Безуглов Анатолий Алексеевич. Прокурор

   В прошлом году она выдержала настоящий бой с такой солидной организацией, как Главное управление охотничьего хозяйства и заповедников при Совете Министров РСФСР. Конечно, не одна. Но душой и главным воителем была она.
   А дело заключалось в том, что в зоомагазине в Зорянске появились в продаже певчие птицы: щеглы, коноплянки, чижи. По соседству с канарейками - искони домашними певуньями - эти пугливые дети лесов и полей выглядели жалко и нелепо. Как Главохота согласилась выдать разрешение на отлов птиц в лесах вокруг Зорянска, местные любители природы понять не могли.
   Галина Еремеевна подняла сначала школьников - участников кружка "Белый Бим". Те ходили по домам, в которые попали дикие птицы из зоомагазина. Картина выглядела прямо-таки трагической - около девяносто процентов птиц погибло. И тогда в Москву полетели телеграммы с требованием остановить заведомое уничтожение щеглов, коноплянок, чижей. Было составлено резкое письмо, где говорилось, что это наносит непоправимый урон фауне. Тем более, что вокруг была зона интенсивного земледелия, а значит, усиленно применялись ядохимикаты, вредно действующие на все живое. Да еще этот отлов для продажи. И не только в Зорянске...
   В столице не сразу обратили внимание на протесты местных природолюбов. И тогда Галина сама поехала в Москву, где обратилась за поддержкой к крупным ученым-орнитологам. Она даже побывала на телевидении у ведущего передачи "В мире животных".
   В результате всех этих усилий отлов был запрещен.
   - Ну, рассказывай, - попросил жену Захар Петрович. - Опять воевала?
   - Воевала, - кивнула Галина.
   - С кем, если не секрет?
   - С Бердяниным.
   Это был директор их школы.
   - По какому поводу?
   В Галине Еремеевне, по-видимому, опять вспыхнуло пламя прошедшего конфликта.
   - Сам посуди, Захар, какое семя мы взращиваем в ребенке, заставляя его накалывать на булавку бабочку или жука? С детства разрешать губить жизни живых существ! Разве это гуманно?
   - Нет, не гуманно, - согласился Измайлов.
   - И ради чего? Чтобы в кабинете директора висел еще один диплом...
   - Какой диплом? - не понял Захар Петрович.
   - За участие в выставке внеклассных работ. - Галина Еремеевна встала, подошла к окну. - Начнем с того, что в какую-то светлую в кавычках голову пришла мысль наградить на прошлогоднем городском смотре нашу школу за лучшую коллекцию насекомых. Бердянину понравилось. Собрал нас сегодня и дал задание на лето - каждому классу в начале следующего учебного года в обязательном порядке представить коллекцию... Все приняли это как должное. Еще, говорят, надо соревнование устроить! Кто больше! Я даже опешила. От жары, что ли, думаю, отупели? Встала и заявила, что категорически против. Бердянин аж позеленел. Раскричался, что я-де всегда против течения... Я объясняю: непедагогично приучать детей к умерщвлению живых существ... Уж больно ему это слово не понравилось - умерщвление. Я, заявляет, в педагогике тоже не новичок, и мы должны готовить учеников к научной деятельности... А какая наука без опытов над животными? Вон, Павлов над собаками экспериментировал... Нашел пример. То Павлов, а это - дети... Да и бессмысленно все это - насекомые на булавках. Пользы для науки никакой... Я это все высказываю, а он мне знаешь что в ответ? "Если ловить бабочек сачками негуманно, непедагогично, ненаучно, то почему в детских магазинах продают эти самые сачки?"
   - Вот это довод... - улыбнулся Захар Петрович. - И он тебя не убедил?
   - А тебя? - бросила жена.
   - Я как-то не задумывался над проблемой продажи сачков.
   - Я ему говорю: ловить - еще не значит убивать. И все же, мне кажется, что многие не задумываются, когда предлагают детям орудия для мучения живых существ. Доходы считают, а убытки нравственного порядка их не волнуют. А жаль! Очень жаль...
