О: Например, они не говорят, что у собаки есть один инстинкт, который заставляет ее дергаться, когда она падает со скалы, и другой, который заставляет ее убегать от огня.
   Д: Ты имеешь в виду, что все будет объяснено инстинктом самосохранения?
   О: Что-то вроде этого. Да.
   Д: Но если ты укладываешь эти различные действия вместе в один инстинкт, то ты не можешь не сказать, что собака должна использовать идею "Я".
   О: Да, вероятно, не можешь.
   Д: А что ты будешь делать с инстинктом пения и инстинктом практики пения?
   О: Ну, это зависит от того, для чего используется эта песня. Как песня, так и практика могут подпадать под инстинкт территории или сексуальный инстинкт.
   Д: Я бы не положила их вместе.
   О: Нет?
   Д: Что, если птица также практикуется в склевывании зерен или что-то еще? Тебе придется умножать инстинкты (кстати, что это такое?) сверх необходимости.
   О: Что ты имеешь в виду?
   Д: Инстинкт добывания пищи для объяснения практики склевывания зерен и инстинкт территории для практики пения. Почему бы не иметь для обоих случаев инстинкт практикования? Это экономит один черный ящик.
   О: Но тогда ты отбросишь идею соединения действий, имеющих одну цель, под одним инстинктом.
   Д: Да, поскольку если практика имеет в виду цель, т.е. если у птицы есть цель, тогда практика является рациональной, а не инстинктивной. Разве ты так не говорил?
   О: Да, я так говорил.
   Д: Мы можем обойтись без идеи "инстинкта"?
   О: А как бы тогда ты объясняла вещи?
   Д: Хорошо. Я бы смотрела только на маленькие вещи: когда что-то хлопает, собака подпрыгивает. Когда земля уходит из-под ног, собака дергается. И так далее.
   О: Ты хочешь сказать - одни бесы, а богов нет?
   Д: Да, что-то вроде этого.
   О: Хорошо. Есть ученые, которые пытаются так говорить, и это становится очень модным. Они говорят, что это более объективно.
   Д: А это так?
   О: О, да.
   Д: Что значит "объективно"?
   О: Ну, это значит, что ты очень строго смотришь на те вещи, которые выбрал для рассматривания.
   Д: Это кажется правильным. Но как объективные люди выбирают, относительно каких вещей быть объективными?
   О: Ну, они выбирают те вещи, относительно которых объективным быть легко.
   Д: Ты имеешь в виду, легко для них?
   О: Да.
   Д: Но как они узнают, что какие-то вещи - легкие?
   О: Я полагаю, они пробуют разные вещи и находят опытным путем.
   Д: Значит, это - субъективный выбор?
   О: О, да. Весь опыт субъективен.
   Д: Но он - человеческий и субъективный. Они решают, относительно каких фрагментов поведения животных быть объективным, консультируясь с человеческим субъективным опытом. Разве ты не говорил, что антропоморфизм это плохо?
   О: Да, но ведь они пытаются быть не людьми.
   Д: Какие вещи они отбрасывают?
   О: Что ты имеешь в виду?
   Д: Субъективный опыт показывает им, относительно каких вещей быть объективным легко. Тогда они идут и изучают эти вещи. Но на какие вещи их опыт указывает как на трудные? Они избегают этих вещей. Каких вещей они избегают?
   О: Ну, ранее ты упомянула нечто, что называется "практи-кование". Относительно этой вещи быть объективным трудно. Есть и другие вещи, которые трудны в том же смысле. Например, игра. Или исследование. Трудно быть объективным относительно того, действительно ли крыса исследует и действительно ли играет. Поэтому они не исследуют этих вещей. Также есть любовь. И, конечно, ненависть.
   Д: Понимаю. Это вещи такого типа, для которых я хотела изобрести отдельные инстинкты.
   О: Да, такого типа. И не забудь юмор.
   Д: Папа, животные объективны?
