должны быть друзья в Париже.
– Я вам говорил, что имел много друзей, когда был богат, но это было так давно... Да, я мог бы еще найти там каких-нибудь мнимых друзей, для которых, за недостатком богатого американского дядюшки, я создал бы новый тип «австралийского друга». Один, получив в наследство мой алмаз, был бы способен, из признательности, назвать моим именем первого породистого жеребца, родившегося в его конюшне. Другой непременно подарил бы его какой-нибудь танцовщице или водевильной актрисе... Но довольно, я полагаю, мне остается еще несколько часов, чтобы подумать, как лучше распорядиться этим алмазом... Теперь, пожалуйста, извините меня... я не могу больше говорить.
Все почтительно удалились, чтобы дать виконту возможность отдохнуть. Он долго оставался неподвижен, лежа с закрытыми глазами и шепча прерывистым голосом:
– Столько усилий и пожертвований для того, чтобы увенчать желания этого Денисона... англичанина... Этот честный человек, однако, и составит счастье очаровательной Клары!
Через несколько дней Мартиньи скончался, окруженный заботами семейства Бриссо. Вопреки своим ожиданиям, несчастный искатель приключений не был съеден дикими зверями, не был погребен в волнах океана... Алмаз его был продан за одиннадцать тысяч долларов, и эти деньги были посланы одному скромному парижскому чиновнику, имевшему много детей, и следовательно, очень бедному, с которым виконт когда-то был знаком.
Вскоре после его кончины Ричард Денисон женился на Кларе Бриссо, отец и мать которой, разбогатев, переехали жить в Мельбурн. Теперь Денисон занимает важное положение в штате Виктория, и нет такой почести, на которую он не имел бы прав.