   Галина Еремеевна замолчала.
   - Так тебя никто и не поддержал? - уже серьезно спросил Захар Петрович.
   - Кое-кто пытался. Массальская, наша химичка, старик Гринберг... Ты бы видел его, - улыбнулась вдруг жена. - Я, говорит, хоть и сухарь-химик, но бабочек люблю живых. В детстве ловил их сачком, но никогда не убивал, а отпускал... Представляешь, седой Гринберг с сачком?
   - А при чем здесь гороно?
   - Директор пожаловался... Позвонила Доброва, замзавгороно, попросила зайти. Зачем вы подрываете авторитет директора? Ну, я опять не выдержала... Да, на мое счастье, зашла Самсонова.
   - Это не жена Глеба Артемьевича, директора машиностроительного завода?
   - Да, она. Вера Георгиевна сейчас работает старшим инспектором гороно... Послушала наш разговор и, представь себе, поддержала меня... Доброва смягчилась, говорит: ладно, разберемся.
   - И вы до сих пор сражались с Добровой? - посмотрел на часы Захар Петрович.
   - Сражение давно закончилось... Потом мы с Верой Георгиевной разговорились. Ты знаешь, в ней что-то есть...
   - Вот не подумал бы, - удивился Захар Петрович. - Видел ее раза два. Странное впечатление. Какая-то вялая, бесцветная...
   - Я тоже считала ее сухарем. Придет на урок, посидит молча, вопроса не задаст и уйдет, слова не скажет.
   - Полная противоположность мужу. Глеб Артемьевич - человек общительный, вокруг него все бурлит и клокочет. Остроумный и веселый...
   Их беседу прервал Володя:
   - Мама, там пацаны журавля принесли, - заглянул в комнату сын.
   Галина Еремеевна поспешила в коридор. Вышел и Захар Петрович.
   Трое мальчишек лет восьми - десяти стояли, переминаясь с ноги на ногу, а на полу, печально распластав крылья, лежала большая серо-пепельная птица.
   - Боже мой! - воскликнула Галина Еремеевна, наклоняясь над ней и осторожно беря в руки поникшего журавля. - Где вы его взяли? Что с ним?
   Мальчик постарше взволнованно стал объяснять:
   - Мы купались на Голубом озере, вдруг девчонка подбегает. Мальчики, говорит, там птица лежит. Мы побежали. Смотрим, в кустах журавль. И так смотрит, ну, вот-вот помрет. Жалко ведь. Вот мы и взяли его... Вы его вылечите? - с надеждой посмотрел он на Галину Еремеевну.
   - Конечно, вылечим! - заверила она, поглаживая птицу.
   - У него лапа больная, - сказал другой мальчик.
   - Володя, помоги, - попросила Галина Еремеевна сына.
   Вместе они осторожно перевернули журавля. Одна нога у него была неестественно подвернута.
   - Да, дело серьезное, - констатировала Измайлова.
   Вскоре мальчишки, попросив разрешения зайти завтра проведать птицу, ушли.
   В том, что незнакомые дети принесли Измайловым больную птицу, не было ничего удивительного.
   После того как Галина Еремеевна организовала кружок "Белый Бим", детвора со всего города обращалась к ней за помощью. Сколько несчастных зверушек и птиц, больных и раненых, осталось в живых благодаря стараниям Измайловой и кружковцев. Иногда приносили животных к ней и на дом. В иных случаях приходилось звать ветеринара, но чаще Галина Еремеевна справлялась сама (она имела для этого аптечку и набор нужных инструментов), и тогда в доме поселялся на какое-то время очередной беспокойный жилец...
   Прошлую зиму у них прожил еж. Его принесли, когда землю уже прихватили первые заморозки. Бедняга не успел нагулять жиру для зимней спячки и был обречен, не попади к Измайловым. И все из-за того, что это смешное создание с длинным носом болело какой-то странной болезнью выпадали иглы. Галина Еремеевна испробовала разные мази, лекарства, отвары из растений и трав, пока не напала на нужное средство. Лесной житель выздоровел и все чаще и чаще подавал о себе знать. Когда ночью все спали, в квартире раздавалось то чавканье, то похрюкивание, то едва слышный топот. Особенно любил ежик шуршать бумагами, которые усердно складывал под тахтой.