   О: Я не знаю, вероятно, нет. Я также не думаю, что они субъективны. Я не думаю, что они расщеплены подобным образом.
   Д: Правда ли, что людям особенно трудно быть объективными относительно более животной части своей природы?
   О: Думаю, да. Во всяком случае, так говорил Фрейд, и я думаю, что он был прав. А почему ты спрашиваешь?
   Д: Из-за этих бедных людей. Они пытаются изучать животных. И они специализируются на тех вещах, которые они могут изучать объективно. А они могут быть объективны только в отношении тех вещей, в которых они сами меньше всего похожи на животных. Наверное, им это трудно.
   О: Нет, такого необходимого следствия нет. Для людей по-прежнему возможно быть объективными относительно некоторых вещей в своей животной природе. Ты не показала, что всё животное поведение входит в то множество вещей, относительно которых люди не могут быть объективными.
   Д: Нет?
   * * *
   Д: Какие есть действительно большие различия между людьми и животными?
   О: Ну, интеллект, язык, инструменты. Вещи вроде этих.
   Д: И людям легко быть интеллектуально объективными на языке по поводу инструментов?
   О: Это верно.
   Д: Но это должно означать, что в людях есть целое множество идей, которые все связаны воедино. Что-то вроде второго существа внутри цельного человека, и это второе существо должно иметь весьма отличающийся способ думать обо всем. Объективный способ.
   О: Да. Королевская дорога к сознанию и объективности идет через язык и инструменты.
   Д: Но что происходит, когда это существо смотрит на все те части личности, относительно которых людям трудно быть объективными? Оно просто смотрит? Или оно вмешивается?
   О: Оно вмешивается.
   Д: И что происходит?
   О: Это очень страшный вопрос.
   Д: Продолжай. Если мы собираемся изучать животных, мы должны взглянуть в лицо этому вопросу.
   О: Хорошо... поэты и художники знают ответ лучше ученых. Позволь мне прочитать тебе отрывок [1]:
   Мысль претворить возмогла Бесконечность живую в коварного Змия, В пламени всепожирающем миру представшего, - и человеки, Плача, бежали от взора его в Сокровенного Мрака чащобы, Ибо из Вечных Лесов получились премногие смертные Земли, В вихре пространства вращаясь, потоплены, как в океане, - и только Плоти вершины последние чуть поднимались над черной водою. Змиеподобный воздвигнуть во славу Коварного Храм порешили, - Тень Бесконечности, ныне разъятой на циклы конечных вращений, Ангелом стал Человек, Небо кругом, Господь - венценосным тираном.
   1 Уильям Блейк. "Европа, Пророчество", перевод В.Л.Топорова. Так этот фрагмент выглядит в оригинале (курсив Г.Б.I.): EUROPE A PROPHECY
   Thought chang'd the Infinite to a Serpent, that which pitieth
   To a devouring flame; and Man fled from its face and hid
   In forests of night; then all the eternal forests were divided
   Into earths, rolling in circles of Space, that like an ocean rush'd
   And overwhelmed all except this finite wall of flesh.
   Then was the Serpent temple form'd, image of Infinite
   Shut up in finite revolutions; and Man became an Angel,
   Heaven a mighty circle turning, God a tyrant crown'd.
   Д: Я не понимаю. Звучит устрашающе, но что это значит?
   О: Хорошо. Это не есть объективное высказывание, поскольку оно говорит о последствиях объективности - того, что поэт здесь называет "мысль", - для цельной личности или цельной жизни. "Мысль" должна оставаться частью целого, но вместо этого она самораспространяется и вмешивается во все остальное.
   Д: Продолжай.
   О: Она разрезает все на кусочки.
   Д: Я не понимаю.
   О: Хорошо, первый разрез проходит между объективной вещью и всем остальным. Затем внутри того существа, которое сделано по модели интеллекта, языка и инструментов, естественным образом развивается цель. Инструменты имеют цели, а все, что блокирует цель, становится препятствием. Мир объективного существа расщепляется на "полезные" вещи и "мешающие" вещи.