   В начале лета его выпустили. И в квартире по ночам воцарилась тишина. Но всем стало чего-то не хватать. Захар Петрович частенько засиживался за полночь, готовясь к очередному процессу или же занимаясь изготовлением лесных скульптур - занятие, которое по-настоящему давало отдых и полное отключение от дел и забот. За зиму он привык, что вместе с ним бодрствует еще одно живое существо. Ежик мог объявиться в комнате, где он сидел, или же на кухне и, обследовав все углы, принимался чесать задней лапкой за ухом, точь-в-точь как собачонка. Это было до того уморительно, что Захар Петрович каждый раз не мог удержаться от смеха.
   К слову - об этих лесных скульптурах. Постепенно ими была заставлена почти вся квартира. Каждый раз, когда Захар Петрович попадал в лес, он приносил оттуда какой-нибудь сучок, или корневище, или просто нарост на дереве... Возьмет это с собой, а дома что-то срежет, где-то подпилит, подклеит, и получится изящная балерина, смешной леший, медвежья морда или грациозный олень.
   Но лучше всего, по мнению Захара Петровича, ему удались ежи, которых он творил по образу своего ночного "приятеля".
   А как-то жила у них ворона. По кличке Калиостро. Назвали ее так за изящное оперение. Как одежда таинственного мага. После выздоровления она еще долго не хотела улетать, хотя ей была предоставлена полная свобода.
   Однажды, когда Галина Еремеевна и Захар Петрович сидели на кухне, Володя торжественно вошел с Калиостро на плече. И птица, раскрыв свой крепкий клюв, вдруг раскатисто произнесла: "Захар-р-р... Захар-р".
   Научить ворону произносить отчество отца Володя не успел. Калиостро, которого, видимо, сманили сородичи, исчез.
   Потом ученики Галины Еремеевны уверяли, что видели как-то в осеннем городском парке стаю ворон, одна из которых кричала: "Захар-р-р".
   Зверушек и птиц, выздоровевших полностью, выпускали на волю: Галина Еремеевна считала, что держать в неволе животных не следует. А если бывшие их пациенты оставались калеками и не могли самостоятельно жить на свободе, их оставляли в клетках, которые сооружали члены кружка "Белый Бим".
   И вот теперь принесли журавля...
   - Нужна срочная операция, - сказала Галина Еремеевна после тщательного осмотра птицы.
   Она позвонила ветеринару, который всегда выручал в подобных случаях. Но его не оказалось в городе.
   - Ну что ж, придется самим, - решила Измайлова. - Володя, сбегай к Межерицким. Если Борис Матвеевич дома, попроси зайти.
   Когда пришел Межерицкий, был устроен "консилиум".
   - Открытый перелом. Гангрена, - сказала Галина Еремеевна.
   - Похоже на то, - согласился Борис Матвеевич. - Уж не хочешь ли ты... - начал было он.
   - Хочу, - решительно перебила его Измайлова. - Если мы сейчас же не ампутируем ногу, птица умрет.
   - Но ведь я не хирург, а психиатр, - взмолился Межерицкий. - И не птичий, а человечий...
   - Все равно не отвертишься, - усмехнулся Захар Петрович. Соглашайся... А я буду ассистировать.
   - Ну и ну, - покачал головой сосед. - Расскажу в больнице - засмеют. Главный врач психоневрологического диспансера оперировал цаплю...
   - Журавля, - поправил Володя. - Дядя Боря, если что нужно принести от вас, я сбегаю, - предложил он.
   - Да, с вашей семейкой не сладишь, - со вздохом произнес Межерицкий. - Один - за всех, и все - за одного... Ладно, будем резать. Стерилизатор есть? - спросил он у Измайловой.
   - Есть, конечно. И скальпель.
   - Хорошо. А какую анестезию?
   Галина Еремеевна развела руками.
   - У меня дома только новокаин, - серьезно сказал Межерицкий. - Что ж, обойдемся им. И бог, как говорится, в помощь...
   "Операционную" устроили на кухне. В спасении птицы приняли участие все. Межерицкий оперировал, Галина Еремеевна подавала инструмент и салфетки, сделанные из бинта. Володя и Захар Петрович держали журавля.
   Когда на месте лапы у птицы осталась культя, тщательно обработанная и забинтованная, Борис Матвеевич вытер вспотевший лоб.
   - Как же он, сердечный, будет теперь ходить, стоять? - спросил он.
   - Что-нибудь придумаем, - откликнулся Володя. - Сделаем протез, верно, папа?
   - Сначала пусть заживет, - сказала Галина Еремеевна. - А насчет протеза - идея.
   Володя устроил в своей комнате из старой одежды удобное гнездо, где птица тут же и уснула.
   * * *
   В среду, промучившись весь день, следователь Глаголев все-таки решился зайти к Измайлову, чтобы поговорить о деле с этим злополучным чемоданом. Повод был. Евгений Родионович закончил производством одно дело - о хищении в гастрономе. Надо было утвердить обвинительное заключение.
   С этого дела Глаголев и начал.
   Измайлов углубился в чтение обвинительного заключения. И, по мере того как знакомился, все больше хмурился.
   - Я думаю, все ясно, - бодрым голосом сказал следователь.
   Прокурор отложил бумагу и попросил само "дело". Глаголев подал ему папку, присовокупив:
   - Обвиняемый сознался... Все подтверждено материалами следствия.
   Измайлов, внимательно ознакомившись с показаниями обвиняемого, вздохнул:
   - Евгений Родионович, неужели вы сами не были в таком возрасте?
   - Но ведь это чистое хищение?
   - Хищение хищению рознь... Ну что этот парнишка стащил?
   - Полтора килограмма конфет "Каракум" и шоколадный набор "Весна" с витрины. Правда, коробка оказалась с муляжом. Ошибка, так сказать, в объекте...
   - Ну да, вместо шоколада в золотых бумажках, наверное, деревяшки завернуты?
   - Кусочки поролона, - буркнул Глаголев.
   Измайлов закрыл папку, положил сверху обвинительное заключение и отдал следователю.
   - Вот что, Евгений Родионович, я считаю, что дело надо прекратить, а материалы передать в комиссию по делам несовершеннолетних.
   - Но как же так? Проникнуть в магазин... Все заранее обдумано... А если бы он в ювелирный так?
   - Тогда бы и разговор был другой. - Прокурор улыбнулся и, видя недовольное лицо следователя, добавил: - Я не говорю, что за это надо гладить по голове. Но... Искалечить жизнь легко, а вот исправить - ох как трудно... Что у них в семье?
   - Неважно... Мать пьет...
   - Вот видите, парню и так несладко живется, да еще мы его подтолкнем... Я вижу, вы со мной не согласны?
   - А как же борьба с детской преступностью? А приказ прокурора области на этот счет?
   - Приказы, Евгений Родионович, тоже надо уметь читать...
   - Хорошо. Я завтра же передам материалы в комиссию по делам несовершеннолетних.
   - Вы никогда в детстве не лазили в чужой сад?
   - Я коренной москвич, Захар Петрович. Родился на Маросейке. Улица Богдана Хмельницкого теперь. Какие там сады...
   - А я лазил. Попади я тогда в руки к человеку с вашими убеждениями, не знаю, как сложилась бы моя дальнейшая судьба, - с улыбкой закончил Измайлов. - У вас еще что-то?
   - Да. - Глаголев взял другую папку. - Не поспешили мы, возбудив дело по факту обнаружения чемодана в радиомастерской?
   - Почему вы так считаете? - спросил Измайлов.
   - Тухлое это дело, Захар Петрович. Не найти нам владельца чемодана, это как пить дать. И тогда еще одно нераскрытое преступление, еще одна "висячка".