   Д: Да. Это я понимаю.
   О: Хорошо. Затем существо применяет это расщепление к миру цельного человека, и "полезное" и "мешающее" становятся Добром и Злом, а мир расщепляется между Богом и Змеем. За этим следуют все новые и новые расщепления, поскольку интеллект всегда классифицирует и разделяет вещи.
   Д: Умножает объяснительные принципы сверх необходимости?
   О: Правильно.
   Д: Поэтому когда объективное существо смотрит на животных, оно неизбежно расщепляет вещи и заставляет животных выглядеть как человеческие существа, у которых интеллект вторгся в душу.
   О: Именно так. Это разновидность нечеловеческого антропоморфизма.
   Д: И поэтому объективные люди изучают маленьких бесов вместо больших вещей?
   О: Да. Это называется "психология "стимул - реакция"". Легко быть объективным в отношении секса, но не в отношении любви.
   Д: Папа, мы говорили о двух методах изучения животных: о большом методе инстинктов и о методе "стимул - реакция", и ни один метод не выглядит очень здравым. Что же нам теперь делать?
   О: Я не знаю.
   Д: Разве ты не говорил, что королевская дорога к объективности и сознанию - это язык и инструменты? А королевская дорога к другой половине?
   О: Фрейд говорил, что это - сновидения.
   Д: Ага!
   * * *
   Д: Что такое сновидения? Как они составляются?
   О: Ну, сновидения - это кусочки и обрывки вещества, из которого мы сделаны. Необъективного вещества.
   Д: Но как они составляются?
   О: Послушай, не слишком ли далеко мы ушли от вопроса объяснения поведения животных?
   Д: Не знаю, но мне так не кажется. Дело выглядит так: что бы мы ни делали, мы все равно тем или иным образом будем антропоморфными. И явно ошибочно строить наш антропоморфизм с той стороны человеческой природы, с которой она наиболее непохожа на животных. Поэтому надо испробовать другую сторону. Ты сказал, что сновидения являются королевской дорогой на другую сторону, значит...
   О: Не я. Фрейд сказал это. Или что-то в этом роде.
   Д: Хорошо. Но как составляются сновидения?
   О: Ты имеешь в виду, как два сновидения относятся друг к другу?
   Д: Нет. Ты же сказал, что это только кусочки и обрывки. Я имею в виду: как сновидение составлено внутри самого себя? Не может ли поведение животных составляться подобным же образом?
   О: Я не знаю, с чего начать.
   Д: Хорошо. Сновидения действуют от противного?
   О: О, Боже! Старая простонародная идея. Нет. Они не предсказывают будущее. Сновидения как бы отстранены от времени. Они не имеют никаких временных форм.
   Д: Но если человек боится чего-то, что, как он знает, случится завтра, это может присниться ему ночью?
   О: Конечно. Или что-то из его прошлого. Или о прошлом и будущем вместе. Но сновидение не содержит маркировок, говорящих "о чем" оно в этом смысле. Оно просто есть.
   Д: Ты имеешь в виду, что у сновидения как бы нет титульной страницы?
   О: Да. Оно похоже на старую рукопись или письмо, у которого потеряны начало и конец, и историк должен догадаться, о чем оно и кто и когда его написал, из того, что есть внутри него.
   Д: И мы также должны быть объективными?
   О: Да, разумеется. Но мы знаем, что с этим нужно быть осторожным. Мы должны следить за тем, чтобы не навязывать материалу сновидения концепций того существа, которое имеет дело с языком и инструментами.
   Д: Каким образом?
   О: Вот пример: если сновидения не имеют временных форм и некоторым образом отстранены от времени, то сказать, что сновидение что-то "предсказывает", будет навязыванием ошибочного вида объективности. В равной степени ошибочно будет сказать, что оно является утверждением относительно прошлого. Это не история.