   - А какие меры приняты?
   - Да уж и не знаю, что еще придумать. Третий день милиция работает. Всем участковым инспекторам, милицейским постам раздали приметы неизвестного. Даже ГАИ подключили.
   - Еще что?
   - Предъявили Зубцову фотографии лиц, привлекавшихся ранее к ответственности за спекуляцию, и тех, кто состоит на учете в милиции.
   - Не опознал, значит?
   - Нет. Так что, скорее всего, хозяин чемодана не зорянский. И, видимо, смотался из города. Не объявлять же нам всесоюзный розыск. Да и кого искать? Ведь, кроме портрета со слов Зубцова, мы ничем не располагаем!
   - Как это ничем? - удивился прокурор. - А изъятые вещи?
   - На базу зорянского горпромторга все эти товары не поступали. Я самолично ездил, показывал образцы.
   - Допустим, у нас в продаже их не было. Но ведь не с неба же они свалились? Их где-то взяли, может быть, со склада базы или с черного хода магазина. Украли, наконец! Вы задумывались над этим?
   Измайлов почувствовал, что говорит излишне резко. Однако настроение следователя ему не нравилось, и скрывать свое отношение прокурор не собирался.
   - Конечно, думал, - обиженно произнес Глаголев. - Но посудите сами: и джинсы, и майки, и сумки, что были в чемодане, - все заграничное. Как они попали к нам в Зорянск, одному богу, а вернее - черту, известно. Что же касается человека, оставившего чемодан у Зубцова, - тоже загадка... Как же мне решать задачу, где сплошь неизвестные? За что ухватиться?
   - А Зубцов? - спросил прокурор. - Вы уверены, что он ко всей этой истории не имеет никакого отношения?
   - Да как не верить, Захар Петрович? Все, ну, буквально все, с кем я беседовал, характеризуют радиомастера только с положительной стороны. И в управлении бытового обслуживания, и сотрудники рынка... Старший лейтенант Коршунов с соседями Зубцова говорил. Не пьет. Даже не курит... Потом, зачем ему связываться со спекулянтами? Мастер он отличный, зарабатывает двести - двести пятьдесят рублей в месяц. Жены нет. Живет у матери. У них свой дом, корова... Нет, не вижу я смысла для него лезть в сомнительные авантюры.
   - И что вы предлагаете, Евгений Родионович?
   - Прекратить дело.
   - На каком основании?
   Следователь задумался.
   - Нет у нас такого основания, - сказал Измайлов, не дождавшись ответа.
   - Тогда что делать дальше? - в свою очередь, спросил следователь.
   - Искать преступника. Подумайте, речь идет о товарах на такую сумму. Больше десяти тысяч! Не мелкий спекулянтишка! Размах! Чувствуется серьезная утечка где-то. А возможно, тут и не спекуляция. Хищение или контрабанда.
   - Хорошо, а если приостановить? - не сдавался Глаголев. - На основании статьи сто девяносто пятой, пункт три, Уголовно-процессуального кодекса... "В случае неустановления лица, подлежащего привлечению к уголовной ответственности..." Пусть милиция, оперативники скажут свое слово. Им, как говорится, и карты в руки.
   - Значит, хотите переложить груз на чужую спину? Найдете - хорошо, а не найдете... - Прокурор недовольно покачал головой. - Так не пойдет, Евгений Родионович. Поймите, оперативная служба милиции - это глаза, уши, нюх нашего брата следователя. А вы - мозговой центр! И призваны, обязаны направлять их поиск. К вам подключен отличный работник, Коршунов. Недостаточно - попросим еще.
   - Не знаю, зачем нам обрекать себя на заведомо бесперспективное дело? - вздохнул следователь. - Потом придется продлевать срок расследования, объясняться... Или вообще ляжет грузом, как нераскрытое. А отчетность... - Он не договорил, поднялся.
   - Странно, Евгений Родионович, что вы не рветесь в бой. Молодой, только начинаете как следователь. А ждете, когда факты и улики сами свалятся с неба. Не ждать их надо, а искать... Другого пути нет. Ясно?
   - Попробую, - с кислой миной ответил Глаголев.
   Когда дверь за ним закрылась, Измайлов подумал, что, с одной стороны, доводы Евгения Родионовича были довольно серьезными - случай с чемоданом мог оказаться неразрешимой проблемой, с которой, увы, сталкиваются порой следственные органы. Продление срока предварительного следствия, нераскрытые дела... Для отчетности - вещь неприятная.
   "Ох уж эта статистика! - невесело размышлял Захар Петрович. - Разве можно за цифрами увидеть настоящую картину? Особенно в работе следователя. Сколько сил, сколько бессонных ночей и напряженных дней требуется иной раз для разоблачения и поимки преступника! И кто потом помнит само дело, его конкретные обстоятельства? Только следователь. В отчетах же лишь цифры, безликие и бесстрастные... К сожалению, именно по ним часто судят о работе и следователей и прокуроров. Правда, на последнем Всесоюзном совещании лучших следователей Генеральный прокурор Союза ССР заявил, что о следователях будут судить не по статотчетам, а по конкретным делам..."
   Измайлов посмотрел на часы. Рабочий день давно кончился.
   Когда он вышел из дверей прокуратуры, Май, стоя возле автомашины, сиял от удовольствия. Захар Петрович открыл дверцу рядом с водителем.
   - Неужели не заметили? - огорченно произнес шофер, направляясь к своей дверце.
   - А что? - удивился прокурор.
   Май указал на бампер.
   Измайлов оглядел машину и улыбнулся: над бампером красовались еще две фары. С желтыми стеклами.
   - Каково, а? - торжествовал Май, когда они снова уселись в машину.
   - По-моему, излишество, - осторожно заметил Захар Петрович.
   - Как? Противотуманные фары - излишество? Вдруг придется выезжать рано утром на место происшествия?
   - А-а, - протянул Измайлов, как бы соглашаясь с доводами шофера, а потом добавил: - Мне кажется, туманов в ближайшее время не ожидается.
   - Готовь телегу зимой, а сани... - откликнулся Май, трогая с места. Такие фары только на газике Никулина да у вас, - гордо произнес он.
   - У нас, - поправил Захар Петрович. - Где разжился?
   - Натуральный обмен, - уклончиво ответил шофер.
   - Красные "Жигули"? - вспомнил прокурор владельца машины, на которой на днях Май прикатил в прокуратуру.
   - Да, - кивнул шофер.
   - И компрессор он?..
   - Любую запчасть достанет. Мировой парень.
   По-видимому, эти расспросы смущали Мая, и он сменил тему.
   - Телевизор вчера смотрели?
   - А что?
   - "Гусарская баллада" шла...
   - Не дали досмотреть, - сказал Захар Петрович. - А фильм хороший. Что актеры, что сюжет, что музыка...
   - А вы знаете, что в жизни такое было на самом деле? Переодетая в гусара девчонка воевала?
   - Знаю, - кивнул Измайлов.
   Май частенько задавал такие вопросы, на которые редко кто мог и ответить. Например: где живет самый старый житель на нашей планете? Или: в каком городе была сделана самая большая яичница?
   Первое время Измайлов поражался такой широте интересов. Но постепенно "феномен" Мая был раскрыт: у него была страсть вырезать и коллекционировать сообщения из газет и журналов, которые печатались в таких рубриках, как "Понемногу обо всем", "Неизвестное об известном", "Разные новости", "Копилка курьезов". А память у водителя, к слову сказать, была прекрасная.
   Как правило, Захар Петрович ответить на заданный вопрос не мог: нельзя же объять необъятное, как говорил Козьма Прутков. Но все-таки прокурор старался не упустить случая сквитаться с шофером.
   - Знаю, - повторил Захар Петрович, заметив лукавый взгляд Мая. - В основе водевиля "Давным-давно", а это по нему сделали фильм "Гусарская баллада", лежит история Надежды Андреевны Дуровой.