   Д: А только пропаганда?
   О: Что ты имеешь в виду?
   Д: Они похожи на те рассказы, которые сочиняют пропагандисты. Они говорят, что это история, но на самом деле это только басни.
   О: Правильно. Да. Сновидения во многих отношениях похожи на мифы и басни. Но они не фабрикуются сознательными пропагандистами. Они не планируются.
   Д: А сновидения всегда имеют мораль?
   О: Не знаю насчет всегда. Но часто. Но мораль в сновидении не утверждается. Психоаналитик пытается заставить пациента найти эту мораль. В действительности, всё сновидение есть мораль.
   Д: Что это значит?
   О: Я и сам не знаю.
   Д: Хорошо. Сновидения действуют от противного? Является ли мораль противоположностью того, что сновидение, как кажется, говорит?
   О: О, да. Часто. Сновидения часто принимают иронический или саркастический оборот. Разновидность reductio ad absurdum.
   Д: Например?
   О: Хорошо. Мой друг был пилотом истребителя. После войны он стал психологом и должен был сдать устный экзамен на ученую степень. Экзамен внушал ему ужас, но в ночь перед экзаменом ему приснился кошмар, в котором он снова пережил падение в сбитом самолете. На следующий день он пошел на экзамен без страха.
   Д: Почему?
   О: Поскольку пилоту истребителя глупо бояться кучки университетских профессоров, которые не могут на самом деле его сбить.
   Д: Но как он это узнал? Ведь сновидение могло говорить ему, что профессора собьют его. Как он узнал, что это была ирония?
   О: Хм... ответ таков: он не знал. Сновидение не имеет маркировки, которая говорит, что оно иронично. И когда люди иронизируют в бодрствующем состоянии, часто они не говорят тебе, что они иронизируют.
   Д: Не говорят. Это верно. Я всегда думала, что это довольно жестоко.
   О: Да. Часто так оно и есть.
   Д: Папа, животные когда-нибудь бывают ироничными или саркастичными?
   О: Нет. Полагаю, нет. Но я не уверен, что нам следует использовать эти слова. "Ирония" и "сарказм" - это слова для анализа материала языкового сообщения. А у животных нет языка. Вероятно, это ошибочный вид объективности.
   Д: Хорошо. Действуют ли животные от противного?
   О: Ну, да. Фактически действуют. Но я не уверен, что это то же самое...
   Д: Продолжай. Как они действуют? И когда?
   О: Хорошо. Ты знаешь, как щенок ложится на спину и подставляет свой живот большой собаке. Это что-то вроде приглашения большой собаки к нападению. Но это срабатывает противоположным образом. Это останавливает нападение большой собаки.
   Д: Да. Понимаю. Это использование противоположностей. Но знают ли они это?
   О: Ты имеешь в виду, знает ли большая собака, что маленькая собака говорит противоположное тому, что имеет в виду? И знает ли маленькая собака, что таким способом можно остановить большую собаку?
   Д: Да.
   О: Я не знаю. Я иногда думаю, что маленькая собака знает об этом больше, чем большая собака. Как бы то ни было, маленькая собака не дает никаких сигналов, показывающих, что она знает. Очевидно, она не может этого сделать.
   Д: Тогда это похоже на сновидения. Там нет маркировки, говорящей, что сновидение действует от противоположного.
   О: Это верно.
   Д: Мне кажется, мы к чему-то пришли. Сновидения действуют от противоположного, и животные действуют от противоположного, и ни на тех, ни на других нет маркировки, говорящей, что они действуют от противоположного.
   О: Хм...
   Д: Почему животные дерутся?
   О: Ну, по многим причинам. Территория, секс, пища...
   Д: Папа, ты говоришь, как теория инстинктов. Мне кажется, мы договорились этого не делать.
   О: Хорошо. Но ответ какого рода ты хочешь получить на вопрос: "Почему животные дерутся"?
   Д: Хорошо. Они действуют от противного?
   О: Ах, да. Множество драк заканчивается своего рода примирением. И, несомненно, игровая драка отчасти является способом подтверждения дружбы. Или открытия дружбы. Или переоткрытия.
   Д: Я так и думала...
   * * *
   Д: Но почему отсутствуют маркеры? Одна ли здесь причина для животных и для сновидений?
   О: Я не знаю. Но, знаешь, сновидения не всегда действуют от противного.
   Д: Нет. Конечно, нет. Так же и животные.
   О: Ну, тогда хорошо.
   Д: Давай вернемся к тому сновидению. Его общее воздействие на того человека было таким же, как если бы кто-то сказал ему: ""Ты в истребителе" это не то же самое, что "ты на экзамене"".
   О: Да. Но сновидение этого не формулирует. Оно говорит только: "Ты в истребителе". Оно опускает "не", оно опускает инструкцию по сравнению сновидения с чем-то еще, и оно не говорит, с чем его нужно сравнивать.
   Д: Правильно. Возьмем сначала "не". Есть ли в поведении животных какие-то "не"?
   О: Откуда им взяться?
   Д: Я имею в виду, может ли животное сказать своими действиями: "Я тебя не укушу"?
   О: Ну, начнем с того, что коммуникация посредством действий не может, вероятно, иметь временных форм. Они возможны только в языке.
   Д: Разве ты не говорил, что в сновидениях нет временных форм?
   О: Хм... да, говорил.
   Д: Хорошо. Но как быть с "не"? Может ли животное сказать: "Я тебя не кусаю"?
   О: Здесь по-прежнему есть временная форма. Но ничего. Если животное не кусает другое, оно его не кусает, только и всего.
   Д: Но оно, вероятно, не делает множество других вещей: не спит, не ест, не бегает, и так далее. Как оно может сказать: "Я именно не кусаю"?
   О: Оно может сделать это, только если кусание как-то упоминается.
   Д: Ты имеешь в виду, что оно может сказать: "Я тебя не кусаю", сперва показав свои клыки, а затем не укусив?
   О: Да. Как-то вроде этого.
   Д: Но если животных два? Они оба должны показать свои клыки.
   О: Да.
   Д: И мне кажется, они могут неправильно понять друг друга и начать драку.
   О: Да. Эта опасность всегда присутствует, когда ты действуешь от противного и не говоришь или не можешь сказать, что ты делаешь, а особенно когда ты не знаешь, что ты делаешь.
   Д: Но животные должны знать, что они обнажили свои клыки, чтобы сказать: "Я тебя не укушу".
   О: Я сомневаюсь, должны ли они знать. Определенно, ни одно животное не знает этого о другом. Спящий в начале сновидения не знает, чем оно должно закончиться.
   Д: Тогда это некоторый эксперимент...
   О: Да.
   Д: Тогда они могут вступить в драку, чтобы выяснить, должны ли они драться.
   О: Да, но я бы сформулировал это менее целенаправленно: драка показывает им, отношения какого рода они имеют после нее. Здесь нет плана.
   Д: То есть когда животные показывают свои клыки, там в действительности нет "не"?
   О: Я полагаю, нет. Или часто нет. Может быть, старые друзья могли бы вступить в игровую драку и знать с самого начала, что они делают.
   Д: Хорошо. Значит, в поведении животных отсутствует "не", поскольку "не" является частью вербального языка и для "не" не может быть никакого сигнала, передаваемого действием. А поскольку "не" нет, то единственный способ согласиться на отрицании состоит в том, чтобы разыграть полное reductio ad absurdum. Ты должен сыграть бой, чтобы доказать, что это не бой, а затем ты должен сыграть подчинение, чтобы доказать, что другой тебя не съест.
   О: Да.
   Д: Должны ли животные это понимать?