   Измайлову как раз недавно попала в руки книга "Записки кавалерист-девицы", написанная самой героиней Отечественной войны 1812 года.
   - Верно, - кивнул Май, а в глазах - озорной огонек: рано, мол, торжествовать. - А ведь была еще одна отчаянная девица. Раньше Дуровой военной стала... Знаете?
   Измайлов засмеялся: да, недооценил он Мая. И развел руками: сдаюсь, мол.
   - Ту, другую, звали Тихомировой Александрой Матвеевной. А служила она капитаном в мушкетерском Белозерском полку, - начал рассказывать Май. Отчаянной храбрости была! Настоящий герой! Солдаты дивились, не зная, что она женщина. У-у! - протянул он восхищенно. - Вот о ком надо кино делать! И душевная была. Почти все свои деньги эта Тихомирова завещала солдатам своей роты...
   - А как она умерла?
   - Погибла... А сражение в том бою наши выиграли.
   - Почему пошла в армию, не знаешь? - заинтересованно спросил Измайлов.
   - Как не знаю. Тоже интересно, - с удовольствием "образовывал" своего шефа шофер. - Понимаете, был у Тихомировой родной брат. Как две капли воды на нее похожий. Служил он в том самом Белозерском полку. Однажды его вызвали в Петербург для сдачи экзаменов на офицерский чин... Куда ты, дура! - крикнул вдруг Май, резко тормозя.
   Перед самым носом машины проскочила через дорогу собачонка. Шофер снова набрал скорость.
   - Вот несмышленая, - продолжал ворчать он. - На чем я, Захар Петрович, остановился?
   - Брат Тихомировой поехал в Петербург.
   - Ага... Получил он, значит, чин поручика. Когда возвращался в полк, заехал по дороге домой. А дома беда. Семья разорилась, отец помер. Тоже был военный, майор. В отставке. А матери у них давно не было, сиротами росли... Ну, брат от сильного переживания тут же преставился. И осталась Александра Матвеевна одна. Совсем без денег. Жить не на что. Посоветовалась она с няней. И решила, что наденет мундир брата и поедет вместо него служить. Тем более, науку военную она знала, сызмальства увлекалась... Поехала. И скоро дослужилась до капитана. В этом чине и воевала. Стало быть, она и есть первая в русской армии женщина-офицер...
   Май свернул к дому Измайлова.
   - Ну, спасибо за интересную историческую справку, - улыбнулся Захар Петрович и попросил шофера завтра утром заехать к нему на час раньше обычного.
   * * *
   Евгений Родионович Глаголев пришел домой не в духе. Допрос Зубцова снова ничего не дал. Следователь заглянул к нему в мастерскую на рынке перед самым закрытием, и они просидели в подсобке часа два.
   Снова, как в первый раз, Глаголев расспрашивал "Боярского" в подробностях об истории со злополучным чемоданом. У Евгения Родионовича было ощущение, что они играют в какую-то детскую игру - вопросы и ответы знал и допрашивающий, и допрашиваемый. "В котором часу зашел?", "Когда вышел?", "Раньше его видели?", "Не говорил ли он, зачем пришел на рынок?", "Здешний ли?"...
   И теперь, дома, Глаголев швырнул кожаную папку на журнальный столик, переоделся и плюхнулся в кресло. Рената, жена Евгения Родионовича, занималась на кухне маникюром: Глаголев не терпел запаха ацетона, которым снимался лак с ногтей.
   Так он и сидел, смотря в одну точку на стене, ожидая, когда позовут обедать.
   - И какой только идиот мог придумать такой рисунок?! - вслух выругался он, глядя на обои.
   Говорят: сапожник без сапог... Так и у Глаголевых. Въехали в квартиру почти три года назад, а у Евгения Родионовича все не доходили руки до нее. На машиностроительном заводе отгрохал парк - загляденье! Здание и дворик прокуратуры под его руководством превратили в конфетку. А у себя - все те же лишенные цвета обои, какая-то невообразимо-казенная краска на дверях и в кухне...