   О: Нет. Поскольку все это с необходимостью верно. А то, что с необходимостью верно, будет управлять твоими действиями вне зависимости от того, знаешь ли ты, что это с необходимостью верно. Если ты кладешь два яблока к трем яблокам, ты получишь пять яблок, даже если ты не умеешь считать. Это другой способ "объяснять" вещи.
   Д: Ага!
   * * *
   Д: Но почему сновидения опускают "не"?
   О: Я думаю, по довольно похожим причинам. Сновидения по большей части состоят из образов и чувств, и если ты осуществляешь коммуникацию в образах и чувствах, тобой снова управляет тот факт, что не существует образа для "не".
   Д: Но тебе может присниться знак "Стоп" с линией поперек него, что будет означать "Не останавливаться".
   О: Да. Но это уже на полпути к языку. И перечеркивающая линия не означает "не". Она означает "не делай". "Не делай" можно передать на языке действий, если кто-то другой совершает действие, упоминающее то, что ты хочешь запретить. Тебе даже могут присниться слова, и слово "не" может быть среди них. Но я сомневаюсь, чтобы тебе могло присниться "не", относящееся к сновидению. Я имею в виду "не", которое означает: "Это сновидение не следует принимать буквально". Иногда, в очень легком сне, можно знать, что ты спишь.
   Д: Но, папа, ты так и не ответил на вопрос, как составляются сновидения.
   О: Я думаю, что в действительности я ответил. Но давай попробуем еще раз. Сновидение - это метафора или клубок метафор. Ты знаешь, что такое метафора?
   Д: Да. Если я говорю, что ты как свинья, то это сравнение. Но если я говорю, что ты есть свинья, то это метафора.
   О: Приблизительно. Когда метафора маркируется как метафора, она становится сравнением.
   Д: И сновидение опускает эту маркировку.
   О: Это верно. Метафора сравнивает вещи без упоминания о сравнении. Она берет то, что верно для одной группы вещей, и применяет это к другой группе. Когда мы говорим, что нация "загнивает", мы используем метафору, предполагающую, что некоторые изменения в нации подобны тем изменениям, которые бактерии производят во фруктах. Но мы не останавливаемся, чтобы упомянуть фрукты или бактерии.
   Д: И сновидения подобны этому?
   О: Нет. Они идут другим путем. Сновидение упомянуло бы фрукты и, возможно, бактерии, но не упомянуло бы нацию. Сновидение разрабатывает тему отношений, но не идентифицирует те вещи, которые находятся в отношениях.
   Д: Папа, ты можешь сделать для меня сновидение?
   О: Ты имеешь в виду, по этому рецепту? Нет. Давай возьмем отрывок поэмы, который я тебе читал, и превратим его в сновидение. Это и так почти материал сновидения. По большей части, тебе нужно только заменить слова на образы. А слова достаточно красочны. Но вся цепочка метафор или образов привязана, чего бы не было в сновидении.
   Д: Что ты имеешь в виду под привязкой?
   О: Я имею в виду первое слово - "Мысль". Это слово автор использует в буквальном смысле, и одно это слово говорит тебе, о чем все остальное.
   Д: А в сновидении?
   О: Это слово также было бы метафорическим. Тогда вся поэма была бы гораздо более трудной.
   Д: Хорошо, тогда измени его.
   О: Как насчет: "Варвара претворить возмогла Бесконечность живую..." и так далее.
   Д: Но почему? Кто она?
   О: Ну, она варварка, она женщина, и она является мнемоническим обозначением предрасположенности к силлогизмам. Мне кажется, она хорошо подходит на роль чудовищного символа "Мысли". Я вижу ее со штангенциркулем, она защемила им собственный мозг, чтобы изменить свой мир.
   Д: Прекрати.
   О: Хорошо. Но ты видишь, что я имею в виду, когда говорю, что в сновидениях метафоры не привязываются.
   Д: Животные привязывают свои метафоры?
   О: Нет. Им не нужно. Видишь ли, когда взрослая птица при приближении к особи противоположного пола ведет себя как птенец, она использует метафору, взятую из отношений "дитя-родитель". Но ей не нужно привязывать те отношения, о которых она говорит. Очевидно, что это отношения между ней самой и другой птицей. Они обе налицо.
   Д: Но разве они никогда не используют метафор - не разыгрывают метафор - о чем-то, кроме их собственных отношений?
   О: Не думаю. Не млекопитающие. И не думаю, что птицы. Возможно, пчелы. И, конечно, люди.
   Д: Я не понимаю одного.
   О: Да?
   Д: Мы нашли массу общего между сновидениями и поведением животных. Они действуют от противного, у них нет временных форм, у них нет "не", они действуют посредством метафор, и никто из них не привязывает метафор. Но вот чего я не понимаю. Когда эти вещи делают животные, когда они действуют от противного, когда им не требуется привязывать свои метафоры, это имеет смысл. Но я не понимаю, почему сновидения должны быть такими.
   О: И я не понимаю.
   Д: И еще одно.
   О: Да?
   Д: Ты говорил, что гены и хромосомы несут сообщения о развитии. Они говорят, как животные или сновидения? То есть метафорами и без "не"? Или они говорят, как мы?
   О: Я не знаю. Но. я уверен, что их система сообщений не содержит простой трансформации теории инстинктов.
   ФОРМА И ПАТТЕРН В АНТРОПОЛОГИИ
   КОНТАКТ КУЛЬТУР И СХИЗМОГЕНЕЗ*
   * Bateson G. Culture Contact and Schismogenesis // Man. 1935. Vol. 35.
   Меморандум Комитета исследовательского совета социальных наук побудил меня высказать точку зрения, существенно отличающуюся от точки зрения Комитета. Я высоко ценю любые серьезные попытки изобретения категорий для изучения контакта культур, но поскольку некоторые места Меморандума я не вполне понимаю, моя критика, предлагаемая с некоторыми колебаниями, направлена не столько против Комитета, сколько против определенных ошибок, распространенных среди антропологов.
   (1) В целом, неблагоразумно конструировать системы категорий, прежде чем проблемы, в которые они предназначены внести ясность, четко не сформулированы. Насколько мне известно, категории, предложенные Комитетом, были сконструированы не в связи с какими-либо специфически определенными проблемами, но для внесения общей ясности в "проблему" окультуривания, хотя сама проблема остается неясной.
   (2) Из этого следует, что наша ближайшая потребность - это не столько конструирование набора категорий, проливающих свет на все проблемы, сколько схематическое формулирование проблем таким способом, который позволит исследовать их по отдельности.
   (3) Хотя члены Комитета оставляют свои проблемы без определения, внимательное прочтение категорий дает общее представление о том, с какими вопросами они обращаются к материалу. Возникает впечатление, что на Комитет оказал влияние тот тип вопросов, который антропологам задают администраторы: "Хорошо ли применять силу при контакте культур?", "Как нам заставить данных людей принять то или иное?" и т.д. Поэтому в определении "окультуривания" акцентируются культурные различия контактирующих групп и результирующие изменения. Такие дихотомии, как "элементы, навязанные людям силой или принятые ими добровольно" [1], также могут рассматриваться как симптомы мышления в русле административных проблем. То же можно сказать и о категориях "принятие", "адаптация" и "реакции".
   1 В любом случае ясно, что при научном подходе к процессам и естественным законам подобные призывы к свободной воле не могут иметь места.
   (4) Можно согласиться с тем, что вопросы администрирования требуют неотложных ответов, равно как и с тем, что изучение контактов культур способно дать такие ответы. Однако научная формулировка проблем контакта почти наверняка не будет следовать этим линиям. Это похоже на то, как если бы при конструировании категорий криминологии мы начали с разделения индивидуумов на преступников и не-преступников. Несомненно, эта интересная наука долгое время тормозилась самой этой попыткой определения "преступного типа".